У любви другое имя

      Томас ненавидел утро. Время суток, при этом, не имело никакого значения — истину “когда встал, тогда и утро” в его случае стоило бы выбить в граните и установить памятной плитой на двери его комнаты. То есть, всех комнат, где ему приходилось спать в последние годы — дома у родителей, на вилле в Гарласко или, вот как сегодня, в квартире Вик. И это не считая множества отельных номеров, комнат в съемных квартирах и прочего разнообразного жилья, что они сменили за полгода тура. Дело было даже не в том, что он не высыпался (иногда такой подарок судьба ему все же преподносила), просто ему требовалась просто уйма времени, чтобы прийти в себя, раскачаться, заставить мозг работать. Это только Дамиано мог после трех часов сна распинать себя до отвратительно бодрого состояния — уж больно деятельная была натура, которую Вик именовала как “шило в заднице до самых связок”. Даже Итан не был способен на такие подвиги, хотя из всей их компании был, на взгляд Томаса, наиболее приличным человеком, пытающимся хоть как-то держать в порядке свое расписание.       Сегодня, впрочем, судя по тишине, царившей в квартире, самой ранней пташкой оказался как раз таки он. Удивительно даже — Томас привык, что к его пробуждению в любом из мест их проживания, уже вовсю кипит жизнь — наводит марафет под какой-нибудь сериал Вик, ругается на вечно разбросанные вещи Итан, напевает какую-нибудь очередную навязчивую попсу Дами, помешивая в сковороде завтрак. Сейчас ничего из этого не наблюдалось, а мозг буксовал, отчаянно пытаясь сообразить, что пошло не так этим утром.       — Сначала пожрать, — плюнув, решил Томас и первым делом полез в холодильник.       Повар из него, как из всякого порядочного сына итальянской матери был так себе — поваром у них подвизался Дамиано. Ну и Итан мог сообразить поутру какую яичницу с беконом, чтобы угодить Виктории. Верхом же его кулинарного таланта оставались сэндвичи, которыми он и занялся, поочередно достав из холодильника ветчину, сыр, несколько листьев салата. Сделал было пару, но, подумав, организовал еще несколько, для Итана и Дамиано.       Мозг понемногу начинал обрабатывать информацию — вспомнилось, что Вик уехала в аэропорт, встречать отца и сестру, прилетающих из Дании. С учетом римских пробок, вернуться семейство де Анджелис должно не раньше чем через пару часов, а скорее всего и того позже — завернут в какой ресторанчик, заболтаются, а там и до репетиции останется совсем чуть-чуть, и в квартире они скорее всего не пересекутся.       Дамиано, насколько помнил Томас, опять просидел до утра за своей тетрадкой — поистине занимательное зрелище, если честно. Писал он почти постоянно, помечал что-то в своем вечном блокноте, составлял рифмы покрасивее, но когда в его голове рождалась прям песня, это всегда немного завораживало. А ещё интриговало — какой она получится? Какая мелодия ляжет лучше всего? Какой ритм зададут Виктория и Итан? Томас любил этот процесс — будто в такие дни у них всех рождался очередной ребенок. Странная ассоциация, конечно, но в отличие от Дами Томас стихоплетом не был. Вот музыка, это да, это его… Его жизнь, его страсть, его самая большая любовь в жизни. И всегда ей будет — не зря же полгода в туре, не самом легком, в итоге остались самым счастливым воспоминанием на данный момент. Кучей счастливых воспоминаний.       Для всех, кроме Итана, пожалуй. То есть, концертам, солд-ауту и счастливым фанатам, прыгающим возле сцены, он тоже был рад. Но Томас знал, что у него в личной жизни произошла какая-то фигня, о которой он напрочь отказывался говорить. А потом из-за нагрузок стали болеть руки. Об этом, кстати, он тоже говорить явно не собирался, и если бы не Томас, спаливший однажды, как тот хватается за запястья, так и терпел бы до последнего. Собственно, он и терпел — только по возвращении в Рим ему удалось оттащить этого упрямого индейца к врачу, где ему выписали кучу лекарств и велели соблюдать покой. С последним, правда, совсем не срасталось — говорить остальным о проблемах он отказался напрочь, о том, чтобы взять перерыв или отменить римский концерт и говорить не стоило. Взял с Томаса клятвенное обещание, что тот тоже будет молчать, и продолжил ебашить на своих барабанах как в последний раз, закидываясь обезболом, из-за которого, видимо, и дрых сейчас. Ну и еще потому, что отправленный спать в одну комнату с Дамиано, наверняка просидел с ним всю ночь. Стихи писать помогал вряд ли, скорее просто наблюдал за ним, включив для фона этот свой джаз, подносил ему кофе и бутерброды, и делился сигаретами. И не важно, что Дами всегда говорил, что больше любит писать свои песни в одиночестве — на Итана эти его творческие заебы явно не распространялись.       Томас дожевывал второй сендвич, запивая его кофе из огромной, подаренной им же Нике на день рождения кружки, когда на кухню вполз, иначе и не скажешь, Итан. Сонный, встрепанный, с наметившимися вокруг глаз синяками, он вызывал желание отправить его досыпать немедленно. Томас бы и отправил, да только за годы их дружбы, давно запомнил, что проснувшись, тот ни за что не пойдет в постель снова до самого вечера, даже в выходной.       — Доброе утро, — поприветствовал Итан тихо и зевнул, прежде чем направиться к холодильнику.       — Утро не бывает добрым, Эдгар, — сообщил Томас, наблюдая за тем, как тот лезет в белое пластиковое нутро. — Как ты себя чувствуешь?       Итан замер, наклонившись над одной из нижних полок, задумался, пожал плечами, словно сам не понимал своего состояния. Сунул руку дальше в холодильник и, — Томас даже наполовину проснувшись, мог предугадать все его дальнейшие действия, — выпрямился с бутылочкой йогурта в руках. Это такой завтрак, по его мнению, да. По мнению же Томаса, считающего что еда, а особенно когда болеешь, подарок всех богов разом, сущая херня.       — Я сделал сэндвичи. И кофе. Поешь нормально, на тебя смотреть больно.       — Сэндвичи — не еда, — попытался возразить Торкио, но, когда Томас одарил его пусть и сонным, но красноречивым взглядом из серии “поговори мне еще”, вздохнул и уселся напротив на высокий стул.       — На, — Томас пододвинул тарелку ближе к Итану и тот сэндвич все-таки взял, куснул краешек и вознамерился было положить обратно. — И не думай, что я не раскусил твой план, — тарелка переместилась обратно к ухмыляющемуся Томасу.       Итан ни за что в жизни не положит еду на голый стол будь он хоть трижды чистым и продезинфицированным. Так что ему придется съесть сэндвич целиком. А то он о других заботится, а сам скоро светиться начнет.       Зевающий Дамиано явился на кухню когда Томас уже прикончил свою порцию завтрака, а Итан печально дожевывал свою. Протиснулся мимо них к кофеварке, попутно облапав Томаса по плечам, а Итана, сидящего ближе к точке назначения, еще и в макушку чмокнул походя. Подвис на секунду, будто только сообразил, что сделал, и отвернулся, наливая себе порцию кофе. Сделал первый глоток и только тогда соизволил подать голос:       — Утра. А вы чего оба-то подорвались?       Пока говорил, Дамиано передислоцировался за спину к Итану, сначала привалился задом к кухонной тумбе, но потом отлип, решив, что так ему не удобно. Хлебнул еще глоточек и облокотился рукой Итану на плечо, буквально наваливаясь на него и довольно жмурясь.       — Дамиа, — недовольно начал Итан. — Есть же свободный стул, зачем обязательно складываться на меня?       — Это ты называешь “складываться”? — возмутился Дамиано. Отставил кружку на стол и навалился на спину бедолаги Эдгара всем телом, обнимая за шею.       Тот терпеть, разумеется, не стал, обхватил чужие руки, силясь отцепить Дамиано от себя. Да только куда там — уж Томас на своем примере отлично знал, что когда их солисту приспичивает кого-то облапать, избавиться от него практически невозможно.       — Дамиано!..       — Да забей, — махнул рукой Томас. — Этому прилипале проще дать, чем объяснить, почему у тебя не стоит. Смирись, и воздастся тебе за страдания…       Итан закатил глаза, так, что Томас задумался — видит ли он содержимое своей черепушки изнутри? — но комментировать действия Дамиано больше не стал. Только тяжело выдохнул и расслабился в чужих объятиях. Дамиано шкодливо ухмыльнулся, потискал Итана еще немного просто из вредности, шумно чмокнул в ухо, от чего барабанщик дернулся, и уселся таки на свободный стул, потягивая свой кофе с видом невинного ребенка. Выражение лица при этом у него было донельзя довольное.       То, что между ними творилась какая-то фигня, Томас осознал довольно давно. Ещё в туре, если подумать, когда поутру приметил, как выбирается Итан из комнаты Дамиано. Списал тогда на собственное похмелье после вечеринки, на то, что он просто не захотел или не смог сдвинуть Томаса на кровати и потому ушел к Дами. Мог бы, конечно, к Вик, но наверняка решил её не тревожить — джентльмен.       И только потом, спустя какое-то время, Томас стал… замечать. Странные взгляды, то, как едва заметно, но сердится Итан, когда Дамиано пытается его облапать на глазах остальных. Или когда пытается облапать его, Томаса. Озвучил свои подозрения Виктории, а когда та, пораскинув своими женскими, гораздо более приспособленными ко всякой эмоциональной стороне человеческой жизни, мозгами, вдруг выдала “Пф, да они же созданы друг для друга”, подумал недолго и согласно кивнул. То есть, Итана-то ему было немного жаль — Дамиано был не самым легким человеком по жизни. Что там, он был самой настоящей катастрофой и искренне гордился этим! Однако, как на взгляд Томаса, если кто и мог справиться и вытерпеть его характер, так это именно Торкио. Спокойный, уравновешенный, пусть и немного с ебанцой, Итан Торкио, который, к тому же, грозил со дня на день вырасти в самого красивого мужика из всех, кого когда либо видел Томас живьем. Не то, чтобы Томас сильно интересовался красивыми мужиками, но признать очевидное вполне мог. Вот как например картина бывает красивая, а бывает мазня мазней. А Дамиано, как всякая приличная сорока, был преступно слаб к всему красивому и непременно хотел заполучить это себе.       Изредка, глядя на их Эдгара, Томас даже расстраивался, что природа сделала его гетеросексуалом — потому что да, Итан был красивый, у него был охуенный характер и большое доброе сердце. А ещё, он был уверен, они вдвоем точно нашли бы общий язык быстрее, чем Дами с Итаном. Трепались бы о гитарных и барабанных партиях сутки напролет, слушали бы вместе крутую музыку… У них бы сложились охуенные отношения, куда лучше, чем сложились бы даже у Томаса с Викторией, потому что та была классная, но не вступать с ней в споры порой было трудно. Он, конечно, держался, потому что в группе из четырех человек и двух-то див было многовато. Но с Торкио и держаться бы не пришлось: если подумать, за исключением пары крохотных обид, они и не ссорились никогда.       С другой стороны, всё это — сочинять музыку, слушать музыку, валяться вдвоем перед телеком за просмотром какой-то ерунды, — можно делать и будучи друзьями. Зато с Вик можно не только дружить. В конце концов, она симпатичная девчонка с классными упругими сиськами, на которые он дрочит со своих тринадцати. Вик, конечно же об этом знать не следует. По крайней мере, до тех пор, пока она не разбежится с этой своей “любовью”, которая выносит ей мозг по поводу и без и не заметит его, Томаса интерес. Вот он бы ей ни за что не стал предъявлять за то, что она катается на скейте с пацанвой с района. Потому что это классно, потому что он одолжит ей свой скейт, если будет нужно. Ну и потому, что и сам катается там же, с теми же ребятами, для которых они оба свои в доску и ревновать там совершенно не к чему. Виктория веселая, она всегда готова поддержать его начинания, и с ней никогда не бывает скучно. А еще так классно лежать у нее на коленях, пока она залипает в телефоне и бездумно перебирает его волосы. Томас любит, когда ерошат волосы. Это успокаивает, иногда даже убаюкивает. Вик делает это особенно приятно, парни так не умеют. Даже Итан. И уж тем более взявшийся липнуть к нему с недавних пор Дамиано.       Разделавшись с завтраком — затянувшимся, что уж, потому что Дамиано таки принялся делиться своей идеей на будущую песню, они принялись собираться. До репбазы было минут пятнадцать пешком, на машине и того меньше, но погода на улице стояла такая, что они единодушно приняли решение прогуляться пешком. Точнее, приняли они с Итаном, в то время как Дамиано принялся ворчать и воздевать руки к потолку, мол, он звезда, а звезде не гоже мозоли натаптывать. Предсказуемо получил еще один тяжелый вздох и закатившиеся глаза от Итана, полотенцем по спине от Томаса, демонстративно посетовал на бессердечность своего окружения, но собираться всё же пошел.       — Иногда я хочу уебать его гитарой, — поделился Томас.       — А я — утопить в каком унитазе, — согласился с ним Итан.       Подумав, Томас решил, что надо будет поинтересоваться при случае у Вик, как именно она хочет прикончить Дамиано. Отчего-то он был уверен, что способ будет отличаться особой жестокостью.

* * *

      Нет ничего важнее музыки. Это Томас понял давно — примерно с тех пор, как впервые взял в руки гитару. Тогда еще, в свои семь, совсем простенькую, найденную в гараже среди залежей бесконечного хлама отца. С тех пор музыка стала его жизнью, его страстью. Менялись гитары, менялись учителя, потому что в какой-то момент Томас захотелось стать не просто очередным другом в компании, которые играет всем во время посиделок. А музыкантом, самым настоящим, с публикой, с фанатами, в идеале — со статьями в крутых музыкальных журналах, посвященных ему.       Он стал. Давно уже набил на пальцах такие мозоли, что их не способны разодрать никакие, даже самые жесткие струны. Даже пара статей о нем — о них — уже имелась. И группа, самая лучшая на свете, у него теперь тоже была. С охуенным барабанщиком, с которым так легко настроиться на общий ритм. С нее менее охуенным вокалистом, чей голос, Томас уверен, через год-два окончательно покорит весь мир. И с офигенной, самой лучшей, красивой и великолепной на свете бас-гитаристкой с королевским именем.       Это всё благодаря ей. Огромные площадки, заполненные людьми, которые желают их, любят их, кричат их песни, танцуют под них. Вспышки софитов и огромные экраны за спиной с яростным “Maneskin” на них. Благодаря тому, что она однажды приняла решение и больше никогда не сворачивала с пути. Разглядела его, попросила встать рядом с ней, потому что вдвоем покорять мир в два раза легче. Разглядела она и Дамиано, а после, она же, нашла им Итана и ни разу не усомнилась ни в одном из них троих.       Музыка — любовь всей его жизни, а Виктория та, кто дала ему возможность этой музыкой жить. Наверное, именно поэтому он был готов ради неё на всё, что угодно. Устраивать долгие запилы, возбуждая толпу ещё сильнее, несмотря на усталость и звон в ушах. Падать на колени на грязную сцену, разбивая их и не жалеть об этом ни минуты. Отдаваться там, на сцене, ей и её басу, и думать о том, что вот это — самый настоящий секс, а не та возня в койке, которая интересует скучных, лишенных музыки людей.       Концерт в Парко-делла-Музика, завершающий их полугодовой тур по Европе, был офигенный. Как и все предыдущие до него: в Мадриде, Париже, Лондоне и других городах, слившихся в один сплошной поток из гостиниц, съемных квартир и обшарпанных сцен, под которыми их ждали одинаково восторженные фанаты. Но все равно этот был особенно хорош. Они отдохнули, выспались дома, да и публика в Италии знала их куда лучше, чем в других странах. Да, через несколько дней они сорвутся в Венецию, оттуда еще в кучу городов, включая Барселону, но именно здесь и сейчас был их небольшой финал. Момент их триумфа тут, дома, в Вечном городе, который стоял, пока другие цивилизации обращались кучей песка.       Томас, да и все они, выкладывались на полную. Он даже запилил свое гитарное соло подольше, выделываясь перед публикой. Итан и Вик подыграли ему, понимая без слов и сразу же подхватывая ритм. Томасу казалось, что он вот-вот взлетит над сценой от одобрительного рева толпы. А в итоге и впрямь почти взлетел, когда Дамиано, по сложившейся уже давно привычке, подлез между ног и вздернул его себе на плечи.       Смотри, Томас Раджи, невзрачный мальчик из семьи простых клерков.       Эти люди под сценой — твои. Весь этот мир — твой. Ты на самой его вершине, и будешь там, пока держишь в руках свою гитару.       Смотри.       И он смотрел. Смотрел и видел обожание толпы, покачивающейся в так их музыке. Чувствовал, что вот он — их успех. Пока небольшой, но год назад они и о таких площадках мечтать не смели, а еще через год-два-чуть больше соберут стадионы. Дамиано, Итан, Виктория верили в это. И он вместе с ними.       Заканчивать не хотелось, но они все вконец вымотались. Томас чувствовал себя так, будто его окатили горячей водой. Липкий, мокрый. Пальцы уже с трудом задевали струны и он отыграл последний аккорд, ставя жирную точку в сегодняшнем выступлении. Приветственно вскинул руки, принимая овации толпы, пока Итан выбирался из-за своей установки, чтобы подойти к ним.       — Вам понравилось? — прохрипел в микрофон Дамиано и толпа одобрительно загудела. — Тогда скажите дайте больше шума и поблагодарите как следует нашу басистку Викторию Де Анджелис, ударника — Итана Торкио и гитариста Томаса Раджи!       Практически одновременно они все вчетвером поклонились залу, а потом Дамиано вдруг сбил их всех в кучу, обнял всех разом и по очереди перецеловал всех. Невинно, скорее по-братски, чем действительно заигрывая, как проворачивал с ним пару раз в туре.       Когда пришло время уходить со сцены, Томас чувствовал, как по телу разливалась эйфория. Хотелось снять с плеча гитару и отдать её Валентине, и в то же время не расставаться с ней никогда. Хотелось всего и сразу — петь, кричать, танцевать, одному, и схватив в охапку Викторию. Хотелось лечь и лежать несколько часов, потому что внутри немножко, но выгорело.       Гитару он всё же отдал. Даже не видел кому, просто стащил с плеча ремень, протянул руку, а потом, едва дойдя до выделенной им гримерки, упал прямо на пол. Прохладно. Хорошо и… свободно. У него внутри сейчас — свободно, хоть птиц на эту свободу выпускай. Где-то рядом переодевались Дамиано и Итан, переговариваясь о чем-то своем, трепалась с кем-то неугомонная Вик. Томас прикрыл глаза. Перед внутренним взором всё ещё стоял концерт, счастливые, возбужденные лица его самых близких людей, его семьи — Виктории, Дамиано, Итана. Пальцы всё ещё подрагивали, будто продолжали перебирать невидимые струны.       Из этого состояния его вдруг вырвал радостный визг Виктории.       — Ты видела?! Видела? Как мы выступили, а?       Томас повернул голову на шум и обнаружил Вик, повисшую на шее у тощей короткосриженной девчонки. Девчонка радостно скалилась в ответ, кивала в знак согласия, даже не пытаясь вставить слово — когда Вик несет, это просто невозможно, они все это знают, только Дамиано рискует её перебивать, — и собственнически лапала полуголую Де Анджелис за задницу.       Томас спешно отвел взгляд. Не потому, что Виктория скакала вокруг своей девушки в одном нижнем белье, не обращая внимания на то, что помимо нее тут еще целых три здоровых половозрелых парня. Отвернулся потому, что эта особа, нагло втиснувшаяся в их гримерку без приглашения (наверняка её позвала Вик, но это такие мелочи, право) страшно его раздражала с тех самых пор, как басистка их познакомила. И он даже не знал чем больше — своей не слишком женственной внешностью (но Вик тоже, сколько он с ней знаком, была скорее пацанкой, чем истиной леди). Тем, как обращается с Викторией, устраивая ей то сцены ревности, то какие-то глупые скандалы (он бы никогда до такого не опустился). Или потому что ей можно вот так подойти, обнять и поцеловать Вик взасос, а ему нет. Потому что он — семья, лучший друг и товарищ по группе. На радаре сексуальных партнеров Вик его не существует так же, как никогда не будет существовать Ника.       Первым его состояние заметил, разумеется, Итан. Он всегда был самым внимательным из них. Дамиано был чаще всего зациклен на себе и почему-то немного на Итане, Виктория же всегда была в центре внимания и, наверное, просто физически не могла уследить за всеми разом. Вот и сейчас Торкио подошел к нему, протянул руку, чтобы помочь встать, а когда Томас ухватился за его широкую ладонь, проговорил:       — Не лежи на полу, простудишься же. Идем, тебе нужно переодеться.       Томас кивнул, но почти тут же сморщился — его вещи валялись в том же углу, где сейчас вовсю щебетала со своей подружкой Вик. Идти туда не хотелось, это он понял точно — не ровен час, с языка сорвется какая-нибудь гадость в адрес этой девчонки. Типа “когда ты перестанешь ебать мозги де Анджелис?”. Или “когда она перестанет злиться и плакать из-за тебя?”. Итан понял всё без слов, только за взглядом проследил и чуть нахмурился. Умудрился ловко подпихнуть его к утирающему пот Дамиано, а сам невозмутимо отправился за его сумкой. Когда вернулся, впихнул её в руки Томаса, и умудрился встать так, что он теперь не видел раздражающую девицу. Стало легче. Дамиано же, вдруг оглянувшийся через плечо и, видимо, тоже разгадавший причину его вмиг испортившегося настроения, загородил собой Вик. Ещё и на Итане повис, закинув руку ему на плечо, но тот, на удивление, не стал дергаться, и стоял спокойный.       — Надо бы отметить, — решительно предложил Дамиано, когда Томас почти закончил с переодеванием.       Парни уже давно нацепили чистое и Вик, кажется, тоже.       — Я за, — поддержал его Томас.       — И ты за, — ответил Дамиано вместо отрицательно качнувшего головой Итана. — Иначе я снова накормлю тебя замороженной пиццей. Вик?       — У нас планы, — отозвалась басистка, уже направляющаяся к дверям. За ручку со своей подружкой, конечно же. — Счастливо оставаться, неудачники!       — Вот стерва, — проворчал Дамиано, едва за Викторией закрылась дверь. — Значит идем втроем. Покажем ей, что наши планы ничем не хуже.       Планы были в чем-то хуже — у Вик почти наверняка будет какой полу-романтический вечер с соответствующим продолжением. В то время как они проведут его своей мужской компанией и в лучшем случае просто напьются за игрой в FIFA. Хотя нет, даже FIFA у них не будет, потому что игрок из Итана примерно как из Вик — певица, а заставлять его скучать Томасу не хотелось. Он и так частенько выглядел одиночкой в их компании, а на сегодня с них уже хватит отделившихся.       — Поехали ко мне, — предложил Томас. — Мама обещала приготовить лазанью, а папа наверняка достанет бутылку вина из своих запасов…       — Одной бутылкой мы вряд ли обойдемся, — хмыкнул Дамиано. Итан закатил глаза. — Что? Драму нужно запивать основательно. И триумф — тоже. Твоим родителям все равно не привыкать видеть нас обнимающихся с толчком. Ну, кроме Эдгара, он у нас приличный мальчик…       Приличный мальчик со своей приличностью, очевидно, согласен не был.       — Купим текилу по дороге, — вдруг сказал Итан.       — О-о! — тут же умилился предложению Дамиано. — Вот это уже по-нашему! Конечно купим! Наконец научу вас пить!       Стоило им выйти на улицу, Дамиано тут же закурил — после двухчасового концерта его, как заправского курильщика едва ли не колотило от нехватки никотина. Потянулся к пачке и Томас, а следом за ними и Итан, с недавних пор перенявший эту привычку у них. Дамиано достал свой айфон, уже изрядно побитый, и работающий не иначе как чудом, переключил на фронталку, устроился между ними и притянул их обоих к себе.       — Чтобы вы знали, мы только что отыграли самый охуенный концерт в нашей жизни. Увы, Виктория была не слишком хороша и нам пришлось выгнать её из группы. Теперь у нас сосисочное трио, просим любить и жаловать!       Очередная сторис улетела в официальный аккаунт группы. Вот сейчас, — подумал Томас, — кто-то по ту сторону их аккаунта возбудится, кто-то рассердится или обидится, почти наверняка через пару минут очнутся Лео или Марта… Скорее всего Лео, конечно — с недавних пор он вбил себе в голову, что нужно хотя бы пытаться держать лицо и поменьше нести хуйни в инфополе. Разумеется, никто из них с этим не согласился. Даже Итан сейчас едва заметно, но все же растянул губы в улыбке, Дамиано так и вовсе лыбился во все тридцать два. И Томасу тоже вдруг захотелось улыбнуться.       ... текилу, как выяснилось, никто, кроме Итана, пить не умел. Это было неожиданно и очень занимательно - слушать, как барабанщик учит Дамиано, как правильно потреблять крепкие спиртные напитки.       — Ты все делаешь не так, Дамиа, — говорил Итан тоном, которому бы позавидовал какой-нибудь лектор по особо нудной науке вроде истории литературы. — Нужно вот так, — Итан ловко перевернул стопку, каким-то совершенно змеиным жестом лизнул перед этим руку, на которой была насыпана щепотка соли. — Все просто.       На взгляд Томаса, это жонглирование с рюмками - нифига не просто и совершенно не нужно. Но с интересом следил за тем, как Дамиано аж пищит то ли от умиления, то ли от восторга пока Итан, их Итан, который ничего кроме бокала вина раз в неделю за ужином не пьет, а на вечеринках мешает воду со льдом, выдавая её за водку с тоником, демонстрирует ловкость рук и странную стойкость к данному напитку. Ему самому текила в чистом виде показалась слишком крепкой и странной на вкус.       Тем не менее, половину бутылки они все же уговорили и теперь лениво болтали, развалившись кто где. Место в его комнате было не так чтобы много, учитывая, что часть комнаты занимало гитарное оборудование и собственно сами гитары в количестве двух штук: любимая электро и акустическая. Дамиано в позе звезды развалился на его кровати, согнав с нее Итана, и им обоим пришлось разместиться на полу. Итан сидел привалившись спиной к кровати, Томас почти в той же позе напротив — у стены, подогнув одну ногу под себя, а вторую вытянув под кровать. Когда-нибудь они заработают достаточно денег своими выступлениями, и он съедет от родителей в комнату попросторнее. Или они съедутся все вместе — такой вариант Томаса тоже вполне устраивал. Даже не так: он бы хотел, чтобы они жили все вместе. Вчетвером. Чтобы Дамиано готовил завтрак на всех по утрам. Чтобы Итан ворчал, собирая по дому вещи. Томас играл бы им на одной из своих гитар. Вик… ну, лично ему достаточно, чтобы она просто была с ними. А не где-то там с абсолютно левой девчонкой.       — Я бы тоже этого хотел, — тихо проговорил Итан после того, как Томас всё же озвучил свои мысли. — Чтобы мы были все вместе. И чтобы Вик была с нами.       — Мы бы переубивали друг друга, — подал голос с кровати Дамиано. Завозился, перекатываясь на бок, устроил голову на ладони, приподнявшись на локте. — В смысле, пара месяцев в Гарласко это одно. Но чтобы жить всем вместе и не сраться друг с другом, нужно быть типа… только друзьями. Лучшими, почти родственниками, а мы пока не слишком тянем на друзей. Мы с Вик фактически — бывшие друг другу. Томас влюблен в неё сейчас. Эдгар… — Томас заметил как тот, едва заслышав свое прозвище, вдруг дернулся и задрал голову, глянув на Дамиано. На черноволосую макушку тут же легла рука с так и не снятыми кольцами. — Ну ладно, Эдгарово доброе и чистое сердце пока не удалось завоевать ни одной даме. Но в остальном… мы не вывезем этот пиздец, Тони, пока кто-то из нас кого-то любит. Даже секс бы вывезли. Но не всякие глупые чувства.       — Не слушай его, Томас. Чувства — не глупость, — вскинулся Итан. Дернулся, уходя из-под чужой ладони. — Это больно, почти всегда. Но только когда кого-то любишь, создаешь самые прекрасные вещи. Ты же творец и поэт, Дамиано, ты должен это понимать.       — И я понимаю! — возмущенно отозвался тот. — Но некоторым из нас и двадцати нет! Так что вот он, — Дамиано махнул рукой в сторону Томаса, — с куда большей вероятностью просто хочет нашу королеву. Как и полагается в этом возрасте! Ну и еще ревнует, потому что она в его жизни уже кучу лет. Я тоже вас ревную, а иногда даже хочу, но какое это имеет отношение к мозгоебству, которое вы двое зовете любовью?       — Не уверен, что хотел знать, что ты иногда дрочишь на меня. На нас, — парировал Томас. — И с чего ты взял, что чувства — это только мозгоебство?       Дамиано в ответ состроил скептическое выражение, даже бровь приподнял, мол, ты серьезно?       — Да, Дамиано. Любовь — прекрасное чувство, — поддержал Итан глядя на Томаса, но быстро отвел взгляд. — Когда она взаимна.       Томас согласно вздохнул. Взаимностью у него с Вик пока и не пахло. Но и сказать, что он прямо беззаветно влюблен в неё он пока не мог. Виктория нравилась ему, и с каждым днем все сильнее. Он хотел проводить с ней время, попробовать встречаться. В конце концов он знает ее половину своей сознательной жизни! И пока не встретил девчонки лучше. Томас любил Викторию, но не так, как рассказывал Итан — без боли, разве что с легким чувством грусти и сожаления, потому что он с удовольствием вышел бы из френдзоны, а Вик все еще видела в нем того, тринадцатилетнего мальчишку с которым познакомилась в музыкальном кружке. Но Итану то откуда знать такие тонкости, если его сердце свободно?       — Прекрасное чувство, бла-бла-бла… Что за сопли вы тут развели? — едко протянул Дамиано.       Сполз с кровати, неловко, отчего ударился своей задницей об пол и ойкнул. Страдал, впрочем, недолго, почти сразу сграбастав в свои объятия Итана, а потом протянул руку и подтащил к себе Томаса. Пришлось развернуться к нему спиной, чтобы усесться удобнее.       — Я люблю вас, — убедившись, что все устроились, и покрепче прижав их обоих к себе, проговорил Дамиано. — И Викторию тоже. Разве что чуть меньше, потому что эта сучка нас кинула… Но, надеюсь, это взаимно и никто из вас не собирается меня бросить.       — Только если найдем вокалиста получше, — поддел его Томас, на что получил ощутимый тычок в бок.       — Не найдете, я самый охуенный.       — Значит, придется терпеть тебя дальше, — рассмеялся Томас.       Итан согласно промычал что-то с другой стороны от Дамиано.       — Что? — Дами, видимо тоже не разобрал, что там бормочет Торкио.       — И мы тебя. Любим, — услышал Томас слова Итана.       Кивнул согласно — потому что да, он любил Дамиано. Он любил их всех. И в музыкальном смысле это уж точно было взаимно. А всё остальное, он был уверен, обязательно приложится. Ведь один самый охуенный, хоть и невыносимый, вокалист был прав — им ещё нет и двадцати. Но когда-нибудь будет.