У любви другое имя

      Дамиано не помнил, кому первому пришла в голову идея набить очередные одинаковые татуировки.       То ли Виктории, пытающейся всеми возможными способами затереть разочарование от плохо закончившихся отношений с девушкой.       То ли Томасу, всем своим видом намекавшему, что он готов занять вакантное место в сердце их басистки.       То ли самому Дамиано, настолько уставшему от собственной незаметности (кто бы мог подумать!), что в отчаянии предложил очередную глупость, а ее вдруг хором поддержали.       Итан не предлагал ничего. Проявлял минимум социальной активности и просто поддержал их решение. Сидел на диванчике весь из себя такой красивый и отстраненный, что у Дамиано от одного взгляда на него начинало щемить в груди. Только согласно кивнул, когда Вик и, черти его раздери, Томас, вспомнили о его существовании.       Эскиз они выбрали единодушно, но для каждого это пронзенное стрелой сердце значило что-то свое. Для Вик — разбитое сердце. Гореть бы в аду той девчонке, что вытрепала де Анджелис все нервы и похерила веру в любовь. Для Итана — невозможность заполучить любимого человека. А может и нет, кто знает. Дамиано бы многое отдал, чтобы хоть на мгновение узнать, что творится в его хорошенькой голове. Для Томаса стрела означала надежду, он сам признался. Наивный мальчишка верил, что глупая татушка непременно принесет ему удачу, купидон пустит стрелу куда-нибудь в задницу Вик, которой она частенько поворачивалась к малышу Томми, и в груди у нее вспыхнет то самое нежное и заветное, после чего у них двоих все будет в ажуре.       Дамиано посмеялся тогда, но втайне завидовал. У него-то такой задорной уверенности в своей судьбе и близко не было. Не в любовном плане. Его-то пронзенное стрелой сердце истекало кровью. Болело невыносимо, потому что он давно и беззаветно влюблен в Итана — вопреки собственным же упрекам о чувствах к Томасу. В их закрытого, не от мира сего, трепетного и невероятно красивого Итана. Который на каждом концерте играл на своих барабанах где-то у него за спиной, заставляя глупое сердце Дамиано отбивать бешеное стаккато наперегонки с ритмом барабанных палочек. От одного взгляда на которого хотелось растечься по чертовой сцене, потому что нельзя быть таким. Это просто противозаконно.       Дамиано — настоящий глупец, раз влюбился в него. Потому что Итан любит Томаса. Веселого, немного инфантильного и всем им бесконечно близкого, но все же проклятого Томаса, против которого у Дамиано нет ни единого шанса. Сколько бы он ни пытался, что бы ни делал — Томми всегда будет значить для Итана намного больше. Потому что успел раньше. Успокоить, выслушать и поговорить, когда того требовалось, обнять. А он, Дамиано, сам, своими руками все похерил. Даже когда Итан сам наконец доверился ему, не смог удержаться сам и удержать его рядом с собой. испортил всё, что мог, ослепленный внезапной, неуместной ревностью.       Пронзенное сердце Дамиано означало безысходность.       Он не может признаться. Не хочет слышать отказ. А Итан обязательно откажет. А уж после всего, что Дамиано наговорил ему в Лондоне — отнюдь не мягко и вежливо, как сделал бы это с кем-то другим. Потому что вырос, закрылся, стал жестче и язвительнее. По отношению к нему - точно. Куда лучше и дальше обманывать себя, терзая собственную душу глупой, но такой сладкой надеждой на то, что когда-нибудь… однажды… у него, возможно, будет шанс.       Словно в насмешку над собственной болью, собственным бессилием, в порыве акта морального мазохизма, не иначе, Дамиано выбрал самое кричащее место на своем теле. Где все точно увидят, где это будет постоянным напоминанием ему самому. Набил чертову татуировку вокруг левого соска, прямо поверх истекающего кровавыми слезами сердца.       Итан спрятал свою под волосами, и Дамиано был благодарен ему за это. На нем ему не хотелось видеть никаких напоминаний… о ком-то другом.       Когда Виктория в своей неугомонной манере предложила прямо там же, в тату-салоне заснять обновки, Дамиано не ожидал, что все обернется так.       Хотя нет, по-другому и быть не могло. Потому что Томас, этот радостно-восторженный щенок с шилом в одном месте, тут же вознамерился устроиться на ближайшем диване, чтобы повторить фото с их первыми совместными татуировками. Он даже потянулся к Итану, чтобы втащить его на их колени. Дамиано хватило тех трех секунд, в течение которых картинка споро представилась перед глазами. Хватило взгляда на Итана, который такого порыва явно не ожидал, а потому выглядел озадаченным и на мгновение — всего на одно — обернулся на него. Будто искал поддержки. Будто спрашивал, стоит ли ему это делать.       — Не-не, — остановил их обоих Дамиано и фыркнул, поясняя: — Это же скучно!       Он огляделся, подыскивая подходящий фон (боже, они в тату-салоне, а интерьер вокруг такой, будто в больнице), и потянул всех к ближайшей белой стене.       … наверное, можно было просто поставить Итана спиной к камере. Можно было даже его обнять — совсем немного, для вида и более горячей картинки. Честно, Дамиано вполне хватило бы прикосновения к его голой коже, такой его близости и удовлетворения от того, что Томас не будет его трогать. Этого было бы достаточно, однако в мозгу будто закоротило. Стоило только столкнуться с немного удивленным взглядом чужих темных глаз, заметить легкую, недоумевающую улыбку на красивых губах, чтобы руки потянулись к нему сами собой. Легли на чужие плечи, надавили. Итану потребовалось несколько секунд, чтобы понять, врубиться в дурную идею Дамиано. Несколько секунд, в течение которых он успел вопросительно глянуть на него, недовольно свести брови на переносице, а потом покорно опуститься на колени и выдохнуть уже ему в живот.       — Вау, парни, это будет горячо! — весело заявила Вик, устроилась рядом и забросила руку на плечо. Томас согласно кивнул на это, встал по другую сторону и выставил вперед руку с только что набитой татуировкой.       — Я не уверен, что это можно будет выкладывать, — хмыкнул Лео, которому выпала участь фотографа. — Не в общий доступ уж точно.       — Оставим для домашнего архива, — оскалился Дамиано, с трудом подавил в себе желание вцепиться в забранные в пучок волосы Итана… и вздрогнул, когда низ живота опалило чужим дыханием.       Слишком близко. Слишком горячо. Еще и Томас совершенно не помогал, придавливая своей длиннющей рукой плечо Итана, отчего барабанщик неловко качнулся на коленях и уткнулся носом ему в живот. Дамиано с трудом удержал лицо. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы остаться расслабленным, хотя внутри все свело судорогой, когда Итан недовольно фыркнул, прямо в наэлектризованную кожу, щекоча дыханием волоски идущие от пупка вниз. Дамиано чувствовал, как покалывает кончики пальцев от желания обхватить его за затылок. То ли чтобы оттолкнуть, то ли чтобы притянуть еще ближе, вжать лицом в голую кожу над поясом брюк.       Низ живота налился тяжестью и жаром. Если все так и продолжится, то скоро Итан и сам почувствует, насколько Дамиано всё нравится.       Боже, пожалуйста, не сейчас. Не при всех.       — Готово, — выдал Лео, и Дамиано едва сдержал облегченный стон, почувствовав, как Итан отстраняется и поднимает голову.       Это было ошибкой. Заглядывать в темные, немного растерянные глаза, смотрящие на него снизу вверх, по которым, черт возьми, даже после стольких лет было сложно что-то прочесть.       Итан. На коленях. На уровне его паха. С ожиданием смотрит вдоль его тела этим своим невинным взглядом олененка Бэмби.       Определенно, стоило включить голову до того, как толкать Торкио вниз и ставить его перед собой на колени.       Следующая картинка, вспыхнувшая в мозгу, была о том, как Итан расстегивает его ремень. Тянет вниз джинсы вместе с бельем. Облизывает свои губы, прежде чем…       Член под жесткой тканью дернулся, давая о себе знать, и Дамиано поспешно сбежал в туалет, не слушая, что кричат ему вслед.       Закрывшись в кабинке, медленно сполз на светлый кафель. Мысли все еще лихорадочно крутились вокруг Итана, стоящего перед ним на коленях. Не ради глупой фотки. Ради него. Ради того, чтобы доставить удовольствие ему, а потом — и Дамиано сделал бы что угодно, — чтобы получить ответную услугу. Безумная фантазия, которая никогда не исполнится. Глупое тело имело свое мнение на этот счет. Член уже стоял колом, требуя к себе внимания, а Дамиано хотелось плакать от безысходности.       Он сам виноват.       Хватило всего нескольких движений, чтобы кончить, просто держа перед внутренним взором образ смотрящего на него снизу вверх Итана. Оргазм вышел вымученным, изматывающим, и не принес абсолютно никакого удовлетворения.       — Дурак. Какой же дурак…       Дамиано поплескал себе в лицо прохладной водой и, с трудом натянув обратно хоть какую-то улыбку, вышел навстречу весело галдящим ребятам. Они не должны ничего заподозрить. Никто не должен, и особенно Итан.

* * *

      Лео прислал обработанные фотки из тату-салона через три дня. Хрен его знает, почему так долго — или быстро, тут уж не поймешь, но Дамиано резко выдохнул, когда увидел сообщение.       Тот день не давал ему покоя, лишил сна и подобия душевного равновесия. Он ссорился с Вик, Томасом, пару раз даже поспорил с Итаном, хотя тот был ни в чем не виноват. Просто отбивал ритм, как всегда четко и безошибочно, что бесило ещё больше. Он не должен быть таким спокойным, когда у Дами внутри творится настоящая буря. Никто из них не должен делать вид, что ничего не происходит. Что с ним ничего не происходит.       Но они делали, специально или же действительно не замечая, и Дамиано не оставалось ничего, кроме как начать приходить в себя. Он перестал виновато отводить взгляд при виде Итана, поблагодарил судьбу за то, что тот сидит за барабанами, и можно свести все контакты с ним к минимуму.       Он пережил, утерпел, не бросился уходить из группы и даже не предпринял попытку признаться Итану в своих чувствах.       Но этих фото он ждал и боялся, а потому, прежде чем открыть присланный файл, вышел на улицу. Подышать свежим воздухом и никотином, банально побыть в одиночестве. Затянувшись, несмело полез в телефон, чтобы глянуть, что же там прислал друг. И чуть не подавился дымом, когда рассмотрел первое фото.       Нет, он знал, что это будет горячо, но… Когда они фотографировались, он не придавал значения тому, как именно стоит Итан. Не видел этих заведенных за спину рук, будто тот не знал, куда их деть и чем занять.       Будто он боялся даже ненароком коснуться его.       В тату-салоне Дамиано старался туда не смотреть, улыбаясь на камеру, а в тот единственный раз, когда решил таки опустить взгляд, всё ожидаемо пошло по одному месту. Но теперь, глядя на эти фотографии, он убедился, что всё было еще хуже. Улыбался он только на первой. Потом его лицо вовсе приобрело какое-то сложное выражение, а на последней он был уже настолько напряжен, что видно невооруженным глазом. Итан же…       Итан был невьебенно прекрасен в этой позе, и фантазия Дамиано снова заработала изо всех сил. Боже, он бы с удовольствием повторил это все, только вдвоем, без ржущих гиенами Тома и Вик, без внештатного папарацци Лео и прочих людей. И тогда, возможно, он мог бы позволить себе большее. Показать Итану насколько он рад, дать почувствовать щекой свой стояк, помочь ему спустить с себя штаны... Или потянуть вверх, зарываясь руками в волосы, распуская этот чертов пучок, пока шелковое богатство не рассыплется по плечам, обрамляя красивое лицо. Втянул бы в долгий изматывающий поцелуй.       Боже, как же сильно он этого хотел. Того, что рисовало его воображение, пока он снова и снова рассматривал чертовы фото. Хотел крепко обнять Итана, целовать его шею, грудь, подкачанный живот... Встать перед ним на колени и доставить удовольствие тоже.       Дыхание сбилось, в штанах стало тесно, а недокуренная сигарета истлела в руке, едва не подпалив пальцы. Выбросив окурок, Дамиано потянулся за другой, щелкнул зажигалкой, жадно глотнул горьковатый дым.       — Дами? — голос за спиной заставил вздрогнуть и спешно погасить экран. — Ты чего тут застрял?       Они просто потеряли его. Отправили Итана на поиски. Или он сам захотел покурить. Нормальное, человеческое поведение коллег и друзей. Но любимый голос наложился на грязные фантазии Дамиано, и он едва успел проглотить стон. В его голове Итан тоже произносил это “Дами”, томно и с придыханием, и он прямо сейчас готов был рухнуть к его ногам и умолять. Выслушать. Принять. Позволить сделать хоть что-нибудь.       Дамиано в последний раз затянулся сигаретой и медленно развернулся к ожидавшему ответа Итану.       — Н-ничего, — слова давались с трудом, горло будто сдавило спазмом. — Просто задумался.       — Точно все в порядке?       — Да, — уже ровнее ответил он, когда удалось немного взять себя в руки и даже улыбнуться. — Да, всё в норме. Как и всегда.       Хорошо, что на улице уже достаточно темно и Итан не видит его вздыбившейся ширинки. Это было бы неловко. Между ними теперь вообще слишком много неловкости. Так быть не должно. Дамиано не должен любить своего барабанщика. Не должен его хотеть, а тот не должен любить и хотеть Томаса… Пожалуй, только Томасу и можно — любить и хотеть — потому что его чувства куда проще отнести к нормальным.       А ему, Дамиано, нельзя. Ему можно лишь улыбаться, щелкать зажигалкой перед чужим лицом и сваливать, пока никто ничего не заметил. Как ему плохо, больно, и как у него стоит на своего одногруппника.       — Дами, — вдруг окликнул его Итан, когда он уже взялся было за дверную ручку. — Ты ведь хочешь меня, да?       Сердце пропустило удар. Или даже два. А то и вовсе десяток, Дамиано не знал точно. Просто ощутил вдруг, как в ладонь впилась резная дверная ручка, а перед глазами вдруг стало темно даже несмотря на время суток.       — С чего ты взял? — должно было выйти насмешливо. Ну или хотя бы непринужденно. На деле же — слишком хрипло и слишком же жалко.       На руку легли чужие пальцы, горячие и сильные, потянули, заставляя отпустить злосчастную ручку.       — Я же не слепой, — отозвался Итан тихо. И вот у него вышло примерно так, как хотелось бы Дамиано — непринужденно, хоть и с налетом невнятного беспокойства в голосе. — И не идиот, Дам.       Ты слепой. И ты полный идиот.       Пожалуй, стоило бы прокричать ему это в лицо. Выдернуть ладонь из чужой хватки и драматично сбежать в ночь. Чтобы он не видел. Его состояния, его слез, его души, которая рвется на куски каждую секунду, что он рядом. Нельзя, чтобы загнался ещё и Итан. А он точно загонится, будет думать, что сделал что-то не то, что виноват, и тогда группу можно будет хоронить. Троих страдающих сопляков Виктория не вывезет.       — Я не считаю тебя идиотом, — стараясь, чтобы голос всё же звучал холодно, отозвался Дамиано. Он, в конце концов, профессионал, артист и почти звезда. Он умеет врать. Не первый год врет. — Но ты ошибся. Ты не в моем вкусе, да и наступать на твои грабли я уж точно не хочу.       Итан поменялся в лице. Дамиано знал, что бил сейчас по больному и сам себя ненавидел за это, но остановиться уже не мог. Дамиано не умел быть слабым перед другими. Он всегда копил всё в себе, и однажды эта боль перельется через край, и тогда всё полетит к чертям. А сейчас у него пока еще достаточно сил, чтобы бороться с собой.       — Игра в одни ворота — плохая игра, Итан. Кто-то должен отбивать тебе мяч.       Дамиано вырвал руку из ослабевших пальцев и поспешил в дом.       Будто Итан будет гнаться за ним. Не будет. Не тогда, когда он только что буквально растоптал его чувства. Снова.       В уголках глаз собралась влага. Хотелось кричать, бить кулаком в стену, а ещё — остаться одному. Дамиано крадучись, словно вор, просочился мимо гостиной, где бесились друг с другом Виктория с Томасом, и закрылся в спальне. Он даже не дошел до кровати, рухнул прямо на тонкий ковер и обхватил себя руками.       Было тошно от самого себя. От своих слов, от собственной слабости. Гребаный идиот. Щекам стало мокро, из груди рвались всхлипы, и от этого было еще противнее.       После тура, когда они ругались с Вик, он говорил, что ему хотелось умереть. Тогда они все подумали, что это от усталости и эмоциональной нагрузки. Он и сам так думал, пока не сообразил — причина была в Итане. В том, что он каждую ночь проводил в одной комнате с Томасом, когда ему самому приходилось делить комнату с Вик. Он не вывозил свою выматывающую нервы ревность, свою зависть к Томасу. Ненавидел себя за это, но раз за разом делал Итану больно, предавал его, его доверие. Вот и сегодня снова намеренно разбередил его рану, и теперь хотел умереть от ненависти к себе.       Разумеется, он не станет творить ничего такого. Не будет искать нож поострее, не станет закидываться горстями странных таблеток. Кроме всяких там любовей в этом мире у него ещё есть родители и брат. Они-то такой херни уж точно не заслужили. И Вик с Томасом тоже — им придется заниматься его телом, потом объясняться с полицией, журналистами, охочими до жареных новостей, искать нового солиста… Короче, у всех будет куча проблем, если Дамиано решит разобраться со своей личной драмой столь кардинально.       Он переживет. Наверное. Как-нибудь. Свои чувства, отвращение к себе. Будет работать, подыхать в студии и на концертах, строить глазки каждой первой фанатке, загонит эту чертову планету под каблук своих ботинок и станет новым рок-идолом. Затопит свои чувства в работе. И даже попробует не сторчаться при этом.       — Что между вами опять произошло? — без приветствий заявила Вик прямо с порога. Надо же, он даже не услышал, как она вошла.       Она подошла, неприятно шаркая тапками по паркету. Опустилась рядом с ним и коснулась чем-то холодным предплечья. Судя по всему, то была бутылка, то ли пива, то ли ещё какого пойла. Дамиано помотал головой — пить ему не хотелось. Только курить. Снова.       — Ничего.       — От ничего Итан бы не вернулся с улицы с видом, будто призрака увидел, а ты не скулил бы на полу, как побитый пёс. Ты ему признался?       Дамиано непроизвольно дернулся и всё же забрал у неё бутылку. Пиво. Ледяное, невкусное и сидящее в печенках. Зато ком из горла немного, но смывает. Совсем чуть-чуть.       А он-то, дурак, думал, что хорошо скрывает свои эмоции. Уж точно не замирает с тоскливым взглядом, как Итан или даже Томас. Но либо плохо маскировал свою тоску кривыми улыбочками, либо Вик слишком проницательная. Да, черт подери, она их всех здесь как облупленных знает!       — Нет, — он вздохнул, стирая с лица слезы. Плакать больше не хотелось. — Не совсем… Он сам спросил.       — А ты?       — А я наговорил ему гадостей.       — И зачем?       — Хотел, чтобы больно было не только мне.       — Хм.       На этом “хм” его и прорывает. Он пьет пиво, закуривает прямо в комнате и стряхивает пепел на пол, и говорит. О том, как сильно его заебало всё это. Итан, чувства к нему, чувства Итана к тому, кто никогда не разделит их в ответ. Их группа, их сложные взаимоотношения и вся эта сраная драма, которую они все устроили. Ему плохо и он хочет — впервые за всё это время — чтобы кто-нибудь его просто выслушал. Чтобы отнял у него сигареты, от которых он точно помрет раньше срока, чтобы сказал, какой он мудак, и как заебал их всех своими истериками и психами.       Кто-то просто должен знать о том, что он так больше не может.       Звук пощечины прервал его монолог на полуслове. Дамиано даже не почувствовал удара, только услышал шлепок от того, что её маленькая ладошка звонко встретилась с его лицом. Поднял на Вик покрасневшие глаза.       — Ты конченый ублюдок, Дамиано Давид, — разъярилась Вик. — Не потому, что ты обидел Итана. И даже не потому, что сидишь тут и ноешь, как последняя сопливая сучка. А потому, что думаешь, будто всем на тебя насрать! Мне, Томасу, Итану. Нам, блядь, не насрать на тебя и твои чувства! А ещё потому, что решил, будто имеешь право разваливать мою группу только потому, что кого-то там любишь. Я тоже любила и люблю, Дам. Тебя в том числе, сукин ты сын! — Дамиано от этих слов вздрогнул и вскинул на неё взгляд. Он не знал. То есть, догадывался о чём-то таком. Но не знал.       — Вик…       — Заткнись, — велела она. Замахнулась было снова, но передумала. — И сотри это выражение со своего лица. Нет, я не люблю тебя, типа, до гроба и размазывания соплей по паркету. Но ты не чужой мне. Вы все мне не чужие. А потому, Дам, завтра ты проснешься, сваришь кофе на всех четверых, и будешь извиняться перед Итаном до тех пор, пока он не простит тебя. Мне плевать, как ты это сделаешь. Но сделаешь, или я выкину тебя прямиком из этого окна, клянусь.       — Спасибо, Вик, — Дамиано крепко обнял её. — Посидишь со мной ещё немного.       — Ага.       Он был ей благодарен. За то что она пришла. За то что выслушала и дала ему шанс. Она права, Дамиано обязан извиниться перед Итаном. Просто не может не. Тот месяц в Лондоне, когда он делал вид, что они не знакомы, был очень выматывающим. Дамиано не хватало разговоров с ним, прикосновений, просто возможности быть рядом. Запаха его волос и тихого дыхания возле шеи.       Утром он действительно сварил кофе на всех. Потому что по обыкновению встал раньше всех, чтобы успеть немного привести в порядок мысли. Привычные, почти механические действия, отлично прочищают голову. В гостиной фоном работал телевизор.       Итан спустился на кухню, когда кофе уже немного остыл. Недостаточно, чтобы считаться холодным, но в самый раз, чтобы можно было глотнуть и не обжечься. Однако, увидев Дамиано, тут же отвернулся и явно собрался снова исчезнуть в глубине виллы.       — Не надо, — тихо произнес Дамиано, выставляя на стол чашку кофе. Ровно такого, как любит Итан. — Не уходи. Если хочешь, я уйду сам, но тебе не нужно.       Тот в ответ поджал губы, но послушно опустился на стул. Взялся за чашку, сделал глоток. На Дамиано он не смотрел.       — Я знаю, я мудак, — убедившись, что Торкио точно не сбежит прямо сейчас, начал он. Тот поднял на него взгляд и ему пришлось отвести свой. Лишь бы не смотреть в эти оленьи глаза, всякий раз лишающие его воли. — Я вчера наговорил тебе лишнего и жалею об этом. И я пойму, если ты снова ненавидишь меня, но...       — Дамиано, — наконец тихо заговорил Итан, — не утруждай себя. Объяснениями или извинениями. Не надо. Я не ненавижу тебя. Даже не злюсь. Меня просто расстраивает то, что ты не учишься на своих ошибках. Продолжаешь обижать тех, кого называешь своей семьей. Просто потому, что можешь. Потому, что знаешь слишком много.       — Итан…       — Не надо, — повторил он. Отставил чашку, сцепил руки перед собой, посмотрел на него прямо и ясно. — Хотел ты или нет, раскаиваешься или нет — это всё неважно. У тебя было две моих тайны. Вчера ты воспользовался второй.       — Ты же знаешь, что на самом деле я так не думаю. И я никогда бы никому не сказал. Клянусь, Итан. — В конце концов, он даже Виктории не признался, в кого именно влюблен их барабанщик. Она поняла все сама и в подробности лезть уже не стала.       — Но я не знаю, о чем ты думаешь. Ты-то нам свои тайны не раскрываешь. Что чувствуешь, чего хочешь. Я вижу только то, что вижу, то, что ты показываешь сам. И я не могу доверять такому человеку. Больше — нет, — он махнул рукой прерывая попытку возразить. — Мы не будем снова ссориться и нервировать остальных. Будем работать, разговаривать, можем даже приготовить что-нибудь вместе для Виктории или Томаса. Но это всё, Дамиа. Чувства — всякие — только мешают. Благодаря тебе я это уяснил.       Каждое его слово ощущалось так, словно кто-то забивает гвозди в грудную клетку. Стало тяжело дышать. Он так сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Итан абсолютно прав в каждом своем слове. Он сам отталкивает его. Всё сильнее и сильнее, и ничего не может исправить.       От упаднических мыслей его отвлек голос диктора из гостиной:       “В связи с большим числом заболевших новой коронавирусной инфекцией итальянский парламент принял решение об ужесточении карантинных мер в некоторых северных провинциях. С завтрашнего дня жителям Ломбардии, Венето, Эмилия-Романья и нескольких других регионов не рекомендуется покидать свои дома и места пребывания кроме как для похода в магазин, аптеку, больницу или для выгула собак. Школы будут закрыты, все общественные мероприятия отменены. За нарушение карантинных мер вводится штраф от 400 до 3000 евро”.       Дамиано моргнул и переглянулся с Итаном.       — Ломбардия? Это же здесь! — воскликнул он.       — Буди остальных, — Итан поднялся со своего места и тут же выхватил из кармана свой телефон, — я пока позвоню Лео и Марте. Нужно решить, уезжаем мы в Рим прямо сейчас, пока не перекрыли все трассы, или остаемся здесь до конца карантина.       Томас и Вик были единодушны — остаемся. Дамиано был с ними согласен. Им нужно писать альбом, нужно работать и здесь это делать удобнее, чем в их гаражной мини-студии в Риме. Родные говорили, что дома тоже зарегистрированы вспышки, и совсем не факт, что на локдаун не закроют и Вечный город.       К тому же, так у него будет крохотный шанс заслужить доверие Итана обратно. Или хотя бы время. Да. Точно. Ему нужно время.       ... Что ж, он и представить себе не мог, что гребаная мировая катастрофа отсыпет ему его в достатке.