Сказание о двух лотосах

      Жизнь без войны оказалась ещё сложнее, чем они могли ожидать. Может, будь Вэй Усянь рядовым воином с возможностью осесть где-то и вспахивать поле, судьба была бы к нему менее жестока, но вместе со званием главы ордена на него свалилась куча обязанностей, когда они вернулись в Юньмэн Цзян, забрав с собой тех, кто хотел остаться. Цзян Чэн долго ходил по улицам и сожжённым коридорам Пристани Лотоса, больше походя на призрак, чем на человека. Его взгляд смотрел сквозь стены, а лицо не выражало ни радости, ни печали. Он будто бы находился в совершенно другом месте, и это беспокоило Вэй Усяня не на шутку, пусть он старался держать свои мысли при себе, не желая вызвать праведный гнев. Они настолько погрязли в разрушении, что невозможно было так быстро перейти к созиданию, однако стоило попытаться. Вэй Усянь отвлекал Цзян Чэна всякими шутками в своём старом стиле, позволял Цзян Яньли откармливать их по возможности. Шаг за шагом они отступали от этой кровавой дорожки, на которую поставила их жизнь, а на остальное можно было лишь надеяться.       Темой первого дня совещаний глав орденов стало перераспределение земель. Разумеется, большую часть ответственности брали на себя старшие и более влиятельные, Вэй Усянь не собирался спорить с этим, пока никто не трогал Юньмэн Цзян. Но как раз второй день решил испытать его терпение — и без того шаткое последние недели.       — Когда Юньмэн Цзян собирается заявить о своём главе? — поинтересовался глава Яо. Все взгляды сошлись на Цзян Чэне, сидящем с безукоризненно ровной спиной позади Вэй Усяня. Если бы кто-то попытался сказать что-то по этому поводу, Вэй Усянь готов был контраргументировать тем, что Ханьгуан-цзюнь свободно посещает те совещания, которые желает. Однако в нынешней ситуации ему даже не дали открыть рот, будто он превратился в пустое место. Кровь начала закипать в жилах.       Цзян Чэн в свою очередь сохранял хладнокровие. Он поднаторел в этом деле за время войны, теперь его сложно было вывести из себя сторонними нападками.       — Глава ордена уже присутствует в этом зале, с ним уважаемые главы вели дела с первого и до последнего дня войны, — размеренно сказал он, смотря куда-то в пространство. Они говорили об этом и даже спорили не один раз. Вэй Усянь не гнался за титулом, авторитет был лишь инструментом в его руках, дарившим возможность заставить людей двигаться так, как он хотел. Война закончилась, и Цзян Чэн должен был занять своё место по праву, однако внезапно он отказался, вогнав Вэй Усяня в звенящее недоумение. Когда он снова смог собирать слова в предложения, тут же попытался донести до Цзян Чэна, что это идиотизм чистейшей воды, но всё разбилось об аргумент, сводившийся к тому, что Цзян Чэну нечего делать на троне без золотого ядра. Как бы Вэй Усянь ни пытался убедить его в том, что другие не будут знать об этом, и он может отойти от дел раньше, чем кто-то заподозрит, Цзян Чэн оставался непреклонен. И вот сейчас они разыгрывали этот спектакль, написанный после множества ссор и переговоров.       — Ни для кого не секрет, зачем Вэй Усянь взял на себя эти обязанности. — Камень в огород Цзян Чэна, использовавшего тёмный путь, что Вэй Усянь неприкрыто поощрял. — Сейчас нет надобности в подобных действиях, и мы ожидали, что Цзян Ваньинь займёт своё место.       — Уверяю вас, что я уже на своём месте. Я буду оберегать Юньмэн Цзян столько, сколько понадобится, пока могу это делать. Вэй Усянь проявил себя как настоящий лидер, и несправедливо будет отобрать у него трудом заслуженный титул, закреплённый доверием людей, ради того, чтобы к моему имени добавилось ещё одно слово, — ответил Цзян Чэн, опустив ресницы, тем самым давая другим время обдумать свои слова.       В его речах был смысл: сложно отрицать, что люди шли именно за Вэй Усянем и доверяли Цзян Ваньиню по большей части из-за того, что так делал сам Вэй Усянь. Если посадить на трон заклинателя, идущего по тёмному пути, это могло вызвать массовые волнения — наименьшее, что сейчас требовалось всем им. Поэтому концы увели в воду, Вэй Усянь был признан уважаемым главой Юньмэн Цзян, а Цзян Ваньинь навсегда занял место за его спиной. Нашлись те, кто сочувствовал бедному юноше: недолюбленный отцом, он был вынужден обратиться к тёмному пути, чтобы сражаться наравне со своим шисюном, однако тот всё равно занял место, по праву крови предназначавшееся сыну Цзян Фэнмяня.       Ходящие слухи заставляли Вэй Усяня скрипеть зубами и скалиться не хуже, чем Мадам Юй в лучшие времена. Теперь он понимал, почему в Гусу запрещено говорить за спинами — такое правило не помешало бы и всем остальным. В Пристани Лотоса никто не смел видеть в Цзян Чэне несчастного, так как Вэй Усянь бросил все силы на то, чтобы продемонстрировать, что относится к Цзян Чэну как к равному себе. Они вместе отвечали на письма, вместе помогали с отстройками, игнорируя, что по статусу не было положено, вместе допоздна засиживались над планами и расчётами. Цзян Чэн имел такое же влияние, как Вэй Усянь и Цзян Яньли. И Вэй Усянь готов был сломать челюсть любому, кто осмелился бы назвать Цзян Ваньиня прислугой в собственном доме.       Цзян Чэн выглядел спокойным и никак не реагировал на слухи, если те до него доходили, однако Вэй Усянь дорого бы заплатил за то, чтобы заглянуть к нему в голову и узнать, какие мысли там вертятся. Саньду теперь висел на стене в новоотстроенных покоях Цзян Чэна, находившихся рядом с комнатами главы, чтобы Вэй Усянь не бегал на другой конец поместья каждый раз, когда хотел что-то сказать. Флейта, названная Бэйсинь, заменила меч, верно служивший своему хозяину всю его юность. Порой Вэй Усянь слышал, как Цзян Чэн играл на ней во дворе — ещё одно изменение, к которому он старался привыкнуть, ведь в его памяти Цзян Чэн всегда больше увлекался тренировками или чтением, чем музыкальным искусством. И если на поле боя мелодии, извлекаемые инструментом, больше походили на завывания наступающего урагана, то сейчас они звучали более соответствующе имени флейты. Порой Вэй Усянь присоединялся к Цзян Чэну и уговаривал его сыграть вдвоём, заверяя, что не хочет потерять практику. Порой он приоткрывал окно в своей комнате и позволял звукам сочиться в щель вместе с ночным ветром.       Время шло вперёд, даже если человеческие сердца пытались навсегда запечатлеть в себе уже минувшее. Волосы Цзян Чэна отрасли достаточно, чтобы он собирал их в небольшой хвостик лентой, скорее из принципа, чем по надобности. Пристань Лотоса постепенно обрастала новыми домами и пестрила красками там, где можно было починить поломанное вместо того, чтобы его заново строить. Они старались по памяти восстановить всё так, каким оно запомнилось, даже если было ясно, что ничто уже не будет прежним. Вскоре появилась возможность заново шить одежды в цветах ордена Юньмэн Цзян. Вэй Усянь остался верен своей чёрной палитре, добавив в неё немного красного, чтобы придать живости и яркости, пока Цзян Чэн неизменно носил фиолетовые одежды.       — Я похож на тёмного заклинателя больше, чем ты. Мы будем путать людей, — со смешком заметил Вэй Усянь, пока Цзян Чэн закатил глаза, будто это могло скрыть появившуюся на губах улыбку. Первое время он с опаской поглядывал на своего когда-то шисюна, теперь же главу, будто ожидал подвоха, но Вэй Усянь начал заботиться о нём с удвоенным стремлением, разве что под дверями не спал. Порой он допоздна работал в комнате Цзян Чэна, бубня о том, что у него фэншуй лучше и аура для работы над скучными письмами благоприятная. Цзян Чэн обычно засыпал раньше, чем уходил Вэй Усянь — без золотого ядра его тело уже не могло выдерживать тот уровень напряжения, что когда-то. На выходе Вэй Усянь не забывал толкнуть пальцем мешочек с ароматными травами, подвешенный к кровати.       Когда дело дошло до одежд адептов, Вэй Усянь и Цзян Чэн снова поссорились. Если раньше их споры можно было услышать на другом конце Пристани Лотоса, то теперь разговоры велись сквозь стиснутые зубы на пониженных тонах, однако размаха это не уменьшило.       Вэй Усянь настаивал на том, чтобы одежды были чисто фиолетовыми, пока Цзян Чэн упирался и старался убедить его в том, что они не павлиний парад, чтобы выглядеть слишком пёстро. Последнее можно было оставить Ланьлин Цзинь, они неплохо справлялись и до этого. С горем пополам сошлись на том, что верхний слой останется фиолетовым, чтобы сохранить индивидуальный цвет ордена. Нижние же слои будут чёрного цвета, чтобы без верхнего одеяния можно было успешно затаиться в тени.       — Мы уже не на войне, Цзян Чэн, незачем так стараться, — примирительно сказал Вэй Усянь. Цзян Чэн всё ещё держал руки скрещёнными на груди, однако воинственный оскал, напоминавший о его матери, наконец сошёл с лица. Лишь тонкие брови были недовольно нахмурены.       — Но лучше быть готовым, чем нет. Тем более, они всё ещё будут ходить на ночные охоты, мало ли что там может случиться, — сказал Цзян Чэн.       — Тогда мы можем сделать нижние одежды вариативными: белыми и чёрными, — предложил Вэй Усянь.       — С каких пор ты превратился в Цзинь Гуаншаня, чтобы сорить деньгами? — скептически поднял бровь Цзян Чэн, и Вэй Усянь наконец рассмеялся. Его предложение не отвергли напрямую.       — Ну мы же не будем отстраиваться вечность, надо двигаться вперёд! — сказал он. С этим нельзя было поспорить, и Цзян Чэн согласился. В такие моменты он был даже рад, что Вэй Усянь стал главой — его бесконечный энтузиазм был тем, в чём нуждались люди, желавшие видеть надежду и верить, что за тёмной полосой следует светлая. Цзян Чэн сам был одним из них, и Вэй Усянь дарил ему уверенность, что даже вне поля битвы он не бесполезен.       И как же полезен он оказался, когда настало время обучать учеников. Пусть Цзян Чэн теперь никак не мог помочь им с заклинательством, но как учитель фехтования он был незаменим, о чём Вэй Усянь неустанно пел серенады. В умелых руках даже простой меч был всё тем же смертоносным оружием, а ученики верили, что Цзян Ваньинь не берёт в руки Саньду из жалости к ним. Ему достаточно было продемонстрировать пару простых связок, чтобы привлечь к себе внимание, и Вэй Усянь, подглядывавший исподтишка, чтобы не получить нагоняй за то, что отлынивает от работы, заметил, что Цзян Чэн теперь не повышает голос, чтобы привлечь к себе внимание. Он говорил размеренно, но так, что к нему хотелось подойти ближе, чтобы слушать. Время от времени Вэй Усянь думал, что именно Цзян Чэна должны звать главой, и его внутренности скручивало, стоило услышать «глава Вэй» в свою сторону. Однако это было малой ценой за тот мир, который они усиленно строили.       — Эй, ты знал, что у нас теперь есть прозвища в народе? — спросил Вэй Усянь, когда они с Цзян Чэном и Цзян Яньли завтракали в большом зале.       — Ты снова сбегал бродяжничать? — спросил Цзян Чэн недовольно.       — Ну не могу же я вечно сидеть в четырёх стенах, я заплесневею, закостенею и, возможно, отращу бороду. Представь меня с бородой, как у Лань Цижэня. Меня же люди будут бояться!       Цзян Чэн закатил глаза, пусть сравнение повеселило его, а Цзян Яньли тихо засмеялась, изящно прикрыв рот ладонью.       — И какие же прозвища вам дали, А-Сянь? — не удержавшись, спросила она.       — Два Лотоса Юньмэн Цзян! — гордо объявил Вэй Усянь, и Цзян Чэн чуть не подавился супом. — Да ладно, красиво же звучит. Теперь у нас тоже есть имя в мире, это же прекрасно.       Цзян Яньли поддержала его, не скрывая своей гордости. Цзян Чэн, пусть для приличия посопел ещё немного, тоже выглядел удовлетворённым. Он слышал о том, что теперь люди побаиваются его, зная, что он управляет мёртвыми. Пусть опасения не были безосновательны, но Цзян Чэн не делал ничего подобного с окончания войны. Он применял свои силы лишь во время ночных охот, если ученики не могли самостоятельно справиться с проблемой. Но неудивительно, что реакция на то, что заклинатель даже после падения Цишань Вэнь, продолжает идти по кривой дорожке, была не самой позитивной.       С этого дня будто плотину прорвало, и он слышал их прозвища везде. Дошло до того, что к нему напрямую обращались не по имени, а исключительно «Цзылянь-цзюнь». Первое время это резало уши, однако постепенно он привык. Лучше запомниться другим так, чем несущим разрушения демоном.       Громом среди ясного неба ударили попытки Цзинь Цзысюаня возобновить их помолвку с Цзян Яньли. Цзян Чэн и Вэй Усянь ещё не простили его за тот инцидент с полевой кухней (чуть не дошедший до драки, если бы Цзян Чэн не оттащил Вэй Усяня в сторону), когда Цзинь Цзысюань довёл Цзян Яньли до слёз, обвинив в том, чего она не совершала, а у павлина уже хватило смелости распушить свои перья. Вэй Усянь по-прежнему не питал к нему тёплых чувств, а Цзян Чэн смотрел на свою сестру и думал, что всё не так уж и плохо, если она всегда будет выглядеть такой счастливой. Рано или поздно Цзинь Цзысюань всё равно придёт к ним на поклон и тогда-то получит заслуженную головомойку по полной программе — щадить его никто не собирался. Павлин не пытался возникать по поводу того, что во время общей большой охоты Цзян Чэн чаще использовал Бэйсинь вместо меча, и это добавляло ему шансов успешно жениться.       Жизнь постепенно налаживалась ровно до тех пор, пока всё снова не пошло под откос, и Вэй Усянь во время одной из своих прогулок («парада безделья», как это именовал Цзян Чэн, пусть сам не отрицал важности единения с простыми людьми — это было извечной традицией Пристани Лотоса) наткнулся на Вэнь Цин. Цзян Чэн с мрачным смешком заметил, что каким-то образом большинство проблем в его жизни связано с кланом Вэнь, и даже сейчас они не давали ему покоя, когда орден технически был истреблён.       Вэй Усянь оставил Вэнь Цин с Цзян Яньли, а сам метнулся в главный зал, вырвав Цзян Чэна прямо из тренировки (хорошо, что ученики не были похожи на их главу ордена и продолжали отрабатывать стойки даже если на них не смотрели), и рассказал о том, что сейчас происходит с остатками клана Вэнь, разбросанными по миру.       — Люди шепчутся об этом уже давно, — сказал Цзян Чэн, приподняв брови.       — И почему ты мне об этом не сказал? — ошарашенно спросил Вэй Усянь.       — Думал, не было надобности, ведь ты любишь «мешаться с народом».       Сложно было поспорить, однако там, где Вэй Усянь искал развлечения, он пропускал нечто важное, в то же время влипая в историю в тех местах, где меньше всего ожидалось. Как сейчас. Цзян Чэн уже видел, к чему всё идёт.       — Её с братом разъединили ближе к концу войны, и Вэнь Цин попросила найти его. Не знаю, помнишь ли ты его, это Вэнь Цюнлин — единственный среди Вэнь, кто умел стрелять.       — Из какого он округа?       — Илин.       Цзян Чэн ненадолго задумался, прокручивая информацию, что у него была в распоряжении. Когда его взгляд прояснился, он внезапно сказал:       — Тропа Цюнци.       Вэй Усянь осоловело моргнул пару раз.       — Откуда ты знаешь? — спросил он.       — Они достались в распоряжение Ланьлин Цзинь, и ни для кого не секрет, что те делают со своими пленниками. Достаточно держать нос по ветру.       Немудрено, что Вэй Усянь оставался в неведении. Из-за того, что слишком близко держался к верхушке, некоторые действия от него намеренно скрывали, пуская пыль в глаза, а он и рад был играть дурачка, пока бросал все силы на восстановление Юньмэн Цзян. Он слышал о тех людях, что вовремя переметнулись на нужную сторону и жили себе припеваючи, но не задумывался о тех, кто не смог так поступить или просто не успел. И вот теперь последствия оплеухой прилетели ему в лицо.       — Тогда я немедля отправлюсь в Ланьлин, а ты возьми несколько самых способных адептов, чтобы транспортировать пленных, — торопливо сказал Вэй Усянь, думая уже на три шага вперёд.       — С чего бы это? — спросил Цзян Чэн. — Они военнопленные, и увести их из-под носа Ланьлин Цзинь будет слишком наглым поступком.       — Но мы не можем ждать вечность, пока Цзинь Гуаншань прогнётся и изволит даровать людям милость. Каждая минута сейчас на счёту, а на кону — жизни, — возразил Вэй Усянь.       — И ради этих жизней ты собираешься перейти дорогу Цзинь Гуаншаню. Тебе напомнить, что при нынешних обстоятельствах он может растоптать нас не вставая с места? — скептически ответил Цзян Чэн.       — Именно поэтому я отправлюсь в Ланьлин сейчас же!       — Ты настолько готов стараться ради этих людей?       Разумеется, Цзян Чэн не питал тёплых чувств к выжившим из клана Вэнь. Ему было ни жарко ни холодно, пока их дела не пересекались с его собственными, что случилось сейчас.       Вэй Усянь тоже не отличался великодушием, но он помнил о том, что именно благодаря Вэнь Цин и её брату Цзян Чэн сейчас сидел напротив него и спорил с мрачным лицом. Вэй Усянь пообещал вернуть свой долг, и настало время это сделать.       — Люди остаются людьми. Тех, кто был виноват, мы казнили своими руками.       — Я не собираюсь рисковать ради группы смертников, чтобы сыграть в спасителя. — Цзян Чэн скрестил руки на груди, явно не собираясь отступать. Глаза Вэй Усяня потемнели, а на лицо легла тень.       — Если ты не собираешься выполнять мою просьбу, я просто передам приказ без тебя. Пока я глава ордена, последнее слово остаётся за мной, — тихо сказал он. В тот момент, когда глаза Цзян Чэна расширились лишь на долю секунды и тут же прищурились, Вэй Усянь осознал свою ошибку. Нет, он осознал, что только что своим поганым ртом всё испортил. Почему из них двоих Цзян Чэн всегда ранил вымерено и чётко, а Вэй Усянь разил по неосторожности?       Вэй Усянь открыл рот, чтобы сказать хоть что-то в своё оправдание, но Цзян Чэн встал быстрее, чем слова сорвались с губ. Смотря на выражение его лица, Вэй Усянь видел тень Мадам Юй, когда та пребывала в таком гневе, что ей даже не надо было выражать его словами. Напряжение было настолько высоким, что, казалось, через мгновение вокруг Цзян Чэна могли начать плясать искры, как от Цзыдянь.       — Цзян…       — Я услышал тебя, — опередил его Цзян Чэн, и сердце Вэй Усяня покрылось ледяной коркой. Он понял, что не получит прощения, даже если сейчас встанет на колени и начнёт биться головой о пол. — Тогда сегодня же свора псов Вэнь будет доставлена в Пристань Лотоса.       Развернувшись на пятках, он стремительными шагами направился к двери и замер лишь на пороге, чтобы слегка повернуть голову и едко добавить, цедя каждое слово, словно концентрированный яд:       — Как прикажете, глава ордена.       Вэй Усянь остался один в абсолютной растерянности. Они и раньше скандалили с Цзян Чэном, но никогда — настолько серьёзно и тяжело. Теперь все их предыдущие перепалки казались детскими забавами, и Вэй Усянь осознал, что он был абсолютно не готов к тому, что однажды их с Цзян Чэном взгляды настолько разойдутся. Если они не были с чем-то согласны, просто говорили это и продолжали говорить (порой кричать) до тех пор, пока не приходили к компромиссу, но в этот раз Вэй Усянь совершенно не знал, что ему делать. Он не имел права использовать свой статус, чтобы манипулировать Цзян Чэном. Он мог делать это с кем угодно, но только не с ним, ведь сам Вэй Усянь утверждал, что они всегда будут равны, а звание главы — лишь формальность.       Вэй Усянь оступался достаточно раз и набивал множество шишек, но в этот раз он понял, что совершил недопустимую ошибку. Цзян Чэн имел полное право злиться. Чёрт, — теперь сам Вэй Усянь злился на себя настолько, что готов был разбить голову о стену. Но в итоге он лишь сидел и смотрел на оставшийся открытым дверной проём, за которым скрылся Цзян Чэн.       Когда послышалось ржание лошадей и звонкий цокот копыт, Вэй Усянь со всех ног рванул к воротам, но успел поймать лишь облако дорожной пыли. Ему сообщили, что Цзылянь-цзюнь явился с неизвестной девушкой в тряпье, взял с собой группу адептов, почти всех свободных лошадей и отправился на задание выполнять приказ главы Вэй. Последнее резануло не только по ушам, но и по сердцу, и Вэй Усянь собрал всю волю в кулак, чтобы не скривиться. Он велел мониторить всё на время их с Цзян Чэном отсутствия, пока сам запрыгнул на меч и кометой направился в Ланьлин, собравшись выместить всю свою злость на Цзинь Гуаншане.       Тем временем Цзян Чэн с нечитаемым выражением лица быстрее ветра нёсся в направлении тропы Цюнци, позволяя Вэнь Цин держаться за себя, даже если все волосы на его теле вставали дыбом от неприязни. Ярость жидким огнём растеклась по жилам, и он боялся, что если бы посмотрел на лицо Вэй Усяня хоть на мгновение дольше, то обязательно запечатлел бы на нём свой кулак. Услышанные слова эхом крутились в голове, и Цзян Чэн лишь крепче стискивал зубы, чувствуя, как потоки проклятой энергии охотно тянутся к его телу, привлечённые клокочущей ненавистью. Вэй Усянь собирался разрушить всё, что они с таким трудом отвоевали и отстроили? Пожалуйста, только пусть потом не говорит, что Цзян Чэн его не предупреждал. Сколько можно было строить из себя всемогущего, будто держал целый мир на ладони? Пусть сам платит за свои ошибки, Цзян Чэн заплатил достаточно и даже больше. Гнетущая пустота в груди тому доказательство.       Высокомерный вид адептов ордена Ланьлин Цзинь не помог успокоить нрав Цзян Чэна, и он впал в ярость ещё больше. Потоки энергии видимыми завихрениями кружились вокруг, словно в ожидании его приказа, пока адепты Юньмэн Цзян стояли поодаль, как он и велел.       — Мне нужен человек по имени Вэнь Нин, — холодно бросил Цзян Чэн.       Адепты тут же принялись убеждать его, что не слышали о таком, но каждый миллиметр их искажённых гордыней лиц говорил о лжи. Цзян Чэн никогда не славился терпением, а теперь и вовсе утратил его жалкие крохи, что держали его рассудок в узде. Перед глазами замелькали красные круги, окрашивая стоявших перед ним людей, будто заливая кровью.       — Не хотите выдавать его, тогда я сам узнаю. Все пленные клана Вэнь, что работают на тропе Цюнци, отправятся со мной в Пристань Лотоса, — объявил он твёрдо и достаточно громко, чтобы сами пленники услышали его и принялись шептаться, побросав все дела. Они испуганно щемились друг к другу, боясь, что из огня их бросят в полымя, заставив страдать ещё больше. Цзян Чэн не обращал никакого внимания на этот испуг. Вместо этого он встретился взглядом с первым попавшимся мужчиной и сделал шаг к нему, игнорируя попытки преградить путь.       — Куда они девают трупы?       Несколько человек дрожащими руками указали на небольшую пристройку, больше похожую на кладовую для инструментов, чем на жилой дом. Цзян Чэн одним плавным движением вытащил Бэйсинь из-за пояса и вскинул её к губам, разрезая воздух стремительной мелодией, казавшейся громче, чем должна. Дверь пристройки содрогнулась, будто кто-то попытался выбить её, а потом в действительности разлетелась в щепки, и на улицу пошатываясь и покачиваясь вышли мертвецы. Все присутствовавшие покрылись холодным потом, один Цзян Чэн сохранял ледяное спокойствие. В присутствии нежити он будто бы стал увереннее, а в почти чёрных глазах зажегся дьявольский огонёк.       — Они не тронут никого, пока я не велю. А теперь я повторю свой вопрос ещё раз: где человек по имени Вэнь Нин? — спросил он, повернувшись к самому смелому адепту. Тот, кажется, даже пытался схватить Цзян Чэна за рукав.       Все были наслышаны о подвигах Цзян Ваньиня на войне, однако многие впервые видели, как трель флейты заставляет мертвецов подчиняться его воле. Вкупе с холодной ухмылкой, игравшей на его бледных губах, он был похож на демона во плоти.       Адепт растерял свою смелость и тоже ткнул пальцем в сторону пристройки.       — Всем стоять на месте. Вас тоже касается, — сказал Цзян Чэн, обращаясь к пленникам. — Одно лишнее движение, и они будут менее снисходительны, чем я.       После этих слов он повернулся к Вэнь Цин, широко раскрытыми глазами смотрящей на трупы когда-то знакомых ей людей. Когда Цзян Чэн обратился к ней лично, она перевела взгляд на него. Вэнь Цин молодой господин Цзян запомнился тощим и беспомощным, спящим на кровати её брата, пока она обрабатывала его раны и за шкирку выволакивала Вэй Усяня за порог. Этот же человек был кем-то иным, до жути неузнаваемым. Он словно был одержим и осознавал это.       — За мной, — сказал Цзян Чэн и ровным шагом двинулся к домишке.       Внутри действительно остался лишь один юноша, не подчинившийся Цзян Чэну по той простой причине, что ещё не успел умереть. Увидев его, Вэнь Цин вскрикнула нечеловеческим голосом и упала на колени, принявшись ощупывать пульс и вытряхивать из рукавов снадобья с серебряными иглами, чтобы не позволить несчастному шагнуть за порог смерти. Как Цзян Чэн понял, это и был тот самый Вэнь Нин. Он выглядел до боли жалко и пребывал без сознания, однако пока в его теле вращалось золотое ядро, шансы не были равны нулю. Вэнь Цин повезло, что они пришли в этот самый момент — вполне могло быть, что лишь какими-то минутами позже её брат испустил бы дух, не окажись она рядом так вовремя.       Лишь сделав всё возможное девушка позволила коснуться своего брата. Цзян Чэн подозвал одного из группы Юньмэн Цзян, велев осторожно поместить тело Вэнь Нина на лошадь. Тот был в очень тяжёлом состоянии, оставалось лишь полагаться на его везение. Покинув пристройку, Цзян Чэн окинул взглядом сбившихся в одну кучу людей клана Вэнь. Как бы ни хотел его разум дорисовать им маски демона, на поверку те оказались лишь просто жалкими людьми, брошенными на произвол судьбы. Его задача была простой — доставить их в Пристань Лотоса. А потом Вэй Усянь пусть сам разгребает все проблемы, Цзян Чэн умывал руки. Больше он этому идиоту и слова не скажет.       — Слушайте сюда. Это — ваш единственный шанс спастись и попытаться продолжить свою жизнь. Сейчас те, кто может ехать верхом, возьмите свободных лошадей и посадите рядом с собой тех, кто неспособен этого сделать. Особо тощих можно разместить по двое. Если кому не останется места, присоединяйтесь к адептам и не доставляйте им проблем. За оставшихся ответственности не несу, это ваш выбор. Не смейте поднимать шум и гвалт, иначе я направлю вас кнутом.       Едва Цзян Чэн успел дать команду, как люди по очереди двинулись к лошадям. Здоровые помогали больным и старым, пока Цзян Чэн без толики симпатии во взгляде наблюдал за ними, запрыгнув на свою лошадь. В последний момент он вспомнил о старушке с флагом и погарцевал в ту сторону, где она оставалась. Ребёнок, до этого мирно сидевший на спине, вцепился в тощую старческую шею и дрожал всем телом, едва сдерживая слёзы. Стоило тени всадника накрыть его, как мальчик закрыл глаза.       — Моя лошадь удержит двоих. Залезайте, — велел Цзян Чэн и помог старушке вскарабкаться на седло, устроив ребёнка так, чтобы он упёрся в грудь и в любой момент мог схватить Цзян Чэна за одежды, чтобы не упасть. — Держись крепко. Упадёшь — не стану возвращаться.       Будто всерьёз испугавшись его угрозы, старушка со всей силы обхватила мальчика рукой, второй схватившись за фиолетовые одежды. Цзян Чэн осмотрел отряд, заметив, что все пленные разместились по лошадям. Свистнув, он велел мертвецам следовать за ними, чтобы никто из Ланьлин Цзинь не счёл себя достаточно проворным, чтобы начать стрелять в спины.       — Выдвигаемся.       Той дождливой ночью ушедшие с Цзылянь-цзюнем адепты вернулись с группой людей, покрытых грязью с ног до головы и одетых в лохмотья. Цзян Ваньинь велел разместить их в пустовавшем крыле главного поместья (слишком большого для трёх человек, как показала практика) и лично следил за процессом, после чего послал за медиками, ибо какие легенды ни ходили о таланте Вэнь Цин, она тоже была всего лишь человеком и сейчас вряд ли бы справилась со всем одна.       Пока он давал распоряжения, наконец сумев оторвать от своей одежды заснувшего мальчика и отдав его бабушке, среди адептов пошёл шепоток: «Хэйлянь-цзюнь вернулся… Глава Вэй вернулся…» Услышав это, Цзян Чэн испарился так быстро, будто его ветром сдуло. Пусть Вэй Усянь разбирается с остальным сам, а Цзян Чэн и пальца о палец не ударит больше — свою часть приказа он выполнил безукоризненно и даже без жертв. Вспомнив об оставленных снаружи мертвецах, ждавших его меж деревьев, Цзян Чэн велел подготовить для них простые гробы и запечатывающие талисманы. Он без труда мог сдержать какую-то дюжину трупов одним взглядом, однако лучше перестраховаться, чем горько пожалеть. Выйдя навстречу пошатывающимся теням, он бросил короткое «за мной» и проследил за тем, чтобы все трупы улеглись на свои места, после чего сыграл короткую мелодию, успокаивая их на время. Он проигнорировал фигуру в чёрных одеждах, стоявшую в отдалении, будто ждавшую подходящего момента, чтобы подойти и заговорить, и направился в свои покои, повернув ключ в замке для надёжности. Смелым решением оказалась попытка уснуть этой ночью, но Цзян Чэн из упрямства разделся и лёг под одеяло, потому что теперь он не мог, как некоторые, функционировать неделю почти без сна и отдыха — человеческие тела, как оказалось, от такого ломались. Так что пусть Вэй Усянь со своими драгоценными Вэнь накроется медным тазом, а Цзян Чэн заслужил отдых.       Следующие дни Вэй Усянь проявил верх благоразумия и уже не пытался подстеречь Цзян Чэна, что было хорошей идеей — в противном случае по Пристани Лотоса разнеслись бы вести о том, что главе ордена сломали нос. Цзян Чэн вернулся к своей рутинной работе: вёл тренировки, читал письма, разделяя их на те, к которым сам мог написать ответ, и те, которые следовало отнести Вэй Усяню. Когда бумажная работа довела его до головной боли, он решил пройтись до того крыла, где обосновались Вэнь. Его мало беспокоил их комфорт — в нынешней ситуации они явно должны чувствовать себя лучше, чем в прошлых условиях, — однако Цзян Чэн привёл их сюда и нёс ответственность, поэтому решил посмотреть издалека. Вэнь Нин и ещё несколько человек находились в целительском крыле и восстанавливались от полученных травм, пока остальные воспользовались шансом отмыться и переодеться в предоставленные Вэй Усянем одежды. К счастью, идиот не додумался вырядить их в цвета ордена, иначе Цзян Чэн оторвал бы ему голову прямо в тот момент.       Убедившись, что всё идёт тихо-мирно, и хотя бы тут у него не добавилось проблем, Цзян Чэн собирался уйти так же незаметно, как и появился, как вдруг что-то врезалось в его ногу. Опустив голову, он увидел ребёнка, обнимавшего его лодыжку и смотревшего вверх большими круглыми глазами, будто увидел нечто необычное. Отмытый и переодетый, мальчишка куда меньше походил на обезьяну, однако Цзян Чэн всё равно побледнел, осознав, кто вцепился ему в ногу. Кажется, он не был так напряжён с тех пор, когда очнулся в объятьях трупов на горе Луаньцзан. Подняв голову, беспомощно огляделся и понял, что старушка подошла к нему вслед за ребёнком и терпеливо наблюдала, позволяя мальчику насладиться моментом.       — Уберите его, — велел Цзян Чэн строго.       — Прошу прощения, А-Юань всегда обнимает за ногу тех, с кем хочет подружиться, — сказала женщина, голос которой уже проникся старческим скрипом. Цзян Чэн скривился и снова посмотрел на мальчишку. Будто приняв это за поощрение, женщина добавила, не скрывая улыбки в голосе: — Он так беспокоился, что фиолетовый господин пропал, всё спрашивал, когда Вы вернётесь.       Цзян Чэн не собирался возвращаться, эти люди были ему никем. Он спас их жизни лишь потому, что Вэй Усянь ударил по его слабому месту, сыграв на принципах. Их больше ничего не связывало. Но маленький А-Юань не понимал ничего из этого. Для него высокий человек в фиолетовых одеждах был тем, кто забрал его с бабушкой из страшного места и прокатил на лошади, а теперь они жили в большом доме и даже смогли поесть. Разумеется, он не подозревал о том, что «фиолетовый господин» может испытывать к нему неприязнь.       Цзян Чэн беспомощно смотрел на него. Он физически не мог заставить себя поднять руку на ребёнка или накричать на него, ведь с такими же детьми он возился, когда они с Вэй Усянем отстраивали приют для тех, у кого война забрала кров и семью. Смотря на А-Юаня, теперь одетого в простые однотонные одежды, Цзян Чэн не мог заставить себя увидеть пса клана Вэнь, он видел маленького ребёнка, и от этого на душе становилось ещё тяжелее. Он ненавидел клан Вэнь, презирал всей душой, ведь они забрали всё у него и тех людей, которые сейчас нашли дом в Пристани Лотоса. Но этот ребёнок ничего не сделал Цзян Чэну, да и лица других людей, тихо переговаривавшихся о чём-то во дворе, не были ему знакомы. Это не были лица убийц и монстров. Это были лица людей, которых покидала судьба.       — Отпусти меня, — попросил Цзян Чэн, обращаясь будто бы не к мальчику, а к самому себе, тому, что было сокрыто глубоко внутри.       А-Юань прижался к его ноге ещё сильнее. Казалось, он готов был обхватить её ещё и ногами, в точности как обезьяна.       — Как тебя зовут? — спросил он звонко, и Цзян Чэн нахмурился. Подумав, что выдав своё имя хуже уже не сделает, а мальчишка может и отцепиться, получив желаемое, он таки ответил:       — Цзян Ваньинь.       Губы А-Юаня зашевелились, будто он пытался прожевать и проглотить это имя, но справлялся с переменным успехом. Пусть Цзян Чэн специально говорил медленно и разборчиво, мальчик всё равно повторил его имя неправильно. Он попытался ещё несколько раз, однако не достиг желаемого результата и серьёзно нахмурился, после чего поднял глаза снова и с надеждой выдал:       — Дядя Цзян?       Цзян Чэна будто холодной водой окатили, он мог лишь стоять и смотреть, чувствуя, как сердцебиение постепенно ощущается всё выше, стремясь к горлу. Ещё немного этой пытки, и он начнёт кашлять кровью.       Старушка, заметив, как краски отхлынули от лица господина, тут же спохватилась и почти в ужасе принялась извиняться:       — Простите его, А-Юань ещё маленький, он не понимает…       Цзян Чэн покачал головой.       — Пусть будет так, — сказал он. Мальчик просиял. Он чем-то напоминал Вэй Усяня, с тем исключением, что Цзян Чэн никогда не видел своего шисюна настолько маленьким. А вот улыбка была одна, потому что Вэй Усянь всегда оставался большим ребёнком.       — А-Юань, как надо представиться господину? — поощрила его бабушка, и — о чудо — мальчик таки отпустил ногу Цзян Чэна. Тот изо всех сил сдержался, чтобы не сбежать прямо в то же мгновение, вместо этого статуей застыв на месте, пока А-Юань, будто не замечая мрачного выражения лица мужчины, обхватил кулак ладонью и поклонился.       — Меня зовут А-Юань! — совершенно неформально сказал он, однако старушка улыбнулась с неприкрытой гордостью. Цзян Чэн сглотнул и кивнул в ответ, после чего не выдержал, развернулся на каблуках и всё же сбежал. Ему в спину ударил детский голосок, и лучше бы это было острие меча, — с ним Цзян Чэн хотя бы мог смириться и замазать рану лекарствами. Слова же А-Юаня ранили куда глубже, чем достанет любая мазь: — Ты ещё вернёшься, дядя Цзян?       Он не ответил и ускорил свой шаг, пролетев по коридорам и площадкам как ошпаренный, чтобы убраться как можно дальше от этих людей, появление которых разрушило его шансы на спокойную жизнь. Цзян Чэн не помнил, как он добрался до своих покоев и закрыл дверь, но упав на кровать он просто смотрел в подушку и на кусок кровати, что был виден краем глаза. Так он пролежал до темноты и провалился в сон до рассвета, а с пробуждением почувствовал себя ещё более разбитым. Наспех собравшись, он даже не стал подвязывать волосы — пусть щекочут шею, всё равно они не настолько длинные. Он ещё долго не сможет носить гуань. Придя на тренировочную площадку, он решил устроить проверку уже выученного, потому что в его состоянии преподавать что-то новое было невозможно. Покритиковав учеников и дав им несколько полезных наставлений, Цзян Чэн почувствовал себя несколько бодрее. В этот раз он решил за тридевять дорог обходить то крыло, где расположились остатки клана Вэнь. Кто бы поверил в то, что Цзылянь-цзюня, по слухам спавшего в объятьях мёртвых, способен напугать маленький ребёнок.       Вэй Усянь оказался достаточно умён, чтобы не появляться в поле зрения Цзян Чэна, и ещё раз блеснул умом, когда избавил его ото всех дел, связанных с людьми Вэнь, взвалив их на собственные плечи. Он знал, что тучи будут сгущаться, и старался построить надёжное укрытие, чтобы выжить, когда ударит молния. За минувшие дни он позволил Вэням обосноваться в выделенных им комнатах, велел пристроить к ним общую кухню, чтобы люди в Пристани Лотоса не нервничали от вида чужаков, ходивших туда-сюда. После этого Вэй Усянь навестил тех, кто оставался в целительском крыле, и уговорил Вэнь Цин переодеться в свежие одежды и помыться. Та еле позволила оторвать себя от кровати брата, мирно спавшего и постепенно восстанавливавшегося. Его раны заживали довольно быстро, а сломанные рёбра срастались без проблем, как и полагалось в руках лучшего медика клана Вэнь. Смотря на Вэнь Нина, Вэй Усянь не мог избавиться от воспоминаний о том, как Цзян Чэн точно так же лежал на кровати. Тогда Вэй Усянь ещё наивно верил, что всё наладится за несколько дней, и они забудут обо всём случившемся, как о страшном сне. Но в итоге ниточка тянулась за ними вечно.       Избегать Цзян Чэна было настолько же легко, насколько это было трудно. Первые дни Вэй Усянь был занят настолько, что не видел его, а потом просто боялся подойти, зная, что Цзян Чэн наверняка слишком зол на него, что было абсолютно справедливо. Если им вдруг доводилось пересекаться, Цзян Чэн просто отводил глаза и ускорял шаг, словно боялся, что Вэй Усянь побежит за ним, однако тот лишь смотрел вслед удалявшейся спине. Он и не заметил, как из сломанного юноши Цзян Чэн постепенно начал превращаться в мужчину. Время обтачивало его, а трудности ограняли, как драгоценный камень, и сейчас никто не посмел бы усомниться, что слово Цзян Ваньиня имеет вес.       Цзян Яньли, помогавшая пленным по собственной инициативе (её золотое сердце не могли загрязнить никакие невзгоды), заметила напряжение, всё нараставшее между юношами, и её это изрядно беспокоило. Обычно все конфликты между ними двумя решались к концу дня, а тут Цзян Чэн ходил как в воду опущенный, и Вэй Усянь был хмурее тучи.       — А-Сянь, можно тебя на пару слов? — спросила девушка, заглянув к нему в кабинет с подносом, на котором разместились чайные принадлежности с горячими булочками. Посмотрев на них, Вэй Усянь осознал, что пропустил завтрак, обед и собирался то же самое провернуть с ужином. Без Цзян Яньли он бы уже свёл себя в могилу.       — Разумеется, проходи не стесняясь, — сказал он и отложил стопку бумаг в сторону. — Какие-то проблемы? С людьми Вэнь всё гладко?       — Да, они очень вежливы и самостоятельны, с ними никаких проблем. Я просто хотела поговорить, — сказала девушка и до того, как она открыла рот, чтобы продолжить, Вэй Усянь понял, к чему всё идёт. — Дело в А-Чэне.       — Мы не слишком много общаемся последние дни, — пробормотал Вэй Усянь, угрюмо крутя в руках чашку.       — Вот именно об этом я и хотела поговорить. Дело в наших… новоприбывших гостях? — поинтересовалась Цзян Яньли. Вэй Усянь мрачно кивнул, смотря в стол. Он просто не мог смотреть Цзян Яньли в глаза, не после того, как унизил её брата. — Я понимаю, почему А-Чэн зол, но тебе стоит поговорить с ним. Он всегда сложно проходил через негативные эмоции самостоятельно, и сейчас не стоит оставлять его наедине с этими мыслями.       Вэй Усянь прекрасно знал это, обычно он был тем, кто за руку выводил Цзян Чэна из тени к свету, заставляя его улыбаться, пусть даже через раздражённый оскал.       — Я не могу, — сказал он беспомощно.       — Почему? — мягко подтолкнула Цзян Яньли. Вэй Усянь отставил чашку в сторону и упёрся локтями в стол, спрятав лицо в руках. Во время переговоров он всегда сидел с такой прямой спиной, что казалось, будто его нельзя было сломать даже воздвигнув гору на плечи. Сейчас же Вэй Усянь был жалкой тенью того главы ордена, роль которого отыгрывал день за днём.       — Я не смею подойти к нему после того, что сказал. Я сказал ужасную вещь, шицзе, — горько признался он, закрыв глаза так плотно, что за веками начали плясать круги.       — Расскажи мне. Может, тогда тебе легче будет просить прощения, — мягко подтолкнула Цзян Яньли, одновременно с этим намекнув, что соскочить с темы не получится.       С тяжёлым вздохом Вэй Усянь пригубил чай и задумчиво уставился на чашку, гадая, с чего же начать, чтобы случайно не наговорить лишнего — в этом он был мастер, как показала практика. Цзян Яньли молчаливо слушала его, время от времени кивая и хмурясь, а когда Вэй Усянь завершил свою исповедь, категорично заключила:       — Ты был неправ.       Вэй Усянь уронил голову на стол, предварительно сдвинув все бумаги и посуду в сторону, чтобы не зацепить.       — Я знаю! Но слово не воробей, и я уже всё испортил, — сокрушённо сказал он.       — Я всё ещё думаю, что вам стоит поговорить, — добавила Цзян Яньли, и Вэй Усянь поднял голову, недоверчиво смотря на неё из-под падавшей в глаза чёлки.       — Смелое предположение, что он захочет со мной разговаривать после такого, — сказал он.       Цзян Яньли вздохнула и задумчиво намотала локон на палец, после чего снова обхватила чашку ладонями и серьёзно посмотрела своему шиди в глаза.       — Проблема не разрешится, пока кто-то из вас не сделает первый шаг, и это должен быть ты, — сказала она. — Ты можешь считать иначе, но А-Чэн всегда полагался на тебя и считал своим ориентиром. Вы с детства вместе находили проблемы и вместе вытаскивали друг друга из них. И в этот раз А-Чэн тоже ждёт, что ты пойдёшь ему навстречу.       — Но почему он тогда не подаст хоть какой-то знак, чтобы я не кусал локти днями напролёт? — недовольно вопросил Вэй Усянь.       — Потому что вы оба слишком упрямые для своего же блага. Я знаю, что вам обоим приходится одинаково нелегко, однако А-Чэн… изменился после того, как пошёл по тёмному пути. Порой мне кажется, что я совсем не узнаю его, но ты каким-то образом смотришь прямо сквозь это. Именно поэтому я доверяю тебе достаточно, чтобы сейчас сказать: А-Сянь, если тебе дорога ваша связь, то ты должен действовать как можно скорее. Потому что будет поздно наносить мазь, если рана загноится.       И, как бывало часто, Цзян Яньли оказалась права. Вэй Усянь осоловело смотрел на неё, открывая и закрывая рот, пока мысли снова ожили и принялись роиться в голове. Он убегал не потому, что считал себя безмерно правым, а потому что боялся посмотреть правде в глаза и принять всю вину за содеянное. Он сделал Цзян Чэну больно и сделал вид, что ничего не случилось. Разумеется, со стороны это выглядит так, будто Вэй Усянь не раскаивается ни в чём, когда на деле всё было совершенно наоборот! Но как Цзян Чэн узнает об этом, если Вэй Усянь не скажет ему сам?       — Шицзе, ты просто невероятна! Что бы мы делали без тебя? — восхищённо воскликнул он, просияв. Цзян Яньли ответила ему нежной улыбкой и пожала плечами.       — Продолжали бы дуться друг на друга, как малые дети.       Она задержалась ещё на некоторое время, потому что ныне редко они могли позволить себе роскошь долгого чаепития за бытовыми разговорами, а такой шанс нельзя было упускать. Они говорили обо всём и ни о чём, и Вэй Усянь почувствовал, как тяжесть на его плечах стала менее невыносимой. Воодушевлённый поощрением сестры, он как можно скорее закончил свои дела и твёрдым шагом направился к покоям Цзян Чэна, чтобы подловить его на пороге, не оставив шанса сбежать. Вэй Усянь простоял под дверями до тех пор, пока луна не поднялась в небе достаточно высоко, чтобы понять — Цзян Чэн не планировал возвращаться на ночь. Вэй Усянь старался сохранять спокойствие, но сердце всё равно пропустило удар. Уже менее уверенно юноша направился к кабинету своего шиди, но там давно как был погашен свет. Цзян Чэна рядом и в помине не было.       Теперь сердце Вэй Усяня билось где-то в горле, так сильно, что эхо отстукивало в ушах, и он быстро принялся перебирать варианты в голове, стремясь выделить те места, где с наибольшей вероятностью Цзян Чэн мог находиться в такое время суток. Он же не додумался самостоятельно покинуть Пристань Лотоса не сказав ни слова? От одного предположения начало пульсировать в висках, и Вэй Усянь сорвался на бег. Он тенью метался по коридорам поместья и мостам, соединяющим павильоны, пока вдруг не заметил одинокую фигуру, сидящую на краю притаившейся в траве пристани. Из всех мест Цзян Чэн оказался именно на их личном заднем дворе, куда Вэй Усянь не догадался заглянуть. Правду говорят: прячь что-то на видном месте, чтобы не нашли.       Сделав пару глубоких вдохов, чтобы восстановить самообладание, Вэй Усянь бесшумно приблизился к пристани, ступая так легко, что ноги едва касались травы. Однако чувства Цзян Чэна так обострились во время войны, что вряд ли уступали рефлексам любого заклинателя с золотым ядром. Почувствовав чужое присутствие, он тут же обернулся, положив руку на заткнутую за пояс флейту. Потеряв надобность скрываться, Вэй Усянь открыто подошёл к нему вплотную и сел на доски без капли грациозности, положенной ему по статусу. Цзян Чэн смерил его коротким взглядом и вернулся к созерцанию воды. Не оттолкнул и не возмутился, что уже было хорошим знаком. Хотя Вэй Усянь как никто другой знал, что молчание со стороны Цзян Чэна было более опасным, чем открытый гнев. Вэй Усянь чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы они просто затеяли драку, как когда-то. Но подобная роскошь улетучилась вместе с пеплом сожжённой юности.       — Почему ты сидишь тут посреди ночи? — осторожно начал Вэй Усянь.       — Спросил тот, кто сидит тут посреди ночи, — передразнил его Цзян Чэн, однако он говорил, что уже вызвало у Вэй Усяня восторг. Он бы не пережил, реши Цзян Чэн его игнорировать. — Не мог уснуть и решил развеяться.       Он не звучал таким злым, как ожидалось. Если подумать, Цзян Чэн вообще не звучал злым, его голос скорее был преисполнен усталости. Будто он был опустошён настолько, что сил препираться с Вэй Усянем просто не осталось.       — Тебе стоит обратиться к лекарям, если тебя беспокоит бессонница, — автоматически отреагировал Вэй Усянь, на что Цзян Чэн просто хмыкнул. — Ладно, я пришёл сюда не за этим. Нам надо поговорить.       — Я думал, ты достаточно ясно донёс мысль. Как видишь, я выполнил твой приказ, глава Вэй, — меланхолично, но от того не менее саркастично ответил Цзян Чэн. Он всё так же смотрел куда-то перед собой, и оставалось лишь догадываться, какие думы переполняют его разум.       — Вот именно об этом я пришёл поговорить. Думаю, мы оба понимаем, что тогда я сказал абсолютную глупость.       — Нормальное для тебя состояние, — пожал плечами Цзян Чэн, и Вэй Усянь понял, что разговора не получится. Это было равно крику в пустой колодец — так же бессмысленно и энергозатратно.       — Я пришёл извиниться. Я признаю, что не должен был говорить тех слов. Я даже не знаю, каким образом они сорвались у меня с языка, — продолжил настаивать Вэй Ин.       — Такое случается, если говорить прежде, чем думать, — метнул ещё один камень в его огород Цзян Чэн. Вот его способность ранить словами и раскрылась в полной мере. Проблема была в том, что он был абсолютно прав.       — Я не решался взглянуть тебе в глаза все эти дни, потому мне было стыдно. Если бы я мог, я вернулся бы в то мгновение и сам себе дал затрещину. Если ты хочешь меня ударить, можешь сделать это, и я пойму. — Цзян Чэн ответил загадочным молчанием, лишь плечи слегка наклонились вперёд, будто он стремился отдалиться от этих слов. — Я не должен был заставлять тебя помогать мне с Вэнями, но не мог просто взять и провернуть всё у тебя за спиной, это было бы ещё хуже. И я не должен был использовать свою позицию в ордене как рычаг давления, потому что звание главы твоё по праву, и это было слишком низким ударом, о котором я сожалею. Клянусь, я больше никогда так не поступлю, я усвоил свой урок.       — Ты был прав, — сказал Цзян Чэн, покачав головой, и глаза Вэй Усяня округлились от удивления. Прав в чём? — Пусть все звали меня наследником ордена, отец всегда тайно мечтал, что ты займёшь это место, потому что у тебя есть все подходящие качества. Люди довольны тобой и сейчас, что только подтверждает его теорию. Мне изначально не было места на вершине, но я забыл об этом, ослеплённый доверием.       Он говорил медленно и размеренно, будто в полусне. Каждое слово подобно камню падало в воду, оставляя круги в сознании Вэй Усяня, сердце которого тоже ухнуло куда-то в бездну.       — Что ты несёшь? Цзян Чэн, ты незаменимый человек для Юньмэн Цзян, и это не определяется никаким титулом. Если хочешь, я прямо завтра же напишу письмо и назначу тебя главой! — выпалил он.       Цзян Чэн издал сухой смешок.       — Какой в этом смысл? Кто захочет видеть заклинателя, идущего по тёмному пути, главой ордена? Эта дверь для меня с самого начала была закрыта, но не могу не признать, что твой выпад ранил меня, — сказал он. Вэй Усянь хотел протянуть руку и за плечо повернуть его к себе, однако рациональная часть сознания подсказывала ему, что сейчас неподходящее время. Сначала слова, потом действия.       — Я не хотел тебя ранить. Ты тот человек, ради которого я выпрыгиваю из кожи, чтобы Пристань Лотоса процветала.       — Тогда почему именно я должен был спасти их? — бессильно спросил Цзян Чэн, совершенно поникнув.       — Потому что никому я не доверяю так сильно, как тебе, — на одном дыхании ответил Вэй Усянь. — Я должен был сказать это тогда, но лучше поздно, чем никогда. Я тоже не горел желанием играть в героя, но перед Вэнь Цин у меня оставался неоплаченный долг.       — Какой? — спросил Цзян Чэн скорее по инерции, чем из интереса.       — Именно благодаря ей и её брату я смог найти тебя. Вэнь Нин заметил тебя в окрестностях Илин и скрывал в своих покоях, пока Вэнь Цин жертвовала своим свободным временем, чтобы позаботиться о твоих ранах. Если бы не их помощь, ты бы сейчас не сидел передо мной, и такое я просто не мог забыть. Как она сейчас чуть не потеряла брата, я тогда мог потерять тебя. Я бы себя не простил.       Цзян Чэн молчал. Его воспоминания о тех днях были размыты и являлись лишь в виде кошмаров, головокружения и тошноты. Он потерял сознание, когда дошёл до надзирательного пункта в Илин, а рассудок, кажется, потерял ещё раньше. Разумеется, он не знал о том, кто помог ему сойти с порога смерти и выжить вопреки стараниям Вэнь Чао.       — Цзян Чэн, ты — самое дорогое, что у меня есть. Лишь мысль о том, что ты можешь быть где-то далеко, заставляла меня двигаться ещё дальше; благодаря тебе я не потерял рассудок и даже стал героем в глазах других; благодаря тебе мы отстраиваем Юньмэн Цзян; благодаря тебе наши адепты с каждым днём становятся всё лучше и лучше во владении мечом; благодаря тебе, хочешь ты того или нет, люди клана Вэнь получили шанс выжить. Мне больно слышать, как ты говоришь о себе унизительные вещи, потому что ты незаменим. Но ещё больнее мне от того, что я ранил тебя, хотя поклялся оберегать. Ты можешь злиться на меня, можешь накричать, побить, сбросить в озеро — всё, что угодно. Только, пожалуйста, не оставляй меня, этот путь слишком пуст без тебя.       Вэй Усянь выпалил всё это в сердцах. Ни секунду не раздумывая над словами, он просто тараторил обо всём, что на душе лежало. Его взбудораженный разум уже одну за другой рисовал картины, где Цзян Чэн поворачивается спиной и уходит, скрываясь в тенях. Но на деле он остался сидеть на месте, согнувшись почти вдвое, будто слова были кнутами, бившими по спине.       — Помнится, я дал тебе обещание, что никуда не уйду. Я не зол на тебя, но и не простил, — тихо сказал он, и Вэй Усянь воспрянул духом, получив хоть какой-то ответ, помимо глухого молчания.       — Ты имеешь полное право. Я повёл себя как полный идиот и приму любое наказание, которое ты придумаешь, — сказал он.       — Не стоит, ты и так достаточно навесил на себя. Посмотришь, чем обернётся ситуация с этими пленными, и тогда вспомнишь мои слова.       — Тогда что угодно, — настоял Вэй Усянь. Ему не терпелось вернуть всё так, как было прежде.       — Мне ничего от тебя не нужно. Я просто устал, — сказал Цзян Чэн, и это было заметно: усталость слышалась в его голосе, угадывалась в согнутом теле, опущенных плечах.       — Можно обнять тебя? — беспомощно спросил Вэй Усянь, не зная, как поступить. Раньше он даже разрешения спрашивать не стал бы.       — Не сейчас, — коротко отрезал Цзян Чэн, воздвигнув между ними невидимую стену этой нехитрой фразой. — Иди спать. Я посижу ещё немного и вернусь. Мне надо подумать.       Вэй Усянь хотел возразить, но успел лишь открыть рот и остановил сам себя. Если Цзян Чэн просил оставить его одного, стоило прислушаться к этому и не давить лишний раз. Случившееся между ними нельзя было решить за один присест, но первый шаг был успешно сделан. Вэй Усянь то и дело оглядывался, не теряя из виду удалявшуюся фигуру, всё так же сидевшую на пристани, словно призрак в ночи.       Вернувшись в свою комнату, он автоматически упал на кровать и неподвижно лежал на ней, безуспешно надеясь на сон, однако из-за множества волнений, беспокоивших сердце, так и не смог заснуть сам. Поднявшись снова, Вэй Усянь не стал терять время и направился в свой кабинет. Раз уж собрался сидеть до рассвета, то может хотя бы провести время с пользой. В итоге он занялся той корреспонденцией, что была отложена из-за прихода Цзян Яньли, и сидел над бумагами до тех пор, пока небо над горизонтом не окрасилось розовыми всполохами подступающего рассвета. Вэй Усянь сам не заметил, как голова его легла на стол, а веки опустились, налившись свинцовой тяжестью. Таким образом он уснул в самой неудобной позе из всех возможных и проспал до тех пор, пока солнце через окно не ударило в глаза, заставив сморщить нос и нахмуриться, пока Вэй Усянь не осознал, что обычно просыпается отнюдь не поэтому.       Подскочив, он ощутил, как что-то отлипло от щеки, и увидел, как фиолетовая ткань, смятая его лицом, скользнула на стол там, где недавно была его голова. Сначала Вэй Усянь предположил, что Цзян Яньли позаботилась о нём, заметив, что юноша уснул прямо на рабочем месте, однако догадки посыпались прахом, потому что она наверняка положила бы подушку. Кроме шицзе оставался только один человек, который мог проникнуть в его кабинет без спросу и уйти незамеченным. Развернув стопку ткани, Вэй Усянь обнаружил у себя в руках фиолетовые верхние одежды.       Лёгкие сдавило от восторга, и он вскочил на ноги, игнорируя пульсацию в висках, головокружение и ноющие мышцы, протестовавшие против резких телодвижений после сна в убийственной позе. Не видя преград, Вэй Усянь вылетел за двери и направился к тренировочным площадкам, прекрасно помня, что Цзян Чэн сейчас должен был вести урок самообороны. Как и следовало ожидать, он оказался без верхнего слоя одежд, за ненадобностью скинув ещё несколько, ибо солнечные дни позволяли такую дерзость. Перед тем, как пойти на тренировку, Цзян Чэн наверняка заглянул в кабинет и увидел Вэй Усяня распластанным за рабочим столом, после чего решил подложить хоть что-то мягкое под его пустую голову, чтобы смягчить последствия такого сна.       Прежде, чем его заметил кто-либо, Вэй Усянь сбежал, чтобы привести себя в приличный вид. В этот раз он упорно сидел под дверями комнат Цзян Чэна, пока тот не вернулся на ночь, будто зная, что Вэй Усянь будет ждать.       — И сколько ты тут просидел? — спросил он, приподняв брови.       — Достаточно, чтобы у меня затекли ноги, — пожаловался Вэй Усянь.       Хмыкнув, Цзян Чэн зашёл в свои покои, оставив дверь открытой, и Вэй Усянь без задней мысли принял это негласное приглашение.       — Зачем ты пришёл в этот раз?       — Думал, сегодня ты будешь больше открыт к разговору, — ответил Вэй Усянь. Цзян Чэн ослабил ленту, распуская небольшой хвостик, и тряхнул головой пару раз. Вэй Усянь заметил, что скоро его волосы будут касаться плеч. Ничто так не напоминало о том, что время всё ещё летит.       — Посмотрим, — философски ответил Цзян Чэн и сел за стол, на котором тоже лежали какие-то бумаги. Работа преследовала их до самой кровати.       — Есть ли какой-то способ загладить мою вину? Я уже не один раз сказал о том, что сожалею, но я не думаю, что ты поверишь до тех пор, пока я хоть как-то не покажу это.       Цзян Чэн покачал головой, снова впав в своё медитативное состояние. Цзян Фэнмянь был бы в шоке от его новообретённой способности держать себя. Жаль, что далась она такой дорогой ценой.       — Я верю тебе. Тут нужно только время. Дело не в том, что ты сказал, а в том, какие мысли и воспоминания это пробудило, — сказал он, и Вэй Усянь вспомнил о том, как Цзян Чэн отзывался о себе прошлой ночью. Каким жалким и бесполезным он себя считал.       — Ты же знаешь, что это неправда. Ты не бесполезен, — возразил он. Эти слова можно было повторять снова и снова, пока Цзян Чэн не поверит в них.       — Одно дело знать, другое дело — сжиться. Часть моего разума всё ещё заперта в тех временах, когда всё было иначе.       Вэй Усянь понимал, о чём он говорит. Он тоже чувствовал это — желание, чтобы утром ему не приходилось первым делом идти в рабочий кабинет и потом корпеть над чертежами и осматривать Пристань Лотоса, контролируя процесс восстановления и собирая народные сплетни, чтобы узнать о местных волнениях. Он хотел просыпаться по желанию, купаться в озёрах, когда станет скучно, пускать воздушных змеев и слушать похвалы в свою сторону. Неудивительно, что Цзян Чэн желал того же — юность была слишком резко вырвана у них из рук.       Подумав об этом, Вэй Усянь протянул руки навстречу Цзян Чэну ладонями вверх. Они сидели по разные стороны стола, но он всячески старался стереть это мизерное расстояние хотя бы малейшим прикосновением. Цзян Чэн смерил взглядом его пальцы, после чего принял решение и медленно накрыл тёплые ладони Вэй Усяня своими. С тех пор, как Цзян Чэн вернулся с Луаньцзан, его собственные руки чаще были холодными, чем наоборот, но Вэй Усянь будто бы не обращал на это внимания.       — Расскажи мне. Расскажи всё, что у тебя на сердце. Не пытайся вынести всё в одиночку, когда я рядом, — сказал Вэй Усянь, сжав пальцы крепче будто бы в напоминание.       Цзян Чэн провёл языком по пересохшим губам, и Вэй Усянь подумал о том, что ему следовало бы принести чай или хотя бы вино. Вот именно поэтому у них в семье Цзян Яньли считалась самой разумной.       Разговор раскачивался долго и постепенно, однако можно было сказать что этой ночью они были честны друг с другом, как никогда раньше. Вэй Усянь в кои-то веки внимательно слушал и не перебивал, стремясь заглянуть в душу Цзян Чэна как можно дальше. Его глаза ни на секунду не оставляли лицо младшего, будто там могли быть написаны свои секреты. Цзян Чэн выглядел здоровее по сравнению с днями войны, но случившееся очевидно подкосило его, углубив тени под глазами и забрав лёгкий румянец с щёк, только недавно к ним вернувшийся. Его будто бы больше не брало солнце — Цзян Чэн вернул светлый загар, но в темноте казался несравненно бледным. Вэй Усянь хотел согреть его вместо солнца.       Они говорили до тех пор, пока глаза Цзян Чэна не начали закрываться сами по себе. Поняв, что на сегодня достаточно, Вэй Усянь за руки поднял его на ноги и отвёл к кровати, тихо поинтересовавшись, может ли остаться сегодня на ночь. Цзян Чэн не отказал, и они молча избавились от одежд, нырнув под тонкое покрывало. Перед этим Вэй Усянь пальцем толкнул мешочек, привязанный к изголовью, чтобы аромат стал чётче.       — Ты всё ещё чувствуешь запах? — спросил он, сквозь темноту смотря на изгиб плеча Цзян Чэна.       — Почти нет, я начал забывать о нём. Но с травами мне спокойнее, — ответил тот, подтянув одеяло выше, будто замёрз.       Уловив это движение, Вэй Усянь тут же придвинулся ближе, давая Цзян Чэну шанс отстраниться или прогнать его. Цзян Чэн остался неподвижен, и Вэй Усянь медленно соединил их тела от плеч до пальцев ног, перекинув руку через талию. Цзян Чэн тут же расслабился, будто напряжение, накапливавшееся днями, постепенно выходило из его тела, а Вэй Усянь почувствовал, что теперь вместо позвонков в его грудь упираются мышцы. Этой ночью он отдохнул так, как не отдыхал уже месяцами, и пробуждение рядом с Цзян Чэном казалось ему самой правильной вещью в мире. Даже когда Вэй Усянь сморгнул остатки сна с век, он не решился двигаться, потому что во сне Цзян Чэн накрыл его руку ладонью и держался так, будто боялся, что Вэй Усянь сбежит — совершенно напрасно, это не могло случиться даже если сами небеса попытаются их развести. Вэй Усянь был не из тех, кто покорялся судьбе.       С этих пор Два Лотоса Юньмэн Цзян снова были неразлучны. Пусть остатки напряжения всё ещё угадывались между ними, но холодная война закончилась без потерь, и адепты вздохнули с облегчением. Они одинаково обожали Хэйлянь-цзюня, с улыбками заскакивавшего на тренировочные поля, чтобы поднять настроение парой шуток, и Цзылянь-цзюня, благодаря которому каждый ученик мог достойно показать себя в фехтовании хотя бы на базовом уровне. Невозможно было определиться с кем-то одним, все привыкли, что эти двое дополняли друг друга. Пока Цзян Ваньинь учил фехтованию, Вэй Усянь научил старших летать на мечах. Они же сопровождали учеников на первые ночные охоты независимо от собственной занятости, чтобы убедиться, что все переживут свой первый жизненный урок.       Цзян Чэн постепенно снова нашёл баланс в своём внутреннем мире, и голова не казалась такой туманной, как раньше. Он снова решился издалека взглянуть на людей клана Вэнь, будто хотел убедить сам себя, что они действительно простые люди, словно первого раза было недостаточно. В этот раз Цзян Чэн был куда осторожнее, однако всё равно чуть не выпрыгнул из кожи, когда совсем рядом прозвучал исполненный детского восторга крик:       — Дядя Цзян! — И Цзян Чэн пошатнулся, когда в его ногу врезалось маленькое тельце, вцепившись в одежды мёртвой хваткой.       Именно поэтому он боялся детей больше, чем могущественных заклинателей — последние не были способны застать Цзян Чэна врасплох даже во времена войны.       Мальчишка — А-Юань, Цзян Чэн даже запомнил его имя — смотрел на господина в фиолетовых одеждах с нескрываемым обожанием, и Цзян Чэн всё ещё не понимал, чем он заслужил такое расположение. По крайней мере он не был настолько потерян, как в первый раз.       Оглянувшись, Цзян Чэн не обнаружил старушку, которая должна была держать ребёнка на привязи.       — А где твоя… бабушка? — спросил у самого мальчика.       — Спит! — охотно ответил А-Юань. — Ты пришёл играть?       Цзян Чэн был искренне поражён детской непринуждённостью. И в то же время завидовал, что он не может так быстро менять своё отношение к происходящему. Его всё ещё дёргало от мысли о том, чей это был ребёнок.       — Нет, — со вздохом ответил он. Лицо А-Юаня скривилось в неприкрытом разочаровании, и Цзян Чэн нешуточно испугался, что сейчас он начнёт реветь на всю округу, и все решат, что это именно Цзян Ваньинь его довёл — такой вот он монстр. — У меня много работы. Когда я буду свободен, постараюсь прийти.       — Ты придёшь поиграть? — переспросил А-Юань, стремясь уловить желаемое.       Цзян Чэн беспомощно вздохнул.       — Да, я приду поиграть.       Лишь после этого обещания мальчик согласился отпустить его настрадавшуюся ногу, а Цзян Чэн заметил, что после этого разговора вернулся в кабинет менее разбитым по сравнению с прошлым разом. Наверно, потому что в этот раз он был готов. Как он сам сказал, всему нужно время. Может, когда-нибудь он перестанет смотреть на людей, добровольно позволивших оградить себя от мира, как на монстров. После разговора с Вэй Усянем было легче попытаться.       Вспомни демона, он и появится. Вэй Усянь снова оказался у дверей его покоев ночью.       — У тебя нет своей спальни? — спросил Цзян Чэн, однако позволил пройти за собой.       — Там я сплю не так хорошо, как с тобой, — недовольно пробормотал Вэй Усянь.       — Тебе что, пять?       — Сяньсяню только три!       Цзян Чэн беспомощно вздохнул и не стал это комментировать. Хоть кто-то из них должен вести себя как разумный взрослый. И всё же он заговорил, когда они снова оказались под одеялом, привычно устроившись в руках друг друга.       — Тебе надо что-то сделать с этой привычкой. Ты же не можешь всю жизнь приходить ночевать у меня в комнате.       Вэй Усянь тихо рассмеялся, и Цзян Чэн почувствовал вибрацию спиной.       — Не скажу, что это самая плохая идея, — сказал он.       — Не думаю, что она покажется хорошей твоей будущей жене, — возразил Цзян Чэн, не увидев, как улыбка погасла на лице Вэй Усяня.       — Зачем мне жена, когда есть ты? — спросил он полушутливо.       — Не смешно, — фыркнул Цзян Чэн.       — Я не шучу. Честно говоря, единственный человек, с которым я могу представить себя в жизни, это ты, — едва слышно пробормотал Вэй Усянь, носом коснувшись чужого затылка.       — Посмотрим, как ты запоёшь в будущем, — сказал Цзян Чэн, однако Вэй Усянь грудью чувствовал, как гулко бьётся его сердце. Этот полусонный диалог плотно засел в голове, и Вэй Усянь решил отложить этот разговор до лучших времён.       Едва они успели худо-бедно наладить свою пошатнувшуюся рутину, как прибыло письмо из Ланьлин Цзинь. Вэй Усянь продолжал предусмотрительно держать все дела, связанные с кланом Вэнь, при себе, чтобы не давить на Цзян Чэна, но в этот раз просто не смог — на собрании глав орденов Цзинь Гуаншань желал видеть Цзян Ваньиня лично. У Вэй Усяня холодок пробежал по коже, и волосы встали дыбом от разнообразных мыслей, засоривших голову. В тот день (и ночь), когда Цзян Чэн увёл всех пленных с тропы Цюнци, Вэй Усянь крупно повздорил с Цзинь Гуаншанем на глазах у многих людей из разных кланов, что добра его репутации не сделало. И вот чем это обернулось. Вэй Усянь выдержал бы любую ругань, что могла свалиться ему на голову, но он до последнего не желал втягивать в это Цзян Чэна, и теперь никак не получалось его уберечь.       Прочитав письмо, Цзян Чэн долго барабанил пальцами по столу в глубокой задумчивости, пока Вэй Усянь внимательно рассматривал его лицо.       — Ответь ему, что мы прибудем позже, потому что отправимся на лошадях. И узнай, кто из пленных готов отправиться в Ланьлин под нашей защитой, чтобы выступить в качестве свидетеля, если они решат организовать слушание — а они наверняка попытаются ткнуть нас лицом в грязь публично. Хотя бы несколько человек будет достаточно. Остальным я распоряжусь сам.       В итоге Цзян Чэн собрал тех адептов, что отправились на тропу Цюнци следом за ним, и сказал, что через несколько дней они отправятся в Ланьлин. Он долго раздавал инструкции, чтобы убедиться, что Юньмэн Цзян не потеряет лицо перед верхушкой заклинательского общества, пусть и состояла она лишь из павлинов да лицемеров. К счастью, юноши и девушки осознавали серьёзность происходящего и не спорили ни с одним его словом.       К моменту выезда все оседлали лошадей (Цзян Чэн и Вэй Усянь принципиально отказались ехать в каретах) и водрузили опечатанные талисманами гробы на крытую телегу. Вэй Усянь взял с собой Суйбянь и Чэньцин, показывая, что едет не шутки шутить и не развлекать высших мира сего. В чёрных одеждах, вышитых алым, с непривычно смотрящимся серьёзным лицом, Вэй Усянь действительно был похож на главу ордена, коим его величали. Если в Пристани Лотоса он едва вёл себя в соответствии со своим статусом, то теперь ни у кого не хватило бы духа усомниться в нём.       Путь в Ланьлин был долгим и изнуряющим, время от времени им приходилось останавливаться, чтобы дать адептам и людям клана Вэнь отдохнуть. Если поначалу последние небольшой группкой сидели в отдалении и разводили собственные костры, то со временем обе стороны незаметно смешались между собой, и Вэй Усянь снисходительно наблюдал за их мирными беседами, дарившими надежду на то, что не всё было потеряно, а люди остаются людьми. Цзян Чэн, пусть до конца не определился со своими чувствами, просто не вмешивался, сохраняя естественный поток вещей. Порой Вэй Усянь развлекал всех игрой на флейте, уговаривая Цзян Чэна к нему присоединиться, порой кто-то из адептов, тихо переговаривавшийся с кем-то из Вэнь, начинал смеяться. Стоило дорожить этими моментами, потому что впереди ждала война без оружия.       Первый день собрания был посвящён исключительно Юньмэн Цзян. Оставив адептов присматривать за пленными в гостевом крыле, Вэй Усянь и Цзян Чэн с идеально ровными спинами и приподнятыми подбородками отправились в главный зал, где их ждали остальные главы и их представители. Как основной предмет обсуждения, Цзян Ваньинь должен был занять место напротив Цзинь Гуаншаня, чтобы тому не приходилось надрываться, извращая факты и разбрасываясь обвинениями, которые были безусловно заготовлены задолго до того, как письма с приглашениями достигли глав орденов.       Цзян Чэн опустился на колени и покорно опустил голову, выслушивая историю о том, как он ворвался на тропу Цюнци и запугал тамошних надзирателей ходячими трупами, воспользовавшись смятением, чтобы выкрасть всех пленных рабочих.       — Был договор о том, что тёмный путь не будет использован против невинных людей без объявления о нападении, — сказал мужчина, будто бы напоминая всем. Цзян Чэн не стал возражать: он беспрекословно следовал уговору. — Как стало известно, Цзян Ваньинь из Юньмэн Цзян обратился к тёмному пути, выступая против заклинателей другого ордена.       Цзян Чэн молчал. Цзинь Гуаншань великодушно обратился к нему:       — Можешь говорить.       Цзян Чэн послушно поднял голову и встал на ноги, чувствуя на себе вес множества взглядов.       — Не смею никак возразить, но всё же хочу заметить одну деталь, которая была опущена: есть ли жертвы, атакованные подчинявшимися мне мертвецами?       Цзинь Гуаншань поджал губы. Он явно ждал, что жаждущий одобрения Цзян Ваньинь подчинится и позволит себя поносить, как делал в случае со своими родителями.       — Прекрасное стечение обстоятельств. Но если бы нападение всё же случилось, что бы Цзян Ваньинь сказал в таком случае?       — Бессмысленно осуждать за несвершившееся, поэтому я ничего не скажу, — холодно ответил Цзян Чэн, смотря в пространство перед собой. Цзыдянь привычными весом окольцовывала палец, и он неосознанно поглаживал её, будто ища поддержки.       — Правильно ли я понял: Цзян Ваньинь не раскаивается в содеянном? — уточнил Цзинь Гуаншань. Каким-то образом он выворачивал все свои фразы так, что Цзян Чэн стал злодеем без злодеяний. На это он лишь крепче стиснул зубы и поднял взгляд, смотря мужчине прямо в глаза.       — Нет, — коротко сказал он, не желая подражать Цзинь Гуаншаню и покрывать факты тысячами слоёв. — Я действовал согласно приказу своего главы.       — И всё же мои люди не заметили и тени главы ордена Вэй на тропе Цюнци, — возразил мужчина, и Вэй Усянь чуть не задохнулся, осознав, что он пытается сделать. Он пытался развести их по разные стороны, чтобы уничтожить Цзян Чэна, оставив его без защиты и шанса на оправдание.       Поняв это, он вскинулся, собираясь возразить, но Цзян Чэн заметил его движение краем глаза и взмахнул рукой, веля не действовать необдуманно. Вэй Усянь должен был выжидать, а не мутить воду ещё сильнее. Если уж есть шанс, что один из них не пострадает от случившегося, это не самый худший вариант, и Цзян Чэн мог с этим смириться.       — Ходят слухи, что Юньмэн Цзян не имеет хватки над своими адептами, и сейчас я убедился в этом своими глазами. Никакого уважения к собственному главе, а именно Цзян Ваньинь, насколько я помню, громче всех настаивал, что Вэй Усянь — лучшая кандидатура. И что же я вижу сейчас? Никакой дисциплины. Боюсь, и с делом клана Вэнь в таком случае не всё гладко.       Цзян Чэн неслышно скрипнул зубами, а на руках Вэй Усяня, бессильно вцепившегося в одежды у себя на коленях, повздувались вены. Изначально было ясно, что Цзинь Гуаншань не собирался их судить, а хотел прилюдно уничтожить и поставить на место, тем самым закрепив безоговорочный авторитет Ланьлин Цзинь.       Загнанный в угол, Цзян Чэн пару раз сжал и разжал кулаки, думая на несколько шагов вперёд. Когда он повернулся к Вэй Усяню против света ламп, искрящийся яростью взгляд напомнил о том, как Мадам Юй смотрела на Вэй Ина, давая свои последние наставления перед тем, как навсегда повернуться к ним спиной. Сейчас Цзян Чэн в точности напоминал свою мать.       Медленно выдохнув через нос, он двумя шагами оказался напротив стола Вэй Усяня и, ко всеобщему удивлению, тяжело упал на одно колено, низко склонив голову. На упёршемся в пол подрагивающем от напряжения кулаке вздулись вены. Вэй Усянь потерял голос от шока, пока другие заклинатели, сидевшие позади, принялись неслышно перешёптываться.       Когда Цзян Чэн заговорил снова, его голос был твёрд и резок, будто он ругался вместо того, чтобы покориться:       — Цзян Ваньинь из Юньмэн Цзян признаёт, что переступил границы дозволенного и повёл себя неуважительно по отношению к главе ордена Вэй. Он примет любое наказание, что предоставит ему глава за все свершённые проступки, — сказал он, чеканя каждое слово так, что оно ввинчивалось в уши присутствующих, оставаясь в воздухе, словно запах озона после грозы.       Даже Цзинь Гуаншань был шокирован подобным выпадом. Очевидно, он старался спровоцировать скандал, однако вместо того, чтобы взорваться и выплеснуть ярость на Вэй Усяня, Цзян Чэн покорился и выразил свою преданность, тем самым вырвав карательный кнут из рук Цзинь Гуаншаня и передав своему главе.       Мужчина быстро нашёлся и снова взял ситуацию под контроль.       — Очень хорошо. Если глава Вэй согласен самолично наказать провинившегося, дело может быть закрыто и без последующего суда, — сказал он, пристально наблюдая за реакцией и надеясь, что Мэн Яо смотрит так же внимательно. Всем было известно о крепкой взаимной привязанности между Вэй Усянем и его шиди. Они были неразлучны в период войны, получили парные имена после, и никогда нельзя было сказать, кто из них принял то или иное решение, если они вдруг не расходились во мнениях. Наверняка Вэй Усянь не сможет причинить боль Цзян Ваньиню своими руками и будет вынужден склонить голову. Либо в противном случае разорвёт эту устоявшуюся связь, тем самым лишив себя опоры. Ветки проще ломались по одной, чем в связке, и Цзинь Гуаншаня устраивал любой вариант, что позволит ему укрепить позиции. Чувствуя своё превосходство, он снисходительно обратился к юноше ещё раз: — Глава Вэй?       Вэй Усянь смотрел на коленопреклонённого Цзян Чэна, и всё плыло перед глазами от ощущения неправильности происходящего. Он был сыном слуги и сам должен быть слугой, Цзян Чэн не должен стоять перед ним на коленях и покорно склонять голову, словно нашкодивший пёс.       Следом за шоком пришла ярость настолько яркая, что Вэй Усянь мог бы стать лютым мертвецом на этом самом месте, захлебнувшись кровью. Он рывком поднялся на ноги и встал напротив Цзян Чэн, даже не вздрогнувшего, когда его накрыла чужая тень. Он был мысленно готов ко всему, если это значило, что Юньмэн Цзян оставят в покое.       Однако вместо пощёчины или потока брани Вэй Усянь схватил Цзян Чэна за плечи и одним движением поднял на ноги. Тот от удивления открыл глаза, уставившись на перекошенное неподдельной яростью лицо. Вэй Усянь никогда не выглядел таким злым.       — Это неправильно, — почти прорычал он, обращаясь к Цзян Чэну и ко всем присутствующим одновременно. — Я с самого начала говорил, что так быть не должно.       Он повернулся к Цзинь Гуаншаню, позволяя тому прочувствовать свой гнев. Если мужчина и был впечатлён, он никак не продемонстрировал этого, ожидая продолжения концерта, чтобы найти ниточки, за которые можно было дёрнуть. Молодые правители были слабы из-за того, что позволяли эмоциям вести себя. Сейчас Вэй Усянь наверняка где-то оступится и сам загонит себя в тупик.       — Я отказываюсь наказывать Цзян Ваньиня и не позволю никому из вас его тронуть, пока не будет чётко высказано в чём его вина. Да, он действовал в соответствии с моими приказами, но собственными методами. И если вам так режет глаза этот факт, с сегодняшнего дня я, глава ордена Юньмэн Цзян Вэй Усянь, назначаю Цзян Ваньиня вторым главой. Он не второй по званию, не цепной пёс и не правая рука. Отныне его слово весит ровно столько же, сколько моё, и он не обязан отчитываться о своих действиях. Теперь я убеждён в том, что должен был сделать это в первый же день, а не ждать до точки кипения. И вот моё решение: если вы хотите иметь дело с одним из Лотосов Юньмэн Цзян, будьте готовы столкнуться со вторым. Официальный приказ я напишу позже, но с этого момента не смейте относиться к Цзян Ваньиню с меньшим уважением, чем к любому другому главе, раз уж вы так любите рассказывать о дисциплине.       В зале повисла гробовая тишина, даже Цзинь Гуаншань был окончательно сбит с толку. За всё это время он так и не уследил за нитью мысли Вэй Усяня. Тот ещё во время войны прославился своей креативностью и абсолютной непредсказуемостью, но этот выпад был абсолютно неожиданным, даже Цзян Ваньинь онемел от шока.       — Касательно дела Вэнь завтра состоится прилюдное слушанье, и я надеюсь, что все уважаемые будут присутствовать, чтобы докопаться до истины. Как глава Цзинь заметил, с этим делом действительно не всё гладко, и орден Юньмэн Цзян с радостью готов содействовать, чтобы восстановить справедливость, — добавил Вэй Усянь, воспользовавшись всеобщим молчанием. Его голос даже без энергетического усиления волной прокатился по залу, достигнув ушей каждого.       На этом Цзинь Гуаншань наконец отмер.       — Я услышал главу Вэй и рад тому, что в Вас пылает дух справедливости. Однако касательно первого… предложения. Смею заметить, что не существует титула второго главы.       Вэй Усянь усмехнулся.       — Я и не требую его добавить. Обращайтесь к нам двоим одним титулом.       — Безусловно, и всё же Цзян Ваньинь как заклинатель-отступник от праведного пути не может занять такую позицию. Мы закрываем глаза на протекторат Юньмэн Цзян, но передача ему таких полномочий может привести к последствиям.       — Например?       — Кто может гарантировать, что он не воспользуется своим положением, чтобы обойти условия перемирия и не использовать тёмный путь для захвата власти?       — Я, — внезапно сказал Цзян Чэн, уставший от того, что о нём говорили так, будто его тут нет. — С окончания войны я не нарушил ни одного пункта заключённого договора и не собираюсь делать это в будущем. В противном случае в этом же договоре прописаны условия моего наказания при нарушении. — Подумав, он усмехнулся и добавил: — Кому как не мне знать, чем и насколько опасен тёмный путь? Какой смысл взбираться на вершину по горе из трупов, если там ты всё равно будешь один? Война преподала мне хороший урок, и я его усвоил.       Они с Вэй Усянем ловко подхватывали мысли друг друга и отбивали все нападки. Цзинь Гуаншань попробовал ещё несколько подходов, но все разбились о линию обороны Двух Лотосов Юньмэн Цзян. Не желая терять лицо в споре с двумя малолетними юношами, опьяневшими от власти, он был вынужден временно отступить.       — В таком случае будет назначено ещё одно совещание относительно этого вопроса, — сказал он, опустив тот факт, что сегодняшнее собрание превратилось в словесную дуэль на глазах у всех высокопоставленных глав орденов. — Сегодня же приглашаю всех господ отдохнуть и насладиться видами, что может предложить вам Ланьлин.       Несмотря на то, что заклинатели вежливо кланялись и с высоко поднятыми головами покидали зал, за дверями их истинная натура вырывалась наружу, и сплетни потекли безостановочной рекой — все обменивались впечатлениями и бурно обсуждали услышанное. Вэй Усянь и Цзян Чэн в молчании вернулись в свои покои, игнорируя всех присутствующих. Лишь когда они пересекли порог комнат, Цзян Чэн резко развернулся и впечатал Вэй Усяня в закрывшуюся дверь, схватив за грудки.       — Идиот! Кто просил тебя вмешиваться? Неужели так трудно было подыграть этому самодуру?       Вэй Усянь не стал даже сопротивляться, опьянённый чувством собственного триумфа. По его меркам всё прошло как нельзя лучше, пока Цзян Чэн считал иначе.       — Ты что, пропустил тот момент, где он попытался заставить меня выпороть тебя до смерти? — спросил он.       — Это не самое страшное. Если бы мы не спутали ему все карты и не продолжали держать контроль над ситуацией, он бы размазал нас двоих прямо посреди зала. А сейчас они с Мэн Яо наверняка шепчутся о том, как сделать нашу жизнь ещё хуже, — сказал Цзян Чэн, не ослабляя хватки.       — Но для меня то и был худший вариант! Как я мог наказать тебя за то, в чём ты не виноват? — не унимался Вэй Усянь. Насколько слаженно они работали против Цзинь Гуаншаня, настолько яро спорили друг с другом вдали от чужих глаз.       — Иногда приходится идти на жертвы.       — Но не такие. Я не жалею о своём решении. Я с самого первого дня говорил, что ты должен был стать главой, и пусть они хоть перекинутся через свой страх тёмного пути. Теперь же никто не посмеет относиться к тебе как к отщепенцу ордена, — парировал Вэй Усянь, совершенно довольный собой. В контраст этому фрустрация Цзян Чэна постепенно достигала своего пика.       — И теперь ты сам вложил нити ему в руки и позволил дёргать.       Всё веселье Вэй Усяня испарилось так же внезапно, так появилось.       — Цзян Чэн, ты действительно не понял, что он пытался сделать?       — Спустить на меня всех собак, чтобы утвердить власть, — ответил Цзян Чэн. Он был недалёк от истины и всё же не разглядел очевидного.       — Цзинь Гуаншань пытался разделить нас с тобой, чтобы уничтожить по отдельности. Пока рядом со мной есть ты, любой дважды подумает прежде, чем напасть на Юньмэн Цзян; пока рядом с тобой есть я, никто не рискнёт открыто угрожать тебе, иначе я им ноги переломаю. Но по отдельности у нас слишком много слабых мест. Я не являюсь кровным наследником Юньмэн Цзян, и любой промах будет поводом скинуть меня с поста; ты сегодня уже слышал аргументы в свою сторону. Но пока мы вдвоём, нас не сломить, понимаешь?       Цзян Чэн наконец отпустил его смявшиеся одежды и задумался. Слова Вэй Усяня были до боли разумны, и всё же он никак не мог угомонить внутренние волнения касательно того, сколько же головной боли им добавит эта перепалка в будущем. Будто они уже не поставили себя на тонкий лёд всей этой ситуацией с кланом Вэнь.       Пока он предавался сомнениям, Вэй Усянь обхватил его лицо ладонями, заставляя смотреть себе в глаза, искрящиеся улыбкой.       — А-Чэн, пока ты рядом, я способен свернуть горы. Не переживай так сильно, я знал, что делал, — сказал он неожиданно мягко, и злость, наполнявшая естество Цзян Чэна, начала растворяться, словно дым.       — Они могут оспорить твоё решение. Всё-таки в орденах всегда был только один глава, — сказал он бессильно.       — И что? Заставят меня взять тебя в мужья? Не скажу, что это плохая перспектива.       Искра раздражения снова вспыхнула в груди.       — Сейчас не время для шуток, — недовольно сказал Цзян Чэн.       — И в кои-то веки я не шучу, — ответил Вэй Усянь. Внезапно его лицо оказалось слишком близко, и Цзян Чэн мог кожей почувствовать тёплое дыхание. — Я не шутил и когда говорил, что ты единственный человек, с которым я могу представить себя в жизни.       Глаза Цзян Чэна едва заметно расширились.       — Ты имеешь в виду?..       — Проснувшись утром раньше тебя, я без сомнений отрежу свой рукав, — тихо сказал Вэй Усянь, после чего добавил с игривой усмешкой: — Но ещё охотнее я проведу это утро держа тебя в своих руках.       Пока Цзян Чэн думал над этими словами, Вэй Усянь оторвался от двери и приник к нему всем телом, поцеловав коротко, будто пригубил чарку с вином. Однако этого мимолётного прикосновения, подобного поглаживанию крыла бабочки, хватило Цзян Чэну для того, чтобы у него закружилась голова. Всё происходило слишком быстро и внезапно: на войне у них не было времени, чтобы даже думать о чувствах, ведь каждый день был наполнен стремлением выжить и победить; после войны они погрязли в делах ордена, будь то строительные работы или политические договорённости; потом Вэй Усянь чуть не разорвал их связь своим бестолковым языком и с тех пор как с цепи сорвался, рассказывая о том, как Цзян Чэн для него важен. Всё это Цзян Чэн принимал лишь за жалость — ему и в голову не приходило, что за этими словами, прикосновениями и совместными ночами могло стоять что-то большее.       — А-Чэн, не молчи так, ты меня пугаешь. Я тебе душу излил, хотя бы откажи мне достойно, — позвал его Вэй Усянь, всё ещё держа свои дурацкие ладони на щеках Цзян Чэна, будто боялся, что тот может убежать.       — С чего я должен тебе отказывать? Ты видел, на что я способен для тебя, — сказал он тихо.       Глаза Вэй Усяня округлились в неверии, после чего он просиял и выдохнул:       — Ты…       Цзян Чэн так и не узнал, что он хотел сказать, потому что в следующий момент Вэй Усянь принялся покрывать всё его лицо поцелуями, выражая свою безграничную радость. Для человека, боявшегося собак, сейчас он был слишком похож на щенка, вылизывавшего лицо хозяина в поисках внимания.       Плечи Цзян Чэна затряслись, и он тихо засмеялся от этого сравнения, однако через несколько минут, поняв, что Вэй Усянь не планирует останавливаться, принялся толкать его в плечи.       — Всё, хватит, я буду весь в твоей слюне, — сказал он, и Вэй Усянь засмеялся в ответ.       — Меня устраивает этот вариант, — сказал он и неожиданно лизнул щёку Цзян Чэна, возмущённо воскликнувшего: «Эй!»       В итоге они бесцельно толкались ещё несколько минут, пока Вэй Усянь пытался лизнуть Цзян Чэна ещё хоть куда-то, а последний упирался, категорически запрещая это делать. Когда первичный шок развеялся, они замерли в объятьях друг друга, тяжело дыша, и всё же Вэй Усянь чувствовал себя так, будто за спиной раскрылись крылья. Судя по улыбке Цзян Чэна, спрятавшего лицо у него в шее, чувство было взаимно.       — Мы поговорим об этом, когда всё закончится, — сказал Цзян Чэн.       — Безусловно. Я всё ещё могу остаться на ночь? — с надеждой спросил Вэй Усянь.       — Посмотрим на твоё поведение, — ответил Цзян Чэн и щёлкнул его по носу, отстранившись. К этому можно было привыкнуть, что Вэй Усянь и собирался сделать.       Однако у них не было времени, чтобы предаться чувствам — юношеская нежность разбилась о суровую реальность, где им предстояло пережить целый завтрашний день. В итоге вместо того, чтобы упасть в объятья друг друга, Вэй Усянь и Цзян Чэн до самой ночи сидели за чайным столом и обсуждали свой план. И даже так у Вэй Усяня хватило наглости, чтобы придвинуться настолько близко, что они то и дело соприкасались то плечами, то бёдрами. Проговорив примерный сценарий (с Цзинь Гуаншанем всё наверняка пойдёт наперекосяк), они принялись готовиться ко сну. Вэй Усянь предусмотрительно подвязал небольшой мешочек к изголовью кровати. В этот раз он без прелюдий прижался к спине Цзян Чэна, дыша ему в затылок и чувствуя, как напряжение постепенно уходит из мышц. Цзян Чэн глубоко дышал, ощущая запах знакомых трав, теперь ассоциировавшийся у него с домом и безопасностью. Сон его был поверхностным и не имел ничего общего с отдыхом, но Цзян Чэн заставил себя расслабиться, чтобы завтра предстать перед всеми с ясной головой. Ему понадобится много сил, чтобы провернуть задуманное.       На помост они пришли чуть ли не первыми, и адепты Юньмэн Цзян помогли выставить гробы в ряд, чтобы Цзян Чэну было проще работать с ними. Подойдя к группе людей Вэнь, снова щемившихся в стороне, он обратился к ним.       — Вы помните лица своих надзирателей?       Одни за другим мужчины кивнули, и Цзян Чэн довольно поднял подбородок.       — Хорошо. Будете свидетелями, если нам попытаются солгать.       После этих слов он вернулся на своё место, принявшись ждать появления Цзинь Гуаншаня в сопровождении сыновей и группы надзирателей, которых Вэй Усянь попросил пригласить на слушание, раз уж они пытались строить из себя пострадавших. Цзинь Цзысюань смерил Цзян Чэна и Вэй Усяня косым взглядом, который те предпочли не заметить.       Взяв слово, Цзинь Гуаншань поприветствовал всех и поблагодарил за присутствие, после чего объявил собрание открытым:       — Вчера мы пришли к выводу, что случившееся на тропе Цюнци не может быть оставлено без должного внимания, и уважаемый глава Юньмэн Цзян настоял на том, что справедливость должна быть восстановлена, ради чего мы здесь и собрались. Как вам известно, Цзян Ваньинь посреди ночи с группой адептов прибыл на тропу Цюнци и увёл оттуда рабочих военнопленных, что оставались в распоряжении Ланьлин Цзинь. Накануне глава Вэй заявил, что Юньмэн Цзян имеют право претендовать на их содержание в своих границах. В результате случился конфликт, спровоцированный самовольными действиями Цзян Ваньиня, и теперь все пленные пребывают в Пристани Лотоса. Ланьлин Цзинь настаивают на том, чтобы Юньмэн Цзян передали их обратно и принесли извинения за вторжение во внутренние дела ордена. Передаю слово Цзян Ваньиню, представляющему Юньмэн Цзян.       Цзян Чэн кивнул и сделал шаг вперёд.       — Юньмэн Цзян оспаривает требования Ланьлин Цзинь на основе нескольких условий. Орден имеет право требовать передать ему пленных, так как всем известно, что в результате нападения Цишань Вэнь Пристань Лотоса оказалась практически стёрта с лица земли. Однако при распределении рабочих ресурсов ни единый пленник не был передан в распоряжение ордена. Сим мы возвращаем то, что по праву наше.       Цзинь Гуаншань внимательно выслушал его или сделал вид, что слушает. Но ответ он дал почти сразу:       — Подобные вопросы решаются через переговоры и совещания, однако Юньмэн Цзян ограничились лишь вербальным предупреждением. Чем обоснована подобная резкость?       — Мы переживали, что к моменту окончания переговоров ресурса просто не останется. Ходят слухи, что с пленными рабочими обращались не самым лучшим образом, хотя после войны и договора об установлении мира было сказано, что все люди, не оказывающие сопротивления, имеют права наравне с теми, кто содействовал в войне.       — Отношение к рабочим определялось надзирательскими обязанностями, а не личной неприязнью, — парировал Цзинь Гуаншань, без труда сохранявший спокойствие, хотя меж бровей то залегала, то разглаживалась морщинка, выдававшая его раздражение. Он явно ожидал, что после вчерашнего скандала Вэй Усянь и Цзян Ваньинь предпочтут пойти по пути наименьшего сопротивления.       Не удержавшись, мужчина бросил короткий взгляд на Вэй Усяня, но тот стоял с отсутствующим выражением лица и безукоризненно ровной спиной, будто процесс никаким образом не касался его лично.       — В надзирательские обязанности входит убийство людей? — приподнял брови Цзян Чэн, держась предельно холодно и отстранённо, будто никакого интереса к этим людям вообще не испытывал, считая их за разменный материал.       — Нет, они действовали в рамках своих полномочий.       — Широкие у них должны быть полномочия, — хмыкнул Цзян Чэн. — Впрочем, стоит спросить у прямых свидетелей, через что же им довелось пройти.       Цзинь Гуаншань посмотрел в сторону жавшихся друг к другу людей клана Вэнь и усмехнулся.       — За хорошую сумму любой скажет то, что другой захочет, — скептически заметил он.       Уголки губ Цзян Чэна приподнялись в холодной ухмылке.       — Не беспокойтесь, именно для этого я привёл тех, кого невозможно подкупить.       С этими словами он достал Бэйсинь и принялся играть. У собравшихся заклинателей мурашки пробежались по коже, а некоторые автоматически положили руки на рукояти мечей. О возможностях Цзян Ваньиня, которые тому даровал тёмный путь, знали все, если не напрямую, то по слухам, поэтому резкая мелодия, пронзившая молчание, заставила сердца людей забиться чаще от скрытого глубоко внутри страха. Истории о том, как Вэй Усянь и Цзян Чэн взмывали в воздух на одном мече и разбивали вражеские войска синхронным звучанием Чэньцин и Бэйсинь, уже стали легендой, но теперь никто не посмел бы усомниться в их правдивости.       Повинуясь игре флейты, мертвецы в гробах зашевелились, сдвинув крышки и явив себя миру. Они были одеты в те же лохмотья, в которых простились с жизнью, следы разложения не успели коснуться их тел, но мертвенная синюшность кожи не оставляла сомнений, что перед толпой предстали ожившие трупы.       Оторвав Бэйсинь от губ, Цзян Чэн смерил мертвецов взглядом, будто оценивал их состояние.       — По мне, не похожи на людей, способных оказать активное сопротивление, караемое смертью, — сухо прокомментировал он, после чего громко и отчётливо велел: — Мужчины, поднимите руку.       Трупы мужского пола подняли закоченевшие конечности, едва заметно пошатываясь от слабого ощущения баланса.       Оставшись довольным, Цзян Чэн продолжил:       — Женщины, поднимите руку.       Парочка тел, явно меньше размером, тоже вскинула руки. Цзян Чэн сделал это для того, чтобы показать, что несмотря на его блестящий контроль мертвецы всё ещё неспособны лгать. Следом он перешёл в наступление, отдав следующий приказ и живым, и мёртвым:       — Люди из клана Вэнь, укажите на своих обидчиков.       Пальцы живых и пальцы мёртвых тут же указали на группу людей, приглашённых Цзинь Гуаншанем по просьбе Вэй Усяня. Сам глава Цзинь выглядел несколько потерянным и раздражённым. Он явно пожалел о том, что не убрал этих людей раньше, чем они не стали орудием в чужих руках.       — Думаю, вопрос исчерпан. Живые и мёртвые не станут синхронно врать, а договориться они не могли, так как гробы были запечатаны всё время. — При выходе мертвецы порвали бумажные талисманы, ясно намекавшие на то, что Цзян Чэн говорил правду. — Думаю, стоит продолжить. Я могу заставить каждого подойти к его убийце, но не желаю тыкать пальцем. Поэтому зайдём с другой стороны. — Цзян Чэн, до этого говоривший в сторону стоявшей перед помостом толпы, снова повернулся к мертвецам. — По одному подойдите ко мне и покажите, от чего вы умерли.       К нему шагнул когда-то бывший рослым мужчиной труп и послушно повернулся к толпе, после чего сделал странный жест, будто бил сам себя по рёбрам и животу.       — Внутреннее кровотечение и многочисленные переломы, — объявил Цзян Чэн. Краски отлили от его лица, и сейчас он мало чем отличался от им же поднятой нежити. Среди заклинателей пошли шепотки, а Цзян Чэн отпустил труп и велел следующему сделать шаг вперёд.       Тоже мужчина, на вид меньше и моложе, волок по земле сломанную ногу. Представ перед всеми, он накрыл живот ладонью, а свободной рукой указал на собственный рот, что-то промычав.       — Голод и, как можете видеть, телесные ранения, — пояснил Цзян Чэн. — Сомневаюсь, что это похоже на благоприятные условия содержания военнопленных чернорабочих.       В таком темпе следующие тела выходили к центру помоста и заставляли людей становиться нежелательными свидетелями собственных страданий. Цзян Чэн безжалостно объявлял каждый исход, и все они были до боли похожи друг на друга: голод, ранения, болезни. Ко всему явно была приложена человеческая рука, со столь явными фактами просто невозможно было спорить.       Когда очередь дошла до женщин, одна из них повела себя странно, и Вэй Усянь на всякий случай погладил пальцами Чэньцин, чтобы убедиться, что имеет лёгкий доступ к ней.       Пошатываясь и тихо мыча, девушка обхватила своё горло руками и сжала пальцы. Разомкнув пересохшие губы, Цзян Чэн уже без всяких эмоций (он перегорел спустя пять трупов и теперь просто исполнял обязанность, стремясь довести дело до конца) сказал:       — Удушье.       Он дал отмашку, однако вместо того, чтобы уйти, девушка замерла на месте и снова замычала, внезапно протянув руки вперёд, будто желала схватить Цзян Чэна, но не решалась. Вэй Усянь обхватил флейту пальцами, однако Цзян Чэн сосредоточил всё своё внимание на девушке и вместо того, чтобы отстраниться, протянул руки навстречу, сжимая её ледяные ладони в своих. Девушка будто бы успокоилась от этого милосердного жеста. Цзян Чэн принялся насвистывать тихую успокаивающую мелодию, не выпуская холодных покрытых грязью рук.       — Покажи, что тебя беспокоит. Я дозволяю, — тихо и почти нежно обратился к ней Цзян Чэн, игнорируя то, как подрагивало тело. Он слышал шёпот и страдания чужой души, поэтому просто не мог остаться равнодушным. Ещё в Гусу Лань их учили, что надо уважать волю мёртвых.       Спустя несколько долгих мгновений девушка медленно отпустила его руки и, к великому шоку всех заклинателей, схватилась за подол одежд, задрав их до самых бёдер. Разумеется, все взгляды тут же метнулись туда, и всё увидели давно запёкшиеся кровавые дорожки, идущие по серым покрытым синяками ногам. Не оставалось сомнений насчёт того, что это значило.       Глаза Цзян Чэна налились кровью, и он повернулся к группе надзирателей, смотря на них так, будто желал силой одного взгляда испепелить на этом самом месте. Его совсем недавно смягчённое состраданием лицо исказилось неподдельным гневом. Крылья носа вздувались, а на щеках гуляли желваки, пока он искал слова. Девушка опустила одежды, будто устыдилась собственных действий, но увиденное уже невозможно было забыть. Шепотки сменились гробовой тишиной.       — Кто? Кто посмел? — рявкнул Цзян Чэн не своим голосом. Вэй Усянь понял, что до этого не знал, как выглядит настоящий гнев. У самого в душе клокотала ярость, однако он держал себя в узде, чтобы остановить Цзян Чэна, если тот вдруг не сможет сдержаться. — Кто посчитал себя достаточно великим, чтобы распоряжаться человеческим телом?       Поняв, что ответа от надзирателей он не дождётся, Цзян Чэн повернулся к Цзинь Гуаншаню, забыв о вежливости и учтивости. Никто из присутствующих не посмел бы усомниться в искренности его чувств.       — Это вы называете «обязанностями» и «рамками полномочий»? Ради этого вы цеплялись за своих пленных? Чтобы не отказать себе в удовольствии наполнить их последние мгновения перед смертью страданиями? Вы хотите сказать, что я вырвался из пучин ада, куда меня своими руками скинул Вэнь Чао, встал на тёмный путь, чтобы одержать победу в войне, и подписывал соглашения ради того, чтобы узнать, что победители устраивают такой же ад другим? Чем тогда мы отличаемся от тех, против кого восстали? Ради этого, — он махнул рукой в сторону девушки и застывших рядом мертвецов, — я прошёл через бездну и отбросил учения своих предков? Ради этого нас учили, что человек остаётся человеком?       Договорив, он снова повернулся к надзирателям, вжавшим головы в плечи. В руке Цзян Чэна сверкнула Цзыдянь, пестрившая чёрными всполохами вокруг добела раскалившейся молнии, питавшейся его гневом. Вэй Усянь дёрнулся вперёд, однако Цзян Чэн остановил его одним взглядом через плечо, будто спиной почувствовав движение.       — Я не стану наказывать никого из вас, потому что прекрасно знаю своё место, но я хочу, чтобы каждый из вас запомнил эти слова: с сегодняшнего дня каждому из вас запрещены вход в Пристань Лотоса и посещение любых территорий, принадлежащих Юньмэн Цзян. Если я узнаю о том, что хоть кто-то из вас осмелился этот запрет нарушить, лично накажу со всей жестокостью так, что вы пожалеете о том дне, когда решили, что распоряжаться чужими жизнями это хорошая идея. Будь вы в моём распоряжении, вот это, — махнул рукой, державшей Цзыдянь. От удара кнута на помосте осталась подгоревшая по краям вмятина, — давно встретилось бы с вашими телами.       После этого Цзян Чэн повернулся к Цзинь Гуаншаню, открыто меча в него молнии взглядом.       — Если хотите оспорить случившееся здесь, отклонить требования Юньмэн Цзян и вернуть пленников обратно, Ваше право, глава ордена Цзинь. Но я боюсь, что после того, что я узнал сегодня, мне совесть не позволит выдать свою сестру замуж за Вашего сына, ибо души моих родителей не простят меня, если я отправлю её в место, где человеком можно распоряжаться, словно вещью.       Эти слова стали сильнейшей оплеухой по гордости Цзинь Гуаншаня. Лицо стоявшего рядом Цзинь Цзысюаня лишилось всяких красок, пока он смотрел на пылавшего праведным гневом Цзян Ваньиня и не мог подобрать никаких слов. Когда он явился на слушание, первой мыслью было предположение, что Вэй Усянь опять сотворил нечто глупое и втянул Юньмэн Цзян в неприятности. Цзинь Цзысюань был несравненно удивлён, когда Цзян Чэн занял место говорящего и принялся яро спорить с его отцом, будто не знал, чем это может закончиться. Теперь же дела приняли совершенно неожиданный поворот.       Цзян Чэн продолжал тяжело дышать, ожидая, какую затравку попытается кинуть ему Цзинь Гуаншань, чтобы повернуть ситуацию в свою сторону и выставить их дураками с детскими амбициями. По крайней мере в Цзян Чэне ещё не умерло чувство справедливости.       Чья-то рука легла на плечо, и первой мыслью Цзян Чэна была «Вэй Усянь». Однако, обернувшись, он увидел перед собой Лань Сичэня, спокойно смотревшего Цзян Чэну в глаза, будто безмолвно просил успокоиться. Цзян Чэн сделал пару уже более спокойных вдохов и отозвал Цзыдянь, превратив её в кольцо.       — Глава ордена Лань, — поприветствовал он. Несмотря на мягкую улыбку, лицо Лань Сичэня было омрачено тенью глубоко скрытых эмоций.       Следующие слова, сорвавшиеся с губ мужчины, были обращены к Цзинь Гуаншаню:       — Гусу Лань остаётся в стороне от двухсторонних конфликтов, но смею согласиться с тем, что сказал глава ордена Цзян. Мы сражались за мир не для того, чтобы распространять жестокость. Юньмэн Цзян и Гусу Лань были сожжены руками Цишань Вэнь, и оба ордена имеют право оспаривать распределение военнопленных из этого клана. Гусу Лань не берут пленных, и как незаинтересованная сторона я отдаю свой голос за то, чтобы оставшиеся в Юньмэн Цзян люди клана Вэнь полностью перешли в распоряжение этого ордена, так как подчинённые надзиратели Ланьлин Цзинь проявили свою возмутительную некомпетентность.       Цзинь Гуаншань был поражён. Если эмоциональный всплеск Цзян Ваньиня он ещё мог повернуть в свою сторону, то вмешательство Лань Сичэня путало все карты, как и то, что он прилюдно назвал Цзян Ваньиня главой, чётко демонстрируя своё к нему позитивное отношение. Теперь Гусу Лань открыто заявили о том, на чьей они стороне, и оставалось играть по правилам большинства. Он был вынужден отступить, чтобы сохранить лицо. Случившееся и так наверняка сделает мало добра его репутации. Расплачиваться придётся чужой кровью.       — Я не был осведомлён о зверствах, творящихся на тропе Цюнци, но признаю, что это не освобождает Ланьлин Цзинь от ответственности за случившееся. Я согласен передать людей клана Вэнь под покровительство Юньмэн Цзян и клянусь, что преступники, вышедшие за границы человечности, будут наказаны мной лично в соответствии со всеми законами. Приношу свои глубокие извинения за тот стресс, через который пришлось пройти главе Цзян, чтобы добиться справедливости. Вы раскрыли мне глаза.       После этого слушанье быстро свернулось в пользу Юньмэн Цзян, однако те не выразили особого триумфа. Юные адепты стояли в прострации, а люди клана Вэнь либо ушли в себя, либо лили слёзы о случившемся. Когда помост опустел, на нём остались лишь Лань Сичэнь, Цзинь Гуаншань (успевший обменяться парой коротких фраз с Мэн Яо) и люди Юньмэн Цзян.       — Я был искренен в том, что сказал, — произнёс Цзинь Гуаншань, обращаясь к Цзян Чэну. Тот лишь смерил его отсутствующим взглядом. — Признаю, что раньше смотрел на Вас в неправильном свете и сейчас готов изменить своё мнение. Вы проявили себя не только как лояльный глава, но и как человек с большим сердцем. Сейчас это редкость после того, через что всем довелось пройти. Надеюсь, что глава Цзян и глава Вэй не держат на Ланьлин Цзинь зла, и в будущем мы сможем поддерживать друг друга.       — Безусловно, — ответил Цзян Чэн, слушая собственный голос будто со стороны. Он не был даже уверен, что говорил вслух. — Спасибо за понимание. Прошу прощения за шум и свой срыв.       — Не стоит извинений, — великодушно заявил Цзинь Гуаншань и даже переступил через себя, чтобы погладить Цзян Чэна по плечу. — Оставайтесь в Ланьлин столько, сколько вам понадобится, наш орден возьмёт на себя все расходы.       После благодарности Цзинь Гуаншань наконец сжалился и покинул их. Цзян Чэн посмотрел на мертвецов, стоявших поодаль.       — Мне жаль, — сказал он, чувствуя, что дышать становится сложнее. — Я обещаю, ничего такого не случится в Юньмэн Цзян. Я лично отвечу перед вами, если допущу подобное.       Мертвецы без единого приказа двинулись вперёд и окружили его, что-то мыча. Каждый стремился коснуться Цзян Чэна, дёргая то за пояс, то за рукав, будто желая утешить таким странным образом. Позволив им такое странное проявление последней воли, Цзян Чэн поднёс Бэйсинь к губам, и по воздуху поплыла печальная и неторопливая мелодия. Поняв, что он собирается сделать, Вэй Усянь достал Чэньцин и соединил две мелодии, по велению которых мертвецы вернулись в гробы и закрыли глаза, будто всего лишь заснули. Так они вовсе не походили на монстров, способных заставить людей без оглядки бежать в страхе. Кому как не заклинателю помнить о том, что мёртвый человек это всё ещё человек?       Лань Сичэнь молча наблюдал до самого конца. Правила Гусу Лань учили не судить предвзято, и всё же он должен был признаться, что до этого дня судил о Цзян Ваньине исключительно через призму писаных законов, не задумываясь о его мотивах и взглядах на собственный путь. Теперь он искренне мог сказать, что Цзян Ваньинь открыл ему глаза на происходящее и на то, что не всё в мире описывается правилами.       Когда Два Лотоса Юньмэн Цзян закончили ритуал, адепты поспешно закрыли крышки гробов. Цзян Чэн велел доставить их обратно, чтобы вернуть в Пристань Лотоса и там похоронить по человеческим законам. Лишь тогда он заметил, что Лань Сичэнь всё ещё наблюдает за ними.       — Глава ордена Лань, могу чем-нибудь помочь? — спросил Цзян Чэн скорее по инерции, чем осознанно. Вэй Усянь тенью встал по его правую сторону, готовясь в любой момент встать на защиту.       Лань Сичэнь тепло улыбнулся.       — Это я хотел предложить вам свою помощь. Я вижу, что случившееся стало для Вас потрясением, и я мог бы предложить сыграть для Вас «Очищение», чтобы помочь успокоить разум, — сказал он.       — Не стоит тратить время на меня, — отказался Цзян Ваньинь, попытавшись изобразить подобие улыбки. Его слегка пошатывало и тошнило. Как только он переставал думать, в голове возникал образ окровавленных ног с синяками в форме человеческих пальцев.       — Я бы не стал предлагать, если бы не желал помочь. Прошу, позвольте мне, — настоял Лань Сичэнь, посмотрев в сторону Вэй Усяня с немой мольбой в глазах. После этого отказа по правилам он должен будет перестать навязываться и отступить.       — Невежливо отказываться от такого предложения, — сказал Вэй Усянь, приблизившись к уху своего шиди. — Я подожду, пока вы закончите, и мы вместе вернёмся в наши покои. Я не думаю, что это займёт много времени.       Услышав поощрение с его стороны, Цзян Чэн сдался и позволил увести себя в крыло, где разместились гости из Гусу. Лань Сичэнь велел ему лечь на кровать и попросил адептов принести гуцинь.       — Я могу оставить глаза открытыми? — спросил Цзян Чэн. Он не хотел, чтобы страшная картина появилась ещё и перед внутренним взором.       — Разумеется, как Вам будет удобно, — ответил Лань Сичэнь и ущипнул струны на пробу, после чего принялся наигрывать лёгкую и ненавязчивую мелодию. Цзян Чэн привык к звукам флейты, поэтому не сразу проникся мелодией гуциня, однако со временем его тело начало расслабляться само по себе, а мысли наполнил блаженный туман. Когда он опустил веки, за ними была лишь темнота, а приятная мелодия ласкала слух и не позволяла дурным мыслям пробраться в голову.       Даже когда Цзян Ваньинь провалился в сон, Лань Сичэнь продолжил играть, желая закрепить эффект. Тем более, заснув, Цзян Ваньинь всё равно выглядел ужасно напряжённым, будто продолжал думать о чём-то неприятном. Тени ярко выделялись под его глазами, а кожа казалась болезненно-желтоватой, и Лань Сичэнь не мог избавиться от лёгкого чувства вины, что не вступился за Юньмэн Цзян раньше, позволив Цзинь Гуаншаню давить на них, пользуясь своим статусом и опытом правления. Если бы Лань Сичэнь поговорил с ним и обсудил ситуацию, всё могло не дойти до столь печального финала. Вряд ли Цзинь Гуаншань страдал от угрызений совести, а вот Цзян Ваньинь принял на себя всю силу морального удара. Лань Сичэнь не увлекался слухами и не знал, почему юноша с наступлением войны решил встать на тёмный путь после того, как выбрался из плена Вэнь Чао, однако сегодняшние события показали, что помыслы этого человека были кристально чисты. Лань Сичэнь не мог не проникнуться уважением к его силе воли. Для себя он отметил, что следовало поговорить с дядей по поводу того, чтобы уплотнить сотрудничество между Гусу Лань и Юньмэн Цзян.       Убедившись, что Цзян Ваньинь крепко спит, Лань Сичэнь накрыл ладонью гудящие струны и позвал Вэй Усяня, томившегося в соседней комнате. Впав в глубокую задумчивость, он напряжённо смотрел куда-то в пол, подняв голову лишь когда Лань Сичэнь позвал его во второй раз.       — Уже всё?       — Да, глава Цзян уснул в процессе, — ответил Лань Сичэнь. Вэй Усянь выдохнул с облегчением и подошёл к двери, чтобы взглянуть на крепко спавшего Цзян Чэна.       — Спасибо большое. Сомневаюсь, что я мог бы добиться такого эффекта. Даже лекари редко могут помочь ему с бессонницей, Вы сотворили настоящее чудо, глава Лань, — сказал он, едва заметно улыбаясь. — По этому поводу… У меня есть одна просьба, если это не будет слишком дерзко.       — Если Вы собираетесь попросить научить Вас этой мелодии, то я вынужден отказать, хоть и понимаю Ваши мотивы, — с сожалением покачал головой Лань Сичэнь. Вэй Усянь видимо поник, но не стал возражать, лишь понимающе кивнув. — Но я могу сыграть мелодию для Вас. Слушая Вашу игру на флейте, я подумал, что глава Вэй достаточно талантлив, чтобы изобрести свой вариант. Тогда это не будет кражей секретной техники.       Вэй Усянь просиял и улыбнулся так широко, что Лань Сичэнь почувствовал себя неловко. Большую часть времени он пересекался с Вэй Усянем либо на военных советах, либо на послевоенных собраниях, и никогда юноша не позволял себе выразить лишнюю толику добродушия. Чаще они с Цзян Ваньинем сидели рядом с одинаково ровными спинами и отстранёнными лицами, держа защиту так высоко, будто в любой момент на них могли напасть. День назад Лань Сичэнь стал свидетелем того, как они отражают потенциальные нападения, и он был впечатлён. Вряд ли они с Ванцзи были способны на нечто подобное — а они были кровными братьями. Именно поэтому было странно увидеть яркую улыбку Вэй Усяня, показанную лично ему, будто Лань Сичэнь был достаточно благородным человеком в его глазах.       Снова сев за гуцинь, он неторопливо сыграл мелодию от начала и до конца, пока Вэй Усянь внимательно слушал, закрыв глаза, чтобы уловить суть. «Очищение» чем-то напоминала ту композицию, что Вэй Усянь сочинил ещё на войне для того, чтобы успокаивать трупы, когда Цзян Чэн укладывал их в могилы. Возможность почить в спокойствии означала возвращение в круг перерождений, и Вэй Усянь долго писал и переписывал мелодию, слушая сторонние объяснения Цзян Чэна о том, как работает его музыка, чтобы всё получилось правильно.       Он жарко поблагодарил Лань Сичэня за помощь, однако тот настоял, что не сделал ничего особенного. Вэй Усянь заверил его, что возможность проспать целую ночь дорогого стоит, и бережно поднял всё ещё спавшего Цзян Чэна на руки, вынося из комнаты. Лань Сичэнь хотел предложить свою помощь и здесь, но Вэй Усянь отказался, поведав, что они с детства друг друга носили после всяких несчастных случаев, поэтому тут он уж точно справится. Тем более, стремление защитить Цзян Чэна было настолько велико, что Вэй Усянь не выпустил бы его из рук даже если бы на них прямо сейчас напали из-за угла. Суйбянь был смертоносен сам по себе и без направлявшей руки мечника, а война дала Вэй Усяню достаточно места для практики, чтобы отточить некоторые трюки.       Бесшумными шагами он добрался до их комнат и зашёл в одну из спален, чтобы опустить Цзян Чэна на кровать и снять с него верхний слой одежд. На столе общей комнаты ждало письмо от Цзинь Гуаншаня, стремившегося сообщить, что слушание о назначении Цзян Ваньиня вторым главой ордена Юньмэн Цзян перенесено на два дня, и они «могут рассчитывать на его лояльность в этом вопросе». Ещё бы, — фыркнул Вэй Усянь. Цзинь Гуаншань должен был Цзян Чэну ноги целовать за то, что его и без того шаткая репутация не была разбита в пух и прах.       Убедившись, что у них есть время в запасе, Вэй Усянь успокоился и сбегал к покоям адептов, чтобы убедиться, что те справляются с ситуацией. Однако его волнение разбилось о встречную волну беспокойства от самих адептов, засыпавших Вэй Усяня вопросами о состоянии Цзылянь-цзюня. Он убедил их, что всё под контролем, после чего сообщил, что они задержатся в Ланьлин Цзинь в связи с ещё одним собранием, напомнив всем о том, что стоит вести себя подобающе и не опозорить свой орден. Правда, ещё на середине своей наставительной речи Вэй Усянь понял, что в ней не было смысла, потому что молодняк был готов в лепёшку разбиться, чтобы отработать старания Цзян Чэна. Как оказалось, то же самое распространялось и на людей клана Вэнь, обитавших в соседних покоях (за выделение которых Вэй Усяню пришлось чуть ли не поссориться с Цзинь Гуаншанем накануне) и окруживших Вэй Усяня в ту же секунду, когда он ступил за порог. Они были менее настойчивы, но всё так же очевидно обеспокоены, и Вэй Усянь повторил им всё то же, что сказал адептам ранее. Закончив дела первичной важности, он сбросил с себя маску главы ордена и вернулся в спальню, радуясь, что Цзян Чэн всё ещё спал. На всякий случай он поставил ведро у кровати, толкнув травяной мешочек пальцем.       Привычно обняв юношу со спины, Вэй Усянь позволил влиянию мелодии главы ордена Лань усыпить и себя, пока у него была возможность выспаться. Позволил он и звуку ритмичного сердцебиения убаюкать себя, чувствуя тепло живого тела рядом. Это был один из тех редких случаев, когда Вэй Усянь лёг спать до наступления темноты и проснулся до рассвета. Лань Цижэнь гордился бы им, если бы не плевался кровью с того, что Вэй Усянь поощряет использование тёмного пути.       Спросонья Цзян Чэн выглядел ещё больше помятым, чем до того, как уснул. Последствия случившегося тяжело оседали у него в душе и на теле.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Вэй Усянь, гладя его по волосам, пока Цзян Чэн лежал на спине и смотрел в потолок.       — Будто мной сутками полы вытирали, — честно ответил он.       — Что скажешь насчёт утренней ванны? Я взял с собой несколько расслабляющих эфирных масел.       Цзян Чэн медленно моргнул, всерьёз задумавшись над предложением.       — Звучит неплохо, — сказал он в итоге, и Вэй Усянь едва сдержал вздох облегчения. Вряд ли он готов был пережить повторение тех времён, когда Цзян Чэн мог только лежать и дышать, практически не реагируя на мир вокруг.       Именно поэтому он сделал всё в лучшем виде и даже в шутку потянулся руками к поясу Цзян Чэна, чтобы помочь тому раздеться, но был со шлепком отогнан за экран, чтобы послушно сидеть рядом и развлекать праздными беседами. Собственная глубоко засевшая усталость волновала Вэй Усяня не так сильно по сравнению с тем, насколько он беспокоился о состоянии Цзян Чэна. Однако сам Цзян Чэн в свою очередь изо всех сил натягивал на себя маску безразличия, не желая делать свои проблемы бременем окружающих. Убедившись, что нижние одежды надёжно закрывают шрамы на груди, он вышел из-за экрана и сказал Вэй Усяню:       — Твоя очередь.       Тот осоловело моргнул.       — Что?       — Ты ещё не проснулся? Твоя очередь принимать ванную, ты выглядишь так, будто тебя волокли вслед за телегой на привязи. Раздевайся, а я велю сменить воду, — сказал Цзян Чэн и направился к кровати, где ранее разместил чистую одежду. От пара его кожа слегка порозовела и приняла более здоровый вид, что не могло не радовать. Оставалось придумать хитрый план, чтобы развести его на завтрак. Вэй Усянь не просто так был известен как хороший стратег.       Между делом он сообщил о переносе собрания по поводу вручения Цзян Чэну титула. Сейчас меньше всего хотелось говорить о работе и обязанностях, однако приходилось чем-то жертвовать, чтобы обеспечить себе стабильное будущее. Руки дёргались от желания сжать Цзян Чэна в объятьях и не выпускать следующие несколько дней, но Вэй Усянь прекрасно понимал, что сейчас не время для подобного. Они так и не успели поговорить об их отношениях, а случившееся накануне не располагало к разговору о чувствах. Поэтому Вэй Усянь довольствовался тем, что есть, и обнимал Цзян Чэна ночами, прижимаясь к его спине. Цзян Чэн не снимал одежд в кровати даже ночью, подсознательно стремясь спрятать своё тело, даже если Вэй Усянь видел его раны когда те ещё не начали заживать. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть, и Вэй Усянь не стал давить. Вопреки своей натуре, порой он мог быть очень терпеливым.       Как и пообещал Цзинь Гуаншань, собрание пролетело в мгновение ока и было скорее формальностью, чтобы намекнуть, что Цзян Ваньинь теперь признанный уважаемый глава, а не тень Вэй Усяня, сопровождающая его повсюду. Хоть тут им не доставили новых проблем, и на том спасибо. Но даже так из Ланьлин группа Юньмэн Цзян выезжала с тяжёлыми сердцами. Они всё так же передвигались на лошадях, однако Цзян Чэн часто выбивался из сил, чтобы проделать обратный путь так же быстро. Он не хотел быть обузой для остальных и упорно держался, время от времени засыпая прямо в седле, пока Вэй Усянь не выдержал и не приказал Цзян Чэну пересесть на его лошадь, доверив свою кому-то из адептов или людей Вэнь, ехавших по двое на одной. Цзян Чэн пытался сопротивляться, но в итоге повиновался, заснув на плече Вэй Усяня и время от времени подрагивая, если ему снился неприятный сон.       Цзинь Цзысюань хотел застать Двух Лотосов накануне, но не успел и прибыл лишь к их отъезду. Что он хотел сказать, осталось загадкой, однако по возвращении на столе каждый глава нашёл по конверту от него лично. В каждом было по длинному письму, весьма схожих по содержанию, однако мысль о том, что Цзинь Цзысюань не пожалел времени, чтобы написать Вэй Усяню и Цзян Чэну отдельно, реабилитировала его в их глазах. Письма не несли в себе ничего особенно, в основном Цзинь Цзысюань убеждал их в том, что полностью согласен с каждым словом Цзян Чэна и искренне сожалеет, что из-за прорехи в дисциплинарном воспитании адептов Ланьлин Цзинь Цзян Ваньинь был вынужден перенести такой стресс. Он обещал, что постарается сделать всё возможное со своей стороны, чтобы восстановить доверие между их орденами.       — А павлин растёт, — сказал Вэй Усянь, обмахивая лицо письмом на манер веера. Цзян Чэн хмыкнул, дочитывая собственное. — Может, из него выйдет толк, если он не пойдёт по стопам своего папаши.       — И если Мэн Яо не решит вставить палки ему в колёса. Ты видел его реакцию на помосте?       — Видел: он стоял с круглыми глазами и потом долго смотрел на то место, где ты ударил Цзыдянь, — кивнул Вэй Усянь.       — Мне кажется, его больше волновало то, что я своими словами мог нанести слишком большой ущерб их влиянию. Не нравится мне он, — сказал Цзян Чэн настороженно.       Вэй Усянь бросил письмо на стол и перегнулся через него, чтобы накрыть руку Цзян Чэна своей.       — Если он попытается что-то предпринять, я буду плотно следить за ним. Цзинь Цзысюань не просто потенциальный союзник, он будущий муж твоей сестры, а семье Цзян нельзя навредить просто так. Думаю, после случившегося Мэн Яо сделает определённые выводы и затихнет на время, если не навсегда, — успокаивающе сказал он. Цзян Чэн не выглядел убеждённым, но всё же кивнул и позволил Вэй Усяню увести его от проблем. Вместо этого он взял небольшой мячик, заставив шисюна приподнять брови в немом вопросе, и сказал, что пойдёт развеется в компании детей. Точнее, одного ребёнка.       А-Юань выглядел счастливым как никогда и вылетел на улицу в ту же секунду, когда ему передали, что Цзылянь-цзюнь пришёл повидаться. Он снова прилип к ноге Цзян Чэна, и тот успел даже свыкнуться с ощущением. Бабушка по пятам следовала за внуком и неизменно наблюдала за ним с тёплой улыбкой.       — Вы не против, если я немного поиграю с ним? Он настаивал в последний раз, и я пообещал. Тем более, дети становятся невыносимы, если запереть их в четырёх стенах, — неловко спросил Цзян Чэн. К его удивлению, старушка не стала возражать и даже не последовала за ними, вот так легко доверив своего драгоценного ребёнка чужому человеку. Неужели Цзян Чэн был так похож на того, кому следует доверять? Он всё ещё помнил с каким неприкрытым ужасом смотрели на него эти люди в ту ночь, когда он верхом на лошади явился забрать их с тропы Цюнци.       А-Юань самостоятельно схватил его за руку без приглашения, и Цзян Чэну пришлось слегка наклониться, чтобы мальчик не шёл за ним на носочках. Таким странным образом они медленно дошли до тренировочной площадки, негласно считавшейся принадлежащей Цзян Чэну. Он любил разминаться тут по утрам и не заявлял, что никто не может составить ему компанию, однако люди сами решили обходить это место стороной, предоставив Цзылянь-цзюню хоть каплю личного пространства. Он безусловно это ценил, особенно сейчас, когда в его распоряжении была целая площадка, чтобы поиграть в мяч с ребёнком.       Цзян Чэн не делал ничего особенного, но А-Юань был в восторге, потому что в крыле Вэнь не было возможности играть, а гулять его не пускали дальше выделенного двора. Разумеется, А-Юаню было скучно, и он неимоверно радовался тому, что дядя Цзян пришёл поиграть с ним, пусть он и снова пропал на много дней. Каким-то образом мальчик прикипел к этому человеку, появлявшемуся в его жизни всего лишь три раза.       Игра в мяч была настолько активной, насколько она может быть с ребёнком, едва научившимся ходить нормально, однако Цзян Чэн нашёл в процессе нечто медитативное и даже увлёкся им достаточно, чтобы не заметить подкравшегося Вэй Усяня, наблюдавшего за ними из тени до тех пор, пока А-Юань не заметил его и не подбежал к Цзян Чэну, чтобы спрятаться за ним с тихим визгом. Он видел Вэй Усяня не один раз, тот регулярно заходил к ним в крыло и говорил о каких-то вещах со взрослыми, даже махал рукой А-Юаню, если видел, как тот выглядывал из-за бабушки. Теперь же бабушки не было, и оставалось прятаться лишь в фиолетовых одеждах дяди Цзян.       — Так вот о чём ты говорил, когда уходил, — весело сказал Вэй Усянь. Он вернулся из больничного крыла, где переговорил с Вэнь Цин и очнувшимся Вэнь Нином, уже верно идущим на поправку и готовым вскоре вернуться к остальным представителям своего клана. Едва завидев Вэй Усяня, он неловко поклонился, всё ещё сидя на кровати, и рассыпался в благодарностях за свою спасённую жизнь. Вэнь Цин уже поблагодарила Вэй Усяня ранее, рассказав о том, что Вэнь Нин мог бы и умереть в той самой пристройке, опоздай они хоть на десяток минут.       В ответ на благодарность Вэй Усянь натянуто улыбнулся и сказал, что благодарить стоит не его, а совсем другого человека, после чего без обиняков рассказал о том, что случилось на тропе Цюнци, следом поведав короткую версию произошедшего в Ланьлин. Даже Вэнь Цин, успевшая вернуть свою докторскую собранность, была в шоке от услышанного. Замолвив ещё пару словечек, Вэй Усянь покинул их и решил наведаться в крыло Вэней. Тогда-то, проходя мимо тренировочного поля, он заметил Цзян Чэна, играющего с А-Юанем. Первой мыслью было окликнуть их, но в какой-то момент Вэй Усянь остановился и решил просто понаблюдать. Редко ему доводилось видеть Цзян Чэна таким расслабленным. Вэй Усянь не мог не улыбнуться, радуясь, что маленькими ручками невинного ребёнка был проложен мостик к примирению.       Заметив, что за ними наблюдали всё это время, Цзян Чэн выглядел смущённым.       — Привет, — сказал Вэй Усянь, помахав рукой в направлении выглядывавшего из-за ноги Цзян Чэна мальчика. Присев на корточки, он улыбнулся. — Как тебя зовут?       Он уже знал имя мальчика, но знакомство было важной частью социализации, так что стоило сделать всё по порядку.       Смутившись, ребёнок почти полностью спрятался за ногу Цзян Чэна, храня молчание. Цзян Чэн, похоже, не знал, как должен реагировать, поэтому просто стоял на месте. Вэй Усянь едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и поднялся на ноги.       — Меня зовут Вэй Усянь, я, — ткнул пальцем в сторону Цзян Чэна, — его друг.       Услышав это, мальчик снова показал лицо, смотря на Вэй Усяня круглыми глазами, будто тот только что своими руками зажёг солнце.       — Друг? — спросил он и поднял голову, смотря на Цзян Чэна. Не заметив никакой реакции, требовательно дёрнул за одежды, пока Цзян Чэн не посмотрел вниз. — Дядя Цзян, друг?       Цзян Чэн подумал над ответом, после чего вздохнул и серьёзно кивнул.       — Друг. Получается, твой дядя Вэй, — сказал он.       А-Юань засиял ярче, чем солнце, полный искреннего детского восторга. Повернувшись обратно к Вэй Усяню, он торжественно заключил:       — Дядя Вэй. — И, перебирая маленькими ножками, пробежал короткое расстояние, что было между ними, крепко вцепившись в ногу Вэй Усяня.       — Он обнимает за ногу тех, с кем хочет подружиться, — пояснил Цзян Чэн лекторским голосом.       — Хочешь подружиться со мной? — спросил Вэй Усянь. Мальчик серьёзно кивнул.       — Меня зовут А-Юань, — сказал он.       — Что ж, А-Юань, тогда мы будем друзьями! — заявил Вэй Усянь и без малейшего сомнения схватил ребёнка в охапку, подкинув в воздух и легко поймав. А-Юань звонко засмеялся.       — Осторожно, если он упадёт и поранится, мы никогда не оправдаемся, — предостерёг Цзян Чэн.       — Да я сама аккуратность. Смотри! — ответил Вэй Усянь и снова подкинул мальчика в воздух. Тот выглядел совершенно счастливым и не переставал смеяться. Спустя множество дней скуки он сразу получил столько внимания, что не мог успокоиться и просто сиял от веселья.       — Не кидай так высоко, у него голова закружится. Клянусь, стирать будешь сам.       — А мне кажется, всё идёт просто прекрасно. Хочешь попробовать?       — Воздержусь.       Вэй Усянь позабавлялся с А-Юанем ещё немного, после чего последний настоял на том, что они втроём должны сыграть в мяч. Если Цзян Чэн разумно распределял свою силу в соответствии с возможностями ребёнка, то Вэй Усянь устроил тому настоящую школу выживания, и порой приходилось криком тормозить его. Устав, А-Юань выбросил мяч и сосредоточился на том, чтобы рассмотреть Цзян Чэна. Так он заметил висящую на поясе Бэйсинь.       — А что это?       Цзян Чэн спокойно ответил:       — Флейта.       А-Юань задумчиво наклонил голову, после чего поднял руки, сгибая пальцы в хватательном жесте.       — Хочешь посмотреть? — спросил Цзян Чэн, и мальчик кивнул. Опустившись на корточки, Цзян Чэн снял инструмент и вложил его в маленькие ладошки. — Не поломай.       А-Юань неуклюже крутил флейту в руках, после чего для надёжности заглянул в каждое отверстие, будто там могло что-то прятаться. Убедившись в отсутствии подвоха, он отдал флейту Цзян Чэну, однако потребовал её обратно, едва тот успел убрать инструмент на место, чтобы снова вручить.       — Думаю, он хочет, чтобы ты сыграл на ней, — подсказал Вэй Усянь. Цзян Чэн нахмурился, взвешивая все за и против. Решив, что немного игры никому не повредит, он приложил флейту к губам и затянул спокойную немного печальную мелодию. Обычно её он использовал для того, чтобы заглушить ярость мёртвых, когда те впадали в неистовство и не хотели возвращаться в могилы.       А-Юань завороженно наблюдал, приоткрыв рот от восторга. Вэй Усянь тоже присел на траву, решив пожертвовать одеждой, и прикрыл глаза, вслушиваясь. Мысленно он ушёл в себя, собирая воедино элементы своей собственной мелодии «Очищения».       К тому времени, как Цзян Чэн закончил и вышел из своего неглубокого транса, А-Юань успел уснуть, устроив голову у него на бедре. Стоило вернуть его туда, откуда забрали. Спрятав Бэйсинь, Цзян Чэн аккуратно взял мальчика на руки, стараясь быть осторожным, чтобы что-то не передавить. Вместе с Вэй Усянем они направились в крыло Вэнь, передав ношу заждавшейся бабушке.       — Спасибо господам за то, что дали нам кров и человеческое отношение. Остались в мире люди, следующие пути Небес, — сказала она, ласково поглаживая спящего мальчика по голове. Сердце Цзян Чэна странно сжалось, и он поспешил откланяться, чтобы вернуться к работе. С завтрашнего дня возобновлялись его уроки фехтования, и он хотел подумать над планом, чтобы легко впасть в рутину. Лишь в своей комнате он вспомнил, что забыл предложить старушке гулять с А-Юанем на его личной площадке. Ребёнку наверняка тесно в одном дворе и четырёх стенах, а площадка Цзян Чэна всё равно пустовала, пока там никого не было. Звучало как повод вернуться.       Предоставленные самим себе и своим старшим, ученики были в неподдельном восторге от возвращения своего учителя, и Цзян Чэн невольно отражал эту радость, гордо улыбаясь.       — Чтобы вы совсем не заскучали сегодня, попробуем привнести что-то новое в наши тренировки, — сказал он бодро, и ученики просияли. К счастью Цзян Чэна, их было немного: в основном выжившие и прошедшие войну, да сироты, не знавшие куда податься. По сравнению с боевой мощью Юньмэн Цзян в прошлом это было лишь каплей в море. Зато ими было легко управлять, и Цзян Чэн учился на ходу. — Поднимите свои ведущие руки. — Дождавшись, пока ученики выполнят команду, он усмехнулся и почти весело велел: — А теперь уберите их за спину. Сегодня мы фехтуем пассивной рукой.       Среди юношей и девушек прошлись шепотки, и Цзян Чэн дал им прочувствовать момент, после чего снова привлёк внимание к себе.       — Как вы думаете, какая рука у меня ведущая?       Вернувшиеся с поля брани без сомнения указали на правую.       — Технически вы правы, я предпочитаю держать меч правой рукой, но правильный ответ — обе. Никогда не знаешь, с чем придётся столкнуться, и в случае ранения ведущей руки вы не должны остаться беспомощными. Сейчас мы вернёмся к самым базовым ударам, и я хочу, чтобы вы могли воспроизвести их двумя руками с одинаковой точностью и скоростью.       Адепты явно были заинтригованы и хотели попытаться, поэтому с готовностью похватались за мечи. Цзян Чэн был доволен — идею со сменой рук он подцепил у Вэй Усяня, однажды внёсшего такое предложение как способ экзекуции для особо ленивых. Это был один из тех редких случаев, когда Мадам Юй прислушалась к нему, особо довольная, когда заметила, что Вэй Усянь пал жертвой собственной инициативы, когда у него из рук выбили меч.       Непривычный формат тренировки оказался охотно принят, и Цзян Чэн лавировал между парами, поочерёдно меняя их и раздавая советы. Он перекидывал тренировочный меч из одной руки в другую даже не напрягаясь, что завораживало учеников и мотивировало стараться лучше. Кому, как не адептам Юньмэн Цзян, было известно, что Цзылянь-цзюнь, прославившийся тем, что игрой на флейте поднимал армии мертвецов, был одним из наилучших мечников в мире?       Как и ожидалось, во второй половине тренировки все утомились и начали сдавать позиции — мозг сложно перестраивался под новый паттерн движений, что требовало огромных энергозатрат. Вместе с тем Цзян Чэн уже знал, что завтра ему придётся большую часть времени говорить, чем что-то делать, потому что левая рука каждого надолго откажется сотрудничать с непривычки. Он помнил эту страшную боль. Однако для опыта приходилось чем-то жертвовать. Для себя он сделал пометку регулярно проводить такие «обратные» тренировки для того, чтобы развеять скуку.       Сжалившись над своими учениками, он свернул тренировку раньше положенного и устроил пробежку до озера, где первое время некоторые из адептов учились плавать. Поняв задумку своего наставника, ученики воспрянули духом и фиолетовыми молниями метнулись в указанном направлении, побросав оружие и подняв восторженный гвалт. Цзян Чэн не спеша последовал за ними, чтобы контролировать процесс и не позволить натворить всяких глупостей.       Со скрещёнными на груди руками и расслабленной улыбкой на губах он наблюдал за тем, как резвилась молодёжь, разом с тем чувствуя себя на пару десятков лет старше. Некоторые из адептов были едва младше него самого, но блеск юношеских амбиций ещё не погас в их глазах. Видя это, Цзян Чэн испытывал странную меланхоличную радость, будто мысленно уже давно отрезал себя от всего этого, проведя между собой и другими незримую черту. Может, время залечит его раны достаточно, чтобы он тоже присоединился к этой мирской суете, ненадолго отбросив обязанности и титулы.       Пока Цзян Чэн стоял в глубокой задумчивости, ученики принялись тыкать пальцем куда-то в небо, и до ушей донеслись шепотки: «Хэйлянь-цзюнь, это Хэйлянь-цзюнь…»       Подняв голову, Цзян Чэн заметил Вэй Усяня, спикировавшего к ним на мече и вставшего рядом, сияя ослепительной улыбкой.       — Что привело тебя сюда? — дежурно поинтересовался Цзян Чэн.       — Я не могу проведать тебя потому что соскучился? — невинно похлопал ресницами Вэй Усянь. Цзян Чэн нахмурился и скосил глаза в сторону адептов, старательно делавших вид, что не прислушиваются к ним. Вэй Усянь уловил намёк и покорно замолчал. Он достал из рукава письмо и передал его Цзян Чэну, пока сам спустился к озеру, чтобы поболтать с адептами и позволить попытаться уговорить себя залезть в воду. Вскоре журчание воды снова соединилось со звонким смехом. Каким-то образом Вэй Усянь всегда нёс смех туда, где появлялся. Даже Цзян Чэн почувствовал, как постепенно расслабляются плечи.       Письмо имело на себе штамп Ланьлин Цзинь, чего уже было достаточно, чтобы заинтересовать. В послании Цзинь Гуаншань снова убеждал их в том, что проникся искренним уважением к юным главам Юньмэн Цзян и готов предоставить им свою помощь в любом вопросе, перечисляя ряд услуг и торговых предложений, с которыми уже готов был работать. Цзян Чэн фыркнул. Ну да, удачи в попытке заставить их привязать свой орден к Ланьлин Цзинь. Будь Цзян Чэн амбициозным мальчишкой, стремящимся завести как можно больше связей с верхушками сего мира, он без сомнений бы воспользовался предложением. Но он был уставшим смертником, запертым в юношеском теле, и желал лишь покоя своему ордену, поэтому слепо принимать все предложения не собирался.       Заметив, что он закончил с чтением, Вэй Усянь снова оказался рядом и напомнил ученикам, чтобы те вернулись в комнаты до отбоя, иначе на следующей тренировке Вэй Усянь лично устроит им школу выживания. Цзян Чэн был известен своей строгостью, однако никто не мог превзойти Вэй Усяня в креативном умении заставить людей страдать. Поэтому его шуточная угроза была воспринята более чем всерьёз.       Раздав наставления, Вэй Усянь снова запрыгнул на меч и протянул Цзян Чэну руку, чтобы им не пришлось пешком идти до кабинета. Вечернее солнце было более щадящим, чем дневное, однако Вэй Усянь не хотел упускать возможность размяться и почувствовать ветер в волосах. Цзян Чэн тоже выглядел умиротворённым, насколько он мог быть в этой ситуации. Поначалу он смущался надобности становиться на чей-то меч, чтобы взлететь, и даже сейчас предпочитал передвигаться самостоятельно верхом, однако Вэй Усянь медленно, но верно позволил Цзян Чэну привыкнуть к этому.       В итоге они до ночи просидели над ответом, думая над тем, как обставить всё таким образом, чтобы случайно не оскорбить Цзинь Гуаншаня и в то же время не дать тому запустить свои длинные пальцы в дела Юньмэн Цзян. В конце глаза Цзян Чэна дольше оставались закрытыми, чем наоборот, и Вэй Усянь ощутил лёгкий укол стыда за то, что заставил его работать над письмом сразу после дня тренировок. Вэнь Цин время от времени напоминала ему о том, что Цзян Чэн теперь не обладает той же выносливостью, что остальные, поэтому стоит следить за тем, сколько он отдыхает и сколько ест, потому что даже в ослабленном теле остаются прежние привычки. Поэтому, поняв, что дальше спокойно справится сам, Вэй Усянь взял Цзян Чэна за руку, переплетя их пальцы, и в кои-то веки направился в сторону своих покоев, решив внести разнообразие в жизнь — так-то он практически поселился в комнатах Цзян Чэна.       Неторопливо раздевшись, они нырнули под покрывало, и Вэй Усянь махнул рукой, приглушая свет ламп, но никогда не убирая до конца на тот случай, если Цзян Чэну приснится кошмар. Сам он постепенно тоже привык спать таким образом.       Цзян Чэн прижался спиной к его груди, и Вэй Усянь перекинул руку через его талию, пальцами выводя круги на одежде в лёгкой задумчивости. Мысленно он ещё сидел у себя в кабинете и вернулся к реальности в тот момент, когда коснулся того места, где сходились полы одежд на груди.       — Можно? — спросил он, осторожно сунув палец в прорезь, чтобы ощутить тепло кожи. — Я не буду смотреть.       Цзян Чэн попытался расслабиться и тихо выдохнул, стараясь не потерять самоконтроль.       — Можно.       Теперь уже целая ладонь скользнула ему под одежду, и Цзян Чэн всё равно напрягся. Его ресницы задрожали, но глаз он не открыл, решив отдаться ощущениям. И так было удивительно, что Вэй Усянь не висел у него на шее сутками после того, как Цзян Чэн принял его чувства. Им ещё предстоял долгий разговор с сестрой, до которого оба боялись дойти. Если сами они ночь за ночью наловчились в тихих разговорах по душам, тяжесть которых рассеивалась с рассветом, то сложно было представить реакцию Цзян Яньли, которой оставалось лишь принять тот факт, что её родной брат и шиди оказались не только обрезанными рукавами, но ещё и крайне заинтересованными друг в друге. Эта мысль была для другого дня.       Вэй Усянь был знаком с тем, как ощущались раны на теле Цзян Чэна. Он помнил каждый изгиб и каждый синяк, которые покрывал мазью и прикрывал бинтами. Сейчас на месте ран остались выпуклые шрамы, которые он неторопливо очерчивал пальцами, поглаживая и слегка массируя мышцы, чтобы Цзян Чэн расслабился и свыкся с ощущениями. Когда напряжение покинуло его тело, Вэй Усянь медленно приник губами к открытой шее, постепенно переходя к плечу, с которого уже отвёл одежду для удобства. Они редко обменивались поцелуями, ведь Цзян Чэн был слишком зажат и наполнен негативными эмоциями, чтобы позволить себе раскрыться навстречу предложенной ласке, а Вэй Усянь слишком боялся всё испортить, чтобы торопиться. В итоге они продвигались маленькими шажками, дополняя свою рутину чем-то новым. Цзян Чэн помогал Вэй Усяню разобраться с одеждой, когда тот был слишком сонный, чтобы осилить столь сложный мыслительный процесс. Вэй Усянь всё так же просыпался по ночам, стоило дыханию Цзян Чэна лишь сбиться. Постепенно Цзян Чэн начал переворачиваться и обнимать его в ответ, уютно устраивая голову под подбородком, напротив шрама от тавра, и позволяя Вэй Усяню практически обернуться вокруг себя.       Они вместе играли с А-Юанем и даже научили его запускать воздушных змеев. Это тоже было способом отстраниться от суровой реальности и оградить себя от тяжести взваленных на плечи обязанностей. Возможно, когда он подрастёт, станет одним из тех учеников, которыми сейчас управлял Цзян Чэн, — у мальчика был потенциал, и он уже закрепил за собой место в сердцах Двух Лотосов Юньмэн Цзян. Благодаря этому Цзян Чэн постепенно влился в общество людей Вэнь, испытывавших к нему искреннее уважение не только за собственное спасение, но ещё и за то, как Цзян Чэн яро отстаивал их права во время собрания в Ланьлин. Если первой реакцией был страх, то теперь Цзян Чэна тепло приветствовали, когда он приходил забрать А-Юаня на прогулку. Когда скандал утрясётся достаточно, может, люди Вэнь тоже смогут покидать своё крыло, чтобы не влачить жалкое подобие жизни в клетке. Они выразили искреннее желание помогать со строительными работами и вспахивать земли, если люди Юньмэн Цзян согласятся принять их помощь. Цзян Чэн думал над этим, а по ночам позволял Вэй Усяню тёплыми руками разогнать все мысли, что тянули его к земле.       Вэй Усянь отнёсся к делу с непривычной для него ответственностью. И даже когда рот его был прикован к коже Цзян Чэна, он не переставал говорить. Цзян Чэн регулярно возмущался по этому поводу, однако его вздохи, переходившие в тихие стоны, и подрагивания тела в такт каждому слову, говорили иначе. Вэй Усянь готов был продираться через каждый день, наполненный скучной и рутинной работой (лучше так, чем скандалы и расследования), чтобы ночью накрыть тело Цзян Чэна своим и прикосновениями донести до него то, что не мог высказать словами. По утрам, когда было время полениться, он с не меньшим удовольствием расчёсывал отрастающие волосы, которые теперь можно было заплетать в маленькие косички, что Вэй Усянь и делал, с каждым днём набивая руку. Лишь лёгкие следы проседи, заметные при пристальном взгляде, вгоняли в лёгкую меланхолию. В их возрасте рано ещё было даже думать о седине, и вот серебряные ниточки в волосах Цзян Чэна напоминали о том, какое бремя он должен был возложить на себя слишком рано.       Вэй Усянь старался отойти от этих мыслей и больше улыбаться, потому что Цзян Чэн всегда улыбался ему в ответ. Он покривился для вида, когда Вэй Усянь предложил вывести А-Юаня в людную часть Пристани Лотоса, чтобы показать ему кусочек большого мира, но согласился. Они ожидали, что получат отказ, когда предложат эту идею, но бабушка с готовностью согласилась, посетовав, что её ноги уже не слишком хороши для долгих прогулок. На днях она позвала Цзян Чэна, чтобы поговорить с ним наедине. У А-Юаня целая жизнь была впереди, пока время старых подходило к концу.       — Я знаю, что это слишком дерзкая просьба, ведь молодые господа ещё так юны, но не могли бы вы позаботиться о том, чтобы мой А-Юань прожил эту жизнь не так, как его предки? Если кто и способен на это, то только господин Цзян и господин Вэй, перевернувшие мир. Для А-Юаня вы семья даже больше, чем его клан по крови, — сказала старушка несколько печально, и Цзян Чэн почему-то почувствовал себя виноватым. Люди клана Вэнь делили очень глубокую связь, всегда держась друг друга в страхе перед внешним миром, для которого они были лишь безликими демонами. Цзян Чэн никак не мог представить, что после дня, когда он сбежал от больших детских глаз, настанет день, когда он станет «семьёй». Цзян Чэн не знал, что сказали бы его родители, но он чувствовал, что не изменил бы ни одному своему решению на этом пути.       — Не меряйте свои дни так коротко, — ответил он. — Я постараюсь приблизить тот день, когда вы снова сможете без страха выходить в мир. И если А-Юань согласится, мы примем его как часть Юньмэн Цзян.       После этого разговора вес на его плечах стал меньше, он перестал чувствовать себя вором, проникнувшим в чужой дом. Наблюдая за тем, как Вэй Усянь усадил А-Юаня себе на плечи, чтобы тот не потерялся в толпе и не расплакался от испуга, Цзян Чэн чувствовал что-то сродни умиротворению. Будто всё шло своим чередом. Люди приветствовали их и махали А-Юаню с улыбкой. Увидев, что А-Юаня несут на плечах, ещё один мальчик, чуть старше него на вид, принялся дёргать своего отца за одежду, крича:       — Папа, вверх! Папа, вверх!       А-Юань задумчиво смерил его взглядом свысока, смотря вслед, даже когда они прошли мимо. Дёрнув Вэй Усяня за волосы, он заставил его поднять лицо, чтобы спросить:       — Папа?       Вэй Усянь и Цзян Чэн замерли, не зная как реагировать. Они уже свыклись с тем, что А-Юань прозвал их «дядями», однако это было что-то неожиданно новое. Разумеется, мальчик был мал, и новые яркие воспоминания охотно заменяли старые в его голове, и люди, которых он видел практически каждый день, для него сравнялись с «семьёй». Но Вэй Усянь и Цзян Чэн прекрасно понимали, что его семья это не они. Только вот как объяснить это самому ребёнку, не разбив его маленькое сердце?       Вэй Усянь засмеялся и потёрся лбом о лоб А-Юаня, заставив мальчика засмеяться и всплеснуть ногами в воздухе. Цзян Чэн стоял наготове на тот случай, если А-Юань перестарается и начнёт заваливаться.       — Сначала друг, потом дядя, потом папа? Это как из рядового прыгнуть в генералы! — весело сказал он, однако цепкий детский взор ухватился за мелькнувшую в глазах печаль. Будучи юным, А-Юань уже знал все улыбки Вэй Усяня, на которые тот был очень щедр.       — Не папа? — спросил он, поникнув.       — Давай остановимся на «дяде». А когда подрастёшь, поговорим об этом снова? — примирительно предложил Вэй Усянь.       — Как подрасту? — спросил А-Юань, наверняка уже ожидая этого момента.       Вэй Усянь сделал вид, что задумался. Цзян Чэн тоже был заинтригован и не вмешивался.       — Когда станешь таким высоким, как сейчас, — сказал он, чуть подкинув мальчика на плечах. — Идёт?       — Идёт! — ответил А-Юань, не подозревая, что настолько высоким ему уж точно не быть.       Нагулявшись вдоволь, они вернулись в резиденцию, отдав мальчика четвёртому дяде. Вэй Усянь потянулся, разминая уставшие плечи.       — Давно мы не проводили время так свободно, — сказал он довольно. Цзян Чэн утвердительно хмыкнул, признавая, что это была хорошая идея. Однако в тот момент, когда Вэй Усянь повернулся к нему с блестящими глазами, Цзян Чэн понял, что у него проблемы. — А как тебе идея стать «папой»? Сестра скоро выходит замуж, мы тоже не молодеем, — сказал Вэй Усянь, будто не будет выглядеть на свои двадцать ещё ближайшую сотню лет.       — Тут есть один недостаток. Мы оба мужчины, — скептически заметил Цзян Чэн, не разделяя его энтузиазма.       Вэй Усянь обвил его талию руками, подталкивая в сторону их покоев, хотя изначально Цзян Чэн собирался зайти в свой кабинет и забрать оттуда несколько важных писем, что получил накануне.       — Не вижу никаких недостатков, меня всё устраивает, — пробормотал Вэй Усянь, наощупь открыв дверь, чтобы не сводить глаз с Цзян Чэна всю дорогу до кровати, где он собирался показать, насколько его всё устраивает.       — Посмотрю, как ты запоёшь, когда все вокруг начнут требовать наследника, — пробормотал Цзян Чэн, будто его это могло обойти стороной.       — Вот тогда я и скажу, куда всем идти, — ответил Вэй Усянь и не позволил Цзян Чэну возразить, накрыв его губы поцелуем. Редко они позволяли себе потратить целый день впустую и упасть в кровать, когда солнце ещё не скрылось за горизонтом, но Вэй Усянь не собирался терять возможность. Не когда Цзян Чэн был так прекрасен в редких лучах уходящего солнца, со сбившимся дыханием и едва порозовевшими щеками. Вэй Усянь мог слагать песни о том, как он красив, если бы Цзян Чэн не убил его при первой же попытке сотворить подобное — не после того, как Вэй Усянь додумался назвать свою версию мелодии «Очищения» мелодией «Чистых Чувств» в честь возлюбленного.       Повозмущавшись для картины, Цзян Чэн вскоре поддался настроению и сам запустил руки в волосы Вэй Усяня, разбирая его нехитрую причёску, чтобы упавшие чёрные пряди закрыли их от окружающего мира, щекоча шею, плечи и лицо. Вэй Усянь пристально посмотрел на Цзян Чэна, в ожидании приподнявшего брови, после чего опустился на локти и соединил их лбы, глубоко дыша.       — Люблю тебя так сильно, что ты не представляешь. С каждым днём всё больше, — тихо признался он. Вопреки своей громкой натуре, Вэй Усянь не разбрасывался подобными словами, и сердце Цзян Чэна забилось быстрее от понимания, что каждый раз он был серьёзен.       — И я — тебя, — ответил он так же тихо.       Вэй Усянь поцеловал его закрытый глаз, висок, щёку, медленно спускаясь к шее.       — Не могу представить, что бы я делал без тебя, — сказал он.       — И не надо, — ответил Цзян Чэн, наклоняя голову, чтобы открыть путь горячим губам. — Я прямо здесь.       Он всегда так говорил, но каждый раз сердце Вэй Усяня замирало от мысли, что это не навсегда. Осознание того, что Цзян Чэн никогда не сможет достигнуть бессмертия, настигало его в самые неожиданные моменты, бросая в холодный пот. Вэй Усянь допрашивал Вэнь Цин часами, чтобы делать всё правильно и убедиться, что Цзян Чэн проживёт как можно дольше. Он всегда сдерживал себя и старался напоминать Цзян Чэну, что тот не должен тащить всё на себе в одиночку.       «Я понимаю, что вы привыкли доверять только друг другу и своей сестре, но раз вы собрались отстраивать целый орден, вам стоит задуматься о том, чтобы распределять обязанности ещё между кем-то. Иначе вы оба просто сломаетесь со временем», — мудро заявила Вэнь Цин во время одной из таких бесед. Вэй Усянь предложил ей позицию главного лекаря, и она не стала отказываться, признав, что иначе умрёт со скуки. Она была одной из немногих, кому Вэй Усянь мог доверить темнейшие свои страхи, особенно те, что были связаны с Цзян Чэном.       Вэнь Нин тоже получил предложение — он ещё не мог вернуться к культивации, поэтому обучал молодняк стрельбе из лука, чтобы Цзян Чэн и ещё несколько учителей не разрывались на десяток частей, стремясь охватить всё. Юноша удивительно легко прижился, а Цзян Чэну излишек свободного времени пошёл на пользу. Его кожа постепенно приобретала смуглый оттенок, а тени не настолько ярко обрамляли глаза, и уже это мотивировало Вэй Усяня дальше стремиться к невозможному.       Наибольшим разрывом худо-бедно устоявшейся рутины стал внезапный визит Цзинь Цзысюаня. Цзян Чэн позволил Вэй Усяню потренировать учеников вместо него (чтобы не покрылся плесенью и не зарос бородой, как у Лань Цижэня, у себя в кабинете), пока сам запускал воздушного змея с А-Юанем. На хорошей еде тот рос не по дням, а по часам, что подмечала бабушка, радостно подшивая его одежду. Там-то Цзян Чэна и настигли адепты. Едва спрыгнув с мечей, они позвали:       — Цзылянь-цзюнь!       Уронив змея, А-Юань тут же спрятался за ногу Цзян Чэна. Тот вздохнул, предчувствуя проблемы.       — Что случилось?       — У нас гости!       Цзян Чэн нахмурился. Он никого не приглашал, да и Вэй Усянь, вроде как, не планировал ничего подобного.       — Кто?       — Ланьлин Цзинь. Они приближаются к главным воротам, — коротко ответил адепт. Цзян Чэн быстро спланировал главные действия и кивнул своим мыслям, после чего посмотрел на всё ещё цеплявшегося за его одежды А-Юаня.       — Хочешь встретить со мной гостей? — спросил он.       — Гости? — переспросил мальчик. Получив утвердительный ответ, он задумался и кивнул.       — Пообещай хорошо себя вести.       — А-Юань будет вести себя тихо!       Цзян Чэн кивнул.       — Хорошо. Готовьте мечи. Быстрее долететь, чем дойти.       Адепт с лучшим контролем с готовностью пустил его на свой меч, и Цзян Чэн взял А-Юаня на руки для надёжности. Пусть Ланьлин Цзинь кровью подавятся, увидев, что человеческое отношение к людям творит чудеса.       Долетев до ворот, он опустил мальчика и приложил палец к губам. А-Юань серьёзно кивнул. Пред тем, как ворота открылись, Цзян Чэн выровнял спину и заложил руки за спину, натянув на лицо маску вежливого безразличия. После множества визитёров он отточил этот навык практически блестяще. А-Юань попытался повторить за Цзян Чэном и выпятил грудь вперёд.       Когда за воротами оказался Цзинь Цзысюань во главе процессии, Цзян Чэн лишь едва приподнял брови, скрывая своё удивление. Цзинь Гуаншань настолько обленился, что не мог оторвать свой зад от трона и теперь посылал своего драгоценного сына выслуживаться перед другими?       — Юньмэн Цзян приветствуют почётных гостей из Ланьлин Цзинь, — произнёс Цзян Чэн, пусть в голосе его мало что было от той самой приветливости. — Прошу прощения за то, что оказываем вам недостойный приём, нас не предупредили о грядущем визите.       Поклонившись, Цзинь Цзысюань скользнул взглядом по мальчику, забывшему о ровной спине и спрятавшемуся за ногу Цзян Чэна.       — Не стоит волноваться. Это дружеский визит, а не дипломатический, — сказал он. Цзян Чэн скептически смерил взглядом повозки, в ряд тянувшиеся за спиной павлина. — Часть из этого подарки уважаемым главам и адептам Юньмэн Цзян.       — Остальное?       — Вещи, что пригодятся мне, чтобы задержаться ненадолго. Я бы хотел… — Цзинь Цзысюань покраснел, однако Цзян Чэн не собирался ему помогать и лишь приподнял брови. — Я бы хотел повидаться со своей невестой, если глава Цзян не имеет возражений.       Ах, вот оно что. Цзинь Гуаншань прощупывал почву. Ну, пусть хоть станцует на ней, Цзян Чэн не собирался ничего предпринимать, но Цзинь Цзысюань прекрасно знал, что стоит ему хоть где-то проколоться, и Вэй Усянь с радостью утопит его в озере, коих в Юньмэн было полно.       — Очень хорошо. Сестра будет рада тебя видеть. Если позволишь, отбросим формальности, и проведу вас в Пристань Лотоса, чтобы слуги приготовили покои, — сказал Цзян Чэн.       — Никаких формальностей. Как было сказано, визит исключительно дружеский. Буду рад увидеть Пристань Лотоса. Отец упоминал, что вы постарались над её восстановлением.       — Мы лишь делали то, что должны, — ответил Цзян Чэн и отступил. — Прошу, проходите. Надеюсь, вы насладитесь видами.       Мадам Юй была бы горда тем, как он держал себя, не склоняясь перед лестью. Слащавые слова скорее доводили до зубного скрежета, чем располагали к дружбе.       Подумав, что они снова будут лететь на мечах, А-Юань подёргал Цзян Чэна за одежды и поднял руки, просясь наверх.       — Мы будем лететь? — Это было его любимым развлечением с тех пор, как Вэй Усянь уговорил Цзян Чэна позволить ему взять ребёнка к себе на меч — в качестве практики, разумеется. Будто он не был способен обогнать ветер в одиночку.       — Нет, с гостями мы пойдём пешком, — ответил Цзян Чэн, но всё равно наклонился, чтобы взять А-Юаня на руки и посадить себе на бедро. Кожей почувствовав взгляд Цзинь Цзысюаня, он повернулся, чтобы представить мальчика: — Вэнь Юань. Я не мог оставить его одного, но не беспокойтесь, у него спокойный характер.       Цзинь Цзысюань нахмурился, но всё же кивнул. Похоже, у него в голове не укладывалось, что Цзян Ваньинь может держать ребёнка клана Вэнь у себя на руках без отвращения.       Решив поиздеваться над ним ещё немного, Цзян Чэн обратился к А-Юаню:       — Это Цзинь Цзысюань, молодой господин Цзинь.       — Молодой господин Цзинь? — задумчиво пробормотал мальчик, после чего поднял глаза на Цзян Чэна. — Друг?       Цзян Чэн усмехнулся, преисполненный гордостью.       — Не знаю, спроси у него.       Цзинь Цзысюань выглядел так, будто пожалел обо всех своих жизненных решениях в тот момент, когда невинные детские глаза уставились ему прямо в душу.       — Молодой господин Цзинь друг?       Это было хуже, чем все подковёрные игры Ланьлин Цзинь вместе взятые. Маленький ребёнок просто взял и уничтожил его одним вопросом.       — Да, друг, — ответил Цзинь Цзысюань, натянуто улыбнувшись. Не заметив неловкости ситуации, Вэнь Юань просиял улыбкой, чем-то напоминавшей Вэй Усяня.       — Что же, знакомство прошло успешно, не будем задерживаться, — объявил Цзян Чэн и провёл гостей в Пристань Лотоса, по пути отдав несколько приказов адептам, тут же вскочившим на мечи.       Попросив подождать пару минут, Цзян Чэн подошёл ко входу на тренировочную площадку.       — Вэй Усянь! Забери А-Юаня, а я займусь гостями! — крикнул он. А-Юань завороженно наблюдал за множеством людей в фиолетовых одеждах с блестящими мечами в руках.       Ко входу метнулась фигура в чёрном.       — У нас гости? Кто? — спросил Вэй Усянь.       Цзян Чэн коротко объяснил ему ситуацию. Глянув ему за спину, Вэй Усянь поприветствовал Цзинь Цзысюаня, отделившегося от своих слуг, после чего повернулся обратно к тренировочному полю.       — Чуньцин, ты за главного! — крикнул он, и один из юношей ответил звонким: «Есть!»       После этого Вэй Усянь обратился к А-Юаню со своей привычной улыбкой.       — Иди сюда, я отведу тебя к бабушке. Хочешь поиграть с сестрицей А-Ли?       — Хочу! — тут же ответил А-Юань и охотно перешёл из рук в руки. С Цзян Яньли у них была своя крепкая дружба, девушка была просто очарована маленьким мальчиком, позволяя ему дарить ей цветы, сорванные с её же двора.       — Не слишком отвлекай её, нам надо будет собраться за ужином, чтобы развлечь павлина, — тихо пробормотал Цзян Чэн. Вэй Усянь кивнул, коротко попрощался с Цзинь Цзысюанем — и был таков.       Цзинь Цзысюань в молчаливом шоке наблюдал за развернувшейся сценой. В последний раз, когда он навещал Пристань Лотоса, в этом месте был отстроен только главный зал (где Вэй Усянь принял пост главы ордена) и лишь одна тренировочная площадка. Сейчас же на улицах сновали люди, смешавшиеся с адептами в фиолетовых одеждах, а Пристань Лотоса постепенно разрасталась до прежних размеров. В ней уже угадывались проблески былого величия.       Но больше всего удивил тот самый ребёнок, смирно сидевший у Цзян Ваньиня на бедре и придерживавшийся за ворот его одежд. Цзинь Цзысюань почувствовал, что упустил слишком много, а Цзян Яньли была слишком осторожна в своих письмах, которые всегда могли перехватить, чтобы рассказать об истинном ходе вещей. И вот сейчас Цзинь Цзысюань был совершенно потерян, наблюдая за тем, как в Юньмэн кипит жизнь. Даже Цзян Ваньинь выглядел более спокойным на своей территории. Пусть он и старался держать лицо нейтральным, но его плечи не были приподняты в молчаливой защите, а руки неустанно двигались во время разговора по старой привычке. Почему-то это ощущалось более приятно и уютно, чем его каменная вежливость во время собраний орденов, на которых они могли пересекаться. Цзинь Цзысюань, поначалу сомневавшийся в правильности своего решения лично посетить Юньмэн Цзян, убедился, что не зря сделал это. Он не мог смотреть на Цзян Ваньиня и Вэй Усяня прежними глазами с того самого прилюдного слушания, и сейчас это лишь закреплялось. Те, кого он запомнил наглыми сорванцами, то и дело действовавшими ему на нервы, оказались более надёжными людьми, чем семья самого Цзинь Цзысюаня. Он видел, что ему не рады, что его отец отбил всякое желание доверять их клану, но впервые в жизни Цзинь Цзысюань решил попытаться что-то исправить не по воле отца или матери. Если и были люди, на которых он хотел равняться и которым хотел доверять, то это были Два Лотоса Юньмэн Цзян.       — Мы можем отбросить наши титулы на время этого визита? Я не соврал, когда назвал его дружеским, — осторожно обратился к своему проводнику Цзинь Цзысюань. Цзян Ваньинь приподнял брови.       — Разумеется. Хочешь сказать, ты прибыл сюда не по милости своего отца?       Цзинь Цзысюань нахмурился, почувствовав укол обиды. Но подозрения Цзян Ваньиня не были построены на пустом месте, так что он не стал возмущаться.       — Нет. Вопреки тому, что вы с Вэй Усянем могли подумать, родители не контролируют каждый мой шаг, — сказал он.       Услышав это, Цзян Ваньинь неожиданно улыбнулся. В юности Цзинь Цзысюань видел множество вариаций его оскалов, а в Ланьлин Цзинь узрел искренний праведный гнев, но он по пальцам мог назвать случаи, когда наблюдал на его лице улыбку.       — Приятно это слышать, в противном случае мне пришлось бы действительно задуматься над тем, чтобы отпустить сестру в Ланьлин, — честно признался он, звонко ударив по гордости.       Лицо Цзинь Цзысюаня вытянулось.       — Вы не думали над разрывом помолвки? — недоумевающе спросил он.       Цзян Ваньинь покачал головой.       — Вопреки тому, что ты можешь думать о нас с Вэй Усянем, мы не хотим сломать счастье своей сестры, — ответил он без капли враждебности, и Цзинь Цзысюань окончательно опешил, не зная, что думать. Этот визит с самого начала пошёл не по плану.       — Могу я быть честным? — спросил он.       — Я думал, мы именно на этом и сошлись, — ответил Цзян Ваньинь.       — Вы изменились, — заявил Цзинь Цзысюань прямо в лоб, и на долю секунды в глазах Цзян Ваньиня мелькнуло удивление.       — Вот как. Надеюсь, в хорошую сторону, — ответил он, попытавшись свести всё в шутку, но Цзинь Цзысюань утвердился в своём намерении излить душу. Хоть где-то он мог это сделать.       — Безусловно. Я уже писал об этом, но я целиком и полностью на вашей стороне относительно клана Вэнь. То, как ты повёл себя на слушании, защищая их… я был восхищён. У меня самого не хватило бы смелости.       Цзян Чэн смерил его пристальным взглядом, будто искал подвох. Разумеется, у Цзинь Цзысюаня не хватило бы смелости, когда он привык отдаляться ото всех и либо смотреть на них свысока, либо защищать себя. За спиной Цзян Чэна не было никого, кто обеспечил бы победу, и он мог лишь стиснуть зубы и идти до самого конца.       Но тот факт, что Цзинь Цзысюань вслух признал это, был весомым сам по себе. Положив руку ему на плечо, Цзян Чэн тихо сказал:       — Ты тоже вырос. Именно поэтому я доверяю тебе руку своей сестры.       С его стороны это было величайшей похвалой, что и стало первым шагом навстречу друг другу и в направлении крепкой дружбы.       Цзян Яньли расцвела при виде своего жениха, и пусть на глазах у людей они ограничились скромным приветствием, ни для кого не стали секретом их покрасневшие лица. Вэй Усянь и Цзян Чэн провели в их компании немного времени просто чтобы слегка сыграть на терпении Цзинь Цзысюаня, после чего «вспомнили» о важных делах и со всей важностью передали Цзян Яньли полномочия развлекать гостя, которые та приняла с великой честью, подмигнув им перед уходом. Семейству Цзян не нужны были слова, чтобы понять друг друга, и порой их многослойное общение, когда говорилось одно, а имелось в виду совершенно другое, пугало. Лучше быть на короткой ноге с ними, чем оказаться на острие меча по неосторожности.       Удалившись, Два Лотоса скрылись в кабинете Вэй Усяня. Теперь, когда Цзинь Цзысюань сам явился на порог, стоило всерьёз задуматься о свадьбе. Они временили поначалу, когда Пристань Лотоса только отстраивалась, но сейчас орден располагал средствами, чтобы покрыть расходы. Вэй Усянь готов был ночами не спать, чтобы убедиться в этом.       — Знаешь, сегодня я подумал, что у Цзинь Цзысюаня есть шанс стать неплохим главой. По крайней мере, он очевидно не собирается идти по стопам своего отца, — задумчиво сказал Цзян Чэн, когда они отложили бумаги в сторону и неторопливо потягивали чай. Отказ от алкоголя превратил Вэй Усяня в человека, с ним наконец можно было общаться.       — Хорошие новости для него, — ответил он, довольно поигрывая чашкой.       — Меня беспокоит Мэн Яо, — продолжил Цзян Чэн, снова уходя в себя, как он делал, когда долго раздумывал над чем-то. — Он явно не просто так трётся рядом с Цзинь Гуаншанем, я сомневаюсь, что дело там в преданной сыновьей любви. И если он решит занять место главы, то ему придётся убрать Цзинь Цзысюаня.       — Тогда надо будет убедиться, что мы подберёмся к нему достаточно близко. Свадьба звучит как хороший повод укрепить связи и втереться в кожу. Также Лань Сичэнь не скрывает своей симпатии к тебе, можно будет зайти через него, чтобы наверняка. Будем держать ситуацию под контролем и надеяться, что после слушанья в Ланьлин он усвоил урок — не стоит связываться с Юньмэн Цзян.       Цзян Чэн кивнул и устроил голову на плече Вэй Усяня, молчаливо принявшего его вес.       — Когда всё будет спокойно? — спросил он. Вэй Усянь задумчиво пригубил чай.       — В нашем положении рискну ответить, что когда-нибудь, — невесело рассмеялся он.       Цзинь Цзысюань не соврал насчёт своего намерения посмотреть Юньмэн. Каждый день либо Цзян Яньли, либо кто-то из Двух Лотосов сопровождал его на прогулки, развлекая праздной беседой, что оказалось легче, чем когда-либо. Без оравы слуг и высокомерно приподнятого подбородка Цзинь Цзысюань был похож на нормального человека, и не возникало желания сломать ему челюсть при встрече. Правда, тот факт, что в Юньмэн Цзян господа сами обслуживали себя по надобности, кроме больших общих трапез, а ученики дежурили на кухне, заставил его удивлённо выкатить глаза на потеху Цзян Чэну.       Свадьбу решили назначить на начало осени, чтобы гости не спеклись под жарким солнцем, но и не промокли в сезон дождей. Вэй Усянь бросил все силы на сбор средств, пока Цзян Чэн взял на себя ответственность за подарки и их внешний вид, чтобы на торжестве они выглядели как люди. Цзян Яньли не давали и шагу сделать, убеждая расслабиться и получать удовольствие, что ей и оставалось делать. Ожидаемо, церемония прошла в Ланьлин Цзинь, и Цзян Чэн с Вэй Усянем в торжественных фиолетово-чёрных одеждах прибыли на одном мече, выглядя настолько воодушевлёнными, будто сами играли свадьбу. По словам Вэй Усяня, Цзян Яньли была самой прекрасной невестой из всех виденных им, ну и Цзинь Цзысюань тоже ничего. Он жалел, что они не смогли взять А-Юаня с собой, так как он не был частью семьи, и долгий перелёт был бы слишком тяжёлым для него.       Празднование длилось несколько дней, и Цзян Чэн даже позволил Вэй Усяню пить сколько захочет при условии, что это не закончится позором для их ордена. Сам он бодро продержался первый день и выдержал второй, но на третий уже начал конкретно сдавать — переутомление, наложившееся на волнения и долгий перелёт, дало о себе знать. Под конец он практически спал на ходу, упорно не давая сознанию ускользнуть, чтобы не пропустить самое важное событие в жизни своей сестры. Когда они наконец снова смогли встретиться — Цзян Яньли подошла с ним, держа своего теперь мужа за руку как верный щит, Цзян Чэн сонно улыбнулся и в сотый раз повторил, что она самая прекрасная в мире.       — Родители были бы рады за тебя, — сказал он, и в глазах сестры блеснули слёзы. У Цзян Чэна самого глаза покраснели от усталости и настигшего эмоционального выгорания. Он только и мог улыбаться, пока в голове вертелась мысль, что теперь сестра не постучится в дверь кабинета с горячим чаем, чтобы убедиться, что он не перерабатывает; когда они вернутся, А-Юань наверняка спросит, почему сестра А-Ли не приходит поиграть; ему больше не с кем будет советоваться, когда ком в горле станет слишком плотным.       Он едва почувствовал прикосновение тёплых пальцев Вэй Усяня под широкими рукавами их одежд. Дорога до их смежных покоев вообще прошла для Цзян Чэна в тумане, и если бы не твёрдая рука Вэй Усяня, направлявшая его, вряд ли он дошёл бы туда сам.       — Тебе стоило поспать хотя бы несколько часов, я бы мог справиться один, — беззлобно упрекнул его Вэй Усянь, тихо закрыв дверь.       — Я должен был остаться ради сестры. Она хотела, чтобы мы присутствовали, чтобы запечатлеть самый важный момент её жизни, — отрешённо ответил Цзян Чэн.       — Я понимаю, но это не принесёт пользы твоему здоровью, — возразил Вэй Усянь.       — Зато я не буду сожалеть ни о чём.       Цзян Чэн позволил за руку подвести себя к кровати, после чего Вэй Усянь помог ему разобраться со сложным устройством одежд, самых богатых, что Цзян Чэн носил в своей жизни. На приёме он выглядел великолепно, и ни у кого не осталось сомнения, что глава Юньмэн Цзян это больше не желторотый юнец, а влиятельный мужчина, несущий себя с уверенностью и достоинством.       Следом Вэй Усянь разобрался с причёской Цзян Чэна. Его волосы отросли достаточно, чтобы можно было собрать их в небольшой обрамлённый двумя косичками пучок, напоминавший о прошлом. Казалось, только вчера Цзян Чэн полумёртвый лежал на ложе с кратчайшей стрижкой, делавшей его похожим на встрёпанную птицу, и вот он уже больше походил на себя прежнего. Время шло и не оглядывалось назад.       Цзян Чэн в ответ помог Вэй Усяню, пусть тот и пытался настаивать, что справится сам. Снятие слоя за слоем было почти медитативным, и Цзян Чэн без труда шёл по порядку. Как он и говорил, на церемонии Вэй Усянь наконец выглядел как человек. Одежды ордена подчёркивали достоинства его фигуры, обрётшей мужскую выразительность, а обычно пребывавшие в полуорганизованном бардаке волосы были собраны в высокую причёску, достойную главы ордена. Наверняка Мадам Юй кашляла бы кровью, узнав, кем стал какой-то сын слуги и бродячей заклинательницы, но Вэй Усянь считал, что он был на своём месте — рядом с Цзян Чэном, как и обещал.       Бессмысленно руки Цзян Чэна поправили воротник нижних одежд Вэй Усяня, и он замер, смотря куда-то сквозь грудь старшего. Вэй Усянь осторожно положил руки ему на плечи.       — Что тебя тревожит? А-Чэн, ты всегда можешь сказать мне, — ласково сказал он, одной рукой поглаживая щёку.       Цзян Чэн покачал головой в отрицании.       — Не будем портить настроение в столь важный день, — сказал он и попытался отстраниться, однако Вэй Усянь не позволил. Крепче сжав пальцы, он притянул Цзян Чэна к себе.       — Я не буду спокоен, пока не узнаю, что у тебя на сердце. Ну же, Цзян Чэн, я не умею читать мысли, ты должен сказать мне, чтобы мы вместе переступили через это, — мягко настоял он. Цзян Чэн отвёл взгляд в сторону, а его руки так и остались бессильно висеть вдоль тела. Он ненавидел эти моменты, потому что ненавидел чувствовать себя слабым перед другими. Это, наверно, он терпеть не мог даже больше, чем ощущение бесполезности.       Вздохнув, прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями.       — Просто эти дни напомнили мне о том, насколько же я хочу жить, — сказал тихо, кожей чувствуя взгляд Вэй Усяня на себе. Тот не стал комментировать, зная, что Цзян Чэну нужно время, чтобы обернуть чувства в слова. — Когда я очнулся в ущелье горы Луаньцзан, один и без золотого ядра, я думал, что там и умру. Это казалось логичным исходом, и я готов был его принять. Даже когда я вернулся, мне казалось, что часть меня осталась где-то там. Я жил, потому что обязан был отомстить, потом был обязан отстроить Пристань Лотоса, научить адептов стилю сражения Юньмэн Цзян, заключить договора и убедиться, что нас не поглотят ордена сильнее. Я просыпался с мыслью «видимо, не сегодня тоже» и шёл через дни с этим списком обязанностей, чтобы убедить себя, что каждый прожитый час имеет хоть какой-то смысл. И только сейчас, когда сестра стала госпожой Цзинь, я понял, что у меня есть ты, люди Юньмэна, А-Юань. Я не обязан просыпаться каждое утро, я хочу это делать. Я хочу увидеть будущее, хочу увидеть, как вырастет А-Юань, какими будут дети Цзинь Цзысюаня и сестры, какой станет Пристань Лотоса, как изменится мир. Я не хочу умирать.       Этот страх всё время сидел глубоко в Цзян Чэне, прячась в закромах его души и выжидая своего часа, чтобы явить себя. Он проскакивал в каждом ранении на поле битвы, в каждой потере сознания, в каждом кровотечении из носа или из глаз. Всё показывало Цзян Чэну, что он не всемогущ и даже не вечен, и он спокойно мирился со всем до этого самого момента, пока не осознал, что пустота в его груди невосполнима, и время для него не мелочь, а такой же невосполнимый ресурс. Он не завидовал Вэй Усяню, способному культивировать до бессмертия, не жалел о том, что попался в руки Вэнь те годы назад. Но он просто понял, насколько хочет жить, и осознание, что наступит этот неизвестный момент, когда его время подойдёт к концу, оплеухой ударило по щеке, когда Цзян Чэн был наименее готов.       Выдохнув тихое «А-Чэн», Вэй Усянь прижал его к себе, позволяя спрятать лицо в шее. Его преследовали те же страхи: сколько ночей он провёл без сна, держа глубоко дышащего Цзян Чэна в руках и с ужасом осознавая, что не готов этого лишиться. Он с большей готовностью отдал бы своё золотое ядро, чтобы убедиться, что Цзян Чэн сможет жить так долго, как захочет. Но Вэй Усянь прекрасно знал, что это ужасная идея, и однажды, когда он в шутку рассказал о ней, Цзян Чэн серьёзно ответил: «Я не прощу тебя, если ты это сделаешь». Сейчас Вэй Усянь готов был своими руками вырвать у себя из груди ещё бьющееся сердце, если бы этим можно было купить хоть немного бесценного времени, однако в этом не было смысла. Они одержали победу в войне, но не могли переиграть волю Небес. И вместо этого Вэй Усянь мог лишь стоять и обнимать человека, без которого бессмертие не имело смысла.       — Ты не умрёшь. Я поговорю с Вэнь Цин ещё раз, она работает над тем, как поддерживать твоё тело. Я сделаю всё, чтобы ты прожил настолько долго, насколько захочешь, — пообещал он, так и не избавившись от привычки давать обещания, которые не знал, сможет ли выполнить. — И когда ты будешь готов, мы уйдём вместе.       — У тебя достаточно потенциала, чтобы стать бессмертным, — тихо сказал Цзян Чэн, просто констатируя факт.       — Что есть бессмертие для человека с бьющимся сердцем? Пока я не способен отпустить всё, что связывает меня с миром, я его не достигну. А это значит никогда, потому что я не смогу отпустить тебя, — тихо признался Вэй Усянь и сжал руки чуть крепче, чтобы показать, как он не может отпустить. — Лучше увидеть будущее вместе и мирно уйти, оставив деревья расти самим по себе, чем пытаться ловить дым.       Тело Цзян Чэна мелко дрожало, то напрягаясь, то расслабляясь, и Вэй Усянь продолжал держать его, дыша в унисон. Он чувствовал, как тяжесть усталости от прошедших дней оседает на веках и делает кости тяжелее. Цзян Чэн тоже растратил все силы, и вместе они легли на кровать, переплетя руки, ноги и волосы, чтобы нельзя было различить, где один человек начинался, а второй заканчивался. Так было всегда: они продолжали продираться через любые невзгоды с мыслью друг о друге, и постепенно это чувство переросло в крепкую любовь, неувядающую даже со смертью.       Когда они вернулись в Пристань Лотоса, А-Юань, которому теперь было разрешено гулять по округе в сопровождении кого-то из дежурящих адептов, выбежал им навстречу, и Вэй Усянь на бегу подхватил его на руки, подкинув в воздух, хотя мальчик был уже великоват для таких трюков. Смеялся он всё так же звонко и настолько заразительно, что Цзян Чэн не удержался от улыбки. Липкий страх снова отступил, спрятавшись в тени и затаившись.       Ученики побросали тренировки, чтобы поприветствовать их, и как бы Цзян Чэн ни скалился, он был горд и тронут. Люди клана Вэнь удивились подаркам из Ланьлин и умоляли пустить их на строительные или полевые работы, чтобы хоть как-то заплатить за такую роскошь. Вэнь Нин с радостью поделился прогрессом отданных под его ответственность учеников, аж перестав заикаться от счастья (в последнее время его речь становилась всё увереннее, и учительская деятельность только способствовала этому), а Вэнь Цин с неприкрытой гордостью наблюдала за своим братом, чтобы потом запугать Вэй Усяня, если тот не даст Цзян Чэну отдохнуть с дороги. Бесцеремонно схватив Цзян Чэна за руку и послушав его пульс, голосом, не терпящим возражений, она велела ему заглянуть в лекарское крыло, и оставалось лишь согласиться.       Шествуя по коридорам его руками отстроенного дома, Цзян Чэн держал голову высоко поднятой, а руку Вэй Усяня — крепко сжатой в собственной, чтобы отныне и впредь они были неразлучны на дороге жизни до тех пор, пока это возможно.