Сказание о двух лотосах

      Вся жизнь Лань Ванцзи определялась множеством писанных и неписаных правил — он просто не видел способа жить иначе. Именно поэтому большим шоком стало появление в его уютном, ограниченном во всех плоскостях и по собственной воле, мирке Двух Лотосов Юньмэн Цзян. Тогда они ещё звались молодым господином Цзян (тот самый наследник, всегда второй после своего шисюна, но подающий надежды и снискавший снисхождение Лань Цижэня за старания) и молодым господином Вэй (личность, насквозь состоящая из сплошных вопросов: от того, кем он являлся в ордене Юньмэн Цзян, до того, почему он ведёт себя совершенно неподобающим образом). Обладая нестандартной, выходящей абсолютно за все известные Лань Ванцзи рамки, личностью, Вэй Усянь без труда привлёк внимание второго господина Лань. Вокруг своевольного юноши всегда была особенная аура, благодаря которой он затмевал других и будто бы занимал собой любое помещение, в котором находился. Он был похож на яркое солнце, и Лань Ванцзи чувствовал себя подсолнухом, раз за разом поворачивая голову в направлении звонкого смеха, даже если смеявшийся слепил глаза одним своим присутствием.       О Вэй Усяне нельзя было не думать, когда он твёрдо намерился привлечь к себе внимание, — и Лань Ванцзи, пусть и являлся Вторым Нефритом, всё ещё оставался человеком. Его интересовало всё, что выходило за рамки понимания, и Вэй Усянь был ярчайшим представителем подобного феномена. Разумеется, Лань Ванцзи не мог забыть его даже после того, как юноша ввязался в глупейшую драку и был отослан в Пристань Лотоса. Услышав о причине избиения наследника Ланьлин Цзинь, Лань Ванцзи не подал никакой видимой реакции, но про себя подумал, что в этой ситуации Вэй Усянь был не до конца неправ, пусть правила гласили, что на слово никогда нельзя отвечать действием. В рамках видения мира Вэй Усяня его реакция была закономерной и даже ожидаемой. После его ухода стало заметно тише, и Лань Ванцзи к собственному удивлению обнаружил, что всё ещё поворачивает голову в коридорах, будто ожидает услышать звонкий голос и следующий за ним неприлично громкий смех. Вэй Усянь обладал пугающим влиянием и был способен втереться под кожу любому, стоило приложить хоть малое усилие. Лань Ванцзи исключением не стал.       На фоне своего шумного шисюна Цзян Ваньинь почти мерк, хоть и обладал не самым простым характером. Его очевидно соревновательная натура заставляла юношу стремиться к первенству везде, где только можно, а его фрустрация в случае потенциального поражения всегда была очевидна. Выливалась она обычно в раздачу тумаков всё тому же часто лезущему под руку Вэй Усяню и недовольный вид, заставлявший юношу выглядеть примерно так же дружелюбно, как Лань Ванцзи выглядел обычно. У молодых господ из Юньмэн Цзян были странные отношения, и Лань Ванцзи, вынужденный наблюдать за одним из них против собственной воли, не мог не обратить на это внимание. Поначалу он посчитал, что их взаимодействие состоит из одностороннего соперничества, ведомого Цзян Ваньинем, однако со временем юноша заметил, что острый говор и хлёсткие слова были просто манерой речи выходцев из Юньмэна. Стало быть, все в этой области говорят схожим образом. Правила призывали уважать чужие культурные особенности, и Лань Ванцзи следовал этому, пусть периодически не мог понять, что в поведении приглашённых учеников диктовалось теми самыми особенностями, а что было порождением их необычных характеров. И так продолжалось долгие годы.       Насчёт Цзян Ваньиня у Лань Ванцзи сложилось довольно лаконичное мнение: упёртый, причём порой до безобразия. Достойный соперник Вэй Усяню, пусть и уступал последнему в экстраординарности и умению вывести даже самых терпеливых людей из себя. Со вторым господином Лань наследник Юньмэн Цзян предпочитал лишний раз не связываться, памятуя о том, какое впечатление оставил после себя Вэй Усянь, старательно испортив всё, что только мог. В итоге Цзян Ваньинь держался тише воды и ниже травы, стремясь самолично восстановить пошатнувшуюся (как ему самому казалось) репутацию ордена. Лань Ванцзи и не препятствовал. К Цзян Ваньиню он не испытывал особого личного интереса, поэтому пересекались они довольно редко остаток того времени, что молодой господин Цзян завершал своё обучение в Гусу. Стоило признать, что он хорошо владел мечом, и манеры у него были выдержанные — чувствовалось строгое воспитание и стремление хорошо выглядеть в чужих глазах. Старший брат отзывался о молодом господине Цзян исключительно позитивно, и Лань Ванцзи не собирался с ним спорить — всё-таки межчеловеческие коммуникации не были его самой сильной стороной.       Спустя время у Лань Ванцзи появился шанс взглянуть на двух самых выдающихся адептов Юньмэн Цзян с новой стороны. Вэй Усянь, пусть его стремление к героическому самопожертвованию не терпело никакой критики, был довольно решительным человеком, способным найти выход из любой экстремальной ситуации. А Цзян Ваньинь прекрасно дополнял его, являясь разумным звеном в этом непростом дуэте. Именно он удерживал своего шисюна от большинства передряг в перевоспитательном лагере Вэнь, и именно поэтому неудивителен был тот простой факт, что своему шиди Вэй Усянь доверял безоговорочно. Когда они оказались погребены в пещере наедине с Черепахой-Губительницей, Вэй Усянь неустанно говорил о том, что Цзян Чэн обязательно подоспеет с подмогой. За долгие дни ожидания и даже после изнурительной борьбы вера его не угасла, что вызвало искру восхищения в Лань Ванцзи. Отношения юношей в своей голове он охарактеризовал как «спорные», но Вэй Усяню сложно было не верить, когда он говорил так твёрдо. И Цзян Ваньинь действительно сделал невозможное — привёл подмогу в рекордные сроки. Лань Ванцзи видел, что на нём были всё те же одежды и всё та же грязь, что юноша вынес с собой из пещеры, стремглав бросившись в Юньмэн. Цзян Ваньинь выглядел едва ли не хуже, чем те, кого он стремился спасти, но огонь в его глазах пылал неизменно ярко. И Лань Ванцзи знал, что это за огонь. Точно такой же он наблюдал в глазах Вэй Усяня. Эти двое определённо стоили друг друга, и в тот момент стрелка интереса Лань Ванцзи начала колебаться, после чего вновь замерла на время расставания, погребённая под ворохом других проблем от волнения за находившегося в бегах брата до скорби по умершему отцу, даже не взглянувшему на своих сыновей напоследок. Однако именно эта искра, всегда пылающая на дне зрачков юношей из Юньмэн Цзян, нашла свой отклик и в высеченном из нефрита сердце Лань Ванцзи. Он не собирался сдаваться.       В следующие разы он увидел Вэй Ина уже под знаменем войны.       Время не было добро к юноше: тот несколько осунулся, похудел и внезапно вырос. Пропало то ребячество, что знаменовало беззаботные времена в жизни. Пропало то озорство, доводившее Лань Ванцзи до белого каления своей неуместностью. Искра в глазах разгорелась в настоящее пламя ненависти, стремившееся поглотить всех врагов до самого последнего. Незаметно для себя Лань Ванцзи понял, что будет скучать по тем чертам, что когда-то считал абсурдными. Теперь Вэй Усянь тоже загнал себя в рамки, назвавшись главой восстания со стороны Юньмэн Цзян. Пропала та былая свобода, ныне придавленная возложенным на ещё не возмужавшие плечи бременем. И пусть Вэй Усянь был как никогда успешен и заслужил уважение своими решительными действиями, Лань Ванцзи казалось, что юноша, которого он когда-то знал и заставлял переписывать правила за их же нарушение, умер. Или бесследно исчез следом за молодым господином Цзян.       Примерно тогда Лань Ванцзи осознал, насколько крепка была связь двух братьев по оружию. Скорбь Вэй Усяня, заставлявшую творить великие и одновременно с тем страшные вещи, он ощущал как свою собственную, памятуя о том, как сам ещё недавно каждый день ждал весточку от брата. Сила духа Вэй Усяня превосходила любые ожидания, ведь даже находясь в пучинах отчаяния тот продолжал верить, как тогда в пещере, когда повторял «Цзян Чэн обязательно вернётся за нами». Лань Ванцзи не испытывал тёплых чувств к Цзян Ваньиню, но невольно боялся, что тот не вернётся. Что умершая часть Вэй Усяня так и не воскреснет.       Поглощённый военными делами и помощью брату, Лань Ванцзи так привык к плохим новостям, что невольно оторопел, когда снова услышал звонкий смех, заставивший резко повернуть голову. Тогда-то Лань Ванцзи и увидел восставшего из мёртвых Цзян Ваньиня вновь, поначалу даже не признав его: в чёрных одеждах, с пугающе короткой стрижкой, на которую было неловко смотреть, до жалости тощий и бледный — ничто из этого доселе не соответствовало описанию молодого господина Цзян. Лишь взгляд остался всё таким же цепким и расчётливым, но даже в нём было что-то иное. Что-то пугающе тёмное. Лишь годы выдержки и тренировок помогли Лань Ванцзи сохранить лицо и, склонив голову, вежливо поздороваться:       — Цзян Ваньинь.       Тот, очевидно, точно так же не ожидал увидеть Лань Ванцзи и не был рад встрече с ним — что было закономерно. Однако ответил он всё так же сдержанно и вежливо:       — Ханьгуан-цзюнь.       Возвращение Цзян Ваньиня к жизни окрылило Вэй Ина самым невероятным образом, и тот будто сам восстал из пепла сгоревших надежд. Лань Ванцзи был рад видеть успевшую забыться улыбку, однако не мог остановить себя на мысли, что с Цзян Ваньинем что-то было не так. Юноши не распространялись о том, где пропадал наследник ордена, пока его шисюн вершил восстание, как и не распространялись о том, как он вернулся в мир. Сам Цзян Ваньинь разговорчивостью не отличался, смеряя всех отстранённым и слегка загнанным взглядом, будто всегда ждал удара в спину. Лань Ванцзи не желал действовать ему на нервы, да и друзьями они никогда не являлись, поэтому он занимался привычным делом — тихо наблюдал со стороны, держа мысли при себе. Правила гласили не высказывать непрошенное мнение, ведь лишнее слово могло быть хуже продолжительного молчания. Тут Лань Ванцзи и Цзян Ваньинь сходились характерами целиком и полностью — большинство сокровенных мыслей они предпочитали держать в тайне от других. Тише едешь — меньше головной боли от непрошенных собеседников, хотя в случае с Вэй Ином это негласное правило дало сбой. Юноша всегда громко заявлял о себе миру, что раздражало в той же степени, в какой и восхищало. Лань Ванцзи был рад, что ему удалось воссоединиться с утерянным другом. Это привнесло бледный луч света во тьму военных дней. А в такие времена ничто не держит людей на ногах так, как надежда на лучшее будущее. И Вэй Усянь, теперь имея твёрдую опору рядом, был неостановим во всех смыслах. С тех пор их с Цзян Ваньинем имена мелькали везде. И тогда же Лань Ванцзи услышал шепотки о том, что Цзян Ваньинь повелевает мёртвыми.       Поначалу он не поверил слухам — не только из-за того, что так учили правила, но из-за того, что это звучало как полнейший абсурд. Цзян Ваньинь был тем, кто дал подзатыльник Вэй Усяню после того, как юноша навлёк на себя гнев учителя, предложив нарушить правило «трёх У». И теперь он сам являлся главным нарушителем? Лань Ванцзи отказывался верить в это до тех пор, пока брат не отправил его на подмогу силам Юньмэн Цзян в очередной раз — он делал это из добрых побуждений, заметив, что Лань Ванцзи негласно поддерживает амбиции Вэй Усяня. И увиденное повергло Второго Нефрита, образца чистоты помыслов, в шок. Наверно, это был единственный раз, когда лицо Лань Ванцзи предало его широко раскрытыми от неприкрытого удивления глазами и разомкнувшимися губами. Цзян Ваньинь выглядел как посланник самой смерти. В его будто бы почерневших глазах блестел лёд, а лицо было словно высечено из камня, когда он велел мёртвым идти в нападение. И больше всего удивил Вэй Усянь, с точно таким же выражением ледяной жестокости стоявший наготове отдать свой приказ и броситься в бой следом. Каким-то образом эти двое изменились до неузнаваемости, пока Лань Ванцзи пытался цепляться за осколки ушедшего прошлого, стирая пальцы в кровь от бесполезного усердия.       Когда он оказался тем, кто смотрит в чужие спины? В какой момент всё изменилось? Кем были люди перед ним? Кто был прав? Лань Ванцзи чувствовал себя потерянным. Со всех сторон звучали восхищения успехами основной ударной силы Юньмэн Цзян, и это ощущалось неправильным. Тёмный путь, которым шёл Цзян Ваньинь, был неправильным сам по себе. И почему-то Вэй Усянь поощрял его, позволяя своему шиди идти тропой разрушения и убитой человечности. Лань Ванцзи попытался донести это до него, но получил довольно жестокое возражение. Но куда больше напугал взгляд: Вэй Ин смотрел на него как на потенциального врага, способного нанести вред, хотя Лань Ванцзи не преследовал таких намерений. Не зная, что чувствовать по этому поводу, Лань Ванцзи обратился к единственному человеку, которому мог доверить свои самые сокровенные мысли.       — Как думаешь, то, что делает Цзян Ваньинь, неправильно? — спросил он у брата, задумчиво рассматривавшего карты и пометки на них.       Тот поднял взгляд, пару мгновений осмысливая внезапно прозвучавший вопрос. Ванцзи выглядел так, будто его что-то беспокоило, но обычно он предпочитал молчаливо искать ответы самостоятельно. Лань Сичэнь был несколько удивлён и хотел ответить достойно.       — Его действия неправильны в своей природе, и молодой господин Цзян полностью осознаёт ответственность, которую несёт. Я верю, что он не преследует злых намерений, — сказал осторожно, чтобы не прозвучать так, будто соглашался с бесчеловечными методами тёмного пути. Но лишь абсолютно глупый человек откажется признать, что методы эти были куда более действенными, чем любые другие, применяемые праведными заклинателями. Из кучки повстанцев, размахивающих флагом с громкими криками, Юньмэн Цзян превратились в силу, с которой считались и враги, и союзники. Лань Ванцзи сам это видел.       — Благодарю брата за ответ, — тихо сказал он, вновь углубившись в собственные раздумья о правильном и неправильном.       — Ванцзи, — позвал Лань Сичэнь, заставив юношу поднять голову. — На войне не всегда действия определяют человека. Мы с тобой тоже совершаем неправильные в своей природе вещи. Если ты запутался, прислушайся к тому, что говорит тебе сердце.       — Благодарю брата за совет, — с кивком сказал Лань Ванцзи, и Лань Сичэнь тепло улыбнулся. Он куда лучше разбирался в людях, и порой Лань Ванцзи казалось, что брат может видеть его насквозь. Это успокаивало, внушая уверенность, что он не останется непонятым, как часто бывало с другими.       Прислушавшись к себе, Лань Ванцзи не обнаружил отвращения к Цзян Ваньиню. Была смутная радость от того, что он жив и находится рядом с Вэй Ином, потому что последние дни одного сложно было представить без другого; было восхищение силой воли, c которой Цзян Ваньинь вступал в каждый бой, рисковавший стать его последним; было уважение к человеку, не боящемуся испачкать руки. Воспитанный бесконечным сводом правил, выгравированным на сердце, Лань Ванцзи бы так не сумел.       Шанс познакомиться — по-настоящему познакомиться — с Цзян Ваньинем представился уже после войны. Ордена активно занимались укреплением своих позиций, а Юньмэн Цзян был вынужден отстраиваться с нуля после того, как его сровняли с землёй. Им решительно не хватало рабочих рук, и Лань Ванцзи часто отправлялся в Пристань Лотоса для помощи с ночными охотами, посланный братом для укрепления дружеских связей (правда, сложно было сказать — между орденом или между самим Лань Ванцзи и главами этого ордена). Лань Сичэнь с лёгкой руки отпускал младшего брата, с улыбкой провожая в дорогу каждый раз. Лань Ванцзи был глубоко ему за это благодарен, потому что сам он не решился бы отпроситься в Юньмэн Цзян, не желая навязываться и не желая покидать клан в трудные часы. Однако стоило признать, что Пристани Лотоса (точнее, тому, что от неё осталось) приходилось в разы хуже.       Лань Ванцзи знал, что Вэй Усяню и Цзян Ваньиню пришлось сносить навсегда запятнанные кровью стены своими собственными руками, тем самым стирая память об умерших в их пределах. Он видел, что восстановление далось двум юношам, вскоре прозванным Двумя Лотосами, хуже, чем война. Строить — не разрушать. И порой созидание разрушало изнутри. Вэй Усянь старался не подавать виду и вёл себя характерно громко, но глубоко засевшие тени под глазами кричали об усталости. Цзян Ваньинь выглядел так, будто вовсе не возвращался из мёртвых. Лань Ванцзи, будучи воспитанным должным образом, не мог оставить нуждающихся в помощи без протянутой руки. Он не смущался тяжёлых работ, чем удивил Двух Лотосов, предположивших, что непорочный Второй Нефрит окажется выше грязной работы. Не боялся Лань Ванцзи грязи и пыли вопреки тому, что говорили слухи. Жизнь показала, что на грязной основе порой строится светлое будущее. Наличие тени показывает, что где-то есть свет, — как удачно заметил когда-то Вэй Ин. Лань Ванцзи возвращался к этой фразе каждый раз, когда смотрел на Цзян Ваньиня, потом и кровью отстраивавшего то, что у него отобрали. Лань Ванцзи вспоминал об этом каждый раз, когда видел, как Цзян Ваньинь опускается на колени, чтобы выслушать какого-то ребёнка, желающего поделиться своими мыслями; когда Цзян Ваньинь засыпал прямо за своим столом, и Вэй Усянь выносил его из кабинета на руках, подмигивая Лань Ванцзи, будто это был их общий секрет; когда Цзян Ваньинь скромно благодарил за помощь, будто бы стыдясь своей беспомощности. Он был всем тем, чем Лань Ванцзи восхищался, и решительно не являлся тем, чем Лань Ванцзи боялся его увидеть. Не было никаких сомнений в том, что они с Вэй Усянем построят великое будущее, и Лань Ванцзи был уверен в этом вопреки тому, что говорили другие, считавшие себя умудрёнными жизнью. Вместо их голосов Лань Ванцзи слушал собственное сердце.       В процессе он открыл для себя ещё одну интересную черту Цзян Ваньиня — несмотря на вспыльчивый характер и соревновательную натуру, тот был невероятно терпеливым, напоминая свою старшую сестру. Это контрастировало с характером Вэй Усяня, говорящего громко и обращающего всё внимание на себя. Лань Ванцзи часто молчал в его компании, играя роль внимательного слушателя. Рядом с Цзян Ваньинем он обнаружил, что может говорить. Лань Ванцзи ценил слова и их важность, поэтому предпочитал думать перед тем, как что-то сказать. Увы, пока он думал, нить мысли Вэй Усяня улетала куда-то совсем далеко, и комментарий терял свою актуальность. Цзян Ваньинь оказался иным — он видел, как Лань Ванцзи вертит слова в голове, и терпеливо ждал до тех пор, пока собеседник решится их произнести. Это было непривычно и в какой-то мере смущало — Лань Ванцзи далеко не сразу привык к пристальному, будто изучающему взгляду, но с любопытством склоненная набок голова вкупе с короткой стрижкой, часто встрёпанной ветром, заставляла Цзян Ваньиня походить на воинственную птицу. И Лань Ванцзи говорил с ним, к своему изумлению обнаружив, что дорожит этими неторопливыми беседами на возвышенные или даже бытовые темы.       Когда Цзян Ваньинь не повышал голос (как он почти всегда делал с Вэй Усянем), он звучал мягко и изящно, несмотря на проскакивающие по привычке острые слова. Его было приятно и интересно слушать ровно в такой же степени, как приятно было слушать Вэй Усяня. И если Вэй Усянь будто тянул Лань Ванцзи за собой, не давая и секунды на отдых, Цзян Ваньинь подстраивался под его неторопливый шаг и держался наравне, тем самым напоминая старшего брата. Они прекрасно дополняли друг друга и каким-то образом позволяли Лань Ванцзи оставаться собой, не нарушая правил для того, чтобы чувствовать себя свободным.       Именно это слово ассоциировалось у Лань Ванцзи с Пристанью Лотоса — «свобода». Вэй Усянь и Цзян Ваньинь сочетали в себе самые странные черты характера, что мог представить любой сторонний человек, но каким-то образом заставляли это выглядеть естественно. Большинство их адептов не были потомственными заклинателями и по большей части прибились к ордену от безысходности, найдя в нём укрытие и шанс на стабильную жизнь. При всём этом не оставалось сомнений в том, что с Юньмэн Цзян необходимо считаться. Ученики Цзян Ваньиня были дисциплинированы и всегда вежливо приветствовали Лань Ванцзи, стоило завидеть его вдалеке; простые люди охотно сотрудничали с немногочисленными заклинателями, а те в свою очередь так же охотно помогали в «низких» по мнению совершенствующихся работах. Лань Ванцзи был поражён тем, насколько это выходило за рамки его понимания, но всё равно каким-то образом работало. Он охотно делился своими впечатлениями с братом, слушавшим их с тёплой улыбкой, тихо радуясь, что у Лань Ванцзи получилось завести друзей. А вместе с этим младший брат стал надёжным источником информации, ведь он никогда не стал бы врать и преувеличивать. Его полёты в Юньмэн имели свою ценность, помимо дипломатической. Лань Сичэнь готов был это поддерживать.       Огромным толчком в отношении Лань Сичэня к Двум Лотосам Юньмэн Цзян стало слушанье в Ланьлин Цзинь. К сожалению, Лань Ванцзи не смог присутствовать на месте, так как помогал дяде в ордене, замещая брата на посту. Но он с неподдельным интересом слушал о том, как Цзян Ваньинь и Вэй Усянь защищали тех, на чьи головы когда-то охотились. Лань Ванцзи собственными глазами видел, как глубоко ненависть к клану Вэнь въелась в сердца юношей, и он был поражён их самоотверженным решением. Когда через некоторое время поступило предложение помочь Юньмэн Цзян с ночной охотой (Лань Ванцзи периодически помогал Цзян Ваньиню водить небольшие группы молодых учеников на их первые охоты), Второй Нефрит вцепился в него всеми руками, проявив небывалый энтузиазм, и сразу же сорвался в дорогу. Каково же было его удивление, когда по прибытии он обнаружил Вэй Усяня играющим с маленьким ребёнком. Лань Ванцзи ответственно выучил лица всех юных адептов Юньмэн Цзян, но этого мальчика он не помнил.       Заметив незваного гостя, ребёнок пискнул и попытался спрятаться, чем удивил Вэй Усяня, заставив поднять брови. Проследив за линией взгляда, он увидел Лань Ванцзи и тут же расплылся в своей извечной улыбке.       — Лань Чжань! Не ожидал, что ты прибудешь так скоро, мы ждали тебя дня через два. Раз так получилось, познакомься — это А-Юань, — сказал Вэй Усянь, указав на вцепившегося в его воротник и спрятавшего лицо в изгибе шеи мальчика. Подняв ребёнка на руки, обратился к нему тише и спокойнее, чем обычно: — Не бойся, этот человек выглядит страшно, но на самом деле он хороший. Это наш с Цзян Чэном друг — Лань Чжань.       Мальчик тут же оторвал голову от чужой шеи и осторожно оглянулся, пристально смотря на незнакомца в сияющих белых одеждах. Неожиданно за спиной Вэй Усяня появился Цзян Ваньинь, наградив шисюна щедрым подзатыльником, от которого тот даже не скривился.       — Ты чему ребёнка учишь? А-Юань, повторяй: Ханьгуан-цзюнь, — строго сказал он, после чего кивнул в знак приветствия. Лань Ванцзи, завороженный происходящим, кивнул в ответ.       — Ханьгуан-цзюнь, — послушно повторил мальчик. Цзян Ваньинь важно кивнул, а Вэй Усянь усадил мальчика на бедро, потрепав по волосам освободившейся рукой. — Друг?       — Друг, — уверенно подтвердил Цзян Ваньинь. — Иди поздоровайся.       Мальчик тут же принялся ёрзать, просясь на землю, и Вэй Усянь охотно отпустил его, позволив подбежать к Лань Ванцзи и обнять за ногу, совершенно ошарашив последнего.       — А-Юань, как бабушка учила представляться? — всё тем же строгим тоном сделал замечание Цзян Ваньинь, и мальчик тут же встрепенулся, отскочив. Он чинно поклонился, обхватив кулак ладонью.       — Приветствую Ханьгуан-цзюня, меня зовут А-Юань, — сказал он важно и тут же расплылся в улыбке, напоминавшей о Вэй Усяне.       — Прошу прощения, он обнимает за ногу всех, с кем хочет подружиться, — сказал Цзян Ваньинь, звуча так, будто был вынужден произносить это не в первый раз.       — Ничего страшного. Приятно познакомиться, — сказал Лань Ванцзи, приподняв уголки губ в дружелюбной улыбке, желая произвести хорошее первое впечатление. А-Юань рассматривал его во все глаза.       — Ханьгуан-цзюнь красивый, — сказал он завороженно.       Лицо Лань Ванцзи вытянулось, а Вэй Усянь засмеялся так, что это можно было услышать на другом конце Пристани Лотоса. Цзян Ваньинь тоже едва сдерживал улыбку.       — Благодарю, — всё же ответил Лань Ванцзи. Мальчик улыбнулся ему и побежал обнимать Цзян Ваньиня за ногу, явно привыкнув к этому.       — Я отведу А-Юаня обратно, а вы пока пройдите в мой кабинет, чтобы мы могли обсудить детали, — сказал Цзян Ваньинь, после чего взял ребёнка за руку отработанным движением и повёл в неизвестном направлении. Целью их встречи было обсуждение маршрута группы, которую должен был повести за собой Лань Ванцзи, играя роль приглашённого учителя инкогнито. Ученики хорошо слушались его, следя за каждым словом. Этим они мало чем отличались от адептов Гусу Лань, разве что шуметь начинали сразу же, как только получали волю. Чувствовалось влияние Вэй Усяня. Но сейчас мысли гостя были заняты таинственным мальчиком.       Похоже, вопрос ясно читался на лице Лань Ванцзи, потому что Вэй Усянь ответил наперёд:       — Его фамилия Вэнь. Он один из тех, кого привёл Цзян Чэн.       Лань Ванцзи кивнул с пониманием.       — Похоже, он привязался к вам, — заметил осторожно.       — Это вполне взаимно, — со смешком ответил Вэй Усянь. — Как видишь, А-Юань умеет захватывать сердца.       С этим сложно было поспорить. С тех пор Лань Ванцзи довольно часто замечал ребёнка в компании кого-то из адептов или одного из Двух Лотосов. Тот довольно хорошо адаптировался в обществе и прижился в Пристани Лотоса, сочтя её своим неизменным домом. Он всегда радовался приходу Лань Ванцзи со всей детской искренностью, сражавшей наповал, и Лань Ванцзи сам не заметил, как привык к этому мальчику, пав жертвой его чар. А-Юань рос у него на глазах, и Лань Ванцзи, наверно, был удивлён меньше всех, когда со взрослым именем мальчик получил фамилию «Цзян» и был признан наследником ордена. Не первый год наблюдая за ним, Лань Ванцзи мог авторитетно заявить, что это было закономерное и справедливое решение. А-Юань легко начал называть своих опекунов отцами, не боясь заявить об этом миру. В нём сочетались черты обоих Лотосов в идеальной пропорции, но в то же время мальчика никогда не лишали контакта с семьёй по крови. И это была ещё одна любопытная деталь в жизни Пристани Лотоса: люди Вэнь получили шанс на новую жизнь, участвуя в быту коренных жителей. Лань Ванцзи познакомился с Вэнь Цин, когда ответственно привёл одного из адептов в больничное крыло — тот подвернул ногу на ночной охоте. Когда женщина представилась, Лань Ванцзи ничем не выдал своего удивления и точно так же вежливо представился в ответ. Судя по пристальному взгляду, чем-то напоминающему о Цзян Ваньине, он прошёл какую-то негласную проверку. Приятная новость, стоило полагать.       Вторым знакомством стал Вэнь-лаоши, упоминания о котором время от времени доносились до ушей Второго Нефрита. Он не решался совать нос в чужие дела, поэтому терпеливо ждал случая, и тот представился со временем. Цзян Ваньинь представил Лань Ванцзи скромного на вид юношу, неловко теребившего рукава форменных фиолетовых одежд, будто ему неловко было носить их.       — Это Вэнь Цюнлинь — наш учитель по стрельбе, основам медицины. И абсолютный профан по части наказаний. Может, ты научишь его паре полезных вещей, чтобы он наконец перестал щадить этих сорванцов, — сказал он, снисходительно положив руку на плечо покрасневшему до корней волос юноше.       — Г-глава Цзян! — возмущённо воскликнул тот, звуча не шибко уверенно.       — Успокойся, я всего лишь шучу. Но наказания оставлю Вэй Усяню, пусть развлекается. Это Ханьгуан-цзюнь — наш гость и неофициальный приглашённый учитель, задающий ученикам трёпку, когда ему нечего делать, а заняться чем-то надо. Вы будете пересекаться время от времени, — сказал он и добавил, обращаясь уже ко второму господину Лань: — Не советую обижать этого молодого господина, Вэнь Цин — его старшая сестра. И поверь мне: ты не хочешь знакомиться с её иглами.       У Цзян Ваньиня был очевидный талант представлять друг другу людей в неформальной обстановке, и не то чтобы он был неправ. Лань Ванцзи действительно помогал тренировать учеников, когда не отправлялся с ними на ночные охоты (теперь уже совместными с адептами Гусу Лань группами, закреплявшими партнёрство между орденами. Неожиданно больше всего энтузиазма проявляли именно ученики Гусу Лань: в будущем Лань Цзинъи плешь проест в голове Лань Ванцзи вопросами о том, будет ли сын Двух Лотосов участвовать в охоте). Юные заклинатели были в восторге от шанса получить урок от самого Ханьгуан-цзюня, а Лань Ванцзи, по словам Вэй Усяня, нагло купался в лучах украденной славы. Хотя не похоже, что хоть что-то было способно подорвать авторитет Двух Лотосов.       После этого знакомства Лань Ванцзи получил негласное разрешение наблюдать за Вэнь Цюнлинем. Тот был довольно интересным человеком: он был негромкий и неконфликтный по своей натуре, но довольно профессиональный и серьёзный, когда доходило до дела. С учениками он поддерживал скорее дружеские отношения, будучи с ними на короткой ноге, что несколько отличалось от подхода Двух Лотосов, имевших скорее родительский вид, чем дружеский.       Обладая столь располагающим характером, Вэнь Цюнлинь закономерно нравился людям. Цзян Ваньинь, несмотря на довольно насмешливые комментарии, уважительно относился к нему и рекомендовал как хорошего стрелка и наставника. Несмотря на различие подходов в обучении (где Цзян Ваньинь орудовал кнутом, а Вэнь Цюнлинь пряником), они хорошо работали вместе и явно положительно относились друг к другу. Жаль, Лань Ванцзи не знал, как всё к этому пришло, — что-то подсказывало ему, что за этим крылась целая история. От Вэй Усяня он узнал, что именно тот порекомендовал Вэнь Цюнлиня на его нынешнюю должность, а уже потом Цзян Ваньинь подробно занимался вопросом трудоустройства приглашённого наставника. Вэнь Цюнлинь выглядел довольно естественно на своём месте, и Лань Ванцзи не мог не отметить его старательный подход к своему делу — юноша явно был учителем по призванию, и лишь кроткий характер когда-то стоял у него на пути.       Заметив однажды, что Лань Ванцзи стоит на границе тренировочного поля, Вэнь Цюнлинь, только отпустивший учеников (благодаря которым и узнал, что Лань Ванцзи находится здесь), поспешил поздороваться:       — Х-ханьгуан-цзюнь! Прошу прощения, не заметил Вас раньше. Вам что-то нужно? — он звучал взволнованно, что было довольно привычной реакцией на Лань Ванцзи. Непривычно было наблюдать её в пределах Пристани Лотоса.       — Я просто решил понаблюдать. Надеюсь, не помешал, — сдержанно ответил он.       — Вовсе нет. Как я сказал, я Вас даже не заметил, пока дети не начали здороваться, — с неловким смешком ответил Вэнь Цюнлинь.       — Вы были очень увлечены процессом.       — Есть немного. Я стараюсь сосредоточиться на деле, чтобы поменьше заикаться перед детьми. Молодой господин Вэй шутит, что они чувствуют страх.       Лань Ванцзи хмыкнул. Звучало похоже на Вэй Ина.       — Цзян Ваньинь хорошо отзывается о Ваших преподавательских навыках, — заметил он, желая поддержать разговор. Вэнь Цюнлинь выглядел напряжённым, будто желал сбежать или провалиться сквозь землю.       От услышанного глаза юноши загорелись.       — Правда? — спросил он с надеждой, после чего одёрнул себя. — Прошу прощения, разумеется, меня не держали бы на этом месте, если бы я не справлялся.       — Всё в порядке. Могу ли я наблюдать за Вашими уроками время от времени? В своём ордене я тоже работаю с детьми.       Вэнь Цюнлинь был озадачен этим вопросом, но не заставил долго ждать с ответом.       — Разумеется. Большая честь для меня, — сказал он, и Лань Ванцзи наконец позволил ему сбежать. После общения с полными уверенности Двумя Лотосами такой диалог был… интересной сменой обстановки.       Так началось ещё одно необычное знакомство с очередным членом всё растущего семейства Цзян. Стоило признать, изначально Лань Ванцзи был мотивирован желанием собственными глазами увидеть то, как Вэнь смог влиться в общество Юньмэн Цзян, учитывая сложное прошлое и множество случившегося между двумя кланами. Цзян Ваньинь и Вэй Усянь очевидно приложили немало усилий для того, чтобы новый ритм жизни наладился как можно проще и как можно скорее.       Лань Ванцзи, как и обещал, время от времени посещал занятия Вэнь Цюнлиня, как он порой наблюдал за занятиями Цзян Ваньиня и Вэй Усяня, заинтересованный их отличающимся стилем подачи информации. Вэнь Цюнлинь приветствовал своего гостя и старался держаться достойно. Понадобилось время, чтобы он перестал зажиматься и видеть в суровом на вид Ханьгуан-цзюне (которого уже научились не бояться даже дети) угрозу. Лань Ванцзи удавалось раскрепощать собеседника диалогами по теме, в которой тот явно был силён — работа с детьми. Вэнь Цюнлинь проявлял особый энтузиазм, делясь своими наблюдениями так активно, что со временем переставал заикаться. Во время разговора, теряясь в мыслях, он начинал бурно жестикулировать, время от времени одёргивая себя. Однажды, по солнцу заметив, что их разговор (в большинстве состоящий из монологов Вэнь Цюнлиня) затянулся неприлично долго, юноша поспешил извиниться:       — Прошу прощения за то, что задержал вас.       — Ничего страшного, — уже привычно ответил Лань Ванцзи. Изогнув губы в дружелюбной улыбке, добавил: — Вас очень интересно слушать.       Лицо Вэнь Цюнлиня порозовело, и он сжал рукава своих одежд. Он чем-то напоминал напуганного кролика, и столь тёплые ассоциации не могли не растопить сердце неприступного Второго Нефрита.       — Спасиб-бо, мне тоже очень приятно говорить с Вами, — сбивчиво пробормотал в ответ. Лань Ванцзи посчитал это милым, и в этот раз улыбка на лице не была даже натянутой. — Если Вы не против, мы могли бы поговорить не на тренировочной площадке?       Удивлённый неожиданно проявленной инициативе, Лань Ванцзи просто не мог отказаться. Всё-таки в Гусу Лань нельзя было врать, и он не слукавил, когда сказал, что Вэнь Цюнлинь был приятным собеседником.       Когда закончились все занятия, они решили выбраться в одну из ближайших чайных, построенную одной из первых после восстановления Пристани Лотоса. Вэнь Цюнлинь осторожно поинтересовался тем, как проходит обучение в Гусу Лань. Ему доводилось бывать там в качестве приглашённого ученика (с подачи сестры), однако Вэнь Цюнлинь был заинтересован работой учителя и всё той же разницей в подходах. Лань Ванцзи всё так же старательно подбирал слова и к своему удивлению обнаружил, что Вэнь Цюнлинь ждёт его так же терпеливо, как и Цзян Ваньинь. Только он ещё и активно кивал, желая всем своим видом продемонстрировать внимание. Это было по-своему мило. Каким-то образом беседа из сугубо деловой перешла в бытовую, и Вэнь Цюнлинь прикрыл рот ладонью, когда Лань Ванцзи обмолвился о кроликах, живущих на заднем склоне горы.       — Я думал, в Гусу Лань нельзя заводить питомцев, — сказал он, и Лань Ванцзи изумился тем, что собеседник помнил это правило.       — Они не питомцы, они просто там живут, — ответил он уверенно.       Губы Вэнь Цюнлиня растянулись в знающей улыбке, какую порой демонстрировал Цзян Ваньинь, когда молчаливо подмечал, что Лань Ванцзи уклоняется от своих же правил. Кончики ушей Лань Ванцзи нагрелись, надёжно спрятанные за волосами.       — Разумеется. Прошу прощения за недопонимание. Думаю, А-Юань был бы рад их увидеть. Мне самому не доводилось трогать живых кроликов, но они выглядят мягкими и пушистыми, — сказал Вэнь Цюнлинь. Очевидно, под «А-Юань» он подразумевал и себя тоже. Интересно, был ли способ пригласить его в Облачные Глубины официально… Лань Ванцзи отмёл эту мысль до лучших времён. Их знакомство с Вэнь Цюнлинем было слишком коротким для подобных действий, и Лань Ванцзи не хотел навязывать свою компанию.       С кроликов перескочили обратно на быт, а с быта на свободное времяпровождение. Пока Лань Ванцзи не метался между двумя орденами, он любил писать музыку и читать книги. Вэнь Цюнлинь, имевший ограниченную свободу, тоже находил отраду в чтении — так они начали обмениваться рекомендациями. Это был самый длинный разговор с первой их встречи. Лань Ванцзи тайно надеялся, что он не будет последним. Вэнь Цюнлинь был прекрасным человеком с интересными мыслями, целиком и полностью ломая стереотип о том, что фамилия определяет человека, — и Лань Ванцзи хотел узнать его лучше. Он хотел рассказать брату про Вэнь Цюнлиня и то, как люди клана Вэнь влились в жизнь Пристани Лотоса стараниями её хозяев. Это было завораживающе. Цзян Ваньинь и Вэй Усянь творили невозможное.       Понадобилось время, чтобы Лань Ванцзи таки решился на разговор. Брат слушал Лань Ванцзи с неизменной улыбкой и тёплым взглядом. Он упомянул, что при последней встрече Цзян Ваньинь обмолвился о том, что желал бы отправить Цзян Хэбиня в Гусу Лань, когда тот достаточно подрастёт, чтобы хорошо адаптироваться. Лань Сичэнь поинтересовался мнением младшего брата по этому поводу. Лань Ванцзи честно сказал, что Цзян Хэбинь воспитанный и смышлёный ребёнок, обладающий хорошим потенциалом к развитию. Основы совершенствования давались ему легко под чутким надзором приёмных родителей. Не удержавшись, Лань Ванцзи упомянул и об общем потенциале адептов Юньмэн Цзян, заметив, что они хорошо адаптируются к разным методам обучения, включая методы учителей из других орденов. Услышав это, Лань Сичэнь слегка нахмурился.       — Не хочу строить необоснованных предположений, Ванцзи, но… ты тренируешь их? — спросил он.       Лань Ванцзи пожал плечами.       — В отрезок времени перед ночными охотами и после, когда нечего делать, а заняться чем-то надо, Цзян Ваньинь и Вэй Ин позволяют мне это делать. Говорят, что детям полезно сбыть излишек энергии и сменить обстановку, — ответил он совершенно уверенно и спокойно. Разумеется, обмен опытом не всегда останавливался на совместных ночных охотах, и брат это знал.       Лань Сичэнь действительно знал — он просто не мог привыкнуть к тому, как с годами изменилось мышление Ванцзи. Это сказалось даже на его стиле преподавания: теперь ученики могли оставаться после занятий, чтобы задать вопрос не по теме и узнать что-то новое для себя, не ища ответ исключительно в библиотеке. Ванцзи начал учить детей тем мелодиям, что писал сам, перестав прятать их за семью замками. Жизнь в Юньмэн Цзян меняла его, но это были неплохие изменения. Всё-таки не все перемены значили разрушения, и это было тем, чему Лань Сичэня научили Два Лотоса Юньмэн Цзян.       — Брат, правильно ли чувствовать себя дома в двух местах? — неожиданно спросил юноша, озадачив Лань Сичэня. Тот задумался, старательно формулируя ответ.       — Если твоё сердце достаточно большое, чтобы его хватило на два места, не вижу в этом никаких проблем. Я рад, что ты нашёл себя, Ванцзи, — честно сказал он. Лань Ванцзи кивнул, запомнив эти слова, чтобы подумать над ними позже, а тем временем поинтересовался тем, как идут дела у самого брата. Тот выглядел более расслабленным: похоже, напряжение между Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо наконец начало постепенно спадать. Это иронично совпало с ухудшением здоровья Цзинь Гуаншаня, будто бы тот наконец ослабил хватку на своём недавно признанном сыне.       Лань Сичэнь охотно поделился своими мыслями и надеждами, что со временем всё наладится. Его слова возымеют силу через несколько лет, когда после смерти Цзинь Гуаншаня его тень наконец перестанет нависать над Цзинь Гуанъяо, и тот таки сумеет наладить отношения с Не Минцзюэ, долго находившиеся на грани. Но сейчас можно было лишь надеяться.       Когда Лань Ванцзи вернулся (уже даже не прибыл — вернулся) в Пристань Лотоса, Вэй Усянь подловил его прямо на дороге к гостевым покоям (уже негласно считающимся личными) и привычно закинул руку на плечо.       — Мне тут птичка напела, — стало быть, имя ей Цзян Ваньинь или Цзян Хэбинь, — что ты посягаешь на одного из моих бесценных учителей.       А вот это был вопрос с подвохом, потому что общение Вэнь Цюнлиня и Лань Ванцзи не было тайной, и лишь по воле случая они не попадались на глаза Вэй Усяню. И всё же Лань Ванцзи невольно смутился — он не планировал прятаться, и чудом было то, что Вэй Усянь сам ничего не заметил. Хотя он имел свойство быть недальновидным в некоторых элементарных вещах.       Повернув голову и увидев покрасневшие кончики ушей, Вэй Усянь вытянулся в лице.       — Ой-вэй, а вот это уже интересно, — воскликнул он, заставив непробиваемого Ханьгуан-цзюня скривиться. — Расскажи мне всё, Лань Чжань.       — Нечего рассказывать, — ответил тот и дёрнул плечом, сбрасывая чужую руку.       — Ну же, не будь таким жестоким. Я умру от любопытства! Или пойду допрашивать Вэнь Нина, а он умрёт со стыда. Сам подумай: ваш роман оборвётся, так и не начавшись!       — Вэй Ин! — воскликнул Лань Ванцзи, надеясь одним именем передать всё своё раздражение.       — У кого тут роман? — раздался голос со стороны, и к ним подошёл Цзян Ваньинь. Судя по отсутствию пары слоёв одежды и каплям пота, он вернулся с тренировочного поля, где вёл утренние занятия.       — Цзян Чэн, ты не поверишь!.. — драматично начал вещать Вэй Усянь и… внезапно для самого же себя замолчал не в силах разомкнуть губы. Румянец Лань Ванцзи перекинулся на щёки, а невозмутимая маска осыпалась в пыль, несмотря на все усилия её удержать, сопровождающиеся нахмуренными в концентрации бровями.       Цзян Ваньинь присвистнул, однако тему развивать не стал, не желая пасть жертвой одного из самых опасных, по мнению Вэй Усяня и других болтливых учеников, заклинания. Приподняв брови, он глянул на Лань Ванцзи.       «Поговорим позже?» — читалось на лице.       Лань Ванцзи кивнул, ответив таким же молчаливым «спасибо». И всё это пока Вэй Усянь усиленно мычал и ощупывал свои губы. Он уже отвык от этого заклинания. Лань Ванцзи не стал его снимать, за что заслужил своё молчаливое «спасибо» от Цзян Ваньиня, сгрёбшего партнёра в охапку и утащившего работать над письмами — благо, те не требовали использования устной речи. Лань Ванцзи, будучи словно в тумане, направился куда глаза глядят, желая немного остыть. Ноги сами принесли его к одному из стрельбищ, где Вэнь Цюнлинь усиленно готовился к занятию.       — Ханьгуан-цзюнь, — поприветствовал тот с тёплой улыбкой, предназначавшейся специально для этого гостя. Лань Ванцзи кивнул, застыв статуей. К сожалению, отступать было поздно, и Вэнь Цюнлинь нахмурился, подходя ближе. — Всё в порядке? У Вас лицо красное. Я могу отвести Вас к сестре. Вы, наверно, уже знакомы, но она прекрасный лекарь и лично занимается болезнями главы Цзян.       — Не стоит, — выдавил из себя Лань Ванцзи, чувствуя, как начинает краснеть с новой силой.       — Может, тогда отменим нашу сегодняшнюю встречу, чтобы Вы отдохнули? Всё-таки завтра Вы поведёте учеников на ночную охоту…       — Нет! — воскликнул Лань Ванцзи, чем удивил их обоих. Теперь горел он уже от стыда, ведь нарушил правило и перебил человека. В голове был полный бардак. — Я очень… ждал этой встречи.       По крайне мере, теперь лицо Вэнь Цюнлиня имело идентичный яркий оттенок. Заикнувшись, он вспомнил и сообщил, что срочно должен готовиться к занятию, тем самым дав им обоим шанс на побег. Лань Ванцзи решил запереться в своих покоях до самого вечера, чтобы восстановить самообладание, потому что сложно слушать сердце, когда оно само не может наладить собственный ритм. Это были новые для него чувства, совершенно непонятные, но он не только не собирался бежать, но и был готов броситься навстречу неизвестности. Юньмэн Цзян действительно изменил Лань Ванцзи, и это не было плохо. Слушая тихую песню волн, которую уже давно пытался положить на струны, и отдалённые голоса детей и взрослых, Лань Ванцзи чувствовал себя свободным. Звучало как хорошее название для песни, которую он когда-нибудь надеялся закончить.