* * *
Я домыла полы, аккуратно убрала ведро и тряпку в чулан и посмотрела на настенные часы. До вечернего аппеля ещё полчаса. Доктор уже свалил, так что я вполне могу немного побездельничать. Я небрежно пролистала тетрадку, оставленную Аней, и отложила. Если всё пройдёт так, как я думаю, немецкий мне ни к чему. А если нет? Не хочу даже думать об этом, иначе точно поеду кукухой. Лучше буду думать, что делать со своей реальной жизнью. Макс… Идеальных браков, наверное, не бывает, но мы вполне мирно прожили четыре года. У нас были общие друзья, интересы. Правда он настаивал, что не стоит торопиться с детьми, но тут я с ним была согласна. Мне как раз недавно пообещали повышение, и уходить в декрет было бы некстати. — Что значит, тебя сегодня не ждать? — Оль, я поживу немного в маминой квартире. Мне нужно многое обдумать. — То есть ты бросаешь меня, да ещё и по телефону? — Не бросаю, я пытаюсь понять, чего хочу от этой жизни. Мне скоро тридцать, и я вдруг понял, что пройдёт ещё несколько лет, и мы превратимся в скучную пару: сопливые дети, дача твоей мамы, ремонт, на который пытаешься копить несколько месяцев… А ведь когда-то мы мечтали путешествовать по миру… — Чтобы путешествовать по миру, нужно иметь стабильную работу. Сколько мест ты поменял за последний год? — Я хочу, чтобы меня ценили, а не использовали за копеечную зарплату. — Не сказала бы, что в «Интегре» была копеечная зарплата. — Ты рассуждаешь как моя мама. — Но это же естественно, что мы взрослеем и становимся более серьёзными, чем в двадцать лет. — В этом и проблема. Я не хочу становиться скучным обывателем, которого волнует размер пенсии и где дешевле купить по акции пару кило гречки, понимаешь? — Понимаю. Вот только не понимаю, как ты собираешься оставаться вечно молодым, расставшись со мной, а так всё ок. — Оль, я знаю, это жёстко, но честнее сказать, что чувствуешь, чем годами жить, замалчивая проблемы. Ты хорошая, дело не в тебе. — Конечно, не во мне! Не знаю… Удерживать кого-то рядом с помощью всяких уловок… Ну, такое себе. Может, конечно, это пресловутый кризис среднего возраста, и он как ни в чём ни бывало вернётся через пару дней. А если он ушёл не от меня, а к кому-то? Смогу ли я простить измену? — Вот ты где! Я вздрогнула, услышав скрип двери. — Уже ухожу, — я неприязненно покосилась на Василия. — Не так быстро, — он загородил проход. — Смотри, что я тебе принёс. Он достал из кармана пол-буханки хлеба. Нет уж, спасибо, я лучше ещё посижу на диете. — Мне ничего от тебя не нужно, — я попыталась протиснуться мимо него. — Что ж ты такая непонятливая? — я вскрикнула, почувствовав, как грубые руки вцепились в мои плечи. — Так и продолжаешь воротить нос? — Отвали! — рванулась я. — Думаешь, кому-то есть дело до твоих криков? — он перехватил в жёстком обхвате мою шею и потащил к кладовке, не обращая внимания на попытки отбиться. — Давай, будь паинькой, а то ведь я и осерчать могу, и у тебя найдут украденные склянки, или десяток свидетелей подтвердит, что ты подбивала на побег других заключённых. Меня накрыла настоящая паника. Мало того, что угрозы он озвучил нешуточные, так ещё и вот-вот реально изнасилует. — Пусти! — я вцепилась зубами в душащую меня руку. — Не понимаешь по-хорошему? Мне прилетел удар под дых, и я беспомощно повисла в его руках. Боль острыми иглами расползалась изнутри, каждый осторожный вздох давался с трудом. Из последних сил я пнула его, попав в колено. — Ах ты, дрянь! — мою щёку обжёг хлёсткий удар. — Was ist los? Василий тут же отпихнул меня, и я, не удержавшись, тяжело осела на пол. Тилике нахмурился и требовательно повторил свой вопрос. — Herr Hauptsturmführer, diese Strafgefangene… Wahrscheinlich hat sie Medikamente gestohlen. Ich habe sie neben dem Schrank gesehen, — интересно, этот мудак пытается сейчас убедить его, что это у нас прелюдия такая? — Wir finden es gleich heraus, — Тилике подошёл и мягко сказал: — Steh auf. Простейшие слова я с горем пополам понимала, так что кое-как поднялась, скривившись от боли. Хотя бы ребро не сломал. Вроде щуплый гад, а двинул будь здоров. Тилике аккуратно стал прощупывать мои карманы, и до меня резко дошло, что Василий, пытаясь оправдаться, меня слил. Я в очередной раз возблагодарила свою интуицию, которая, сука, почти никогда не ошибалась. Пусть обыскивает сколько угодно! Моя совесть чиста. Тилике раздражённо повернулся к Василию и разразился целой тирадой. Я бы, может, и поняла хоть что-то, если бы он говорил помедленнее, но суть в принципе понятна. Если уж тебе доверили помогать поддерживать порядок в лагере — не косячь. Во всяком случае, избивать и калечить заключённых, которые ещё могут пригодиться великому Рейху, не есть гут. Василий втянул голову в плечи, суетливо залопотал что-то и после короткой команды ретировался. Я застыла у двери, чувствуя себя по-идиотски. Вроде как сваливать без разрешения тут нельзя. — Tut es dir weh? Я медленно подняла глаза. Наверное, нужно что-то ответить, но от шока я забыла то немногое, что Аня успела вбить мне в голову. Интересно, он вмешался, лишь потому что заключенным не положено нарушать заведённый порядок или чисто по-человечески стало меня жаль? Ну, есть только один способ это проверить. Поскольку это, скорее всего, мой последний вечер здесь, можно смело чудесить. Я никогда раньше не делала те самые «первые шаги», но, видимо, бредовая атмосфера местной реальности потихоньку действует даже на самые трезвые головы. Тилике терпеливо ждал ответ, и я медленно шагнула ближе. Зацепившись о перевернутую табуретку, я едва не грохнулась ему под ноги. — Vorsicht, — Тилике перехватил меня за предплечье, спасая от нового падения. Я потянулась, переместив ладонь на его затылок. В карих глазах промелькнуло удивление, но, однако, он не отстранился, когда я медленно коснулась его губ. Интересно, ему противно из-за того, что его целует славняка? Или он не привык, чтобы девушки проявляли инициативу? А может, вообще не умеет целоваться? Додумать мысль я не успела. Тилике вышел из коматоза. Аллилуйя! Прижал меня ближе и, перехватив инициативу, углубил поцелуй. Довольно целомудренный, к слову сказать. Несмотря на абсурдность ситуации, в душе шевельнулось что-то похожее на то окрыляющее ощущение, когда тебе шестнадцать и ты первый раз целуешься, в душе обмирая. Что будет дальше? Горячая рука несмело скользнула по моим лопаткам к пояснице, прижимая ещё ближе… а затем всё резко кончилось. Волшебства не существует, и даже в вымышленной реальности существуют свои законы. Может быть, я и понравилась ему, но не настолько, чтобы разом отбросить все идейные соображения, которые годами вбивали в голову. Бедняга сейчас пребывал в таком раздрае, словно изменил с десятком стриптизёрш любимой жене. Пулей вылетел за дверь, затем вернулся и взволнованно пробормотал: — Verstehst du doch, dass… dass es nicht möglich ist? Und es wird nicht mehr wiederholt. Честно говоря, я мало что поняла из этой сумбурной речи, но тут смело можно читать по эмоциям. Вах, вах, мы согрешили, это была ошибка, забудь меня как можно быстрее. Да не парься ты так. Не буду я преследовать тебя в тёмных коридорах, хватая за задницу со зловещим шёпотом: «Стань моим, красавчик».***
— Что с тобой? Я смотрю, Анька вся на нервяке. Вон как дрожат пальцы, пуговицу расстегнуть нормально не может. — Что-то случилось? Я-то прекрасно знаю, в чём дело, но интересно, что она ответит. Аня поколебалась и тихо сказала: — Завтра наши выходят на полигон. Ягер ставит против них своих курсантов. Да ладно, Ивушкин там уже на низком старте по маршруту к границе. Но это я знаю, что всё пройдёт как по маслу, а она ясное дело психует. Я поборола порыв успокоить, рассказав, что точно знаю, как должно всё пройти. Нет, не буду ни во что вмешиваться. Обычно попаданцы раскалываются сразу же, выбалтывая всё, что знают о будущем, и вводя в шок народ, а смысл? Всегда ненавидела тех, кто кидает жирные спойлеры к… да к чему угодно! По этой же причине никогда не ходила к гадалкам и чародейкам, обещающим предсказать будущее. — Ты же сама говорила, что они так просто не сдадутся, — по умолчанию мы обе делали вид, что я не в курсе стыренных снарядов. — Да, — всхлипнула Аня. — Надо надеяться на лучшее, иначе в этом аду не выжить, — она неожиданно обняла меня. — Спасибо, что ничего не сказала Ягеру. Ах ты, шпионка на минималках. Всё-таки подслушивала, о чём мы тогда беседовали. — Да ладно. Даже если попал в дерьмо, нужно помогать ближнему, — я покосилась на наших соседок. В глазах Ани мелькнуло что-то похожее на вину. — Постарайся уехать отсюда, — прошептала она. — Ягер по крайней мере не жесток с женщинами, а здесь тебе не дадут жизни. Это да, Василий рано или поздно выполнит свою угрозу, грамотно подставив меня, или выберет момент, снова попытавшись изнасиловать. Так что, если бы я реально оказалась сейчас в сорок четвёртом, предложение герра Ягера было бы просто манной небесной. Хотя я была уверена, что этот день здесь последний, накрывало меня знатно. Утро и половина дня тянулись как резина, а я как назло не имела права ни на шаг отойти из лазарета. Меня терзали странные чувства. Наверное, этот сон был дан мне, чтобы кое-что переосмыслить. Я ведь взрослый адекватный человек и выросла на военных фильмах ещё того поколения, читала столько литературы и на тебе — переклинило. В моих фанфиках почти всегда побеждал Клаус. Они с Тилике обыгрывались эдакими секси-мэнами, а реальность… Вот она! Эти «милашки» хладнокровно считали нас русских людьми второго сорта, используя в своих целях. Как можно было топить за их победу? Каждый день я видела сотни измождённых голодных советских бойцов и, пожалуй, впервые искренне пожелала Ивушкину победы. Ягеру я, впрочем, смерти не желала. Он действительно не такое исчадие ада, как тот же Гримм, и лично мне ничего плохого не сделал. «Ага, просто не успел», — хохотнул внутренний голос. Но тут действительно без вариантов. Он же как хищник до конца бы преследовал пацанов и покрошил бы их в капусту. Так же как в России — безжалостно пёр со своими танками, раскатывая тонким слоем всё, что попадается на пути: деревни, людей… — Скорее! — меня вырвал из раздумий окрик Василия. — Неси герру доктору бинты и побольше. А вот и «чёткие нацистские пацаны» с полигона заявились. Я не без мрачного удовольствия увидела мертвенно-бледное лицо Гримма. Тут уже ничем не поможешь, но доктор честно пытался реанимировать эту мразь. Ого, сколько вас! Молодец, Колян, навёл шороху в этой богодельне. Я едва успевала бинтовать и обрабатывать порезы. Более глубокими ранами доктор занимался сам. — Was habt ihr hier? — я мельком заметила, как в палату ворвался разъярённый штандартенфюрер. Доктор сухо отчитался о потерях, а я прошмыгнула в процедурную, где ждал очередной подранок. — Хельга! Я вздрогнула от резкого окрика. От благодушной игривости Ягера не осталось и следа. — Ты знала, что русские устроили заговор за моей спиной? — он мрачно сверлил меня ледяным взглядом. — Конечно нет, герр штандартенфюрер. Он реально рассчитывает, что в таком случае кто-нибудь бы признался? — Анна ведь жила в одном бараке с тобой, да и вы немало времени проводили вместе, — недоверчиво прищурился Ягер. — Неужели ты не заметила ничего странного в её поведении? — А какое отношение она имеет к побегу танкистов? — невинно уточнила я. — Такое, что она тоже сбежала и, вероятнее всего, была с ними в сговоре! — рявкнул Ягер. — Мы не особо с ней общались, — невозмутимо ответила я. — В основном по рабочим вопросам. После того, как вы приказали мне учить язык, она окончательно уверилась, что я стала перебежчицей, так что дружбы у нас не вышло. Ягер скривился, словно съел килограмм лимонов, и ещё раз мазнул по мне тяжёлым взглядом. — Если я узнаю, что ты солгала… Да беги уже догонять тёзку. Итак понятно, что будешь, в случае чего, медленно и со вкусом убивать. С чего я вообще решила, что он не любитель жестить? Этих побегушников, вон, обещал с экрана распять, раненых под Нефёдово раскатал танками. Что уж говорить обо мне? Если бы действительно каким-то чудом пронюхал, что я в курсе побега… Так, всё, отставить панику! Ничего он мне не сделает. Я спокойно проживу этот день и проснусь в родной кровати. Другие варианты я отказываюсь рассматривать. Вечерний аппель прошёл в гнетущей атмосфере. Эти уроды наугад выбрали несколько человек и повесили их в назидание тем, кто рискнёт повторить аферу с побегом. На душе было гадко. Я вернусь в своё время… Туда, где уже мало кто помнит, что пришлось пережить нашим предкам, и все эти люди останутся безликими цифрами из учебника, сухо излагающего примерное количество жертв нацистского режима. Я отвернулась к стене. В тусклом свете можно было различить полустёртые надписи углём: «Вчера они забрали Катю и Веру». «Как же я хочу вернуться домой, мама». «Виктора больше нет. Я сама вчера видела, как они погрузили его тело, чтобы отвезти в крематорий». Меня обожгла холодом мысль: «А если я действительно была бы здесь по-настоящему? Если это не сон?» Я торопливо достала карандаш, припрятанный в Аниной тетради. На досках правда будет плохо видно, но это же какой-то химический, которыми они раньше все писали. Ну и что написать? «Здесь была Оля. Привет из 2021»? Группа крови — на рукаве, мой порядковый номер — на рукаве, Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне: Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве. Пожелай мне удачи... Как-то так. Если проснусь, не поленюсь когда-нибудь скататься в Баварию на экскурсию в этот лагерь и проверить, на месте ли моя записочка.* * *
Я открыла глаза и с ужасом поняла, что моя теория не сработала. Ничего не изменилось! Я по-прежнему торчу в этом проклятом лагере. И как оно всё пойдёт теперь? Ивушкину и Ане хорошо. Смылись, угробили дивизию Ягера и его самого, а мне теперь что делать? Ждать пришествия америкосов или Красной армии? Я сжевала хлеб с маргарином, с отвращением глотнула настохиревший «кофе» и поплелась в больничку. Василий злорадно усмехнулся: — Я слышал, гауптштурмфюрер скоро уедет, вот тогда мы с тобой поговорим по-другому. Ну не тварь? И ведь действительно не даст мне спокойной жизни. Выход напрашивался только один — вскрыться, не дожидаясь нового дерьма. Легко сказать, труднее сделать. Пользуясь тем, что доктор свалил в город, я забилась в каморку со швабрами и дала волю слезам. Вот за что мне это? И главное, как вернуть всё как было? В канонных фильмах попаданцы хотя бы приблизительно знали что делать, а я? Я даже понятия не имею, что со мной случилось. При мысли, что, возможно, придётся провести в этих застенках ещё как минимум год, меня затрясло в истерике. Да гори оно всё синим пламенем, я не выйду отсюда! Буду сидеть пока не найдут! Может, пристрелят за борзоту, это хотя бы быстро. Я потянулась, почувствовав, как затекла рука от неудобной позы. Пожалуй, я погорячилась насчёт расстрела. Умереть всегда успею. Странно, что меня ещё не хвати… Да ну нахер! Ну не может же быть! Я почувствовала, как меня прошиб холодный пот, и снова очнулась в чистом поле и, судя по знакомому пейзажику, неподалёку от концлагеря. Что-то мне это смутно напоминает… Да когда же наконец закончится этот грёбаный День сурка?