В любви как на войне

      Здесь — её тюрьма. Каждый новый шаг отзывается уже не просто физической болью, а какой-то новой, эфемерной, ощущаемой всем существом на всех уровнях. Глупая, наивная и опрометчивая девочка застряла в этих стенах навсегда. Она ненавидит пленившее её место так сильно, что порой видит во сне как сжигает его до самого основания. Маджента умирает, а вместе с ней и каждый, кто оставил девушку здесь, каждый, кто стал её тюремщиком. Они смотрят на неё из окон горящего «рая» полными ужаса глазами и ничего не могут сделать. А она готова наблюдать их мучительную гибель, пока всё не закончится.       Ненависть, чувство уже почти родное до тошноты и отвращения, переполняет её изнутри, переливаясь в глазах ядовитым озером, в котором не видно дна. Страх, липкий, противный, мерзко щекочущий горло и обволакивающий душу густой пеленой, практически привычен. Неотделим.       Она пришла сюда, потому что поверила, и эта вера её уничтожила, превратив в маленькую запуганную девчонку, больше не принадлежащую себе. Живые глаза, в которых, казалось, ещё месяц назад можно было увидеть целый мир, заволокло пеленой трусливой озлобленности.       Каждая клеточка её тела дрожит от одной лишь мысль, что он может явиться в любой момент. Кукловод, в чьих руках она становится безвольной тряпичной куклой. Каким-то неведомым образом одна неделя сменяет другую, а «игрушка» всё не надоедает ему, хотя и постоянно слышит в свою сторону крики о том, насколько же она скучна и бесполезна. Так почему её до сих пор не вышвырнули за порог или просто не уничтожили окончательно?       Он нуждается в ней, всегда, каждый день. Нуждается в живом трепещущем доказательстве своего превосходства.       Сэран. Рэй…       Больше нет никакого Рэя и никогда не будет. Милый мальчик, который так любил цветы и, кажется, уже рождён был с разбитым сердцем. Мальчик, который любил её… Теперь его не существовало. Он больше никогда не вернётся, и всё, что осталось от него — это дымчатые воспоминания, секунда за секундой всё сильнее растворяющиеся в её сознании, которое становится тяжелее и темнее от ненависти и боли, не оставляя место свету и теплу. Да и разве есть смысл вспоминать о призраке? Тело Рэя больше ему не принадлежит, выражение лица, взгляд, движения стали чужими.       Любовь и ненависть — два одинаково сильных чувства, которые она переживала по отношению к двум диаметрально противоположным личностям, существующим в одной оболочке. Правда, можно ли было назвать любовью то, что она испытывала к Рэю? Она не нашла в себе сил бороться за него, протянуть ему руку и держать так крепко, чтобы в конце концов вытянуть Рэя наружу. Но ненависть к Сэрану…       Когда живёшь в постоянном страхе перед кем-то, обостряются слух и интуиция. Начинаешь различать его шаги среди всех прочих, читать настроение и предугадывать движения. Превращаешься в загнанное животное, которое учится выживать взаперти. Не смотреть в глаза, не провоцировать, слушаться. Так, вероятно, выглядит бездна абьюза.       Он будет без конца повторять, что всё в ней выводит его из себя: её лицо, глаза, запах, даже манера дышать, — а потом неизменно, до боли в её отощавшем теле, прижмёт к стене и грубо поцелует. Рассмеётся, довольный своей бесконечной игрой, бросит что-нибудь напоследок и уйдёт. А если будет не в духе, на её теле появятся новые синяки, особенно яркие и выделяющиеся на бледной коже. Не так уж и больно, но невыносимо мерзко. Напоминания о его превосходстве над ней.       И стыд. Бесконечный стыд и ненависть к самой себе за собственную слабость. Она позволила Сэрану доминировать, использовать себя как игрушку и вертеть собой, как ему будет угодно. Сломалась, едва он надавил.       «Как же я тебя…»       Неважно, какое бесчисленное количество раз она повторит это в своей голове, всё равно не сможет произнести вслух. О чём речь, если она в глаза ему посмотреть не в силах?!       Только и остаётся, что трястись, забившись в угол своей беспомощности. День сменяется ночью и наоборот. Сколько она здесь: неделю, две?..       — Эй.       Вздрагивает. Впервые забыла о бдительности за своими пустыми размышлениями, на которые у неё нет права.       — Что-то ты совсем разленилась, даже не встречаешь, — Сэран скалится и бесшумной хищной птицей опускается перед ней на корточки. — Ты хоть осознаёшь свою ошибку или мне стоит преподать тебе урок хороших манер?       Она по-прежнему не может смотреть ему в глаза, молча сжимает руками ноги, крепче прижимая колени к животу. Тело напрягается в ожидании. Сэран едва слышно усмехается, и, словно зверь впивается когтями, обхватывает тонкими пальцами худое лицо и тянет его на себя. Она машинально стискивает челюсти, и Сэран заставляет её прям встретить его взгляд, грубо дёрнув за подбородок.       — Так-то лучше, — шипит он, приближаясь почти вплотную.       Она сжимает зубы, стараясь совладать с накрывающей её мелкой дрожью. Сэран привычно смеётся ей в лицо, с таким пренебрежением, которое встаёт в её горле самой острой костью за всё то время, что он развлекает себя.       — Да ладно! Давно я не видел такого огня… Забавно, ты наконец поняла, что становишься скучной и решила поднапрячься?       Сэран продолжает сокращать расстояние, и прежде, чем его руки опустятся ниже, гуляя по её телу, она поддаётся неожиданно проснувшимся рефлексам и толкает его. Сэран лишь на мгновение позволяет пробиться удивлению на лице, больно перехватывает запястья «жертвы» и резким толчком опрокидывает её на спину. Ну конечно! Не рассчитывала же она, в своём-то положении, что физические силы на неё с неба свалятся?! Даже с учётом того, что и Сэран не выделялся атлетическим телосложением, она по-прежнему была слабее. Во всех смыслах слова.       Он, кажется, должен прийти в ярость, но вместе этого заходится диким хохотом.       — Ну надо же, провокации? Что это сейчас было?!.. Поразительно, наверное, мне следует почаще здесь появляться. Благодаря кризису твоих дорогих членов RFA мне больше не приходится прикладывать столько усилий, чтобы добраться до них. Они такие… покорные, совершенно ничего не могут. И о тебе не вспоминают, принцесса. Ни слова — представляешь?       Он наклоняется, она чувствует горячее дыхание на шее и вздрагивает, пусть ощущает это и не впервые. Нет, лучше бы он пришёл в ярость… Собрав все оставшиеся силы, она бросает их на сопротивление, но снова вызывает обратный эффект желаемому — Сэран приходит в восторг. Не сводя с неё горящих глаз, он зажимает её своим телом и понижает тон голоса:       — Подумать только, я решил было, что из тебя больше ничего стоящего не вытянуть… Я готов был избавиться от тебя раз и навсегда, но ты вовремя пораскинула мозгами, решив предоставить мне хоть какое-то развлечение.       — Да пошёл ты! — хрипло рявкает она, смаргивая навернувшиеся слёзы. — Верни… верни мне его!       — Что? — его изумление кажется совершенно искренним и неподдельным, но вновь быстро сменяется насмешкой. — О нет, только… не говори, что всё ещё ждёшь Рэя? Ты настолько глупа, что до сих пор не поняла? Нет твоего принца, никогда не было и не будет!       Сэран раздвигает коленом её ноги и прижимается им к чувствительной области, запуская волну мурашек по всему её телу. Она задыхается, больше не может так, не может… Лучше бы ей и правда ещё тогда дали эликсир, грозивший летальным исходом.       Его руки на обнажённой коже… такие сухие и горячие. Её тело реагирует, отзываясь на каждое прикосновение, но внутри всё яростно противится происходящему. Изо дня в день — всё одно.       — Забудь о своём жалком принце и уясни наконец, что я — единственный настоящий.       — Нет, Сэран…       — Скажи ещё раз. Моё имя.       Она зажмуривается и отворачивается. Он прижимается губами к её ключицам, шее, заставляет снова повернуться к себе лицом и целует. Она чувствует язык, проникающий ей в рот грубо и бесцеремонно. Варианта оттолкнуть и вырваться уже не остаётся в поплывшем сознании, и она поддаётся напору Сэрана: снова отвечает на поцелуй до нехватки воздуха в лёгких, снова себя за это ненавидит. Всякий раз это происходит, как по щелчку спускового крючка.       — Сэран… — непроизвольно стонет в его губы, а его рука в то время еле ощутимыми касаниями обводит линию её груди.       — Ты всё больше миришься со своим положением, — он почти шепчет, легко касаясь губами мочки её уха. — Это правильно, потому что никто тебя не вытащит.       Сэран слегка отстраняется, нависнув над ней угрожающей тенью и с пристальным интересом следя за выражением её лица.       — Этот рыжеголовый идиот исчез, Ви испарился, а в чатах RFA чуть ли не гробовая тишина. Кризис настиг их в полную силу и скоро каждый из них… а впрочем, сама всё увидишь. Своими глазами, я обещаю.       Сэран наклоняется совсем близко, и она делает отрывистый вдох, слегка выгибая спину в порыве податься навстречу его телу. Телу Рэя. Сэрана. Каждого из них. Он лишь ухмыляется, наслаждаясь её реакцией, и дразнит с насмешливой угрозой:       — Ты, наконец, сумела адаптироваться ситуации, но не становись слишком скучной, принцесса. Я ведь могу и передумать, а ты сама знаешь, что долго без моего покровительства не протянешь, верно? Ты…       Робкий стук в дверь обрывает его на полуслове. Взгляд Сэрана резко меняется, темнеет, и атмосфера опасно сгущается. Сэран отталкивается руками от пола, выпрямляясь, и зло цедит сквозь стиснутые зубы:       — Лучше это будет что-то действительно серьёзное, иначе нет никакого оправдания тому, что они посмели выдернуть меня в самый разгар веселья.       Встаёт и уходит, не взглянув на неё и больше не проронив ни слова. А она всё продолжает лежать на полу и, вскинув глаза к потолку, обхватывает себя руками за плечи. По телу проходит дрожь, и горячие слёзы злости на саму себя и всех за пределами этой комнаты начинают неконтролируемо скатываться из блестящих от влаги глаз.       Что с ней происходит? Это сумасшествие, помешательство? Страх перед перед Сэраном, заставляющий её уступать изо дня в день? Ведь она давно решила, что ненавидит его всей душой: он не Рэй, он давно похоронил Рэя, но её тело всё продолжает реагировать и сдаваться. Её мозг отключается и не желает работать, предоставляя шанс животным порывам.       Стиснув зубы, она садится, подтянув к себе колени и отрешённо поглаживая плечи горячими ладонями.       Поднявшись на дрожащие ноги и кое-как доковыляв до ванной, она задвигает за собой дверь и на несколько мгновений прижимает ладони к холодной гладкой поверхности. Чувство пугающего наслаждения быстро сменяются волной страха и ненависти. Снова ненависти.       Как долго она будет оставаться в положении вещи, которой все пользуются? Её жизнь, её чувства никого больше не волнуют. Никто не придёт и не вытащит её из окружения этих приторных стен, мебели, от которых её больше не охватывает нежность, только отвращение и тошнота.       Она заперта. Она одинока.       — В ванной нет камер, — бормочет себе под нос и поднимает застланные слезами боли и злости глаза к потолку.       В ванной нет камер!       Она резко оборачивается и подходит к раковине, крепко обхватывая пальцами до побелевших ладоней сверкающие чистотой края. Давно она не смотрела на себя в зеркале так внимательно. Запавшие щёки, безжизненные глаза, бледные губы.       Стекло.       Почти не думая, она заносит руки и обрушивает на зеркало сжатые кулаки. Ещё и ещё, снова и снова, чтобы боль в разбитых в кровавое мессиво костяшках как можно быстрее заглушила душевную.       Трещина проходит по поверхности зеркала так же просто, как по перечёркнутым воспоминаниям о Рэе. Оно крошится со звоном, части сыплются на пол и в раковину. Всё вокруг переходит в режим замедленной съёмки.       Она покончит с этим прямо сейчас. Или никогда не сможет себя простить.       Время течёт неумолимо быстро, не успеваешь за ним угнаться, схватить, задержать хоть толикой дольше. Один миг сменяется другим, стоит только оглянуться, и понимаешь: позади осталось детство, школа, первая любовь. И взрослая жизнь всё больше и больше поглощает тебя, окружает со всех сторон, не давая возможности вырваться и убежать.       Звучит трагично. И до невозможного глупо.       Ей всегда казалось это не столько грустным, сколько скучным и однообразным. Ежедневное выполнение одних и тех же обязанностей вгоняло в тоску и состояние апатии. Универ, дом, работа. Прелести жизни в одиночестве вдали от родительского дома.       Поначалу это привносило в жизнь остроты, но довольно быстро приелось и превратилось во вполне типичную рутину. Даже встречи с друзьями начали казаться чем-то не менее однотипным и уже не разбавляющим общую нудную картину.       Она вскидывает подбородок и щурится на блёклое осеннее солнце. Холодно. Наверное, всё же следовало одеться теплее.       — Эй, ты чего зависла? — её плеча касается лёгкая рука, подруга настойчиво заглядывает в глаза, искрясь любопытством и энтузиазмом. — Не заболела?       — Всё в порядке, — выдавливает улыбку и отступает на шаг.       Хочется спросить: «Чему ты так радуешься?» Но она не спрашивает. Только думает о том, насколько устала от знакомых до рези в глазах пейзажей городского парка.       В какой-то момент всё пошло левой дорогой. До такой степени, что она легко согласилась на просьбу контакта, записанного как «Неизвестный», поехать по неизвестному адресу с завязанными глазами. Чувство самосохранения всё же взыграло под кожей, поднимая волну паники, но когда её руки коснулись тёплые длинные пальцы в шёлковой ткани перчаток, стало спокойнее. Его голос — мягкий, приятный — и совершенно искренняя радость сами собой вызывали неожиданно безграничное доверие. Разве может так разговаривать человек, который собирается сделать с тобой что-то ужасное? Она могла продолжать слушать его, не снимая повязку с лица, хоть весь оставшийся день — даже более.       Тогда она не подозревала. Миновала неделя — и стало поздно.       Когда весь контроль в твоих руках, ты часто не видишь дальше своего носа. Упиваешься властью, без единой мысли о том, что надо уметь остановиться. Остановиться, осмотреться вокруг себя и понять — ты в ловушке, которую сам себе создал. Одной ногой в вырытой собственными руками могиле. Неустойчивая, зыбкая почва крошится под тобой, из-за чего вторая нога соскальзывает, и ты проваливаешься целиком, хватаясь руками за пустоту, и падаешь, падаешь, падаешь… Тогда замечаешь. И снова слишком поздно.       Рядом с ней дышится по-другому. Сэран не знает, почему эта девчонка так на него влияет, но грудь разрывает от ощущений, которые не даст ему никогда и никто, кроме неё одной. Без неё он ощущает себя на ножах, с ней — на иглах.       Когда он рядом с ней, рациональное мышление отступает. Возобладают импульсы и жестокие порывы сломать и подчинить. Наивная, как Рэй, она всё же отличалась от него: Рэй был способен ненавидеть лишь себя, но не кого-то другого. Она же ненавидит Сэрана всё душой. Но, несмотря на это, всегда готова отдать ему себя. Однако не то, что внутри. По-прежнему не подчиняется.       Сэран заставит. Ни на секунду не сомневается, что добьётся своего. Он же победитель, иначе быть не может.       Он медленно выдыхает, откидывая голову назад и прикрывая веки, и видит её лицо: глаза, блестящие от слёз, раскрасневшиеся от жара щёки. Сбивчивое дыхание слышится, как наяву, отчего тело Сэрана напрягается, но он отгоняет наваждение, снова сосредотачиваясь на работе. Нет, не сейчас… но совсем скоро.       Сэран не испытал совершенно ничего, когда под ногами хрустнуло стекло, а глаза встретились с остекленевшим кукольным взглядом. Осознание добирается медленно, въедаясь под кожу и отравляя внутри. Рэй, Сэран — в этот момент он не то и не другое, просто человек без имени, разбитая личность, последней каплей которого стала она.       — Да как ты… как ты смеешь… это не…       Горло перехватывает, и он начинает задыхаться. Что это, страх? Или боль? Он уже давно перестал понимать, что на самом деле чувствует, поэтому куда проще, чем разобраться в себе, было неустанно повторять: я ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя так сильно, но почему ты сделала это.       Он не понимал, никогда не думал, что сам сможет сломать её до такой степени. Или жизнь постаралась за него ещё до того, как он привёл эту девушку под крышу Мадженты? И тем не менее…       Существование взаперти озлобляет хищников. Но птицам отрывает крылья и перерезает горло.       Он падает на колени, и осколки хрустят под его весом. В горле застревает то ли плач, то ли хрип — нечленораздельный отчаянный звук. Он протягивает руку, чтобы коснуться её. Но ощущает только обжигающий холод.       Это он сделал.       С каждым вдохом лёгкие наполняются прохладой, и Ви чуть сжимается в плечах, кутаясь в тонкий не по погоде плащ организации. Возможно, дело вовсе и не в похолодании. Уже как пару дней его преследует беспокойное чувство, словно нечто в пределах территории Mint Eye неуловимо поменялось. Такой тонкий и едва уловимый перелом атмосферы, который не ощущается чем-то хорошим.       В последнее время вообще мало что происходит к лучшему. Кажется, что он несётся в бездну, набирая скорость, лихорадочно пытаясь ухватиться за выступы холодной каменной стены, но они ломаются под его хваткой, и он беспомощно падает ниже и ниже. Неизвестно как быстро он достигнет дна. Самое важно для Ви — не потащить за собой остальных. Сделать всё, чтобы они выкарабкались и никогда больше не оказались на краю. Расплачиваться за его собственные ошибки Ви не позволит никому.       Пострадал даже человек, не имевший ко всему этому совершенно никакого отношения, попавший в Мадженту по чистой несчастливой случайности. Девушка, которую он так и не смог вытащить оттуда… а теперь не мог узнать, что с ней стало. Безжалостно навалившийся круговорот событий не позволил ему должным образом озаботиться её безопасностью. И вот уже как не первую неделю от неё никаких вестей.       Только сгустившаяся на всех уровнях тишина.       Ви осторожно ступает по промёрзлой земле. Чем дальше — тем сильнее колотится сердце. Ему непременно надо узнать, что случилось. Только бы было время.       Звуки, напоминающие чьё-то неразборчивое бормотание, начинают долетать до его слуха. Ви останавливается, прислушиваясь, медлит. Разменный полушёпот, торопливый и ритмичный, как мантра. Тот, кому он принадлежит, явно не в себе. И Ви решается показаться на свет. Потому ещё до того, как увидел, интуитивно догадывается, кто скрывается в крепости этого сада.       Он останавливается в нескольких шагах от Сэрана, который, не замечая его, продолжает бормотать:       — Я не такой, как она… Я не… Я никогда… Это не моя вина… Я не хотел…       — Сэран, — тихо зовёт Ви. — Сэран, что произошло?       Глаза, мятно-зелёные, некогда нежные, сейчас полные безумия и потерянности. Ви не двигается, подавляя в себе желание протянуть руку в успокаивающем жесте, которым, он знает, сделает лишь хуже. Несколько долгих, тягучих мгновений Сэран смотрит на него сквозь прижатые к лицу пальцы, и воздух между двумя мужчинами застывает.       Сэран медленно опускает руки, скалясь, и тихо, даже злорадно проговаривает:       — Ты больше её не найдёшь. Ни здесь. Ни где-то в другом месте.       Земля уходит из-под ног Ви. Не может быть… Неужели он не успел?       Он снова не справился, и невинный человек пострадал из-за его ошибки. Продолжаться так больше не могло, но мир вокруг уже рушился настолько стремительно, что Ви не мог нагнать ускользающие из-под носа события — нарастающий гул приближающегося смерча.       Совершенно внезапно и резко Сэран хватает его за ворот плаща, потянув на себя, и лихорадочно шепчет:       — Я даю тебе ровно сутки на то, чтобы сделать всё, что ты захочешь. Поступай, как считаешь нужным, но потом я приду за тобой и твоей драгоценной благотворительной организацией со всем, что имею. И тогда не ждите ни послаблений, ни пощады.       Сэран отталкивает Ви и скрывается в зелёных лабиринтах.       Ви выдыхает. Помрачневшее серое небо подхватывает молчаливый крик и рушится на землю стеной дождя.