***
Хуа Чэн больше не упоминает о том, чтобы съехаться. Се Лянь, который хочет согласиться, и знает, что это наименее здоровое решение, тоже молчит. Так что, когда они едут в пригород тишина между ними слишком тяжелая и напряженная. Сюрприз, вот все, что Хуа Чэн ответил на встречные вопросы Се Ляня после того, как он написал ему. В обычных обстоятельствах Се Лянь ожидал бы сюрприз от Хуа Чэна в приятном волнении. Даже после того, как они поженились, обстоятельства не могли быть чем-то большим, чем нормальными. — Хэ Сюань уезжает завтра вечером. Наконец-то мое давление перестанет скакать. Се Лянь не сводит взгляда с зеленых и серых полос, в которые скорость превращает их мир за пределами машины. Он встречался с Хэ Сюанем только один раз, но слышал множество историй. С тех пор как Хуа Чэн нанял его адвокатом для своей империи казино и художественной галереи, не проходило и недели без истории о Хэ Сюане. — Он собирается сделать предложение, не так ли? — Да. Может быть, это несколько смягчит его переполняющее страдание. Я поражен, что кто-то готов мириться с этим. И с ним самим. — Ох, Сань Лан, он не так уж плох. — Он просто кошмарен, гэгэ. — Сань Лан. — Живой, дышащий, бесконечный кошмар. Се Лянь едва заметно тычет его в руку. В конце концов, Хуа Чэн за рулем. — Будь мягче, он твой сотрудник. — Что дает мне еще более прав комментировать многие недостатки его ужасного характера. — Сань Лан... — Ах, вот оно. Улыбка. Наконец-то. Он поглядывает на Се Ляня, когда это безопасно, и точно так же, как Се Лянь не мог оторвать глаз от мира за пределами машины, сейчас он не может отвести взгляда от Хуа Чэна. — Что ты имеешь в виду? — Гэгэ в последнее время улыбается не так часто, как раньше. Я сделал что-то, что его расстроило? — Нет! — Хорошо, что Се Лянь не за рулем, потому что он бы ударил по тормозам прямо посреди дороги только для того, чтобы взять лицо Хуа Чэна в свои руки и убедиться, что его слушают, пока он будет говорить о том, что у него на сердце. По крайней мере, о кое-чем из этого; некоторые секреты слишком постыдны, чтобы быть рассказанными. — Нет. Сань Лан никогда бы не смог. Это просто… всё. Слишком о многом нужно подумать. — Хм. Все в порядке. Я бы ненавидел себя, если бы что-то из того, что я сделал, причинило моему мужу дискомфорт. Се Лянь хотел бы больше контролировать свое лицо, потому что, какое бы выражение на нем ни проскользнуло, прежде чем успел взять себя в руки, это заставляет Хуа Чэна вздрогнуть и крепче сжать руль. — Я прошу прощения. Мне не следовало этого говорить. Как Се Лянь может признаться, что ему до боли хочется, чтобы это слово было настоящим? Он знает, что этого никогда не будет. — Нет, это… Я не сержусь. Пожалуйста, не думай, что я зол. — Он проводит рукой по ладони Хуа Чэна, холодной и костлявой, покрытой краской, дрожащей вокруг рычага. — Сань Лан. Ты не сделал ничего плохого. Ни сейчас, ни когда-либо. — Я сделал многое, и ты это знаешь. — Мне — никогда. После этого Хуа Чэн ничего не говорит. Се Лянь тоже не находит слов, которые не выдали бы страстного желания его сердца заполнить тишину, поэтому позволяет ей затянуться до тех пор, пока они не припарковываются на подъездной дорожке небольшого дома, требующего ремонта. Однако его двор огромен; зеленый и дикий, близкий по духу к дикой природе. Это одно из таких мест, куда родители никогда не водили его в детстве. Трава хрупкая на пороге зимы, хрустит под его ногами, когда они идут. Хуа Чэн не утруждает себя поиском тропинки и пробирается по полузамерзшим лужам напрямую к дому. Он идет так, как будто он хозяин этого места или, по крайней мере, будто был здесь раньше и знает дорогу — Се Лянь не уверен, что из этого более вероятно. Хотя он хотел бы знать все о человеке, которого любит, он никогда не находил в себе смелости совать нос в то, что ему не дают добровольно. На веранду выходит женщина. Она улыбается им. — Добрый день. Вы пришли рано. — Обошлось без пробок, — объясняет Хуа Чэн. Он дожидается Се Ляня, прежде чем подняться по шаткой лестнице в дом. — Я полагаю, мы говорили по телефону. Хуа Чэн. От улыбки у нее в уголках глаз появляются морщинки. — Помню. Я Юйши Хуан, рада познакомиться с вами лично. — Она смотрит на Се Ляня — она не может быть намного старше, но он все же борется с желанием поклониться. Вокруг нее витает атмосфера непринужденной властности, которую его отцу никогда не удавалось развить. — Я не думаю, что мы когда-либо разговаривали. Се Лянь поддается порыву и кланяется, потому что первое, чему он научился, — это то, что уважительное отношение к другим никогда никому не причиняет вреда. — Нет, не говорили. Я Се Лянь. — Следуйте за мной, пожалуйста. Я думаю, он должен был проснуться. — После тебя, гэгэ, — говорит Хуа Чэн. Се Лянь даже не знает, почему они здесь, но в этот момент уже слишком поздно спрашивать, поэтому он следует за Юйши Хуан в дом. Мебели мало, но множество собачьих кроватей и кошачьих домиков заполняют пустое пространство и превращают их из необжитых в уютные и теплые. Полосатый котенок проносится мимо них. Время от времени слышится шорох лап по деревянному полу, но он не видит других животных. Может быть, они опасаются незнакомцев. Он бы так и сделал. Она ведет их в гостиную. В углу есть собачья кровать, совершенно новая, судя по ее виду, как и коврик перед ней. Кровать пуста. На ковре спит собака, свернувшись в идеальный клубок так плотно, что Се Лянь не может разглядеть никаких конечностей. — Ах, прошу прощения. Он действительно много спит. — Все в порядке, — говорит Хуа Чэн, его голос мягкий и тихий, глаза сосредоточены на собаке. О. Так вот почему они здесь. Она роется в карманах и достает пригоршню лакомств. — Вот. Он пока слаб для более существенной еды. — Он что, голодал? — Возможно. Я упоминала, что его владелец умер, не так ли? Они оказались у меня не сразу после этого, так что, возможно, они какое-то время не ели. — Они? — Да, там еще есть кошка. Я бы предпочла, чтобы их забрали вместе, но я понимаю, что это может быть тяжело, когда они оба состарятся. Хуа Чэн не отвечает, потому что пес шевелится и потягивается. У него осталось всего несколько зубов. Он уже поседел, и именно тогда Се Лянь узнает его по фотографии, которую Хуа Чэн прислал ему несколько дней назад. Он не упоминает об этом, потому что наблюдать, как лицо Хуа Чэна становится таким же мягким, как и его голос, как он приближается к собачьей кровати, чтобы сесть на пол рядом, — это все, чего он хочет. Таким Хуа Чэна видит только Се Лянь: без острых углов и резких слов, без гнева и яда, предназначенных для всего остального мира. — Привет, — шепчет он и протягивает руку к собаке. — Кто хороший мальчик, а? Хороший, сонный мальчик. Сердце Се Ляня переполняется чем-то необъяснимым и становится таким легким. Еще немного, и оно вырвется из его груди и предстанет, полное горячей любовью, на всеобщее обозрение. И когда Хуа Чэн смотрит в его сторону и улыбается так, как он всегда улыбается только ему, Се Лянь вынужден отвести взгляд. Одеяло на другом конце дивана дергается. Белая кошка высовывает морду, моргает и зевает. — Это тот кот, о котором я упоминала, — доносится до него голос Юйши Хуан сквозь дымку невозможности всей ситуации. Выбор домашних животных — это то, что сделала бы любая настоящая супружеская пара, и Се Лянь хочет заморозить этот момент во времени и навсегда остаться в нем. — Человек, у которого я их получила, назвал ее Жое, но, конечно, имена можно поменять, как и у Бао, если вы решите усыновить кого-то из них. — Что мне делать? У меня никогда раньше не было кошки. — Это звучит лучше, чем признать, что у него никогда не было собственного питомца, потому что его родители думали, что это будет отвлекать его от школы. И, будучи хорошим сыном, он никогда не давил. Собак Хуа Чэна было достаточно, чтобы удовлетворить его любопытство. — Просто протяни руку и подожди, если она подойдет к тебе. Он знает. Наблюдать, как кот выползает, чтобы понюхать его пальцы, — такое же чудо, как наблюдать, как Хуа Чэн общается с собакой. Это согревает сердце Се Ляня до такой степени, что он боится, что оно выдаст себя. Прошло так много времени с тех пор, как он в последний раз чувствовал так много. Это внезапная, желанная и ужасающая перемена. Он не знает, куда она приведет. В итоге он оказывается со свернувшейся в клубок и мурлыкающей кошкой на коленях. Она большая, у нее не хватает половины левого уха и одна нога слишком короткая. Но она мягкая, теплая, урчит, как мотор, и сбрасывает тонны волос, просто проходя мимо. — Ты ей нравишься, — говорит Юйши Хуан. Се Лянь не может удержаться от улыбки и пытается поймать взгляд Хуа Чэна. Он яркий и теплый, сосредоточенный на нем, будто ничего другого не существует во всем мире. — Сань Лан, я ей нравлюсь. Хуа Чэн улыбается ему — мягко, нежно, тепло — и это заставляет Се Ляня мечтать, чтобы так было всегда. Это заставляет его чувствовать себя любимым. И, возможно, Хуа Чэн действительно любит его, по крайней мере, в какой-то степени; любовь, рожденная годами знакомства друг с другом и их общим прошлым, любовь, которая существует только между друзьями. Может быть, Се Ляню следует просто научиться принимать это, потому что это все, что он когда-либо получит. Он сам виноват в том, что всегда мечтает о слишком многом и жаждет того, что не может иметь. — Значит, у нее хороший вкус. Невозможно не любить гэгэ, — Хуа Чэн смотрит вниз на собаку, которая засовывает морду в передний карман джемпера. — Давай, парень. Ты должен познакомиться с моим гэгэ. Собака облизывает руку Се Ляня со всех сторон и плюхается ему на ноги животом вверх. Под ним и котом Се Лянь едва может пошевелиться — и понимает, что не хочет этого. Это что-то новое, это тепло живого существа, доверяющего ему свое благополучие, с которым он не знает, что делать. Юйши Хуан садится на пол и начинает чесать собаку за ухом. — Я бы сказала, что вы прошли первый тест. Теперь вопрос в том, хотите ли вы продолжить процесс усыновления, директор Хуа. Лицо Хуа Чэна ничего не выражает. — Я должен был знать, что ты найдешь меня. — Не принимайте это близко к сердцу, я всегда так делаю. После того, что я только что увидела, меня беспокоит только то, сколько времени вы сможете посвятить ему между двумя вашими бесспорно трудоемкими профессиональными занятиями. — Столько, сколько я должен. Он не будет моим первым старым псом. — Я так и поняла. Чем старше собака, тем меньше людей интересуется ею. Но это значит, что вы прекрасно понимаете, что он нуждается в уходе и, чем старше он становится, тем больше заботы ему требуется. — Я найду время, — Хуа Чэн скрипит зубами. Он сделает это, Се Лянь знает, даже если это будет стоить ему жизни. Ничто не встанет между Хуа Чэном и тем, что он хочет сделать, если он положит на это глаз — даже его собственное здоровье. Се Лянь до сих пор помнит, как однажды во время последних университетских лет Хуа Чэна, он появился на пороге Се Ляня с легким безумием в глазах и говорил на непонятной смеси по меньшей мере трех языков, только чтобы рухнуть на диван, проснуться через полтора дня и признать, что не спал трое суток, заканчивая диссертацию, одновременно с этим готовясь к своей первой огромной выставке и завершению открытия казино. Это был первый и единственный раз, когда Се Лянь кричал на него, но также и последний — когда Хуа Чэн так себя довел. Либо так, либо он научился лучше скрывать это от Се Ляня. Нет никакого потрясающего озарения, когда Се Лянь принимает решение. Ничто не встает на место в его сердце, дыхание не сбивается. Просто естественно прийти к осознанию того, что он хочет это сделать. — В этом нет необходимости, не так ли? — Протянуть ладонь, чтобы взять Хуа Чэна за руку, гораздо сложнее, но он набирается для этого достаточно мужества. — Я работаю в обычное время. Учитывая наши графики, мы определенно можем что-нибудь придумать. Что-то неконтролируемое и открытое мелькает на лице Хуа Чэна. Прежде чем Се Лянь успевает хорошенько присмотреться, Хуа Чэн наклоняется и целует его руку, его челка скрывает его лицо от чужих глаз. Его губы дрожат; один поцелуй превращается в два, затем в три, прежде чем он выпрямляется. — Как сказал мой муж, мы с этим разберемся. Юйши Хуан улыбается. — Я рада это слышать. Но я навещу вас до того, как мы подпишем документы об усыновлении, чтобы убедиться, что все в порядке. — Я знаком с процессом. — Хуа Чэн даже не смотрит на нее: его взгляд сосредоточен только на Се Ляне, который еще не убежал только потому, что кошка на коленях мертвым грузом удерживает его на месте. — Просто дай мне знать заранее. — Конечно. Теперь главный вопрос в том, будете ли вы усыновлять только собаку или их обоих? Он бросает взгляд на кота, затем снова на Се Ляня. — Что ты думаешь, гэгэ? — Я не… Я не... — Жое испускает долгий выдох и сворачивается в более плотный клубок из белой шерсти. Се Лянь не осмеливается сдвинуть ее с места. — Она такая милая, Сань Лан. Такая милая. — Тогда обоих.***
Они возвращаются домой в другой тишине. Между ними висит масса вопросов, они бросают друг на друга мимолетные взгляды и проглатывают слова еще до того, как те обретают форму. Се Лянь ерзает на своем сиденье, теребя подол джемпера. Он покрыт кошачьей шерстью с ног до головы, так что ему потребуется несколько часов, чтобы почистить одежду. Хуа Чэн делает глубокий вдох, задерживает дыхание, ничего не говорит. За время поездки он делал это слишком часто. Се Лянь потерял надежду, что он заговорит первым. — Ты злишься на меня? — выпаливает он, прежде чем снова передумает. — Конечно нет! Как я могу злиться на гэгэ? — Потому что я... принял решение, не спросив тебя. — Ты ничего такого не сделал. Я первый спросил, не так ли? Но гэгэ потом ничего не сказал, так что я предположил, что он не заинтересован. — Я был! Сань Лан, я был заинтересован! И сейчас тоже. Я просто...— Се Лянь никак не может взять Хуа Чэна за руку, пока он за рулем, поэтому вместо этого он хватает его за свободный рукав и держится за него. Это отражает их отношения лучше, чем любые слова: это не то, чего он хочет, но это все, что он получает. — Ты был прав, жить вместе будет проще. — Если бы я знал, что для того, чтобы заманить тебя, нужна кошка, я бы завел ее много лет назад. Действительно ли он этого хотел? Думал ли об этом так же, как Се Лянь мечтал? Вряд ли — не между своей работой и работой над тем, чтобы завоевать человека, которого он любит, — но даже такие обрывки Се Лянь стремится бережно собирать в душе. — Разве я не доставлю тебе неудобств? — Будь это так, я бы не спрашивал. Имей немного веры, гэгэ. — А как насчет твоих вещей? Ты используешь свободную комнату как склад и студию. Я имею в виду, я могу спать на диване, без проблем, но ... — Гэгэ. — Хуа Чэн ощупывает все вокруг, находит бедро Се Ляня, ненадолго сжимает его, прежде чем снова схватиться за руль. У Се Ляня перехватывает дыхание, его нога горит. — Ты не будешь спать на диване. Я разберу эту комнату для тебя. Я могу работать в галерее и складывать свои вещи в подвале. Или в казино. Есть варианты. Се Лянь делает глубокий вдох, что нисколько не помогает. — Или... или ты мог бы принести все в мою квартиру. — Хм, и туда тоже. Разве ты не хотел сдать ее в аренду? И лишить себя единственного места, куда можно отступить, когда Хуа Чэн неизбежно преуспеет в стремлении разжечь взаимность в сердце своего возлюбленного? Се Лянь не может рисковать тем, что не сможет убежать. Каждый день он надеется, что принятие того, что этот день наступит, уменьшит боль, и каждый день боится, что его надежды окажутся напрасными. — Нет. По крайней мере, не сейчас. — Все, что гэгэ сочтет лучшим. — Хуа Чэн барабанит пальцами по рулю. — Нам нужно будет купить кровать. И кое-какую мебель. Там есть комод, но нет прикроватной тумбочки и… — Сань Лан, все в порядке. — Еще немного, и он заплачет. Он не может разрыдаться в машине Хуа Чэна посреди дороги. Придется подождать до наступления ночи и до своей постели. — Всего, что там есть, достаточно. Мне не так уж много нужно. Хуа Чэн издает звук, который тонет в гуле двигателя. — Отлично. Но мы купим тебе нормальную кровать. Хорошую, удобную кровать. Не то, что этот твой диван. — Сань Лан решил отомстить моей мебели. — Это потому, что гэгэ заслуживает хороших вещей. Они делают крюк, чтобы купить кровать и матрас. Хуа Чэн настаивает на том, чтобы Се Лянь выбрал что-то слишком большое для одного человека, Се Лянь, в свою очередь, настаивает, что ему это не нужно. Он проигрывает спор под удивленным взглядом консультанта. Погрузить каркас кровати и матрас в багажник машины Хуа Чэна — это битва, на победу в которой у них уходит почти полчаса. К тому времени, когда они добиваются успеха, Се Лянь полон решимости вернуться в магазин и оплатить доставку независимо от ее стоимости. Хуа Чэн решает купить машину побольше. В этом нет никакой необходимости. Се Лянь любит его за это еще больше. Упаковка его вещей занимает не так много времени, как запихивание кровати в машину. Переезд из родительского дома был захватывающим начинанием, кульминацией которого стала вечеринка по случаю новоселья, закончившаяся тем, что Фэн Синь напился и разрыдался из-за Цзянь Лань. Хуа Чэн вышвырнул его из квартиры. Переезд к Хуа Чэну эмоционально происходит гораздо более тяжело. Там нет большого торта и стола, уставленного таким количеством напитков, что хватит на три дня. Хуа Чэн собирает кровать, в то время как Се Лянь вытаскивает коробки из комнаты и убирает все, что осталось. Кровать занимает большую часть пространства, комод — единственный предмет мебели, сиротливо стоит у стены. Несмотря на это, он уже чувствует себя как дома больше, чем в своей квартире. И когда после этого он садится на старый скрипучий диван Хуа Чэна и принимает из его рук чашку чая, его сердце впервые за несколько месяцев наполняется радостью.