Линии жизни разноцветной гуашью

      Больничный свет неприятно режет глаза, отвыкшие от освещения за время долгого сна. Сколько он спал? На этот вопрос смогут ответить только врачи, которых нет рядом. Зато есть кое-кто другой. Самый неожиданный из всех гостей.       — Боже мой, ты очнулся! — голосит девушка от волнения и вскакивает со стула, чтобы крикнуть младшему брату, который пребывал в коридоре: — Риндо, скорей сюда! Он очнулся!       Над его больничной койкой теперь нависали двое, заваливая вопросами о самочувствии, а Ран только и мог, что морщиться от слишком громких голосов. Не успел он открыть глаза, как ему уже нужно изложить отчёт на несколько тысяч слов. К такому Ран явно был не готов, а потому останавливает сумасшедший порыв:       — Сделайте одолжение, убавьте громкость... — он хочет потереть переносицу, но правая рука оказывается зафиксированной в гипсе. Просто превосходно. Мало того, что Ран пробыл здесь непонятно сколько времени и у него затекло всё и даже то, что не могло затечь, так он ещё и калека теперь. Временный, но это слабо смягчает суровую реальность.       Настроение падало с каждым сведением, которое ежеминутно занимало почётное место и оказывалось хуже предыдущего.       Ран желает хоть немного размяться после сонной парализации, но не рассчитывает стремление и привстает слишком резко. Резкая боль разнеслась по всему телу, отдавая в конечности, особенно сломанную руку.       — Не дёргайся! — тут же спохватилась Юна и положила руки ему на плечи, заставляя лечь обратно. — Ты ведь только проснулся.       — Я хочу уехать отсюда, — твёрдо стоял на своём Ран. Перспектива проваляться здесь херову тучу недель для восстановления его не прельщала. Для этого в больнице слишком гнетущая атмосфера.       — Она права, Ран, — самым неожиданным было даже не то, что Рин следовал каким-то там правилам, принятых общественностью, а то, что он согласился с Юной. Девушкой, которую не стерпел с самой первой встречи и не стеснялся упрекать во всём, даже там, где это было невозможно. Когда они успели «подружиться»?       — Сколько времени прошло? — понимая, что его отсюда не отпустят раньше срока, как бы ему этого не хотелось, спрашивает Ран и смотрит в сторону окна, как будто за стеклом висел календарь. Светящее за окном солнце ответить на его вопрос, как ни странно, не смогло.       — Не волнуйся, ты провалялся всего один день и одну ночь, — отвечает Риндо. — Врачи сказали, что тебе крупно повезло.       — Попасть в аварию? — скептически вскидывает бровь Хайтани-старший.       — Что отделался одной поломанной рукой. Её у тебя между сидений защемило, вроде. Если бы не это, то вообще синяками и ссадинами отделался.       — Ему ещё не проверили голову! — встревает Юна, которая, в отличии от парней, спокойствия не излучала. Возможно, причиной было пять чашек кофе, которые она выпила на нервной почве, и сейчас была активнее обычного. Слишком активной, что походила на психа, сбежавшего из палаты.       Этой ночью они с Риндо не спали на пару, но даже так не обмолвились ни словом. От этого парня так и веяло предупреждением: «Не пытайся завести со мной разговор», и Юна не доставала. Хотя поговорить с кем-то, по правде говоря, очень хотелось. Она искренне считала, что общее несчастье удобрит почву, но ошиблась. На контакт Рин не собирался идти даже так, в отличии от неё он хорошо справлялся и в одиночку.       — Сбавь обороты, женщина, — морщится Ран. Больничные обследования он никогда не любил. Рану они запомнились как что-то негативное и обязательно неприятное. В приюте особо никто не церемонился с комфортом — делали, как умели.       На всю палату раздаётся телефонная трель, и, как позже выяснилось, гвоздём программы стал Риндо. Он вытягивает из кармана мобильник, смотрит на экран и без объяснений выходит, отвечая на звонок. Ран с Юной остаются наедине и наступает та самая неловкая пауза, когда хочется чем-то заполнить тишину, но все темы вылетают из головы. Да и что тут скажешь? Подметишь, что солнце сегодня светит ярче обычного? Уж лучше молчать, чем позориться своим узколобием.       Юна сидит на стуле смирно, сложив руки на коленях, и смотрит куда-то в пол, боясь пошевелиться. Ран знал, что ужаса перед ним она не испытывает. Будь оно так, Юна бы не сунулась сюда ни ногой. И тем не менее, она здесь. Примчалась сюда вслед за скорой, да ещё и просидела всю ночь напролёт — об этом свидетельствуют ярко выраженные мешки под глазами.       — Ты хмурился во сне, — заполняя нависшую тишину, говорит Юна и тут же сжимается, поджав губы. Сразу решила, что зря ляпнула, но для Рана это стало ещё одним важным пунктом — Юна не только пробыла здесь несколько часов, а ещё и рядом с его койкой.       Эта девушка не переставала его удивлять. То она трясётся от страха при виде него, то условно посылает на три буквы, а теперь и вовсе ведёт надзор, плевав на собственный сон. Рану не было известно чувство любви, и он считал, что никогда и не познает того, что часто прячут в строках любовных романов.       Юна заставляла непреклонное сердце грозы Роппонги содрогаться, и Ран ещё не определился, нравится ли ему это чувство. Оно было для него в новинку. Это как наркотик — ты подсаживаешься на него и хочешь ощущать чувство эйфории как можно чаще, после чего не можешь прожить без него и дня. С колебанием сердца время от времени было так же.       Над бровью Юны красовался большой белый пластырь, который, видимо, налепили после ДТП. Что это были за уроды Ран ещё разберётся, несомненно (братья Хайтани такое безнаказанным ни за что не оставят), а сейчас он решил проявить немного ответной заботы. С тяжестью после продолжительной неподвижности Ран тянет руку к её лицу и касается щеки, проведя пальцем по белому пластырю.       — Как себя чувствуешь? — не веря собственному мягкому голосу, спрашивает он. Такого у него не было ещё ни с кем, и Ран сам не понимал, что творит. Просто действовал по зову сердца, это ведь так называют? Поразительная тупость, которой он никогда не придерживался, но не рядом с ней.       Округлившиеся глаза Юны говорили за неё, но отпрянуть или перевести тему она не пыталась. Смотрела на него так, словно видит впервые. И ей определено нравилось, что она видела. Его поведение сейчас максимально граничило с тем, что Юна узрела в первый день их знакомства. Такой Ран был ей неизвестен, но она совсем не против узнать его такого поближе: без вечного рвения набить кому-то морду своей телескопкой или призвать сумасшедшего братца, который неестественно выгнет чьи-то ноги в противоположную сторону.       — Это я должна тебя об этом спрашивать... — с некой детской растерянностью отвечает Юна. Перемены в поведении Рана сбивали её с толку. Никогда не знаешь, что от него ожидать. Может, ранит грубостью, а может одарит заботой. Зато сейчас бабочки резво нарезали круги у неё в животе. Будь её воля, оставила бы его таким навсегда.       В палату возвращается Риндо, и Ран отдёргивает руку, как от огня. Глупо шифроваться при брате, который был для него единственным по-настоящему близким человеком. Или теперь уже не единственным?       — Кто звонил? — с концами отпуская неоднозначный момент, спрашивает Ран. Он не смотрит на Юну, потому что в её взгляде наверняка прочтёт немой вопрос в полосочку из недоумения. Хайтани не готов выяснять отношения, пусть даже молча. А уж тем более не собирается делать это при брате, чтобы тот точно всё понял.       — Того выблядка на машине нашли, — делая вид, что он ничего не заметил, отвечает Рин. Пускай старший братец сначала сам разберётся со своей больной башкой, а потом они уже поговорят. — Мы убедились, что он не сможет уйти на своих двоих, — широкая и даже жуткая улыбка Риндо говорит сама за себя. Юна не уверена, что хочет знать все подробности, хотя тот злоумышленник наверняка заслужил всё то, что с ним сейчас происходит. Несмотря на это она не в праве решать, кому страдать, а кому радоваться жизни.       — Известно, кто его подослал?       — В процессе выяснения, — мутно отвечает Риндо. Он знает не больше, чем они все, а потому не в состоянии дать ясный ответ. Его и самого рвёт от злости. Риндо не нравилось быть в неведении, а после покушения на незаменимого брата и вовсе ломило, как от хандры. Хотелось набить рыло хоть кому-то, дабы справедливость восторжествовала, но как мстить, если даже не знаешь, на кого падёт всепожирающая кара.       — Ладно, уходим, — говорит Ран и скидывает с себя одеяло. Морщится от боли во всём теле, но тем не менее сползает с кровати. — Риндо, передай мою одежду.       Младший брат, кажется, обеими руками поддерживает рвение старшего, а потому беспрекословно исполняет его прихоть. Юна чувствовала себя единственным адекватным человеком здесь, ведь она одна считала, что Рану нужен постельный режим.       Она рвётся устроить бунт обоим, но её голову спонтанно занимают посторонними вещами, что она тут же об этом забывает.       — Юна, первое время тебе придётся обойтись без своих вещей, — говорит Ран, натягивая на себя толстовку. Для приличия девушка отвернулась сразу же, как только поняла, что он собирается переодеваться. Успела увидеть лишь кончик масштабной татуировки у него на торсе. Сознания зажило своей жизнью, вырисовывая полную картину тайной татуировки.       — В каком смысле?       — У тебя украли ключи, помнишь? Для их восстановления нужно время. Пока поживёшь у нас.       Юна и Риндо одновременно смотрят на Хайтани-старшего, и если первая выражает удивление, второй явно недоволен этим заявлением. Видимо, это решение с ним никто не обговаривал, но закатывать сцену было не в стиле Риндо, и ему оставалось лишь хмуриться. Ран обязательно прочтёт в его взгляде недовольство, поэтому слова излишни.       — Я могла бы переждать у подруги, и...       — ...И подвергнуть её опасности, — завершил неутешительное заключение Ран. — Им откуда-то известно твоё местожительства, наверняка слежка за тобой куда серьёзнее, чем мы предполагали. К нам они точно не сунутся, — по лицу Рана видно, с каким трудом ему даётся передвижение. Он делал всё медленно, стараясь не доставлять себе слишком много дискомфорта. Хайтани был слишком гордым, чтобы признать свою неработоспособность, оставалось с горькой слюной проглатываться всю боль.       Стоило всей это неразберихе с ДТП закончиться, как Юна снова окунулась в эту пучину интриг и преследований. Она оказалась в том состоянии, о котором успела забыть. Все мысли последние сутки занимало только нестабильное состояние Рана. Удивительно, что её вообще волнует благополучие кого-то вроде него, но смерти она ему точно не желала, как и зла. Юна убеждена, что его личность куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Возможно, это предпосылки стокгольмского синдрома, но внутренний голос твердил, что дело в её желании видеть в людях как можно больше хорошего, и как можно меньше плохого, параллельно не доходя до абсурда.       Побег из больницы стал тем ещё испытанием. Они втроём придумали целый план по отвлечению внимания, чтобы Ран смог улизнуть и не попасться. Козлом отпущения по шутке судьбы стала, конечно же, Юна. Она целых десять минут заговаривала зубы доктору, который очень куда-то спешил. Девушка даже не давала ему времени вставить слово, имитируя тяжело больную, а краем глаза косилась на Хайтани, которые крались в сторону выхода. А потом оказалось, что у этого врача была срочная операция... У Юны было много неловких моментов за её короткую жизнь, но эта определенно лидировала.       Когда девушка вышла из больницы, прикрывая своё лицо за ладонью, Риндо сгибался по полам и бил о капот машины, заливаясь раскатистым смехом. Юна морщилась с красным от стыда лицом и порозовевшими ушами. Этот клоун специально выбрал именно этого врача, чтобы выставить Юну полной идиоткой. И с сегодняшнего дня они будут жить вместе, на его территории, где он ощущает полную власть. Всё только начиналось, а Юна уже чувствовала себя изнеможенной. Выдержит ли она это мучение, длинною в несколько недель?

***

      Возвращаться в квартиру к Хайтани было необычно и даже как-то волнительно. Последний раз Юна была здесь, когда они насильно притащили её сюда. Этот день хотелось вычеркнуть из памяти, потому что от одного только упоминания по позвоночнику пробегал холодок.       Братья по-хозяйски расхаживают по своим хоромам, пока Юна не знает, куда ей приткнуться. Теперь у неё есть возможность рассмотреть апартаменты получше. Квартира смешала в себе стили минимализм, лофт и пентхаус. Стоит признать, что создана она была со вкусом, и тут есть только два варианта: либо братья доверились вкусу дизайнера, либо же сами создали себе комфортный уголок. В любом случае получилось недурно и богато, хотя, возможно, так и было на деле. Девушка боялась даже просто дотронуться до чего-то, чтобы не дай Бог не сломать, и в её список долгов не добавились грозы Роппонги. Такое она вряд ли переживёт, причём в буквальном смысле.       Ран с Риндо разбрелись, оставляя Юну стоять в одиночестве. Мяться в коридоре вечность она не могла и не хотела, а потому, переборов всю неловкость, пропетляла до гостиной и присела на диван. Даже на мягких подушках расслабиться не вышло. Она сидела подобно кукле, сложив руки на плотно прижатых коленях.       На столике перед диваном аккуратно разложена бумага и канцелярские принадлежности, что свойственно перфекционисту. Сначала Юна одёргивала себя, чтобы взять что-то из лежащего, но потом решила, что ей в любом случае придётся как-то выживать в этой среде, пока не восстановят ключ от её квартиры, и она не постеснялась взять одну гелевую ручку со стола. Вряд ли что-то может случиться. Раз Хайтани могут позволить себе такое жилище, то от одной ручки ничего не убудет.       Щёлкнув колпачком Юна кропотливыми движениями стала выводить линии на внутренней стороне руки. Она была похожа на сосредоточенного художника, который пишет картину, вкладывая в кисть все свои чувства и мысли. Девушка следовала точно по направлению вен, повторяя все их изгибы.       — Спать будешь на диване, а ещё нужно решить, как ты будешь обходиться без вещей первое время, — рядом с Юной неожиданно появляется Ран, а потом с лёгким недоумением спрашивает: — Что ты делаешь?       — Папа как-то рассказывал, что мама часто рисовала линии у себя на руке, — уже ничуть не стесняясь, объясняет Юна. Ручка сделала своё дело, как и планировалось. — Это помогало ей успокоиться и разложить мысли по полочкам.       Ран что-то отметил для себя, но внешне промолчал. Обогнув столик он занял место рядом с ней, и напряжение вернулось. Он молчал и от этого становилось ещё более некомфортно. Юна даже не могла двинуть рукой, чтобы продолжить выводить линии подкожных сосудов и обуздать свой неподдельный страх.       Нужно что-то говорить, иначе Юне остаётся один шаг до панической атаки.       — Давай, я и тебе могу нарисовать, — говорит девушка и уже тянется за единственным ярким маркером, который лежал среди карандашей и ручек, словно в данной ситуации немыслимо получить отказ.       Учитывая, что Ран не возразил, она положила загипсованную руку себе на ноги и стала водить по неровной и шершавой поверхности. Приходилось проводить по одному и тому самому месту несколько раз, но Юна делала это не в первый раз, а потому с легкостью преодолевала препятствия.       За минуту унылый гипс преобразился в яркий аксессуар. Юна с гордостью смотрела на свою простенькую работу, в которую вложила чуть больше искусства, чем обычно. Одно дело рисовать себе, а другое — кому-то. А если это ещё и Ран Хайтани, захотелось его как-то впечатлить.       Ран скучающе разглядывал гипс, но старания девушки не хвалил. Кажется, ему вообще было всё равно, зато Юна повеселела.       — Ран, у нас закончилась паста... — в гостиную заходит Риндо и тормозит у дивана, прямо как Ран пару минут назад. Юна всё чаще стала замечать схожесть между ними. Так бывает, когда проводишь с кем-то большую часть своего времени и начинаешь перенимать их привычки.       С неким пренебрежением Риндо смотрит на руку брата и спрашивает:       — Что за поебота у тебя на гипсе?       — Это рисунок! — возмутилась Юна. Самые обычные линии, выведенные перманентным маркером, многое для неё значили, и ей не нравилось, когда кто-то на них клеветал. Пускай она не может простить мать за то, что та бросила их с отцом, но этот способ не раз помогал Юне собраться с мыслями и прогнать тревогу. Осквернять свой спасательный круг она не позволит.       — А, ну теперь понятно, кто главный творец этой херни, — не стесняясь в выражениях, говорит Риндо и не оставляет Юне возможности продолжить словесную перепалку. — В общем, я в магазин.       Риндо лениво пропетлял к выходу и ушёл, хлопнув дверью. Юна испепеляюще дырявила дверь взглядом, но её негодование было направлено не на мебель, а на того, кто оказался за ней. Как можно говорить такие вещи и при этом не думать, что они могут задеть? Ему явно не помешают пару уроков этикета. Риндо может ненавидеть её сколько ему угодно, но пускай держит недовольство при себе, а не выливает это ведро с мусором на Юну, которая оказалась заложницей обстоятельств.       Ещё больше злил факт, что Ран поощрял несносного младшего братца, хотя бы потому, что молча наблюдал за их обменом любезностями. Юна и не ждала, что он за неё заступится (у него для этого нет никаких оснований), но было бы неплохо. Такое чудо определённо окажет позитивный эффект на её отношение к Рану. Но он молчал, убеждённый тем, что они взрослые люди, а значит и все свои личностные проблемы решат самостоятельно.       Юна оборачивается на шуршание рядом с собой, чтобы увидеть, как Ран пытается снять резинки с растрёпанных кос и расплести их. Одной рукой это было делать куда сложнее, и он сильно раздражался, когда пальцы путались в прядках, которые за время отключки стали жить по своим правилам. Наблюдать за этим было как смешно, так и грустно, но первого было гораздо больше. «Гроза Роппонги не справляется со своими волосами». Это как котёнок, который запутался в ленте.       — Давай, я помогу, — не дожидаясь согласия Юна тянется к длинным волосам, помогая распутать чуть волнистые после застоялой причёски волосы. Ран снова не сопротивлялся, но ему определённо не нравилась его беспомощность, особенно если её наблюдает Юна. Он понимал, что целый месяц (пока не снимут гипс) практически не сможет обойтись без посторонней помощи, и это с учетом стреляющей боли. Ран не привык, чтобы о нем заботился кто-то помимо Риндо, и даже таких случаев было минимальное количество.       Когда косы были расплетены, Юна встала с дивана и куда-то ушла. Хайтани слышал, как она роется среди вещей какое-то время, а в итоге возвращается с расчёской. Девушка удобно устраивается на диване, поджимая ноги под себя, а Ран с неохотой разворачивается к ней спиной.       Он был так напряжён, как будто от Юны можно было ждать какую-нибудь подставу, и повернуться к ней спиной это то же самое, что повернуться спиной к врагу. Но к Юне эта характеристика никак не относилась. Ран не мог определиться, кем она была для него. Сначала Юна воспринималась им как разумеющийся кусочек серой массы — не особенная, не обычная, такая же, как все. Ран не уделял ей больше внимания, чем кому-либо ещё. Потом начал зарождаться интерес. Юна тряслась при виде него, но высоко держала подбородок, хотя коленки трусливо дрожали, а глазки волнительно бегали.       После ДТП все мысли спутались между собой, а Ран без остановки спотыкался о них, не в состоянии найти нужный выход. Они друг другу никто, даже меньше, чем просто знакомые, но Юна всё равно просидела рядом с его постелью до самого пробуждения. Ей была предоставлена прекрасная возможность разорвать оковы их с Риндо преследования, но она предпочла остаться. Глаза Юны, похожие на тёплый металл, светились искренней радостью, а на лицо взошло вселенское облегчение. В какой-то момент Хайтани даже допустил мысль о том, что она кинется его обнимать, но этого так и не произошло.       Удивительная девушка, которая так спонтанно появилась в его жизни, и которую невозможно разгадать до конца.       Ран слышал, как дыхание Юны порой становилось громче, словно она пытается сдержать смех. Обернуться и проверить это лично он всё никак не намеревался, да и не успел. Ответ пришёл самостоятельно.       — Солнце яркий луч, путь найди во мгле... — сдерживая сдавленные смешки, неожиданно запела Юна. Ассоциация с этой песней была вызвана его длинными волосами и расчёской в руке, повторяя сцену из мультфильма.       — Только попробуй спеть это ещё раз, — с несерьёзной угрозой предупреждает Ран, состроив недовольное лицо. А Юна даже не испугалась, наоборот — ей только сильнее захотелось засмеяться, но она подавила в себе это желание. Знала, что ничего ужасного он с ней всё равно не сделает.

***

      С прошествием нескольких недель Рану хорошо бы было привыкнуть к бетону, который сковывал движения правой руки, но он всё никак не хотел подчиниться своему временному носителю. Вещи то и дело валились из рук, улечься в удобную позу во время сна и вовсе оказалось невыполнимым заданием. Оттого не высыпание, излишняя раздражительность и вытекающее из этого состояние неработоспособного овоща.       Нервировала даже самая мелочь, поэтому Рану часто приходилось останавливаться и медленно вдыхать и выдыхать воздух из лёгких. Хотелось разъебать этот чёртов гипс о стену, и плевать, что это окажет негативное влияние на больную руку.       А ещё Юна не отставала от него с вопросами про ключ: когда, как долго, сколько ещё ждать. Он уже снился ему во снах и давил на виски, как будто хотел, чтобы его голова лопнула, а желаемое наконец воплотилось в жизнь. И ведь Юне не скажешь, что Ран пока что даже не начинал заниматься потерянным ключом от её квартиры. Как и признаться в том, что в глубине души ему даже не хотелось её отъезда.       Ран привык просыпаться с мыслью, что сейчас пойдёт на кухню, а на диване будет мирно сопеть Юна, что с прибавлением жильцов в ванную стало труднее попасть, потому что там всегда кто-то застревал, и зачастую это была как раз-таки особа прекрасного пола. Даже их с Риндо перепалки стали обыденностью, к которой привыкаешь, как будто это ранние пташки, поющие за окном или своеобразный будильник.       Сейчас Хайтани старший уже целую минуту бился на кухне над ужином, который пытался себе разогреть. С одной рукой всё получалось медлительнее, вызывая бурную реакцию на каждую неудачу.       — Ран, по поводу ключей... — неожиданное появление Юны и триггерный вопрос смешались в опасный коктейль. В Хайтани проснулся такой заряд ярости, что сдерживать его внутри стало так же невозможно, как дикого зверя в клетке.       Ран схватил настольную вазу без цветов на столешнице и с разворота швырнул её в сторону девушки. Юна замерла на месте, а предмет декора врезался в стену возле её головы, со звучным звоном разбиваясь на несколько кусочков. Серые глаза Юны были точно пять копеек и смотрели на него с непередаваемым шоком и, впервые за это время, страхом.       Она неуверенно смотрит вниз, как будто расколотая ваза могла подскочить и укусить её, а потом снова на Рана. Шестеренки в голове наяривали и перегревались, пытаясь осознать произошедшее.       — Ты только что кинул в меня вазой?..       Единственное, что всплывало в голове, так это ругательства.       — Я кидал рядом, ты бы не пострадала, — агрессия упала так же быстро, как поднялась. Ран сжал кулаки, осознав, что вытворил, но было слишком поздно. Невозможно повернуть время вспять, как бы этого порой не хотелось.       — Ты сам говорил, что левой рукой управляешь хуже, чем правой, — подрагивающим голосом парирует Юна. Ей страшно, Ран видит это по широко распахнутым глазам, но остатки её непоколебимого достоинства вставляют свои пять копеек. Если она расплачется, то окончательно обезоружит его, но девушка стойко держалась.       — В этот раз я хорошо её контролировал.       — Ах, ну раз так, тогда, конечно, ладно, — саркастично всплеснула руками Юна. Возможно, дело в освещении, но металл блестел от наворачивающихся слёз. Зачем он так с ней? Юна только-только начала думать, что, возможно, у них получится найти общий язык. Видимо, она ошиблась. Ран не из тех людей, кто умеет заводить друзей. В его полномочиях только разрушение и садизм.       Ран бы извинился, переступив через своё хрупкое эго, но Юна слишком рано закончила их короткий разговор, не оставляя и шанса на покаяние. Не сказав ни слова она развернулась и скрылась за дверью ванной комнаты. Её спина держалась ровно до самого конца, а походка не выражала обиды, которая чётко читалась на лице.       Нерешённый конфликт матовым осадком остался висеть в воздухе. Хайтани устало прикрыл глаза, выдыхая остатки злости, но теперь уже на самого себя. Так упорно заставлять её привыкнуть к себе, чтобы потом так просто разрушить всё одним срывом. Навряд ли после такого у него есть хотя бы какой-то шанс на восстановление доверительных отношений.