Линии жизни разноцветной гуашью

      В квартире удушающе тихо. Мы молча перешагнули порог, сняли верхнюю одежду и поставили пары обуви рядом. Находились так близко друг к другу, почти касались плечами, но даже не поднимали взгляд. Как молекулы хаотично двигались по коридору, выполняя базовые задачи.       В голове слишком много мыслей, которые мы не можем озвучить. И не пытаемся. Сегодняшнее собрание принесло много противоречивых эмоций, и для начала им нужно устаканиться. Сил не хватает даже чтобы переброситься парой банальных фраз.       Не пожелав нам спокойной ночи, Рин уходит к себе в комнату, Ран запирается в ванной, а я на ватных ногах плетусь в нашу спальню. Бросив на пол маленькую сумочку, утопаю в мягком матрасе, разглядывая изученный до идеала потолок. Я часто разглядывала его, когда меня мучила бессонница. На фоне тишины журчит вода.       По моим личным подсчётам, Ран пребывает в ванной комнате слишком долго. Мы не обронили и слова по поводу случившегося в дороге, но по их многозначительным переглядкам с Риндо они, судя по всему, уже всё обсудили. Мысленно, не посвящая меня в детали. Потому что меня их работа не касается. Я была лишь невидимым гостем на той встрече. И увидела то, что не следовало.       Поборов преобладающую в теле усталость я иду в ванную. Дверь приоткрыта, вода из крана слабым напором бьется о раковину и стекает по сливу в канализацию. Заглядываю внутрь, оценивая обстановку. Не стоит беспокоить Рана, если я увижу, что он не настроен на разговор. Но я не смогу держать всё в себе. Отношения ведь для того и существуют, чтобы делиться любыми переживаниями и радостями. Мы две половинки чего-то целого, и без раскрытия души наша связь вряд ли долго продержится на одной только страсти.       Ран отмывает свою телескопку от грязи собственных поступков и принятых им решений. Его лицо выглядит умиротворённым, но взгляд говорит об обратном. Беспокойство и напряжение читаются слишком четко.       Был ли у него выбор? Мог ли Ран отказаться? Люди всегда чего-то ждут от нас. Возлагают только им известные надежды. И у нас появляются негласные обязанности, которые мы можем либо отторгнуть, либо следовать им, удовлетворяя чужие ожидания. Речь идёт лишь о приоритете. Мы задаемся вопросом: «Что конкретно я хочу от этого получить? Для чего я это делаю?». В результате эти связующие вопросы нами движут. И получается то, что получается. Мы либо довольны своим выбором, либо жалеем, гадая, а что бы случилось, выбери я другой путь? Он лучше? Я был бы доволен собой, сверни на другую дорогу?       Несмело открываю дверь, продолжая стоять в дверном проёме. Тело Рана еле заметно дёргается, взгляд заостряется на мне, как будто я застала его за каким-то преступлением. Но ведь так и было.       Я обнимаю себя руками, налаживая зрительный контакт со своим парнем.       — Мы можем поговорить?       Радужка его глаз дрожит, нервно передвигается, слишком резко запоминая черты моего лица. Ран хватается невпопад в попытках уловить моё настроение. Пытается предугадать, что я ему скажу, как себя поведу. Анализирует изменения в моём поведении.       Ран с неохотой кивает и закрывает кран, откладывая телескопку в сторону. Тщательно вытирает руки полотенцем, пытаясь оттянуть этот момент и втереть тканью готовность к важному разговору.       Мы возвращаемся в спальню, садимся друг напротив друга. Матрас прогибается под нашими телами. Ран даже не смотрит на меня. Двигает туда-сюда кольцо на указательном пальце, словно это поможет ему не выпасть из реальности. Или не сойти с ума в ожидании.       — На собрании произошло что-то... — пытаюсь подобрать правильное слово, а взгляд прикован к нервным рукам Рана, — плохое.       Ран обрывисто вздыхает. Каждое моё слово как яд, который вводят постепенно. И это болезненно. Очень. Но рубить с плеча будет слишком неправильно, слишком жестоко. Я стараюсь правильно подвести разговор к ядру всех переживаний.       — Ран, пожалуйста, поговори со мной, — чуть ли не умоляя прошу я. Выносить его состояние даже тяжелее, чем смотреть на жизнь человека, что висит на волоске. Сегодня я пережила оба фактора, но мне нужно было разобраться с происходящим, иначе это чувство нерешённости сожрет меня, отщипывая по маленьким кусочкам и тестируя меня на прочность. А я знаю, что сломаюсь, и пытаюсь предотвратить это, пока ещё не слишком поздно.       — Ты не должна была это видеть, — Ран будто насильно выпихнул эти слова из себя и замолчал, набираясь сил для нового захода.       — Но я видела, — констатирую неизбежное. Невозможно вернуться в прошлое и что-то исправить. Всё, что нам остаётся, это сражаться с настоящим. Переступить высокий порог и взглянуть страхам в глаза.       Сегодня я смотрела, как живой взгляд терял свой блеск. Тот журналист хватался за неё, как за глоток свежего воздуха. Разум твердил ему: «Это конец, сдавайся», а он не слушал. Искал даже самый маленький и хлипкий сучок, за который можно ухватиться. Ведь больше у него не было надежды ни на что. И я не знаю, смог ли он выбраться из обволакивающего страхом тумана. Возможно, он всё-таки безвозвратно затянул его. Забрал с собой. И передо мной сидит человек, который ему в этом помог.       — И что ты чувствуешь по этому поводу? — Ран пытается идти на контакт. Это похвально, что он не убегает и пытается разобраться, как взрослый человек. Он умеет отвечать за свои слова и поступки. Хоть это и даётся с большим трудом.       — Неоднозначно, — моё признание близко к правде. Стоит с ней за одной дверью. И я сама этого боюсь. Я закрываю глаза на поистине ужасные вещи, потому что мои чувства к Рану стоят на несколько ступеней выше. Я жестокий человек. Людская жизнь оказалась не такой важной составляющей, как мои собственные чувства к такому же человеку. Или монстру? — Ты жалеешь о том, что сделал?       Ран качает головой, не задумавшись ни на секунду.       — Есть только одна вещь, о которой я жалею, — он подымает на меня взгляд фиолетовых глаз. В них пляшут огоньки, но вот чего? Раскаяния, боли, признания? — и ты знаешь, о чем.       Я киваю в подтверждении. Конечно, знаю, как о таком можно забыть. Девочка с гуашью намертво засела в моём сознании, как будто мы были знакомы лично. Пару раз она приходила ко мне в сновидениях, но ничего не говорила. Иней на её ресницах от мучительно долгих часов в морозильной камере создавал образ Снежной королевы. Он покрывал кончики её пальцев, рисовал колючие узоры на розовой щеке, впитался в юбку и свитер, дымом вздымался вверх по плотным тёплым колготкам.       Она смотрела на меня без особого интереса, и тем не менее не отрывала взгляд, как будто скрывала его за ледяной маской. Как бы это наказание изменило её жизнь, выживи она? Этот взрослый, осознанный взгляд застыл бы у неё в глазах или сломал навсегда? Возможно, случись всё по-другому, мы бы слышали из новостей о новом лице, поработившем весь преступный мир, поставив правоохранительные органы раком.       Не исключён исход алкоголизма, или того хуже. Девочка с гуашью больше не видит ярких цветов в жизни и прикладывается к горлышку бутылки точно по расписанию, а порой и нарушая его. Её бы нашли спустя пару дней в грязной квартире и с пеной у рта. И то узнали лишь благодаря соседям, что неустанно жаловались на отвратительную вонь. Родственников и друзей у неё не было, чтобы раньше заподозрить пропажу. Она бы закончила ноунеймом, как и многие в этом мире. Имя Девочки с гуашью растворится в воздухе, как будто её никогда и не существовало.       — Юна, — ровный голос Рана вырывает меня из размышлений. Если бы не он, я бы продолжила рисовать линии давно погубленной судьбы. Какой в этом смысл, если она уже мертва? Девочка с гуашью останется только в наших воспоминаниях, а её образ угаснет с пролетающими временами года.       Я смотрю на Рана с осознанием, что сейчас меня ждёт жизненно важный вопрос, который, возможно, решит исход сегодняшнего происшествия. Кончики пальцев похолодели, ведь я не знала, чего от него ждать. Что он мне скажет? Что нам надо расстаться, потому что мы слишком разные? Что наши отношения — ошибка, вызванная спонтанно возникшей искрой?       — Кем ты меня видишь?       — Своим парнем, — мешкая на пару секунд даю твёрдый ответ, который, как мне казалось, сошёл бы за правильный. Но Ран так не считал.       — Ты руководствуешься своими чувствами. Я прошу тебя ответить на вопрос не беря их в расчёт, — и он спрашивает ещё раз: — Кто я в твоих глазах?       Ран ждёт от меня искренности. Он ясно дал понять, что не выносит лукавства, пускай даже с благих побуждений.       — Я вижу преступника, — дрогнувшим голосом отвечаю, вглядываясь в любимые черты, словно пытаюсь вытянуть из него по-максимуму. Вырываю всё больше правдивых характеристик и кидаю ему под ноги, как он и просил. — И жестокого человека. Он не эгоист, потому что способен на замечательные тёплые чувства, но остальные жизни не играют для него никакой роли. Я не уверена, человек ли это вообще, ведь какой человек будет получать удовольствие от того, чтобы следить за чужими страданиями? — меня понесло, и я не уверена, могу ли остановиться. Выжимаю из себя честность, как последние залежи сока мякоти апельсина. — И всё же этот «человек» способен на ласки, которые доступны только избранным. Он сам создаёт этот список, и количество мест в нем ограничено. Ему непросто подпускать к себе людей, да он и не страдает одиночеством.       — Этот «человек» не боится одиночества, но не уверен, что справится с потерей ворвавшейся в его жизнь девушки, — хрипловатым голосом заключает Ран. Ну вот, опять. Он заставляет моё сердце биться чаще одной простой фразой, и всё с учётом того, что я только что наговорила. Прекрасно осознаю всю серьёзность его характера и увлечений, но рядом с ним начинаю дышать полной грудью, закрывая глаза на всё плохое. Я ужасна.       — И он любит эту девушку? — глотая непонятно откуда взявшиеся слёзы, спрашиваю о себе в третьем лице.       — Он никогда не думал, что способен так сильно полюбить кого-то, — подыгрывая моему спектаклю, отвечает Ран. Тугой узел внизу живота, который пережимал путь к воздуху, наконец-то ослабляет хватку. Тёплые дорожки бегут по щекам.       Ран безмолвно придвигается ближе и прижимает мою голову к своей груди. Его сердце бьется быстрее обычного, и я усердно концентрируюсь на этом ощущении, пытаясь заглушить кричащие голоса в голове. «Беги, идиотка!», хором разносится в пустоте. А я стою на месте, пока страшная железная машина с холодящим кровь воплем несётся на меня без тормозов.       — Мне нравится то, чем я занимаюсь, — продолжает Ран. У него ещё остались не высказанные мысли, и я готова его выслушать. Пусть это и тяжело. — И навряд ли когда-то смогу это прекратить. Даже сто лет в исправительном карцере не отмоют с меня всю эту грязь. Но я не хочу это прекращать, Юна. Это моя жизнь, и я ею живу, — он осторожно отстраняет меня за плечи и заглядывает в глаза, как будто так смысл его слов лучше дойдёт до меня. — Но ты не обязана проживать её вместе со мной. Это серьёзное решение, и я готов дать тебе время, чтобы сделать выбор. Ты не такая, как я или Риндо. Ты светлая девушка, и такие вещи тебя пугают. Я не мог смотреть на тебя сегодня, но спиной чувствовал твой умоляющий взгляд. Ты хотела, чтобы я сохранил жизнь того журналюги. Но я не благодетель, скорее с точностью наоборот.       Поэтому я прошу тебя подумать: что для тебя лучше? Если ты решишь со мной расстаться — я приму это и больше ты меня не увидишь. Продолжишь работать в клубе и видеться с друзьями. Всё вернётся на круги своя. Но если решишь остаться, я гарантирую тебе безопасность. Но и ты должна понимать, что после согласия добровольно повесишь на себя мишень. От тебя захотят избавиться, если всплывёт информация о том, кто ты для меня. Я тебя не тороплю, но мы больше не можем тянуть. Нужно сделать выбор.       Я чувствовала себя на каком-то итоговом тесте — последняя ступень, после которой меня примут на работу. Рядом уже лежит договор и чёрная ручка, подначивая управиться быстрее. Мне нужно только определиться с вариантом ответа — неважно, правильным или нет — и оставить подпись.       Решение, решение, решение... Их так много, и они заключаются в самых разных вещах. Какие-то кардинально влияют на нашу жизнь, а какие-то выбирают меньшим из двух зол. Как простой выбор с утра: чай или кофе. Вечная дилемма.       На спине каменным грузом сидит горгулья, не давая забыть об отвественности этих выборов. Почему я не могу отделаться от чувства, что Ран отталкивает меня? Подначивает выбрать «правильное» решение держаться от него подальше. Он ведь сам этого не хочет. Зато хочет лучшего для меня.       — Не представляю, как смогу жить привычной жизнью без тебя, — улыбаюсь дрожащими губами, но из глаз текут слёзы, как будто моё нутро оплакивает принятое мной решение.       у Рана перехватывает дыхание. Он впервые неуверенно тянется ко мне и касается губами с такой осторожностью, словно теперь близость может спугнуть меня.       Это был мой первый раз, когда я вышла с Раном в свет, причём как официальная девушка. Раньше, признаюсь, я считала, что Ран стесняется меня. Иначе как объяснить то, что он нигде это не оглашает? Я не говорю, что нужно кричать об этом изо всех углов и носить парные футболки с говорящим за себя слогом, но если вдруг выдастся проходящий момент, почему бы не рассказать? Это же не преступление, в самом деле!       Но теперь я понимаю. Ран не стеснялся наших отношений, а боялся за них. Боялся за меня. За то, как изменится моё отношение к нему. Кто в здравом уме добровольно подпишет договор о том, что теперь с тебя не спустят прицел снайперской винтовки? Я и сама затрудняюсь ответить, была ли к этому готова. Но мне было ясно одно — с Раном мы точно переживём все трудности. Будем держаться друг друга и поддерживать несмотря на все разногласия. Как Кьяра и Рамон — несчастные влюблённые, чей брак не поддержали даже близкие.       Я обвила тонкую шею Рана руками, прижимаясь ближе. Я никуда не убегу, и ему не позволю. Пусть только попробует сделать хотя бы один шаг назад, я ему такое устрою! Мало не покажется. Потом будет бояться даже просто моргать рядом со мной, дабы не пропустить удар.       Ран заваливается на подушки, а я сажусь сверху, углубляя поцелуй. Такой отчаянный и влюблённый. Его руки уже расслабленно лежат у меня на бёдрах. Кончики пальцев без наглости еле пробираются под край моего платья. Сейчас оно излишне как никогда. Это барьер, что не даёт слиться воедино и раствориться друг в друге.       — Ран, — отстранившись на пару миллиметров от его лица, ласково зову его по имени.       Он лениво приоткрывает глаза и вопросительно мычит, ожидая вопрос.       — Можем в этот раз сделать по-другому?       — Как?       — Нежно?.. — неуверенно, словно спрашивая разрешения (хотя так и было), отвечаю. Клянусь, это выражение лица я запомню на года. Жаль у меня нет с собой фотоаппарата! Глаза становятся шире обычного, а светлые брови ползут к потолку. Совсем не свойственная ему эмоция. — Что? — озадачено хлопаю глазами.       — Удивлён, что ты попросила.       — Это так странно?..       — Раньше никто не просил.       Это должно быть странно, но я почему-то полагала, что так будет. Наверняка бедные девушки боялись даже пискнуть в его сторону, не то что попросить сделать всё по-своему. А может им настолько хотелось угодить Рану, что они были готовы терпеть любые унижения. Если это можно назвать унижением, конечно.       — Так ты согласен? — так и не услышав однозначный ответ, повторяю. Ран серьёзно задумался, хочет ли идти на уступки и кардинально менять, пускай и на один раз, своё отношение к сексу.       Каково было моё удивление, когда я услышала неохотное, но какое-никакое:       — Ладно.       Скрыть видимую радость оказалось трудно, но я сделала над собой усилие, чтобы не кинуться ему на шею в знак благодарности.       — Я поведу! — радостно поднимаю руку вверх, действуя по принципу «чур не я», только наоборот. Кто не успел поднять руку — тот проиграл, а кто успел — тот водит.       Рану мой энтузиазм не понравился. Ему в принципе не нравилась одна мысль о том, что кто-то будет им командовать. Он привык доминировать, а не быть сабмиссивом. Вот только я не собиралась пихать в него инородные предметы, как это обычно делали в его любимом БДСМ. Я собиралась доставить ему настоящее удовольствие от чувственных прикосновений и поцелуев в шею, от которых кружится голова и кажется, словно ты спишь на шелковых простынях.       Мне хотелось верить, что даже такому, как Ран, понравятся подобные ласки. Он садист, но не мазохист. Хотя я бы многое отдала, чтобы побыть его сабмиссивом в моей игре и почувствовать трепетные касания холодных пальцев, раствориться в долгом поцелуе и сплести из нас нечто прекрасное.       Мы принимаем сидячее положение, Ран прислоняется спиной к возвышенной спинке кровати и не моргая следит за каждым моим движением, водит своими насыщенно-фиолетовыми глазами, не упуская ни малейшей детали. Не знала бы его, решила, что он волнуется и не теряет бдительность, ожидая от меня подлянки. От некой скованности напрашивается мысль, что это у него впервые — быть во власти кого-то другого. Наверняка так оно и было. И для меня честь провести ему экскурсию в мир ласок.       Я подбираюсь ближе, шурша белоснежной простыней, и аккуратно, почти невинно касаюсь своими губами его — всё таким же горячим. Не отдаляясь расстегиваю непослушными от волнения пальцами пуговицы белой рубашки, касаюсь тёплых боков. Хоть руки его всегда холодны, тело горячо, как будто в нем бурлит вулкан, причём во всех возможных смыслах.       Отбросив ненужный атрибут одежды кладу руки на крепкие, напряжённые плечи. Я медленно поглаживаю их, параллельно блуждая в чужом рту языком, стараясь вызвать как можно больше мурашек на его бледной коже. Ран отвечает мне, но его руки опущены. Мне так хотелось, чтобы его холодные пальцы сжались на моих бёдрах, провели по линии позвоночника и забрались в волосы, оттягивая их у корней, но он не двигался. Вся обязанность переложена на меня.       Я решила, что самое время переходить к гвоздю сегодняшней программы. Как ещё доставить мужчине удовольствие, если не оральным путём? Перед моей лично придуманной техникой он не устоит, я была в этом уверенна. Ладно, уверенна не на все сто, но мне хотелось верить в свой успех. Не могу же я быть полной безнадёгой в постели.       Момент до главного удовольствия нужно было оттянуть, поэтому я уделила особое внимание его лицу. Поцеловала в висок, спустилась к скуле, ещё раз коротко поцеловала в губы и задержалась на шее. Под моими пальцами пульсировала венка и только так я понимала, что творится у него внутри. Внешне Ран никак это не показывал — сидел смирно, как манекен или солдат при исполнении. Иногда меня даже охватывало сомнение, что он вообще получает от процесса удовольствие. Может он вообще уснул, а я и не заметила.       Я скользнула рукой по его груди, спускаясь следом и выкладывая дорожку из поцелуев в самый низ. Добралась до ремня и посмотрела на него, улыбнувшись. Хотела убедиться, что Ран понимает, что именно я собираюсь сделать. Как много девушек делали ему минет по своей воле? Разве что только когда он давил им на голову и грубо держал за волосы, вставляя свой инструмент по самые гланды.       Пряжка ремня звякнула. Я ловко расправилась с помехами, добираясь до самого интересного. Провела по его белью ладонью, размеренно растирая. Нарочно тянула с этим. Ничто так не будоражит, как тягучее ожидание внизу живота. Внутри бурлила жажда увидеть его желание, когда, стоит мне только убрать руку, у Рана начнётся ломка. Я должна была заставить его дышать собой, показать, что обыкновенные касания дорогого человека приносят куда больше удовольствия, чем чистый секс без чувств и обязательств.       Стягиваю с него боксеры, решив, что время пришло. Даже не встал. Я расстроена, но этого стоило ожидать. Он уже не девственник из старшей школы, который мгновенно кончит от одного только поцелуя. Чтобы добиться его эрекции нужно постараться, но за этим я сейчас и здесь. Ему от меня никуда не деться. В эту секунду Ран полностью в моей власти, я буквально держу часть него в своих руках. Не менее важную, стоит заметить.       С накопившейся слюной обрабатываю верхушку и поцелуями распределяю влагу по длине. В руке он ощущается намного горячее, чем через ткань боксеров. От этого во мне самой поднимается жар, а белье намокает. Я хочу коснуться себя, проникнуть пальцами внутрь, подарить и себе щепотку наслаждения, но держусь. Мне нужно сосредоточиться на его удовольствии, заставить хотя бы один, даже самый тихий стон сорваться с уст. Для первого раза хватит даже этого, а после, уверена, он и сам будет вовлекать меня в нежные игры. Стоит подумать о его садизме и моей чувственности, как о чем-то совместимом, я начинаю чувствовать волну желания. Это бы стало чем-то незабываемым.       Я начинаю медленно, в полной мере чувствуя его горячую плоть у себя во рту, но постепенно наращиваю темп, помогая себе рукой. Он слегка пульсирует и затвердевает. Значит, я делаю всё правильно. Мне безумно интересно, как выглядит лицо Рана сейчас, но с моей позиции на четвереньках посмотреть на него не так уж и просто — так закатываешь глаза, что аж больно. Так и до мозга достать не долго.       Единственное, что удаётся уловить, так это тяжёлое дыхание и руку на уровне моих глаз, пальцы которой варварски комкали простынь. Это он так сдерживается, чтобы не застонать? Не хочет проигрывать самому себе и ведёт внутреннюю борьбу с гордостью. Не знала, что у нас соревнование, но раз так, я приложу все усилия, чтобы выиграть. Докажу, что не лыком шита.       Ран сдался, когда положил руку мне на голову. Он не давил, как было (по моим представлениям) с другими девушками, лишь направлял. Послушно следовал моему темпу, убирал пальцем упавшие на лицо пряди, которые так и норовили залезть мне в рот и усложнить задачу. А я, в благодарность, проводила языком по твёрдой поверхности и снова заглатывала во всю величину. Когда чувствовала, что тошнота подступала совсем близко, переставала себя мучить, но вот когда пришло время переходить на новую ступень удовольствия, решила оставить после себя приятный след. Продержалась так долго, как могла, а потом глубоко вдохнула, поднимаясь.       Пока одна рука тянется за смазкой, вторая наяривает вверх-вниз, стараясь сохранить добытое возбуждение. Наношу крем и медленно распределяю, закрепляя свои касания на его долгосрочной памяти. Я тянусь к Рану для долгого поцелуя. Уже успела соскучиться по его губам и получаю заряд наслаждения, соприкоснувшись с чем-то мягким и тёплым. На ощупь нахожу твёрдую плоть и медленно сажусь Рану на колени, чувствуя, как внутри меня всё заполняется. Из губ вырывается тихий стон, больше похожий на мычание. Непривычное чувство наливает ноги свинцом.       — Подожди... презерватив, — с паузой говорит Ран, но я его успокаиваю.       — Я на противозачаточных, — отвечаю, обхватывая шею Рана руками и начиная медленно двигаться. От удовольствия он прикрывает глаза и закидывает голову назад, оставляя шею незащищенной. Без лишнего намного приятнее заниматься сексом, а учитывая принципы Рана о защите, он успел забыть это прекрасное чувство, от чего стал куда чувствительнее.       Его руки для удобства ложатся мне на бёдра и короткие ногти впиваются в кожу, сжимают. Сдерживать стоны нелегко, а ещё тяжелее сдержать победную улыбку. Я уткнулась лбом ему в плечо и слушала тяжёлое дыхание у себя над ухом. Мне захотелось смеяться, потому что в конце концов удалось вытянуть из Рана хоть какую-то реакцию. А ещё стало безумно приятно. Моя нежность разрослась до таких размеров, что захотелось просто посидеть с ним в обнимку.       Ничего не стесняясь, я наново обвила руки вокруг его шеи и прижилась всем телом к торсу, томно целуя в открытое от волос ухо. Сначала ничего не происходило и я уже решила, что в таком положении мы и закончим, но с моих бёдер руки Рана перебрались на спину, и большие ладони приятно охлаждали разгоряченную кожу. От обычного прикосновения у меня выползло куда больше мурашек, чем от проникновения внутрь. Наверное, потому что подобная нежность была ему абсолютно несвойственна, и после такого волей-неволей приписываешь себе ярлык особенной.       Позу Ран поменял сам, когда я ожидала этого меньше всего. Я погрузилась в мир розовых облаков и очнулась только тогда, когда соприкоснулась лопатками с прохладным одеялом, а в следующую секунду его губы уже сминали мои. Ран был властным, самоуверенным, жестоким и даже беспощадным, поэтому поцелуи всегда были подстать персоне, вот только сейчас в его движениях было столько осторожности, сколько не видел, наверное, даже Риндо за всю их совместную жизнь. Я буквально тонула в нем. Глаза закрывались сами по себе, а руки гладили мужские плечи и спину.       Я выдохнула воздух ему в губы и прогнулась в спине, когда он снова оказался внутри и задвигался — медленно, не спеша. До этого игру вела я и по моим правилам всё должно быть нежно. Ран предпочитал иные методы, но сейчас добровольно перенял мою тактику, доставляя забвенное удовольствие от обычных ласк.       Под конец внутри стало горячо, и тогда я поняла, что мы оба недалеки от финала. Я не хотела останавливаться. Понимала, что это, возможно, был первый и последний раз, когда Ран вёл себя подобным образом, и желала разделить с ним этот момент чуточку дольше. Но контролировать эрекцию оказалось практически невозможным, особенно когда Ран приблизил этот момент своими длинными и местами костлявыми пальцами.       В меня он не кончал, а вовремя подгадал момент и сделал это на мой живот. Ни к чему портить постельное белье, чтобы потом стирать его из-за пары пятен. Разум всё ещё был мутным, но я потихоньку приходила в себя. Стоит ли говорить, что это было потрясающе? Ни с одним мужчиной я ещё не чувствовала себя так хорошо, а за двадцать лет их было у меня немного.       Простыни зашуршали — это Ран потянулся за салфеткой на тумбочке и вернулся ко мне, стирая всё лишнее с моего живота. Его руки ослабли, и именно поэтому, мне так кажется, движения выходили медленными и подрагивали. Я следила за его сосредоточенностью и заново влюблялась в черты этого изящного лица.       Мы встретились с Раном взглядами и от его тягостных фиолетовых глаз внутри всё перевернулось. Поддавшись порыву я притянула его лицо к себе, чтобы ещё раз коснуться тёплых губ. И он ответил, представляете. Я привыкла видеть его отстранённым, даже когда дело касается сексуальных марафонов, но тут он был со мной до конца и даже дольше. Это давало почувствовать себя нужной и, что не менее важно, желанной. Мы хотели друг друга одинаково и это окрыляло. И всё-таки никуда нам не деться. Если разойдёмся — совершим грандиозную ошибку.       Я уверена, что этот дивный момент продлился бы целую вечностью, если бы кое-кому не приспичило вломиться к Рану в комнату...       — Ран, есть дело, — без стука или предупреждения Риндо открывает дверь нараспашку.       — Твою мать! — я вложила все свои мысли лишь в два слова, пока дернулась за одеялом, чтобы хоть немного прикрыть своё нагое тело. Нижнюю часть прикрывал Ран, удобно расположившись между моих ног, а потому ткань накрыла только грудь.       Без капли стеснения Ран выпрямляется и оборачивается к брату с вопросом:       — Что такое?       — Там Санзу звонил, говорил, чтобы мы приезжали в главный.       — А..? — Ран хотел про кого-то уточнить, но Риндо буквально считывал его слова с языка.       — Они уже там.       — Что насчёт..?       — Разберёмся. Откажут — ноги переломаем на хуй.       Диалог, который понимали только эти двое длился бы неопределённое количество времени, если бы я не коснулась ноги Хайтани старшего, тем самым привлекая к невидимой себе внимание. Он словно только сейчас вспоминает, что я всё ещё здесь и смотрит на меня.       — Кхм, Ран... — я многозначительно опускаю взгляд на своё декольте, надеясь, что он поймёт явный намёк. Когда он молчит больше двух секунд начинаю подозревать, что до него так и не дошло, но Ран рушит все убеждения и снова поворачивает голову к брату.       — Давай в коридоре договорим. Юна хочет одеться.       — А чем тут плохо? — искренне недоумевает Рин, даже не глядя на меня. Для него я и правда была пустым местом, недостойным и песчинки внимания. И не скажешь, что пару часов назад между нами состоялся душевный разговор.       — Риндо, она стесняется, — как для чайника объясняет младшему Ран.       Блондин недобро косится на меня и щурит свои глаза так, что становится не по себе. Лучше бы он и дальше меня не замечал, чем смотрел как на врага народа. Эх, а я то надеялась на затишье...       — Да с каких, сука, пор тебя ебут такие мелочи... — бурча себе разнообразные маты под нос, Риндо уходит, закрыв за собой дверь.       Ран поворачивается ко мне и говорит:       — Если хочешь, можешь взять мою футболку из шкафа.       Он сползает с меня и спускается на пол, поднимая одежду и натягивая её на себя. Теперь неизвестно, когда в следующий раз я увижу его обнаженным из-за вечной занятости, но хорошо сложенное тело теперь навечно засело в памяти, а потому я смогу фантазировать о нем даже в его отсутсвие. Конечно, это будет не так живописно, как с глазу на глаз, но тоже что-то. Кому-то ведь только и остаётся, что слюнки на него пускать, а я видела всё лично, причём не раз.       — Любую? — на всякий случай уточняю. Мало ли, может, у него есть принципы. Все мы знаем, что Ран может говорить неоднозначно и лучше переспросить, чем потом плавиться под его убийственным взглядом.       — Любую, — успокаивает меня Ран и уходит, улыбнувшись напоследок и бросив уже в дверях: — Я рад, что мы поговорили.       — Я рада, что мы вместе, — возвращаю ему улыбку, напрочь забыв о своего наготе. Мы столько раз открывались друг другу, видели страшных скелетов в шкафу, вместе запихивали их обратно, захлопывая дверцы. Вся неловкость после такого перестала быть для меня значимой.       — И я, — говорит Ран и уходит, а я запечатлею в голове его влюблённый взгляд. И этот взгляд адресован мне.       Сдерживая счастливый писк заваливаюсь на спину, брыкая ногами, как полоумная лошадь. Обессилено опускаю расставленные в стороны руки. Кажется, всё наконец-то налаживается. Стены недоверия и сомнений разбиты, сердца открыты и готовы для запретных чувств.

***

      — Что-то серьёзное? — спрашивает Ран, следуя навигатору, который перед дорогой настроил младший брат. Их путь проложен к главному зданию, в котором происходят основные встречи их группировки. Сорвавшееся собрание включало в себя представителей разных организаций, выступающих в качестве союзников, но не так давно им позвонили уже их коллеги, требуя приехать прямо сейчас.       — Санзу выразился неоднозначно, — отвечает Риндо, наконец занимая место рядом с водительским. Юна загребла его себе, не спрашивая разрешения, а Хайтани-старший даже не возражал. — Не знаю, чем это вызвано: либо же он сам слабо понимает, что происходит, либо снова накидался.       — Либо же всё сразу, — отшучивается Ран, лениво улыбаясь. Ни о каком волнении и речи не шло. Он давно крутится в преступном бизнесе, и повидал немало ужасов. А некоторые продюсировал самолично, зарекшись поддержкой младшего братца. Ну правда, зачем лишний раз мотать нервы? Что такого ужасного он может сегодня узнать?       Чёрная Ауди паркуется у заброшенного ресторана, свет в котором погашен. С первого взгляда может показаться, что внутри никого, но это место удивит вас куда большим, чем выключенным светом.       Братья оставляют машину стоять у входа и заходят внутрь. О нем больше никто не знает, а вход только для своих, поэтому нет нужды разбрасываться формальностями в виде стука. О их прибытии уже знают.       Мужчины минуют пустующий зал, заставленный пыльными столами годовой давности. Об уборке здесь никто не думал, хотя самый брезгующий из них — Коконой — не раз настаивал на ней. Но сейчас у них дела поважнее порядка.       Младший-Хайтани толкает маятниковую дверь и проходит с Раном на кухню, где собрались все члены «Бонтен». Санзу Харучиё стоит неподалеку от предводителя и крутит между пальцев веселящую красно-белую таблетку. Низкорослый Сано Манджиро восседает на металическом столе спиной ко входу и жуёт пятый тайяки за день. Санзу был его личным диллером и поставлял ему их пачками. Любой каприз главнокомандующего для него закон.       — Они здесь, — сообщает Какучо, как будто организатор встречи лишился слуха. Глава шумно глотает кусок любимого лакомства, но поворачиваться не спешит. Слишком много чести для обычных подчинённых.       — «Дневной сумрак» снова распоясались? — выдвигает свои предположения Риндо. Вокруг подозрительно тихо, а в воздухе застыло напряжение. Словно все присутствующие знают то, чего не знают Хайтани.       — Скажите мне, — подаёт голос Майки, равнодушно обращаясь к братьям. — Насколько серьёзно вы относитесь к делу, которым занимаетесь? — вопрос звучит с подвохом. Хайтани переглянулись в немом вопросе. Что-то не так.       — С такой же серьёзностью, как и любой в этой комнате, — Риндо отвечает сразу за двоих, пока Ран пытается уловить нотки, что укажут ему на возникшую проблему.       — И вы преданы «Бонтену»? — Сано продолжает неспешно задавать вопросы.       — Разумеется, — присоединяясь к накаляющемся разговору, отвечает Ран. Что такого могло произойти, чтобы сам Майки усомнился в их преданности? — Могу я узнать, чем вызвано ваше любопытство?       — Тем, что вы взяли под крыло не того человека, — обращаясь сразу к двоим, без толи угрозы сообщает Майки. Санзу, словно почувствовав беззвучный приказ, берёт со скользкой столешницы папку с досье и толкает в сторону прибывших. Ран тормозит её на самом краю противоположной стороны, остановив одними пальцами.       Встав кучнее, Ран открывает папку, а Риндо с интересом заглядывает вместе с ним. Первая реакция — растерянность, за ней следует отрицание. На первой же странице закреплён листок с фотографией девушки в левом верхнем углу, а ниже расписана базовая информация: инициалы, возраст, место работы и дальше по списку.       Сколько бы Ран не сглатывал, проглотить вставший в горле ком не выходило. Пальцы задрожали и впились в досье мертвой хваткой, дабы не выдать себя с потрохами.       — А теперь расскажите мне, — Манджиро разворачивается к своим подчинённым лицом. Тусклый свет луны, пробивавшийся сквозь щели деревянных стен, упал на бледное лицо с мешками под глазами. — Как давно вы спелись с птичкой наших конкурентов и сколько успели ей рассказать?       В воздухе плотно висит острый накал, а под пальцами мнётся фотография Ёсико Юны — негласного члена «Дневного сумрака».