_____
Это не было похоже на Адриана: Лука точно знал, что пришёл вовремя. Возможно, чуть раньше. Даже во время самых жестоких обострений Агрест оставался до смешного пунктуальным. Вообще ни одна из добродетелей, коими обладал его друг, не исчезала вне зависимости от фазы расстройства. Адриан в самом прямом смысле и мухи обидеть не способен, от этого Лука волнуется ещё больше, и наступая на горло воспитанию, толкает ворота, ступая на подъездную дорожку. Чем ярче рецидив, тем дальше Агрест уходит внутрь своих неописуемых миров. Всерьёз волнуясь и от того почти забывая о неловкости из-за своего вторжения, Куффен торопливо идёт вперёд, не сразу замечая выступившие из тени сада две фигуры. Ветер блуждает по выгоревшей за лето зелени. Лука поднимает взгляд и почти спотыкается на ровном месте. Девушка напротив торопливо опускает кружево вуали, но слишком поздно: Лука успевает увидеть лицо. Да и на что только Лила надеялась? Он не слепой болван. Лила держит под руку девушку, чьё выражение лица можно описать как смесь вселенского равнодушия с очень сильным душевным потрясением. — Что ты делаешь? — вырывается у Куффена. Он вдруг разом не помнит о встрече с Адрианом. Но зато остро и свежо вспоминает его слова. Между ним и Лилой шагов восемь, не больше. Лука не хочет их сокращать, но ему приходится. Он обязан услышать хоть какое-нибудь объяснение происходящему. Когда он приближается, Росси поражённо вздыхает и снимает дурацкую шляпку с траурной вуалью. — Наверное, ты сейчас в замешательстве, — проговаривает она растерянно. Лука через силу вздыхает, пытаясь не обращать внимание на странную девушку повисшую на плече Росси. — Ещё в каком, — отвечает он и сносит фасад спокойного тона. — Какого чёрта происходит, Лила? Кто это? Что ты с ней… — Тише, — в голосе Росси обнаруживается неожиданная жёсткость. — Неважно кто это. Я объясню всё, обещаю. Приходи сегодня в семь. — Это не нормально, — изрекает Лука. — В семь. У меня в номере. — Подожди, — окликает её Куффен. — Скажи, с девушкой всё будет… Ну, в порядке? — Ей ничто не угрожает, — отталкивающе усмехается Лила и возвращает шляпку. — Больше ничего. Лука рассеянно глядит им вслед, пока они не исчезают за боками вынырнувшего из-за угла автомобиля, и пытается понять, что за омерзительное чувство расползается внутри. — Теперь ты мне веришь? — раздаётся из-за спины непривычно собранный голос Адриана. Лука не спешит оборачиваться. Его тело не следует за мыслями. — Только не говори, что ты это подстроил, — шепчет он. — Ты должен был увидеть, — безапелляционным тоном сообщает Адриан. Лука поворачивается к нему, чувствуя себя высушенным и пустым. — Ты… Всё это было нарочно? — он не узнаёт собственный голос. Адриан пристыженно опускает взгляд. — Кто-то заставил тебя это сделать, — осознал Куффен, с трудом сцеживая слова. Он не хотел обидеть друга, несмотря ни на что, но вмешательство кого-то стороннего заметно. — Феликс, — выдохнул Агрест, так и не подняв глаз. — Ясно, — Лука кивнул. Чувство пылало внутри как след от пощечины, будто его все кругом одурачили. — Думаю, мне лучше уйти сейчас. — Подожди! — глаза Адриана были полны сожаления. Но Лука лишь качнул головой. — Нет, мне нужно побыть одному. Тут нет твоей вины, приятель. Дерьмо случается. — Они внизу. Музыкант остановился в растерянности. — Что? — Мой отец и тётя, — Адриан побледнел, потом вздрогнул, будто что-то услышав. — Они там… Махнув рукой в сторону сада, он побежал прочь, оставляя Куффена наедине с многорукой растерянностью._____
Тишина рассыпается веером присланных фотографий. Лила перебирает их дрожащими пальцами, другой рукой зарываясь в распущенные волосы. Холодно. Красное, алчное вино не спасает, только горько пьянит и вяжет пустые мысли крохотными узлами. За раскрытым окном жужжит упавшим жуком Париж. Жёлтые пятна фонарей жиром стекают по стеклянной поверхности стола. Тук-тук — разбивается вдруг мандраж тишины. Лила торопливо прячет фотографии в конверт, локтём сбивая бокал. Недопитое вино растекается по столу, и блики света кажутся теперь оранжевыми. Дверная ручка поддаётся не сразу, и Лила почти выдыхает простое: — Привет. Лука заходит внутрь, кажется, сильно нервничая. Он не обращает внимания на непорядок, послушно садясь на указанный Росси стул. — Выпьешь? — робко спрашивает Лила, застывая напротив. — Нет, спасибо, — он молчит несколько трепетных секунд, прежде чем напомнить. — Ты обещала всё рассказать… «Обещала», ‐ эхом вторит мысль в голове, пока Лила наполняет себе очередной бокал. — Хорошо, — шепчет она, наконец занимая своё место за столом. — Да, конечно. Вино танцует во рту, дымится жженым сухим деревом, почти избавляет от робости. — Я слушаю, — тон Куффена мягок, как и его взгляд, в котором нет и намёка на отвращение. Это тоже выражение, что и несколько дней назад. Вернуться бы туда! К нежной иллюзии, что нет никакой Лилы, крадущей людей для тёмных ритуалов. К мигу, где они играют в гляделки, заново учась произносить слова вроде «конституция» и «шероховатый». К поделенному на двоих молчанию, к неторопливым утренним поцелуям после prima del caffè. Там не было этого чувства вины, столь нового и неожиданного. Не существовало отчаяния, от которого по телу расползается могильный холодок. «Может, он поймёт», — дарит себе надежду Лила, опуская фужер на стол. — Я начну с самого начала, — предупреждает она. — Работа у Феликса всегда была на первом месте, и в Париже мы оказались тоже из-за неё. Точнее, по воле одного неприятного инцидента… Слова срываются с цепей, несутся вперёд, сшибая страхи и всякую осторожность. Наружу вываливаются, как из шкафа, комом забитые вещи, образы, которые Лила хотела затолкать поглубже. А потом приходит дым. Кислый и густой. Лилии огня, вырывающиеся из окон чужого дома, и кровавое месиво воспоминаний обретает целостные черты. — Я хотела отомстить Бобу за папу, но я не думала, что там будут… — слёзы липнут к коже, как раздавленные жуки. Воздух в номере кусается. Лила отстранённо замечает, что комнату заполнили чернила сумерек. Жёлтые фонари жмурятся, как огромные глаза бродячей кошки. — А самое страшное, я узнала одну из них, — ещё одно воспоминание сбегает вместе с мурашками. — Это была Амели. — Как? Это невозможно, — поражённо выдаёт Лука, и это первое замечание, которое он позволяет себе за весь долгий рассказ. — Я видела! — убеждает Лила, быстро стирая влагу с ресниц. Она смотрит прямо на музыканта. — Эмили смогла вернуть их. Не знаю как. Я вообще больше ничего не знаю. Она сама ещё не догадывается, что у неё всё получилось. — Это всё какой-то абсурд, — морщится Лука. Его рука тянется через стол, охваченная порывом, а потом резко отпрыгивает назад, даря пустоту непроизошедшего прикосновения. Росси стойко принимает его обескураженный взгляд. Лука обессиленно выдыхает и чуть подаётся вперёд: — Как ты можешь продолжать этим заниматься? — Я же объяснила… — Ты просто пошла на поводу у спятившей от горя женщины. — Думаешь, мне нравится это делать?! — Лила вскакивает, на этот раз несчастный бокал падает на пол. Смех разбившегося стекла тонет в набирающем обороты голосе. — Ходить по притонам и борделям, видеть их лица, перекошенные от наркотиков, страха и боли? Лука тоже поднимается, в его взгляде пляшут тени, ни следа былого спокойствия. — Почему ты не сказала сразу? — его голос трещит как фиолетовое небо под белыми грозами. — А что ты бы сделал? — в сердцах восклицает Росси. — Это уже не имеет значения, — припечатывает Лука. — Ты мне врала. Это нечестно. Тебе стоило сказать всё намного раньше. Лила смеётся. Она обходит разделявший их стол, и хватает Куффена за руку. От её ледяного прикосновения он вздрагивает. — Прости. Лука тянет грустную улыбку. — Меня бы тоже…? Лила резко отшатывается, выпуская его ладонь. — Никогда, — израненным шёпотом произносит она правду. — Что ж, видимо, мне повезло, — отчуждённо изрекает Лука, отходя назад и пряча руки в карманы. — Скажи, Лила, — он замирает, его взгляд блуждает по её лицу. — Хоть что-то… Было правдой? — Всё остальное, — отзывается Росси, печально улыбнувшись. Она знает, что ответ его не задержит. И самое меньшее, что она может сделать сейчас это не пытаться его остановить. Лука кивает, поспешно уводя взгляд. И это всё, что Лила способна воспринять несколько вязких, умирающих от асфиксии секунд. Она не слышит, как остаётся одна. Сердце бьётся с каждым мгновением, напоминая, что худшее позади. Вот только почему-то тихий, карабкающийся по горлу смех слишком сильно походит на рыдания._____
У Адриана неземные глаза, каждый раз заглядывая в них Дюпен-Чен становится до боли любопытно: что творится внутри его головы? Какого цвета мысли, кому он улыбается, глядя ей за плечо? — Когда-то я думала, что стану художником, — делится она неожиданно. — Все люди художники, — пожимает плечами Адриан. — Я сделал всё, как ты сказала. Маринетт довольно кивает, постукивая пальцами по алому ободку руля. — Ты молодец. Мы найдём этих ублюдков. — Я всё меньше уверен, что Лила… Ну, ты поняла. Его улыбка вянет розой на губах, и Маринетт сдерживается от смешка. — Моя мама, — его голос становится глухим. — Это всё она. — он вдруг оборачивается к ней, ловя в ловушку малахитового взгляда. — Там, внизу, я смог проникнуть туда, и там… Лежат тела. Даже обретя мрачность, он удивительным образом остаётся очаровательным. Маринетт теряется, особенно когда Адриан кладёт ей на колени какой-то чёртёж. — План дома, — объясняет он, а потом совершенно по-хулигански усмехается. — Стащил у матери. — Ты просто чудо, — восхищённо прищёлкивает языком Дюпен-Чен и не сдерживается, оставляет поцелуй на бледной щеке. Глядя, как Агрест заливается краской, под стать закату, Маринетт надевает очки с тёмными стёклами, будто боясь ослепнуть и заводит мотор. — Мы их поймаем, — уверенно заявляет она. Адриан больше не произносит ни слова. Только вышколенно вежливо прощается, почти выпрыгивая из салона. «Какая прелесть», — ухмыляется ему вслед Маринетт, чувствуя как под кожу заползает запах масляных красок и почему-то сирени. Она понимает его, хорошо понимает. Адриан об этом, конечно, не догадывается. Эмили с целым подвалом секретов... Маринетт закурила, давя невзрачную усмешку. Да, она понимала его.