Золотые мальчики, или Быть самим собой

      - Так, оба зашли! Живо! - эти слова Андрей произнес на автомате.       Потому что в голове его молотом грохотала одна мысль: всё рухнуло. Паша всё узнал. Сейчас Андрей видел те самые глаза, которые однажды уже смотрели на него. Смотрели вот на этой самой лестничной клетке. На этом самом месте. А теперь он еще видел глаза униженного, разъяренного Элика.       Андрей не ожидал такой прыти ни от того, ни от другого. В самой глубине души шевельнулось трусливое: да валите уже отсюда вы оба, а?? Шевельнулось, но было немедленно затоптано. Андрей стиснул зубы. Он чувствовал себя канатоходцем, идущим над пропастью. Повернуть назад невозможно. Но малейшая ошибка - и он рухнет в пропасть. Надо идти вперед. Задавив в себе все страхи, все сомнения.       Он отступил вглубь квартиры, чтобы оба больных на голову гостя смогли войти. Андрей думал, что первым ввалится взбешенный Элик. Но оказалось, что оба рванули внутрь одновременно и едва не застряли в двери: потому что ни один не хотел пропускать другого. Оба с ненавистью засопели, в итоге протиснулись оба сразу. Как бы ни был напряжен Андрей, он едва не хмыкнул при виде этого зрелища.       Он закрыл дверь на замок, повернулся к гостям.       - Раз пришли, то оба будете делать то, что я говорю. Без возражений. Ясно?       Паша кивнул. Он был бледен, губы плотно сжаты, словно он был преисполнен внутренней решимости. Решимости на что? У Андрея не было ответа. И это его тревожило.       Элик же стоял, прислонившись к стене, подняв голову и с вызовом глядя на Андрея. Тот ответил ему мрачным, равнодушным взглядом, хотя ему хотелось Элика убить. В лучшем для того случае – сразу. В худшем –медленно и мучительно.       У Андрея не было никакого плана действий. Но интуиция подсказывала: ни в коем случае нельзя упускать инициативу. Ситуацию следует держать под жестким контролем.       - Паша, - Андрей говорил резко, отрывисто. - Эта тварь, - он указал на Элика, - сказала правду. Да, твоя мать попросила меня помочь тебе. После того, как ты оказался в больнице. И в обмен предложила оплатить лечение Нади. Я согласился. Это всё.       Паша молча кивнул.       Черт, Андрей предпочел бы, чтобы тот закатил истерику, стал бы сыпать упрёками, обвинениями, принялся бы крушить всё в квартире... да что угодно! Всё лучше, чем это непонятное глухое молчание. И нечитаемый взгляд.       Андрей положил Паше на плечо тяжелую руку. Тот вздрогнул.       - Я не намерен тебя жалеть, - отчеканил Андрей. - И его тоже, - он кивнул на напряженного Элика. - Да, мальчики. Жалость для вас - все равно что бутылка для алкаша или доза для нарка.       - Я не ищу жалости, - произнес Паша, глядя в пустоту.       - Уже радует.       - А вот я всё от тебя приму, Рязанцев, - неожиданно зашипел Элик. - Я не гордый, знаешшшь ли. И жалость твою приму. И презрение. Всё! Ты от меня не отмахаешься, учти.       - Уверен? - если бы тяжесть взгляда Андрея можно было измерить в килограммах или тоннах, от Элика сейчас осталось бы мокрое место.       - Прроверь! - выдохнул тот.       Элик в эту минуту действительно был красив: восточная кровь чуть ли не персидских падишахов готова была вскипеть, но парень сдерживался, и было видно, что ему это дается мучительно тяжело. Карие глаза широко распахнулись, наглое, ухоженное лицо преобразилось, в нем появилось нечто мученическое. Рот приоткрылся, обнажив ровные жемчужины зубов...       Рот. И тут Андрей вспомнил вопрос, который его все время занимал.       - Ты губы накачивал? - холодно осведомился он.       Элик замер. И это, собственно, было ответом на вопрос.       Но было также ясно, что ответ для Элика будет тяжелым как многотонная фура. Или даже целая вселенная.       Он молчал. На красивом лице промелькнули растерянность, злость, снова растерянность. Он приподнял руку, словно собираясь прикрыть ею рот, но замер. Вопросительно и с вызовом глядя на Андрея. Мол, ты же сам понял, так скажи сам!       Но Андрей безжалостно молчал. При этом не сводил с Элика тяжелого взгляда, показывая, что вопрос задан и требует ответа. Вслух.       Краем сознания Андрей понимал, что всё это просто смешно. Господи, ну накачал мальчик-красавчик себе губёшки, так это сейчас и не скрывают, этим даже бравируют!       Но и он, и Элик чувствовали, что именно этот вопрос и ответ, произнесённый вслух, должны будут что-то изменить. Бесповоротно и окончательно.       - Да! - выдохнул Элик.       И это короткое "да" значило почему то больше тысячи слов.       Красавец как будто потёк, стал плавиться, металл не выдерживал, растекался раскаленной лавой…       А лицо Андрея оставалось непроницаемым. Было ясно, что Элик отчаянно ждет ответа, как будто от этого зависит его жизнь. Ему нужно было услышать хоть слово! Насмешки, презрения – всё равно.       Но ничего не было.       - Вон, кстати, в углу твои носки и трусы валяются, - равнодушно произнес Андрей. - Можешь надеть. Если хочешь.       Элик бросил взгляд в угол, где действительно сиротливо лежали его носки и трусы, брошенные при побеге из квартиры, но не шелохнулся. Равнодушие Андрея как будто парализовало его волю.       А Паша стоял молча, и его лицо по-прежнему было нечитаемым.       - Раздевайся, - обратив взгляд на него, негромко произнес Андрей.                                                             ***       Мне следует уйти. Но я не могу. Если я уйду, то ничего не решится. Я останусь в той же яме одиночества, бессилия, розовых соплей. Что-то должно решиться - здесь и сейчас. Что-то, через что я должен пройти. Чтобы войти в нечто новое. Terra incognita. Андрей - мой проводник. Мой Вергилий. Пусть даже он этого не понимает. И меня не смущает то, что здесь ещё и Элик. Он увидит, что я - не размазня, которой он привык меня считать.       Я смотрю в темные глаза Андрея. Тону в них как в омуте. Раздеваюсь. Я сделаю всё, что он захочет. Андрей постукивает рукояткой плетки по своей ладони. А я дрожу. Не от страха, а от желания. Хочу, чтобы меня обожгло болью. И чтобы в этой телесной боли сгорела боль души, боль сердца. Хочу, чтобы он рвал меня в клочья! Хочу раствориться в нём, как растворяются в забвении, растворяются в Лете...                                                             ***       Паша торопливо разделся и встал перед Андреем. Его глаза уже не были мертвыми, в них полыхало желание, горечь, боль. Взгляд Паши упал на валявшиеся на подоконнике наручники (вадькин презент Андрею).Медленно подошел, взял их, внимательно разглядывая. Повернулся к Андрею и, не говоря ни слова, протянул ему наручники. Тот взял их, но отложил в сторону. Уселся на стул, жестом приказал Паше встать перед ним. Взял за локти и долго смотрел в светлые глаза.       Оба они вели себя так, как будто Элика вообще не было в комнате. А тот смотрел на них с отчаянной ревностью и, казалось, готов сожрать обоих. Но не двигался с места.       Паша стоял, не шелохнувшись и не отрывая взгляда от Андрея. Тот пристально рассматривал парня, словно желая изучить каждую впадинку, каждую родинку его на теле. Он прикоснулся к Паше, жесткие, шершавые ладони стали осторожно исследовать горячее, упругое тело с нежной кожей. Паша дрожал, его небольшой член уже стоял.       Элик закусил губу, но остался стоять неподвижно, до боли вонзив в ладони свои удлиненные, ухоженные ногти.       Прикосновения Андрея совсем не походили на ласки влюбленного. Но в них не было ничего грязно-похотливого. Это походило на проверку перед испытанием: готов ли к нему Паша? И Паше становилось и жутко, и сладко. Он чувствовал себя человеком, готовящимся прыгнуть в неизвестность.       Андрей положил руки на узкие бедра Паши. И этого Элик уже не мог вынести. Его затрясло, красивое смуглое лицо приобрело болезненный восковой оттенок. Казалось, что он сейчас грохнется в обморок. Но вместо этого он принялся молча и быстро раздеваться. Уже без обычного своего плавного, томного стриптиза - торопливо, зло.       Игнор был для Элика величайшей пыткой. Он охотнее согласился бы, чтобы его поджарили на медленном огне, чем вот так: не обращали на него ни малейшего внимания. Чтобы ему предпочитали другого! Того, кто ему и в подметки не годился! И чтобы этого другого предпочел ни кто-нибудь, а человек, без которого Элик себя не мыслил!       Элик резко двинулся вперед и встал перед Андреем, рядом с Пашей.       - Я здесь, - тихо и зло сказал Элик. - Я здесь. И я не дам тебе это забыть.       В глазах Андрея сверкнула молния, но он ничего не сказал.       Зато Паша вдруг всколыхнулся и резко обернулся к Элику. Светлые глаза пылали гневом. Таким нежного Пашу еще никто не видел.       - Алмазов, ты тогда, в больнице, меня подлецом назвал, - заговорил Паша глухим и неожиданно низким голосом, словно говорил не он, а кто-то другой. - И ты был прав. Но сейчас-то? Сейчас ты сам повел себя как подлец! Зачем ты сказал про... деньги?       - Чтоб ты отъебался от него! - прорычал Элик, снова обретая привычную наглость. - Я на всё пойду! Понял? Я его тебе не отдам! Никогда! Я лучше вас обоих задушу и сам... Но не отдам!       - Молчать! - прозвучало негромкое и властное.       Элик застыл. Андрей между тем смотрел не на него, а на Пашу, в светлых глазах которого теперь полыхала ярость и ещё что-то. И Андрей вдруг понял, что именно.       Он перевел взгляд на Элика. Этот смотрел затравленно, с решимостью человека, способного на все. В этом взгляде было нечто притягательное, завораживающее. Андрей недобро улыбнулся.       - Я не буду разбираться, кто из нас троих подлец, - с угрозой проговорил он. - Но вот ты, - он указал плеткой на Элика, - должен ответить. Готов?       Элик моргнул. Но тут же на его лице снова появилась отчаянная решимость.       - Я же сказал: от тебя я всё приму! Делай со мной, что хочешь! Я готов!       - Нет. Не я. Он, - бесстрастно сказал Андрей, указав на Пашу. - Ты не мне делал больно, а ему. Поэтому он.       Воцарилось гробовое молчание.                                                       ***       У меня перехватило дыхание. Как он понял то, что я сам не мог понять? Эта мысль... она присутствовала где-то в подсознании, и я не выпускал её оттуда, потому что... ну, это же... это же...       А Андрей разглядел. И сам вытащил на свет эту мысль, моё потаённое желание.       Да! Я хочу наказать Элика! Хочу! За его мелкую подлость. Пусть он даже сказал правду, горькую правду, но всё равно это была подлость! Элик хотел ранить меня, причинить мне боль. Унизить. Рассорить с Андреем. И да, я ранен, мне больно, и эта боль переполняет меня, я хочу выплеснуть ее, выплеснуть на того, кто мне ее причинил!       Андрей молча протягивает мне плётку и наручники. Я беру их. Странно, теперь мне кажется, что я эти предметы всю жизнь держал в руках, настолько они для меня кажутся естественными... Настолько они мне нравятся. Что со мной происходит?       Мне жутко, словно я разглядел в самом себе бездну, о существовании которой даже не подозревал. Но одновременно мне отчаянно хочется прыгнуть в эту бездну, чтобы ощутить пьянящее чувство полета... А потом… Всё равно, что будет потом. Скорее всего ничего уже не будет.       Я смотрю на Элика. Он бледен, напряжён. И ещё - изумлен. Видимо, от меня он такого точно не ожидал. Хотя я пока ничего не сделал. Просто смотрю на него. С плёткой и наручниками в руках.       Элик неверяще качает головой. Замирает. Закрывает глаза. Стоит. Открывает. Смотрит на меня с ненавистью и отчаянием.       - Давай, - хрипло говорит. - Я сделаю всё, что он захочет. Всё!                                                             ***       Андрей, пусть и выглядел хозяином положения - уверенным в себе, спокойным, властным - на самом деле испытывал смятение. Всё происходящее было чистой воды импровизацией. Все трое участников этой сцены словно оказались в другом измерении, где привычные законы логики, психологии не работали, а чувства преображались до неузнаваемости. И пусть Андрей был до мозга костей рационалистом, но происходящее сейчас казалось ему чем-то мистическим. Как будто он стал одновременно зрителем и актером фантастического фильма.       Он видел, как Паша смотрит на Элика. Это был взгляд уже не изнеженного юнца, готового лить слезы по любому поводу и жаловаться на судьбу. Это был взгляд мужчины. Если бы Андрей видел сейчас себя со стороны, то он понял бы, что Паша смотрит именно его взглядом. Как будто перенял его.       И это же видел Элик, которому светлые глаза нежного Паши вдруг показались темными глазами Андрея.       - Хочу отодрать тебя, - угрюмо глядя на Элика, произнес Паша. - Чтобы проучить. Не согласен - уходи.       Элик молчал.       - Выбери стоп-слово, - сказал Паша. - Какое?       Губы Элика искривились как у человека, который вот-вот зарыдает. Но он сдержался.       - Стоп-слово: Рыбонька! - выдохнул он с яростью.                                                             ***       Странно. Прежде слово "Рыбонька" вызывало у меня злость, обиду, приводило в бессильную ярость. Доводило до истерики. Но сейчас оно не вызывает во мне никаких чувств. Словно меня прежнего сейчас не существует.       Я перевожу взгляд на Андрея. Он по-прежнему сидит на стуле: крепкий, мрачный. Красивый. Для меня - однозначно красивый. И для Элика, конечно. Прежний Паша не мог не пускать слюни на такого парня. Но прежнего Паши больше нет. Есть другой. Неизвестный пока самому себе. Я мечтал попасть на terraincognita, но даже представить себе не мог, что она откроется во мне самом. Точнее, откроет её во мне Андрей.       Я перевожу взгляд на Элика.       А он переводит взгляд на Андрея.       И медленно опускается на колени.       - Встать! - звучит негромкое. И я понимаю, что надо делать.                                                             ***       - Встать! - приказал Андрей.       Элик покорно поднялся. Он молчал, но в глазах его Андрей читал уже мольбу: только не Паша!       С минуту они смотрели друг на друга, не шелохнувшись. Андрей перевел взгляд на Пашу. Тот плеткой подтолкнул Элика к стене.       - Только потому, что он этого хочет! - послышалось змеиное шипение Элика, обращенное к Паше. - Он, а не ты!       Паша провел плеткой по подбородку Элика - медленно, медленно, вниз, вниз - к пупку. Он чувствовал, как бьется сердце Элика, и только сейчас заметил, что член Элика стоит колом. Паша обхватил его рукой, взгляд наполнился хищным вожделением. Странное дело, в этот момент Паше казалось, что он и Андрей - одно. И это как будто чувствовал Элик.       Паша замер, пробуя, словно пригубливая дорогое вино, новое для него ощущение власти. Эта власть действовала как хмель. Он не испытывал ни малейшего желания упиваться насилием. Он понял, что ему доставляет удовольствие именно власть: власть разумная и в то же время абсолютная.       И еще он вдруг почувствовал, что Элик был искренен, когда говорил, что готов выполнить все, что прикажет Андрей. Элик - высокомерный, заносчивый, своенравный, наглый - сейчас действительно мечтал принадлежать Андрею. Всем телом, всей душой.                                                       ***       Андрей видел, как дрогнули ресницы Элика. Заметил взгляд, который тот бросил на наручники в руках Паши. Уголки губ Андрея чуть приподнялись, но взгляд остался тем же - пристальным, угрюмым, гипнотически действующим на Элика. Андрей молча кивнул, и Элик понял. Он двинулся к батарее. Паша следом. Приковал наручниками, лицом к стене. Причем получилось не сразу. Но он не испытывал ни малейшего смущения, действовал осторожно и деловито. Элик затрепетал.       Андрей снова невольно залюбовался его красивым телом: стройным, изящным, но сильным.       Между тем Паша медленно провел ладонью по спине с прорисованными позвонками. Мускулы напряглись, и это сделало спину еще красивее. Ягодицы были круглыми, крепкими.       Сейчас были возбуждены уже все трое.       Паша отступил на пару шагов, замер. Элик тоже замер. Оба знали, сейчас это произойдет.       Паша взял плетку, чуть размахнулся и осторожно ударил Элика по ягодицам. Удар вышил неловким и слабым. Элик выпятил ягодицы, явно показывая, что хочет ещё и сильнее. Даже задницей он умудрялся демонстрировать свою наглость. Паша размахнулся и снова ударил: прицельно и резко.       Стройное, оливковое тело дернулось, Элик вскрикнул и застонал:       - Еще...       Паша снова размахнулся.                                                             ***       Первый удар был совсем никаким. Но для меня он был очень важен. Я переступил порог нового, неизведанного. Это был удар не по ягодицам Элика, который лишь застонал, причем было ясно, что не столько от боли, сколько от неожиданного наслаждения. Нет, это был удар по моему прошлому, как ни смешно. Словно моё прошлое воплотилось сейчас в круглой заднице Элика. Глупость? Наверное.       Но я действительно не мстил Элику. Я освобождался от прежних оков, в которые сам себя заковал.       Это было нужно мне.       И это было нужно Элику. Он был закован не в наручники. Он был закован в свою темную сущность.                                                             ***       А Элик был потрясен тем, что сейчас вдруг получил то, что никогда прежде не получал и о чем даже не подозревал. И вообще, ему казалось, что эти удары ему наносит не Паша, а Андрей. И это сводило его с ума.       Боль. Резкая. Обжигающая.       Но эта боль была сладка. Не сама по себе, нет. А потому эта боль казалась ему проявлением любви Андрея. Нелепо. Странно. Его порол Паша, Андрей даже не прикасался к нему. Но это делалось с согласия Андрея. Это означало, что Элик снова в его власти. Путь таким странным образом. Но сейчас он чувствовал, что Андрей - его! Андрей - его мужчина.       - Мой, мой, - шептал Элик чуть слышно, а его холеное тело содрогалось от боли, круглая задница покрывалась красными полосами.       Боль переплавлялась в наслаждение, странное, извращенное, но и что с того?       Элик не чувствовал себя наказанным. Он был счастлив. Сейчас. В эту самую минуту.                                                             ***       Андрей уже с трудом контролировал себя. Происходящее захватило его целиком, понесло в неизвестность…       Он видел, как раскрылся Паша. Розовая скорлупа мальчика-мажорчика треснула, отвалилась, и из нее вылез не жалкий птенец, но, неожиданно, мужчина. Совсем еще молодой, но мужчина. Осознавший себя – таким, каким он есть на самом деле.       Взгляд светлых глаз был твердым и властным.       Паша указал Андрею плеткой на Элика и отступил на шаг.                                                             ***       Мне не нужен с секс с Эликом. Элик - не мой. И я его вовсе не хочу. Впрочем, и Андрей - не мой. В него был влюблен я прежний. Сейчас же во мне что-то бесповоротно изменилось. Мне не хочется принадлежать кому-то. Я сам должен обладать кем-то. Но Андреем нельзя обладать. Тем более, что я испытываю к нему иные чувства. Как к старшему брату. Или даже отцу. Но я это уже когда-то говорил. Неважно.       И вообще... сказать по правде, в душе есть горечь, обида. Обида не на Андрея. А просто мне гадко от того, что мама вот просто взяла и купила мне ёбаря. И предполагала, что я сам куплюсь. А еще гаже от того, что я купился бы. И не даже "бы", а просто купился. Если бы Элик не сказал, я так и верил бы. Вот это гадко.       Андрея я не виню. Я его понимаю.       Но мне гадко.       Нет, я не собираюсь истерить. Я сам должен принять все решения. Без розовых соплей. Без детских обид. Детство прошло, Паша.       Да, прошло. У меня. А у Элика?                                                             ***       Андрей уставился на ягодицы Элика - круглые, напоминавшие сейчас красные помидоры. Хмыкнул примысли о том, что стоп-слова Элик в итоге так и не произнёс.       Желание подступало, и сопротивляться ему было бесполезно. Да Андрей и не хотел этого делать.       Он положил Элику руки на плечи и принялся их разминать: сильно, безжалостно. Тот застонал, зашипел. Андрей положил ладони на горящие ягодицы и сжал их. Элик вздрогнул и жалобно заскулил, но даже не попытался вырваться, наоборот, выпятил измученные ягодицы, и в этом движении было нечто, присущее именно ему: наглое, вызывающее.       Андрей прижался к нему сзади, укусил за мочку уха. Элик со стоном тоже прижался спиной к Андрею, обхватившему руками его плоский живот. Андрею нравилось чувствовать, как пульсирует живот Элика. Он круговыми движениями массировал пупок, Элик вздрагивал, но затем успокоился, чуть запрокинув голову, его нежная, горячая, гладкая щека коснулась колючей щеки Андрея. Между ними как будто пробежал ток.       Андрей схватил с тумбочки лубрикант, выдавил на руку и принялся вводить в Элика сразу два пальца. Тот дернулся, заскулил, но тут же раздвинул ягодицы, подаваясь навстречу.       Андрей безжалостно ввел внутрь сразу три пальца. Элик вскрикнул еще громче. Андрей остановился, но лишь на пару мгновений. Ему захотелось насадить Элика на руку, почувствовать изнутри, как трепещет его горячее, упругое тело... Но он понимал, что это - безумие. Это невозможно. Может быть, когда-нибудь потом. Потом... И Андрей вдруг осознал, что страстно желает, чтобы "потом" действительно наступило. Он глубже и глубже вводил пальцы в Элика , в его тесное, горячее нутро, и чувствовал, как тот трепыхается, а потом быстро раскатав презерватив по члену, вошел сам.                                                             ***       Элик рычал и выл от наслаждения и страсти. Он стоял, прикованный наручниками лицом к стене, и даже не видел лица того, кто в него входил. Но он знал, что это Андрей. Его тело, его прикосновения Элик не спутал бы ни с чьими другими. Так грубо, так чудовищно пошло... Но он обретал того, кому хотел принадлежать. Вытерпев унижение, сломив собственную гордость, не дав выплеснуться собственной ненависти, которая до сих пор раскаленной лавой клокотала в груди.       Элику сейчас было физически больно. И хорошо...       - Да! Да! Рви меня! Рви же! В клочья!       Он действительно этого хотел. Теперь ему было не страшно потерять себя. Он готов был раствориться в другом. Если этот другой - Андрей.       Андрей уже вбивался в Элика - резко, безжалостно. Временами он рычал, а Элик стонал и выкрикивал что-то вроде "да! да!". У Андрея голова шла кругом. Сейчас с ним творилось что-то невероятное. Что-то запредельное. Что-то, о чём он прежде не подозревал.       И всё же он резко остановился. Но не вышел из Элика. Прижавшись к парню, он взял его член и принялся доводить его до нужного состояния. Горячее, упругое тело в его объятиях все сильнее трепетало, содрогалось... С протяжным стоном Элик излился... Этот стон едва не свел Андрея с ума. После нескольких движений он и сам излился... И навалился на Элика , по-прежнему стоявшего у стены прикованным наручниками к трубе.       - Сейчас, - прошептал он. - Сейчас...       Отстегнул наручники, бережно подхватил Элика и помог ему улечься животом на диван. Задница парня пылала. Андрей наклонился принялся осторожно, едва касаясь губами, целовать покрасневшие ягодицы.       - Да. Да, - чуть слышно мурлыкал Элик. - Да...       Андрей провел рукой по спине. Затем погладил теплую макушку.       И тут вспомнил про Пашу. Потому секс с Эликом, прикованным к трубе наручниками, заставил его позабыть обо всем. Паша стоял рядом, держась за свой стоящий дыбом член, и не сводил глаз с Андрея.                                                             ***       Почему-то мне казалось, что секс Андрея с Эликом необходим. И что я должен быть при этом. Мне хотелось посмотреть, как Андрей это делает. Потому что я тоже буду это делать. Да. Теперь так.       Новое начало, которое я ощущал в себе, требовало этого. Жадно, громко! Вот ты какая, terraincognita... Все в тебе по-другому.       Андрей обернулся ко мне, наши взгляды встретились. И мне показалось, он понимает, что со мной сейчас творится.       Понимает...       Он медленно подошел ко мне и опустился передо мной на колени.                                                             ***       Андрей медленно подошел к Паше и опустился перед ним на колени. Взглянул снизу вверх - вопросительно. Паша на мгновение замер. А затем молча кивнул.       Загорелые, крепкие руки Андрея легли на узкие бархатистые бедра. Кончиком языка он прикоснулся к краю головки. Паша вздрогнул, словно его пронзило током. Андрей крепче сжал его бедра и почувствовал, как по стройному, нежному телу пробежал трепет.                                                             ***       Мне не раз делали минет... Но никогда еще передо мной на коленях не стоял такой крепкий, сильный парень, затянутый в кожаную сбрую. Парень, только что овладевший другим парнем - сильный, жесткий, теперь стоял передо мной на коленях и ласкал мой член своим языком! Мне казалось, что я схожу с ума! Нет, не от того, что это приятно. А от всего вместе. Сейчас со мной происходило то, чего не могло быть никогда!                                                             ***       Андрею казалось, что с ним сейчас происходит то, чего не могло быть никогда. Он любил, когда сосали у него, но сам это делать не любил и соглашался на подобное крайне редко. Партнер должен был быть сильным, крепким, мужественным. Но чтобы отсосать у изнеженного юнца, больше походившего на девушку... Да никогда в жизни! Ни за что!       Впрочем, сейчас перед ним стоял совсем не тот юнец, которого он знал прежде. Да, тело оставалось хрупким, изнеженным, но в глазах была твердость и сила, которых прежде не было. Перед этим молодым парнем не зазорно было опуститься на колени. Во всяком случае Андрею.       Опуститься, чтобы этот парень окончательно осознал: он стал мужчиной. Еще молодым, но мужчиной. Чтобы он ощутил это.       Андрей водил языком по головке, ласкал яички, а потом стал заглатывать все глубже и глубже, чувствуя, как напрягается Паша, словно по его телу волнами пробегает та самая сила, которой прежде не было, и которая теперь искала себе выход... Он оторвался от члена и снова взглянул на Пашу снизу вверх. Тот тяжело дышал, его лицо раскраснелось. Он кивнул Андрею: продолжай, продолжай!       И Андрей снова взял в рот. Ему хотелось, чтобы Паша кончил. Как завершение. Как печать, скрепляющая то, что произошло здесь и сейчас. Тело Паши стало содрогаться, и Андрей почувствовал во рту солоноватый вкус вязкой спермы. Он с жадностью заглотнул, словно его сила соединялась сейчас с силой Паши...       А когда он, наконец, поднялся на ноги, то увидел бледного, дрожащего Элика.       - Я говорил, что выполню всё, что ты захочешь, Рязанцев. И я всё выполнил. Но... то, что сделал сейчас... вот этого я тебе не прощу. Никогда. Я... я вас обоих...       Кажется, Элик готов был разрыдаться. Но он лишь подхватил свою одежду, торопливо оделся и выскочил из квартиры.       Паша и Андрей молча проводили его взглядами.                                                       ***       Элик слетел по лестнице, пулей вылетел из подъезда и ринулся к своей красной феррари, которую нагло оставил на тротуаре, перегородив путь прохожим. И замер.       Лобовое стекло тачки было покрыто трещинами. По нему явно ударили чем-то тяжелым. А на боковом крыле было тщательно выведено огромными буквами голубой краской из пульверизатора: "ПИДАРАС".       Элик смотрел пустым взглядом на эту надпись на боку дорогущей тачки, а затем без сил опустился прямо на землю, прислонившись спиной к дверце феррари и закрыв глаза.