Золотые мальчики, или Быть самим собой

      Погода в Москве испортилась, дни напролет шли унылые, серые дожди. Мир Андрея Рязанцева, начавший было трещать по швам, понемногу становился прежним: угрюмым, четко разлинованным, упорядоченным.       Элик не проявлялся. Паша тоже исчез. Тогда, после ухода Элика, Паша спокойно сказал Андрею, что не собирается ничего говорить матери. Пусть та думает, что они вместе. Андрей не возражал. Всё равно выхода не было. Просто сказал Паше спасибо.       Шли дни, и Паша с Эликом начинали казаться Андрею сном: ярким, захватывающим, фантастическим, но лишь сном. О котором надо просто забыть.       Но забыть оказалось невозможно. Элик стоял перед мысленным взором Андрея. И еще почему-то он тревожился за Пашу. Что у него на уме? На что он может решиться?       А Элик? Он на что может решиться? Андрей видел, что во время последней встречи с участием Паши Элика бросало из крайности в крайность, всё в нем шло вразнос… Чем это могло кончиться для Элика? И для них для всех?       Андрей, сидевший в офисе, обхватил голову руками и застонал. А затем грохнул кулаком по столу. Сослуживцы посмотрели на него недоуменно и опасливо.       - Схема не выстраивается, - смущенно объяснил Андрей. - Тонна рыбы в Мурманске стухнет.       - Да не парься ты, - с усмешкой заметил Мезенцев, начальник отдела. - Может, еще и не понадобится всё это...       - Почему не понадобится? - рассеянно спросил Андрей, все еще погруженный в свои думы.       - Так ведь Мурманск - епархия Яковлевой. А у Яковлевой, - Мезенцев многозначительно прищурился, - ооочень большие проблемы сейчас. Ооочень.       - Ммм, - промычал Андрей, по-прежнему слушая шефа краем уха.       - А чё за проблемы, Вить? - вклинилась в разговор Леночка, главная офисная сплетница.       - Да так, - неопределенно сказал Мезенцев, пожав плечами.       - Не, ну Вить, чё там случилось-то? Скажи, раз уж начал, - насела на шефа Леночка, для которой была невыносима сама мысль о том, что кто-то что-то знает, а она - нет.       - Лен, я сам толком не в курсах. Но только Яковлеву вроде как на допрос вызвали.       Андрей вздрогнул. Яковлеву? На допрос? Что это значит?       - Ой, ну ни хрена ж себе! - воскликнула между тем Леночка. - А что ей шьют-то?       - Лен, вот правда, не знаю. Знаю, что на допрос. И всё.       - А когда вызвали-то, и вообще... - начала было допытываться Леночка, уже собиравшаяся нестись в курилку и страшным шепотом оповестить весь офис о случившемся.       Но тут послышался глухой шум, потом топот, крики, грохот, снова топот. Дверь распахнулась, в комнату ворвались люди в камуфляже и масках, вооруженные автоматами.       - Всем на пол! Лицом вниз! Руки за головы! Идут следственные действия!       Все застыли, разинув рты и выпучив глаза.       - Приказано лечь на пол!!       Андрей автоматически выполнил приказ. Он был потрясен не столько этим внезапным "маски-шоу", сколько мыслью о том, что же теперь будет с лечением Нади, если Яковлеву арестуют. И что будет с Пашей. Где он сейчас? Что с ним?                                                       ***       Дни и ночи слились во что-то монотонное, серое, беспросветное. Я почти не выходил из дома. Что-то читал, что-то смотрел, что-то слушал. Но даже не помню, что именно. Несколько раз звонил Вадик. Я хотел с ним встретиться, но мне казалось, что еще не время. После сцены в квартире у Андрея мне нужно было побыть одному. Разобраться в себе.       Рано утром меня разбудил требовательный звонок в дверь. Я сначала даже не понял, что это в дверь звонят. Никогда никто не приходил ко мне в шесть утра. Я отворил дверь, спросонья даже не посмотрев в глазок. Но у нас дом с охраной, никто просто так и не войдет. На пороге стояли люди в полицейской форме. Я застыл, ничего не понимая...       Оказалось, пришли с обыском. Я поначалу ничего не понимал. Мне казалось, что я не проснулся, что я вижу дурной сон. Когда мне сказали, что обыск проводится в рамках уголовного дела, которое возбудили против моей мамы и что в ее квартире двумя этажами выше сейчас тоже обыск, я вообще потерял способность что-либо соображать. Какое уголовное дело, что происходит?? Это был сюр какой-то. Мне задавали вопросы, я что-то отвечал... Говорил, что не знаю... Ничего не знаю. Что никаких деловых бумаг и документов мамы у меня дома не хранилось... Я пытался узнать, в чем именно обвиняют маму. Мне коротко ответили: "мошенничество и хищение в особо крупных размерах". Я лишь развел руками. А что мне было сказать?       Разумеется, ничего у меня не нашли. Сказали, что, может быть, вызовут на допрос. А может быть, и не вызовут. Ушли, оставив после себя страшный беспорядок. Одежда, бумаги, книги были разбросаны по полу, мебель сдвинута... Было ощущение грязи. Осквернения, что ли... Надо было срочно заняться уборкой, но я не мог. Не потому что я такой уж белоручка и в моей квартире всегда прибирала домработница. Я просто психически и физически не мог ничего делать. Я стоял посреди разгромленной квартиры как истукан, не в силах пошевелиться.       Даже не знаю, сколько прошло времени. Может быть, пять минут. Может быть, час. Меня вывел из ступора телефонный звонок. Звонил Юрка, старший брат. У него тоже был обыск. Не только дома, но и в его фирме. Узнав, что и у меня был обыск и поняв, что я ничего толком сказать не могу, Юрка бросил трубку. Потом раздался звонок от Юли - сестры. У нее тоже прошел обыск. Юля велела мне сидеть дома и не высовываться. И тоже отключилась. Я никогда не был близок с братом и сестрой. Они были гораздо старше меня. И я понимал, что они меня недолюбливают. Юра и Юля считали, что я вырос избалованным ребенком, привыкшим жить на всём готовом. А когда они узнали, что я гей, то ещё больше от меня отдалились. Мы встречались лишь на семейных торжествах, и я всегда чувствовал, что мое присутствие брат и сестра лишь терпят, но не более того. Впрочем, я и не навязывался им, потому что, говоря откровенно, не нуждался в их обществе. Но сейчас мне было ужасно одиноко и плохо. Да, я, наверное, эгоист. Я не должен был думать о себе, я должен был думать о маме, которая сейчас сидит в камере или ее мучают допросом! И я думал о ней! Но как ей помочь? Я понятия не имел. Как и понятия не имел, что будет дальше. Ведь мама давала мне деньги на всё: на учебу, на квартиру, на еду, на жизнь вообще. Давала много, я никогда ни в чем себе не отказывал. А на что жить теперь? Я понятия не имел. Я никогда не работал и даже не задумывался об этом. Учился в универе, никаких определенных планов не было... Ах, да что ж я опять о себе?       Мне надо было с кем-то посоветоваться. С Андреем? Ага, ему ещё только моих проблем не хватало! Нет. Исключено.       Тогда кому позвонить? Моя мама вела бизнес вместе с Алмазовыми: отцом и дядей Элика. Причем отец Элика - Александр Ахметович - был совладельцем фирмы ICO вместе с моей мамой. Его брат - Владимир Ахметович - тоже был связан с их бизнесом и возглавлял "Доброфонд", через который мама отправила в Германию на лечение сестру Андрея.       Я набрал номер отца Элика – Александра Ахметовича. Тот сначала сбрасывал звонки. Затем я услышал его холодный, почти металлический голос:       - Павел, не звоните мне больше. Я ничем вам помочь не могу. И не буду помогать.       И отключился.       Никогда прежде он со мной так не разговаривал. Всегда был приветливым, доброжелательным...       Я набрал номер его брата – Владимира Ахметовича. Но у того было наглухо занято. Судя по всему, он заблокировал мой номер.       Всё было ясно. Они попросту отвернулись от нас. Как банально. И как мерзко!       Я снова набрал номер Юры. Тот долго не брал трубку, затем раздраженно ответил:       - Ну что тебе ещё? Не до тебя тут! У меня с адвокатом встреча через полчаса.       - Юра, я подъеду!       - Да на кой хрен ты тут сдался? Под ногами путаться?       - Это и моя мать тоже! Я сейчас приеду! Я имею право знать!       - Да, блять... Приезжай, раз охота, - зло бросил Юрка и отключился.       Да, он прав. Проку от меня никакого. Но я не мог сидеть и ждать... непонятно чего.                                                       ***       - И что теперь будет? - тихо спросил Андрей своего шефа Мезенцева.       Они три часа провели под надзором омоновцев, пока в офисе шел обыск. Мезенцев давал пояснения следователям, остальным сотрудникам, в том числе Андрею, вопросов не задавали. Леночка то пыталась заигрывать с полицейскими, то начинала скандалить, то ныть... Наконец, следователи и омоновцы удалились. Компьютеры и оргтехнику изымать почему-то не стали, но в офисе царил полный бардак.       Мезенцев и Андрей вышли покурить во двор, где уже кучковались сотрудники, живо обсуждавшие случившееся.       - Да все будет нормально, - пожал плечами Мезенцев в ответ на вопрос Андрея. - У Ахметова всё схвачено, не переживай.       - То есть Яковлеву он отмажет?       Мезенцев воззрился на Андрея как на ненормального и заржал.       - Да ты, Рязанцев, вижу, вообще не врубаешься ни хрена. Ахметычу нет никакого интереса Яковлеву вытаскивать. Они давно уж в контрах были. Я тебе больше скажу, - Мезенцев понизил голос и оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит, - я тебе больше скажу. Оба Ахметыча сами это всё и замутили.       - Что?       - Ну, наезд на Яковлеву.       - А им-то какой резон? Они ж с ней партнеры, совладельцы...       - Вот именно, что совладельцы. А хотят быть владельцами. Понял теперь? - многозначительно сказал Мезенцев.       Андрей вспомнил слова Яковлевой о конфликте с Алмазовым. Но общая картина всё равно не складывалась.       - А обыски? – спросил он.       - А обыски не по делу фирмы. Фирма и Ахметычи здесь как бы не причем. Только Яковлева. Там за какие-то её рыбные схемы зацепились. Ну, налоги там всякие, шахер-махер, сам понимаешь. Теперь она, если выйти захочет, сама всё отдаст. А Ахметычи подберут. Ну и поделятся с нужными людьми, которые ее закрывали. Обычное дело. Так что не дрейфь. Ты, конечно, человек Яковлевой, она тебя сюда поставила, но если сейчас фишку просечешь и правильную позицию займешь, то никто тебя отсюда не турнёт. А может, еще и на повышение пойдешь, - хитро улыбнулся Мезенцев.       Андрей мрачно молчал. Он думал о том, что теперь будет с Надей, лечение которой оплачивала Яковлева. И что будет с Пашей.                                                             ***       Всё было очень плохо. Адвокат мамы Гольдберг сразу сказал, что ее угрожают посадить минимум на пять лет. Прицепились к налоговым схемам, которые она выстроила еще в Мурманске, много лет назад. Но следователь прозрачно намекнул, что могут быть и новые обвинения. По словам адвоката, за делом явно стоят Алмазовы. Именно они заказали это дело, чтобы выдавить маму из совместного бизнеса и отобрать ее деньги.       Судя по скорости, с которой завертелись колеса следствия, всё было подготовлено заранее. Уже на следующий день после ареста мамы суд наложил арест на все её имущество и счета. Более того, оказалось, что арестованы и счета моего брата и сестры. И мои тоже. У меня на счетах лежало около ста тысяч евро... А теперь получается, что ничего. По какому праву? Оказывается, возникло подозрение, что на моих счетах мама укрывала деньги, якобы уведенные от налогов. Ну, не знаю... Но факт оставался фактом: я остался без денег. Хорошо хоть квартиру мне оставили. А на квартиру мамы был наложен арест. Как и на две машины, в том числе на мерседес, которым я обычно пользовался. Да плевать на мерс, на всё, но ведь нужны деньги на адвокатов... да и мне на жизнь. Ну, у брата и сестры что-то есть, да и я с голоду не умру, но... Что будет дальше - непонятно. Понимаю одно: прежняя моя жизнь закончилась.       Андрей... А он? А что будет с его сестрой? Ведь... Надо что-то делать. Что-то делать... Но что я могу сделать?       Между тем мои брат и сестра, хоть и были подавлены случившимся, но деловито обсуждали с адвокатом план действий. Потом стали обсуждать друг с другом, где взять деньги, поскольку счета арестованы. У обоих были заначки, как я понял.       - А у тебя что с баблом? - повернулся ко мне Юра. – Нал есть хоть какой-то?       Что с баблом? Счета арестованы, карточки заблокированы. Я полез в бумажник. Там лежали несколько мятых купюр. А я толком и не знал, много это или мало. Я вообще-то никогда прежде об этом не задумывался. Расплачивался обычно карточкой, зачастую даже ценой не интересовался. Просто покупал то, что хотел.       - Ясно, - с досадой сказал Юра. - Ладно, на несколько дней тебе хватит. Потом подкину что-нибудь.       - Юр, я могу как-то помочь?       - Ты? - брат посмотрел на меня с издёвкой и презрением. - Тыы? Помочь? Можешь. Под ногами не путайся. Сиди тихо, стишки свои сочиняй. Ебись в жопу, как ты любишь. И смотри, бабло не трать направо и налево, как ты привык. У нас теперь каждая копейка на счету. Рыбонька.       Я едва не подскочил на стуле. А он-то?? Он-то откуда узнал это проклятое прозвище? Да он... Стоп. Спокойно, Паша. Без истерик.       Я попрощался с братом и сестрой и поспешил уйти. Мне всегда казалось, что беда должна сближать людей. Оказалось, что нет. Пропасть между мной и братом с сестрой лишь увеличилась. Я для них был лишь досадной обузой.       Я не знал, куда идти. Потому что идти было некуда. Домой - в разгромленную квартиру - не хотелось. Но куда? К кому? У меня полно знакомых. Приятелей. Вот, Вадик, например. Но нагружать его своими проблемами я не хочу. Я лучше пошел бы к Андрею. Но ему и без меня сейчас тяжело. А тут еще я заявлюсь. Идти некуда. Как там у Достоевского? "Понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? Ибо надо, чтобы всякому человеку можно было хоть куда-то пойти". Вот это точно про меня. Сонечка Мармеладова, блин... *       Я присел на скамейку. Закурил тонкую сигаретку, закинув ногу на ногу. Ну точно, как съемная девушка. Сонечка Мармеладова... Когда я выскакивал из дома, то оделся в первое попавшееся, не до того было. Розовая майка в облипончик, коротенькие белые шортики... Правда, никаких фенечек/браслетиков/кулончиков/колечек на мне нет, да и волосы кое-как уложены. Но, судя по всему, видок у меня тот ещё... Вон, прохожие как на меня косятся. Ну, понятно же, мальчик снимается.       - Прикурить можно?       Ну вот. Уже клеятся. Молодой тип, довольно наглый на вид. Протягиваю зажигалку, демонстративно отворачиваюсь, покачивая ногой.       - Познакомимся?       - У тебя столько денег не найдется, со мной знакомиться, нищеброд.       Это я? Я это сказал? Откуда это у меня вылезло?       - Денег? Да по тебе, пидовка лютая, видно, что ты только с сифаком и трипаком продаешься в нагрузку, а отдельно нет, блядь уличная, - говорит он и отходит.       А я и не обижаюсь. Сам виноват. Нарывался - получил. Но куда всё-таки идти? Куда?       Затуситься в клубешнике? Нажраться, забыть обо всём хоть на вечер? А деньги? Ну, у меня же пока есть. Это пока, а завтра? Если я всё просажу? Да не собираюсь я всё просаживать! И не буду я всю ночь плясать-гулять. Часок посижу, вина бокал выпью и домой... Господи, как же не хочется домой!       В клуб!                                                       ***       "В клуб! Нажраться. А там видно будет", - твердо решил Андрей.       После всего происшедшего хотелось именно нажраться и хоть чуть-чуть оторваться. Потому что жизнь вновь стремительно влетела в черный тоннель, который вёл прямиком в тартарары. И Андрей снова не знал, что делать.       После обыска в офисе и многозначительного разговора во дворе Мезенцев поволок Андрея прямо к Алмазову - совладельцу фирмы. И по совместительству - отцу Элика.       Александр Ахметович - холёный мужчина лет сорока в дорогом костюме, с барственным видом развалился в кресле в своем роскошно отделанном кабинете: карельская береза, антикварная мебель и даже позолота. Что-то в стиле 90-х годов, если эту безвкусицу можно было назвать стилем.       Алмазов был совершенно спокоен. В его кабинете обыск не проводился, хотя переворошили весь офис. И вообще, Алмазов излучал уверенность в себе и был даже расслаблен, как человек, который точно знает, что всё идет по плану.       Он смотрел на Андрея долгим, оценивающим взглядом, словно покупатель на товар.       - Вы меня вызывали, Александр Ахметович? - прервал молчание Андрей, с трудом скрывавший раздражение таким барственно-хамским отношением к себе. - Я пришел.       Алмазов продолжал смотреть на него.       - Вижу, что пришел, - наконец, изрек он. - Садись. Поговорим.       Андрей сел, выжидающе глядя на совладельца фирмы.       - Ходить вокруг да около не буду, Рязанцев. Сразу объясняю на пальцах. Тебя привела сюда Валька Яковлева. Теперь её тут нет. И не будет. Никогда уже не будет, - Алмазов снова долгим взглядом посмотрел на Андрея.       Тот молчал, отвечая Алмазову своим "фирменным" взглядом исподлобья.       - Ты - ценный работник Рязанцев, - продолжал Алмазов. - Это я уже просёк. Но мне валькины людишки здесь без надобности. Я их всех вытравлю как тараканов. И тебя то же самое ждет. Понимаешь?       - Мне написать заявление об уходе? - бесстрастно спросил Андрей, хотя внутри у него всё оборвалось.       - А вот это уж от тебя зависит, - многозначительно произнес Алмазов. - На улице ты окажешься или здесь останешься и даже на повышение пойдешь. Я тебе уже сказал, ты ценный кадр. Мезенцев в мои замы переходит, ты можешь занять его место. Стать директором отдела. Тебе сколько лет, 25? В твоем возрасте это нехило, занять такую должность. Ну и зарплата - эквивалент пяти штукарей баксов в месяц плюс бонусы.       Андрей замер. Это действительно было нехило. Очень даже. Для него-то уж, привыкшего считать каждую копейку, точно нехило. Но он понимал, что должно быть какое-то "но". И Алмазов, не теряя времени, пояснил:       - От тебя требуется не так уж много. Ты ведь занимался логистикой по мурманскому порту? Вальку следаки сейчас трясут именно по этой теме. Не переживай, тебя это не касается, там дела давние, а ты без году неделю. Но вот показания нужные дать можешь. Мол, пришел, стал заниматься вопросом и вскрыл крупные финансовые нарушения...       - Я вообще не занимаюсь финансами, - деревянным голосом сказал Андрей.       - Похер. Занялся и вскрыл. Все бумаги у меня есть. Твоя задача - передать их следакам.       - А я зачем? - настороженно спросил Андрей. - Вы сами не можете передать?       - Могу. Но мне светиться в этом деле не резон, я там вообще не причем, это всё валькины заморочки. А для расширения, так сказать, доказательной базы и увеличения числа свидетелей совершённого гражданкой Яковлевой преступления ты, Рязанцев, лучше всего подходишь.       Андрей угрюмо молчал, глядя на Алмазова исподлобья.       - Я тебя с одним юристом сведу, он всё тебе растолкует, что и как следакам говорить. Сделаешь всё как надо - пост директора отдела твой. Ну и премию тебе еще выпишу в размере пятнадцати штукарей грина в рублевом эквиваленте.       Алмазов выжидающе смотрел на Андрея.       У того потемнело в глазах. Дело было не только в том, что Яковлева дала деньги на лечение Нади, пусть и не просто так. Но Андрею претила сама мысль участвовать в подобной подлости. Делать карьеру на клевете и лжесвидетельстве, засаживать человека в тюрьму. Выгонит его Алмазов? Да и хер с ним! Что он, Андрей, работу себе не найдет?       - Нет, - сказал Андрей. - Извините. Я в этом не участвую.       - Не участвуешь, значит, - с задумчивым видом произнес Алмазов, на которого отказ Андрея, кажется, не произвел ни малейшего впечатления.       - Не участвую, - подтвердил Андрей, продолжая смотреть на него исподлобья.       - Нет так нет, - пожал плечами Алмазов. - Без тебя обойдемся.       - Мне писать заявление об уходе?       - Пиши, пиши, у Мезенцева заверишь, в кадры отнесешь и свободен.       - О'кей, - холодно сказал Андрей, поднимаясь со стула. - Счастливо оставаться.       - Да, еще одно! - небрежно заметил Алмазов. - Валька ведь бабло в "Доброфонд" переводила, у вас там с ней договоренность была, так?       Андрей замер. Сердце у него упало.       - Якобы на лечение то ли твоей сестре, то ли еще кому-то, - равнодушно продолжал Алмазов. - Часть денег уже в Германию ушла, но большая часть пока ещё на счетах фонда остается. Мне это Володя сказал, брат мой, он этим фондом рулит. Так вот, я тебе просто к сведению говорю, с этими деньгами непонятка сейчас большая.       - Что за непонятка? - хрипло спросил Андрей.       - Да то, что, похоже, это увод бабла и его отмывание, - с ухмылкой пожал плечами Алмазов.       - Какой еще увод бабла? - у Андрея перехватило дыхание. - Какое еще отмывание? Это... это деньги моей сестре на лечение в клинике в Берлине... У нее лейкоз...       - Не знаю, кому там на лечение, следствие разберется, если что, - с каменным лицом произнес Алмазов. - Мы с братом вот думаем: сообщать об этих деньгах следствию или нет. Наверное, надо бы сообщить. Тогда на эти бабки арест наложат. На период разбирательства. Если криминала нет, то арест снимут. Только вот... сам знаешь, следствие в нашей стране годами может длиться...       Алмазов многозначительно посмотрел на Андрея.       - Вы хотите... чтобы я...       - Да ничего я не хочу, - хмыкнул тот. - Мне-то что! Это всё твои с Валькой тёрки. Я тебе сделал предложение, ты отказался. Ну что ж, твоё право. А всё остальное, знаешь ли… Словом, ты подумай. Я тебя ведь не принуждаю. Подумай. До утра. Всё, ступай. Завтра, если надумаешь, то сразу ко мне зайди. А не надумаешь, то Мезенцеву тогда заявление об уходе оставь. Свободен.       Андрей, словно на автопилоте, двинулся к двери.       - Да, и ещё! - вдогонку крикнул ему Алмазов. - Погоди, ещё кое-что есть. Тут мой сынуля-оболтус на тебя жаловался. Так вот, если ты надумаешь всё-таки быть умницей, а ты ж парень вроде умный, то ты моего сыночка не обижай. Я хочу, чтоб он доволен был, понял? Я в эти ваши пидорские разборки не лезу, ещё мне этого не хватало, но сына своего в обиду не дам. И хочу, чтобы он был доволен. Так что это тоже, считай, условие, Рязанцев. Теперь иди.       Андрей открыл было рот, словно хотел что-то сказать, но вместо этого резко повернулся и вышел.       В тот же вечер он и отправился в клуб - напиться и забыться.                                                       ***       Мрачный Элик сидел в кабинете своего отца, чуть раскачиваясь на том же самом стуле, на котором несколько часов назад сидел Андрей, и смотрел в пустоту. Если бы Андрей его сейчас увидел, то точно узнал бы взгляд, которым Элик осматривал его квартиру: взгляд избалованного аристократа, оказавшегося в нищей хижине. Презрительный и отсутствующий одновременно.       Старший Алмазов смотрел на сына с нескрываемым скепсисом и раздражением.       - Меня задолбало новые тачки тебе покупать! Еще одну расхерачишь - на метро будешь кататься!       - Я не расхерачил! Мне стекло разбили! Какие-то гопники.       - И "пидарас" написали. Что, кстати, полностью соответствует действительности.Сам виноват. Нефиг ставить машину, где ни попадя. Да еще в районе, где быдлота одна.       - Знаешшь что, папочка, я уже взросслый мальчик! Сам решу, куда мне ездить и где тачку ставить!       - Сам решать будешь, когда у тебя свое бабло будет! А сейчас я решаю! Вот буду тебе по сто рублей в день выдавать, и катайся на метро с утра до вечера, пока не опупеешь!       - Не будешь, - нагло улыбнулся Элик. - Я твой единственный наследник. Ты меня беречь должен.       - Вот о наследстве и поговорим. И вообще, о тебе. Слушай внимательно, наследник. Помнишь наш первый разговор, когда я узнал, что ты - пидор?       - Это не ты узнал. Это я сам тебе сказал, - с вызовом глядя в глаза отца, заявил Элик. - И я не пидор, а гей.       - Заткнись! - отрубил Алмазов-старший. - Я тебе тогда сказал: мне похрен, с кем ты трахаешься: с бабами, мужиками, хоть с жирафами. Я сам по молодости тоже ебался с кем хотел. Но! Чтоб всё было тихо!       - А я что? Бегаю по улицам с радужным флагом, что ли?       - Ты на себя в зеркало давно смотрел, голубятня ходячая?       - А что?? Хочешь, чтобы твой сын как гопник немытый в драных трениках ходил?? И в майке-алкоголичке?       - Губешки свои подожми! Вот тоже, они у тебя теперь как у пизды пергидрольной... Надо ж таким мудаком быть, губы накачать! Тебя в приличном обществе показать стыдно!       - Это в твоем что ли обществе? - презрительно процедил Элик. - Пфф, тоже мне, приличное общество.       - Вот что, сынуля. Хочешь не хочешь, а ты в это общество войдешь. Пора мозги тебе вправлять, а то ты только жопой своей думать и думаешь. Значит, так. Ты - мой наследник и должен быть в курсе семейного бизнеса. Я намерен тебя вводить в курс дела. Постепенно.       - Паап, мне всего 20 лет, - заныл Элик. - Ну куда мне? Я вообще из другой вселенной. А ты еще молодой, ты еще лет тридцать сам бизнесом рулить сможешь. Ну заачем это вот всё, паап...       - А ты хочешь дармоедом всю жизнь прожить? На моем горбу до старости ездить? Хрен тебе. Не выйдет. Значит, слушай. Хочешь, чтоб я и дальше тебя спонсировал, будешь входить в курс дела. Но и бонус кое-какой я тебе приготовил. Ты войдешь в число совладельцев ICO. Думаю, уже к концу года.       - Ты мне часть акций передашь? - недоуменно спросил Элик.       - Передам, - ухмыльнулся отец. - Мы тут с Володей кое-что замутили. Напрягли нужных людей. Против Вальки Яковлевой дело возбудили. Ее саму сейчас закрывают. Потом могут выпустить, но одним из условий будет, чтоб она свой пакет акций ICO нашей семье передала. Вот ты этот валькин пакет и получишь. Понял?       Элик молчал.       - А... как же Пашка? - вдруг спросил он.       - А тебя ебёт? - воззрился на него Алмазов-старший. - На метро будет теперь ездить! И ты тоже, если за ум не возьмешься!       - Стоп, - Элик лихорадочно что-то соображал. - Стоп, пап. Там же такая ситуация была... Помнишь, Яковлева перевела деньги в "Доброфонд" на лечение сестры Рязанцева...       - А, это! - ухмыльнулся Алмазов. - Знаешь, сынок, я вот что думаю. Раз уж ты у меня педик педиком вырос, то было бы неплохо, если у тебя будет... хер знает, как сказать - муж или просто ебарь вроде Рязанцева. Чтоб тебя в ежовых рукавицах держал.       - Пап, а вот тут я даже не против, - глаза Элика загорелись. - Я же говорил тебе...       - Помню. Я с этим твоим Рязанцевым уже говорил. Видно, что парень толковый, его можно было бы оставить, даром что он валькин кадр...       - Да он не валькин кадр, пап! - воскликнул Элик, едва не подскочив на стуле. - Это я подбил Пашку тайком от мамаши его сюда пристроить...       - Плевать. Рязанцеву поставлено условие: если хочет работать и даже на повышение пойти и свою сестру вылечить, пусть даст показания на Вальку. Ну и тебя пусть оприходует. Не захочет, тогда пусть нахрен выметается. Ну и бабло валькино, что пока в "Доброфонде" висит, ни в какую Германию не пойдет.       Элик застыл, открыв рот.       - Не, пап, так не надо... Я его знаю, с ним так нельзя, - торопливо заговорил он. - Он же взбрыкнуть может, он такой!       - Взбрыкнет, на улицу вылетит, - пожал плечами Алмазов-старший.       - А я??? - Элик, казалось, готов был вцепиться отцу в горло.       - Ничего, другого ёбаря себе найдешь. Всё, свободен!       - Нет, папа! - упрямо заявил Элик. - Нет! Оставь Рязанцева!И деньги в "Доброфонде" не трогай!       - Что??? - воззрился на него Алмазов-старший. - Ты... ты что, сопля зеленая, совсем нюхалку потерял?? А ну, уноси свою жопу дырявую, пока я...       - Не трогай Рязанцева. И деньги на лечение, - прошипел Элик, подавшись вперед, словно собираясь броситься на отца. - Иначе я пошлю нахер и тебя, и твой ебучий бизнес!       - Ты... ты... - Алмазов-старший аж задохнулся от гнева. - Вооон пшееел! - заорал он на сына.       Элик вскочил со стула и явно хотел крикнуть в лицо отцу что-то еще. Но вместо этого резко повернулся и вышел из отцовского кабинета, нагло виляя туго обтянутой задницей.       - Всё будет по-моему, иначе про бабло забудь! Ни копейки не получишь! И живи как знаешь! - донеслось ему вслед.       Элик захлопнул дверь, вылетел из офиса. Ему хотелось увидеть Андрея, сказать ему... но что именно? Что он мог сказать?       Элик застонал от бессилия.       "Нажрусь сегодня! - подумал он - В дрова! В "Вельве!"       --------------       * Паша ошибается: он цитирует реплику не Сони Мармеладовой , а ее отца из романа "Преступление и наказание" Достоевского.