Золотые мальчики, или Быть самим собой

      Да, я пьян, ну и что? Да, знаю, что не надо было с ним ехать, а и плевать! Всё равно с ним лучше! Потому что… Потому что хватит с меня душевных метаний, вранья самому себе! Я люблю Андрея. И Все мои мысли – люблю его как отца, как брата, как свата – все это ложь! Вранье самому себе! Я его просто люблю. И точка.       И я все отдам еще за одну ночь с ним! Всего одну! Одну!       - Я люблю тебя! Люблю тебя!       Это шепчу я, глядя в его темные глаза. А они и впрямь темны. Как непроглядная таинственная ночь. Андрей, я люблю тебя, люблю, люблю, люблю!       Но он молчит. Просто смотрит на меня. Даже сейчас он смотрит исподлобья. Этот его вечный взгляд. И не разберешь: то ли угрюмый, угрожающий, то ли изучающий, то ли... Но как прекрасно тонуть в этом взгляде, как сладко чувствовать приближение его губ, как пробирает дрожь, когда тебя обнимают его сильные руки и хочется умереть в сводящих с ума стальных объятиях!       Я опускаюсь перед ним на колени. И это не игра. Я действительно хочу подчинения: подчинения именно ему, любимому, сильному, надежному! Его взгляд прожигает меня, я весь горю, я хочу, хочу, хочу упиваться его силой, хочу трепетать, стонать, изнемогать в его руках, я хочу.... ах!       Странно. После происшедшей со мной перемены я реально перестал хотеть отдаваться парням. Наоборот, мне самому хочется овладевать ими, быть сверху, подчинять! Это есть во мне, я же ясно вижу!       Но с Андреем всё это обнуляется. Я должен принадлежать ему. Я хочу, чтобы именно он овладел мной. Без разговоров!       Он кивает. И я понимаю его без слов. Поднимаюсь, подхожу к шкафу, где он хранит сбрую. Вынимаю ее как величайшую драгоценность. Держу в руках. Вопрошающе смотрю на него. Он снова чуть заметно кивает. Я провожу кончиком языка по черной сбруе. Ощущаю холод металла, вкус кожи и вкус пота - его пота, такой упоительный, сводящий с ума. Я чувствую запах его тела, впитавшийся в сбрую, у меня кружится голова от вожделения. Я извращенец, да? И пусть. Пусть! Я схожу с ума от него. От его взгляда. От его загорелого сильного тела, от каждого волоска на его груди...       Он по-прежнему смотрит на меня. Теперь уже не исподлобья, а чуть приподняв голову. В его глазах - уверенность и власть. Он чуть прикрывает веки. Я понимаю этот знак. Подхожу к нему и почтительно, даже благоговейно начинаю надевать сбрую на его крепкое тело. Я его слуга. Не лакей, а именно слуга, если хотите, верный оруженосец рыцаря - сильного, смелого, готовящегося к сражению.       Никогда не надевал сбрую - ни на себя, ни, тем более, на другого парня. Нет, мне вообще-то нравилось смотреть порнуху с парнями в коже, но никогда не думал, что проникнусь этой темой. И потому надеваю я неумело, неловко. Ой, сколько же тут всяких застежек, можно запутаться в этих ремешках... Я начинаю нервничать. Но мой повелитель успокаивает меня улыбкой - почти незаметной, уголками губ. И для меня эта улыбка значит не меньше, а может быть, даже больше, чем самый страстный поцелуй, она окрыляет меня, и вот, я застегиваю последний ремешок, сбруя на нём!       Я смотрю на него и меня переполняет восторг. Боже, как же он красив. Сбруя стягивает его крепкое тело, и мне кажется, что его мускулы сейчас порвут ее. Пульсирующая сила, рвущаяся наружу мощь... У меня ноет в паху, я смотрю на его поднявшийся член и безумно хочу, хочу ощутить его в себе...       Он поднимает свою сильную руку, и она тяжело опускается на мое плечо...                                                       ***       Андрей, затаив дыхание, следил за Пашей. Он видел, как пробегает трепет по стройному, гибкому телу, жаждущему любви. Он видел светлые глаза, озарившиеся внутренним светом и полные таинственной глубины. Он видел в этих глазах преданность, но не преданность раба, а преданность влюбленного.       Андрей вздрогнул. Он, никогда не страдавший рефлексией, вдруг понял, что недостоин этой любви - поначалу казавшейся ему глупой, нелепой, надуманной, но теперь открывшейся во всей своей глубине и силе. На миг Андрею захотелось всё это остановить, потому что завтра... завтра... Но он был уже не в силах остановиться. Любовь Паши, отчаянная, гибельная, какая бывает, наверное, лишь у обреченного человека, накрыла его мощной волной и уносила в океан, полный пусть и недолгого, но невыразимого счастья.       Элик присутствовал в его сознании. Элик не сводил с него взгляда, полного злости и отчаяния. Но сейчас Элик был бессилен. Не потому что он физически отсутствовал в квартире Андрея, а потому что сейчас здесь властвовал светлоглазый парень. Молодой, совсем еще юный, только-только открывший в себе мужское начало, влюбленный страстной первой любовью и нуждающийся в поддержке. Не в защите, не в помощи, ни в утешении, а в поддержке. Силу этого парня предстоит выпестовать, не дать ей иссякнуть раньше времени. А любовь… Андрей не знал, что делать с любовью Паши. Не знал. Но сейчас он не мог, не имел права его оттолкнуть!       Паша, весь светившийся счастьем и охваченный трепетом, опустился на колени и взглядом попросил сесть Андрея в старое кресло. Андрей сел. Он не знал, что выглядит сейчас как господин, оказывающий милость своему слуге, потому что слуга заслужил эту милость. Андрей снова интуитивно делал то, что должен был делать. Он закинул ногу на ногу, положил правую руку на колено и кивнул Паше.       Тот осторожно прикоснулся к ступне Андрея, словно к драгоценности, и поцеловал его пальцы. Андрей вздрогнул. Никогда его никто не целовал вот так... Это было странно, необычно и... невероятно. Прикосновение нежных губ юноши к пальцам на ноге сводило с ума. И это было не просто прикосновение, это были поцелуи влюбленного. И Андрей понимал, что Паша любит его не за что-то. А просто за то, что он есть. Хотя всё в мире было против этой любви. Андрей вдруг осознал, что пашина любовь значит ничуть не меньше, чем спасение Нади или вызволение Яковлевой из тюремной камеры... Ничуть не меньше. Потому что любовь - такая же жизнь, любовь - смысл этой жизни, и без неё жизнь - ничто.       А Паша поднимался все выше и выше, целуя его икры и осторожно поглаживая их шелковистыми ладонями, он обнял Андрея за бедра и потянулся к его члену... Но наткнулся на предостерегающе выставленную ладонь.                                                 ***       Почему? Почему он не позволяет мне? Он так прекрасен! Я прикасался к его икрам, бедрам и чувствовал, как играют его мускулы - упругие, крепкие... Меня сводит с ума его кожа - загорелая, почти янтарная, меня сводят с ума его волоски, такие черные, изящные. Ах, мне хочется попробовать каждый волосок, перецеловать каждую родинку на его теле!       Но я хочу прикоснуться губами к самому главному, к тому, к чему я так стремлюсь!                                                 ***       Андрей заставил Пашу подняться с колен, взял в руки аккуратный член, напряженный, истекающий смазкой, и принялся массировать набухшие яички. По телу юноши пробежала дрожь. Андрей погладил плоский, упругий живот и языком стал проникать в пупок. Паша тихонько ахнул, его нежные пальцы легли на мускулистые плечи Андрея, а тот кончиком языка прикоснулся к краю головки, и Пашу будто пронзило током. Он сжал пальцами основание члена, потому что чувствовал, что готов вот-вот излиться. Андрей взглянул на него снизу вверх. Впервые он смотрел на Пашу таким игривым и даже блядским взглядом, но даже сейчас в этом взгляде было нечто властное: это был взгляд господина, решившего доставить удовольствие своему преданному слуге.       Андрей поднялся с кресла. Теперь они оба стояли, глядя друг на друга, словно завороженные. Андрей обхватил Пашу за талию, прижал к себе, наслаждаясь пульсацией молодого, изнемогающего от жажды любви тела. Он чувствовал, как часто бьется сердце Паши, такое преданное, такое любящее… И ему снова стало не по себе. Снова перед его мысленным взором возник Элик – униженный, озлобленный, отчаявшийся, влюбленный…       Андрей перестал понимать сам себя. Он любит Элика, но сейчас он не может оторваться от Паши. И это не блядство, это что-то другое. Снова мир Андрея Рязанцева – упорядоченный, четкий – шел трещинами. Впрочем, он давно уже растрескался и покосился, готовясь вот-вот рухнуть окончательно.       Андрея накрыло осознание, что он не может предать Пашу. Потому что это будет не меньшее преступление, чем предать сестру.       Андрей взял тонкую руку Паши, положил себе на грудь, накрыл своей смуглой, сильной ладонью. Он хотел, чтобы и Паша почувствовал биение его сердца. Сейчас именно он, Андрей, нуждался в помощи. И он искал ее в светлых глазах, неотрывно смотревших на него.                                           ***       Никогда я не видел у Андрея такого взгляда – растерянного, беспомощного, даже умоляющего. Это длилось всего мгновение, словно мне открылся его тайный мир, в который прежде никому не было доступа, но тут же вновь взор его заволок таинственный мрак силы и власти.       Однако я увидел то, что скрывается за этим мраком. Я понял… Я всё понял. Нет, я и раньше всё понимал, а сейчас увидел воочию. Андрей дал мне силу. Точнее, он открыл во мне источник моей собственной, внутренней силы, о которой я и не подозревал. И сейчас я видел, что обязан поделиться с ним этой силой. Потому что он в ней нуждается. И потому что я люблю его.       Я прикасаюсь губами к его губам, я жадно вхожу языком в его рот. Я пью его дыхание, его поцелуй... Он должен ощущать себя сильным, властным. Только так он выстоит. Только так выстою я.       И я чувствую, что он снова обретает силу. Его руки сжимают мое тело, он сейчас раздавит меня... И пусть... пусть... Сильные пальцы мнут мои ягодицы, сдавливают до боли... И мне сладка эта боль! Он рычит, в его темных глазах уже горит темный огонь, снова целует меня, его щетина такая колючая и такая приятная... Никогда прежде не любил мужчин со щетиной, моя кожа слишком чувствительная и мне были неприятны их прикосновения. Но с ним все иначе. Мне хочется, чтобы он исколол меня щетиной, я сам прижимаюсь к ней щекой, а в паху ноет, ноет, до невыносимой ломоты, из моей груди рвется полувздох-полустон, а он хватает меня за предплечья, смотрит на меня плотоядным взглядом и рычит.       Хищник. Красивый, опасный хищник, затянутый в кожаную сбрую! Да, Андрей, это ты. Ты!       Он опрокидывает меня на кровать, резко раздвигает ноги, нависает надо мной, на его лице все та же хищная улыбка. Проводит руками по моим ребрам, затем по животу, стискивает бедра, и меня охватывает трепет: трепет страха и предвкушения. Его прикосновения для меня подобны электрическим разрядам, я смотрю на него – не умоляюще, а требовательно, не как изнеженный, развращенный няшечка, а как его равноправный партнер. Я требую от него войти в меня - скорее, скорее и жестче, жестче!       Но он улыбается. Он как будто наслаждается моим томлением, а я весь горю, я плавлюсь от желания!       Он сжимает мой член, я вздрагиваю, ахаю...       - Входи! – со стоном восклицаю я. – Сейчас!       - Как ты хочешь? - его взгляд - острый, хищный, пронзает меня насквозь. - Как, скажи!       - Жёстко! Жёстко!       - Ещё раз!       - Жестко! Жестко!! Жестко!!       И это правда, сущая правда! Я всегда боялся жесткого секса, мне всегда хотелось, чтобы партнеры были со мной понежнее, поласковее, но Андрей всё во мне перевернул! Мне нужен жёсткий секс, даже грубый, но не просто секс, а секс именно с Андреем! Я хочу быть нанизанным на него, хочу расплавиться от жара, растечься, чтобы затем приобрести любую форму, которую он только захочет.       А он опускает голову и долго смотрит на меня исподлобья - пугающим и завораживающим взглядом, его сильная, широкая грудь вздымается, член стоит колом, и я жду - не дождусь, когда же этот член войдет в меня.       Но молчу. Прежде я умолял бы, скулил, едва ли не рыдал. Но сейчас я просто смотрю в его глаза.       Да, Андрей настоящий садист! Он подвергает меня пытке, которая мучительней всякой боли - пытке ожиданием! Но эта пытка сладка. Расплавляться в его руках, чувствовать жар его крепкого, сильного тела, ощущать себя желанным для этого парня, настоящего мужчины, с которым так хочется сродниться... Так хочется, чтобы он пронзил меня собой насквозь!                                                        ***       - Эль, у тебя есть? –промурлыкал платиновый блондин, многозначительно глядя на Элика, лежавшего на своем роскошном траходроме в обнимку с подушкой.       Тот оторвался от пьяной задумчивости, непонимающе посмотрел на клубного красавца Брюлика (настоящего имени Брюлика не то чтобы никто не знал, оно просто никогда никого не интересовало). Того самого, что пал жертвой борьбы Элика и Паши в темной комнате.       Брюлик и впрямь выглядел эффектно лишь в клубной неоновой подсветке. При обычном освещении были видны заострившиеся черты лица, несвежая кожа, запавшие глаза и характерные нервные ноздри. Несмотря на дорогую брендовую одежду, в его облике была та неуловимая неряшливость, по которой легко опознать нарков. Ему было лишь около 20-ти, но на вид можно было дать все 30.       - Что? - спросил Элик, разлегшийся на кровати и обнявший подушку.       - Сам знаешь что.       - А, это, - рассеянно протянул Элик. - Неа.       - Хочешь, могу заказать. Доставят прям сейчас. Высший сорт. Забашляешь? - запавшие глаза Брюлика с жадностью смотрели на Элика.       В них ясно читалось: "Дай на дозу! Дай, дай, дай!"       Элик заколебался. Но в конце концов лениво скривился.       - Нахрен, - сказал он. - Набухались, ещё и это. А мне завтра с отцом надо говорить. Нет.       - Бля, Эль, ну дай хоть мне...       - И что я потом с тобой, торчком, буду делать? Нафиг надо. Хочешь - иди в подворотню, там хоть обдолбайся...       - Эээль, ну ты чё? - манерно протянул Брюлик. - Я что, шалава вокзальная, в подворотне торчать? Эль, ну плииз...       - Хер тебе.       - А вот от этого не откажусь!       - Тогда раздевайся, шалава, - Элик со вздохом поднес холеную руку ко лбу и томно прикрыл глаза, всем видом показывая, как его всё достало.       - Ну налей хоть тогда для начала!       - Коньяк в баре. Ага, там... Эй, ты охренела, дура, не из горла! Что я потом, слюни твои буду глотать, что ли? Вон, бокалы стоят, в них налей, - брезгливо бросил Элик.       Брюлик, казалось, не обиделся, налил себе до краев дорогущего коньяка, Элику – поменьше. И тут же выжрал. Элик утомленно глотнул полпорции, отставил стакан.       - Давай уже, раздевайся, - презрительно сказал он. - А то нажрешься сейчас, будешь как бревно, и нахрен ты мне такой сдался.       - Ой, Эль, ну что ты прям такой сегодня злой, - сладко улыбнулся Брюлик.       - Я всегда злой.       - Сегодня особенно! Это что, из-за того брюнета что-ли? Как его, Андрей, да? Из-за которого ты с Рыбонькой сцепился? Бля, он меня так и не трахнул, а всё из-за вас…       - Да ты стянешь с себя это тряпье уже или нет?? – взорвался Элик.       Брюлик принялся поспешно раздеваться. Элик даже не смотрел на него. Ему было тошно. Не столько от выпитого, сколько от... Между тем Брюлик разделся с армейской скоростью, явив Элику свое тело. Оно было стройным, красивым, очень ухоженным, но в нем было уже что-то неуловимо дряблое, словно тень преждевременной старости висела над Брюликом.       - Раком встал! - в голосе Элика явно звучали интонации Андрея. - Да шире ноги расставил, кому говорят!       Член Элика уже стоял, но при этом на его лице было написано едва ли не отвращение. Вдруг он замер, словно ему пришла в голову какая-то мысль.       - Стой так. Не двигайся. Я щас! - угрюмые командирские нотки Андрея Рязанцева всё явственнее проступали в голосе Элика Алмазова - обычно мягком, тягуче томном и манерном.       Он соскочил с кровати, достал с полки постер. На постере была фотография Андрея, мрачно взиравшего на присутствующих. Элик посмотрел на спину терпеливо стоявшего на четвереньках Брюлика, явно что-то прикидывая.       - Не удержится, слетит, - озабоченно пробормотал он.       Метнулся к столу, быстро вытащил из ящика скотч, приладил постер к спине Брюлика. И принялся приклеивать скотчем.       - Эй, алё, ты чё?? Охренел совсем? - заверещал Брюлик. - Ты чё делаешь, извращуга?? Аааай!       - Заткнись, дура! И спину прямо держи! Не сгибай, не выгибай. Если порвется, я сам тебе всё сзади порву! - угрожающе прошипел Элик. - А если всё путем будет, так я тебе еще бабла на твою дурь подкину.       - Бля, да неудобно же... И больно! Я на такое...       - Не подписывался, знаю.       Элик матюкнулся. Из-за хлопот с постером его член уже опал. Он принялся лихорадочно дрочить, пялясь на фотографию, приклеенную к спине стоявшего на четвереньках Брюлика. Андрей мрачно взирал с фото на потуги Элика, а у того на лице было поистине зверское выражение, и если бы несчастный Брюлик его сейчас увидел, то, наверное, в страхе сбежал бы как был, с голой задницей. Наконец, доведя член до нужной кондиции, Элик раскатал по нему презерватив и без труда вторгся в задницу Брюлика, растраханную в темных комнатах и прочих подобных местах.       Элик двигался в Брюлике механически, устремив горящий взгляд на Андрея.       - Рязанцев, Рязанцев, - повторял он в такт движениям. - Люблю, люблю. Тебя. Тебя!       Он рычал и выл - то ли от наслаждения трахом, то ли от отчаяния. А с фотографии на Элика смотрел мрачный Андрей.       - Андрей, Андрей, - едва ли не выл Элик, изливаясь в презерватив. - Почему? Ну почемуууу?                                                       ***       Андрей смотрел на лежавшего перед ним парня. Паша, хоть и не был таким уж красавцем, сейчас казался ослепительно красивым и невероятно притягательным. Его стройное тело с красиво развернутыми плечами, упругим плоским животом, прежде казавшееся изнеженным и хрупким, теперь как будто было полно таинственной силы. Силы, в которой сейчас так нуждался Андрей.       Этого юношу хотелось заполнить собой - жестко, безжалостно, чтобы он выл, стонал, изгибался, сходил с ума не от боли, но от наслаждения, потому что в светлых глазах читалось желание именно этого.       Андрей едва удержался от того, чтобы не вонзиться в Пашу сразу - посуху и до упора. Быстро раскатав латекс по члену, Андрей смазал его гелем. Его движения были уверенными, четкими. Паша следил за ними, приоткрыв рот и сжимая рукой свой крепенький член.       Андрей хищно улыбнулся. В глазах Паши вспыхнул восторг. Он шире развел ноги и призывно застонал. Андрей крепко схватил его за икры, Паша приподнял попку, открывая доступ к себе, и Андрей лихо и резко в него вошел. Он сам не ожидал от себя такого сильного и точного напора. Паша вскрикнул, его голова запрокинулась, он закусил губу. Было видно, что ему очень больно. Андрей остановился, ему вовсе не хотелось причинять страдания Паше. Но тот снова застонал, и стон его переходил в неожиданно низкое, утробное рычание:       - Глубже... Резко... до конца...       Андрея не надо было просить дважды. Он рывком натянул Пашу на себя. Тот издал крик, глаза закатились, на них выступили слезы, но Андрей, не давая ему опомниться, принялся двигаться: жестко, резко, безо всяких скидок. Но Паша и не просил пощады. Напротив, он подавался Андрею навстречу, с жадностью насаживаясь на его член. Стройное тело сотрясала дрожь. Глаза были расфокусированы, затуманены, на лице написаны восторг и ошеломление. Андрей остановился, не выходя из Паши, обхватил ладонями его живот: теплый, упругий, пульсирующий, а затем - его член и принялся его надрачивать.       Паша охнул. Рот его приоткрылся, открывая белые зубки, Андрей нагнулся, приподнял Пашу и впился в его губы. Поза была неудобной для обоих, но оба они в исступлении едва не рвали друг другу губы. Наконец, выпустив Пашу, Андрей взял его руки приложил к своим соскам. Паша вцепился в них и принялся скручивать. Андрей заурчал как довольный хищник. Такое с ним проделывали впервые, и он даже не представлял, что это будет его так заводить. Но дело было не только в этом. Прижиматься к горячему телу, смотреть в светлые глаза, полные силы и страсти, которыми он готов щедро поделиться - именно это сводило с ума!       Андрей вновь нагнулся и принялся целовать грудь Паши, чувствуя, как бьется его сердце, а затем выпрямился и снова принялся надрачивать его член, мять набухшие яички... Паша мотал головой, словно в изнеможении, с его губ слетали стоны, упругое тело начало содрогаться…       - Я люблю тебя, - застонал он и излился белым фонтанчиком. - Люблю, люблю, люблю...       Андрей замер, завороженно глядя на Пашу, провел пальцем по его животу, на который упали капли спермы, и слизнул ее. А затем, резко приподняв обмякшего любовника, сделал буквально три рывка и сам излился в него, бурно, с рычанием, постепенно превращающимся в затихающий стон. Теплая волна обрушилась на него, вознесла на вершину наслаждения…       - Я люблю тебя, - снова услышал он шепот Паши, и мягкая ладонь накрыла губы Андрея, запрещая ему что-либо отвечать.                                                 ***       Он не должен мне ничего говорить. Я и так знаю правду. Но и он должен знать. Просто знать.       Его тело вдавливает меня в кровать. Но мне хорошо. Сейчас мы одно целое. Мы – одно. Я счастлив! Наконец-то. Я… я никогда не был счастлив. Но если я и жил, то лишь ради этой минуты. Уткнуться в шею любимому человеку. Целовать его. Ощущать чуть терпкий запах его горячей, влажной кожи. Обвивать руками его сильное тело. Слышать его дыхание. Чувствовать биение его сердца. Чувствовать себя его частичкой. И ничего больше не надо. Ничего! Потому что это счастье. Потому что это любовь. Моя любовь. Одна лишь ночь у нас с тобой, любимый, одна лишь ночь дарована судьбой, она прекрасна и неповторима, одна лишь ночь осталась нам с тобой!                                                 ***       ...Андрею пора было на работу. Паша собирался к себе домой: навести порядок в квартире, где после обыска всё было перевернуто вверх дном.       - Пойду писать заявление об уходе, - произнес Андрей с мрачной улыбкой.       - А... - слова замерли у Паши на губах.       - Условием моей дальнейшей работы Алмазов ставит дачу ложных показаний на твою маму, - спокойно и даже отстраненно проговорил Андрей. - Я их не подпишу.       Паша смотрел на него и молчал.       - А... - снова открыл рот Паша, но Андрей боялся, что он спросит о Наде, этот вопрос его и самого мучил, а ответа не было. Вместо ответа была только боль.       - Я не буду сразу подписывать заявление об уходе, - поспешно сказал Андрей. - Попытаюсь вначале договориться по-хорошему. Ну, не может же Алмазов быть полным говнищем.       Может. Еще как может! Андрей это прекрасно понимал. Не тешил себя иллюзиями, но и озвучивать свои мрачные мысли не хотел.       Паша молча смотрел на него.       Андрей улыбнулся. Но сердце сжалось от недоброго предчувствия.