Золотые мальчики, или Быть самим собой

      Андрей шел в офис с твердым намерением отказаться давать показания на Яковлеву. На душе было черным-черно. В голове стучала одна мысль: а что теперь будет с Надей? Андрей ненавидел колебаться, мучиться сомнениями, но его колебания становились всё сильнее.       И потому он двигался всё медленнее и медленнее. Вышел из метро, но вместо того, чтобы свернуть во двор, где располагался офис, присел на скамейку на Неглинной. Андрей понимал, что этого делать не следует, что нельзя дать сомнениям себя одолеть, что нужно, не колеблясь, идти навстречу испытанию. Но не мог. Ноги как будто налились свинцом.       Рука сама потянулась к смартфону, он кликнул на скайп, вызвал Надю. Хотя малодушно надеялся, что Надя не ответит, что у нее сейчас какие-нибудь процедуры. Но она ответила.                                                 ***       Домой я шел очень медленно, ноги как будто налились свинцом. Я не хотел возвращаться! И не только потому, что моя квартира была как будто осквернена, что все личные вещи в ней переворошили чужие люди... Нет, дело было не только в этом. Моя квартира казалась мне прошлым, а хотелось быть в настоящем. Потому что в настоящем был Андрей.       Пусть он не любит меня. Пусть! Но мысль о том, что уже вечером я снова его увижу, придавала мне сил. И не дала впасть в уныние от чудовищного разгрома в квартире. Домработница не приходила. Да и не придет больше, платить я ей не могу. Сам же я никогда прежде ничего не делал по дому. Ну, разве что чашки мыл.       Но времена изменились. И я принялся сам всё приводить в порядок. Со стороны это кажется делом простым, но если никогда этим не занимался, то сразу возникает куча вопросов. Вот, например, когда берешь футболку из шкафа, то даже не задумываешься, на какой полке она лежала. И потому вопрос: а на какую полку ее класть, вводит в ступор. Я ведь всегда брал, надевал, да и всё…       А еще я понимал, что многие вещи лучше бросить в стирку, потому что... ну, неприятно же их надевать после того, как в них рылись чужие руки. Но как пользоваться стиральной машиной? Я и понятия не имел! Я вообще ни о чем не имел понятия и ничего не умел. Вот такой я белоручка, да.       Некоторые парни из моего круга (да тот же Элик, чтоб ему!) любили бравировать тем, что никогда не занимаются грязной работой, потому что для этого у них есть прислуга и всё такое. Но мне всегда виделся в этом глупый снобизм. Да, мои руки тоже не в мозолях, я не привык к грубому труду и, если честно, не хочу им заниматься, но я никогда не видел в этом повода превозноситься. Просто я жил в другом мире. Мог себе это позволить. Мог... а теперь вот не могу! Ну что ж, бывает. Надо это принять.       Проклятье, да как же, как пользоваться этой грёбаной стиралкой, а? Ну а пол мыть - вот этой тряпкой или какой-то другой? Боже, это же ужас. Никогда не думал, что мыть пол – это просто ад! Швабра эта, тряпка… Фу, гадость. Ну и что теперь делать?..       Надо прибраться хоть как-то и позвонить брату или сестре, выяснить, нет ли новостей. Мама... как она? И Андрей. Он сказал, что эти твари, Алмазовы, требуют дать от него ложные показания на маму. Скоты. Столько раз бывали у нас в гостях. Дядя Саша меня сынком называл, к маме вечно разве что целоваться не лез: "Валечка, ах Валечка..." А такой мразью оказался! Как и Элик, чтоб ему... Нет, я не глупенький ребенок, я знаю про предательство, подлость... Но одно дело, когда читаешь об этом в книгах, смотришь в кино, а совсем другое, когда сам сталкиваешься с этим в жизни. Так, Паша, стоп. Хватит ныть о себе, любимом. Вот Андрею сейчас каково, а? Алмазов его теперь точно из фирмы попрёт! И что тогда с его сестрой будет? Ведь деньги на её лечение шли через фонд Алмазовых. Интересно, уже полную сумму перевели? Или...                                                       ***       - Андрей, правда, всё у меня прекрасно! - улыбалась Надя. - Врачи пока осторожны в прогнозах, но я сама чувствую, что потихоньку выздоравливаю.       Андрей и сам это чувствовал. Точнее, видел. В улыбке Нади, в ее голосе, интонациях - снова была жизнь, не утекающая как ручеёк в мертвый песок, а наоборот, похожая на звенящий ручей, который превратится однажды в полноводную реку.       - Спасибо тебе! - сказала Надя. - Андрюш, вот правда, спасибо! Я ведь уже отчаялась было. Так не хочется умирать, так хочется жить, если бы ты только знал! Когда понимаешь, что смерть близка, то пытаешься как-то смириться... и не можешь. Это так страшно! Как будто уже в могиле лежишь. А теперь... теперь я точно выздоровею. Андрюш, если бы не ты...       - Да ладно, ладно, - пробормотал Андрей, сердце которого разрывалось от отчаяния.       - Андрюш, нет, ты же мне жизнь подарил! Заново! Мне ведь не на кого надеяться, только на тебя! Андрюш, ты... ты замечательный! - голос Нади задрожал, прервался.       Андрей, не плакавший чуть ли ни с пеленок, почувствовал, что у него к горлу тоже подступают рыдания. Сейчас он должен принять решение, которое отнимет у Нади надежду. Отнимет у нее жизнь...       Он не мог говорить, просто отключил звонок. Потом скажет ей, что связь разорвалась. Потом, потом... это потом. Он стиснул зубы, закрыл глаза и сжал кулаки. Затем вздохнул, поднялся со скамейки и зашагал в офис.                                                             ***       Я должен, обязательно должен узнать, что там с лечением сестры Андрея. Надеюсь, всё в порядке, это у меня уже просто какая-то паранойя началась. Но я должен убедиться. А как? Алмазовым звонить бесполезно, да я и не стану. Но как узнать? Ах... Да. Точно! Катя Меньшикова. Подружка Элика, у меня же есть её телефон.       - Алло, Катя? Привет, это Паша. Ну, Паша Яковлев, друг... ммм... Элика. Помнишь, мы с ним тогда у тебя... Ну да, да, я. Ой, да ничего, спасибо. Всё вроде норм. А, ты тоже в курсе... Кать, сама понимаешь. Но я тебе как раз поэтому и звоню. Ты ведь в "Доброфонде" работаешь, да? Слушай, Кать, мне бы вот что узнать: моя мама переводила деньги на оплату лечения в Германии Надежды... ммм, Надежды Рязанцевой. Ты можешь узнать, уже все деньги прошли на счета клиники или только их часть? Ну, просто чтобы понять ситуацию. Очень надо, Кать, очень! Пожалуйста. Сможешь? Когда? А, прямо сейчас? Ты в бухгалтерии работаешь? Супер! Да. Жду. Жду. Да. Что? Только часть? Сколько именно? Двести тысяч евро? А остальные? Что значит, зависли? Их не переводили? Ну, то есть должны переводить частями, так? И их переведут? Что? Что значит нет? Переводы приостановлены? Это кто распорядился? Алмазов??? Блин... Ясно. Спасибо, Катя. Да, пока. Да-да, обязательно...       Мрази! Какие же мрази. Перевели только двести тысяч. А еще миллион, или около того, тормознули. Ясно, что уже не переведут. Не переведут. Потому что Андрей отказался дать показания на мою маму. Это ясно. Но что же тогда будет с его сестрой? Алмазовы, твари, не пропустят оплату за лечение. Себе захапают. И... и...       Деньги. Деньги. У меня и раньше не было таких денег. А сейчас у меня просто нет денег. Просто нет. И что теперь? Что? А у меня вообще что-то есть? Есть. Да, есть.                                                       ***       - Ну что, Рязанцев, надеюсь, вы всё обдумали и приняли верное решение? - Алмазов с барственным видом сидел в высоком кожаном кресле, постукивая толстыми пальцами по полированной поверхности стола.       - Александр Ахметович, - каждое слово давалось Андрею с огромным трудом. - Давайте всё-таки поговорим сначала.       - А мы с вами уже поговорили, Рязанцев, - равнодушно обронил Алмазов. - Просто сообщите ваше решение.       - Решение? - глядя исподлобья, процедил Андрей. - Решение вот какое. Сначала вы переведёте все оставшиеся деньги на счета клиники, в которой лежит моя сестра. И лишь после этого разговор обо всем остальном.       - Это с какой-такой радости? - поднял бровь Алмазов.       - Мне нужны гарантии, - буркнул Андрей. - Откуда мне знать, что вы меня не кинете после того, как я сделаю то, что вы от меня требуете?       - Гараантии? - удивленно и презрительно глядя на него, пропел Алмазов, и Андрей понял, от кого Элик перенял привычку говорить нараспев (правда, у Элика она была усилена манерностью). - Рязанцев, вы не в том положении, чтобы требовать гарантии.       - Как раз в моем положении гарантии необходимы, - парировал Андрей. - Я должен обеспечить лечение сестре.       - Это ваши проблемы, - равнодушно бросил Алмазов.       - Вот я их и решаю, - с вызовом посмотрел на Алмазова Андрей.       - Рязанцев, вы всё-таки что-то недопоняли. Мы без ваших показаний вполне обойдемся. Они нам нужны лишь для подкрепления обвинения. Не более. Можете их и не давать. Только не забудьте заявление об уходе на стол положить.       - Тогда ищите другого человека для показаний на Яковлеву. И другого ёбаря своему сыночку ненаглядному. Эээлику, - последнее слово Андрей пропел, подражая манере сына и отца Алмазовых.       Алмазов замер, глаза его угрожающе сузились.       - А вы молодец, Рязанцев, - проговорил он. - Мне нравится ваша хватка. Такие люди мне нужны.       Он замолчал, ожидая реакции Андрея. Но ответом был лишь взгляд исподлобья.       - Я даже готов пойти вам навстречу, - продолжил Алмазов. - Нет, все деньги сразу мы не переведем. Сначала 20 процентов.       - Восемьдесят, - произнес Андрей.       - Слушай, дорогой, ну это много, - в голосе Алмазова появились интонации торговца на восточном базаре. - Не так уж нам важны твои показания. Тридцать процентов максимум.       - Семьдесят пять. Иначе ни показаний, ни ублажения вашего Элика.       - Ладно, дорогой, сговоримся на пятидесяти. И ты дашь показания. Заявление в органы уже составлено, твое дело просто подмахнуть. Потом с тобой встретится наш юрист, он подскажет, что надо будет говорить на встрече со следователем. И потом уж оставшиеся 50 процентов.       Андрей прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. Он молчал. Молчал.       - Дайте мне бумагу, - произнес он наконец, глядя исподлобья в пустоту.                                                       ***       Я старался не поддаваться мрачным мыслям. Последние потрясения в жизни научили меня хотя бы тому, что надо не хныкать, а действовать. Вот, Андрей, например. Он действует в ситуации, которой врагу не пожелаешь. Но и я сейчас нахожусь в ситуации, которую врагу не пожелаешь. И не знаю, как быть. Не знаю. В голове хаос. Если поддаться этому хаосу, то сорвешься в уныние, в депрессию. Надо действовать.       Прежде всего, нужны деньги. Много денег.       И я еду к брату, Юре. Он не скрывает раздражения при моем появлении.       - Паш, ну какого хрена? Что ты припёрся, чтобы под ногами путаться?? Не до тебя сейчас!       Юрка зол как черт. И я его понимаю. Арестованы не только счета мамы, но и его счета. А деньги нужны были ещё вчера. На адвокатов (которые, понятно, дерут втридорога), на решение ещё кучи проблем, о которых я понятия не имею. Но у меня есть козырь.       - Юр, деньги можно добыть. Под залог моей квартиры. Или сразу под продажу. Моя квартира же дофига стоит. Я уже узнавал...       Юрка смотрит на меня непонимающе, потом оживляется, но тут же сникает:       - А ты понимаешь, что мы потом такие деньги не наберем? Что ты квартиру свою потеряешь? – пристально смотрит они на меня.       - Ну, на улице-то я не останусь, - пожимаю я плечами и стараюсь принять самый беспечный вид. - Буду жить у тебя на коврике...       - Ну, это да, - рассеянно говорит Юрка, и видно, что он уже лихорадочно прикидывает в уме, сколько можно денег получить под залог, продажу и так далее.       - Но учти, себе я оставлю эквивалент шестисот тысяч евро.       На самом деле мне нужно гораздо больше. Точнее, нужно Андрею. Но шестьсот тысяч евро в любом случае лучше, чем вообще ничего.       Юрка икает.       - Чё? - спрашивает он непонимающе.       - Мне тоже деньги нужны, - отвечаю я и стараюсь выдержать изумленный взгляд брата, который смотрит на меня как на ожившую статую командора.       - Ты охренел что ли, брателло? - наконец, произносит он.       - Юра, эта квартира - моя. И мне тоже нужны деньги. На... очень важное дело.       - Чё? - повторяет он. - Это на какое-такое дело? У тебя мать на нарах сидит, ее вытаскивать нужно!       - Ну, на адвокатов остатка более чем хватит. Мне сказали, что квартиру можно тысяч за 900 продать...       Юрка хлопает глазами.       - Ты охренел, брателло? - вновь повторяет он, и понятно, что никаких других мыслей у него нет.       - Юра, я предлагаю реальный вариант, - говорю я с ним как с буйным помешанным.       - Постой-постой. Мы что с тобой, на базаре что ли? Чё за торговля, я не понял. Нам мать надо с нар вытаскивать. Мать! Которая тебя растила, холила, лелеяла, с которой ты забот не знал, жил как принц... Ты вообще это понимаешь? Или как, а?       - Понимаю, - терпеливо отвечаю я. - И потому предлагаю продать свою квартиру. Хоть сию минуту. Что не так, Юра?       - Не так? - зло прищуривается Юра. - Не так, братец ты мой, то, что ты сейчас, в критический момент, пытаешься полляма евро захапать! Даже больше! Вот что не так! У тебя вообще совесть есть? Или проебал вместе с жопой?       - Вообще-то, я сам предложил продать свою квартиру, - у меня сжимаются кулаки, но я изо всех сил сдерживаюсь. – Свою, между прочим!       - Своююю? - издевательски переспрашивает он. - Свою? Да ты, если даже сосать и в жопу давать будешь сутки напролет за бабки, до пенсии таких денег не наберешь! Это мать квартиру тебе купила! Мать! Она! На свои деньги! Понял? Ты, блять, своими белыми ручками ни копейки не заработал, на всём готовом жил, только тратил, не считая! А теперь, когда мать в беду попала, хочешь больше полляма евро из ее денег оттяпать! И на что, интересно? На блядки свои пидорские, да?       Я вскипаю от жгучей обиды, от наглости моего брата, от... всего. Да, я не заработал на эту квартиру! Но, в конце концов, мама мне ее подарила! И я сам её предложил продать, я готов дать половину денег на адвокатов, я...       - А ты?? - вырывается у меня. - Ты-то свою квартиру продавать не собираешься ведь, а меня еще и упрекаешь!       - Да ты меня с собой не равняй, пидорёнок малахольный! - орёт мой брат. - Я в отличие от тебя работал с детства! И сейчас работаю! И у меня, тоже в отличие от тебя, семья есть, которую я кормлю! А не как ты - ебёшься со своими пидорами и бабло прожираешь! Ты вообще не мужик! Ты, блядь, пидор!! Пидор!!! Понял?? Я тебя, блядь, на дух не переношу, если бы не мать, я давно тебе шею твою хилую свернул бы своими руками, потому что таких как ты, блядь...       - Так и сверни! - ору я. - Да сверни уже, не мучайся!! Заодно и бабки за квартиру тебе отойдут!! Брат!!       Я наступаю на него. Мне ничуть не страшно, мне даже хочется, чтобы он меня придушил, чтобы всё это уже кончилось раз и навсегда, потому что это всё равно не жизнь, а если и жизнь, то не нужна мне такая жизнь...       Юрка смотрит на меня бешеными, налитыми кровью глазами, но вдруг обмякает.       - Прости, - говорит он. - Прости, Паш. Я... Блядь, уже кукуха едет от всего этого. Ну, правда, не хотел я...       Я киваю.       - Да ладно, проехали, - говорю я хмуро.       На самом деле я понимаю: Юрка сейчас искренне сказал мне всё, что он всегда обо мне думал. Пусть даже он и извинился. Я для него не брат. Я для него пидор, которому шею надо свернуть. Да, я всегда знал, что Юра меня недолюбливал, но все равно, чтобы вот так...       Стоп, Паша, стоп. Не распускай нюни. Нельзя. Будь самим собой. Как Андрей. Ты - не мальчик-плакса. Ты другой. Другой!       - Давай все обсудим, - говорю я ровным голосом. - Я имею в виду деньги под залог или продажу моей квартиры.       Разговор с Юрой стал сухим, деловым. Никогда не вел бизнес-переговоров и не собирался даже, но в моем понимании они ведутся именно так. Мы были как два деловых партнера. Обсуждали все безэмоционально. Юра с кем-то созванивался несколько раз. В итоге уже под вечер стало ясно: деньги будут. Юра повез меня куда-то подписывать документы, потому что надо "быстро, быстро, клиент уйдёт". Как он это провернул, я не понимал. Вроде через каких-то своих друзей... Словом, вечером я уже подписал документ. Квартира формально пока оставалась в моей собственности, но было ясно, что скоро мне придется съехать. Зато уже на следующей неделе должны были поступить деньги. Очень большие деньги. Из них 600 тысяч евро я собирался перевести на лечение сестры Андрея.       И... я был счастлив. Честно, я готов был прыгать от радости! Никогда не думал, что отдавать, поступаться чем-то может быть так здорово!                                                             ***       Элик снова сидел в кабинете отца.       - Бухал и ебался всю ночь, да? - мрачно поинтересовался Алмазов-старший. - Глаза красные как у кролика, морда опухшая. Смотреть тошно!       Элик чуть ли не пинками под зад выпроводивший утром незадачливого Брюлика, а затем отправившийся в спа-салон, где ему сделали дорогую процедуру after after party, как раз предназначенную для того, чтобы экстренно приводить в порядок лицо после бурно проведенной ночи, возмутился: - С каких-таких хренов дров опухшая! Да я...       - Молчать. Привыкай. Пару раз выйдешь на работу с бодуна, потом вот этой самой больной головой и думать начнешь, а не жопой своей.       - Пап, я вот как раз об этом и хотел поговорить, - живо подхватил Элик, решивший не злить отца, который явно пребывал не в духе. - Помнишь наш уговор? Я начинаю входить в курс дела, а ты Андрея Рязанцева...       При упоминании Рязанцева Алмазов-старший изменился в лице, словно сожрал лимон.       - Не было у нас с тобой никакого уговора, сынуля! Уговор один: или ты начинаешь браться за ум и входишь в бизнес, или нахрен выгоняю тебя из твоей квартиры. Которая, между прочим на меня записана.       - И ты что, на улицу меня выкинешь, да, папуля? – на лице Элика снова была наглая улыбка, но сейчас она выглядела как-то неубедительно.       - Дам денег на первое время. Дальше крутись как знаешь. Продашь свою тачку, она вроде из ремонта вышла? – Алмазов-старший говорил так, что было ясно: он не шутит.       - Пап... - Элик не верил своим ушам. - Но как же я...       - Всё, - отрубил Алмазов. - Я всё сказал. Или будет по-моему, или живи как знаешь. Но не на мои бабки.       - Пап, да я согласен, согласен! Но надо, чтобы Андрей...       - Всёёё! - заорал Алмазов. - Ты соглашаешься?       Элик так побледнел, что, казалось, что сейчас упадет в обморок. Он смотрел на взбешенного отца, совершенно потрясённый, и молчал.                                                       ***       Я ждал звонка Андрея. Но он не звонил. Вместо этого пришло сообщение от Элика.       "Он - мой. Всё. Ты в пролете".       Я смотрел на это сообщение и сначала не понимал. Потом до меня дошло.       Андрей все-таки пошел на сделку с Алмазовыми. Согласился дать показания на маму. И согласился стать игрушкой Элика.       Андрей... Андрей.       Нет, я его не винил. У него не было выбора. Не было. Не было.       Но... как же всё это гнусно!       Впрочем... Элик мог и наврать. Это было бы в его стиле.       Я не выдержал и набрал номер Андрея.       Тот долго не отвечал. Наконец, ответил.       - Слушаю, - голос его был потухшим и усталым.       Я не собирался ни в чём его упрекать. Да и не мог.       - Это правда? - спросил я.       - Что?       - Ты написал?..       - Да. Легко.       Его голос был равнодушным, холодным. И это холодное равнодушие было для меня как удар ножа.       "Да. Легко".       Легко.       Легко.       - Понимаю, - хрипло сказал я.       Мне хотелось добавить: "Понимаю и не осуждаю". Но я не смог.       Я отключил телефон. Мне надо было прийти в себя. Подумать.       Нет. Нет. Я не осуждаю Андрея. Не осуждаю. Но... мне больно. Больно.       И я не знаю, как быть. Снова поговорить? Но я не могу. Сейчас. Просто не могу...                                                       ***       Андрей твердо знал, что сейчас он и Паша должны быть вместе. Именно сейчас. Паше слишком тяжело, Паша принимает всё слишком близко к сердцу, он может не выдержать всего, что навалилось в последние дни. Да и самому Андрею сейчас слишком трудно. Они должны быть вместе друг с другом.       Он несколько раз звонил Паше, но тот был недоступен. Андрей злился, волновался, изводился от неизвестности. Черт, ну куда подевался этот чудик? Может, сидит у себя дома, сочиняет слезливый сонет? А может, отправился в СИЗО на свидание с матерью? Или он у адвокатов? А может быть, его допрашивают? Ведь такое может быть? В конце концов, у него же в квартире был обыск?       Черт, как узнать, где он? Как? У Андрея был только номер телефона Паши. И всё. Где именно жил Паша, Андрей не знал. Кажется, тот говорил, что где-то на Фрунзенской... Но где? И у кого узнать? У Элика? Нет, кЭлику не было никакого смысла обращаться, всё равно он не сказал бы - Андрей был уверен.       Андрей успокаивал себя. Паша, конечно, объявится. Позвонит, придет. Но наступил вечер, а Паша так и не пришел. И телефон его был выключен. Андрей не находил себе места от беспокойства. Около полуночи телефон Паши на некоторое время включился, но тот сбрасывал звонки. Через мессенджеры ответов тоже не было. Затем телефон снова выключился.       Уже в первом часу ночи Андрея осенило: Вадька же должен знать! Вот тормоз, как ему раньше это в голову не пришло? А может, Вадька сейчас с Пашей?       Андрей, наплевав на глубокую ночь, набрал номер Вадьки, не очень надеясь, что тот ответит. Но Вадька ответил. Правда, с первых же звуков в трубке стало ясно, что толку будет ноль: Вадька был пьян в дупелину и начал нести какую-то ахинею, как он "жопой давит комаров в Карелии", но завтра будет "заебись, подкатывай, Андрюха". Само собой, Вадька даже не понял, о каком адресе Паши идет речь. Он ныл про то, что «Пашка, сволочь такая, на меня болт забил», нес что-то бессвязное про "ебучую гостиницу в ебенях". В итоге связь прервалась на полуслове, Андрей, выругавшись, даже не стал перезванивать.       Он набрал номер Мишки, тоже не питая особых надежд. Поначалу пессимистический прогноз оправдывался. Мишка сонным голосом долго объяснял Андрею, что тот "мудила грешный", звонит человеку среди ночи, а человеку рано утром вставать на работу. Эта лекция длилась минут десять, прервать ее не было никакой возможности. Но на одиннадцатой минуте Андрею удалось задать интересующий вопрос, после чего он еще минут пять выслушивал подробные разъяснения того, какой он "мудила страшный". В другой раз Андрей, недолго думая, послал бы Мишку на три буквы или просто повесил бы трубку. Но сейчас он не мог себе этого позволить.       Наконец, Мишка торжественно объявил, что не помнит "нихрена, где у этой Рыбоньки аквариум, хотя хата зачётная, нам на такую и до пенсии не набрать". Однако Андрей вцепился в Мишку мертвой хваткой и вытряс-таки из него, что Паша жил не на Фрунзенской, а на Таганке («там во дворе, за сталинкой, дом такой элитный с охраной, забором, все дела, еще церковь рядом была вроде...") Об этаже и уж, тем более, номере квартиры речи не могло идти в принципе. Но и это уже была какая-никакая, а зацепка.       Андрей все же надеялся, что Паша объявится. Но Паша так и не объявился.       И Элик тоже исчез.