Золотые мальчики, или Быть самим собой

      Стоял ветренный осенний день, низко над Москвой неслись чернильные тучи. Дождь то принимался накрапывать, то переставал. Элик брел по улицам, сам не понимая, куда и зачем идет. На сей раз на нем не было надето ничего вызывающего. Черное элегантное приталенное пальто, черная водолазка, темные, чуть зауженные брюки, черные ботинки ручной работы. Черные как смоль волосы и мрачный взгляд придавали облику Элика нечто демоническое. И это была не игра на публику. В его сердце действительно клокотал ад. Отвергнутая любовь, напрасные унижения, уязвленная гордыня...       Элик в ярости пнул ногой грязный, сдувшийся мяч, валявшийся на мокром тротуаре. Мяч отлетел, шлепнулся в нескольких шагах, оставив на элегантном ботинке Элика грязный след. Юноша брезгливо поморщился. У него было чувство, что заляпан грязью не ботинок, а он сам – с ног до головы. Нет, не из-за дурацкого мяча. Из-за всего. В первую очередь из-за самого себя, своих идиотских поступков, которым Элики и сам не мог найти толкового объяснения. С того самого дня, когда он впервые увидел Андрея, всё в его жизни, казавшейся такой приятной и комфортной, пошло сначала наперекосяк, а теперь уже просто вразнос.       Хотя поначалу Андрей казался ему просто сексуальным парнем, с которым хорошо было бы потрахаться. Таких парней у Элика было много. Даже очень много. Элик, сам будучи мажором, больше любил флиртовать с парнями из обычной среды. Это тешило его тщеславие. Высокомерный и заносчивый "золотой мальчик", этакое воплощение сексуальности и порочности - он упивался сам собой, ловя на себе завистливые взгляды своих непрерывно сменявшихся любовников. Он чувствовал себя божком, спустившимся к простым смертным из заоблачных чертогов удовольствий, богатства, неги, роскоши. Этот божок милостиво позволял другим парням овладеть его телом, доставить ему удовольствие, даже влюбиться в него - такого прекрасного, неотразимого, красивого, богатого. Чтобы затем презрительно отвернуться от очередного мимолетного любовника, давая понять, что тот для него ровным счетом ничего не значит.       Всё это нравилось Элику, тешило его гордыню. Хотя, если ему что-то было очень нужно, он легко засовывал гордость в задний карман. Например, однажды, когда у него возникли проблемы в универе, он, не задумываясь, переспал с проректором - отвратительным жирным боровом. Были и другие подобные случаи. Но потом Элик неизменно отыгрывался. Он был очень мстителен, до мелочности. Обидеть его было очень легко, чувство самолюбия было у него обострено до крайности, и он начинал мстить даже тем, кто позволял себе самые безобидные шуточки в его адрес, и при этом не гнушался самыми грязными и подленькими пакостями. Элик и сам понимал, что нельзя быть таким, но ничего не мог поделать со своей натурой, которая неизменно брала верх над разумом и добрыми побуждениями.       Но, сказать по правде, мелкая мстительность и зашкаливающий снобизм непостижимым образом сочетались в Элике со способностью помогать другим. Разными способами, не только материальными. Помогать просто так, даже незаметно. Он и с Пашей в свое время сошелся именно потому, что хотел помочь тому вылезти из своей скорлупы, показать, что мир не так уж страшен и отвратителен, как воображал себе юный мечтатель и знаток Ренессанса. Но Паша был ещё очень удобен Элику. Он был довольно застенчив, миловиден, но не слишком, поэтому рядом с ним Элик с его яркой красотой восточного принца казался особенно великолепным и неотразимым. И беззастенчиво этим пользовался.       Но именно Паша, которого Элик привык считать своей тенью, внезапно обскакал его в гонке, призом которой была благосклонность Андрея. Это Элика бесило, сводило с ума, заставляло быть жестоким, совершать подлости, которых он, по большому счету, совершать не хотел. Лишь повинуясь безотчетной жажде мести, Элик отправил Паше сообщение: "Он - мой. Всё. Ты в пролете".       Но это была неправда. Элик знал, что Андрей все еще не принадлежит ему. А между тем любовь Элика к парню с тяжелым взглядом все больше обретала черты одержимости. Ради Андрея он был готов на все. Наверное, если бы Андрей приказал Элику броситься со скалы, тот прыгнул бы, не раздумывая. Но Андрей не приказывал. Ему вообще ничего не было нужно от Элика. А Элик очень хотел быть нужным Андрею. Быть необходимым. Любимым. И он своим раненым, кровоточащим сердцем чувствовал, что Андрей его действительно любит. Элик читал эту любовь в вечно мрачном взгляде исподлобья, и летел, летел навстречу этой любви, но все время налетал на невидимую стену, разделявшую его и Андрея.       Упрямый, зашоренный и очень гордый Андрей давил в себе любовь, и Элик панически боялся, что однажды он задавит ее окончательно. Элик готов был сделать всё, чтобы эту любовь спасти, но с отчаянием видел, что сам превратился в марионетку собственных страстей. Быть циничным, высокомерным, жестоким стало для него необходимостью, словно доза для наркомана. Он хотел сделать что-то хорошее, доброе, но вместо этого делал пакость за пакостью, лишь отталкивая от себя человека, в которого был без памяти влюблен. И ничего не мог с собой поделать.       А теперь все усложнилось до невозможности. В дело вмешался отец, который повёл себя как слон в посудной лавке. Он, может быть, в глубине души и хотел помочь сыну, но только всё испортил. Элик вдрызг разругался с отцом, тот велел сыну выметаться из шикарной квартиры. «Живи как знаешь!». Элик понимал, что в конце концов отец никуда не денется, но какого хрена всё это случилось прямо сейчас??       Элик брел, не видя никого и ничего вокруг. Перед его мысленным взором стоял Андрей. Такой близкий, такой влюбленный и такой неприступный.       И вдруг в темный мир мрачных раздумий Элика ворвалось что-то светлое. Очень светлое. Почему-то Элику показалось, что это светлое и живое - и есть Андрей, который смотрит на него прямо сейчас. Элик остановился и заморгал, ничего не понимая. Наконец, он осознал, что стоит возле уличного цветочного киоска. Никогда Элик не удостаивал подобные киоски даже мимолетного высокомерного взгляда. Если ему нужно было подарить кому-нибудь цветы, он приобретал их в дорогих салонах с привлечением флористов, составлявших изысканные букеты, при этом мог изводить их своими придирками и капризами.       Но сейчас он смотрел на белые орхидеи, выставленные в витрине простого уличного киоска. И вспомнил, что однажды в точности такие орхидеи ему подарил Андрей... И как он, Элик, тогда обрадовался. Хоть и не подал вида. Ему казалось, что эти орхидеи и есть Андрей. Хотя что могло быть общего у белых изысканных цветов с угрюмым парнем-брюнетом? Элик не смог бы объяснить. И все же белые орхидеи стали для него ассоциироваться с Андреем.       И сейчас он стоял и любовался этими цветами. И не мог налюбоваться.       - Вам нравятся эти орхидеи? - послышался рядом женский голос.       Элик обернулся. Рядом стояла продавщица цветов. В другое время Элик не удостоил бы и словом какую-то уличную торговку. Но взгляд женщины был спокойным и мудрым, как будто она понимала, почему Элик так смотрит на эти орхидеи.       - Мне... - растерянно сказал Элик. - Мне... да, нравятся. Мне однажды подарили такие... Подарил... один человек.       Элик и сам не мог понять, почему вдруг принялся всё это сбивчиво объяснять какой-то незнакомой продавщице.       - Значит, этот человек подарил вам самого себя. Иначе вы не запомнили бы эти цветы.       Элик хотел было скептически ухмыльнуться, но его ухмылка больше походила на гримасу боли.       - А как подарить самого себя? - вдруг спросил он. - Вот как, а?? Как? Как подарить себя, если ты...       Он хотел сказал "если ты ему не нужен", но осекся.       - Себя подарить нельзя, молодой человек, - покачала головой цветочница. - Но себя можно открыть. Другому.       - Открыть, - с горечью пробормотал Элик.       Ему стало страшно при мысли о том, что Андрей увидит того, кто скрывается под его красивой внешностью - злобного уродца, отвратительного карлика, кровожадную рептилию. Элик видел себя именно таким, и именно от себя такого он бежал.       - Открыть себя можно, подарив цветы, - сказала продавщица. - Именно те, которые подходят лично вам. Ваши цветы - это алые розы.       Элик вздрогнул.       - Кровь и шипы. Страсть и боль. Раненое сердце и одержимость.       Элик с тревогой посмотрел на цветочницу.       - Я цветами уже 15 лет торгую, могу о человеке с первого взгляда многое сказать, - с понимающей улыбкой пояснила та.       - И что вы обо мене скажете? - процедил Элик, отчаянно призывая на помощь свое высокомерие.       Но оно разбивалось о спокойную улыбку цветочницы как волны разбиваются об неприступную скалу.       - Вы влюблены. Без памяти. И очень озлоблены. Потому что считаете, что ваша любовь безответна.       - Я? - Элик едва не задохнулся от ярости. - Я считаю? Да я... Да это он...       И осекся, хотя ему показалось, что продавщица все поняла без слов.       - Вы ненавидите себя, - спокойно сказала цветочница. – Напрасно. Вы умеете творить добро, но выставляете напоказ лишь свое зло. И сами раните себя своими же шипами. Поэтому вы и ослепли от боли. Поэтому мечетесь.       - Да. Да! - сжав кулаки, произнес Элик. - Но... а пошли вы...       И он ринулся прочь по лужам, не думая о том, что забрызгает грязью свои дорогие ботинки и элегантные брюки.       Продавщица с сожалением посмотрела ему вслед и покачала головой.       - Да, мне больно. Больно! - твердил Элик, перебегая через дорогу и едва не угодив под колеса грузовика. - И тебе тоже будет больно, Рязанцев! Ещё больнее, чем сейчас!                                                       *** Мне хочется с тобою быть навеки, но прочная прозрачная стена возникла между нами. В вечном беге несутся вдаль лихие времена. Я всё отдам, мне ничего не надо, ведь все равно одним тобой дышу, ты для меня надежда и отрада, я к хижине готов и к шалашу...       К хижине и шалашу… Что, правда готов, Паша? Это ведь не шутки. Не просто слова на листке бумаги. Сколько листков ты измарал своими стишками – розовыми, сопливыми. Но теперь судьба постучалась в дверь. И ты готов?       Нет. Не готов. Если я буду рядом с Андреем, он станет мучиться. Мучиться чувством вины. А я не хочу, чтобы Андрей мучился.       Мне надо побыть одному. Одному, и так, чтобы меня никто не нашел. Ни Андрей, ни Элик. Я всё сделаю сам. А дальше… «Дальше – тишина». Шекспир, «Гамлет».       А мой сонет остался незаконченным. Да и черт с ним. Хотя нет… Жаль. Надо закончить. Каждое недописанное стихотворение похоже на брошенного ребенка. А я не хочу, чтобы детей бросали. Я все готов отдать, мне просто больно, и некуда, и незачем идти. Но надо жить, и этим быть довольным, искать в холодной тьме свои пути, они найдутся. А найдешься ль ты, Любимый, полный мрачной красоты?       Нам лучше не встречаться. Так будет лучше. Не знаю, лучше ли для меня. Но, надеюсь, что для него именно так будет лучше!                                                             ***       Андрей был весь как на иголках, хотя упорно пытался держать себя в руках. Паша исчез. На звонки упорно не отвечал. Более того, спустя несколько дней автоматический голос в трубке стал повторять: «Вызванный вами номер не существует». Это означало одно: Паша сменил номер. Дурилка картонная!       Андрей, совершенно измотанный происходившими вокруг него событиями, не прекращал поиски. Для этого ему снова пришлось устроить Мишке и Вадьке допрос едва ли ни с пристрастием… В итоге дом Андрей нашел. Но охрана не пустила его внутрь. Он часами слонялся вокруг дома в надежде увидеть Пашу… Но того не было видно.       Между тем вопрос с лечением Нади уже вставал ребром. Снова нужны были деньги. Причем срочно. А взять было неоткуда. И если лечение прервётся… Андрей стискивал зубы и сжимал кулаки, отгоняя от себя черные мысли.       А Надя улыбалась ему с экрана смартфона. Она уже верила, что выкарабкается, обязательно выкарабкается. Прогнозы немецких медиков из нейтральных стали поначалу сдержанно-оптимистичными, а теперь уже просто оптимистичными. Ремиссия была налицо. При условии еще как минимум трехмесячного курса лечения, и еще полугода реабилитации.       - Андрюша, как хорошо, что я буду жить. Жить. Дышать. Господи, как же это хорошо! Андрюша, ты даже не представляешь себе, как же это хорошо: просто жить! Спасибо тебе. Спасибо! Без тебя я бы…       Надя заплакала. Андрей смотрел на нее с фальшивой улыбкой, отчаянно сдерживая слезы бессилия. Да, на чужом несчастье счастья не построишь. Так говорят. Но так ли это? Так ли? Андрей не знал. И ему было плохо. Очень плохо.       Он старался сделать так, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Чтобы постоянно быть чем-то занятым. Снова искал работу. Все время чем-то занимался дома. Пусть квартира была съемная, он всё равно что-то чинил, подклеивал, ремонтировал… Просто чтобы не оставаться наедине с черными мыслями. И еще: он продолжал искать Пашу. Хотя того и след простыл. Найти не удавалось. И думал: где, где, где взять деньги. Где???       И тут раздался телефонный звонок. На экране высветилось имя Элика. Вообще-то Андрею казалось, что он заблокировал номер Элика уже давно… в какой-то другой жизни. Нет, он просто позабыл это сделать. И сейчас первым его побуждением было не отвечать на звонок. Но он ответил.       - Рязанцев, - голос Элика звучал необычно глухо и мрачно, без певучих манерных интонаций. – У меня есть деловое предложение. Деньги на оплату клиники в Берлине я дать могу. При условии, что жить ты будешь со мной. И делать будешь всё, что я скажу. И тогда я буду переводить деньги немцам. Частями. Вот такое у меня условие. Согласен?       Андрей молчал.       - Что молчишь? – теперь голос Элика напряженно звенел. – Или тебе сестру не жалко? Да и потом: совесть твоя чиста будет, я же не требую от тебя, как мой папаша, показаний на эту грузчицу портовую, лесбуху старую… Или ты всё о нежном Пашечке переживаешь? Хватит уже. Сколько можно! Всё равно денег ты с его мамаши больше не срубишь.       При этих словах Элика Андрея затрясло от ярости. Но он не видел, как затрясся Элик, когда у него вырвались эти слова.       Андрей молчал, пытаясь успокоиться. Элик тоже молчал. Но в конце концов нарушил молчание.       - Ну так чтоо? Готов стать моиим? – теперь уже манерно протянул он.       - Готов, - хрипло выдавил Андрей.                                                                   ***       Что это? Что это за фотки? Прислал Элик, тварь… На них Элик и Андрей. И просто Андрей. Господи, это не он! Нет. Нет. Не он.       Андрей, раздвинув ноги, лежит под Эликом. Андрей берет в рот у Элика. Андрей лежит на полу, свернувшись калачиком, а Элик по-хозяйски поставил на него ногу. А вот Андрей стоит на коленях перед Эликом, развалившимся в кресле. А вот… нет, нет, не хочу смотреть! Как Элик вообще умудрился все это снять? Нанимал кого-то?       И подпись: «Finita, Рыбонька» Мразь! Мразь. Мразь.       Раньше я мало курил, только в компании, а в последние дни смолю одну сигарету за другой. Черт, пачка уже заканчивается. Надо в магазин сбегать. В этом поселке только один магазин, да мне больше и не надо. Всегда ненавидел эти дачные поселки, а теперь… жить больше негде. Квартира уже продана – какой-то риэлтерской фирме, Юрка подсуетился. А я живу теперь в подмосковном домике, принадлежащем юркиной супруге – Лене. Они предлагали мне пожить у них в квартире, но я не хочу. Поживу тут пока. А потом…что-то изменится. Что-то обязательно изменится! Потому что не может же всё вот так…       Впрочем, с прошлого мая всё и так изменилось. Даже слишком изменилось. Если бы я тогда не встретил на гейском пляже Андрея… если бы не влюбился с первого взгляда – сразу, безнадежно, то, наверное, всё было бы для меня легче, чем сейчас. А сейчас…       Так, Паша, хватит! Всё о себе, да о себе! Твоя мама сидит под арестом, твой любимый… Мой любимый сейчас с другим. Господи, но почему он это делает? Почему так унижается? Он, Андрей, такой сильный, гордый, почему он опустился до такого? Может, ему это просто нравится? Нет! Я же помню, ему нравилось совсем другое. Он доминант, сильный, жесткий! Даже жестокий временами. Он…       Странно. Он выполнил условие Алмазовых. Дал показания на мою маму. Значит, они должны возобновить финансирование лечения Нади. Тогда почему? Может быть, ещё и эти унижения были условием, которое выдвинул подлец Элик? Или…                                                             ***       - И на фига ты это устроил? – Андрей, совершенно голый, лежал на траходроме Элика и курил, равнодушно глядя на свое отражение в зеркале. – Вот зачем вся эта порносессия была с приглашением фотографа, а?       - А чтобы ты не ушел от меня, - Элик, подперев голову локтем, лежал рядом и задумчиво смотрел на Андрея. - Буду шантажировать, если что. - Мудила. - Сам знаю. - А толку с того? Ты всё время вопишь, что жить без меня не можешь, а делаешь всё, чтобы я тебя возненавидел.       - Да ненавидь, мне плевать! - с горькой усмешкой процедил Элик. - Мне уже на всё плевать. Мне нужно, чтобы ты был со мной.       - Ну, затолкай меня в чемодан, запри, а сам на него садись, никого не подпускай.       - И запер бы, - чуть слышно пробормотал Элик, кладя изящную кисть на мускулистую грудь Андрея и осторожно поглаживая её. - Запер бы, да ты слишком большой, Рязанцев, не влезешь.       Андрей вздрогнул, но продолжал молча смотреть в зеркальный потолок.       - Я тебя пытался по-хорошему приручить, - продолжал Элик. - Что я только не делал. А ты...       - Да ты пакости одни делал!       - Да, - кивнул Элик, тоже закуривая. – Делал пакости. Еще как делал. Вот, например, Рыбоньку надоумил тебя на работу пристроить, у меня самого не получилось. А еще сестре твоей лекарства тогда на месяц оплатил, помнишь?       - Это ты сделал? - Андрей оторвался от созерцания собственного отражения в зеркале, повернулся к Элику и уставился на него.       - А ещё я унижался, терпел всю эту твою феерию с Рыбонькой... Бегал за тобой. А толку с того, как ты сам спросил? Ни-ка-ко-го. Потому что ты сам мудила редкостный, Рязанцев. Характер у тебя сильный, но и мудак ты тоже сильный. У тебя башка как компьютер. Что в твою программу не входит, то для тебя не существует. И я для твоей башки либо не существую, либо записан в шлак.       - А если и так? - угрюмо поинтересовался Андрей. - Спасибо тебе за то, что ты сделал... за деньги на лекарства. За всё. Но... Дальше-то что? Силком ты меня не удержишь. А я по доброй воле с тобой не останусь.       - Почему? - Элик стремительно подвинулся к Андрею, обхватил его плечи руками. - Всё потому же? "Мы с разных планет..." Вот всё вот это, да?       - И это тоже. Но все твои подлости, этот шантаж... Я тебе честно говорю: я с тобой только до тех пор, пока ты Наде лечение оплачиваешь. Всё. Дальше - уйду. И можешь моими порнофотками хоть весь интернет забить, мне похрен. Переживу как-нибудь. Вот только этого не прощу тебе никогда. И того, как ты с Пашкой себя повел.       При упоминании Паши Элик изменился в лице. - Заткнись, - прошипел он. - И никогда при мне его имя даже не произноси. Понял?       Андрей мрачно покосился на Элика и промолчал.       - Нет, ты понял??       - Да понял, понял, уймись.       - И я тебя никогда не отпущу, - Элик снова прижимался к Андрею, целуя его в шею. - Никогда. Понял? Лучше я всех уничтожу. Тебя. Себя. Потому что все равно без тебя мне не жить. Пашка, он выживет, а я - нет. Ты моя - жизнь, Рязанцев. Увы.       - Живи, пока я с тобой. Потом всё равно уйду.       - Попробуй, - зло сказал Элик. - Ты ведь сейчас как хищник в клетке. Медведь. Или тигр, не знаю. А я - твой хозяин. И клетку я уже не открою. Ни за что. И никогда. Ты - мой.       - Нет. Мы с тобой два хищника в одной клетке. Голодные, злые. Запертые. И кто из нас кого сожрет - вот вопрос, - пробурчал Андрей.       - Я сожру! - отчеканил Элик и бросился на Андрея.                                                             ***       - Алло, Катя? Привет, это Паша. Ой, не спрашивай. Не айс… Но я о другом. Помнишь, я про финансирование лечения Надежды Рязанцевой спрашивал? Алмазов распорядился тогда приостановить проплаты. А сейчас они возобновились? Ага, проверь, будь добра. Очень нужно. Вот просто очень, да. Что? Снова пошли? Хм, ясно. Спасибо… А? По другой схеме? Не понял. То есть это не Алмазов возобновил проплаты? А кто? Элик?? Он? Он?? Его личный проект? Личный проект? Он что, так сказал, да?? Так воот оно что… Слушай, Катя, ещё вопрос. У тебя же остались связи в ICO? А, ты там тоже числишься? Слушай, а ты можешь узнать, работает ли там сейчас Андрей Рязанцев… Что? Откуда ты знаешь? А, слышала? И что там? Уволился со скандалом? Что-то не подписал? Алмазов от него что-то требовал, а тот отказался? А что именно Алмазов требовал? Не знаешь? Ну ладно, я… кажется, я знаю, что он требовал. А тогда почему Андрей мне сказал, что всё подписал?.. Ой, извини, я о своем. Кать, спасибо тебе. Выручила. Очень. Да. Да. До связи.       Андрей уволился из фирмы со скандалом. Отказался что-то подписывать. Неужели? Но… Надо проверить. Позвонить Гольдбергу, маминому адвокату. Он точно должен знать!       - Владимир Ааронович? Это Павел… Да, Павел Яковлев. Извините, что беспокою, но у меня такой вопрос. В деле появились новые показания? Какие конкретно? Меня интересует, есть в ли в деле показания Рязанцева Андрея?... Отчества не помню, к сожалению. Андрея Рязанцева. Да. Нет? Не встречали? Это сотрудник ICO. Точнее, уже бывший сотрудник. Я знаю, что его вынуждали дать показания на маму, но… не уверен, что оних дал. Нет? На сегодня его показаний в деле нет? Хорошо. Спасибо. Спасибо…       Так. Получается, Андрей всё-таки не дал показаний? А что же он тогда подписал? Бляяя… Ну ты и мудила, Паша. Ой, какой же ты мудила… Ты ведь что у него спросил тогда? «Ты подписал?» И даже не уточнил, что именно он подписал. А он ответил «Да». И ты тут же звонок отключил. Как обиженная принцесса, блин! Принцесса на горошине! Ты его о показаниях спрашивал, а он имел в виду, что заявление об уходе подписал! Потому что отказался лжесвидетельствовать! А ты… Ты, блять, удалился как… как мудак! Мудак. Мудак. Эгоистичный. Тупой. Конченый мудак. И хрен бы с тобой, а вот Андрею каково??       Господи, он ведь поэтому… Именно поэтому… Элик теперь переводит деньги на лечение сестре Андрея и этим его и держит. Блиин…       - Юра, алло! Юрка, блять, когда мне уже деньги от продажи квартиры переведут? Да, да, я о деньгах! Они нужны мне! Да плевать я хотел, что ты там обо мне думаешь! Мы же договорились: триста тысяч на адвоката, остальное – мое. И всё. Что? Уже переведены? А какого хрена ты мне не сказал? Что? Бля, да пошел ты!       Каким же матерщинником всё-таки я стал…       Так. Проверяем. Так. Да. Деньги пришли. На новый счет, который я открыл, потому что старые мои счета арестованы.       Андрей. Андрей. Господи, да что ж такое! Похоже, он меня заблокировал. Надо Элику звонить. Неет, Элик, тварь, меня так просто к Андрею не подпустит. Он всё сделает, чтобы мы не встретились. Он… он… Так. Вадька. Вадька. *** Андрей рычал от бессильной ярости и раздирающей боли. Он лежал на спине, раздвинув сильные мускулистые ноги, а Элик сосредоточенно, с каким-то безумием в глазах вводил в него свой член. Прежде Андрей никому не позволял входить в себя. Он всегда был сверху и только сверху. Быть снизу для него было немыслимо. Даже противоестественно. Но сейчас... он же согласился стать шлюхой. А шлюха должна выполнять капризы клиента.       - Расслабься, расслабься, родной, - жарко шептал Элик, обхватив бедра Андрея. - Я знаю, тебе сейчас больно... Но скоро это пройдет. И ты сам увидишь, как тебе станет хорошо.       В темных глазах Андрея, теперь казавшихся совершенно черными, клокотали ярость, унижение, боль и еще что-то, чему невозможно было дать определение: страшное, зловещее, убийственное. - Люблю тебя таким, - продолжал шептать Элик, глядя на Андрея с болезненным восторгом и обожанием. – Ты действительно зверь. Хищный, опасный зверь, запертый в клетке. Дай тебе волю, мой хищник, и ты порвешь меня, такого красивого, нежного, влюбленного, так ведь? Перегрызешь мое хрупкое горло, сломаешь мою стройную шею, растерзаешь мое прекрасное тело, не так ли?       Андрей молчал, грозная тьма в его глазах, казалось, была готова поглотить Элика.       - Но я тоже хищник, это ты правильно заметил, - Элик не двигался, давая Андрею привыкнуть к чужеродному предмету в заднем проходе. - Оочень правильно. У меня нет твоих мускулов, но я сильнее тебя. Потому что решаюсь на то, на что ты решиться не способен, понял?       - На что? - прохрипел Андрей, откидываясь на подушку. - На вечные свои подлянки?       - Не тоолько, - к Элику, кажется, возвращалась пропавшая в последнее время игривая манерность. - Не тоолько подлянки, мой хищщник. Знаешь, откуда я деньги взял, чтоб в Германию переводить? Думаешь, папаша мне дал? А вот хрен! Я свою машинку продал. Ту самую. Феррари.       Несмотря на боль и унижение, Андрей изумленно уставился на Элика. Представить себе этого черноволосого красавчика без красной феррари казалось немыслимым.       - И папаша меня из этой квартиры выпирает, - шептал Элик, начиная осторожно двигаться в Андрее. - Тшш, не бойся, мой хищник, расслабься, я не буду делать тебе больно. Ммм, какой же ты узкий, горячий...       Андрей молчал, его голова откинулась на подушку, на лбу выступили крупные капли пота.       - Да, мой хищник, - обволакивал его шепот Элика словно дурман. - Мой папаша на тебя разозлился. А я пытался тебя защитить, чтоб он тебя в эти дела с Яковлевой не впутывал. И деньги продолжал платить. Так он сказал, чтоб я с этой квартиры нахрен съезжал. Так что я через недельку стану бомжжжооом, даа. Приду к тебе в Бутово-ебутово твое... Приютишшшь меня?       - Наххх пошлю, - прохрипел Андрей.       - Так я и думал. Думаешь, я не хотел быть розовым и пушистым, а, мой хищщник? Думаешь, мне не приходило в голову прийти к тебе, бухнуть в ноги чемодан с деньгами от феррари, упасть на колени перед тобой и завопить: "Возьми, не жалко, только люби меня!" И был бы я хорошим. И ты деньги бы взял. А я так не сделал.       - Зззнаю, - скрипя зубами, сказал Андрей, которому член Элика по-прежнему доставлял боль.       - А почему? А потому что тогда я был бы не я! Я не такой! А такой, какой есть! И я хочу быть с тобой таким, какой я есть! Потому что это честно! Потому что всё равно себя не скрыть! Ни мне, ни тебе! - с каким-то отчаянием выкрикнул Элик и, уже не щадя Андрея, принялся резко вбиваться в него.       Тот заорал от боли, но терпел и не пытался сбросить с себя Элика. Его лицо сначала приобрело мученическое выражение, но постепенно это выражение исчезало. Боль из резкой, раздирающей понемногу превращалась в тянущую, ноющую и странно приятную. Скрип зубов и рычание хищника понемногу переходили в стоны, все более и более сладострастные. В паху у Андрея заныло, он шире раздвинул ноги. Рот его приоткрылся.       - Нраавится, - шептал его демон-искуситель с плотоядной улыбкой. - Я знал, что тебе понравится. Хищщник!       Андрей схватился за свой член и только сейчас понял, что он напряжен. Ему действительно нравилось. И не просто нравилось!       А сверху на него смотрели карие глаза Элика. В них была и похоть, и отчаяние и любовь - больная, извращенная, израненная, но живая и не желающая умирать. Андрей как завороженный смотрел в эти глаза, и тут его словно одна за другой пронзили молнии наслаждения: Элик, чуть изменив направление, стал задевать простату.       Андрей утробно взвыл, сжал и пару раз дернул свой член, из которого стала выстреливать белая сперма.       - Мой-мой-мой, - выкрикивал Элик. - Мооой! - заорал он, рывками входя в Андрея и изливаясь в него.       - Мой! - прошептал он, обессилев и падая Андрею на грудь. - Мой. Хоть на чуть-чуть. Но мой. Мой.       Андрей закрыл глаза. И в это время раздался телефонный звонок. *** - Эль, ну чё, подваливай в «Вельву», - говорил Вадька, на котором из одежды были только домашние треники. – Давай, давай! Ну вот, с ним и подваливай. Неа, Эль, ну не верю я, что Андрюха вот так прям и согласился тебе дать. Не, ты чё гонишь, чтоб Андрюха сам дал?? Да не смеши мои яйца, - заржал Вадька. – Не, ну вот покажи. Да ну, не потащусь я к тебе. Ты давай, его на люди выведи, а то что за дела. Пусть все увидят. А то пиздеть все горазды, а на деле… Ну чё, подвалишь? Давай, ждем. Придешь с Андрюхой – будет зачёт, не придешь – извиняй, ты - пиздабол. Ага, вот так. А как ещё? Всё. Кароч, в девять. Публика ждёт. Вадька отключил звонок и перевел счастливый взгляд на Пашу, сидевшего рядом. - Ну чё, он словил вроде как. Теперь точно приволочет Андрюху. - Спасибо, Вадь, - тихо сказал Паша.       И поцеловал Вадьку в щеку.