Золотые мальчики, или Быть самим собой

            Зарекался же приходить в эту «Вельву»! Да, но сказано: от тюрьмы, да от сумы не зарекайся. Похоже, и от «Вельвы» тоже. Надо идти. Другого способа встретиться с Андреем просто нет. Потому что Элик не отпускает его ни на шаг. А говорить по телефону - это всё не то.       Спасибо Вадьке. Ох, Вадька... Мой преданный рыцарь. Когда я к нему заявился, у него на лице была такая искренняя радость, словно ему миллион подарили. Он бросился на меня, сжал в медвежьих объятиях, стал вопить, что лез на стенку из-за того, что я пропал, и что я - тварь, что так нельзя с друзьями...       Прежде я, наверное, глупо моргал бы и блеял что-нибудь невнятное. Но сейчас просто сказал:       - Вадь, хватит истерить. Не до того.       И Вадька сразу притих. Только продолжал смотреть на меня влюбленными глазами. К этому нельзя было оставаться равнодушным, и я поцеловал Вадьку. В губы. Нежно. От души. И он еще больше расцвёл. А я вдруг понял, что очень нужен Вадьке… Вадику. Даже своим присутствием. И это было удивительно здорово: ощущать, что ты кому-то нужен как воздух. Просто потому, что ты есть. Я люблю Андрея. Но знаю, что без меня он легко проживет. А вот Вадик... не знаю. Он любит меня. И ужасно страдает, ревнует, но молча. Старается виду не показывать. Безропотно выполнил мою просьбу позвонить Элику и вытащить того с Андреем в "Вельву". Но заявил, что тоже пойдет. Я не возражал. С какой стати возражать? Само собой, тут же нарисовался и Мишка.       Я был одет проще, чем обычно. Ничего такого экстра, ничего вызывающего. Но и принцессу в трауре из себя не строил. Светлая футболка с V-вырезом и абстрактным принтом. Джинсы черные, узкие, без заморочек. Кольца… Сначала вообще не хотел их надевать. Но совсем без колец на пальцах было непривычно. И неуютно как-то. В итоге надел одно с брюликом на левый безымянный. Подумал, и еще одно надел: на правый мизинец. Думал, что всё! Но решил, что нужен ещё браслетик. И цепочка… Нет, лучше кулон. Нет, а еще лучше вот так: короткая цепочка и длинная с этим вот кулоном. Как раз к футболке подходит. И всё. Больше ничего не надо. Но сережки вообще-то стоило бы надеть… скромненькие. Вот эти – гвоздики. С брюликами. Ну вот… Блин, лицо какое-то бледное, ужас! Чуть-чуть тоналки наложил. Еще и эти тени под глазами… Так, теперь ресницы… Да что ж ты за блядь за такая Паша, а? Конченая блядь! Ты не на поебушки собрался, как Элик какой-нибудь. Элик… Он-то, конечно, расфуфыренный явится, разодетый в пух и прах… Да и хрен с ним! Я не Элик. Но глаза чуток подведу. Совсем чуток. Так увереннее себя чувствую.                                                       ***       Элика, величаво вплывшего в «Вельву», смело можно было назвать Снежной королевой. Несмотря на черные волосы и оливковый цвет кожи, от него веяло холодом. Элик был царственно надменен и элегантен. Одет во все белое. И цепочка была из белого золота. И кольца на пальцах были из платины. И даже ногти были покрыты вызывающе белым лаком.       Он высокомерно он осмотрел зал и милостиво позволил собравшейся публике полюбоваться собой, оценить, позавидовать. Рядом с Эликом стоял Андрей. Он был в темной футболке и темных джинсах, подчеркивающих его статную фигуру. В позе Андрея и его манере держаться что-то неуловимо изменилось. Он как будто ссутулился, словно вдруг постарел. И только взгляд исподлобья – тяжелый, мрачный – оставался прежним. Это был взгляд хищника, которого держат на короткой цепи, но готового в любой момент с этой цепи сорваться.       Элик, не глядя на Андрея, величаво поплыл между столиками, одаривая многочисленных знакомых высокомерно-снисходительной улыбкой. Немногие удостаивались кивка, и уж совсем единицам было дозволено пожать изящную руку Снежной королевы.       Королева приближалась к столику, за которым сидели и лыбились Вадька и Мишка. Мрачный Андрей двигался за Эликом. И, лишь подойдя к столику, оба они заметили, что за этим же столиком, но в темном углу, белеет знакомая макушка. Обладатель макушки обернулся. Это был Паша.                                                             ***       Я привстал. Игнорируя Элика, протянул руку Андрею. Он угрюмо взглянул на меня. В темных глазах на мгновение вспыхнул огонь – то ли боли, то ли ненависти. А затем снова сгустился мрак.       Моя рука замерла в воздухе. Андрей смотрел на меня, и взгляд его был нечитаемым. Господи, я предпочел бы, чтобы в нем полыхала ярость, презрение… что угодно, но только не этот мрак отчуждения! Как будто мы незнакомы. Наконец, он дотронулся до моей руки. Едва-едва. И я почувствовал, что его рука – обычно теплая, крепкая, на сей раз была холодной, безжизненной, вялой. Я стиснул зубы. Мне хотелось растопить этот ледяной мрак, и я не знал, как это сделать!       - Рыыбонька, а ты, смотрю, вернулась в родной пруд, - послышалось манерное пение Элика. – А может, тебе лучше снова уплыть куда-нибудь подальше, а? Ты нам весь пруд своим тухлым запахом испоганишь. Вали-ка, а?       Я посмотрел на Элика. Вот в чьих глазах полыхала ненависть. Самая настоящая ненависть!       Черт, да эта же ненависть вспыхнула и во мне! Мне захотелось разбить в кровь эту самодовольную, наглую рожу. Нет. Это будет выглядеть ужасно: две пидовки сцепились из-за парня. Хотя парень того стоил.       Но я не пидовка, в отличие от Элика.       Хотели получить? Сейчас получите!       - Я пришел за тобой, Андрей.                                                             ***       Если Андрей и ожидал что-то услышать от Паши, то уж точно не это: «Я пришел за тобой». Что? За ним? Да… Андрей едва не задохнулся от ярости. Да что эти двое, окончательно что ли решили, что он вещь, которую можно вот так просто взять и забрать?? Андрей давил в себе ярость, загонял ее внутрь, но от этого ярость не утихала, черным дымом заволакивала его рассудок, оскорбленную, растоптанную гордость, волю, давно уставшую от перенапряжения и уже гнувшуюся, разламывающуюся…       - Рыбонька, ты охренеела? – послышался голос Элика. – Твой кораблик уплыл. Посудина эта вонючая, как она там называется, траулер что ли? Вот и шлёпай плавниками, догоняй свой траулер, запрыгивай в него и лежи там в трюме, воняй, сколько хочешь. А здесь воздух не порти.       - Элик, закрылся! - вдруг прорычал обычно миролюбивый Вадька. - Схлопочешь!       Элик смерил его презрительным взглядом, но ничего не сказал. Уселся за столик напротив Вадьки, откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, продемонстрировал голливудскую улыбку. Андрей остался стоять, как истукан. Вадька и Мишка недоуменно уставились на него.       - Он. Мой, - веско произнес Элик. – Мой, и точка. Хотели убедиться? Убеждайтесь. Рязанцев! - в голосе Элика зазвучали повелительные нотки. - Скажи им, что ты - мой.       Андрей молчал. Впрочем, тут вмешался Паша.       - Скотина! – выплюнул он, с ненавистью глядя на Элика. – Думаешь, мы не знаем, чем ты его к себе привязал?       - А вот это тебя ебать не должно, - произнес тот, прищурившись. - И никого не должно! Ясно?       Паша резко поднялся, шагнул к стоявшему у столика Андрею, сжал его локоть. Тот хмуро отстранился.       - Паша, всё, - процедил Андрей. - Хватит!       - Слушай, - торопливо заговорил Паша, перекрикивая громкую попсу, заполнившую пространство клуба. – Я был идиотом. Я всё не так понял. Это я виноват…       - Рррыбонька, а ну вали, сказано же было, или ты совсем русский язык позабыла? – Элик тоже вскочил. – Пшёл вон!       - Андрей, я знаю, что ты ничего не подписывал! – игнорируя Элика, заорал Паша. – Я просто не так тебя понял, решил, что ты дал показания на маму, ну я и психанул, уехал…       - Не давал я показаний! - зло бросил Андрей. – Но дальше-то что? Что дальше, а?? Когда твоя мать деньги платила, я с тобой был. Теперь, когда вот он, - Андрей кивнул на Элика, - он деньги платит, я с ним. И всё. Вот так просто.       - Нет, не всё! - в глазах Паши тоже загорелся мрачный огонь.       - Всё! - отрубил Андрей.       - Пшшшёл! – зашипел Элик, толкая Пашу в грудь. – Он же сказал тебе: "Всё!"       Хрупкий Паша пошатнулся, но внезапно со всей силы вмазал своим маленьким кулачком прямо в ухоженную физиономию Элика. Тот взвыл как раненый зверь и бросился на Пашу. Тот дал Элику коленом между ног, Элик согнулся, но не выпустил Пашу, увлекая его за собой.       Два утонченных клубных завсегдатая, сцепившись, покатились по полу к изумлению и восторгу собравшихся, опрокидывая стулья.                                                       ***       Я и сам такого от себя не ожидал. В жизни никогда никого не бил. Даже не знал, как это вообще делается. Меня били – бывало. Я никогда не умел давать сдачи. Только зажимался в комок. Иногда плакал.       А тут… во мне словно что-то проснулось. Выплеснулась ненависть к Элику, этому подонку, который заарканил Андрея, воспользовавшись безвыходной ситуацией, в которой тот оказался.       Я больше не мог сдерживаться. Я хотел задушить Элика. И плевать мне было, что весь этот клубешник-блядушник сейчас пялился на нас…                                                       ***       В клубе грохотала музыка, публика увлеченно наблюдала за внезапным махачем. Никто не ожидал такой прыти ни от надменного Элика, ни от тихой Рыбоньки. У обоих была стойкая репутация изнеженных мальчиков, слишком дорожащих своей внешностью, чтобы рисковать ею в драке, да еще такой нелепой…       Но в этот раз обоих было не узнать. Оба напоминали молодых хищников, готовых загрызть друг друга. Оба были полны силы, ярости и отчаяния, словно бились не на жизнь, а на смерть.       Но Вадька и Мишка – два здоровых бугая – живо разняли их, кивнув поспешившим к полю битвы охранникам, что, мол, всё в порядке, девочки чуть повздорили, бывает.       Андрей же смотрел на всё это с мрачной усталостью и отвращением.       - Ты – мой! – заорал Элик, хлюпая расквашенным носом. – Мой! Забыл??       - Андрей, пошли его нахрен! – орал Паша, вцепившись парню в локоть. – У меня есть деньги, я специально квартиру продал, я всё оплачу…       - Сам иди наххххер, нищщеброд! – шипел Элик, снова порываясь вцепиться в Пашу, но его крепко удерживал Мишка. – Ничего у тебя нет и не будет больше никогда!       - Есть у меня деньги! Всё у меня есть, скотина! – рычал в ответ Паша, которому Вадька не давал вырваться из своих медвежьих объятий. – Я всё ему отдам, а ты ему нахрен не нужен, он всё из-за сестры…       - А ну заткнулись! – перекрывая грохот музыки, рявкнул Андрей. – И… пошли вы оба!       Расталкивая публику локтями, Андрей ринулся к дверям. Он понимал, что если сейчас не вырвется из этого кабака с его грызущимися психопатами, с его скользкими, любопытными взглядами, с его атмосферой похоти, дури, самолюбования и откровенной мерзости, то сдохнет. Просто сдохнет.       Андрею было плохо физически. Его мутило. Хотя он вроде бы ничего не ел и даже не пил. Он выскочил на улицу, прошел мимо мрачных охранников, слегка пошатываясь. Облокотился о выступ на стене, согнулся. Его стало рвать. Как будто дрянь, переполнившая его разум, душу и сердце, дрянь, которой он нахлебался в попытках спасти сестру, теперь превратилась в физическую блевотину, которую его организм отторгал. Потому что это было чужое. А он мог выжить только, если останется собой. Даже отдав всего себя.       Андрей прислонился к каменной стене, перевёл дух. В легкие проникал свежий вечерний воздух. В московском небе уже загорались редкие звезды. Это был свет, дарующий надежду, пусть даже эти звезды безнадежно далеки. Но ведь они горят, значит, они есть! Или были, ведь свет от иных звезд идет миллионы или миллиарды лет. Этот свет реален. Этот свет свидетельствует, что жить нужно. Чтобы вырвать из лап небытия других. Чтобы вырваться самому.       Андрей знал, что вырвется, обязательно вырвется! Но сейчас он должен терпеть. Собрать в кулак остатки сил, остатки сломленной воли. Пройти через тёмное безумие, в которое превратилась его жизнь после встречи с Пашей и Эликом.       Эти двое любили его. Но они не умели любить. У них хорошо получалось лишь следовать своим желаниям, в которых ни тот ни другой не привыкли знать отказов. Их любовь превращалась в эгоистичные хотелки, закидоны избалованных мальчиков…       А сам он? Сам-то он умел любить? Андрей попытался улыбнуться, но на лице его появилась гримаса боли. Нет. Он тоже не умел любить. Он слишком привык следовать своим целям. Пусть и не всегда эгоистичным, пусть даже благородным, но своим. Для него важны были цели, а не реальность. То, что должно быть, а не то, что есть. А любовь – это всегда то, что есть. Но если любовь оказывается не важна, то что тогда важно?       Андрей вздохнул. Хватит уже. Хватит этих дурацких размышлений! Надо делать то, что начал делать. Как бы ни было противно. Как бы ни выворачивало наизнанку. Он не нежный, чувствительный мальчик-мажорчик. Он мужчина. Он всё вытерпит, если понадобится.       Андрей повернулся, намереваясь возвратиться в грёбаную «Вельву». И застыл.       В нескольких шагах от него стоял Паша. А в паре шагов от Паши – Элик. Рядом топтались Вадька и Мишка, готовые при необходимости снова скрутить пошедших вразнос «золотых мальчиков».       Андрей вопросительно переводил взгляд с Паши на Элика и снова на Пашу. Паша стоял, выпрямившись, в его светлых глазах царило спокойствие, которое бывает у человека, который принял для себя некое важное решение.       Элик смотрел исподлобья (похоже, Андрей сумел и его заразить своей манерой смотреть на других). Точеный нос слегка распух после пашиного удара. Пальцы с лакированными ногтями чуть дрожали, выдавая волнение. В уголках губ затаилась горечь. Наверное, впервые Элик выглядел куда менее уверенным в себе, чем Паша.       Андрей вздохнул, скрестил руки на груди.       - Что ещё? – тихо спросил он.       Паша шагнул вперед. Элик нервно дернулся, но остался стоять на месте.       - Андрей, ты ничего никому не должен, - произнес Паша. – Ни ему, - он презрительно указал на Элика. – Ни мне. У меня есть деньги. Их хватит, чтобы полностью оплатить лечение твоей сестры. Я ничего не прошу от тебя взамен. Ни. Че. Го. Просто хочу сказать, что ты свободен. И всё.       При словах «и всё» голос Паши предательски дрогнул.       Эта дрогнувшая интонация сказала куда больше, чем пашины слова.       - Просто сделай выбор, - добавил Паша уже глухим голосом. – Выбери.       Слово «меня» не прозвучало. Но оно было, оно витало здесь, в темном, осеннем воздухе Москвы под холодными звездами.       Андрей видел, как болезненно исказилось при этих словах Паши лицо стоявшего чуть поодаль Вадьки. Всё зависело от выбора Андрея. Вадька не значил ровным счётом ничего. И Вадька понимал это. И молчал.       Молчал и Элик. Было видно, что он готов снова броситься на Пашу, да вообще на всех, растерзать, разорвать, растоптать… Но он молчал. И его молчание было более чем красноречивым.       - Деньги. Деньги, - заговорил Андрей. – Мне нужны только деньги. Потому что они нужны. На остальное я класть хотел. И на остальных. На тебя, - он посмотрел на Пашу. – И на тебя, - он посмотрел на Элика.       Элик стоял все с той же горькой полуулыбкой, как будто думая о чем-то своем.       Паша напряженно смотрел на Андрея, как будто ожидая, что тот скажет что-то еще.       - Всё, - сказал Андрей с кривой ухмылкой. – Это всё.       - Нет! – звонко воскликнул Паша. – Ты знаешь, что не всё!       - Всё! – отрубил Андрей. – Если я уж записался в платные шлюхи, то хотя бы буду честным. Сейчас у меня контракт с ним, - он указал пальцем на Элика. – Они платит, и я с ним сплю. Закончится с ним контракт, пойду к тебе, - он посмотрел на Пашу, и тому почудилось, что на него смотрит не Андрей, а Элик, слишком уж знаком был ему этот вызывающий, наглый взгляд. - Может быть пойду. А может быть и нет.       Паша покачал головой, но ничего не сказал.       - Ты просил меня сделать выбор? – Андрей начинал нервничать. – Я его сделал. Я с ним, - он снова указал на Элика.       Паша замер.       - Всё выяснили? – угрюмо спросил Андрей. – У кого какие вопросы?       Ответом было мрачное молчание.       - Ну что, пошли? – равнодушно спросил Андрей Элика. – Лллюббовничек! – выплюнул он.       И зашагал прочь, даже не обернувшись.       - Доволен? - спросил Паша Элика. - Он выбрал тебя.       Лицо Элика исказилось словно от боли.       - А знаешь, да, доволен! - вырвалось у Элика. - Лучше уж так... чем вообще никак.       И он бросился вдогонку за быстро удалявшимся Андреем. Догнал, схватил за руку, что-то сказал. Андрей, на сбавляя шага и не глядя на него, кивнул       Паша задумчиво смотрел ему вслед.       Вадька шагнул к нему. Робко прикоснулся, чтобы утешить и… напомнить о себе. Паша резко обернулся, и Вадька увидел в его светлых глазах стальной блеск, какого никогда прежде не видел. Грезы, грезы безнадежно тают, Звезды, звезды так же холодны, На Земле – от края и до края – Никого. Одни с тобою мы, - внезапно продекламировал Паша и безо всякой паузы и перехода произнес:       - Пойдем.       Он взял Вадьку за руку, и тот почувствовал, что рука Паши, всегда казавшая слабой, женственной, вдруг обрела стальную хватку.       У Вадьки перехватило дыхание. ***       В квартиру Элика, где тот пока ещё жил, они добирались на такси. Феррари была продана, а белый инфинити с шофером Элику больше не полагался по причине родительской опалы.       Элик, прежде именовавший такси не иначе как быдловозками, всю дорогу молчал. Кажется, битва при «Вельве» высосала из него все моральные и физические силы.       Андрей тоже помалкивал. Он вообще ни о чем не думал. Слишком устал. И ему казалось, что у него снова начинает шалить сердце. Только этого еще не хватало!       - Андрей, - вдруг тихо сказал Элик, когда они, наконец, добрались до его квартиры и оказались в спальне, на роскошном траходроме.       Андрей вздрогнул и удивленно воззрился на Элика. Кажется, тот никогда не называл его по имени. Всегда – «Рязанцев» с разными интонациями – от саркастических и издевательских до нежных и интимных.       Андрей… Это так странно звучало в устах Элика.       Они замерли, лежа в постели и выжидающе глядя друг на друга. Словно должны были быть произнесены какие-то слова, которых и тот и другой боялись услышать.       Но так ничего и не было сказано. Оба понимали, что всё, сказанное сейчас вслух, будет ложью.       Элик прижался к Андрею. Обычно и в постели Элик был таким, каким казался всегда: наглым, похотливым, развратным, алчным до изощренных удовольствий. Но сейчас он казался трепетным и даже робким. Он ластился к Андрею словно котёнок, который боится, что его отшвырнут ударом ноги. У Андрея вдруг сжалось сердце.       Таким он Элика ещё не видел. Как будто разом слетели все маски, растаяли все образы, в которых он обычно являл себя другим, и Андрей увидел, каким Элик был на самом деле. Нет, не розовым и пушистым, вовсе нет. Но – открытым, неожиданно добрым, ждущим не улетного секса с любовником, а именно любви. Нуждающимся в этой любви, умоляющим о ней.       Андрей зажмурился и сжал кулаки. Он не хотел видеть Элика таким – сейчас, именно сейчас. Этот неожиданный Элик разрушал все бастионы, которые выстроил Андрей в своём уме, которыми окружил свое сердце. Разрушал очередную схему, которую Андрей Рязанцев упорно чертил, после того как все остальные его схемы полетели в тартарары. Этот Элик не вписывался ни в какую схему. Но без схемы четко расчерченный мир Андрея Рязанцева летел ко всем чертям.       Андрей открыл глаза и со странным облегчением увидел знакомого Элика: смотрящего на него с наглой и похотливой улыбкой. Это был тот самый Элик, который воплощал в себе всё, ненавистное Андрею. Тот самый Элик, которому хотелось мстить, на котором хотелось со спокойной совестью отыгрываться за все унижения, за все подлости, за всё, за всё, за всё…       - Хочччууу, чтобы ты трааахнул меня, Рязааанцев, - манерно пропел этот Элик. – Жестко. Как ты умеешь. И как ты сейчас хочешь, прааавда веедь?       Андрей криво усмехнулся. В его глазах разгорался недобрый, хищный огонек.       - Выплесни на меня всё, что в тебе накопилось, - продолжал шептать демон-искуситель. – Выплесни свою ненависть, свою боль. Свое дерьмо. Всё выплесни! Я готов. Я хочу этого!       - За бабки, - отчеканил Андрей с циничной улыбкой.       - Сссамо собооой! – с придыханием произнес Элик. – Всё за бабки, только за бабки…       Он откинулся на подушку, глядя в зеркальный потолок, взгляд его карих глаз на несколько мгновений затуманился, словно Элик думал о чем-то далёком, не имеющим отношения к тому, что сейчас происходило в его роскошной постели.       Но внезапно взгляд его стал ясным, дерзким, презрительным.       - Ну, давай, нищеброд, - процедил он. – Отрабатывай уже бабло.       Провокация была дешевой и примитивной, но Андрей повелся на нее с радостью. Потому что сам хотел этого.       Он резко поднялся, опрокинул Элика на спину и уселся на него и крепко стиснул его запястья. Кожа на запястьях была гладкой до неестественности: Элик сегодня побывал на депиляции. Да он весь сейчас казался особенно гладким, этаким мальчиком-картинкой. Всё казалось идеальным: идеальные пропорции тела, идеальная кожа, идеальное лицо, даже чуть припухший нос… Хотя нет, в какой-то момент Андрей вновь подумал, что пухлые, накаченные губы выбиваются из идеальности… Но зато они добавляли Элику наглой эффектности.       Андрей стиснул запястья ещё крепче, с рычанием впился в пухлые губы, принялся их терзать, словно желая прокусить, дабы из них вытек весь ботокс, силикон или какой дрянью их накачивают – он и сам не знал. Элик не оставался в долгу, кусая Андрея, но Андрей был сильнее. Он впивался в губы, в шею с яростью, ненавистью, страстью, и было ясно, что наутро на этой стройной шее, на этих гладких щеках, пухлых губах будут красоваться чудовищные засосы и следы укусов.       Элик был прав. Андрей сейчас ненавидел его. И то, что он делал, было похоже на изнасилование. Словно пришёл час расплаты за все унижения, издевательства, за всё, за всё. Это был животный, низменный секс. Андрей мял, грубо сдавливал упругое, ухоженное тело красавчика, он едва не душил Элика…       В какой-то момент он понял, что если так пойдёт и дальше, то он Элика просто убьет. Тот хрипел, стонал, но не просил пощады. Если один хотел уничтожить другого, то этот другой сам желал быть уничтоженным. И если у Андрея отказывали тормоза, то в Элике сейчас напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Он действительно стремился к саморазрушению. Ему отчаянно хотелось, чтобы Андрей разрушил его, разбил блестящую, но мертвую оболочку и открыл… Что именно открыл, Элик и сам не знал, но чувствовал, что в нем рождается что-то доселе неведомое, непонятное, но невероятно живое… Живое. Настоящее.       …Андрей все-таки опомнился. Он понял, что оба они несутся прямиком к пропасти и кто-то должен остановиться первым. Он сидел на Элике и смотрел в карие глаза, казавшиеся сейчас совершенно черными. Эти глаза просили, умоляли, желали. Андрей усмехнулся, подался вперед, ввел член в рот Элика и принялся жестко долбиться прямо в глотку…                                                             ***       Вадик лежит подо мной, а безжалостно вбиваюсь в его горло. Он хрипит, кашляет, но не просит прекратить… Рядом валяется плетка. Я знаю, что задница Вадика уже вся красная, ему, наверное, больно лежать, но в его глазах я читаю хмельной восторг и вожделение.       Что со мной? Эта перемена пугающая, но меня она больше не пугает. Андрей, сам того не желая, дал мне раскрыться. Мне нравится доминировать, и мне нравится, что Вадик признает во мне доминанта. Пусть еще совсем неопытного, мало что умеющего, но это неважно! Я готов учиться, я готов постигать эту науку. Вадик, Вадик, ты любишь меня, и я тебя не брошу. Потому что ты мне нужен. Хотя, когда я подумаю об Андрее, то забываю о тебе, Вадик. Я обо всём забываю. Андрей – мое черное солнце, мрачное, тяжелое. Ты Вадик… не знаю, луна что ли… Да это и не важно.       Ты – мой, Вадик, ты мой. Мы оба нужны друг другу. И спасибо, что ты был так деликатен со мной. И так настойчив…                                                             ***       Они не отрывали глаз друг от друга. Сейчас Андрей скакал на члене Элика, лежавшего на спине. Ему уже не было больно, он привык ощущать этот член в себе. И больше не видел в этом ничего унизительного для себя. Наоборот, сейчас он ощущал себя доминантом. Он видел, что Элик целиком и полностью находится в его власти и хочет в его власти находиться. И Андрею хотелось, чтобы этот наглый красавец постоянно был в его власти. Чтобы никто, только он один, Андрей, знал, что именно скрывается под этой блестящей оболочкой наглости, шика и цинизма. Только он один должен был обладать сокровищем, скрытым под яркими декорациями.       Тело Элика начало конвульсивно содрогаться, он испустил два гортанных крика – один за другим, ногами обхватил Андрея.       - Люблю… Люблю… - простонал он, изливаясь…       …Элик всматривался в темные глаза сидевшего над ним парня, словно желая что-то в них прочитать. Но ничего было нельзя разглядеть в их непроглядном мраке.       - Посиди так, пожалуйста, - промурлыкал Элик, нежно прикасаясь своими руками к рукам Андрея. – Я хочу еще чуть-чуть побыть в тебе…       - Желание клиента закон для шлюхи, - прозвучало холодное.       Элик замер и со вздохом закрыл глаза.                                                       ***       А утром их разбудил резкий звонок в дверь. Звонили беспрерывно. Андрей накрыл голову второй подушкой. Голый Элик нехотя встал, натянул валявшиеся на полу веселенькие трусики и, тихо матерясь, поплелся открывать.       - Алмазов Эльдар Александрович? – донеслось до Андрея сквозь подушку. – Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Вот ордер на обыск. С нами понятые.       Андрей не присутствовал при обыске в квартире Паши, но сейчас ему казалось, что он переживает дежавю. Словно это уже было.       Да это действительно уже было. Тогда пришли к Паше по делу его матери. Теперь пришли к Элику по делу его отца. Который, как стало ясно из слов следователей, обвинялся в том же самом: мошенничестве и уклонении от уплаты налогов.       Полицейские с нескрываемой брезгливостью и отвращением смотрели на Андрея и Элика. «Пидоры гнойные» - читалось на лицах служителей закона. Андрею велели оставаться в квартире, хотя он и не пытался уйти. Ему задали несколько вопросов. Когда он спокойно произнёс: «Мы с Эльдаром любовники», от него отстали.       Элика допрашивали в другой комнате, гораздо дольше. Андрей оставался в спальне, безучастно наблюдая, как все в ней переворачивают вверх дном. Как с брезгливостью и любопытством полицейские вытаскивают из шкафа многочисленные секс-игрушки, девайсы и прочее.       Это длилось несколько часов. За это время Андрей не видел Элика, остававшегося в другой комнате.       Наконец, когда всё было перевернуто вверх дном, полицейские ушли.       Воцарилась гробовая тишина. В спальню вошёл Элик, на котором был темно-синий халат. Он был бледен. Лицо нервно дергалось, он то и дело кусал пухлые губы.       Элик прислонился к стене, с тоскливой усталостью осмотрел разгромленную спальню. Перевел взгляд на Андрея.       - Похоже, Рязанцев, ты всё-таки выбрал не того клиента, - сказал он с горькой усмешкой. – Папаша арестован.       - Яковлева подсуетилась? – как само собой разумеющееся спросил Андрей.       - Ну а кто же еще, - равнодушно пожал плечами Элик. – Ее ответка. И всё как у нее.       И как у Пашки. Имущество арестовано. На эту квартиру тоже наложен арест, она в собственности отца. Счета арестованы, в том числе мои. Да, вот так. Придется и мне на доширак переходить. Да, и еще, - будничным, отстраненным голосом произнес Элик. – Поскольку все мои счета арестованы, даже тот, на котором деньги от продажи тачки лежали, я больше не смогу деньги твоей сестре переводить. Извини, Рязанцев, не везет тебе.       Андрей не шелохнулся. Было даже непонятно, слышит он Элика или нет.       - Иди к Пашке, - продолжал тот мертвым голосом. – У него деньги есть, он сам тебе предлагал. Иди. Он на тебя слюни пускает, он тебе их даст.       В глазах Андрея полыхнуло что-то страшное. Они поднялся с кровати и посмотрел на Элика. А затем медленно двинулся к нему, словно палач к своей жертве.