Я не сумасшедшая

Я вдруг ужасно взволновалась: смогла, добилась чего хотела. Перво-наперво заклеила ей пластырем рот, затем привязала её ремнями к койке, без спешки, без паники, всё по плану. Перебралась на водительское место. И минуты не потратила. Поехала вверх по улице, медленно, не спеша, очень спокойно, завернула в лесопарк, я ещё раньше там местечко заметила. Там опять перешла назад и привязала её по-настоящему, не только ремни, но и шарфы пустила в ход и всякое такое, чтоб ей не больно было и чтоб не кричала, не билась в борта или ещё что. Она ещё не очнулась, но мне впереди было слышно, как она дышит, с хрипом, тяжело, как от простуды, так что я понимала — с ней всё нормально Я съехала с основного шоссе на боковую, всё по плану, и перебралась назад, посмотреть, как она там. Включила фонарик на самый слабый, чтоб только чуть видеть её лицо. Она уже проснулась. Глаза огромные, только страха в них нет, вроде даже гордость какая-то, вроде она решила, не стану бояться, ни за что. Говорю ей, не бойтесь, ничего дурного я вам не сделаю. А она всё смотрит. Получалось как-то неловко. Я не знала, что сказать. Говорю, с вами всё в порядке, ничего не нужно? Но это прозвучало смешно. На самом деле я хотела спросить, может, ей на двор нужно. Она затрясла головой. Я поняла, что ей пластырь мешает, причиняет боль или что. Говорю ей, мы уже далеко за городом, нет смысла кричать, если закричите, заклею рот снова, понятно? Она кивнула, я принялась распутывать шарф, отклеила пластырь. Только успела это сделать, она подняла голову, наклонилась вбок и её вырвало. Это было отвратительно, запах хлороформа и рвоты... ужасно. Она ничего не сказала. Только застонала. Я потеряла голову, не знала, как быть, чувствовала, надо домой скорее. Снова наклеила пластырь, замотала шарф. Она сопротивлялась. Я слышала, как под моей ладонью, под пластырем, она говорит «нет, нет», это было ужасно, но я пересилила себя, довела дело до конца, знала, это всё к лучшему. Потом перебралась на переднее сиденье, и мы поехали. Добрались до дома около половины одиннадцатого. Я заехала в гараж, вышла, огляделась, убедилась, что тут ничего за время моего отсутствия не произошло; не то чтобы я в самом деле чего опасалась, да только лучше лишний раз всё проверить: каши маслом не испортишь – так дядя всегда говорил. Спустилась в её комнату, всё было нормально, не очень душно, я дверь оставляла открытой. Я как-то раз там даже ночевала, проверяла, хватает ли воздуха. Хватает. Ещё раньше всё приготовила, чтоб чай можно было пить, и всякое такое. В общем, было вполне уютно, по-домашнему. Ну, наконец настал тот великий момент. Я вернулась в гараж, открыла заднюю дверь машины. Как и с начала операции, всё шло по плану. Отвязала ремни, помогла ей сесть на кровать. Ноги, конечно, не стала развязывать. Она опять стала биться, так что мне пришлось объяснить, мол, если так, опять пущу в ход хлороформ ( показала ей пузырёк ), а если будет вести себя тихо, ничего плохого не сделаю. И всё пошло как по маслу. Взяла её на руки, она совсем лёгенькая была, легче, чем я думала; снесла её вниз – без всяких; правда, в дверях своей комнаты она вдруг опять забилась, только что уж тут она могла – ничего. Положила её на кровать. План осуществлён. Она была бледная, прямо белая совсем, синий свитерок запачкался ( когда её вырвало в машине ), вид кошмарный, а страха в глазах нет. Странно. Просто смотрит на меня, глаза огромные. Ждёт. Я говорю, вот ваша комната. Если будете слушаться, никто вам ничего дурного не сделает. Кричать нет смысла, снаружи никто не услышит, да и нет никого вокруг. Я вас теперь оставлю; если захотите чаю или какао – там в буфете сэндвичи и печенье ( я их купила, когда она в кино пошла ). Вернусь завтра утром, говорю. Я видела, она хочет, чтоб я пластырь ей со рта отклеила, но делать этого не стала. Что я сделала, руки ей развязала и сейчас же вышла, дверь закрыла и засов успела задвинуть, пока она пыталась пластырь отодрать. Услышала, она кричит: «Вернитесь!» Потом ещё раз, только потише. Потом дверь подёргала, не очень сильно. Потом стала колотить в дверь чем-то твёрдым. Думаю, щёткой для волос. Не очень слышно было, но я -таки вставила в дверной проём тот шкаф фальшивый и убедилась, что снаружи ничего не слышно. Около часа ещё пробыла в наружном подвале. Нужды не было, просто на всякий случай. Ей нечем было было дверь ломать, даже если б силёнок хватало: чашки – пластмассовые, чайник – из алюминия, даже ложки и те, алюминиевые, и всякое такое. Потом пошла наверх и улеглась. Наконец-то она у меня в гостях, а больше мне ничего и не нужно. Долго лежала без сна, думала. Не вполне была уверенна, что машину не выследят, но таких на улицах сотни, а видели её только те две тётки с зонтиками. Ну, лежала так и думала: она там, внизу, тоже не спит. Стала мечтать, как спущусь утром к ней, утешу, успокою. Я была возбуждена и, может быть, даже кое-чего лишнего позволила в мечтах, но не стала волноваться из-за этого, я знала, что моя любовь к ней вполне её достойна. С этой мыслью и заснула. После она всегда твердила, как я плохо поступила и как я всё это должна глубже осознать. А я могу только повторить: в тот вечер я была ужасно счастлива, вроде сделала великое дело, забралась на Эверест или подвиг совершила в тылу врага. У меня было такое счастливое чувство, и намерения самые лучшие. Этого она так и не сумела понять никогда. Короче говоря, тот вечер – самый счастливый в моей жизни ( не считая, конечно, когда выиграла на скачках – с того ведь всё и началось ). Вроде поймала большую синюю или адмирала. Знаете, вроде такое сделала, что раз в жизни бывает, а то и не бывает никогда; о чём только мечтаешь и не ждёшь, что сбудется.