Держи меня крепче

Гермионе приходилось крайне нелегко. В первые дни по возвращению на службу она была очень бледной и расстроенной. Кингсли сообщил, что она заходила к нему и попросила перенести её выступление на следующий месяц по причине того, что совершенно к нему не готова после затяжной простуды, якобы одолевшей её на прошлой неделе. Гарри догадывался, что всё дело, вероятней всего, в её забывчивости и генеральной уборке. Во время своего недуга подруга неоднократно теряла какие-нибудь рабочие бумаги, а также могла выбросить их и из квартиры. Он зашёл к ней в кабинет, чтобы предложить свою помощь, но в его лоб тут же ударил бумажный комок. — Ах, «она расстроилась и выпила лишнего, вот и написала от злости», да?! — гремела Гермиона, запустив в него собственным заявлением об уходе, взятым от министра магии. — Что ещё ты там обо мне сочинил и для кого?! — Ну, не мог же я сказать Кингсли, что ты немного не в себе, — осторожно заметил Гарри. — Пришлось… выкручиваться. — Спасибо большое, что «выкрутился» после своих же проделок! А теперь пошёл вон из моего кабинета! Поговорить с ней спокойно о работе, их далеко уже не дружеских отношениях и уж тем более о ребёнке никак не получалось. Гарри надеялся, что пройдёт несколько дней, и Гермиона немного успокоится, но она всячески избегала с ним встречи, закрывалась в своём кабинете и твердила, что у неё нет времени на пустые разговоры. Если же случалось, что они оказывались в одном коридоре, то она торопливо проходила мимо, делая вид, что не заметила друга. Дошло до того, что Гермиона перестала ходить в столовую, и Гарри в очередной раз одиноко сидел за их излюбленным столиком и тоскливо посматривал в свою тарелку. Терпение ему отказало, он отбросил столовые приборы и поднялся из-за стола. Несколько сотрудниц за соседними столиками приветливо ему улыбнулись, но Гарри прошёл мимо них и взял в руки поднос. Он поставил на него тарелку с картофельным пюре — Гермиона брала его чаще всего — после чего подобрался к рыбе и выбрал филе трески. Затем прибавил к этому чашку чая, ножик с вилкой и отправился к выходу. — О, Гарри, привет! Гарри, а куда ты идёшь? Гарри! Может, составить тебе компанию? Какие-то милые коллеги заговаривали с ним или махали руками, но Гарри не замечал их и периодически кивал головой, поглощённый мыслями совершенно о другом. Гермиона там что, от обиды к нему решила себя голодом морить? Нашла же что выкинуть, чтобы его не видеть! Он на ходу покачал головой, недовольный её упрямством. По пути Гарри, сам того не ожидая, услышал отрывок неприятного для него разговора. Любителей посплетничать в Министерстве всегда хватало, временами они вели себя очень тихо, а временами, как например сейчас, снова собирались группами, чтобы возбуждённо что-нибудь обсудить. — А я слышала, она была в Мунго! — твердила какая-то светло-русая девушка другим. — Помешалась или вроде того… — Точно! А я-то ломаю голову, чего сам Поттер со мной вдруг чаи распивал и настойчиво выпытывал про неё всякое… — откликнулась другая, и Гарри, остановившись, признал в ней секретаршу Гермионы. — Всё сходится, девочки. Должен же был кто-то не дать «героине войны» опозориться перед всеми. Она уже и на прошлой неделе была совсем плоха… — А я всегда говорила, что эта стерва Грейнджер себе на уме! — утвердила третья девушка — И как только этой ненормальной продвигаться дают? Хотя подождите… Министр-то у нас неженатый, смекаете? Впечатлённые догадкой собеседницы, девушки охнули и на какие-то мгновения затихли. В руках Гарри в это время дрогнул поднос, и он всучил его шедшему навстречу волшебнику в тёмной мантии. — Подержите, пожалуйста, я на минутку! Пожилой волшебник, узнав в нём героя, вцепился обеими руками в поднос, как будто бы в артефакт, за утрату или порчу которого его ждала страшная кара. Гарри же двинулся к группе девушек. — А то говорили, кому интересен этот синий чулок, — между тем продолжала разговор светло-русая девушка, — а лохматая-то стерва знает перед кем ноги раздвигать… — Кристен! — с напускной радостью воскликнул Гарри, и от неожиданности секретарша Гермионы вздрогнула. — А я смотрю, ты или не ты… — Гарри? — повернувшись, растерянно спросила она. — Знаешь, если ты по поводу Гермионы, то я не знаю, что там с ней… она почти не выходит из своего кабинета. Возможно, её виноватый вид должен был его тронуть, но Гарри был слишком зол, что едва сдерживал себя. — Ну что ты, ей сейчас совсем не до кого, — ответил он и приобнял Кристен за плечи. — Я к тебе. Как насчёт того, чтобы посидеть где-нибудь вечером? Девушка зарумянилась от нескромного предложения и охотно отошла с ним в сторону, в то время как её подружки молча проводили её завистливыми взглядами. — Серьёзно? Гарри, да я с удовольствием! А где? У тебя? — Можно и у меня, — согласился он и, наклонившись, ласково прошептал ей на ухо: — Я тебе с превеликим удовольствием длинный язычок «Сектумсемпрой» отрежу, и его уже ни один целитель не восстановит. От лица Кристен ушла кровь, и она застыла перед ним с видом человека, в которого ударили оглушающим заклятием. — Ты иди-иди, — разрешил ей Гарри, продолжая улыбаться, — поболтай с девочками о Гермионе. Кто знает, может, мы с тобой или твоими подружками увидимся ещё раньше… И он, развернувшись, вернулся к пожилому волшебнику, державшему поднос с таким усилием, что на его лбу выступили капли влаги. — Спасибо вам, дружище, очень меня выручили! — сказал Гарри, легонько похлопав его по плечу, и двинулся к кабинету подруги. На его стук из-за двери послышался сердитый голос, объявивший о том, что владелец крайне занят. Гарри тяжело вздохнул и всё равно открыл дверь. — Я же сказала, что занята! Вы глухой или?.. — загремела Гермиона, отрываясь от бумаг, и начала стремительно мрачнеть, столкнувшись с ним взглядом. Гарри подумал, что даже дракон не смотрел на него с такой враждебностью, как подруга. — Занята ты или нет, а есть-то надо, — заметил он с улыбкой и поставил поднос на ближайший шкаф. — Я тут взял твоё любимое филе и картошечки… Гермиона продолжала молча сверлить его взглядом, отчего он бросил разыгрывать из себя идиота и сделался серьёзным. — Знаешь, если ты не хочешь меня видеть, это я могу понять. Если хочешь, могу ходить в столовую в другое время или вообще не ходить. Но не делай себе хуже, ладно? — Смотрите-ка, какой благородный герой выискался, — наконец заговорила Гермиона, сложив руки на груди. — На какие жертвы ещё готов пойти? Может, из Министерства тогда уж уйдёшь? — А ты бы этого хотела? — не уступил ей в упрямстве Гарри. — Хочешь и дальше читать о моей судьбе из газет? У тебя вон там, кстати, стопка с моими колдографиями лежит, я при обыске их видел. Не расскажешь, для чего ты их коллекционируешь? Страсть как интересно! — Пошёл вон, — поджав губы, ответила она и размашистым жестом указала на выход. — Хорошо, как пожелаешь. — Гарри открыл дверь и нагло повернулся. — Подожди… а помнишь этого твоего парня из «Пророка»? Ну, тот, который тебя ещё обманывал и собирал информацию, а ты его застукала… А какие именно колдографии из твоего альбома он пытался утащить? Вместо ответа в Гарри полетела пустая чернильница. Благо, что по роду профессии он имел должную сноровку и вовремя увернулся. У своего стола вздрогнула Кристен, мимо которой злосчастная чернильница пролетела. — Гермиона сегодня и впрямь не в духе, — сказал ей Гарри, закрыв дверь. — Ты её не беспокой лишний раз. Может, она поест и подобреет… Без того напуганная им Кристен застыла на месте и молча проводила его взглядом. Гарри дошёл до своего кабинета и тяжко вздохнул. Над его столом снова кружились несколько разноцветных открыток от разных подружек. Он взмахнул волшебной палочкой, и все они полетели в мусорное ведро. Гарри опустился за стол и занялся бумажной работой, но его взгляд периодически касался карты Лондона, лежащей в стороне. Гермиона то ли была очень занята, то ли крайне расстроена, то ли решила, что украшение ей нравится, и потому не придала должного значения золотой подвеске в форме сердечка на своей шее. Гарри, по крайней мере, всё ещё видел точку с именем Гермионы на карте. Она всё ещё была рядом… и он не мог ни о ком другом думать. Стоило только кому-то из девушек ему ласково улыбнуться, как он сразу же вспоминал добрую улыбку Гермионы. Стоило ему обратить внимание на изящные причёски других сотрудниц, как он думал, как же ему нравятся волнистые локоны подруги, всего лишь лежавшие на её плечах или забранные в косу. Не так давно он мог пропускать их между своих пальцев и мечтал об этом снова. Карие глаза Гермионы сделались для него необыкновенными, они точно отличались от других своим тоном, глубиной и теплотой, и он надеялся снова обратить их на себя. Надеялся коснуться манящих его губ и заключить подругу в свои объятия. — Поттер, ты там так блаженно решаешь, куда премию потратить или что? — Что? Чего? Когда в его кабинет пожаловал главный мракоборец, Гарри оторвался от мыслей и тихо выругался, поставив на пергаменте кляксу. — Я говорю, вид у тебя больно глупый, ну да Мерлин с тобой, — отмахнувшись, сказал начальник и протянул ему грязный клочок пергамента. — Бери ребят и дуй к этому заброшенному дому, по словам моего информатора там сегодня может крупная сделка состояться, так что, действуйте максимально тихо, пока не убедитесь, что товар при владельцах. Всё понял? Гарри быстро собрал группу из самых надёжных ребят и умчался на дело. Не каждый день приходилось сразу затевать схватку или ловить мелких нарушителей, кое-когда, как в этот вечер, нужно было точно тень, скрывшись под маскирующими чарами, внимательно следить за происходящим. При таких операциях требовалось большое терпение и отличная реакция в случае непредвиденных событий. И того, и другого, по крайней мере для дела, у Гарри хватало в избытке. Этой ночью он вовремя дал знак своим, и четверо злоумышленников были пойманы без каких-либо серьёзных травм. Затем наступили долгие часы допросов, споры с коллегами из Отдела Тайн, как шакалы примчавшихся за добычей, и оформление разных отчётов. Когда Гарри вышел из своего кабинета, разминая затёкшие конечности, на его наручных часах время перевалило за полночь. Он зевнул и подошёл к одному из коллег, спавшему за рабочим столом. Гарри опустил было руку на его плечо, но его взгляд привлёк пёстрый журнал, лежавший на крае стола. Будь этот журнал с откровенными колдографиями каких-нибудь развязных ведьмочек, Гарри бы не обратил на него особого внимания или же быстро утратил к нему интерес, но это был будто бы знак судьбы. Большие яркие буквы на обложке так и кричали, что именно он упустил в жизненно важном для себя деле. «ЖИВЫЕ ЦВЕТЫ — РАДОСТЬ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ ЖЕНЩИНЫ!» Гарри взял журнал в руки и вернулся к себе в кабинет. Стоило очень внимательно изучить весь представленный на колдографиях товар и прочитать описание. Гарри пододвинул к себе настольную лампу и взялся за дело. Какие-то минуты его внимание занимали «Весёлые ромашки», стоявшие в горшке. У них были улыбающиеся жёлтые личики, обрамлённые белоснежными лепестками, и все они, шевеля губками, дружно качались из стороны в сторону, шевеля листочками и напевая песенку. Гарри думал, развеселят ли ромашки Гермиону или же она сожжёт их за писклявые голоса? Он покачал головой и перелистнул страницу. «Ручные альстромерии» самых нежных цветов на колдографии ласково тёрлись бутонами об чью-то ладонь, протянутую к горшку. Будет ли Гермиона так же ласково касаться их пальчиками или придушит всех на стебле сразу? Гарри опять перелистнул страницу и уставился на «Вечные тюльпаны». Их розовый цвет напомнил ему об одном школьном преподавателе... и Гарри, не прочитав описания, перелистнул страницу. Ярко-красные «Пушистые розы» тотчас вызвали его интерес. Он остановил на них свой выбор, но тут появились белоснежные «Чарующие лилии», за ними нежно-голубые «Мелодичные колокольчики», и Гарри понял, что сел в лужу. Что из всего этого понравится Гермионе? И как он только умудрился за все эти годы не удосужиться спросить её про любимые цветы? Вот это позорный промах! Ещё близкий друг называется! Гарри тяжко вздохнул и, сняв очки, потёр уставшие глаза. Какие-то мгновения он видел только тёмные разводы перед собой и потому углубился в приятные фантазии. Он представлял растерянную Гермиону, когда она окажется в своём кабинете в окружении десятков горшков с прекрасными цветами. Было бы здорово ещё оставить открытку на её столе со словами, что ни одному цветку с ней не сравниться. Гарри улыбнулся своему видению и вернул очки на нос, теперь точно зная, что ему делать дальше. — Поттер, ты чего всё сидишь? Как Грейнджер заработался? Гарри поднялся из-за стола и застал в своих дверях главного мракоборца. — Питерсона я уже прогнал, — продолжал тот, — давай-ка и ты дуй домой, нечего тут штаны протирать не в свою смену. — Простите, вы сказали Грейнджер? — переспросил Гарри и, погасив настольную лампу, прихватил с собой занимательный журнал. — То есть… что вы имели в виду? — Только то, что твоя школьная подруга который день работает допоздна, — ответил главный мракоборец и приложил к его плечу ладонь. — Гарри, давай, иди уже домой, успеешь на свой век поработать, — по-отечески мягко прибавил он. — Да-да, спасибо, сэр, и вам хорошей ночи! — на ходу бросил Гарри, но свернул он не к лифту, а к тому коридору, который вёл его к знакомой двери. Стол секретарши к этому времени был пуст и укрыт темнотой так же, как и безмолвные коридоры. Тонкая полоска света просачивалась из-под двери, и какие-то секунды Гарри стоял возле неё в нерешительности. Из кабинета не доносилось ни одного звука. Он осторожно опустил ручку и приоткрыл дверь. Первое, что бросилось ему в глаза — буйная грива каштановых волос, освещённая настольной лампой. Гермиона спала за столом, опустив голову на стопку пергаментов. В её ослабших тонких пальчиках лежало белоснежное перо, успевшее поставить кривую черту на каком-то пергаменте. Гарри тихо прошёл в кабинет и приблизился к Гермионе. Она издала невнятный звук, когда его ладони коснулись её спины и ног, но продолжила спать. Гарри осторожно поднял её и уложил на диван. Осмотревшись, он не нашёл ничего подходящего и снял с себя мантию. Всё лучше, чем ничего. Он укрыл Гермиону и на какие-то мгновения на неё засмотрелся. Она была хороша и без откровенных нарядов, яркой косметики или попыток изобразить из себя развязную девчонку. Будь она совершенно другой, вряд ли бы он питал к ней глубокие чувства. Гарри не удержался и, наклонившись, поцеловал её в щеку. После этого он стёр с пергамента на столе нелепую кривую черту, погасил настольную лампу и вышел из кабинета подруги.