Антиподы

Ветер кругами носил промокшие листья, они останавливались в лужах, и там кончался их несложный танец. Ноябрь. Сезон горького кофе и конспектов, написанных на скорую руку. А ещё горящих дедлайнов и первых снегопадов. Но не на острове Берк. В этих широтах первые снегопады, дай Тор, выпадают на середину декабря. Но Иккинг любил такую сумрачную погоду — когда густые тёмные тучи переваливались из-за ближних горных вершин, оседая на склонах, а тёплый свет фонарей подрагивал в моросящей дымке утра. Обычно, он встречал рассветы в блаженном одиночестве, стоя у окна в кабинете школьного совета, с чашкой крепко заваренного чая в руке и стопкой неразобранных бумаг за спиной. Но сегодня был не тот случай. «И почему каждый наш разговор заканчивается ссорой?» — Иккинг угрюмо брёл в строну основного кампуса. Погруженный в тревожные мысли, он и не замечал как холодные дождевые капли заливались ему за шиворот. Вдруг юноша остановился и вытащил из кармана смятую пачку сигарет. Снова тягостное чувство недоверия охватило его — какая-то тёмная мысль копошилась в глубине, пока он пробуривал взглядом логотип Мальборо… — Огоньку? — Хэддок вздрогнул, когда чья-то рука коснулась его плеча. — Хэзер, Боги! Пора бы тебе перестать меня так пугать, — брюнетка одарила его тёплой улыбкой и протянула широкий черный зонт. Дождь громко забарабанил по нейлону над их головами. — Ты уже пару минут гипнотизируешь эту несчастную пачку, — внимательные глаза ещё раз скользнули по напряженному лицу парня. — Сильно сомневаюсь, что у тебя ломка по никотину. Выкладывай. Иккинг проворно убрал руки в карманы и хотел уже соврать, но что-то в её светлом, участливом взгляде не позволило ему это сделать. Парень глубоко вздохнул. Вереск слишком хорошо его знала. — Опять отец, — прервал минутное молчание тот. Они медленно приближались к учебному корпусу. — Из-за статьи? — Иккинг задумчиво забрал зонт из рук девушки, так как ей приходилось держать его ручку практически вровень с лицом из-за значительной разницы в росте. Почему-то даже это мимолётное прикосновение взволновало её до такой степени, что кровь прилила к щекам. — А из-за чего ещё? — колкий жар замешательства выбивал почву из-под её ног, но к счастью для Хэзер, Хэддок был слишком рассеян, чтобы это заметить. — Локи, как только разговор заходит о «ХоффТеке» он становится таким раздражительным! Я понимаю, что дело в маме, но... — Она ведь тоже работала на Гриммеля? — Хэзер запоминала детали. Иккинг не любил говорить о семье, но как-то, в минуты особой уязвимости, он вскользь упомянул этот факт. То было год или два назад... Но она помнила. Она всё помнила. — Да, за пару лет до смерти, — она видела, как Иккинга затягивает трясина воспоминаний. То, как он хмурил брови и слегка щурил глаза, словно пытаясь сосредоточиться на каком-то очень важном, но вечно ускользающем образе... Это разбивало ей сердце. Хэзер искренне хотела помочь, но не знала как. «Стоит ли насильно вытаскивать из него информацию? Или это принесет ему ещё большую боль? Боги, Вереск, как ты можешь считать человека лучшим другом и спустя столько лет понять, что совсем его не знаешь?» — Думаешь, Стоик связывает её смерть с Астером? — заботливые зелёные глаза сверлили дыру в его душе. — Не может же быть его страх беспочвенным. — Отец терпеть не может эту тему, Хэз, — он тяжело выдохнул. Хэзер, как завороженная, наблюдала, как белые клубы пара исходили от его слегка потрескавшихся губ. — Какое-то время назад я вошёл в базу данных «ХоффТека», но и там ничего подозрительного о маме, — брови Вереск начали вздыматься от удивления. — Была принята в качестве младшего научного сотрудника, спустя десять лет стала главой исследовательского отдела, но потом уволилась по собственному желанию. Незадолго до моего рождения, кстати. И что-то мне подсказывает, к этому тоже причастен отец. — Погоди-погоди, — от легкого замешательства Хэзер проглотила слова. — А вот сейчас поподробнее про... Как ты там сказал? Взлом базы данных? — Локи, я бы не назвал это «взломом», — в выражении лица Иккинга не была ни намека на ложь или сарказм, что ещё сильнее сбивало её с толка. — Скорее просто подобрал нужный пароль от базы сотрудников, вот и всё... — П.п.простите, что? Боги всемогущие, Хэддок! — девушка легонько толкнула его в плечо. — Ты ведь не шутишь? — он утвердительно кивнул головой. — И ты всё ещё жив? — Я ведь уже был временным научным сотрудником «ХоффТека», так что это не так сложно, как звучит, — Иккинг умолчал о том, что позаимствовал "костяк" программного кода у Астрид. По чистой случайности, фрагменты кода, благодаря которому можно было зайти в школьную систему безопасности, работали по тому же принципу, что и в «ХоффТеке». — С паранойей Гриммеля? Боги, да тебе повезло, что тебя не уволили в тот же день! Нужно быть гением или безумцем, чтобы решиться на подобное, но по-моему ты вмещаешь оба этих понятия, — засмеялась Вереск и её звонкий смех приоткрыл шлюзы памяти к временам, когда всё казалось таким простым. Когда мир делился строго на черное и белое. Хорошее и плохое. Сейчас же эта граница была безвозвратно стерта и путаница полутонов уже начинала выматывать. — Локи, Хэддок, ты ведь гений! Да, может, Стоик прав, что не доверяет Хофферсону, но... Уверена, что со временем он разглядит твой потенциал! — она нежно прикоснулась к его руке. Иккинг слабо улыбнулся, услышав искреннюю заботу в голосе подруги. — И нет, даже не отрицай! Это утро все разговоры только о тебе. — Ага, особенно о том, как я упал в треклятый бассейн... — Да нет же, глупый! О твоей статье в «Дейли Берк»! — то ли от удивления, то ли от возмущения она даже тряхнула головой. — О твоей стажировке в самой престижной научной компании Архипелага! — они остановились у массивной лестницы, ведущей к главному входу. — Локи, да последние пол года весь Берк только о тебе и трубит. Ты бы знал это, если бы почаще вылезал из своей каморки. — Думаю, ты преувеличиваешь, — нервно хмыкнул тот, разглядывая старинное здание школы, увитое плющом. В предрассветном сумраке узловатые ветви голых деревьев отбрасывали корявые тени на кирпичные стены. Иккинг перевёл блуждающий взгляд на Хэзер. Неброские, мягкие черты лица, по-детски пухлые губы и слишком серьёзные зелёные глаза — всё в ней было привычным и одновременно далеким. Едва ли он мог узнать в ней ту нерешительную девушку, которая стала инициатором их неловкого судьбоносного разговора пару лет назад. Да и он, наверное, уже не был похож на свою предыдущую, неказистую версию бармена из кафе «Наковальня». Когда они успели так повзрослеть? — Шутишь? — девушка раздраженно вздохнула. — Не веришь — оглянись вокруг, — парень наконец вынырнул из омута мыслей и посмотрел по сторонам. Но тут же пожалел об этом, поймав на себе заинтересованные взгляды проходящих мимо первокурсников. — Ты изобрел рабочий, Тор тебя подери, антигравитационный костюм! И облетел с ним весь выставочный комплекс. И после такого перформанса ты думал, что останешься незамеченным? — Просто блеск, этого мне еще не хватало, — Иккинг машинально ссутулил плечи и попытался вжать шею в воротник куртки. — Сама скромность, — девушка вновь прыснула от смеха и дружески потрепала того по промокшей макушке. Прилично отросший ворс мягко покалывал её ладонь. — Держу пари, статья в «Дэйли Берк» затмит собой все сплетни этой недели! — Не преувеличивай, Хэз, — буркнул тот, продолжая упорно сверлить взглядом запачканные грязью ботинки. Под ногами вначале был сырой гравий, потом широкие ступени лестницы и, наконец, каменная кладка школьного фае. Проходя через турникет, Вереск, как бы невзначай, бросила ему через плечо: — Ты уже как минимум переплюнул утреннюю сплетню про расставание Хофферсон! Иккинга словно пробило током. Он удивленно уставился на подругу, не обращая внимания на косые взгляды и шушуканье толпы. — Ты же не слышал! — девушка расплылась в хищной ухмылке. — Птичка напела мне, что нашу королеву бросили! Прямо на школьном дворе, сегодня утром, представляешь? Жаль меня ещё не было... Боги, я знала, что справедливость восторжествует! — когда речь касалась Астрид, Вереск становилась наиболее злорадной. И плевать — была ли сплетня правдивой или нет, она упивалась проигрышами бывшей подруги с остервенением, будто коршун, вгрызающийся в плоть пойманной добычи... А Иккинг не мог понять, почему он перестал быть таким же. Почему неудачи Хофферсон внезапно перестали приносить ему удовольствие? Прошлый вечер. Боги, как бы он хотел забыть его… Он зажмурился, пытаясь выкинуть из головы непрошеные воспоминания. Теперь каждая, даже мимолетная мысль о блондинке, скручивала его внутренности в тугой пульсирующий от желания узел. И он ненавидел себя за это. — Эй, не витай в облаках! — Хэзер щелкнула пальцами перед его лицом. — Я вообще-то тут про Хофферсон вещаю, а от тебя ноль реакции… — Прости, я... Мне правда не до этого, Хэз, — Хэддок устало потер переносицу. Внутри клубилось слишком много противоречивых эмоций, от которых ему не терпелось поскорее абстрагироваться. К тому же, с его защитного мотоциклетного шлема и кожаной куртки капала вода, а штаны костюмного кроя неприятно прилипали к коже, так что нервы парня и без того были на пределе. И сейчас единственное, о чём он мечтал — это чашка горячего чая в блаженном одиночестве. — Я... Мне нужно идти, прости. Встретимся на большой перемене в столовой и всё обговорим, обещаю, — он наспех обнял подругу и торопливо скрылся в толпе. В главном холле школы всегда было многолюдно и Иккингу приходилось с усилием протискиваться сквозь поток праздно снующих студентов. Но теперь они сами собой расступались перед Хэддоком, будто тот был был треклятым Моисеем. Иккинг чувствовал затылком их пристальные взгляды, слышал перешептывания за спиной и впервые в жизни мечтал о временах, когда его не замечали... Зелёные глаза Вереск тем временем угрюмо провожали его удаляющийся силуэт. Сердце девушки продолжало учащенно биться и ныть от бессилия — мимолётное объятие обожгло её, в то время как он... вероятно, ничего и не почувствовал.

***

В спертом воздухе закрытого со всех сторон помещения так отвратительно пахло сигаретами. Астрид уже тошнило от этого запаха. Поправка — её тошнило от самой себя. Мрачен и уныл был мир её души, окутанный клубами сигаретного дыма, и с каждым днём она погружалась всё ниже и ниже во тьму, глубокую и вязкую, как в самое таинственное болото. «Как он мог со мной так поступить?» «Боги, бросить меня прямо на глазах у всей школы...» «Нет, ты заслуживаешь это, Хофферсон. Ты заслуживаешь эту боль». «Какой же тварью я была по отношению к нему...» Мысли гудели и скрежетали в её голове, расширяясь неприятным облаком разочарования. Разочарование. Словно кордицепс, это чувство прорастало в мозгу, подчиняя всё её естество единственной цели — уничтожить себя в себе. Астрид отстраненно наблюдала за унылым пейзажем за окном. Вязкая от грязи дорога, остатки побуревшей листвы и травы на обочинах, синее рассветное небо и серые лица прохожих, погружённых в чёрный твид — идеальное окружение для того, чтобы свести счёты с жизнью, неважно, своей или чужой. И именно в этот момент в её поле зрения попал никто иной как... Хэддок. Он медленно выхаживал по дорожке под руку с, мать её, Вереск. Треклятые подростки восторженно оборачивались на Его Величество, смиренно расступаясь перед ним, будто увидели знаменитость А класса... Кровоточащие раны заныли с новой силой. «Тебя никогда не смогут так полюбить, смирись», — ехидно пропел внутренний голос. Вся школа обожала Хэддока, теперь в этом не осталось и тени сомнения. А что же оставалось ей? Ненависть. Ядовитое, прожигающее чувство ненависти к этому парню начало приходить на смену разочарованию. Девушка со злостью распахнула скрипучие окна. Ледяной ветер кинулся холодом ей в лицо, беспорядочно раскидывая волосы по плечам. Слёзы застыли в её больших глазах, а мертвенная бледность лица сочеталась с пунцовыми горящими щеками. Она принялась охлаждать их ледяными ладонями, к которым, казалось, совсем не поступала кровь. Жуткий холод сковал всё её естество, но вместе с тем оставил гулкие мысли копошиться где-то вдалеке от беспокойного ума. Настойчивый стук в дверь вывел её из транса. Девушка раздраженно покосилась на тень, стоявшую по ту сторону. Она прекрасно знала, кто бы её обладателем. — Проваливай! — неестественно звонкий голос Хофферсон разрезал тишину. — Хофферсон, ты в этой школе не одна! — устало ответил Хэддок. — Ас, на улице ливень, я весь мокрый! — Астрид глухо зарычала. Как же "вовремя" он появлялся в её жизни… — Боги, Хофферсон, для протокола — я бы мог вскрыть дверь снаружи! Девушка глубоко вздохнула и закрыла глаза. Сложно каждый раз выворачивать себя наизнанку. Закупоривать эмоции, чтобы защититься. Но у неё не было другого выбора — в школе и дома, с друзьями и наедине с собой... Послышался характерный щелчок и дверь наконец отворилась. Для Иккинга время замедлилось, стало зыбким как болото. Лёгкие терпкие клубы сигаретного дыма, медленно растворяющегося в прозрачности утра, окутали тёмный высокий силуэт Астрид. Как бы сильно Хэддок не пытался противиться, щемящее желание вновь вдохнуть её запах возобладало над разумом. Искрящийся лёд встретился с тёплой майской зеленью. Они смотрели друг на друга довольно долго, хотя, на самом деле, это длилось всего секунду. Но этого хватило, чтобы понять — что-то в ней изменилось. Лицо Хофферсон выглядело бледным, нездоровым, под покрасневшими глазами залегли тени, в голубом омуте мелькал злой огонёк обречённости. — Что, купаешься в лучах своей славы, святоша? — ярко накрашенные губы искривились в ядовитой усмешке. — Нет-нет, не отвечай. Дай угадаю, — она театрально поднесла руки к груди, — «Я не достоин столь щедрых оваций, мне не нужны эти мирские блага, я лишь скромный ученый, любящий своё дело». Ничего не упустила? Иккинг мысленно усмехнулся. Как ни странно, её полные ненависти глаза пришлись ему по душе чуть ли не больше, чем восторги прочих... — Можно пройти? — неуверенно спросил тот, продолжая внимательно изучать её лицо. — Как будто в этой школе есть выбор, — рука с сигаретой неестественно подрагивала. — Что, с утра пораньше прячешься от назойливых фанатов? — Вообще-то, я всегда прихожу к этому времени... — осторожно обойдя Хофферсон, он зашел внутрь кабинета. Но вместо привычно спертого воздуха с привкусом Мальборо его встретил леденящий порыв ветра. Окно в углу комнаты было открыто настежь и капли дождя заливали подоконник. Иккинга пробрала дрожь — сырая ткань промокших брюк начинала леденеть прямо на его коже. — А вот что ты здесь делаешь, думаю, можешь не отвечать, — слегка закашлявшись, произнес тот, плотно закрывая за собой дверь. — На этом этаже нет датчиков, святоша, — откинувшись на стуле в углу комнаты, Астрид снова выпустила клуб дыма в потолок. Её растрепанные золотистые локоны, слегка колеблющиеся на ветру, обрамляли острые скулы. Теплые блики света от настольной лампы мерно ложились на фарфоровое лицо. Иккинг не мог отвести от неё глаз, хоть и приказывал себе. Но тщетно. И вдруг... «Птичка напела мне, что нашу королеву школы бросили!» — в памяти внезапно всплыли слова Вереск. Пазл начал складываться. — Что? — парень тряхнул головой, осознав, что слишком долго и слишком пристально смотрел на Хофферсон. «Неужели слух оказался правдивым?» — Я... я могу уйти, — он положил защитный шлем на верхнюю полку шкафа и нехотя снял с себя кожаную куртку, чувствуя, как холодные потоки воздуха пробираются под тонкую рубашку. — Слышал, что ты и Сэм... — повисло неловкое молчание. Астрид вопросительно изогнула бровь. — Как же быстро расходятся сплетни, — недобрый смешок сорвался с её губ. — Но даже если так — неужели ты подумал, что мне есть дело до этого кретина? — внимательный, почти понимающий взгляд Хэддока порождал в ней жгучее чувство ненависти, даже жестокости. Никому и никогда Астрид не позволяла так глубоко лезть в свою душу. — Так значит всё... хорошо? — уши Хэддока начали краснеть от стыда. Впервые в жизни он порадовался, что в кабинете было плохое освещение. — А вот это уже не твое дело, святоша, — в привычной манере отчеканила та. — Засунь своё обаяние куда подальше! — Обязательно быть такой злорадной? — обида девушки вспыхнула с прежней силой. — Обязательно быть таким приторным? — Астрид не терпелось стереть с его лица этот наигранно-сочувственный взгляд. Она встала со стула и медленно, словно кошка, готовящаяся к нападению, приблизилась к парню. — Правда, в чем твой секрет? По вечерам топишь котят? — Может, не у всех людей должна быть темная сторона? — Иккинг только выглядел спокойным, но сердце его билось гулко и торопливо. — Что, сложно в это поверить? — он, как загипнотизированный, наблюдал за каждым движением Астрид. Хэддок подмечал мельчайшие детали — как в утреннем сумраке ледяные глаза поблескивали маниакальным огоньком безумия, как её грудь неровно вздымалась от тяжёлого дыхания, а губы кривились в гримасе гнева. — У всех есть темная сторона, — Хофферсон подошла к нему вплотную. Она смотрела на него снизу вверх с обезоруживающей напряжённостью, а он опустил глаза, негодуя по поводу внезапно раскрасневшихся щёк и участившегося пульса. — Кто-то просто лучше скрывается. И мне интересно, что скрываешь ты, — она больно ткнула того в грудь. Прикосновение отдалось в его голове скрежетом, с каким открывают консервную банку. — У тех, кто обладает обостренным чувством добродетели, как правило большие скелеты в шкафу... — Ас, что бы ни происходило там в твоей жизни, рассталась ли ты с Йоргенсоном или нет, но, — он поспешно подошел к окну, чувствуя, как лицо предательски заливается краской. Створки старинной оконной рамы со скрипом захлопнулись, — не могла ли ты хотя бы ради разнообразия не выливать на окружающих скопившуюся желчь? — Да что ты... Речь не про Йоргенсона, а про тебя и меня! — от чувства собственного бессилия в душе Астрид медленно поднималась холодная ярость. — Тогда откуда в тебе столько злости на меня? — он скрестил руки на груди. — Мы же буквально вчера всё обговорили. — Может, мне надоело играть на публику? — вскрикнула та. — Надоело притворяться, что ты мне нравишься, хотя я терпеть тебя не могу! — это были привычные, ожидаемые слова... Но почему-то они задели Иккинга за живое. — Но ведь... — «Идиот, а чего ты ещё ожидал?» — Я ведь тоже пытался быть дружелюбным... — Ты? Дружелюбным? Ко мне? — она разразилась жутким истерическим хохотом. — Всё, что ты делал по отношению ко мне — это показывал на сколько я ничтожна. Всю жизнь, — Иккинг непонимающе уставился на девушку, пока та упивалась его замешательством. — О да, Хэддок. Виноват в моем плохом отношении к тебе только ты сам, — Иккинг закрыл рот, открыл и снова закрыл, судорожно пытаясь подобрать правильные слова. Исправно работающие шестеренки в его голове плавились о напряжения. — Не такой уж ты и святой, получается! Признай, ты ведь всегда находил самые изощренные способы для моего унижения! — повисло тяжелое молчание. Воспаленный разум Хофферсон наконец начал проясняться. «Ну и к чему был этот концерт? Ты довольна?» — чувство отвращение к себе начало подступать к горлу. Она опять сорвалась. Опять показала больше, чем нужно. Видимо, она никогда не научится на собственных ошибках. — А, знаешь, плевать! — она вдруг расправила плечи и натянула дежурную улыбку, нервно затягиваясь тлеющей сигаретой. — Лучше оставим все как есть, — дым струйкой выходил из её приоткрытого рта. — Давай ты сейчас выйдешь за дверь и мы забудем об этом разговоре, о’кей? — она это где-то уже слышала, верно? Сэм. Так ей сказал Сэм этим утром... — Разойдемся по разные стороны баррикад, как это и должно быть! — жгучее чувство обиды с новой силой поднялось в ней, разъедая гортань и перекрывая доступ к кислороду. Сперва Хэзер, теперь Сэм... Хэддок забрал у неё всё. И вдруг... Что-то оборвалось у неё внутри. Четко выверенный код сдал сбой. Её губы задрожали и она поспешно отвернулась, словно... пыталась сдержать слёзы? Иккинг опешил. Он ни разу не видел её слёз. Астрид всегда была токсичной, агрессивной и высокомерной. Сарказм и чёрный юмор постоянно играли в её фразах. И никогда она не позволяла посторонним видеть свои раны. — Нет, погоди, я... — стены и без того маленькой каморки начали сжиматься. Девушка наконец развернулась. Воспаленные серо-голубые глаза пламенели неприкрытой злостью. — Правда, Хэддок, проваливай! — прорычала та, указывая на дверь. — Видеть тебя тошно, — но парень не собирался уходить. — Хорошо, тогда уйду я, — Иккинг резко преградил ей путь. В этот момент, кажется, они оба удивились этому неизвестно откуда взявшемуся приливу смелости. — Уйди с дороги, — от внезапной близости кровь тут же прилила к его вискам и застучала, словно в набат. — Нет, пока ты не скажешь, что ты имела в виду, — молчание. Её высокий лоб был угрожающе нахмурен, тонко очерченные пухлые губы плотно сжаты, придавая изящному, будто выточенному опытной рукой скульптора, лицу неожиданную для её семнадцати лет суровость и непреклонность. — Ас, мы не сможем избегать разговоров до конца года... — Предыдущий опыт говорит об обратном! — выкрикнула та. Иккинг лишь покачал головой. Быть может, она сама верила в тот напускной образ спесивой и капризной наследницы, которую из себя строила, но парень теперь видел, он знал, что за этим отполированным чопорным фасадом скрывалось нечто большее. — Мне надоело ненавидеть тебя, Ас! — слова вырвались сами собой. — Мне надоело подпитывать нашу надуманную вражду. Надоело давать почву для бесконечных сплетен... Надоело постоянное внимание... Надоело! — Хофферсон едко ухмыльнулась. — Мужайся, — она поднялась на цыпочки. Сердце парня едва не выпрыгнуло из груди, когда обжигающее дыхание Хофферсон коснулось его щеки. — Это только начало, — она отстранилась, но еле ощутимый аромат её мускусных духов уже успел окутать сознание парня сладкой поволокой и Иккинг едва сдержался, чтобы не вдохнуть его полной грудью. Его ладони мелко дрожали, а слова застряли в горле, словно ему было трудно дышать. — Ненависть скоро станет твоей константой, милый. Толпа изменчива. Сегодня тебя превозносят, а завтра об тебя вытирают ноги. Но, думаю, ты это и без меня знаешь, — она жеманно поклонилась. — А теперь, ваше высочество, прошу меня извинить, долг зовет. — Значит вот так всё и оставим? — наконец бросил вслед тот. — Даже не попытаешься объяснить? — А в чём смысл? — огрызнулась девушка. — Что это изменит? По твоему, мы внезапно найдем общий язык? Мы из разных миров, святоша! Я не доверяю тебе, а ты мне, как и должно быть, — Астрид попыталась открыть дверь, но тот вновь преградил ей путь. — Отойди, Хэддок, разговор окончен, — она смерила его равнодушным взглядом. — Из разных миров? — он всплеснул руками от бессилия. Слишком уж часто он слышал эту формулировку. — Ты серьезно? Это в тебе проснулись идеи отца, или сама придумала? — А что, ты считаешь иначе? — уголки губ поползли в стороны, кошачьи глаза сощурились. — Я верю, что ты тоже считаешь иначе, — Хофферсон годами оттачивала в себе умение вовремя отключаться. Становиться непроницаемой даже для самой себя. Но каждый раз, когда Хэддок открывал рот, её четко выверенный непроницаемый образ трещал по швам. — Да кого ты из себя возомнил? — Астрид воинственно подняла подбородок. — Думаешь, что знаешь меня? Думаешь, одна беседа у тебя на кухне сделала нас друзьями? — её голос предательски дрожал. — Знаешь, мне даже жаль тебя. Нет, правда. Живешь себе в своём праведном мире доблести, веры и чести. Рыцарь круглого стола, не меньше! Но, держу пари, ты бы и дня не продержался в моей шкуре! Вырос в своем рафинированном цветнике с идеальным отцом и, я уверена, идеальной мамой, которая готовит тебе оладья по выходным, но жизнь, настоящая жизнь — другая! И она ломает таких как ты... — Ты ничего обо мне не знаешь, — зло прорычал тот. — Как и ты обо мне! — вскрикнула Хофферсон. — Но я уверена в одном — ты очень сильно поплатишься за свои идеалистические идеи. И обещаю, милый, я буду сидеть в первых рядах и наблюдать, как твоя наивная вера рушится... — она замолчала, заметив резкую перемену в лице Хэддока. Зелёные глаза потемнели и ожесточились, смотря сквозь неё, а челюсти были сжаты от переполняющей его решимости, или гнева, или чего-то ещё, что ей не удалось распознать. — Моя мать умерла, — прошипел тот таким тоном, что по спине Астрид пробежал холодок. — Не знаю как и почему, отец не любит об этом говорить, — его скулы, казалось, сводило судорогой. — Поэтому, поверь, я знаю какого это — всю жизнь избегать разговоров и замалчивать проблемы, — он смерил её бесстрастным взглядом, но Астрид могла поклясться, что ощущала кожей, как от его сердца отрывались мелкие кусочки плоти. — Мне жаль, что у тебя тяжелая судьба, но и моя жизнь далеко не сказка. Никто не учил меня моим «идеалистическим» идеям. По сути, все только и делали, что отговаривали меня от них, — Хэддок горько усмехнулся. — Говори обо мне что хочешь, но по-моему в этой комнате ты — единственная, чья «наивная вера рушится», — Астрид, как рыба, открывала рот, но горло словно перетянуло невидимым жгутом, не давая прохода воздуху. Внезапное откровение Хэддока словно ударило её обухом по голове. — Будь по твоему. Больше я тебя не потревожу. Хофферсон поймала его прощальный грустный взгляд, в котором уже не было даже упрёка, и ей стало невыносимо стыдно. Дверь кабинета захлопнулась. — П.п.прости, — прошептала та в пустоту промозглого помещения.

***

Редкие капли оставляли следы на стёклах больших окон столовой. Над школой сгустились тёмные тучи — словно специально для того, чтобы усилить тревогу в сердце Астрид. Хофферсон чувствовала, что грядут большие перемены. Но девушка даже не предполагала, что начнутся они так скоро — в коридорах, в учебных классах, да даже в столовой Хэддоку не давали проходу «фанаты». Нехотя ковыряясь в тарелке с греческим салатом, девушка искоса наблюдала, как студенты обступали его стол со всех сторон. Как жадно они глотали каждое его слово, как восторженно жали ему руки, хлопали по спине, заинтересованно спрашивали о чем-то... Он был тем, кем она когда-то мечтала стать. Он имел всё то, что ей не суждено было иметь. В ходе этого паломничества к столу Хэддока, никто даже не обернулся в её сторону, словно она перестала существовать для этой школы. «Толпа изменчива. Сегодня тебя превозносят, а завтра об тебя вытирают ноги», — Астрид хмыкнула — а ведь когда-то в похожем положении был и сам Хэддок. Изгой, сидящий в тёмном углу столовой, наблюдает за триумфом лидера школы... Выходит, теперь она сама стала изгоем? Прожигающее чувство одиночества и груз неисправимых ошибок поднялись внутри, с новой силой терзая её сознание. Хофферсон окружала себя людьми, как звуковым шумом, который фонил и дребезжал, не давая назойливым мыслям вырваться наружу. Но теперь, когда она избавилась от всех близких друзей, бежать было некуда. Словно нарочно, в какой-то момент Иккинг повернул голову в её сторону, и их взгляды встретились. Плечи под тщательно отутюженным пиджаком Хэддока напряглись, будто каменные, светло-ореховые глаза под густыми бровями смотрели недоверчиво, почти презрительно. Астрид с досадой отвернулась. Почему-то впервые в жизни она не чувствовала удовлетворения от того, что нашла главную уязвимость Хэддока...