Возьми мою душу

Когда Сергей приходит в себя и узнаёт, что Тряпка говорил с Олегом, он безумно злится – что теперь Олег о нём думает вообще? Поверил ли он хоть единому слову? Действительно ли Тряпка рассказал ему всю правду, или утаил что? Чёрт, почему он был в отключке именно в тот момент, когда Олегу приспичило с ним поговорить. Весь день, до следующего визита Волкова в подвал, Сергей находится на взводе – надо обязательно поговорить с ним самому, попытаться объясниться, убедить его, что он не совсем выжил из ума – хотя даже он сам в этом не уверен. Когда Олег наконец спускается к нему с едой, Серёжа еле сдерживается, чтобы не подорваться с места и выдержать дистанцию между ними, как обычно: начинает быстро тараторить в попытках объясниться, но тот даже не смотрит на него толком, лишь оставляет поднос с едой, хрипит больше себе под нос: «давай не сейчас, потом поговорим, хорошо?» и снова оставляет его в одиночестве. Серёже плакать хочется от обиды – наступит ли вообще когда-нибудь это «потом»? Горько и больно осознавать – он бы сам себе не поверил на месте Олега, а разговор с так называемым «двойником» только укрепил бы его мысли о Серёжиной неадекватности – непонятно, то ли он юлит и выдумывает сказки в нелепой попытке заработать себе индульгенцию, то ли взаправду окончательно свихнулся. В отчаянии Серёжа опускается на пол и прикрывает лицо руками. Ещё больше он начинает нервничать, когда понимает, что Олег не приходит снова уже достаточно долгое время – определяет он это по урчащим звукам, которые издаёт его желудок. Не приходит он и спустя несколько часов, когда у него заканчивается и вся вода – такого ещё ни разу не случалось: хоть Олег и держит его как узника, его базовые потребности он всегда обеспечивал про запас. К чувству голода присоединяется скручивающее живот чувство страха – неужели Олег всё-таки решил его тут бросить умирать? Серёжа злится не на него, а на самого себя – как он мог вообще подумать, что после всего случившегося он имеет право тешить себя глупыми мечтами о примирении? Как он мог надеяться, что его оправдания вообще хоть что-то значат? Он почти убил Олега. Для Олега – он точно теперь мёртв. Его мрачные, полные ненависти к себе мысли развеивает щелчок поворота ключа в двери. Он тут же вскакивает на ноги, смотрит на вползающего по стенке Олега – на этот раз он пришёл с пустыми руками, без еды. Опирается плечом на стену, будто ему тяжело стоять, пересекается с Серёжей рассеянным взглядом, и, прежде чем тот успевает что-то сказать, валится на пол. Серёжа тут же подбегает к Олегу, испугавшись за него, начисто забыв про запрет на приближение. - Олег? Олег, что с тобой?! Приди в себя, пожалуйста! – Он испуганно лепечет, судорожно нащупывая пульс на запястье –он есть, это самое главное. Поднимает руку, чтобы похлопать Олега по щеке, но вымученно опускает её прямо перед лицом, чувствуя, как его начинает трясти от нервов. Он не может ударить Олега – даже ради его пользы. Не после всего, что он уже натворил. Вместо этого он лишь нежно оглаживает его лицо – и не может не заметить, какой контрастно горячей ощущается кожа Олега. Замечает он и покраснение вокруг носа – значит, Олег и правда простыл. Это позволяет Серёже облегчённо выдохнуть – значит, всё не так уж и плохо. По крайней мере это не ножевое или огнестрельное ранение. Самобичующий голос в голове напоминает, что ранения у Олега тоже есть – всё благодаря тебе, Серёженька. Серёжа эти мысли стойко игнорирует – сейчас он и его сожаления не имеют никакого значения: сейчас его единственная цель – помочь Олегу. Он быстро поднимается по лестнице, осматривает бегло помещение: находит комнату, в которой, судя по всему, и живёт Олег; на прикроватной тумбочке находит только пачку парацетамола и хмурится – кто же так лечится? Хотя хорошо, что хоть его догадался принять, сбить немного температуру – Олег по жизни болел редко и всегда предпочитал делать это на ногах, не принимая никаких лекарств; благо, здоровье у него всегда было богатырское и любая простуда у него проходила за пару-тройку дней. И при мысли о том, что в том, что Олег сейчас лежит в подвале без сознания, в горячке, тоже только ты виноват – на глаза снова наворачиваются непрошенные слёзы. Серёжа игнорирует их и спускается обратно: снова проверяет пульс, взваливает бессознательное тело Волкова себе на плечи и тащит его наверх, изо всех сил стараясь не упасть по пути – ноги и руки плохо слушаются и дрожат от физической нагрузки. Наконец он из последних сил затаскивает Олега в кровать и рушится на колени рядышком, тяжко дыша. Смотрит, как подымается его грудь от неровного дыхания, вслушивается в тихое сопение, и тревога, скручивающая все внутренности тугим узлом, потихоньку начинает отступать. Олег валяется в бессознательном состоянии до вечера, просыпаясь лишь временами; он бредит тихонько себе под нос, что Серёжа не может разобрать ни слова, и снова проваливается в сон. Серёжа в эти моменты подносит к его губам кружку с водой, заставляет пить небольшими глотками. На его слова и на него в целом Олег не реагирует – похоже, из-за лихорадки действительно не воспринимает реальность адекватно, взгляд у него расфокусирован, не задерживается ни на Серёже, ни на окружающих его предметах. Серёжа под вечер всё-таки решается перетащить и свой матрас из подвала и устраивает себе спальное место на полу рядом с кроватью – что-то подсказывает ему, что Олег не придёт в восторг, когда придёт в себя и обнаружит его здесь, но оставлять его без присмотра страшно. Заснуть всё равно не получается – Серёжа много ворочается, регулярно прислушивается к дыханию Олега, каждые полчаса встаёт и прикладывает руку к горячему лбу – проверяет, действуют ли лекарства, которые он с трудом сначала нашёл в доме, а потом впихнул в Олега. И вот, лёжа на полу и уставившись глазами в потолок, Серёжа вздрагивает от внезапно подавшего голос Олега: - Серый… - Что, Олеж? Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь принести? – Обеспокоенно спрашивает он, тут же подползая на коленях к изголовью Олеговой кровати. Собственное имя из уст Олега бьёт по всем рецепторам сразу, льётся сладкой патокой прямо в уши, сердце, душу – как же он скучал по этой форме своего имени, которая существует только для Олега – и тут же как удар под дых: - За что, Серый?... Почему ты… Нет, пожалуйста, Серёж… – Стонет хрипло Олег, и у Серёжи не остаётся сомнений в том, что ему снится – ведь Серёжу ночами мучает тот же самый кошмар: только он, в отличие от Олега, его заслужил. Он начинает трясти Олега за плечи, чтобы вырвать его из цепких лап ужасного сна, и одёргивает себя: разве Олегу станет хоть капельку лучше, если после пробуждения он увидит именно его лицо? Он убирает свои руки от его тела, лишь цепляется ими за краешек одеяла, и сам всхлипывает в истерике: - Прости, прости, прости меня… Прости меня, Олег… Когда Серёжа открывает глаза, он обнаруживает себя лежащим на краю Олеговой кровати. Чёрт, его, видимо, снова переключило на Тряпку из-за припадка. Он кривит лицом, утопая в самоненависти – какой же он слабак. Сергей аккуратно, чтобы не разбудить Олега, встаёт. На часах лишь пять утра, а сна уже ни в одном глазу. Он решает не терять время зря и изучить дом как следует. Первым делом он изучает холодильник – находит в морозилке курицу и достаёт её на разморозку – неплохо было бы приготовить суп для Олега, а то неизвестно, ел ли он вчера хоть раз. Сам он по-быстрому завтракает чаем с восточными сладостями – вкус у них такой непривычный, насыщенный – он ничего похожего в России никогда не ел. Желание выяснить, в какой стране они вообще сейчас находятся, лишь усиливается. Может быть, в Турции? Затем он направляется в ванную комнату – принимает душ, наслаждается ощущением чистой кожи – хоть какая-то радость от жизни. Находит в шкафчике пачку одноразовых бритв и заимствует одну – наконец сбривает ненавистную растительность с лица, демонстративно оставляет бритву на видном месте – чтобы Олег не подумал, что он мог её где-то заныкать и использовать против него. По остальным комнатам в доме становится ясно, что это место служило когда-то наёмнической базой: целая комната отведена под арсенал, да и в целом много военной одежды и атрибутики встречается то тут, то там. В гостиной – или её подобии – Серёжа находит кучу пустых бутылок из-под алкоголя. Он не сильно удивляется – каждый раз, когда Олег приносил ему еду, от него исходил лёгкий шлейф перегара, но от этого легче на сердце не становится. На тумбочке валяется несколько книжек и газет на арабском языке – значит, они всё-таки не в Турции, Серёжа промахнулся в догадке. Дальше гадать бесполезно – арабского Серёжа не знает совершенно, в отличие от Олега. На улицу ему выходить точно не стоит: ещё подставит их с Олегом, если его узнает кто-нибудь, а с местными поговорить он вряд ли сможет – не факт, что они знают английский. Сергей по-быстрому прибирается: собирает и складывает в мусорные пакеты опустошённые бутылки, и задаётся закономерным вопросом – если пустые бутылки валяются здесь в таком огромном количестве, то где-то в доме должны быть и полные. Он безуспешно ищет по комнатам и лишь потом догадывается спуститься вниз – и по соседству с местом своего заключения находит погреб с кучей самых разных бутылок, пузатых и вытянутых, разной степени крепости. Он сомневается с минуту, но потом решительно вытаскивает бутылки наверх, одну за другой, и сливает их содержимое в слив раковины. Пусть Олег сорвётся на нём, наорёт, изобьёт, да хоть убьёт – лишь бы только он не продолжал и дальше портить свою жизнь и остатки здоровья, постепенно спиваясь. Лишь пару бутылок дорогого вина он жалеет – и прячет в одной из комнат на тот случай, если у Олега будут действительно жёсткие отходняки – чтобы он мог опохмелиться. Серёжа надеется, что этот крайний случай так и не настанет. Возвращаясь в комнату к Олегу, Серёжа воровато, по-быстрому прижимается к его лбу губами и облегчённо выдыхает – температура вроде бы значительно спала. Он видит, как взмокла его одежда за ночь – хоть выжимай, и понимает, что ему надо Олега переодеть – не дай Бог он простудится ещё сильнее, подхватит воспаление лёгких, и тогда Серёже его уже не откачать в одиночку. Он находит в шкафу чистую толстовку, возвращается к Олегу, откидывает одеяло, снимает кобуру с пистолетом внутри, укладывает на тумбочку рядом – пусть Олег видит, что он оставил пистолет ему и не думал даже его использовать. Наконец начинает стягивать с него вымокшую водолазку, и с каждым оголённым участком тела его начинает трясти всё больше и больше. Один шрам сбоку, где-то на уровне почки, чуть выше, на животе – ещё один. При виде следующего багрового рубца на груди Серёжу неконтролируемо трясёт. Следующий след – на бицепсе, теперь понятно, почему Олег иногда так дёргает этим плечом, будто ему больно – не «будто». Негнущимися пальцами он стягивает водолазку до конца, обнажая последний шрам возле Олеговой ключицы. Слёзы застилают глаза Серёже, но он заставляет себя смотреть. Смотреть на то, что он сделал своими руками, и нести за это ответственность. То, что Олег выжил – это чудо. Чудо, за которое Серёжа будет благодарен Вселенной и на которое он будет молиться, пока сам не умрёт. Он обтирает тело Олега насухо полотенцем, и натягивает на него толстовку, но шрамы всё ещё стоят у него перед глазами, выжигаясь на сетчатке навсегда. Теперь ему самому хочется напиться до забытия, и лишь забота об Олеге не позволяет это сделать. Он идёт на кухню готовить суп, пытаясь убежать от себя и своих мыслей – но от себя не убежишь. Даже избавившись от свои демонов, Птицы и Кутха – их частички, их поступки остались с ним навсегда, выжигая на душе глубокую чёрную дыру, которую ничем невозможно заполнить. *** Олег с трудом разлепляет глаза, дышит тяжко: нос заложен, горло болит, всё тело горит. Приподнимается на локтях – сразу же темнеет в глазах, и лишь спустя время получается сфокусировать взгляд на комнате и предметах в ней; замечает Серёжин матрас на полу и начинает вспоминать свои последние действия, как он открыл ему дверь и потерял сознание. Тут же тело стискивает страх – где Серый сейчас, не сбежал ли, не навредит ли ему? Рассуждает логически: если бы Серёжа хотел, мог бы задушить его подушкой ещё в подвале, а не перетаскивать наверх и не укладывать в кровать. Сам он тоже вряд ли убежал, раз перетащил свой матрас сюда. Олег слышит звон тарелок с кухни и пытается встать и пойти посмотреть, но из-за сильного головокружения тут же садится обратно. Замечает, что одежда на нём теперь другая, а старая водолазка висит рядышком на стуле, вся влажная от пота. Блядь, где его пистолет теперь?! Видит кобуру на тумбочке и тут же берёт её в руки, видит, что пистолет по-прежнему внутри и выдыхает с облегчением, прячет пистолет под подушку. Олег отпивает воду из стакана, заботливо оставленного рядышком, откидывается обратно на подушку и прикрывает на минуту воспалённые глаза. В следующий раз он их с трудом продирает, просыпаясь от лёгкого толчка в плечо – к счастью, в то, которое здоровое. Ловит на себе внимательный взгляд голубых глаз и слышит тёплый шёпот, пускающий мурашки по телу: - Вставай, Олеж. Надо поесть. – Понимает, что Серый уже усадил его в сидячее положение и натыкается губами на поднесённую ко рту ложку. Только чувствуя слабо пробивающийся сквозь заложенный нос запах куриного бульона, Олег понимает, насколько голоден. Он послушно открывает рот и глотает содержимое и едва не стонет от удовольствия. Действительно вкусно. Серый подносит ложку ко рту с добавкой: - Умница, Олеж. Давай, ещё хоть немного. Ты молодец. – Приговаривает Серёжа с каждой новой ложкой, и касается его щеки своей рукой, гладит нежно. Олег в своём лихорадочном состоянии тут же льнёт лицом к его ладони, прикрывает глаза – голова не соображает совершенно, а тело реагирует раньше мозга – хочется, чтобы Серёжа оставался рядом, продолжал держать в своих ручках его лицо и шептать ему хвалебные слова на ушко. Такой ласковый, такой заботливый, такой родной – совсем как раньше, в те времена, когда они были абсолютно счастливы, но не знали об этом, гнались за успехом и деньгами. Но его мечтам не суждено сбыться – Серёжа встаёт и уходит из комнаты с тарелкой в руках. Олег, кажется, погружается в сновидения раньше, чем Серёжа аккуратно затворяет за собой дверь. Когда Олег просыпается снова, он чувствует себя в разы лучше: сознание уже не уплывает, голова не раскалывается, да и прежнего жара уже нет. На полу на матрасе валяется Серёжа – вот он как раз-таки спит, несмотря на ярко светящее за окном солнце: под его лучами Серёжины волосы почти такие же яркие как раньше. Стоит Олегу закашляться, Серёжа тут же дёргается и подрывается к нему, будто и не спал вовсе: Олег замечает впалые тёмные круги у него под глазами – неужели не спал совсем, за него переживал? Нет. Это Олег хочет так думать, идиот наивный, вот и цепляется за любую возможную мелочь. Серёжа подает ему стакан с водой и Олег выпивает его почти залпом. - Спасибо. - Ты пришёл в себя? – Неверяще спрашивает Серёжа, и на губах у него оживает улыбка. – Слава Богу! Олег, я так испугался за тебя! Я... – Он обрывает свою речь на полуслове и улыбка спадает с его лица и взгляд тускнеет. Он сутулится, обхватывая себя за собственные плечи, и произносит совсем тихо на выдохе: - Прости меня, пожалуйста. Я больше не причиню тебе вреда, обещаю. - Хочу есть. – Сипит Олег лишь два слова: от кашля и отсутствия практики речи голосовые связки подчиняются с трудом, а организм требует восполнения сил, потерянных в борьбе с болезнью. - Да, да, конечно, сейчас принесу! – Восклицает Серёжа и сразу же убегает; Олег спустя пару минут слышит писк микроволновки и почти сразу же наблюдает спешащего к нему с тарелкой наперевес Серёжу; он суетливо начинает кормить его с ложечки, совсем как вчера; но Олег уже вменяем достаточно, чтобы перехватить у него из рук ложку и есть самому. Вчера ему не показалось: суп и правда вкусный получился – в его приготовлении нет ничего сложного, конечно, но Серёжа готовить никогда не умел от слова совсем. Олег не может сдержать любопытства и интересуется: - Давно готовить научился? - В универе ещё. Ты сначала в армии был, потом по контрактам служил – а моя склонность подхватывать простуду каждый сезон никуда не делась. Денег на рестораны и доставку тогда ещё не было, вот и приходилось выкручиваться самому. Ну а когда ты возвращался, нужда в самостоятельной готовке отпадала – у тебя в разы вкуснее, да и после нескольких инцидентов на кухне ты меня к ней на километр не подпускал. – Серёжа хмыкает себе под нос, но тут же испуганно давит в себе усмешку, бросает следом тихое «прости». Олег всё равно успевает заметить, как он преображается на мгновение при воспоминании об их совместной студенческой жизни. В груди неприятно ноет при мысли, что он по собственной воле пропустил эту часть Серёжиной жизни – сколько ещё мелочей поменялось в его отсутствие? Как он выживал без его заботы, насколько сложно было ему адаптироваться в бытовых мелочах? Было ли ему неловко одному учиться снимать и подавать показания счётчиков, когда рядом нет старших, чтобы подсказать, или хотя бы Олега, чтобы морально поддержать – ведь вместе не так страшно шагать во взрослую жизнь? Было ли Серёже настолько одиноко в эти моменты, что он снова обратился за помощью к старому придуманному другу? Ещё пару дней Олег проводит в постели, принимая Серёжин уход за собой; пришлось только попросить его переместиться в соседнюю комнату – расслабиться и заснуть у Олега в его присутствии не получается, да и не хочется: он понятия не имеет, что тому в голову взбредёт – даже в Венеции он временами казался адекватным, а сейчас он весь на нервах, взвинченный, глаза на мокром месте постоянно, бубнит лишь извинения, не ожидая даже ответа на них. Как только Олег может самостоятельно передвигаться по дому без головокружения, он отказывается от излишней помощи Серёжи: начинает готовить самостоятельно впервые за долгое время, понемногу вовлекая Серёжу в работу – ножи он от него прячет, но помешивать еду на плите или замесить тесто он ему доверяет. Серёжа активно помогает ему в домашних делах – драит дом, избавляя его от многолетних залежей пыли, а также помогает обустроить комнату для самого себя – обратно в подвал Олег его возвращать не стал: заслужил немного доверия и улучшения жилищных условий, да и он в принципе ещё до простуды планировал его туда переселить, даже замок успел поставить – правда, запирает его он лишь на ночь. Серёжа слушается его во всём, со всем соглашается – и с замком на двери, и со спрятанными острыми предметами, лишь на использование бритвы он его жалостливо уламывает – в строгом присутствии Олега, естественно. Серёжа даже решает проблемы с деньгами – Олег ему про них даже не говорил ничего, просто в один день Серёжа протягивает ему выписанные на листок данные всех своих кошельков, которые смог вспомнить – Олег всех их проверяет и успокаивается: денег должно хватить на пару-тройку лет жизни в бегах, как минимум. То, что Серый вылил весь алкоголь, Олег замечает только спустя неделю после выздоровления – к счастью, все тяжести похмелья он испытал в лихорадочном бреду и совсем их не помнит. Спрашивает Серого: - Серый, ты куда весь алкоголь подевал? – Тот явно напуган вопросом, голову вжимает в плечи, руки дрожат, но говорит всё равно твёрдо, смело глядя ему в глаза: - Вылил. Тебе нельзя столько пить, Олег. Олег лишь усмехается, хочет добавить – «мне теперь вообще ничего нельзя после твоих выстрелов», но давит слова в глотке, не даёт им выйти наружу – иначе сломает то хрупкое равновесие, выстроившееся между ними в последнее время; понимает, что и самого Серого сломает, окончательно надломит всё живое, что в нём осталось. Чувство вины из него льётся ежесекундно, непрерывно, каждую минуту нахождения в одном помещении с Олегом – таким подавленным он его не видел никогда. Страх за свою жизнь, страх быть обманутым и выброшенным после использования снова не даёт Олегу перейти черту в их отношениях, пойти на сближение – он не может сказать, что простил, не может утешить, не может перестать носить оружие в его присутствии. Остаётся лишь выдерживать дистанцию и надеяться, что время лечит – и потом им будет легче. Говорить друг с другом им даётся тяжело – Серый вечно срывается в сбивчивые извинения даже при бытовых обсуждениях, а при попытке обсудить венецианские события его начинает крыть истерикой и переключает на вторую личность – и Тряпка послушно принимает Серёжины эмоции на себя, захлёбываясь слезами. Олег впервые решается его утешить, проснувшись от своего ночного кошмара, воссоздающего события в Венеции в очередной раз. Он дышит надрывно, постепенно приходит в себя и слышит тихий вой из соседней комнаты. Идёт туда и видит проснувшегося Серёжу, точнее, Тряпку – он уже научился их различать по едва заметным различиям в мимике и интонациях голоса. Тот еле может вставить слова между душераздирающими всхлипами: - Ему… С-снова снилось… Как он стреляет… Он н-не… Н-не выдерживает… П-поэтому снова я здесь… Олег не выдерживает тоже и в попытке утешить присаживается на кровать и легонько сжимает его плечо, Тряпка в ответ смотрит испуганно, загнанно, а потом всхлипывает с новой силой, прижимаясь щекой к его руке. Олегу становится так жалко его, так тоскливо на душе – видит, что его некому было приласкать, а он же тоже как Серёжа совсем, только ещё более нежный и ранимый, не умеющий скрывать свои эмоции; сам Серёжа относится к Тряпке презрительно, говорит о нём пренебрежительно, на грани с ненавистью, – считает, что часть вины за Венецию тоже лежит на нём, что он Птицу не остановил, Серёжу в известность о его планах не поставил. Хотя как бы он его остановил – он же и правда тряпочка совсем, себя за человека (или его часть) не считает, отстаивать себя не умеет, вечно хочет только спрятаться ото всех, укрыться под одеялом и хныкать. На его нытьё и слёзы Серый тоже бесится, извиняется перед Олегом и за это тоже – но Олега это не бесит, его бесит только собственное бессилие и невозможность что-то поменять к лучшему в его – их – настроении; и вот сейчас он пытается это исправить, прижимает к себе Тряпку неловко, с осторожностью. Того размазывает совсем, он вжимается мокрым лицом ему в плечо, срывается в несдерживаемые рыдания, и Олегу самому хочется плакать – ему плохо, безумно плохо, боль на душе никуда не уходит, а при мельтешащем перед глазами Серым она и не думает хоть немного затупляться; но самое главное, Олег каждый день видит, как плохо Серому, что он переживает не меньше его самого обо всём с ними случившемся, и второй его личности тоже плохо – и они продолжают день за днём делить один и тот же кошмар на троих, захлёбываясь в чувствах вины, горечи и обиды, – и пока Серый не начнёт пить таблетки, которые в Сирии никак не достать, никому из них легче точно не станет. Как только Тряпка успокаивается и засыпает в его объятиях, Олег осторожно высвобождается из его хватки и идёт планировать их следующий маршрут. Настало время двигаться дальше.