****
Закончив свой непродолжительный словесный поток, Рунтар, к своему удивлению, не ощутил какого-то даже незначительного удовлетворения. Скорее невыносимая горечь оттого, что в его памяти в этот момент внезапно разом всплыло все то, о чем Рунтар вспоминать не хотел — напротив, как можно дальше и глубже заталкивал в недра своей памяти. Но это еще полбеды — вспомнив обо всем спустя столько лет, Рунтар совершенно по-другому взглянул на вещи и сделал для себя несколько неожиданных выводов. — Ну, когда всю жизнь был изгоем, терпел унижения от всех и даже однажды едва не был убит ни за что ни про что, с большим трудом верится в то, что где-то на этом свете есть люди, которые могут отнестись к тебе иначе... — заломил руки Рунтар. — В то, что Виола тебя любит, ты как-то поверил! — выкрикнула Брунгильда. — Это совершенно другое. Виола — не такая, как все вы, она такой же изгой, как и я, и потому лишь она понимала мои чувства. Меня ненавидел целый мир. Трудно, я бы даже сказал, невозможно быть ангелом, живя в аду. — А кто же тебя, интересно мне знать, убить пытался? — поинтересовался Анкутма, которому, невзирая на столь глубокую и давнюю обиду, стало невероятно жаль Рунтара после его откровений. — Он рядом с тобой... — уклончиво ответил Рунтар. — Неужели Гауда? — Он самый. Он в бурную реку меня с моста столкнул, утопить хотел. Прекрасно знал ведь, что я почти не умею плавать. А ты меня тогда спас, помнишь? — Да. Всю свою сознательную жизнь Рунтар ненавидел Анкутму и сначала просто желал, чтобы он исчез из этого мира и более не докучал, а затем, видя, что его желание не собирается сбываться, решил приложить максимум усилий, чтобы обеспечить это. А, собственно говоря, за что? Да, Рунтар всю жизнь был диковатым, себе на уме, и никогда не любил излишнего внимания к себе. Он еще с детства любил тишину и одиночество, и потому его крайне раздражало, когда кто-то этому мешал, а Анкутма был крайне настырным, поэтому Рунтар и хотел от него избавиться, когда с течением времени перестало хватать терпения. Но Анкутма никогда не причинял своему «чахлому другу» умышленного вреда и другим не позволил бы этого сделать. Он любил его как никто другой и считал практически частью своей семьи. Впервые с того далекого дня, когда Рунтар, еще даже не достигнув подросткового возраста, впервые начал планировать убийство Анкутмы, ему внезапно стало совестно за свои мерзкие поступки. Вплоть до знакомства с Виолой, которое привнесло яркие краски в жизнь Рунтара, Анкутма был единственным из его сверстников, мало того, что не испытывавшим по отношению к Рунтару ненависти или неприязни, так еще и искренне любившим его. Почему же он заметил это только сейчас?****
И вообще, чем он думал, планируя убить того единственного, кому была небезразлична жизнь убогого коротышки и кто мог при случае за него вступиться? Киаран, когда-то давно побивавший всех, кто смел обидеть его дитятко, был, ясное дело, не вечен и потому с возрастом вряд ли смог бы противостоять молодому, сильному и борзому Гауде или кому-то из его компании. Анкутма же всегда при необходимости вступался за Рунтара, а такая необходимость возникала довольно часто. Рунтар тяжело вздохнул, после чего произнес: — Я не должен был даже думать о том, чтобы лишить тебя жизни, не говоря уже о том, чтобы пытаться воплотить свои замыслы в жизнь. Раз я всю жизнь считал себя таким умным, я должен был научиться ладить хотя бы с тем, кто хорошо ко мне относился, ведь таких людей я могу пересчитать по пальцам. Но я этого не сделал, предпочитая вместо этого избегать целого мира и копить злобу на того, кто этого не заслуживал. Прости меня. Если сможешь... — И ты прости. Я никогда не хотел тебе зла, и если что сделал не так, то слишком уж не злись. Ты всегда мне казался очень хорошим человеком. — Неожиданно. Интересно, чем же? — Ты всегда выручал меня из неприятностей, в которые я часто попадал, развлекал, когда мои родители были заняты своими насущными делами, и был рядом со мной во все важные моменты моей жизни. Раз ты, всегда любя меня, внезапно на меня обозлился, может быть, я когда-то давно действительно чем-то крепко тебя обидел. Я сам тогда не придал этому значения, а тебя какой-то мой поступок, возможно, ранил в самый сердечный мускул. Услышав это, Рунтар лишь улыбнулся в ответ. Да, они потеряли почти двадцать лет, но теперь все будет хорошо. Анкутма же всю свою жизнь вплоть до одного рокового дня был твердо убежден в том, что на всем белом свете нет никого лучше, чем его «чахлый друг», и любил Рунтара всем сердцем. Хоть затем для Анкутмы стало ясно как день, что Рунтар оказался предателем и даже желал убить его, — как говорится, улика налицо и запираться поздно — добродушный и мягкосердечный князь не стал изгонять из Одифера друга детства, повернувшегося против него, или тем паче его казнить, а просто запер в подземелье за решеткой. Если бы участь заключенных преступников зависела от кого-то другого, то маленький предатель был бы в лучшем случае изгнан из страны, а в худшем — казнен, но решения относительно этого принимал Анкутма. Именно поэтому он не нашел в себе сил сурово и заслуженно покарать Рунтара даже после того, как тот чуть его не убил, и что самое подлое — тщательно планировал убийство. Вдобавок ко всему, Анкутма все эти годы надеялся, что однажды он вновь увидится с Рунтаром, они выяснят отношения, помирятся и заживут как прежде. И вот наконец, спустя столько лет, этот день настал. — Я очень рад, что наконец увиделся с тобой. Я очень скучал. — Никогда не думал, что скажу это, но я тоже скучал. — неожиданно для себя промолвил Рунтар. Просияв, Анкутма протянул Рунтару руку. Тот обхватил его указательный палец своими крохотными пальчиками, а Анкутма двумя пальцами обхватил его кулачок, и они пожали руки в знак примирения. Бад и Абби довольно переглянулись, улыбнувшись друг другу при этом, их примеру затем последовали Брунгильда и Виола.