****
За полгода Вайлет подрос еще — похоже, его скелет нипочем не собирался прекращать удлиняться, — и теперь ему оставалась лишь пара дюймов до того, чтобы дорасти до Родиона. Хоть Вайлет по-прежнему выглядел дистрофиком на фоне румяной и пухленькой Ольги или краснокожей и жилистой Инги, однако за полгода, проведенные в Греции, приобрел более здоровый вид. Танцы сделали его грациозным и заодно помогли нарастить немного придающих телу плавность и изящество мышц на кости, как и плавание в бассейне, тонкая и бледная, с синеватым отливом кожа под лучами ласкового солнца приобрела золотистый оттенок, а благодаря оздоравливающему действию йодистого воздуха и обилию фруктов мальчик перестал простужаться и во время каждой болезни высыхать до невозможности. Вайлет, когда ситуация наконец разрешилась и ему и его семье перестала угрожать неминуемая опасность, успокоился, а затем очень обрадовался и принялся что-то напевать, аккомпанируя себе на своей лире. Инга, с благоговением и восхищением наблюдавшая за ним, практически не дышала и не моргала. — Вайлет, прошу, дай мне попробовать поиграть хоть немножко! — попросила восхищенная Инга, дождавшись, как только юный музыкант ненадолго прервется. — Ладно, но только я сейчас принесу и дам тебе мою старую лиру, на которой я не играю. Эта — профессиональная, не хочу потом возиться с ней и настраивать. Вайлет поднялся в дом, вбежал в свою комнату, открыл сундук со своими одиферскими вещами, покопался в нем, вытащил оттуда свою уже не используемую лиру и стремглав понесся назад к Инге, которой и вручил музыкальный инструмент. — А почему ты на ней не играешь? — поинтересовалась Инга, осторожно взяв в руки лиру и затем рассмотрев и ощупав резные листья, узоры и цветы на деревянной основе. — Она же такая красивая! — Это, можно сказать, моя учебная лира, мне она уже давно не нужна. Ее папа своими руками делал, а когда мы в Афины перебрались, то он купил мне вот эту лиру, на которой я играю вот уже полгода и с которой хожу в музыкальный кружок. Инга тронула струны и сходу запела: Коль я приехала в Афины, Узнаю быстро я — здесь ты. Здесь можно встретить этого парнишу Небесной красоты! На нем всегда хитон отличный, Оттенка персика хитон, И побродить по улицам столичным Очень любит он! Спросите у любого на любом бульваре, Кто лучше всех танцует и поет, Кто лучше всех играет песни на кифаре, На это каждый ответит, Каждый ответит — Конечно, Вайлет! Вайлет! Вайлет! Ну кто его не знает? Вайлет! Вайлет! Вайлет! Стиляга из Афин! Идите прямо вы в театр, Или в кружок искусств какой, В таких местах всегда вы непременно Встретите его! Опять идет Олимпиада И переполнен стадион, Кто будет там с отцом и мамой? Ну конечно, он! Спросите у любого на любом бульваре, Кто лучше всех танцует и поет, Кто лучше всех играет песни на кифаре, На это каждый ответит, Каждый ответит — Конечно, Вайлет! Вайлет! Вайлет! Ну кто его не знает? Вайлет! Вайлет! Вайлет! Стиляга из Афин! Сказать, что Вайлету очень понравилась эта песня — это ничего не сказать. Затем ребята принялись играть дуэтом, и, надо признать, получалось у них это весьма недурно. Ольга в это время с интересом наблюдала за своей подругой и ее двоюродным братом, не решаясь сказать хоть слово и помешать им. Затем заметив на себе вопрошающий взгляд Вайлета, Рунтар мигом понял, что именно сынишка хочет у него узнать. Вайлет, видя, насколько замечательно выходит играть у Инги, впервые взявшей в руки лиру, хотел подарить своей обожательнице свою старую лиру, которая уже была ему без надобности, но не хотел расстраивать любимого папу, который когда-то давно сделал для своего любимого сынишки эту лиру своими руками. — Инга, дорогуша, можешь оставить себе эту лиру. — внезапно заявил Рунтар. — Да, насовсем. Это подарок. Я никогда бы не подумал, что не только мой сын имеет врожденные музыкальные способности. — Спасибо большое! — широко улыбнулась Инга, обнажив щербинку меж верхними зубами и осторожно прижав к груди дорогой подарок.****
Абби и Бад, обрадованные примирением отцов, тоже принялись беседовать по душам. — Абби, я так рад вновь тебя увидеть! — Я тебя тоже. — Жаль, правда, что все так вышло. Ты мне всегда очень нравилась, я на тебе жениться хотел, а ты за грека замуж успела выскочить... — Ну, я себя всегда ощущала саму себя больше пацаном, чем девчонкой. — призналась Абби. — Ты был для меня хорошим приятелем, вместе с которым мне всегда нравилось играть, веселиться и в целом проводить время. Родион же стал тем, кто пробудил во мне чувства, которых я ранее не испытывала, и стал моей первой любовью. Рядом с ним я впервые ощутила себя по-настоящему красивой и женственной и захотела прихорашиваться и наряжаться, чтобы быть самой красивой для своего возлюбленного. К тому же, Родя оказался очень похож на моего папу. — Это замечательно, и я рад за тебя, но... Ты была моей первой любовью. И на ком мне теперь жениться? — Ну не знаю. Чем тебе Инга не пара? Такая же резвая, энергичная, храбрая и заводная девчонка, как и я. Она теперь все равно не сможет выйти замуж за любовь всей своей жизни, если она — двоюродная сестра моя и Вайлета! А насколько я знаю, Инга с твоей сестренкой дружит, так что, думаю, вы станете замечательной парой. — А как тебе в целом в Афинах, нравится? — Да, особенно мне нравятся арбузы — это местные ягоды такие, сладчайшие, и настолько огромные, что их нужно резать ножом. Я помню, как Родион, остановившись у нас во время своего путешествия в Одифер, предложил огромный арбуз в качестве гостинца нам, хозяевам. Пока мама, папа и братишка гадали, что это и что с этим делать, Родион отрезал большой ломоть и протянул мне. Я, как только попробовала, с ума сошла — мне тогда было так вкусно, что казалось, и корку съем. А Родион глаза выпучил и спросил: «А ты всегда ешь арбузы... Так?», на что я ответила: «Сегодня — первый раз в жизни, так что, получается, всегда». — А что все-таки ты любишь больше — ячий сыр или арбузы? — Не могу сказать. Наверное, в одинаковой степени. Сыр — еда моей родины и синоним моего детства и юности в Одифере, а эта ягода, со вкусом которой я познакомилась в тот же день, что и с Родионом — синоним любви. И то, и то для меня нечто большее, чем просто еда.****
А теперь временем Виола вела разговоры с Брунгильдой, тщетно пытающейся привести генерала Гауду в чувство. — Мне очень жаль, что так получилось. — робко произнесла Виола. — Я не виню Абби, она всего лишь защищала своего отца. — ответила ей Брунгильда. — Каким бы Рунтар ни был, для твоей девочки он в первую очередь отец и всегда им будет. Услышав об этом, Виола робко улыбнулась в ответ. — Но все-таки, кто теперь будет генералом? Близнецам, сыновьям Гауды идет только шестой год... Может быть, ты, пока они не подрастут? Все-таки ты как-никак — родная сестра Гауды и потомок покойного генерала Эдама... Однако Виола не успела в ответ на это не то чтобы возразить, заявив, что она физически слаба и ничего не смыслит в командовании войсками, так как она — женщина и ее такому не обучили бы, даже если бы ее родные родители, выбросившие ее в овраг, не сделали бы это; а хотя бы открыть рот. — Я ни за что не позволю бабе занять мое место! — тяжело простонал Гауда, схватившись за гудящую голову. — Особенно этой чокнутой! А Аладдин и его компания тем временем беседовала по душам с Родионом. Поначалу, когда выяснилось, что Родион был учеником Механикуса, они все отнеслись настороженно к этому юноше, но затем оказалось, что Родион перенял у своего учителя исключительно способности и навыки инженера-конструктора, но никак не сумасшедшие идеи по переустройству мира или захвату Аграбы. Конечно, Родион не был каким-то благотворителем: он изобретал и конструировал не для кого-то, а для себя и своей семьи, разве что обеспеченным людям продавал некоторые свои изобретения. Однако при этом Родион никому не вредил своими машинами, в отличие от Механикуса, и это уже было хорошо — злодеев, угрожающих Аграбе, и так было как собак нерезаных. — Рады, что Аграбе не грозит нашествие очередного Механикуса. — улыбнулся Джинни, как только касаемо персоны Родиона все было выяснено. — Согласен, Механикус всегда был тем еще психом. — заметил Родион. — Например, когда я приходил к нему заниматься, то он чуть ли не до крови тер щеткой мои руки и лицо, которые всегда казались ему грязнейшими. Я ничего не имею против личной гигиены, но это уже явный перебор, как мне кажется. Но несмотря на это, он многое мне дал. — Хорошо, что ты используешь свою гениальность и изобретательность во благо, а не как Механикус. — улыбнулся юноше Аладдин.****
Когда же обе стороны обсудили все интересующие их вопросы, на Афины начали опускаться сумерки. Настала пора прощаться, однако Анкутме совершенно этого не хотелось. Впервые за почти двадцать лет он увиделся с Рунтаром, очень долго — все эти годы — надеялся на эту встречу, мечтал о ней, и что, им уже нужно расставаться? Несправедливо! — Рунтар, может быть, ты вместе со своей семьей вернешься к нам в Одифер? — предложил Анкутма. — Нас всех Джинни за один миг назад отправит. — Нет, я остаюсь в Афинах. — Рунтар был непреклонен. — Я наконец нашел свое место в этом мире и не желаю покидать его. — В каком смысле? Твое место — в Одифере и нигде больше! Ты там родился! — Так-то оно так, но я всегда был в этой стране изгоем и всегда буду им. Если ты не знал, то чтобы пересчитать тех, кто в Одифере любил меня, кому я был небезразличен и кто не считается моим кровным родственником, то пальцев лишь одной руки и то окажется много. Я еще в шестнадцать лет хотел из Одифера уехать в поисках лучшей жизни и места под солнцем, забыл? — Помню. Но ты же тогда говорил, что просто хотел попутешествовать! — Если бы я тогда сказал тебе правду, ты бы никуда меня не отпустил, верно? — Да. — Правда, ничего дельного из этой затеи не вышло — я, видимо, тогда недостаточно далеко уехал, раз не достиг Афин... Так что в Афинах мне нравится — здесь я нашел достойное применение своим недюжинным умственным способностям, которые не являлись в Одифере какой-либо ценностью и потому не стоили ничего. Мне повезло, что я родился в семье советника, потому что выполнять любую другую работу я бы физически не смог. Мне теперь кажется, что аист нес меня в Грецию или Рим, а уронил у вас. Иначе как объяснить то, что я так быстро и легко прижился и освоился в Афинах? — Получается, мы с тобой больше никогда не увидимся? — пригорюнился Анкутма. — Почему же никогда? Можем видеться в любое удобное время. Хоть мы с тобой теперь и живем далеко друг от друга, преодолеть это расстояние ничего не стоит: у вас есть джинн с его магией перемещения, а у нас — механические летающие жуки Родиона. Наверное, вы к нам приезжайте, чтобы Родиону огромное количество топлива каждый раз не жечь. — Лучше уж вы к нам — Джинни у нас не так часто бывает, чтобы отправлять к тебе, когда мне того захочется.