Любимый пес

      Брок, как и в прошлый раз, подвозит его до дома. Баки врет, что опаздывает на работу, потому что стыдно снова завтракать за его счет. Игнорируя его протесты, тот все равно покупает кофе и сендвичи на вынос в какой-то французской пекарне, и они завтракают в дороге.       – Я не хочу быть тебе должен. В следующий раз тогда плачу я, – смущенно бормочет Баки, комкая в руках бумажный пакет с едой.       – Нет, – ухмыляется Брок, отпивая кофе. Баки тоже делает глоток из своего стакана и понимает, почему Брок тогда не стал пить кофе у них в кофейне – по вкусу несравнимо, конечно. Но его бесит, что даже в обычной жизни этот тип пытается им командовать и управлять. Хочется сохранить свою независимость хотя бы в чертовых мелочах – в том числе в способности платить за себя самому.       Брок бросает на него короткий взгляд и смеется:       – Что ты там себе накручиваешь опять? Если бы мы сейчас завтракали на моей кухне в моем доме продуктами из моего холодильника, ты же не выпендривался бы? У кого трахались – тот и кормит. По-моему, все честно.       Вот только, как божий день, ясно, что трахаться – хотя вообще-то они не трахались – они всегда будут у него, а Баки не собирается постоянно есть за его счет, как какая-то содержанка.       – Ничего честного тут нет. Создается ощущение, что ты меня просто покупаешь, а я не собираюсь…       – О, боже мой, кончай это, – хохочет Брок. – Кто там тебя покупает? Я сказал уже – ты свободен соскочить в любой момент, никто никому ничего не должен. Будь проще, Баки. И давай вопрос с деньгами мы закроем раз и навсегда. Мне тоже было двадцать лет и за меня тоже платили. Потом вернешь. Но уже не мне. А сейчас – просто… не знаю, воспринимай это как часть игры. Разве не возбуждает, что за тебя платят? Меня определенно возбуждает за тебя платить, – он специально говорит это так, что мурашки по всему телу проходят. Баки совершенно не возбуждает, что за него платят, но у него голову сносит от этого типа – что бы тот ни делал, что бы тот ни говорил – Баки залипает на него полностью.       Размышляя о прошедшей ночи, он обиженно пытается понять, почему Брок с ним не переспал. У Баки мозги плавились от возбуждения и плавятся до сих пор, этот ублюдок ведь тоже говорит, что его «возбуждает», да и его стояк был ощутим – так почему нет? Но спросить прямо гордость не позволяет – получится, что он напрашивается присесть на его член. А по логике вещей именно этот ублюдок должен его уговаривать, и Баки не собирается облегчать ему задачу. Поэтому задает другой вопрос. Который в целом мучает его не меньше.       – Какой ты настоящий?       – В смысле?       – Ты очень разный. При первом впечатлении – ты отбитый мудак.       – И больной ублюдок, я помню.       – Да, именно. Но есть моменты… Ночью. После этого всего…       Брок начинает хохотать, а Баки заливается краской. Все-таки отбитый мудак, без вариантов.       – Баки, открою тебе секрет, но тебе не понравится. Готов слушать?       Готов. Куда он денется.       – Это тоже часть игры. Обязательная составляющая. Я не сильно разбираюсь во всех этих психологических штуках, но четко знаю, что когда мы заканчиваем, тебя нужно вывести из этого состояния открытости, беззащитности – понимаешь, о чем я, да? Ты можешь ненавидеть меня по факту, как это было в первый раз, но все равно будешь во мне нуждаться – так это работает. Поэтому я и остаюсь рядом, поэтому всячески демонстрирую заботу. По жизни мне это, конечно, не свойственно.       – То есть это притворство?       – Не совсем. Оно, знаешь, накатывает. Я тоже под влиянием момента, как и ты. Устанавливается, вроде, некая связь: ты доверяешь мне себя, а я хочу заботиться и оправдать это доверие. Как-то так. Черт его разберет. Но ощущения интересные, да?       Не то слово. Баки обиженно кусает губы, вдруг понимая:       – Получается, все, что ты говоришь в эти моменты…       – Я намеренно говорю то, что ты хочешь услышать – да.       – Ты бы отвез меня домой?       – Задело тебя, да? Я знал, что заденет. На это и был расчет.       – Так отвез бы?       – Однозначно. Но, – ухмыляется Брок многозначительно, делая долгую невыносимую паузу: – Я был уверен, что мне не придется.       Баки отворачивается к окну, униженный. Уверен он был, ублюдок.       – Баки, я повторяю – все добровольно. Но в том, что тебе это нравится, нет ничего стыдного. Прими себя и свои желания.       Проблема лишь в том, что Баки желает его. Исключительно. В отрыве от сопутствующего пиздеца. Но пока может получить лишь весь комплект целиком и цепляется хотя бы за это.       – Мы встретимся еще?       – Если хочешь.       – А ты?       – Да, можно, я не против.       Ну, что за ублюдок. Не против он.       – Давай через неделю. В следующую пятницу. Только напомни мне с утра.       Баки в жизни никому о себе не напоминал, но послушно записывает его телефон. Брок при этом его номер не берет, даже не просить кинуть дозвон. Баки, хмурясь, смотрит вслед удаляющейся машине, мысленно кипя от обиды и негодования.       Злой и уставший он поднимается в квартиру, сталкиваясь со Стивом, сонно выползающим из кухни с чашкой кофе.       – Утро, Бак. Ты сегодня рано, – замечает тот, широко зевая.       Баки бурчит в ответ нечто нечленораздельное, скидывает рюкзак и идет в комнату, чтобы переодеться. Стив следует за ним, удобно устраиваясь на его кровати и продолжая прихлебывать кофе. Он постоянно так делает, и раньше его присутствие Баки не смутило бы абсолютно. Но теперь переодеваться при Стиве он не может – тот заметит синяки и следы ударов.       – Все в порядке у тебя? – спрашивает Стив, мгновенно считывая его дурное настроение.       – Да, в полном, – пытается соврать Баки как можно более убедительно.       – Поругался с Карен?       Он уже и думать забыл, кто это. В телефоне висит от нее несколько непрочитанных сообщений и один неотвеченный вызов. Надо бы ей написать. Они вроде как встречаются. Ну, шли к этому. Наверное. Ну, у нее надежды были точно. Да к черту. Потом напишет.       – Бак?       – Да, поругался с Карен.       – Из-за чего? Раньше ни одна девчонка тебя так не задевала.       Не то слово. Стив, конечно, знает его как облупленного и врать ему сложно. Баки и не хочет обманывать, но и рассказать не может. Да и что там рассказывать – меня снял в клубе мужик вдвое старше, повернутый на наслаждении через боль, а я какого-то хуя схожу по нему с ума – да Баки просто умрет от стыда. В первую очередь перед самим собой.       – Забей, Стив.       Понимая, что он не настроен разговаривать, Стив меняет тему. Ставит кружку на тумбочку, достает и кармана телефон и демонстрирует Баки фотографию огромного плюшевого медведя:       – Как думаешь, Пегги оценит или это банально?       – Банально.       – А что не банально? Я так хочу сделать для нее что-нибудь приятное…       – Стив. Уймись, – обрывает его Баки жестко. Пожалуй, жестче чем следовало бы. Но к счастью, Стив не из обидчивых. Закатывает глаза, забирает свою кружку и сползает с кровати.       – Ладно, ты не в настроении…       Баки зло захлопывает шкаф и становится напротив Стива, скрестив руки.       – Вне зависимости от моего настроения – ты и так слишком много для нее делаешь. Остановись! Все кафе уже перешептывается, что ты влюблен в нее по уши! Даже посетители!       – Ну, так если это правда, – Стив деланно равнодушно пожимает плечами, хотя кончики ушей у него предательски розовеют.       – Вот только она на тебя не реагирует никак! Единственное – не шпыняет, как остальных – и то лишь потому, что ей просто неловко, и она не хочет обидеть тебя из-за твоих нелепых ухаживаний, а еще потому что ты, блять, с кассой тогда охуительно ее задницу прикрыл!       Стив ничего не отвечает, но он обиделся, конечно. Да и Баки действительно слишком резок – иногда он проклинает собственный язык. Хотя с другой стороны – он сказал правду. Горькую, но правду. Кто как не он должен открыть Стиву глаза?       – Стиви, послушай меня. Дело не в тебе и не в ней, а в том, как это в принципе работает, понимаешь? Если ты хочешь получить девчонку, то нужно быть хитрее. Чередуй внимание с безразличием. А ты бегаешь за ней, как собачонка. Ну в самом деле, Стив! Имей гордость!       – Я услышал, Бак, – кивает тот, но и так ясно, что делать он все равно будет по-своему. Стив по жизни упертый баран, ему бесполезно, что-либо объяснять. Ладно, пусть учится на своих ошибках.       Впрочем, Баки и сам собственному совету не следует. Впервые в жизни. Ведет себя не лучше по уши влюбленного Стива и в пятницу «напоминает» Броку о себе. Но это временно. Баланс сил еще сместится в его пользу, и напоминать будет не он, а этот ублюдок. Начнет добиваться его внимания. И Баки отыграется за все. Так и будет. Непременно. Сейчас он побегает за ним, тот привыкнет, и Баки включит безразличие – потому что так это работает. И играть они будут уже по его правилам.       А пока Брок пишет, что опаздывает. Баки злится, но не высказывает недовольства. От нечего делать заходит в близлежащий магазин и покупает лакомство для собак. Он всегда хотел собаку, а у него никогда не было, да и негде держать такого огромного пса, как Солдат. А еще тот выглядит таким несчастным, видимо хозяйская ласка не часто ему перепадает, если перепадает вообще. И потом это какая-никакая отдача. Пусть и копеечная, но если Брок кормит его, то он хотя бы будет подкармливать его пса.       Брок удивляется его порыву, но не комментирует никак. Солдат сначала смотрит на протянутое лакомство настороженно, но, получая отмашку, ест у Баки с рук – погладить, правда, себя не дает. Брок командует псу замереть, придерживает за ошейник, давая возможность приласкать, но Баки качает головой:       – Я так не хочу. Хочу, чтобы он сам позволил.       – А ты улавливаешь суть, я смотрю, – смеется Брок, привлекая его к себе за шею. Это не слишком больно, но грубо и откровенная демонстрация силы, и Баки это претит. Он принял правила игры, но никак не может смириться, что Брок пытается использовать их еще и в жизни. Но пока собственное положение кажется настолько шатким, что он терпит, прикусив язык. Думая о том, что еще отыграется. Непременно.       Глядя, как он раздевается, Брок говорит:       – Ты очень пластичный. Занимался танцами? Гимнастикой?       – Балетом.       – Серьезно?       Да, его мать отдала в балетную секцию и, если в младшем возрасте Баки стеснялся и ненавидел это до одури, то позже понял, что есть в этом свои прелести и определенные бонусы. Вот сейчас, например, он с удовольствием замечает поволоку восхищения в чужом взгляде. И отвечает, ухмыляясь:       – Не раскатывай губу, это было давно, и на шпагат я уже не сяду.       – Жаль, – смеется Брок. Он шутит. Наверное. Но Баки мысленно почему-то решает поработать дома над растяжкой.       – Сегодня у тебя будет стоп-слово, – сообщает Брок, лениво откидываясь на диван. И даже неясно, радоваться или, наоборот, насторожиться.       – С чего такая щедрость?       – Хочу попробовать кое-что посложнее несильных шлепков по попе.       Да, радоваться определенно не стоило. Брок зубасто улыбается, приглашая садиться рядом, и спрашивает:       – Как ты относишься к веревкам? К ограничению подвижности?       Баки облегченно выдыхает. И это он считает сложнее порки? Вот уж, однако, странный человек.       – Мне кажется, это в разы проще чем твои якобы несильные шлепки.       – Ты ошибаешься. Выбирай стоп-слово. Что-то простое и что ты не забудешь в процессе.       Он считает, что у него Альцгеймер или что? И все-таки как-то эти перемены не к добру…       – А если я просто попрошу остановиться, ты не остановишься?       – Знаешь сказку про мальчика, который кричал «волки»?       – И к чему это?       – К тому, что ты ноешь, не затыкаясь. Если я пойму, что твое нытье не просто так, то, конечно, остановлюсь. Но я не умею читать мысли и пока я догадаюсь, пока ты толком объяснишь – может пройти несколько крайне неприятных для тебя секунд. Пусть на всякий случай у тебя будет еще и стоп-слово. Что-нибудь максимально идиотское, сбивающее весь настрой. Что тебе не захочется произносить просто так.       – Ладно, – Баки пожимает плечами. – Тогда «слива».       – Почему «слива»? – смеется тот.       – Я просто люблю сливы. И ты сам сказал: максимально идиотское.       – Да, ты выполнил задачу на отлично, – ухмыляется Брок. – В общем, если ты произносишь свою «сливу», я тебя мгновенно развязываю без вопросов, и мы заканчиваем. Если ты чувствуешь частичный дискомфорт, но в целом хочешь продолжать – то сообщи словами, что там у тебя. Решим проблему и продолжим. Договорились?       – А почему раньше таких охуительных опций не было?       – Потому что раньше была абсолютно лайтовая порка. А веревки – это опасно. Ты услышал меня? Опасно. Поэтому работаем в тандеме. Ты же помнишь про обоюдное удовольствие? Теперь давай учиться обоюдной ответственности. Еще раз повторяю – я не умею читать мысли, Баки. Буду стараться, но не умею. Так что давай помогать друг другу. Хорошо?       Броку уже даже говорить ничего не нужно, он лишь взглядом указывает встать, и Баки скидывает халат, повинуясь безмолвной команде. Брок скользит по нему глазами, но смотрит как бы сквозь, погруженный в собственные мысли. Приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но неожиданно медлит, решая, а стоит ли. И все-таки говорит:       – Если все пойдет нормально… хочешь попробовать подвешивание?       Баки вздрагивает, ляпая первое, что приходит в голову:       – На крюках?       Потому что он уже успел посмотреть парочку трешовых видео на тему БДСМ.       Брок лишь закатывает глаза.       – На веревках, придурок. Какие нахуй крюки, если ты от порки уже воешь?       – Но то есть в принципе ты такое практикуешь?       – Нет. Я не садист, говорил же уже. У меня другие фетиши.       Слава господу богу. Неясным остается лишь одно:       – В чем кайф с веревками? Это же не больно.       – Зря ты так думаешь. Это больно. Но суть даже не в боли, а в ощущении беспомощности. В подвешенном состоянии она будет абсолютной. Хочешь попробовать? Если боишься, то не надо.       По его голосу Баки улавливает, что Брок сам этого хочет. Его это заводит, действительно заводит в отличие от порки. И откровенно говоря, Баки кажется, что это фигня как легко. Ну, веревки. Ну, свяжет он его. Ну, что сложного повисеть на веревках? Тем более он Броку доверяет – тот ни разу повода в своей адекватности усомниться не дал. Он остановится, если Баки попросит, даже стоп-слово ему выделил. Явно не в первый раз возится с этими веревками, и, если ему прикольно от того, чтобы Баки повисел на них немного – в чем проблема вообще? По сравнению с поркой это определенно будет не так уж и больно.       – Я не против попробовать. Тем более раз ты этого так хочешь.       Баки намеренно копирует его зубастую ухмылку, давая понять «не только ты можешь считывать меня, ублюдок». Брок, правда, не смущается нисколько. Демонстративно наклоняется к его уху и шепчет низко и хрипло:       – Я очень этого хочу.       И если в прошлые разы было ощущение, что Броку происходящее не так уж чтоб очень интересно – он привык к гораздо более жестким вещам и откровенно подстраивался под Баки и его неопытность – то теперь у него зажигается взгляд. Он даже отрывает задницу от дивана, сам распускает Баки волосы и заплетает их в плотную косу – чтобы не мешали в процессе.       С завязанными глазами Баки терпеливо ждет его возвращения. Член уже стоит колом – а Брок всего-то заплел ему чертову косичку, даже и не трогал. Поворачиваясь на звук шагов, Баки чувствует, как на шею ложится жесткая тяжелая веревка. Щеку опаляет чужое дыхание, Брок стоит прямо над ним, завязывает узел – задевает шею то руками, то свободными концами веревки. В голове невольно мелькают мысли, какова вероятность придушить его по неосторожности – но даже смутного беспокойства Баки не ощущает. Странно, но он Броку полностью доверяет. И тот явно знает, что делает.       Петля вокруг шеи затянута несильно, там не то что ладонь, там руку просунуть можно. Но когда Брок резко дергает этот импровизированный поводок, ощущения не из приятных. Шею обжигает болью – будто наждачкой проехались – и само это чувство, когда тебя с закрытыми глазами с силой куда-то тащат, конечно, весьма мерзкое.       Брок притягивает его к себе, заканчивая демонстрацию, и продолжает начатое. Обвязывает его торс, замысловато фиксируя узлами, придавая конструкции какую-то форму – Баки не видит, только чувствует быстрые уверенные движения его рук и колючие веревки, обхватывающие тело – плотно, но не до боли. В какой-то момент Брок немного натягивает их, проверяя. И Баки шумно выдыхает от неожиданности, когда они проходятся по соскам.       – Твой низкий болевой порог компенсируется высокой чувствительностью, да? – усмехается тот, делая так еще раз. Баки всю волю в кулак собирает, чтобы не застонать в голос – настолько это классно. Хочет притереться к нему бедрами, но куда там – за одну попытку он тут же получает по жопе и вот это реально больно в отличие от «опасных» веревок.       Брок заходит ему за спину, командуя развести ноги.       – Шире. Еще. Шире плеч.       Баки делает, как он просит, сначала не понимая зачем. Брок все еще возится с веревками где-то в районе его лопаток, затем спускается к талии, обматывая живот. Когда крупный колючий узел упирается в крестец, Баки начинает смутно догадываться. Но реальность превосходит все ожидания. Брок выходит из-за его спины и резко тянет веревку на себя. Та входит между ягодиц, натягиваясь, впивается в нежную незащищенную кожу – это больно, стыдно и просто невероятно. Крупно вздрагивая, Баки хватается за его плечи и стонет в сгиб его плеча, не в силах совладать с ощущениями.       – Нравится? – улыбается Брок, ослабляя хватку.       – Да. Сделай так еще раз. Пожалуйста.       Свободной рукой Брок раскрывает его ягодицы, чтобы веревка вошла сильней, а другой натягивает – медленно и неумолимо. Баки привстает на носки от зудящей боли, обволакивающей одновременно с зашкаливающим удовольствием, и жмурится под повязкой до цветных искр.       – Господи, это самое лучшее, что случалось в моей сексуальной жизни, – выдыхает он в блаженстве. Брок смеется довольно:       – Не слишком-то она у тебя разнообразная в таком случае.       – Ты же это исправишь?       – Посмотрим на твое поведение.       Брок аккуратно закрепляет веревку очередным узлом, продолжая свое замысловатое плетение. Баки чуть сжимает ягодицы, наслаждаясь ощущениями, и спрашивает:       – А член ты мне тоже обвяжешь?       – Нет. И если тебе кто-нибудь когда-нибудь предложит – не соглашайся. Это чревато.       Он делает еще несколько последних узлов и отстраняется. Конструкция завершена.       – Как ты себя чувствуешь? Не туго?       – Нет, мне нравится.       Оно ощущается странно, но не больно. И дискомфорт от веревок вполне переносимый, а в некоторых местах еще и очень приятный.       Судя по звуку, Брок берет новый отрез. Вновь заходит ему за спину и спрашивает с хриплой усмешкой:       – Ну, что? Готов вспомнить балетное прошлое?       Заводит ему руки назад, медленно смыкая локти по позвоночнику. Баки чувствует приятное потягивание в мышцах, расслабляясь и ловя то давно забытое извращенное удовольствие, которое получаешь от хорошей растяжки.       – Больно?       – Нет, я в норме. Мне это легко, – хвастает он.       – Ты потрясающий, знаешь об этом?       Баки весь млеет от похвалы и с двойным рвением терпит тянущую боль, расползающуюся от плеч до кончиков пальцев, пока Брок многочисленными узлами шнурует ему за спиной руки, прижимая их плотно одна к другой. Каким-то образом он соединяет всю эту конструкцию с предыдущими, так что малейшая попытка двинуть рукой, расправить плечи – отдается во всех стратегических местах. Брок знает об этом, конечно, – на то и расчет – и командует с ухмылкой:       – Наклонись.       Боже, боже, боже. Баки следует команде, чувствуя, как веревки впиваются в тело, раздвигая ягодицы, и это нечто неописуемое. Он приоткрывает рот, с трудом сдерживая стон и весь погружаясь в эти странные ощущения на грани и за гранью.       – Ниже. Встань на колени.       Брок страхует его от падения, придавливая грудью к журнальному столику. Резко шлепает по заднице, но Баки даже не ощущает боли от шлепка – просто дергается, веревки натягиваются, жгут и дразнят – это больно и умопомрачительно.       – Господи, выеби меня, пожалуйста.       Баки не верит, что говорит это, но это единственная связная мысль в его мозгу. Потому что вот эта сложенная вдвое веревка вдоль ягодиц, еще и проходящаяся по яйцам, если постараться и свести ноги, просто сводит с ума. Баки вертится и ерзает, пытаясь открыться, притереться сильнее и насадиться на узлы.       – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – выстанывает он. Кажется, что если как следует попросить, то все будет – но куда там.       Брок отвешивает ему несколько болезненных шлепков, доводя буквально до безумия, и усмехается:       – Не хочу.       Ублюдочный ублюдок. И еще один шлепок – на этот раз неожиданно больно, так что пальцы на ногах невольно поджимаются. А затем привычная ласка саднящей кожи.       – Но ты, кажется, хотел мне отсосать, помнишь?       – Да. Я хочу, – выдыхает Баки тут же. Ему уже все равно как и что, хочется просто его получить, получить хоть что-то. В конце концов, может, этот ублюдок возбудится настолько, что все-таки трахнет его. Должен же быть предел и его выдержке.       – Иди сюда.       Ползти со связанными руками и веревками, натирающими промежность, та еще задача. Брок садится на диван, притягивая его к себе между ног. Натягивает волосы на кулак – так что и головой не пошевелить. Это неприятно, слишком похоже на насилие – пусть Баки и дал согласие, но грубость ему претит. Да, это игра, но он все равно не может избавиться от липкого чувства мерзости и обиды. Мозги на мгновение проясняются, он неосознанно дергается, пытаясь отстраниться. Но не может. И запоздало понимает, о какой беспомощности шла речь и почему вообще понадобилось стоп-слово. Брок дает ему время, чтобы его сказать. Но Баки не говорит. Потому что тогда его отправят домой пинком под зад – это он усвоил по прошлому разу.       – Открывай рот.       Баки подчиняется, сосредотачиваясь на солоноватом вкусе, мгновенно заполоняющим собой все. Но проходит мгновение, и он улавливает подвох. Со странным облегчением понимает, что Брок не член пропихивает ему в глотку, а всего лишь пальцы. В подбородок упираются острые костяшки, а вкус кожи смешивается с горьковатым привкусом табака.       Но даже этого оказывается так много, что Баки вновь инстинктивно пытается отстраниться – и некуда: он связан, а Брок крепко держит его за волосы, безжалостно толкаясь до самого горла. Наращивает темп, будто действительно долбится ему в глотку членом. Задыхаясь, Баки мычит и пытается вырваться – а это невозможно. Вот она беспомощность – ему не отстраниться, не оттолкнуть, даже не вывернуться толком. Пытка прекращается, только когда Брок сам убирает руку. Баки судорожно глотает воздух, закашливаясь.       – Так слишком… – хрипит он, даже не зная, что слишком. Слишком все. Брок лишь смеется – неприятно и с издевкой:       – А ты думал, что это легко? Прежде чем я позволю себе отсосать, я бы хотел убедиться, что ты это умеешь. Пока, Баки, все очень плохо. Попробуешь еще раз?       Баки отрицательно мотает головой, но Брок не берет это в расчет. Бьет его по щеке, чтобы открывал рот. Баки нехотя подчиняется, с трудом преодолевая желание больно укусить его за пальцы. На этот раз, правда, Брок заталкивает их чуть менее грубо, давая привыкнуть.       – Ты никогда не задумывался над тем, что язык тебе нужен не только для того, чтобы огрызаться? Языком работай.       Баки пытается. Он никогда особо не интересовался техникой минета, и надо сказать с позиции снизу это задание оказывается весьма мучительным и трудоемким. У него уже челюсть ноет и конца этой пытке нет – становится ясно, почему Брок не стал пихать ему в глотку член – так бы все это закончилось очень быстро, а пальцами можно издеваться хоть до бесконечности. Пытаясь облегчить свой дискомфорт хоть отчасти, Баки притирается болезненным стояком к его ноге, за что тут же получает по лицу.       – Мало того, что ты и так хуево сосешь, так еще и отвлекаешься.       – Я хочу тебя, – стонет он жалобно, когда обретает способность говорить.       Брок шлепает его ладонью по яйцам. Баки дергается больше даже от унижения и обиженно мычит сквозь сжатые зубы. Уже в следующее мгновение его затаскивают на диван, а к бедру прижимается тоненький хлыст. Баки каменеет, ожидая неминуемой боли, но, прежде чем начать, Брок говорит ему:       – Ты помнишь, чему я тебя учил? Расслабься.       И дает несколько секунд, чтобы это сделать. Не то чтобы это сильно помогало в процессе, тем более, Брок впервые не приказывает ему вести счет, и через пару ударов эта неопределенность начинает пугать. Он бьет не слишком сильно, но делает это быстро и резко, без предупреждения и абсолютно хаотично – бьет по заднице, по связанным рукам и особенно больно по ступням и ладоням. Удары не предугадать и от них не уйти. Баки дергается, скулит, в него впиваются веревки, и он не может ни закрыться, ни отстраниться – вообще ничего. И как долго это будет продолжаться неизвестно. Он пытается пару раз жалобно выдохнуть «хватит», но это не действует. Брок останавливается, только когда Баки уже на грани и начинает обиженно сопеть. Ласково проходится пальцами по следам от ударов, и мелькнувшая было мысль послать все это к чертовой матери отступает.       Пока его ласкают, давая передышку, Баки почему-то считает совершенно необходимым спросить:       – Ты меня прогонишь, если я не выдержу?       Звучит глупо, но Баки больше думать ни о чем не может. Он уже в этом дурацком состоянии уязвимости и ему надо знать. Знать, что нет, его не прогонят. Но Брок такой уверенности ему не дает. Наоборот. Неприятно щиплет за задницу и смеется:       – Ну, ты сам подумай, малыш. Я полвечера с этими веревками ебался. Как ты верно догадываешься, я буду несказанно расстроен, если ты не выдержишь. Тем более я-то знаю, что ты можешь. Просто капризничаешь.       Брок тянет его за собой, дергая за веревку между ягодиц, и ощущения, конечно, неописуемые. Баки воет, с трудом удерживая равновесие, и, спотыкаясь, следует за ним. Тело болезненно ноет, плечи затекли, хочется их расправить, но возможности нет. Он устал, даже член уже стоит куда менее бодро, чем вначале. Хочется, чтобы все это закончилось, Брок развязал его и приласкал. Баки за этим и пришел. Ради этого и терпит. Но прикосновения вдруг как-то резко пропадают, и, чувствуя смутную тревогу, Баки зовет его:       – Брок?       – Я здесь.       Но его нет. Баки не ощущает его рядом, и это неприятно.       – Ты боишься? Передумал?       Теперь он рядом, ласково гладит по щеке, и Баки расслабляется. Вспоминает, что обещал ему подвешивание. Баки помнит, как зажегся у него взгляд, и хочет ему угодить. Доставить удовольствие. Поэтому говорит:       – Нет, не передумал. Я хочу.       И снова остается один. Веревки при этом медленно натягиваются, и приходится подниматься на носки, чтобы избежать дискомфорта. Он балансирует в неустойчивом положении, понимая, что с места уже не сдвинуться. Слышит и чувствует движение веревок, при этом присутствия самого Брока практически не ощущает. Да, он здесь, он же эти крепления к потолку и натягивает, крепит новые узлы, соединяя отрезы. Но его будто нет. Баки еще ни разу не оставался так ощутимо в одиночестве. При этом едва балансируя над полом. Мозгами он понимает, что все предусмотрено, но рациональное мышление отключается, и Баки пребывает один на один с ощущением, что одно неверное движение – и он рухнет носом в пол и даже руки не вытянуть, чтобы смягчить падение.       – Брок?       На этот раз вместо ответа он получает шлепок по заднице, и как-то все это не так весело, чем раньше. Брок молчит – Баки кажется, что намеренно. Но он рядом, и это успокаивает. Теперь Баки чувствует его прикосновения, Брок задирает ему ногу, сгибая в колене, и связывает вот так, не позволяя разогнуть. Приходится балансировать на носке единственной оставшейся ноги.       А затем следует момент свободного падения, и это так страшно, что Баки даже забывает, как орать. Легкие буквально каменеют. Но, конечно, он не падает никуда, зависает в пространстве, даже не понимая – вниз головой или перпендикулярно полу, все ощущения сбиваются в момент. Он в какой-то пустоте, болтается на этих веревках, малейшее движение отзывается болью во всем теле, и даже дышать удается с трудом.       Заканчивая с креплениями, Брок проводит по его телу рукой и спрашивает:       – Как ощущения?       Баки теряется, не зная, что сказать. Да и какая разница, что он скажет – он либо проходит это до конца и остается, либо говорит стоп-слово и тогда все, Брок больше не будет с ним возиться. Он же «ебался с этими веревками», сам сказал.       – Баки?       – Я не знаю… Мне страшно, – все-таки выдавливает он, проклиная свой язык. Или не проклиная. Ему хочется, чтобы Брок его пожалел. Сам пожалел. Прекратил все это и позволил остаться. И при этом был им доволен. Но, видимо, Баки желает невозможного, потому что Брок лишь интересуется:       – Приятно страшно или неприятно страшно?       – Я не знаю…       – Ты помнишь про стоп-слово?       – Да.       – Хорошо. Это единственное, что тебе позволено произнести.       И он уходит. Баки чувствует, как его ладонь соскальзывает со спины, слышит удаляющиеся шаги и все. Больше не слышит ничего, оставаясь один на один в пустоте, ноюще растянутый и беспомощный. Даже боль остается где-то на втором плане – все заполняет страх и накатывающие волнами тревожные мысли: что Брок ушел и не вернется, что крепления порвутся и он упадет, что он дернется как-то не так и веревки его задушат.       Баки весь превращается в слух, пытаясь уловить признаки чужого присутствия, но слышит лишь гул крови в ушах и поскрипывание креплений. Кажется, что вот-вот они не выдержат, и он свалится непременно лицом в пол. Сломает нос. И даже встать не сможет. Захлебнется собственной кровью. Или задохнется. Ему уже кажется, что он не может дышать. Что легкие пережало, и он дышит как-то не так. Он хочет позвать Брока, но медлит. Тот прогонит его и больше дела иметь с ним не захочет. Один страх борется в нем с другим, сливаясь и превращаясь в какой-то неосознанный и необъятный ужас, когда Баки уже просто хочет орать, но не можешь – ощущения как во сне, когда кричишь, кричишь изо всех сил, но ни звука не выдавить из глотки, а лицо парализовано молчанием. Почему Брок его не слышит? Почему не догадывается, как ему страшно? Он же не мог уйти? Или мог? Ушел и бросил его одного?       Баки дергается изо всех сил, пытаясь выпутаться. Просто на инстинктах, потому что нервы сдают. Каждое движение отзывается болью, но он не может остановиться, дергается еще и еще, чувствуя подступающие рыдания и пугаясь того, что дышать становится совсем трудно.       – Баки, Баки! Не делай так! Ты вывихнешь плечо!       Дергаться становится труднее, теперь его удерживают не только веревки, но и Брок – обхватывает со всей силы, не давая раскачивать крепления. Но внутри вдруг поднимается такая страшная обида на него – ведь он был здесь, стоял, смотрел, наслаждался – и Баки дергается сильнее, отчаяннее, теряя рассудок и не соображая ничего. А призванный успокаивать шепот «расслабься, сейчас, я тебя развяжу, тихо, успокойся» не успокаивает ни черта.       – Не трогай меня! – орет Баки, отшатываясь, и тут же падает на пол. Запоздало понимает, что стоит на ногах, полностью свободный от веревок, вот только затекшие конечности не держат. Кое-как отползает на четвереньках, неосознанно желая, оказаться как можно дальше от чужого присутствия. Забиться в угол и не дать к себе прикоснуться. Брок идет за ним, Баки слышит его шаги и это пугает. Брок зол, он пиздец зол, и его злость буквально физически ощущается в воздухе. Баки упирается в стену, закрываясь руками и снова орет ему:       – Не трогай!       – Я не трогаю. Успокойся.       Он разговаривает мягко. Даже ласково. Но злится. Злится ужасно. Баки это чувствует. Дергается, когда с глаз аккуратно снимают повязку, и отворачивается – лишь бы не смотреть на него.       – Баки, ответь: тебе больно? Что тебя так испугало?       – То, что ты ушел, – выдыхает Баки обиженно.       – Я все это время был здесь. Я бы никогда тебя не бросил.       – Но ты хотел, чтобы я так думал.       – Да. Прости. Я виноват. Простишь?       Брок сидит рядом на полу и тянет руки в приглашающем жесте – не дотрагивается сам, но предлагает идти к нему. Баки уже хочет пойти. Отторжение отпускает, но он все еще чувствует исходящую от него внутреннюю злость. Брок ее скрывает, ничем не выдает, но между ними та самая связь, которая позволяет чувствовать друг друга без слов.       – Ты злишься, потому что я все испортил?       – Нет, я не злюсь. Вообще не злюсь. Иди ко мне.       Он врет. Но так хочется прижаться к нему, что это уже не имеет значения. Брок медленно притягивает его к себе, подбадривая, будто может испугать резким движением:       – Ага, умничка. Вот так. Я не злюсь, все хорошо, успокойся.       Ощупывает его всего, руки, ноги, разминает каждый палец, массирует затекшие плечи, и постепенно Баки успокаивается. Но эйфория и приятная легкость, которую он чувствовал в прошлый раз, так и не наступает. Наоборот, накрывает странная неприятная апатия и усталость – тело ощущается настолько тяжелым и неповоротливым, что даже до душа нет сил дойти. Брок задает какие-то вопросы о его самочувствии, больно, не больно, но Баки вообще ничего не чувствует, кроме жуткого холода, от которого бьет крупная дрожь.       Брок переносит его в кровать, предупреждает, что уйдет на несколько минут и тут же вернется. Баки соглашается. Но стоит тому сделать шаг, как Баки укрывается одеялом и начинает рыдать. Брок не уходит, остается с ним. Обнимает, нашептывает что-то ласковое, но Баки по-прежнему чувствует, что тот недоволен, и от этого невыносимо. Снова думает о чертовых веревках, с которыми тот ебался, а Баки все провалил, и он их срезал – поэтому освободил его так быстро. Баки успел заметить оставленный на полу нож. Он думает об этом и не может успокоиться.       – Ты злишься. Я чувствую.       Брок вздыхает и наконец перестает отрицать.       – Ты просто меня испугал, когда начал дергаться. Так нельзя делать, малыш. Это может очень плохо закончиться.       – Я не справился.       – Ничего страшного, котенок. Значит, это не твое. Бывает. Мы больше не будем этого делать.       Но это не успокаивает, потому что он врет.       – Ты говоришь то, что я хочу услышать, и ты ебался с этими веревками, а я не смог… и тебе пришлось их испортить из-за меня, – Баки позорно всхлипывает, и Брок тут же прижимает его к себе, поглаживая по затылку.       – Тшш, тихо, тихо. Баки, послушай, во-первых, хуй с этим веревками, даже не думай в эту сторону, ты с ума сошел? Во-вторых, это не твоя вина. Ты все смог. Это я поторопился и дал тебе слишком много. Не рассчитал. Я виноват, прости меня. Простишь?       Баки кивает, не в силах вымолвить ни слова от подкатывающих рыданий. Он так и засыпает, не отлипая от Брока – не давая тому ни переодеться, ни принять душ, ни выключить свет. Через какое-то время сквозь сон чувствует, что тот уходит, и даже сил нет его останавливать, хотя кажется, что Брок не вернется. Он же предпочитает спать один – сам сказал. А еще он недоволен. Это честно, если он уйдет, поэтому Баки продолжает притворяться спящим, давая ему эту возможность. По-прежнему ужасно холодно, обидно, что Брока нет, и Баки всхлипывает в одиночестве, кутаясь в одеяло, которое не греет. Погружается в беспокойный сон, но просыпается, чувствуя, как на ноги ему натягивают шерстяные носки. Брок одевает его во что-то теплое и мягкое – штаны и какой-то пуловер, который так пахнет им, будто он носил его буквально только что, а не из шкафа достал. Ложится рядом, и Баки приваливается к нему, засыпая уже до утра.       А утром совершенно не понимает, что это было. Баки и сам не может объяснить причин собственной истерики – не так уж ему было и больно. Просто почему-то стало страшно, и он с этим страхом не справился. Но не ожидал, что его настолько поведет. Баки сам охуевает от себя вконец, молясь всем богам, чтобы вчерашний позор ему просто приснился. Но нет. Срезанные веревки на своих местах, Брок не стал ничего убирать, чтобы не будить его. Тело ноет, а глаза и лицо настолько опухли от слез, что смотреть в зеркало страшно. А еще страшнее смотреть в глаза Броку – пока этого, правда, делать не пришлось, Баки быстро перелез через него, позорно закрываясь в ванной. Но он уже предвкушает момент. Который наступает куда быстрее, чем хотелось бы.       Выходя из душа, Баки с удивлением обнаруживает Брока в комнате. Раньше тот его не ждал, сразу уходил в дом. А сейчас сидит здесь, курит, развалившись на диване и закинув ноги на журнальный столик. В том же, в чем и спал. Не умывался еще даже. Только кофе сварил, кстати, на двоих.       Баки молча одевается, стоит рядом и мнется, в общем-то готовый ехать. А Брок пьет кофе, зажигает очередную сигарету и никуда не спешит. Переводит взгляд на него – и это какой-то очень нехороший взгляд – и командует:       – Сядь.       Баки догадывается, что ему сейчас вставят по полной – за вчерашнее. С одной стороны, ему ужасно стыдно за собственное поведение, но с другой – он себя не контролировал и очень хочется зацепиться за озвученную Броком версию, что это он и виноват: не рассчитал. Но, видимо, это было сказано лишь бы Баки успокоился, а не взаправду.       – Я опаздываю на работу, – говорит Баки, пытаясь избежать этого очевидно неприятного, а главное никому не нужного разговора. Но Брок лишь смеряет его уничтожающим взглядом:       – У тебя сегодня нет смены.       И Баки краснеет, вспоминая, что сам же и проболтался ему вчера.       – Сядь.       Приходится подчиниться. Брок стряхивает пепел с сигареты и поднимает на него весьма выразительный взгляд:       – Ну? И что ты мне скажешь?       А что он, интересно, может сказать? Только пожимает плечами, как дебил.       – Я сам не знаю, что это было.       – Я знаю, что это было, – холодно отзывается тот. – Это сабдроп. Меня интересует, почему это было.       – Потому что ты не рассчитал, поторопился и дал мне слишком много, – огрызается Баки, возвращая его же слова. Наверное, не стоило. Потому что Брок и без того взбешен – Баки продолжает это чувствовать. Но если вчера тот его щадил и сдерживался, то сейчас пощады не будет.       – Если тебе было много, почему ты мне не сказал?       Справедливо. Ведь он же спрашивал. И Баки прикусывает язык, не зная, что ответить.       – Я слушаю.       Он не отвяжется. Надо что-то говорить, чтобы не злить его еще больше.       – Я испугался, что ты ушел и бросил меня.       – Тогда почему меня не позвал?       Да что ж ты будешь делать. Баки пытается выкручиваться, только еще больше увязая.       – Ты же сказал, что нельзя говорить ничего кроме стоп-слова.       – Каким послушным ты вдруг стал, однако. Ну, а стоп-слово почему не сказал?       – Я не подумал.       Брок замирает, поднося к губам сигарету, но так и не делая затяжки.       – Не подумал? Ты в своем уме?       Баки не нравится этот наезд. Ему, и правда, было страшно, он вообще новенький в этом деле, какого черта этот мудак отчитывает его, как школьника, за свои же косяки. И он вновь цепляется за его слова, полагая, что лучшая защита – это нападение.       – Вчера ты сказал, что сам виноват. Мне действительно было много, но ты же хотел этого, и я подстроился. Ничего страшного в целом не случилось. Так какого хрена…       Брок со злостью тушит едва начатую сигарету, и, понимая, что сейчас начнется какой-то пиздец, Баки просто захлопывает рот.       – Да, я виноват, – говорит тот, и в его словах слышится опасное порыкивание. Брок до этого не повышал голос, он и сейчас не то чтобы это делает, но разговаривает так, что невольно хочется вжать голову в плечи и просто исчезнуть. – Я всегда буду виноват, вся ответственность на мне. Но легче тебе стало бы от этого осознания, если бы мы провели ночь в травмпункте?       Баки замолкает пристыженно, начиная понимать всю серьезность произошедшего и признавая за ним право злиться.       – Я тебе несколько раз повторил, что это опасно. Ты соображаешь, что мог вывихнуть плечо или пережать нерв? Если ты почувствовал, что на пределе – почему ты не сказал стоп-слово? Если тебе было страшно, что я ушел, почему ты меня не позвал? Ты думал, что я не отзовусь? Думал, что не освобожу, если попросишь? О чем ты, блять, думал и чем? Я не отстану, Баки. Хватит выкручиваться. Если ты мне не доверяешь…       – Я доверяю, – перебивает его Баки, потому что это совершенно точно. – Я был уверен, что ты остановишься. Дело не в этом. Я тебе полностью доверяю.       – Что тогда?       Говорить правду нельзя ни в коем случае. Если Брок поймет, что Баки не сказал стоп-слово из-за того, что боялся быть отправленным домой, тот его просто уничтожит. Вообще с ним дело не захочет иметь. Никогда. И Баки начинает придумывать на ходу какой-то более-менее правдоподобный бред:       – Я просто… хотел преодолеть себя. И не рассчитал. Мне обидно было провалиться, а в итоге вышло все только хуже. Впредь я буду внимательнее. Я думал, что выдержу, и просто не рассчитал силы. Давай попробуем еще раз? Я уверен, что в следующий раз у меня получится и я точно выдержу.       Брок выслушивает его тираду с нечитаемым лицом. И вдруг спрашивает:       – А бладплей выдержишь?       – Что это? – вяло интересуется Баки, поникая. Похоже, весь этот разговор был затеян с единственной целью – склонить его к еще большему пиздецу.       – Ну, например, порезы. Бритвой. Хотел бы?       Это должно быть больно до одурения. Кусая губы, Баки выдавливает из себя:       – Мне надо подумать.       – О чем?       – Я так сразу не могу на такое согласиться.       – А почему ты не можешь так сразу отказаться?       Блять. Баки краснеет, понимая, что Брок поймал его в ловушку. Все, это провал по всем фронтам. Он догадался, считал его и выкручиваться бесполезно. Но Баки все равно зачем-то продолжает строить из себя идиота:       – К чему ты ведешь?       – К тому, что учись выстраивать границы. Где твое хваленое сопротивление? Почему его нет там, где оно действительно должно быть?       – Я прекрасно умею выстраивать границы, – спорит Баки, но тот опрокидывает его единственной фразой:       – Да? Так и что насчет бладплея?       Баки не знает, чего этот тип от него ждет, его достали эти словесные игры, в которых он ничего не понимает, поэтому на эмоциях выкрикивает самое простое и безопасное:       – Пошел ты нахуй!       Вскакивает на ноги, но Брок хватает его за руку, притягивая обратно к себе.       – Это правильный ответ, мой хороший. И я рассчитываю слышать его всегда, когда тебя что-то не устраивает.       Он отпускает его и уходит в дом. А Баки в бессилии падает на диван, допивая остывший кофе. Он понял, чего Брок от него добивался: способности сказать «нет» и разделить ответственность за собственное состояние. А еще Баки с облегчением понимает, что Брок все-таки его не считал. Не до конца. Был близок и все-таки нет. Тот думает, что Баки испугался ему отказать. Или постеснялся. Но причина не в этом. Баки не его боится, он боится ему наскучить, если не будет отвечать его запросам. Боится потерять его интерес. Но показывать этого нельзя ни в коем случае – это точно не та мотивация, которую Брок хотел бы в нем видеть. Тот знает бесспорно, насколько он Баки нравится – это очевидно, Брок этим и пользуется, на этом играет. Но думает, что нравится вкупе с этими приблудами. Думает, что Баки втягивается в его извращенное мировоззрение. Но правда в том, что Баки соглашается на эти приблуды ради него – и это явно не то, что Брок хотел бы услышать. И совершенно точно не позволил бы этому продолжаться. Баки и сам понимает, что мотивация у него несколько больная, но пока не видит в себе сил это прекратить. Когда ему наскучит – а этот момент наступит непременно – он это сделает. Но пока не готов. Он должен с этим ублюдком как минимум переспать. Причем так, чтобы именно тот потерял выдержку и сходил с ума от желания.       Но пока Баки до этого как до луны. Есть куда более важный насущный вопрос. И судя по тому, что в машину Брок садится уже в нормальном настроении с привычной ухмылкой и хамоватыми шуточками, этот вопрос вполне можно задать:       – Мы встретимся на следующей неделе?       – Если хочешь.       – А ты не хочешь? – тут же отзывается Баки, хмурясь. Знал бы этот тип, как бесит эта его манера так отвечать. Хотя, конечно, знает. Именно поэтому так и делает.       – Если бы я не хотел, я бы сказал, что не встретимся, не переживай, – ухмыляется тот, закуривая. Баки берет у него сигарету, но все никак не может успокоиться. Кусая губы, спрашивает вполголоса:       – Ты действительно любишь бладплей?       Брок начинает ржать. Ясно все. Очередная манипуляция, которую Баки принял за чистую монету.       – Баки, расслабься. Я прекрасно осознаю твои пределы, и ничего сверх тебе не предложу. Не будет никакого бладплея – забудь. Поиграемся по лайту, пока не надоест, и разойдемся.       Потрясающий ответ, из которого Баки так ничего и не понял про его отношение к бладплею, но зато понял другое:       – Получается, тебе со мной скучно?       – Я такого не говорил.       – Но с другими… ты привык к чему-то более жесткому?       Брок кивает и на этом все. Ухмыляется довольный, понимая, насколько этим бесит.       Продолжать спрашивать бесполезно. Но хочется каким-то образом вытащить ответ. Баки знает один способ, который безотказно работает с девушками, можно попробовать и на этом типе – он же тоже человек, в конце концов.       Разница, правда, в том, что ни с одной девушкой Баки не смущался так, как сейчас – аккуратно опуская руку ему на бедро и поглаживая сквозь джинсы. Брок ничего не говорит, а посмотреть ему в лицо Баки не решается. Вместо этого ведет ладонью чуть выше, чувствуя, как напрягаются натренированные мышцы. У Баки самого член дергается в эту секунду, невольно представляется, как эти ноги обхватывают его за талию, седлают его бедра, упираются в плечи – не то что бы он рассчитывал, что Брок даст себя выебать, но мечтать-то никто не запрещает.        – Что тебя действительно заводит? Что бы ты хотел со мной, если бы не сдерживал себя? – выходит не так нагло и уверенно, как хотелось бы, но появившаяся хрипотца в голосе должна компенсировать.       Брок не отвечает. Вместо этого приглашающе раздвигает колени, и Баки пасует, не решается. Ни дрочить, ни отсасывать ему в машине среди бела дня он не готов. Плавно заканчивает движение и все, убирает руку. Брок лишь хмыкает с безмолвным «и это все на что ты способен?» и бросает снисходительно:       – Уймись, Баки. Не лезь в бутылку.       И, боже, как же это злит. Баки огрызается тут же:       – Думаешь, я упаду в обморок, если ты просто скажешь? Или выпрыгну из машины в ужасе? Или боишься окончательно превратиться в больного ублюдка в моих глазах?       – Я лично ничего не боюсь, – отзывается тот, нисколько ни задетый. – Просто берегу твои нервы.       Но Баки уже не успокоится, пока не выяснит.       – Все-таки крюки?       – Даже не бладплей. Я не садист, сказал же.       – Тогда я не вижу ничего, что я не смог бы осилить, если это не связано с болью, – говорит Баки в запале. Брок смотрит пристально и хищно – буквально мгновение – но тут же смеется, и неприятное чувство проходит.       – Будь я чуть более мудаком, а ты будь чуть менее тупым ребенком, я бы взял тебя на слабо и проверил бы. Но не буду. Так уж и быть, просто скажу, чтобы ты отвязался. Мне нравится публичность.       Баки моргает непонимающе. Он ожидал чего-то в корне иного. Более эффектного и шокирующего. А публичность – он даже не до конца понимает, что это и как.       – Показательные сценки в БДСМ-клубах, что ли?       – Ты изучаешь тему, я смотрю, – улыбается Брок. – Нет, не это. Хотя безусловно это тоже относится к публичности, но дает еще большее ощущение игры, чем за закрытыми дверями. Меня же, наоборот, привлекает, когда грань максимально стирается, игра становится наиболее реалистичной. Этого возможно достигнуть как раз за счет антуража, в реальном мире за пределами комнаты простейшие приказы дают совершенно иной эффект.       – Я не понимаю, – хмурится Баки.       – Ну, смотри, например. Ты очень легко выполняешь команду раздеться. Она у тебя совершенно сложностей не вызывает, ты прекрасно осознаешь собственную привлекательность, даже в первый раз ты не слишком-то стеснялся – тебе это просто, да? А что если бы я попросил тебя раздеться сейчас?       Баки только фыркает.       – И в чем публичность? Мы в машине, раннее утро, никто и внимания не обратит.       – Ну да, – ухмыляется Брок. – Ну так – разденься.       Баки замирает, не понимая шутит он или всерьез. Но знает одно – он этого не сделает, что за бред.       – Я не буду.       Невольно закутывается в толстовку поплотнее, тут же стыдясь собственной реакции. Но как-то откровенно становится не по себе.       Брок только улыбается:       – Видишь. Это сложно. Еще пример. Помнишь, в прошлую пятницу ты сидел у меня в ногах и маялся, в чем смысл, потому что тебе казалось, что это очень легко. И, правда, легко, если мы с тобой дома вдвоем. А смог бы посидеть у меня в ногах в «ГИДРЕ», у всех на виду, на протяжении всего вечера? Это риторический вопрос, если что. Я знаю ответ.       Баки распахивает глаза, мысленно охреневая. Главным образом от того, что кто-то ведь на это соглашается. И вдруг его поражает догадка:       – Та девушка, с которой я видел тебя в прошлый раз…       – Да, – коротко отвечает Брок. – Она идеальная.       Баки вспыхивает, пытаясь подавить неприятное и абсолютно абсурдное чувство ревности к этой бабе, которая, судя по всему, и сидит у него в ногах при всех. Вот уж сомнительное достижение. Но этим она, видимо, и идеальна. И Баки не может удержаться, чтобы не съязвить:       – Что ж ты бросил тогда идеальную свою?       – Я не бросал, – улыбается Брок. – Это в своем роде тоже часть игры. У нее кинк на публичное унижение. Ее это заводит. Что ее бросили перед всеми и уехали с другим – в этом мазохистский кайф, улавливаешь? Я ей потом компенсировал, не переживай.       А еще он с ней переписывался весь вечер – понимает Баки теперь. Поэтому и сказал ему сидеть в ногах, а сам сидел в телефоне. И поэтому порывался уйти. Одержанная тогда победа уже не кажется такой уж победой. Получается, Баки для него на «поиграться по лайту, пока не надоест», а с той бабой у Брока иные отношения, она на постоянку. С ней ему действительно интересно.       – Вариантов сценариев множество. С Мэй мы иногда ходим в «ГИДРУ», иногда в другие места. Мир полон возможностей.       – Ну, это в «ГИДРЕ» вы можете творить, что угодно, а в других местах?       – В других местах еще интереснее. Хочешь попробовать? – ухмыляется Брок, и Баки невольно дергается. Он не хочет. Но его так злит, что идеальный для Брока не он, а эта Мэй, которая тоже ловит кайф от этого всего, и Баки хотел бы. Ловить кайф. Как и она. Чтобы быть идеальным для этого ублюдка. Но пока ему даже не до конца понятна суть их игры.       – Если бы ты приказал мне раздеться на улице, это закончилось бы тем, что меня замели в полицейский участок – в чем удовольствие?       – Ты сейчас путаешь цель и методы. Моя цель не увидеть тебя голым или дать увидеть тебя голым всей улице – нет. Мне интересны твои эмоции. Когда я предложил тебе раздеться в машине, я был уверен, что ты испугаешься и не сделаешь этого. Но я самим предложением словил кайф от того, насколько ты смутился, испугался, возбудился, представил себе это и снова испугался и смутился.       – То есть я правильно сделал, что не поддался? Ты и не хотел? – спрашивает Баки, в конец запутываясь во всей этой дичи.       – Нет. Я просто говорю, что я и так свое получил, одним только предложением. Если бы ты все-таки разделся, я безусловно получил бы куда больше. Ты тоже, кстати. Обоюдное удовольствие, помнишь? Но это все к тому, что мой интерес не столько в прямом выполнении приказа и конкретных практиках, сколько в твоих эмоциях. Разденешься ты или нет, веревки это или порка, в «ГИДРЕ» или в другом месте – мне интересно то, что вызовет в тебе больший отклик – ровно на грани твоих возможностей. Потому что если я перейду грань и выберу слишком жесткий метод, ты либо разрыдаешься, либо скажешь стоп-слово, либо словишь сабдроп, как вчера – а мне это тоже невыгодно. Мы связаны воедино: удовольствие и неудовольствие всегда бьет по обоим. Полицейский участок, равно как и травмпункт, в мои планы не входит. Но ты вообще не должен об этом думать. Ты же нижний. Просто дай согласие, а проблемы с полицией и со всем остальным буду решать я. Выбирать, что тебе сделать – буду я. Все под мою ответственность. Твоя задача – слушаться и получать удовольствие. И немедленно информировать, если ты чувствуешь дискомфорт. Потому что это единственное, что мне не под силу контролировать полностью – как бы я ни пытался. Если ты этого не делаешь – то подставляешь нас обоих, но себя в первую очередь – тебя ударит сильнее. Сегодня ночью ты это почувствовал. К счастью, обошлось без травм. Но, надеюсь, ты усвоил урок?       – Да, я усвоил, – хмуро отзывается Баки, и уже даже не сопротивляется, когда Брок тащит его завтракать. Нет сил спорить, да и раз его это «возбуждает», то пусть развлекается в свое удовольствие.       Настроение в целом дерьмовей некуда. Баки все никак не может перестать думать об этой «идеальной» Мэй. Доходит до того, что он начинает задаваться вопросом, а смог бы он потянуть эту чертову публичность, на которую Брок так дрочит. Но все еще не слишком понимает, что бы это могло подразумевать, кроме прилюдного сидения в ногах в «ГИДРЕ». В целом, в этом заведении чего только не делается – может, там Баки и смог бы. Ходил же он там полуголый по залу и ничего, не умер. Знакомых он там не встретит. Снимать там запрещено. И Брок уж точно его в обиду не даст. Но ограничится ли это «ГИДРОЙ» и каковы другие варианты – вот что хотелось бы знать.       И когда официант приносит им заказ и уходит, Баки спрашивает снова:       – Ты так и не ответил, как это возможно не в «ГИДРЕ».       – А, по-моему, я ответил, – ухмыляется Брок, отправляя в рот кусок бекона.       – Вообще-то нет.       – Ну, ты невнимательно слушал.       Баки внимательно слушал, но этот ублюдок снова играет в свои игры, не хочет говорить – да и черт с ним. Баки слишком устал, голова уже пухнет от свалившейся на него информации и от этого типа в целом. Поэтому он решает временно забить и сосредотачивается на еде. Тем более, вафли тут потрясающе вкусные, а кленовый сироп еще лучше, и просто плевал он на все. До следующей пятницы куча времени на раздумья и, дай бог, у него хватит мозгов вообще забыть эту идею, а еще лучше в принципе этого ублюдка. Хотя последнее – вряд ли. Даже сейчас Баки невольно засматривается, как тот прости-господи ест – он даже еду себе в рот умудряется запихивать так, что приходится срочно уткнуться в собственную тарелку, чтобы не сидеть со стояком. Чертово наваждение.       Погруженный в собственные мысли, Баки только кивает отрешенно, когда Брок вдруг встает из-за стола и говорит:       – Я сейчас вернусь.       Баки и внимания не обращает. Ну, ушел он отлить, сейчас вернется. Баки спокойно доедает вафли, допивает кофе и вдруг понимает, что этого мудака все еще нет. Смотрит на часы, засекает время. Проходит пять минут, десять – его все еще нет. А Баки ведь даже не посмотрел, куда тот ушел. Чувствуя себя последним идиотом, он идет в уборную, чтобы проверить – нет, там пусто. Возвращается на свое место и звонит ему – трубку тот, конечно же, не берет. В этот момент подходит официант, явно заметивший его нервозность, собирает тарелки и спрашивает: «Что-нибудь еще?» Баки качает головой и просит принести счет – потому что этого от него ждут, и он пытается делать вид, что все в порядке, хотя ничего не в порядке. Брок по-прежнему не отвечает, Баки пишет ему «ты где?» и выглядывает на улицу – мало ли, тот курит внизу. Его там нет, но что страшнее – машины тоже нет. Баки не верит своим глазам, но этот ублюдок, получается, просто уехал. Молча. Видимо, потерял к нему интерес и распрощался таким незамысловатым образом. Вот только рюкзак Баки остался у него в машине – а там и деньги, и карточка. При себе у него ничего кроме телефона.       Приносят счет, и у Баки мелькает шальная мысль убежать. Но он сам работает официантом, и не хочется подставлять парня, обслуживавшего их столик. Хотя лучше бы подставил. Потому что, когда Баки, краснея, начинает объяснять ситуацию, парень общается откровенно борзо. Он не хамит, конечно, все чинно-важно и формально к нему не подкопаешься, но Баки улавливает насмешливую брезгливость в его глазах, в тоне его голоса – ушлепок демонстративно рассматривает, как Баки одет, считывает, что он явно не из круга их постоянных клиентов, наверняка, принимает его за неудачливого мальчика по вызову, который пришел с мужиком вдвое старше и за это поплатился. Наслаждается его унижением с вежливой холодной улыбкой.       Самое мерзкое, что Баки и сам чувствует себя вконец униженным – настолько, что даже не огрызается, не ставит официанта на место – он действительно сам виноват, зачем он вообще доверился этому уроду, позорно позволил за себя платить – вот и получил.       Даже в залог нечего оставить, все документы были в рюкзаке. Его отводят к менеджеру, тот нехотя пододвигает ему листок, чтобы писал расписку, но, видимо, никто тут особо не рассчитывает, что Баки вернется и заплатит. Написать-то он может, что угодно и имя любое выдумать. Баки вновь пытается дозвониться до Брока – тщетно. Через вотсап сообщает, что он «ебанный урод», но ответа ожидаемо не предвидится. От безнадежности Баки кидает ему эмоджи сливы, особо ни на что не рассчитывая. И вдруг – тот перезванивает. Причем мгновенно. Баки вздрагивает, смотрит на входящий вызов в неверии, не в силах даже осмыслить, что этот ублюдок мог бросить его специально – и наконец запоздало понимает. Вот и ответ на его вопрос – как это возможно не в «ГИДРЕ». Брок создал всю эту ситуацию с одной единственной целью – заставить его нервничать и унижаться, поиграться с его эмоциями. И удалось ему на славу – не поспоришь.       Баки подносит телефон к уху и даже не говорит «алло», ничего не говорит. Настолько внутри гадко и обидно, что одно чертово слово и он разрыдается тут с этой уебищной распиской. А унижений перед сотрудниками этого богомерзкого заведения ему и без того хватит до конца жизни.       – Буду через пять минут, – буднично информирует Брок. – Если хочешь, можешь передать телефон официанту, я сам с ним поговорю.       Баки передает. Менеджеру. Молча, с каменным лицом. Особо не вслушивается в их разговор, но с Броком этот хрен лебезит. К самому Баки отношение тоже меняется мгновенно. Перед ним рассыпаются в извинениях, приносят воды, спрашивают, желает ли он чего-нибудь еще. Баки мотает головой, совершенно обессиленный. А потом наконец является этот ублюдок, обнимает его, шутит, улыбается, оплачивает счет, оставляет щедрые чаевые – конфликт исчерпан и все довольны. Кроме Баки. Он молча следует за Броком к машине, перепакрованной за углом – специально так, чтобы не видно было из окна ресторана. Но только щелкает блокировка дверей, как Баки тут же хватает рюкзак и бросается прочь со всей скоростью, лишь бы скрыться от этого ублюдка, потому что видеть его не может.       Брок догоняет на раз, сгребает со спины, не давая вырваться.       – Да отпусти меня! Ненавижу тебя! Урод!       А он ржет. Сука, ржет. Весело ему.       – Тихо, тихо! Баки! Ну, прости! Прости, я был не прав. Пойдем в машину, успокойся.       На них уже оборачиваются люди, и если Брока это не смущает абсолютно, то Баки совсем не рад такому пристальному вниманию. Тем более, они недалеко от его дома, может пройти кто-то из знакомых. Брок держит его и не отпустит. И приходится нехотя сдаться, лишь бы прекратить это унизительное представление.       Заводя машину, Брок заискивающе заглядывает ему в глаза и с неизменной ухмылкой говорит:       – Не злись. Я больше не буду так делать без твоего согласия. Просто ты просил пример, и я не удержался. Соблазн был слишком велик.       – Это тупейший пример! И вообще не пример! И нихуя бы это не сработало, если бы мы заранее договорились! Если бы я знал! И больше не сработает! Я вообще больше с тобой завтракать не пойду, ублюдок!       Баки до боли в костяшках сжимает рюкзак, чувствуя, что его трясет от гнева и обиды.       – В следующий раз я отдам тебе свой бумажник, чтобы тебе было спокойно, – улыбается Брок, выруливая на дорогу и успокаивающе поглаживая его по загривку свободной рукой. – А если бы мы заранее договорились, то, поверь, все было бы куда интереснее. Я же сказал, Баки, вариантов масса. Я показал тебе простейший. Ты же сам хотел узнать, как это можно сделать в других местах. Вот ты и узнал. Стыд, обида, чувство униженности и беспомощности – думаю, ты испытал все.       – Ты больной ублюдок! Знаешь об этом? – огрызается Баки, стряхивая его руку.       – Знаю. Ладно, Баки, прости. Ну, я попробовал – я же не мог не попробовать – ты не оценил – окей, закрыли тему. Я больше так не сделаю. А я держу обещания, ты знаешь. Я понял, что такой формат тебе не подходит.       Он такой довольный и ни хрена не раскаивающийся, что хочется как-то задеть его в ответ, и Баки бьет наугад:       – Тебе ведь тоже не любой формат подходит, верно?       – Само собой, – спокойно отзывается тот. – А чего ты хочешь? Давай обсудим. Вряд ли, ты предложишь формат, который я не осилил бы.       – Ты не трахаешься во время сессий. В этом твои границы. Никакого секса, только чистый БДСМ. Боишься потерять контроль? Быть уязвимым?       Брок лишь смеется:       – Ищешь мои слабые места? Похвально, но не выйдет. У меня их нет. А что насчет секса, Баки, – так это не мои границы, а твои. Я же тебя спрашивал – хочешь или нет, забыл уже? А я помню: ты сказал, что не хочешь. И я уважаю твое решение.       – Которое я потом десять раз поменял!       – Не было такого.       – В смысле?       – Если ты про стенания выебать тебя во время сессий, то это не в счет. Само собой, тебя начинает крыть, у тебя мозги становятся как желе. Я это прекрасно понимаю и не собираюсь этим пользоваться.       – Тебя, получается, крыть не начинает? – обиженно спрашивает Баки, кусая и без того искусанные губы.       – Начинает. Но если я этому поддамся, то потеряю твое доверие, а ты и так меня боишься. Мы, видишь, начали не очень удачно.       – Потому что тебя накрыло? – догадывается Баки, и это ощущение его греет. Особенно вкупе с чем-то неуловимым, на мгновение блеснувшим в его взгляде, и коротким признанием:       – Можно сказать и так.       Брок останавливает машину у его дома, но продолжает говорить, заканчивая мысль.       – Скажи мне перед сессией, чего ты хочешь и как – я максимально пойду тебе навстречу, мне несложно. Если хочешь лишиться со мной девственности, то давай, хороший выбор, тебе понравится, я гарантирую, – ухмыляется он, и Баки дар речи теряет, глядя в его наглую самодовольную рожу. – Правда, я бы предложил все-таки как-то, знаешь, в менее стрессовой атмосфере это сделать. Но если душа просит экстрима, могу наручники на тебя надеть, строго разговаривать и пошлепать ладонью. Предпочитаешь игровое изнасилование?       – Я предпочитаю все, как есть, – только и может выдавить из себя Баки. Хватает рюкзак и вываливается из машины, злой и красный от негодования. Брок довольно смеется ему вслед:       – Если надумаешь, пиши.       Баки настолько вымотан и обижен, что даже не прощается. Он бесконечно ненавидит этого ублюдка, ненавидит себя за то, что ввязался в это все, и, конечно, надо все это заканчивать. Где его гордость, в конце концов. Да что там гордость. Где элементарно его мозги…       – Баки, стой! Притормози на секунду! Чуть не забыл!       Он оборачивается, не зная уже, чего от него ждать. Брок неторопливо выходит из машины и открывает багажник. А Баки, забывая обо всем, невольно залипает на красивую линию его спины, фокусируясь на полоске кожи, виднеющейся из-под задравшейся футболки на пояснице.       – Компенсация за пережитый стресс.       Брок вручает ему увесистый бумажный пакет и удаляется, лениво махая на прощание рукой.       Баки заглядывает внутрь, хотя уже по запаху понял, что там. Сливы. Чертов пакет чертовых слив. Видимо, этот мудак купил их, пока бросил его в ресторане одного. Мелькает мысль высыпать этот пакет ему на голову. Но Брок уже садится в машину, а бежать за ним нет сил. Да и кого Баки обманывает, у него духу не хватит так сделать. Он так и замирает посреди тротуара, смотрит, как Брок уезжает, и после плетется домой, утыкаясь носом в пакет и вдыхая сладкий сливовый запах. Думая о том, что никогда не чувствовал себя хуже. И лучше тоже – никогда не чувствовал.