Любимый пес

      Баки просыпается от ласкового поглаживания по щеке.       – Давай, котенька, вставай, уже полдень.       Он разлепляет глаза, жмурясь от холодного зимнего солнца, но, кажется, продолжает спать наяву – потому Брок мало того, что будит его «котенькой», так еще и принес завтрак в постель. Сидит рядом с подносом в руках. И пахнет оттуда вафлями и кофе.       Баки медленно выползает из-под одеяла, незаметно щиплет себя за руку, но волшебный мираж так и не рассеивается: Брок все еще сидит перед ним, а на подносе – горячие вафли, сливовый джем и кофе с молоком. В красивой посуде, все такое аккуратненькое – прям хоть в инстаграм выкладывай.       Все еще не веря в реальность происходящего, Баки нерешительно уточняет:       – Это мне?       – Конечно, – улыбается тот, а Баки краснеет от удовольствия, думая о том, чем заслужил. Брок же вчера, вроде, был не слишком им доволен, а тут такие перемены. Но что бы это ни было – сон наяву или ретроградный меркурий – Баки намерен насладиться моментом сполна. Поэтому подтягивается, чтобы Брока поцеловать, а после пододвигает поднос к себе, счастливо размазывая по вафлям джем.       – Это… в честь чего? – вопрос срывается с губ сам собой, а Баки даже не знает, на какой ответ он надеется. Хотя ладно – кого он обманывает? – он надеется на ответ из серии «да просто так» или «хотел тебя порадовать» – что-нибудь в таком духе. Но Брок заваливается на подушки и выдает:       – Я же обещал, что следующее «свидание» с меня. Вот. Я выполняю обещание.       Настроение несколько падает. Он просто выполняет обещание. Вафли уже не кажутся такими вкусными и кофе горчит, но Баки пересиливает себя, решая мыслить логически и не вестись на это дерьмо. Потому что – во-первых – с ним отмечают Рождество. Во-вторых – ради него встали с утречка пораньше и приготовили вафли. И в-третьих – вряд ли бы это сделали для кого-то другого (ну, разве что для супер-охуительного Джека, но не будем о нем, они расстались). Да и в конце концов, Брок мог и БДСМное «свидание» замутить – вполне в его стиле так-то, но выбрал принести Баки завтрак в постель – что определенно можно расценивать как шаг навстречу. Правда, еще не известно, чем это все закончится вечером, но утро как минимум заслуживает положительного подкрепления. Поэтому, прожевывая очередную вафлю, Баки сообщает с довольной улыбкой:       – Это лучшее утро в моей жизни.       – Ты просто еще слишком мало прожил, – фыркает Брок, не открывая глаз. Но ему приятно. Определенно.       Отставляя поднос, Баки пододвигается ближе, поглаживая его бедро. Пока только бедро. Но посыл в целом ясен.       – Хочешь, я сделаю это лучшим утром и в твоей жизни тоже?       Брок усмехается, но вопреки ожиданиям ничего из серии «лучшее утро в моей жизни было еще до твоего рождения» Баки не прилетает. Наоборот, Брок приоткрывает глаза, хитро разглядывая его из-под полуопущенных ресниц, и говорит:       – Хочу. Но сначала доешь.       Баки догадывается, что, если проигнорировать команду «доешь», это будет последний раз, когда ему принесли завтрак в постель – он же имеет дело со злопамятным гавнюком. Поэтому вновь принимается за вафли, режет их на мелкие кусочки – сразу все, что дает возможность одной рукой накалывать их на вилку, а вторую сместить левее – с бедра Брока к его члену, приятно твердеющему под ладонью. Брок закидывает руки за голову, чуть разводит ноги и закрывает глаза, принимая свою любимую позу – «расслабиться и ни о чем не думать». Приспускает штаны, потому что Баки это сложно одной рукой, и все, в процессе больше не участвует. Картина охуительная, конечно: в одной руке Баки держит чашку, неспешно попивая утренний кофе, а второй – наглаживает ему яйца.       Брок очень быстро начинает жалеть о данной им же самим команде «сначала доешь», потому что Баки ест медленно и в общем-то никуда не торопится. Брок же нетерпеливо дергает бедрами, не выдерживая, толкается в руку, но на сухую удовольствия в этом мало. С его губ срывается едва различимый недовольный стон, и Баки решает сжалиться (до прямой просьбы тот не опустится все равно) – допивает кофе одним глотком, отодвигает поднос и ложится поперек матраса, притираясь носом к его паху. И вот на этом Брок открывает глаза. Потому что любит смотреть. И любит, когда Баки тоже смотрит в процессе.       Слюна вязкая после кофе, а Баки так и не научился брать до горла – в очередной раз старается и в очередной раз проваливается, поэтому помогает себе рукой. Но он давно усвоил – главное смотреть ему в глаза, а отсутствие необходимых навыков можно компенсировать актерским талантом: то высовывая язык, то задвигая за щеку, посасывая одними губами головку, пытаясь брать до горла и закашливаясь – Броку нравится и это. А Баки кайфует от влажного восхищения в его взгляде. Чувствует его руку в своих волосах, как тот начинает подталкивать несильно – значит, разрядка уже близко. Баки ускоряется, стараясь брать глубже – знает, что Брок чуть придержит его в конце, насаживая, и задерживает дыхание, готовый к этому. Слышит его довольный стон сквозь сжатые зубы, глотает, расслабленно отстраняясь, и облизывает соленые губы – намеренно гротескно – так, чтобы видел. Не слишком Баки понятна его любовь к поцелуям после минета – но кто он такой, чтобы отказать самому охуительному мужику на земле? И, кажется, сам тоже начинает проникаться этой грязной любовью.       С последним коротким поцелуем Брок, довольный, поднимается с постели и забирает поднос, а Баки отправляется в душ. Когда он выходит, диван уже собран, а налетевшие еще вечером елочные иголки убраны – будто ничего и не было. Брока он находит на кухне, где тот замешивает тесто для обещанного пирога – и Баки невольно залипает на его руки, перепачканные в муке. Целует, обнимая со спины, и смеется:       – Я подарю тебе фартук «поцелуй повара».       – Лучше «отсоси повару», – ухмыляется тот, отвечая на поцелуй.       – А может, «трахни повара»?       – Если ты рассчитываешь сегодня поесть, то отъебись от повара.       Баки частично отъебывается – ну, в смысле руку с его задницы убирает, но не уходит никуда, стоит рядом, над душой, и смотрит, как Брок раскатывает тесто – зрелище залипательное, не то слово.       – Дай мне попробовать.       – Тогда мы останемся без пирога.       – Ну, ты тоже, наверное, не с первого раза научился?       Брок поднимает голову и что-то мелькает в его взгляде, какие-то воспоминания, известные ему одному, о которых Баки не узнает никогда – но он уже с этим смирился. Смирился, что не сможет стать первым и единственным во многих отношениях – но зато может стать первым и единственным в другом. И на этом «другом» он и должен сосредоточиться. И пусть он не будет тем, кто научил Брока готовить – поезд ушел, ничего не поделаешь, да и нельзя научить тому, чего толком не умеешь сам – но зато он вполне может стать тем, кого научит готовить Брок. Роль тоже в целом ничего. Особенно когда тот хочет и готов учить. А он готов. Отодвигается, уступая Баки место, показывает, объясняет, ждет терпеливо, не подгоняя и не пытаясь сделать что-то за него. А Баки наконец удается запихнуть свой гонор куда подальше, и чужие команды и поучения перестают раздражать и вызвать инстинктивное чувство бунта. Наоборот. Да и он перестает видеть в словах Брока попытку унизить, задеть, доказать собственное превосходство. Ничего Брок не доказывает, просто хочет, чтобы все вышло идеально – ради Баки в первую очередь. Он в принципе сейчас возится с этим пирогом – ради Баки. И помогать ему приятно, а когда он хмурится, что «нет, не так», можно просто уступить, чтобы показал, как правильно. Снова попытаться сделать, как он. Улыбнуться, спрашивая его одобрения, и получить точку муки на нос. А следом – ответную улыбку и поцелуй.       Тоскливое ощущение абсолютной пропасти между ними, которое Баки так остро ощутил вчера, рассеивается совершенно. И если до этого в голову периодически закрадывались мысли, что все их отношения держатся исключительно на сексе, то этот день доказывает, что в общем-то нет – они прекрасно могут сосуществовать, занимаясь какими-то бытовыми делами. Они вместе готовят, выносят в гостиную стол, заканчивают наряжать елку, и Баки, дурачась, просит подсадить его наверх, чтобы украсить верхушку – Брок это делает с легкостью: сажает его себе на плечи – и это такое классное чувство: потому что как бы Баки ни пытался отстоять в этих отношениях собственную маскулинность, эта возможность иногда полностью отдаться другому – нечто такое уникальное, что кроме Брока никто ему не даст и не сделает никто. И Баки надеется, что уже на следующее Рождество они смогут поменяться местами, и он так же посадит Брока себе на плечи – не зря же ходит в качалку. Хотя последнее время откровенно подзабил, занятый работой. С нового года с новыми силами – возобновит занятия.       Пока запекается индейка, Брок уходит, чтобы вымыть лапы Солдату – тот убежал во двор еще утром и все остальное время отчаянно просился обратно. Баки в это время заканчивает сервировать стол, следуя данным ему инструкциям, а после поднимается в спальню, чтобы переодеться. Не хочется встречать праздник в домашней одежде, которая еще и велика ему на пару размеров. Поэтому Баки находит утюг и наглаживает свою рубашку – намеренный выглядеть празднично и красиво. Брок застает его за этим занятием, посмеиваясь, но и сам следует его примеру: просит не выключать утюг. Баки послушно кивает и, заканчивая глажку, решает – раз уж наглеть, то до конца:       – Можно воспользоваться твоим одеколоном?       Брок и глазом не ведет, занятый изучением содержимого собственного шкафа.       – Да, конечно. В ванной над раковиной возьми.       Стараясь ничем не выдать свой щенячий восторг, Баки уходит в ванную, добираясь с его разрешения наконец до заветной бутыли. Хочется облиться этим запахом полностью, но он удерживает себя в руках, сбрызгивая лишь шею – по стандарту, двумя нажатиями. Но и этого кажется много, аромат очень тяжелый и насыщенный, но главное разочарование, конечно, в том, что на его коже запах раскрывается по-другому – не так, как на Броке. Вроде бы то, но и не то. Для этого запаха нужен Брок – без него самого что-то теряется. Но все равно пахнуть им, пользоваться его одеколоном – это восторг.       Довольный донельзя, Баки спускается вниз. Треплет за ухом Солдата, приносит с кухни вино и вытаскивает индейку из духовки. Он долго с этим возится, и когда выносит блюдо в гостиную, Брок уже там. И если Баки выбрал черную рубашку (потому что, по его личному мнению, ему охуительной идет пресловутый «тотал блэк»), то Брок, наоборот, в белой – так удачно контрастирующей с его смугловатой кожей. И он в брюках, не в джинсах, а в таких красивых классических брюках, крайне выгодно облегающих его задницу – босоногий, с закатанными рукавами сорочки, расстегнутой на три пуговицы – весь словно чертова модель с обложки модного журнала. Расставляет по столу свечи, подпаливая их зажигалкой, и Баки чуть блюдо с индейкой не роняет, завороженный этим зрелищем. Впрочем, мистер охуительность тут же приходит ему на помощь, помогая разместить индейку на столе. И возвращается к прерванному занятию. А Баки невольно вспоминает его маневр с этими свечами в их первый раз и не знает, умиляться этому зрелищу или покрываться пятнами стыда. Да и вообще сам факт наличия у Брока в доме свечей – да еще в таком количестве – по-прежнему вызывает немало вопросов.       – Не знал, что ты такой дохуя любитель романтики, – смеется Баки, опускаясь на стул.       – Ну, у нас же романтическое «свидание».       Не слишком Баки понятно, а с чего это вдруг оно стало «романтическим», если у них «честные» отношения без обязательств. Но в то же время сам-то Баки всеми руками за «романтическое», поэтому захлопывает рот, предпочитая считать это оговорочкой по Фрейду и не копаться дальше.       Брок заканчивает со свечами и отходит, чтобы выключить свет. Он еще и на елке зажег гирлянду – поэтому комната в темноте переливается десятками пляшущих огоньков. И это красиво, конечно, Баки определенно за «романтику» в его исполнении, но все-таки любопытство не оставляет:       – Просто неожиданно, что ты любитель таких штук…       На плечи ему опускаются теплые сильные ладони, легонько массируя, и Баки весь покрывается мурашками, когда слышит вкрадчивый шепот над головой:       – Каких штук?       – Ну… украшения пространства свечами.       – Скажу тебе по секрету, – и он действительно, блять, наклоняется, чтобы прошептать это Баки на ухо: – Ты первый, с кем мне пришлось воспользоваться ими по прямому назначению.       Брок ржет и отходит от него, садясь за стол. Это очевиднейшая отсылка к их первому позорному разу, когда у Баки не встал и пришлось «создавать настроение», но эта его охуительная шуточка все-таки понятна не до конца.       – А обычно ты ими зачем пользуешься?       – Для игр с воском.       Блять. Ну, конечно. И как Баки мог забыть, с кем имеет дело?       Брок смотрит на него хитро и вдруг спрашивает:       – Хочешь попробовать?       Не слишком ясно – это риторический вопрос со смехуечками или он реально ждет ответа. Может, всю эту тему со свечами Брок затеял ради этого предложения, и рано Баки радовался – без БДСМ они сегодня не обойдутся: вот такая у него «романтика», ничего не поделаешь. Но вопреки себе Брок на этот раз не выпытывает из него ответ. Пока Баки в ступоре переваривает услышанное, сам же меняет тему – берет у него тарелку с дохуя слащавым «давай я за тобой поухаживаю» и остается только завороженно наблюдать, как он обращается с приборами, с ножом – как ровно отрезает индейку, аккуратно накладывает овощи, сыр, разливает вино. Баки ощущает себя участником какого-то чертового гастро-эротического шоу. При свечах, в полумраке, Брок еще в этой белой рубашке, рассказывает что-то с зубастой ухмылкой, не сводя с него плотоядного взгляда, от которого Баки буквально ведет. Будто он вдруг оказался на ужине в замке у Дракулы, ей богу. Причем ужинать будут им. По крайней мере, кровь этот мудак высасывает похлеще любого вампира. И гипнотизирует не хуже.       – Ну что, мой хороший? С Рождеством тебя.       – С Рождеством, – эхом повторяет Баки, чокаясь с ним бокалами. И замечает, что Брок не пьет – прикасается к вину губами, но не пьет. И это плохой знак – этот вечер закончится сессией, теперь уже точно. Брок уже вошел в этот режим, создает соответствующее настроение, у него тон голоса меняется, движения, взгляд становятся другими, и Баки невольно тоже начинает закручивать в «нижнего». Странно только то, что Брок не выспрашивает его согласия. Как же его стандартный опросник на тему «хочешь/не хочешь»? Это будет позже? Или они уже типа в таких отношениях, что можно не спрашивать? Или Брок просто решил нарушить собственные правила – но с чего бы?       – Я рад, что ты остался. Рад, что мы проводим праздник вместе, – говорит тот вдруг, и это сродни удару под дых. У Баки физически перехватывает дыхание – наконец-то он это слышит. Он так хотел это услышать – особенно вчера – и, возможно, это как раз и есть «то, что ты хочешь слышать», не взаправду, но проблема в том, что Баки слишком хочет это слышать. Слишком хочет, чтобы Брок был рад, чтобы оценил его поступок, чтобы поверил в искренность и серьезность его чувств. И Баки охотно проглатывает эту наживку, радостно насаживаясь на крючок:       – Я рад, если ты рад. Я хотел сделать для тебя праздник. Настоящий праздник. Правда, в итоге все сделал ты, – нервно смеется он, кажется, уже немного пьянея – причем больше от его слов, чем от вина. – Жаль только, я подарок не успел тебе купить… Я хотел, но так все неожиданно вышло, я думал, куплю в Бруклине, но…       – Ты мой лучший подарок.       Баки сглатывает, вновь ощущая навязчивую необходимость ущипнуть себя за руку и удостовериться, что это не сон. Впрочем, есть средство получше – горькое противоядие:       – Это «то, что я хочу слышать»? Или взаправду?       Он спрашивает это, внутренне весь сжимаясь. И все же рассчитывает на откровенность. Но Брок в режиме «игры» и из этого режима не выходит.       – Взаправду, конечно. Если ты согласен быть моим подарком. Я же был хорошим мальчиком в этом году, как думаешь? – спрашивает он лукаво. Но подыграть не получается – Баки вспоминает, сколько нервов ему стоил этот год (ну, почти год – они познакомились в конце марта) и трясет головой, смеясь – потому что невозможно устоять перед ним – и одновременно обиженно морщась – потому что забыть все то дерьмо тоже невозможно:       – Нет, ты был плохим.       Брока это не смущает абсолютно. У него на все есть ответ:       – Ну, ты же любишь плохих.       – С чего ты взял?       – Ты же со мной.       Со мной. На языке вертится вопрос – а мы вместе? Брок же постоянно это отрицает. А тут – со мной. С другой стороны, он же не говорит, что я с тобой. Все равно есть в этой его фразе нечто обидно одностороннее, как и во всех их отношениях.       – Так что? Согласен быть моим подарком?       Будто есть выбор, когда он смотрит вот так. Загипнотизированный, Баки кивает и отпивает еще вина. Даже если это игра, даже если сон наяву, он намерен получить от этого максимум удовольствия и постараться забыть про реальность.       – Тогда я хочу свой подарок распаковать. Разденься.       Баки начинает расстегивать рубашку без всяких вопросов. Это сессия, но его это уже не то что не беспокоит – он этого хочет, чувствуя давно забытые сабмиссивные позывы. Готовый даже к тому, чтобы в ноги ему сесть, как раньше. Раздевшись догола, порывается сделать именно это, но Брок удерживает его за локоть.       – Нет, в это мы больше не играем.       Освобождает место на столе прямо перед собой и помогает Баки забраться туда. Проводит ладонями по его бедрам и говорит с довольной улыбкой:       – Вот так гораздо лучше.       – Почему? – смеется Баки, откидывая голову назад и наслаждаясь движением его рук вдоль собственного тела.       – Потому что я хочу тобой любоваться. Ты красивый. До невозможности. И пользуешься этим, чертенок. Верно?       Да, пользуется. Но не с ним. Ну, то есть как с ним можно этим пользоваться, когда Брок и сам охуительный и может позволить себе любого, любую, вон взять ту же Мэй, да и «официанты» в «ГИДРЕ» все как на подбор. Поэтому слышать это, конечно, приятно донельзя – ведь тогда значит Баки для него самый красивый, верно?       – А что тебе больше всего во мне нравится? – спрашивает он, хватаясь за возможность получить еще хоть немного приятностей и тепла, которых так отчаянно не хватает.       – Больше всего? – Брок хмурится задумчиво и на мгновение выходит из образа «аццкого господина», размышляя и отвечая неожиданно всерьез: – Не знаю… Мне многое в тебе нравится, на самом деле. Сложно сказать… Но больше всего, наверное, то, что ты не боишься быть искренним. Сначала делаешь, а потом думаешь – в хорошем смысле. У тебя что в голове, то и на языке. Без всяких подводных камней и задних мыслей... Без наигранности. Хотя вначале ты пытался жопой вертеть и что-то из себя строить, но… это все было так до смешного явно. Ты даже не можешь отыграть равнодушие. И ты не умеешь быть равнодушным. Ты живой, настолько живой в этой своей неподдельной искренности, в чувствах по каждому поводу. Какими бы мимолетными или глупыми они ни были – ты ими живешь, искренне живешь в каждой секунде. И это подкупает.       Странноватый комплимент, конечно, но то, как он это говорит и как смотрит при этом – прям до дрожи.       – А ты, получается, боишься быть искренним? – догадывается Баки.       – Может быть.       Брок задумчиво растирает пальцами его босую ступню, прижимаясь к ней щекой, и Баки невольно улыбается – отчасти от его слов, отчасти от того, как щекотно от его щетины. Накрывает его ладонь своей, переплетая их пальцы вместе, и заговорщицки обещает:       – Ничего. Я тебя научу.       Брок смеется и подливает еще вина – ему, конечно, а не себе. Сам он так и не выпил ни капли. Вообще это все странно: Баки он ведь тоже особо не давал напиваться во время сессий, а сейчас будто спаивает специально. И разговора про «что ты хочешь/что не хочешь» не было и, видимо, уже не будет – потому что все обсуждения – на трезвую голову, а Баки – по стандартам Брока – уже не трезв. И вроде бы это все еще сессия, но сессия странная. И хотя Баки четко ощущает себя «нижним», это ощущение достигается не через боль, «продавливание» и унижение, а через добровольную передачу контроля, нежность и гипертрофированную заботу.       Бокал Брок в руки ему не дает, поит Баки сам – это не слишком удобно, вино ожидаемо течет по подбородку, но, видимо, так и задумано – Брок слизывает алкоголь с его тела, как когда-то в «ГИДРЕ» – но по-другому: если тогда Баки чувствовал, скорее, его зубы, то сейчас это поцелуи и плавные медленные движения языка.       Брок кормит его. Накалывает на вилку кусочек индейки, макает в соус и, зная, что от него требуется, Баки сам подается вперед, чтобы ухватить индейку зубами. Брок одобрительно кивает и пальцем стирает соус из уголка его губ, отправляя себе в рот. Кормит его и ест сам, периодически спрашивая, чего Баки хочет из еды, исполняя его пожелания и подливая еще вина – по-прежнему ему, а не себе.       У Баки уже крепко стоит, у Брока тоже – тем более, Баки не упускает возможности аккуратно помять его член босой ступней. Вообще неожиданно, конечно, насколько возбуждающе интимным оказывается этот процесс кормления из чужих рук. Они делали нечто подобное раньше – с гамбургерами в «Макдональдсе», но это было больше на поржать, не так, как сейчас – в полумраке, с этой красивой едой, когда Баки сидит на столе без одежды, а Брок, в белоснежной рубашке, ласкает его ладонями, глядя снизу-вверх.       – Ляг.       Баки подчиняется, не понимая, когда тот успел освободить пространство за его спиной, но в то же время уверенный, что там ничего нет – раз ему приказано так сделать. Слышит скрип стула, поворачивает голову и видит, как Брок берет в руки одну из свечей. Воск. Точно. Он же сказал. Почему-то мыслей о том, чтобы попросить его не делать этого, не возникает абсолютно. Полностью принимая свою судьбу, Баки спрашивает только:       – Это будет больно?       – А ты как думаешь? – и по его тону совершенно не понятно: ответ «да» или «нет».       – Я не знаю… Мы же не делали так раньше.       Баки зажмуривается и втягивает живот, кажется, до самого позвоночника, когда крупные тяжелые капли падают ему на тело. Они горячие, но приятно горячие. Не обжигают и не застывают, наоборот, растекаются по коже и скользят вместе с плавными массирующими движениями сильных пальцев.       – Это массажная свеча. В ней не воск, а массажное масло. И честно говоря, меня обижает, что ты до сих пор думаешь, будто я способен причинить тебе боль, после того как мы поговорили об этом и ты сказал, что не хочешь.       Баки кусает губы в досаде, чувствуя мерзкое, уязвимое в этом состоянии желание разрыдаться от собственной глупости. Брок прав – они действительно говорили об этом, а он же помешан на согласии. А еще помешан на доверии, которое Баки вчера так пытался из него вытащить, а сегодня сам облажался на ровном месте с доверием к нему.       – Прости, я…       Брок закрывает ему рот ладонью и тут же – губами, целуя влажно и глубоко. Придерживает за шею в едва ощутимом удушье, свободной рукой размазывая масло по его животу. Делает пару движений вдоль члена, но кончить не даст, не так быстро – Баки догадывается, что это будет пытка воздержанием и предвкушает долгие минуты тягуче-медленной неги. Разводит ноги, чувствуя, как скользкие от масла пальцы с легкостью входят внутрь. Баки выгибается весь, шепчет что-то бессвязно, захлебываясь от удовольствия, и вдруг чувствует, как столешница под ним начинает как-то странно вибрировать – с характерным и до боли знакомым звуком. Брок тоже это замечает и поднимает голову, не слишком понимая, что, блять, вообще тут происходит. А вот Баки уже понял. И хочет провалиться сквозь землю от стыда и собственной тупости. А еще лучше переместиться во времени на пару часов назад, когда он решил, что поставить телефон на вибро-режим, чтобы не пропустить звонок от родителей – это отличнейшая идея. Они же договорились вчера, что созвонятся – Баки отвертеться не смог, но надеялся, что удастся незаметно свалить в туалет или Брок свалит покурить, и тогда он быстренько поздравит родителей с Рождеством и все будут довольны. Но рождественский ужин перешел в горизонтальную плоскость как-то неожиданно быстро, и вот теперь Баки лежит поперек стола с чужими пальцами в жопе, мучительно соображая, как поступить: сделать вид, что ничего не происходит, или все-таки дотянуться и выключить чертов телефон.       Брок принимает решение за него: вытаскивает из него пальцы и чистой рукой тянется к телефону, переворачивая экраном вверх. Всматривается внимательно, а Баки хочется просто сдохнуть от стыда и от всей трагикомедии момента – особенно, когда тот абсолютно буднично сообщает:       – Тебе мама звонит.       И протягивает телефон ему – типа «ответь». Причем звонит она по видеосвязи, конечно же. И вот как Баки должен ответить, интересно? Голышом и распластанный по столу? Но даже не это главное. Хуй с ним – он мог бы одеться и перезвонить. Но он не хочет. Не хочет рушить момент, ему обидно за подготовленное Броком «свидание». А еще эта болезненная для Брока тема – что его скрывают, его стыдятся. А тут сейчас Баки начнет заливать родителям, что отмечает со своей девушкой, отыгрывая выдуманную вчера легенду. Поэтому он дожидается конца вызова, ставит телефон в беззвучный режим и откладывает – снова экраном вниз.       – Потом.       Но Брок уже вытирает пальцы салфеткой.       – Нет. Перезвони ей, тебя поздравить наверняка хотят. Я пока пойду покурю. Позовешь, когда закончишь.       Он действительно уходит, по дороге зажигая верхний свет, и зловеще-загадочный антураж замка Дракулы превращается в обычный дом, украшенный к Рождеству.       Блять. Просто блять.       Баки со вздохом сползает со стола и, чертыхаясь, пытается стереть с себя масло салфетками. Не слишком это получается и одежду он ожидаемо заляпывает, с трудом запихивая в джинсы колом стоящий член. Сдвигает посуду на свои места – так, чтобы картинка максимально походила на романтический вечер с девушкой. Берет наконец телефон, который, конечно же, не переставал звонить все это время, и со вздохом нажимает на зеленую кнопку «принять вызов».       На экране появляется мамино лицо, и,хотя Баки еще секунду назад проклинал весь свет за то, что его лишили самого охуительного «свидания»,– увидев ее, он невольно расплывается в улыбке. Она машет ему рукой, а за ее спиной собирается вся семья и Роджерсы в придачу вместе со Стивом и Пегги, чтобы нестройным хором проорать ему «Счастливого Рождества». Баки и сам подключается к этому хору, хохоча и улыбаясь во весь рот, пока вдруг не сталкивается глазами со Стивом – тот хмурится, внимательно всматриваясь в экран: изучает обстановку за его спиной, не иначе. И по его взгляду Баки понимает – Стив догадался. Хотя бы потому, что Баки один посреди огромного дома. Нет музыки, нет лишних голосов – а девушек он обычно брал в компании, на вписки. В теории он, конечно, мог сделать исключение и отмечать вдвоем, но… никогда раньше не делал. Может, у Стива в голове есть и еще какие-то косвенные признаки или умозаключения – но одно Баки понимает точно: Стив догадался. А тут еще и мама подливает масла в огонь вопросом, который она, конечно же, не может не задать:       – Баки, родной, а где твоя девушка?       – Эээ… она отошла.       – Позови ее, мы ее тоже поздравим! Как ее зовут?       – Эмили, – ляпает он первое имя, которое приходит в голову. – Но она… эээ… стеснительная. Очень.       – Да ладно, позови! – выкрикивает кто-то уже из массовки. Тетя Бетси – не иначе. Вот уж любительница, узнать, кто, с кем и как. И мама вторит ей:       – Позови!       – Нет, мам. Потом. Не сегодня, – отнекивается Баки, улыбаясь так, что сводит скулы, и при этом отчаянно краснея. Спустя пару минут мучений с девушкой от него все-таки отстают, а телефон начинает переходить из рук в руки хороводом поздравлений и пожеланий «Счастливого Рождества». Самое короткое поздравление он получает от папы, самое длинное – от бабушки, племяшки читают ему рождественские стихи, тетя Бэтси шлет воздушные поцелуи, мама Стива поздравляет его очень душевно, приглашая навестить их и приготовить его любимый пирог, Пегги выдает дежурные фразы достаточно сухо – видимо, обижена на него из-за Стива, а затем телефон наконец передается и самому Стиву, и Баки нервно покусывает губы, не зная, начинать ли с поздравлений или с извинений. Решает все же в пользу второго варианта, уже даже делает свой коронный жалобно-виноватый взгляд, но Стив вдруг встает из-за стола и отходит подальше от общей массовки на кухню, закрывая за собой дверь. Отмахивается от его жалобного блеяния и спрашивает обеспокоенным шепотом:       – Бак, скажи честно. Ты с тем мужиком?       Ну, все равно Стив уже догадался, а Баки устал врать лучшему другу, поэтому просто кивает, принимая неизбежность. Но у Стива становится такое лицо, что одним кивком ограничиться не получается, и Баки начинает быстро объяснять:       – Да, я с ним. Мы отмечаем вместе, в его доме. Но у меня все в порядке, правда! Мы встречаемся теперь, – сообщает он, не зная, верит ли сам в то, что говорит. Одно знает точно: он бы не хотел, чтобы Брок это слышал. Что они встречаются. Потому что тот вполне может агрессивно не согласиться. Но то – Брок. А со Стивом лучше сработает другая версия. Да и не так уж Баки далек от правды… Брок же сам только, что сказал, что у них «романтическое свидание» и «ты со мной».       – Стив, только не говори никому, особенно родителям… – просит Баки умоляюще. Стив явно колеблется, но обещает тем не менее:       – Конечно, я не скажу, Бак. Только… у тебя точно все хорошо?       – Да. Все супер, – и это правда. Чтобы убедить в этом Стива Баки показывает ему комнату, елку, еду на столе:       – Видишь? Это мы все вместе сегодня готовили, украшали. Он так круто готовит и учит меня, представляешь? А еще он подарил мне подарок на Рождество, но это еще до, накануне. «Рэй-бэны», прикинь? Я тебе покажу, как вернешься, – хвастает Баки, расплываясь в счастливой улыбке. Но Стив все равно выглядит до обидного скептично.       – А где он сейчас?       – Ну, он вышел, чтобы я мог спокойно поговорить с родителями.       Стив настолько не верит ему, что делает знаки на одним им понятном языке, выдуманном еще в детстве: «У тебя точно все в порядке?» И Баки складывает пальцы в условном «да», закатывая глаза. Это Стива, кажется, все-таки успокаивает. Ну, в том плане, что Баки не зарежут и не расчленят на Рождество вместо индейки, но глобально Стив, конечно, нихуя не успокоился насчет Брока. Но сейчас он органичен по времени, да и его зовут обратно к столу – взывать к разуму друга-идиота возможности особо нет. Стив будет выедать ему мозг после – когда вернется.       Но прежде чем завершить вызов, Баки все-таки хочет сказать самое сейчас важное и не про Брока.       – Стив, прости, пожалуйста, что я поступил как последний мудак…       – Да, ладно, Бак. Забыли, – говорит тот, краснея. Но он простил. И у Баки словно гора с плеч.       – Я так обожаю тебя, мелкий, – выдает он, расчувствовавшись. – Ты самый лучший друг! Чем я тебя только заслужил?       Стив закатывает глаза и говорит ему дежурное:       – Придурок.       – Сопляк.       – С Рождеством тебя, Бак.       – С Рождеством, Стиви.       Баки завершает вызов, счастливо улыбаясь и чувствуя в душе приятную теплоту. И в чем-то жалея, что он не там, не с ними. Нет, он все еще считает, что поступил правильно, оставшись с Броком – но жаль, что нельзя разорваться и быть и там, и там. Или взять Брока с собой в Бруклин, как Стив взял с собой Пегги. Но это уж точно утопия. Все-таки рассказать о Броке Стиву и друзьям – это одно, и Баки это сделает, но вот сообщить эту «радостную новость» семье – Баки вообще не знает как. Да и стоит ли в принципе. Он не особо рассказывал родителям о своих девчонках – не скрывал, конечно, но они так часто менялись, что смысла в этом не было, а тут, блять… Маму точно хватит удар, если она узнает, что ее сын сошелся с сорокалетним мужиком, который спит с пистолетом под подушкой. Про бабушек даже думать страшно. Отец точно вставит ему пизды, еще и к Броку полезет с разборками. Нет, Баки даже не хочет об этом думать. Но тогда выходит, что он «как Джек», а он не хочет быть как тот мудак, и что с этим делать вообще – непонятно. Одно Баки знает точно – конкретно сейчас, в этот вечер он все испортил пиздец. И чувствует себя вконец виноватым. Баки так хотел сделать для Брока лучшее Рождество, но мало того, что ни сделал ни черта, так еще и умудрился самым обидным образом разрушить сделанное им. Не специально, но все же. А ведь только все начало налаживаться…       Баки устало опускается на стул и смотрит на догорающие свечи. Брок курит где-то – наверное, в пристройке, потому что на кухне его не слышно. Нужно идти за ним и как-то исправлять этот пиздец. Вздыхая, Баки раздевается догола, намеренный продолжить с прерванного момента (если Брок еще этого хочет) и подкупить его демонстрацией собственной сабмиссивности – надо же как-то вымаливать прощение.       Он действительно находит Брока в пристройке – тот курит на крыльце у открытой двери, сидит там вместе с Солдатом. Его приближение слышит – не может не слышать – но не оборачивается на шаги. Дрожа от холода, Баки опускается на корточки рядом с ним и выдыхает, прижимаясь щекой к его щеке:       – Прости.       – Забей, – морщится тот. – Я же говорил: я все понимаю.       Поворачивается и тут же распахивает глаза в изумлении:       – Ты голый, что ли? С ума сошел! Возвращайся в дом, я сейчас приду.       Холодно тут действительно пиздец, поэтому Баки без возражений поднимается на ноги и идет обратно. Проходит вдоль знакомых цепей и креплений, разглядывая эту «комнату пыток» как в первый раз – только сейчас уже не страшно совсем, в отличие от первого раза. Проводит руками по свисающим с потолка веревкам и останавливается, пораженный вдруг внезапной мыслью. И выдыхает прежде, чем успевает задуматься. Но не жалеет о своих словах, лишь убеждаясь в их правильности:       – Я хочу, чтобы ты меня связал.       Ведь для Брока это не просто веревки, а целая блядская концепция. Долбанная аллегория, он сам говорил. Доверие, открытость, уязвимость – то, что он не хочет отдавать, но то, что ему так нравится брать. И Баки готов быть первым в этом «обмене» – готов показать, что он-то отдает ему себя целиком. В конце концов, для него, в отличие от Брока, это просто веревки, и это в целом было не так уж и больно, а местами даже приятно. Но раз для Брока они имеют это странное мистическое значение – аллегорию связи, то вернейший способ получить когда-нибудь эту связь от него – это подставиться первым, прогнуться первым, довериться первым. И Баки к этому готов.       – Уверен?       Брок тушит сигарету и подходит к нему. Его мгновенная заинтересованность ощутима так же явно, как и в прошлый раз. И насколько его ведет от этого чувства абсолютного доверия, которое ему вручают, настолько же Баки ведет от его жажды это доверие получить и оправдать.       – Да, мне понравилось тогда. Ты же помнишь?       – Я помню, что ты дропнулся. Вот это я помню, – говорит Брок, растирая ладонями его плечи, чтобы не мерз.       – Больше такого не будет. Да и вообще: до того момента, когда ты якобы меня оставил, я получал удовольствие – ты не можешь этого не помнить. Тем более сейчас все изменилось. Я тебе доверяю абсолютнейше. Больше чем себе.       Ему нравится это слушать – Баки уже давно это понял. И Брок хочет его связать – до помутнения хочет, несмотря на все «но», которые прокручивает в своей голове.       – Ты ведь пьян…       – Не суди по себе. Меня не выносит с пары бокалов вина, – усмехается Баки, подставляясь, чтобы его поцеловали. Брок целует, обхватывает ладонями его лицо и уже не отпускает.       – Я могу завязать тебе глаза?       – Да.       Вот и «хочешь/не хочешь» подоспело. Но Баки вдруг понимает, что они действительно уже на том этапе отношений, когда один знает, что второй спросит, и каждый знает, кто что ответит.       – А трахать тебя связанным – могу?       – Да. Ты можешь делать вообще все, что хочешь. Не спрашивая меня. Потому что я знаю, что могу тебе доверять.       Нравится ему это слушать, и Баки готов повторять.       – Ты помнишь стоп-слово?       – Мне оно не нужно. С тобой. Ты остановишься и так.       – Нет, это неправильно…– пытается возразить тот, но Баки перебивает его, уверенно повторяя:       – Мне оно не нужно. С тобой мне оно не нужно. Я не хочу никаких стоп-слов с тобой.       Брок сглатывает, облизывая губы – будто услышал самую сексуальную вещь на свете. Смотрит на Баки, легонько накручивая на пальцы пряди его волос –дает время передумать. И когда этого не происходит, говорит:       – Ладно. Тогда возвращайся в комнату и убери все со стола: просто унеси на кухню, я потом разберусь, что к чему. Сядь на стол ко мне спиной, у самого края. Я найду подходящую веревку и приду к тебе.       Баки делает, как он сказал. Убирает все со стола, свечи сдвигает к краям, а сам забирается наверх ровно посередине. Садится на колени, задницей упираясь в пятки, выпрямляет спину и ждет. Пока ничего сложного, но Баки отлично знает, что спустя пару минут эта поза начнет причинять ощутимые неудобства. Колени неприятно упираются в жесткую поверхность столешницы и скоро начнут ныть, а ноги – затекать под его весом. Но смысл отчасти и в этом – претерпевать и принимать неизбежность.       Наконец за своей спиной Баки слышит шаги, но не оборачивается, сохраняет позу и держит осанку. В награду получает поцелуй в выступающий позвонок на шее и восхищенное:       – Боже, какой же ты красивый…       Баки краснеет от удовольствия, довольно покусывая губы. Косит взгляд вправо, на стол, куда ложится веревка. Но пока та лежит в стороне, а Брок обнимает его со спины – так трогательно бережно – зарывается лицом в его волосы и стоит так какое-то время, не двигаясь – будто ловит момент, понятный ему одному. Потом находит среди брошенных на стул вещей резинку для волос и заплетает ему косу, и Баки не перестает это умилять – как и тогда. Но тогда Брок не целовал его за ухом, закончив, а сейчас целует. И наконец берется за веревку.       – Если будет больно, мышцы сведет или конечности начнут неметь – сразу говори, хорошо? Потому что доверие доверием, но я не могу чувствовать за тебя, это вне моей власти.       – Я знаю, Брок, и я, конечно, скажу. Ты тоже попытайся доверять мне, пожалуйста.       – Я доверяю. Прости.       Он целует его в шею, извиняясь, и завязывает глаза. Баки больше ничего не видит, только слышит его дыхание, его движения, чувствует его руки и жесткую шершавую веревку на контрасте, которая впивается в тело, проходясь по соскам. Наверное, Баки успел разнежиться за все это время без БДСМ и отвыкнуть от боли, потому что веревки, казавшиеся такими лайтовыми тогда – на фоне порки, теперь ощущаются неожиданно неприятно. В его памяти это было по-другому, в реальности, сейчас – куда тяжелее.       Брок заводит руки ему за спину, плотно фиксируя одну к другой. Веревки тут же натягиваются, впиваются в кожу, тянут каждую мышцу – это больно, но не резко больно – как удар, а это такая тугая противная боль, она медленная и коварно нарастает с каждой секундой. А еще ноют колени, потому что тяжело стоять на абсолютно жесткой поверхности стола. Ноги начинают затекать. И спина, которую теперь уже не согнешь.       Закончив обвязку, Брок с нежностью убирает ему за ухо выбившуюся прядь волос, слишком короткую, чтобы быть вплетенной в косу, и спрашивает:       – Как ты себя чувствуешь? Не туго?       – Нет. Все в порядке.       Оно действительно, вроде бы, и не туго. Брок скрупулезно проверяет обвязку, просовывает пальцы между веревкой и его кожей – и они проходят. А еще на этот раз он ограничился исключительно верхней частью тела – так понравившаяся Баки обвязка между ягодиц в программу не вошла – впрочем, он уже не уверен, что она бы понравилась ему сейчас. Пальцы или язык теперь куда больше Баки по душе и, учитывая эту половинчатую обвязку, шансы, что Брок применит именно их, весьма велики. Спустя мгновение он действительно чувствует легкие едва ощутимые поглаживания между ягодиц и покалывающий холодок смазки. Баки поджимает ступни в удовольствии, ерзая и пытаясь насадиться, но веревки мешают, и он скулит непроизвольно и обиженно.       – Нравится так? – спрашивает Брок, надавливая чуть сильнее.       – Да.       – Не боишься?       – Тебя – нет.       Брок довольно усмехается ему в плечо и вводит палец – на полфаланги буквально. Баки и почувствовать ничего не успевает, как снова – обидная пустота. Он ерзает в недовольстве, но добивается лишь усиливающегося трения веревок. Брок смеется и привлекает его к себе, поочередно ласкает соски и продолжает неторопливо массировать между ягодиц.       – Когда ты перестал меня бояться?       Баки с трудом фокусирует на его словах, но ответ у него есть, этот момент отчетливо отпечатался в памяти:       – Когда ты спросил, не голоден ли я. Помнишь, когда я пришел к «ГИДРЕ» и мы впервые – добровольно впервые – поехали к тебе – это был первый вопрос, который ты задал мне в машине. Не голоден ли я. И это было так странно и так не вязалось с твоим образом в моей голове… И хотя я ответил «нет», ты все равно накормил меня, у себя дома, – вспоминает он, улыбаясь. – Я тогда ждал совсем другого, а тут вдруг как-то увидел в тебе нормального человека. И перестал бояться.       – Забавно. Я уже и забыл про это, – улыбается тот. Останавливается на мгновение, но пальцы при этом не убирает.       – Ты, правда, простил меня? За наше «знакомство»?       – Да. Я же говорил тебе уже. Тебя это до сих пор так парит? – удивляется Баки, потому что он вообще уже об этом забыл и не думает.       – Чем дальше, тем больше. Вначале не парило совершенно, потом… все стало меняться.       Он вдруг вводит пальцы до конца, сразу два, и, не давая передышки, трахает ими, наращивая темп. Баки дергается в веревках от неожиданности, потому что это невыносимо. Каждым движением Брок четко проходится по простате, а Баки остается притираться членом к пустоте, мучительно желая разрядки, прикосновения – хоть самого незначительного, самого короткого. Он непроизвольно извивается, как может, инстинктивно пытаясь высвободить руки, но те перемотаны от локтей до плеч, а разорвать веревки у него, конечно, не хватит сил, хотя тело, охваченное этой безумной агонией, отказывается верить и продолжает пытаться.       Брок резко останавливается, давая передышку, и позволяет облокотиться на себя. Впрочем, передышка весьма условная – пах мучительно тянет, яйца буквально звенят, и Баки не может думать ни о чем кроме этой тягучей и болезненной пульсации. Боже, вот бы дотронуться до члена. А еще лучше, чтобы Брок это сделал. Но Баки уже догадался о смысле всего этого действа – Брок не даст ему кончить, не сейчас и не скоро. Будет мучить не болью, а невозможностью достигнуть разрядки. Только прижимает палец к головке его члена, стирая выступившую каплю смазки, а Баки всего прожигает насквозь от этого прикосновения. Он разочарованно рычит и тут же слышит:       – Открой рот.       Догадывается, что за этим последует, и, скажи ему кто-нибудь о таком раньше – он бы незамедлительно проблевался, но сейчас с готовностью высовывает язык, слизывая с его пальцев собственный предэякулят. И с довольным мычанием позволяет медленно трахать себя в рот.       А затем Брок оттягивает его за волосы, заставляя прогнуться назад. Баки не видит ничего, но чувствует, что тот смотрит – смотрит ему в лицо. Убирает потекшую слюну из уголка его рта и спрашивает вдруг:       – Ты жалеешь, что не поехал в Бруклин?       Чего, блять? Баки моргает под повязкой, пытаясь вернуться в реальность, но это сложно. Его всего размазало от происходящего, он не хочет думать о Бруклине – вообще ни о чем не хочет думать. Тем более, о Бруклине. И особенно о том, как они разосрались вчера. Баки так и не понял причин этого светопреставления, но вот уж поводов усомниться в собственном желании быть с ним Баки явно не давал.       – Нет. Я не жалею.       Что за бред?       – Ты хороший мальчик?       Вопрос явно с подвохом. Но в чем этот подвох, Баки не знает, поэтому неуверенно тянет:       – Да. Хороший.       – А я думал, хорошие мальчики не врут.       – Я не вру, – хмурится он, но возражения тут бесполезны:       – Врешь. Надо же. А ты же вроде как хотел быть лучшим…       Он с таким мерзким подъебом это говорит, так обидно проходится по его чувствам и желаниям, еще и упрекает во лжи – хотя как Баки может врать и с какого хуя он должен жалеть? А Брок сомневается в его искренности даже в этом. И Баки мгновенно проваливается в эти обиды, в это беспомощное состояние собственной неспособности заставить его поверить себе. Выкрикивает в отчаянии, чувствуя, как голос позорно срывается:       – Я не вру! Я не жалею! Брок!       С чего тот вообще это взял? Что он жалеет. Может, из-за того, что Баки разговаривал с родителями? Еще и так долго. Интересно,он подслушивал? Но Баки же ничего такого не сказал. Нет, сказал. Соврал, что с девушкой. А еще те хотели познакомиться, а Баки не позвал его.       Он вздрагивает, вдруг понимая, что больше не чувствует его рук, и орет как не в себе:       – Нет! Не уходи!       – Успокойся, я здесь.       Его рука ложится Баки на загривок, ласково поглаживая, а шею щекочет вкрадчивый шепот:       – Давай, будь хорошим мальчиком. Скажи мне правду.       – Я не знаю, какой правды ты от меня хочешь, Брок! Я не жалею! Ни секунды не пожалел! – Баки орет это, но вдруг отчетливо вспоминает ту секунду, когда пожалел. Сглатывает, выдыхая:       – Жалею только о том, что не увидел родителей и племяшек, а еще пришлось врать, и я обидел Стива, и ты еще при всем при этом…       Баки замолкает, чувствуя в горле нарастающий комок обиды и жалости к себе. Это все-таки сессия. Но Брок вытаскивает из него эту мерзкую беспомощность и уязвимость не физической болью, а словами, провоцируя на эмоции.       – Ну? Продолжай. Что я?       – Повел себя так, будто тебе и не нужно это вовсе, – выдыхает Баки, все еще пытаясь сдержаться и не разрыдаться на пустом месте, хотя ублюдок именно этого и добивается. – Мне было обидно, ведь дома меня, наоборот, ждали и ждут… Но это вообще не значит, что я жалею. Мне пришлось делать выбор, и я его сделал. И не жалею.       Это правда. Баки замирает, пытаясь уловить его реакцию – распознать ее по дыханию, по усмешке – хоть как-нибудь. Но ничего не может понять. Брок притирается к нему щекой, обнимает со спины крепко-крепко – кажется, даже крепче чем веревки: по крайней мере о них Баки забывает, а его руки ощущает абсолютно. Брок чуть покачивается с ним вместе, будто убаюкивает, и вкрадчиво интересуется, буквально ввинчиваясь под кожу:       – Но все равно тебе грустно, что ты не там, не с ними, верно?       – Нет.       Отлично. На этом у него сдают нервы. На тупейшем «нет» в ответ на тупейший вопрос. Потому что да, ему грустно. Но он не хочет, чтобы Брок об этом знал. Брок не должен знать. Но вот он узнал. Потому что его «нет» звучит абсолютно жалко.       Баки чувствует, что начинает шмыгать носом, а Брок все так же крепко держит его в объятиях и продолжает нашептывать:       – Признай. В отрыве от меня. Просто признай свои чувства.       – Да, мне грустно, что я не там! – выдыхает Баки, чувствуя, как по щекам медленно сползают слезы. – Но я рад, что я с тобой! И это правда!       – Я верю, – спокойно говорит тот, и Баки слышит в его голосе улыбку. Успокаивается, но следующие слова и его откровенно глумливый тон вновь заставляют насторожиться:       – Мой хороший мальчик. Тебе мама в детстве говорила, что ты хороший мальчик?       Охуительная тема для сексуальных разговорчиков, конечно. Впрочем, член у Баки еще на предыдущем раунде про Бруклин упал.       – Ты был послушным ребенком или сорванцом?       – Нечто среднее.       – Стоило тебе улыбнуться, набезобразничав, – и все? Сердиться невозможно?       – Именно, – Баки улыбается сквозь слезы, потому что это действительно так. И навевает приятные воспоминания. Его любили, его баловали и многое прощали. Но и он не то что бы этим злоупотреблял, стараясь быть хорошим сыном в ответ.       – Любименький единственный сыночек... Как думаешь, что было бы, если бы твои родители вдруг – случайно – узнали, чем ты занимаешься со мной?       Баки холодеет. Во-первых, он не понимает, почему Брок спрашивает. Это угроза? Что это вообще? А во-вторых – он даже думать об этом не хочет. Даже представлять.       – Я не знаю.       – Ну, предположи.       – Я не хочу предполагать.       – Я жду.       Он снова убирает руки, но стоит прямо за спиной. Баки чувствует его присутствие. И отсутствие – одновременно.       – Отец набил бы тебе рожу.       Ну, попытался бы по крайней мере. Баки даже гипотетически страшно представить эту ситуацию.       – Мама… ну, она бы просто плакала. В том числе тебе в трубку.       – И в чем бы она меня обвиняла?       – Я не хочу это говорить.       – Почему?       – Ты и так знаешь.       – Нет, я не знаю.       Ну, раз так хочешь – то слушай.       – Она бы напомнила про твой возраст. Еще посчитала бы, что я не могу с мужиком добровольно. Тем более вот так. И думала бы, что ты меня принуждаешь деньгами, наверное… Предлагала бы тебе деньги. И грозила полицией. Как-то так.       – А что, твоя мама не знает, что ты гей?       – Я не гей.       – Ну, хорошо, бисексуал.       – Ничто не предвещало, знаешь, – смеется Баки, потому что его и самого это до сих пор это веселит. Как он умудрился так вляпаться. – Я водил хороводы девчонок к нам домой, так что родители будут в шоке, конечно, что в итоге я запал на мужика…       «…вдвое старше, с бандитской рожей и с явными ментальными проблемами (привет пистолету, с которым он спит, и дверям, которые всегда должны быть закрыты)». Блять. Можно уже оставить эту тему наконец?       Его молитвы неожиданно оказываются услышаны. Но, как говорится: бойтесь своих желаний. Брок опускает ладони ему на плечи и вкрадчиво интересуется:       – «Хороводы девушек», говоришь? И сколько у тебя их было?       Баки краснеет, кажется, до пупка. Блять. Просто блять. И самое мерзкое, что раньше количество его девушек, наоборот, всегда было поводом для гордости, а тут вдруг хочется казаться чистым и непорочным – что, к сожаленью, вообще не про него. Да и сдал он себя сам.       – Ну, не то что бы «хороводы»… – вяло оправдывается он, но бесполезно. Брок не отцепится:       – Сколько?       – Смотря как считать…       – Ну, ты уж посчитай как-нибудь.       Тема по-прежнему не слишком приятная, но хотя бы не такая анти-возбуждающая, как о родителях. И Брок еще возвращает свои блядские пальцы, растягивая и массируя его задницу, а в другой ладони перекатывает яйца. И Баки снова неумолимо начинает возбуждаться, несмотря на то, что тело ломит он неудобной позы, а голова взрывается от тупых вопросов:       – А какие вообще девушки тебе нравятся?       – Красивые. Рыжие. Веселые.       – Так и сколько их было?       Ну, да. Не соскочит он с этой темы.       – Я, правда, не помню, Брок. Я статистику не вел и галочки не ставил.       Ладно, ставил. В старшей школе. Но эта информация уйдет с ним в могилу.       Брок неожиданно останавливает допрос, позволяя при этом толкаться себе в кулак – и Баки не верит в свое счастье. Забывается в этих ощущениях, зажмуриваясь под повязкой. Хотелось бы чуть побыстрее и посильнее, конечно, но… Блять. Стоит только приспособиться и войти в ритм, как Брок убирает руку. И Баки не может сдержать разочарованный не то что стон, а какой-то позорный вой – настолько это невыносимо.       – Давай тогда посчитаем вместе.       Что-то очень нехорошее сулит это «давай». Баки вновь чувствует его руку на члене и не очень понимает, что вообще происходит, пока основание вдруг не пережимает нечто очень плотное. Оставляя его с ощущением, что вот он сейчас кончит – но не кончит при этом никогда. Это так резко и неожиданно зашкаливающе, что он дергается в голос:       – Что это, блять?       – Эрекционное кольцо.Чтобы ты не кончил до того, как мы сосчитаем.       – Какая разница, сколько у меня было девушек?! – всхлипывает Баки, потому что эта тема ему вообще неприятна, а Брок еще такими обидными методами собирается выпытывать из него ответ. Который Баки и сам не знает. И не хочет признавать, что с ним настолько все плохо, что он давно сбился со счета.       – Да никакой разницы. Мне просто интересно. Чего ты так напрягся?       Баки вздрагивает, чувствуя, как в задницу толкает что-то твердое – и это не член, и вот уж точно не пальцы.       – А это еще что?       – Анальный стимулятор. Чтобы лучше считалось.       Брок буквально ввинчивает в него эту штуку и ржет:       – Баки, расслабься, пожалуйста. Не надо так нервничать, а то у меня вибратор в тебя не проходит.       – Иди в жопу! – огрызается Баки, выдавая на своем лице, пожалуй, все пятьдесят оттенков красного. И получая в ответ ехидное:       – Я пытаюсь.       На самом деле, эта штука не такая уж большая, просто непривычно с ней. Это не больно, но еще одна точка дискомфорта, от которой не избавиться. Он теперь связан, с кольцом на члене и с вибратором в жопе. Ну, охуеть. Осталось только дождаться, когда ублюдок включит вибрацию – что он собственно и делает, задавая все тот же вопрос:       – Так сколько у тебя было девушек? Баки стонет в мучении и да, так действительно ответы в голову приходят быстрее. Потому что очевидно: чем быстрее Брок получит ответы – тем быстрее даст ему кончить. Но кто сказал, что эти ответы должны быть правдивыми?       – Семь.       Вроде, нормальное правдоподобное число. Хотя, пожалуй, надо было снизить до пяти…       – Семь? – переспрашивает тот, и вибрация увеличивается. – Ну, давай расскажи мне про них.       Про всех? Семерых? Да, блять! Определенно надо было снизить хотя бы до пяти.       Баки стонет и, не прекращая извиваться на этом богомерзком вибрирующем хуе (или в форме чего оно сделано?), с трудом выдавливает:       – Там ничего интересного.       – Серьезно? А мне интересно, представляешь?       Он передразнивает. Их вчерашний разговор, вот только поменявшись ролями. Иголки под кожу сегодня ввинчивает Брок – ну, только в его случае это не иголки, а веревки и ебанный вибратор. Который тот переключает на следующую скорость.       – Ай, блять! Броооок! Это месть? Не надо больше!       Баки дергается, пытаясь выпутаться и вытащить эту штуку, а еще снять ебанное кольцо, потому что член уже просто разрывает – но куда там.       – Это не месть, – спокойно отвечает тот. – Просто любопытство. Итак, девушка номер один. Ты посчитал тех, с кем трахался, верно?       Наверное, стоило сказать «да». Но с вибратором в жопе Баки плохо соображает, делая ошибку за ошибкой.       – Нет, с кем встречался.       – Тогда это еще интереснее. Ну, начинай. Про свою первую девушку.       – Мы вместе ходили в балетную школу. Ее звали Нора.       Ну, она вроде была первой. С кем он официально встречался. Баки хорошо ее помнит, потому что она прям сильно за него цеплялась, фоточки в соцсети выкладывала с подписями «я и мой парень» и все такое.       – Ну и? Это все, что ты можешь о ней сказать?       Да он вообще сейчас соображает с трудом, не то что разговаривает.       – А что еще ты хочешь услышать?       – Сколько лет вам было?       – Лет четырнадцать.       – Вы трахались?       – Нет.       – И зачем ты мне тогда рассказываешь это дерьмо?       – Ты же просил про первую девушку тебе рассказать!       – Пока рассказ не очень увлекательный.       Еще плюс скорость, и Баки буквально орет:       – Да я, блять, не знаю, что про нее рассказывать! Это давно было! Я ее и не помню! Она сама за мной бегала, симпатичная, почему бы и нет! Боже, Брок! Дай мне кончить!       – Расскажи про свой первый раз.       О, боже, боже, блять… Но Баки уже все, что угодно готов ему рассказать.       – Тоже с девчонкой из балетной школы, но та была классом старше. Мы типа дружили, я знал, что она типа «опытная», встречается с парнями постарше, но чувствовал, что нравлюсь ей, и на одной из вписок мы переспали. И потом еще пару раз, – Баки выдает это на одном дыхании, чувствуя, что он сейчас с ума сойдет от возбуждения. А Брок еще берется за основание этой штуки и начинает трахать его ей, будто, блять, одной вибрации мало.       – Она догадалась, что ты девственник?       – Нет. Она вообще сказала, что таких классных, как я, у нее не было.       – Олень, – ржет тот, намекая, что Баки навешали на уши лапши. Но сил хватает только на вялое:       – Отъебись.       – А что там с Норой? Вы расстались на тот момент или ты и здесь, и там?       Там еще и третья была, и четвертая потом. Баки никого не воспринимал всерьез и вообще не думал обо всей той ситуации, тем более о той Норе, от которой уже не знал, как избавиться. Но перед Броком хочется быть лучше, чем он есть, и он пытается оправдаться:       – Она сама за меня цеплялась.       – А ее ты почему не выебал?       – Она бы вцепилась еще больше, я не хотел быть первым…       – Тем более ты бегал уже за другой девкой, да? Втрескался в нее после того, как она открыла тебе дивный новый мир секса?       С ней было прикольно – да, но слишком много парней крутилось вокруг, она явно выжимала деньги и внимание, и Баки не готов был вступать в эту гонку, да и не нужно ему было.       – Ну, она мне нравилась, но не только она. Тем более, я теперь все умел и…       Брок ржет, и Баки пристыженно затыкается. А потом заходится стоном, потому что он, блять, эту хуйню ему к самой простате прижимает.       – Ладно, про всех семерых, или сколько там их было, я слушать не хочу. Расскажи мне о тех, с кем были сильные чувства.       – У меня не было… До тебя не было... Они все – одинаковые... А ты один такой… До тебя я и не знал, как это… – выдыхает Баки, практически теряя сознание от этой невыносимой пытки и мучительного удовольствия.       – Это «то, что я хочу слышать»?       Баки в отчаянии мотает головой и стонет умоляюще:       – Боже… Нет! Пожалуйста! Только ты! Пожалуйста! Я больше не могу! Брок!       Но куда там. Они продолжают.       – Расскажи про свой лучший секс.       Тут и думать не надо. Замечательно. Потому что Баки уже не может думать.       – На колесе обозрения... Когда ты мне отсосал... Тот день вообще был лучший. И это по сути был первый именно секс. У нас... И наш первый раз – вообще тот день... Как ты отреагировал… я тогда реально так нервничал… мне казалось это концом света, не меньше…       – Почему? – Брок кладет руку ему на член, неторопливо надрачивая, и Баки просто уносит.       – Я был влюблен.       – Был?       Он останавливается, и Баки торопливо добавляет:       – Сейчас это по-другому.       Брок снова ему дрочит. Медленно. Лениво. И недостаточно.       – Что изменилось?       – Не знаю... Ощущается по-другому. Тогда мне хотелось быть идеальным и сейчас хочется тоже, но как-то спокойнее... Я успокоился рядом с тобой. Не знаю... Тогда меня прям трясло. В тот вечер... Но все равно это был лучший вечер. У меня жизнь разделилась на до и после – с тех пор как я встретил тебя...       Баки распахивает глаза и в самом буквальном смысле видит пляшущие звезды, когда Брок наконец снимает чертово кольцо. Кончает тут же, спустя секунду – так, как не кончал никогда – это и тянущая боль, и облегчение в одном. Кажется, его даже вырубает на мгновение от переизбытка чувств, потому что окончательно он приходит в себя, лежа лицом в стол – все так же связанный, но зато ноги и спина теперь отдыхают. И задница ощущается приятно пустой, как и все тело – в приятном облегчении и пустоте.       Брок спустил его ноги вниз, и Баки расслабленно висит, упираясь грудью в столешницу, щекой в собственной сперме – но вообще не ебет. Пальцами ног он пробует пол, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Это приятно. Эйфорически приятно – после крышесносного перенапряжения наконец расслабленно распластаться.       Откровенно говоря, он думает, что это конец – Брок его сейчас развяжет. Тот же получил ответы на все вопросы, потешил свою самооценку, дал Баки кончить – что еще нужно? Но развязывать Брок его не спешит, зато Баки чувствует его пальцы на своей распухшей и растраханной дырке и это, конечно, на грани невыносимого. Он извивается, мыча и пытаясь закрыться, то куда там – открыт он по самое не могу. И его продолжают открывать. Во всех блядских смыслах.       – Ты пробовал с парнями кроме меня?       Да говорил же он уже:       – Нет. До тебя я вообще не знал, что мне нравятся парни. Мне и не нравятся. Мне нравишься только ты.       – А после меня – пробовал?       – Нет.       – А осенью?       Баки вздрагивает, вспоминая. Да. Они же расстались. И тогда был один парень на вписке, но Баки с ним и не трахался, до этого не дошло. Да и не нравился тот ему особо, он просто был в полнейшем раздрае и пьян… Но Брок не знает об этом. Не может знать. Да и не было же ничего. И Баки ведь ему говорил, что не было ни с кем. Выходит, Брок проверяет? Не верит? И трактует затянувшееся молчание не в его пользу:       – Было все-таки, да? И как оно?       – Не было.       Баки зажимается, пытаясь уйти от его прикосновений, но он не в том положении. Сознание раздваивается, и он мучительно пытается сосредоточится на разговоре, а не на ноющих невыносимо приятно-неприятных ощущениях от его прикосновений.       – Ты врешь.       Брок вставляет в него пальцы, трахая прямо по ноющему, по раздраженному, и остается только обиженно подвывать:       – Не тебе упрекать меня! Ты там пол-«ГИДРЫ» перетрахал! Ебанной осенью!       Хотя тоже говорил, что «ни с кем», ублюдок. Но Брока это не прошибает нисколько – ну, наверное, потому что он не связан и ему в жопу не толкаются пальцами по живому, не давая никакой ебанной передышки.       – А я и не упрекаю. Чего ты так нервничаешь? Я просто спрашиваю.       Да, только его слова так и сочатся ядом.       – У меня не было ничего с ним! – орет Баки в беспомощности.       – А что было? Расскажи.       – Хватит, Брок!       – Почему это? Я хочу знать про того парня, с которым ты забывал меня осенью.       – С чего ты взял, что я забывал тебя?       – Действительно. Меня же невозможно забыть.       Он снова проходится по простате, и Баки со стоном бессилия припадает лбом к столешнице. Выгибается позорно, выставляя задницу для его пальцев.       – Перед ним ты так же скулил и ноги раздвигал?       – Да не было у меня ни с кем, Брок! Я с ним даже поцеловаться толком не смог! Это было на вписке, я был пьян, и я не смог…!       Баки чувствует, как всхлипывает против собственной воли. Это мерзко, обидно, его трясет, но это не похоже на сабдроп. Скорее, он ощущает себя вывернутым наизнанку – и ужас в том, что не всю изнанку он бы хотел показывать, но не может ничего скрыть.       – Договаривай. Что ты не мог?       – Забыть тебя, – выдыхает Баки сквозь рыдания. Это уже настоящие рыдания. Его будто перебрасывает в тот вечер, в ту квартиру, заполненную куревом и громкой музыкой. Во рту становится кисло от вкуса дешевого пива, от омерзения, от того парня, ни лица, ни имени которого он не помнит. Лучше всего Баки почему-то помнит, как блевал в туалете после. То ли от того, что перепил, то ли от того, насколько опустошенным себя чувствовал этой дешевой попыткой «подмены».       Брок прекращает его мучить, вытаскивает пальцы и успокаивающе проводит по плечам. Но свои мерзкие вопросы не прекращает:       – Расскажи мне, что было, когда мы расстались?       Баки нечего ответить. Он просто рыдает с новой силой – хотя собственно это и есть ответ на его вопрос. Вот это и было. Мирокрушение. Катастрофа вселенского масштаба. После которой он собирал себя по кусочкам, опираясь на друзей, на случайных знакомых, на новые лица и новые увлечения, чтобы чем-то забить пустоту и заглушить боль. Потому что он не выходил из головы. Но он был только в голове. В воспоминаниях. А рядом – не было. И казалось – не будет больше никогда. А Баки сделал все, чтобы это изменить, но… Броку никогда ничего не было от него нужно. Даже его любовь. Тем более его любовь.       – Скучал по мне?       – Перестань, – выдыхает он. Это становится слишком больно. Действительно как иголкой под кожу. Ощущается именно так.       – Ну, что ты плачешь? Я тоже скучал, – шепчет Брок, целуя его в ухо, но больше это не работает, потому что:       – Это просто «то, что я хочу слышать».       – А может «то, что я хочу сказать»?       Мягкие поглаживания пальцами возвращаются, Баки слышит его улыбку и чувствует поцелуи вдоль мокрой от слез щеки.       – Знаешь, что мне еще расскажи – трахал себя пальцами, скучая по мне? Или чем ты себя трахал?       – Пальцами, – всхлипывает он.       – И сколько было пальцев? Два? Три? Четыре?       – Два.       – Обижаешь. У меня не такой маленький член.       Баки невольно смеется. Сквозь слезы. Он чередует. Болезненное с приятным. В этом есть система. Как и в порке. И сейчас момент «передышки».       – Когда ты трахал себя пальцами – что ты представлял?       – Как ты вернешься.       – Я вернусь и что?       – Вернешься и скажешь, что был не прав. И что… я тебе нужен. И… ты меня любишь, – добавляет Баки едва слышно. Он бы так хотел услышать это сейчас – хотя бы что нужен. Замирает в тоскливой надежде, но Брок лишь смеется, продолжая его растягивать:       – Ты врешь про два пальца. Тебе нужно все четыре.       И Баки не удерживается, чтобы не огрызнуться в досаде:       – Ты себе льстишь. У тебя не такой большой член.       – Зато длинный язык.       Блядский боже. Он это делает. Опускается вниз, сжимая его бедра. Садится между и вылизывает. И все, это пиздец. У Баки снова накрепко стоит.       – Осенью ты просил какую-нибудь из своих подружек сделать тебе так?       – Да не было у меня никого! – орет Баки в отчаянии, не зная, как до него это донести.       – А та девочка с ярмарки?       Охуел, что ли?       – Не было у меня ничего с ней!       – Врешь.       Баки поджимает задницу от шлепка и обиженно выдыхает, снова непроизвольно всхлипывая:       – Не вру! Не было с ней ничего!       – Ладно, верю.       И наконец он чувствует между своих ягодиц его член. Твердый и горячий он скользит между, пока не толкаясь внутрь. А на яйца приятной тяжестью ложится его ладонь.       – Ты хочешь кончить?       – Да, – хнычет Баки, ерзая нетерпеливо. Кусает губы, чувствуя, как Брок медленно входит, заполняя его целиком, и всхлипывает с новой силой.       – Почему ты плачешь?       – Я тебе не нужен... Ты просто играешь со мной… Я тебе не нужен...       – Это не так, – выдыхает тот, медленно толкаясь внутрь и задирая ему ногу, чтобы было проще. И глубже. – Я с ума схожу, как ты мне нужен…       Он говорит что-то еще, но уже гораздо менее связное. Трахает его в слезах и соплях, обездвиженного и уже растраханного. Дрочит через раз, и все равно Баки умудряется кончить первым. Со стоном и слезами облегчения. Сжимаясь на его члене и извиваясь в чертовых веревках и в его руках. Обмякает на столешнице, настолько в прострации, что только спустя пару секунд понимает, что Брок не стал кончать в него, не стал больше мучить. А может просто хочет смотреть на него такого, связанного и полностью раскрытого перед ним – Брок же любит смотреть. Баки слышит его хриплое дыхание и влажные ритмичные звуки, чувствует его руку на своей шее, сдавленный рык и тут же горячие липкие капли на спине и на ладонях. А затем весь вес его тела на себе – и Баки, кажется, что тот раздавит его сейчас к чертовой матери. Дышать по крайней мере не получается вообще. И тем менее, как-то, через раз, он дышит. Брок зарывается в его волосы, распускает косу и шепчет устало, еле ворочая языком:       – Сейчас, котик. Я тебя отпущу. Просто с тобой так хорошо…       Баки тает от этих простейших слов, выдыхая в ответ совершенно искреннее:       – Столько, сколько тебе нужно.       Потому что раз ему хорошо, то Баки может и потерпеть.       – Это мои слова, – улыбается тот.       – Ты научил меня не только плохому, но и хорошему.       Брок целует его и все-таки встает.Аккуратно распутывает веревки, спрашивая, как Баки себя чувствует, где что болит, заставляет пошевелить каждым пальцем, ногой, рукой. Сажает его на стол и разминает затекшие мышцы, начиная с пальцев ног – это щекотно и приятно. Вот сейчас это приятно.       Баки с жадностью пьет воду и в общем-то, кажется, он уже пришел в себя. Весело хихикает, когда Брок растирает ему ступни. Закидывает на него руки, когда тот выпрямляется и целует его, давая положенные моменты послесессионной близости, которую Баки так любит.       Но вот когда Брок спрашивает, в порядке ли он, Баки неожиданно накрывает. Он и сам не видит причины, потому что только что все было в порядке, но вот он снова беспомощно всхлипывает, проваливаясь в это дерьмо ни с того, ни с сего – не способный ничего объяснить ни ему, ни себе. К счастью, Брок объяснений не требует. Заключает его в объятия, убаюкивая:       – Тихо, тихо. Я с тобой, малыш. Все хорошо.       И в его объятиях Баки наконец понимает причину – его объятия, они больше не успокаивают, как раньше. Не хватает главного. Ведь смысл этой послесессионной близости в том, чтобы дать ему почувствовать себя нужным и любимым. Но Баки не может этого почувствовать. Это ведь все игра. От начала до конца. Брок знает, что делать и что говорить, но ведь на самом деле – Баки ему не нужен. По крайней мере сейчас он катастрофически ощущает именно собственную ненужность. И самое страшное, что и сам больше не чувствует себя достойным его нежности и его любви. После того, как Брок видел его таким, узнал о нем такое.       – Ты теперь меня никогда не полюбишь, – выдыхает Баки сквозь рыдания. – Узнав все это обо мне – теперь точно никогда.       Исправить все могло бы только его «люблю» в ответ, но вместо этого Брок сюсюкается с ним как с ребенком:       – И что такого страшного я о тебе узнал?       Что Баки – пустой, никчемный, легкомысленный еблан. Трахается без разбора, не придавая значения. И еще про того парня, осенью – хотя там и не было ничего. Но Брок ведь не верит. Или зачем он спрашивал?       – Если бы я знал, что встречу тебя, то у меня никого бы больше не было... Никогда! И мне никто не нужен, кроме тебя, – выдыхает Баки бессвязно, а Брок тихо смеется ему в макушку:       – Боже, Баки. Прекрати. Я не поэтому спрашивал – ну, ты что. Глупости какие-то говоришь. Даже не думай в эту сторону. Это никак не делает тебя хуже, ну, что за мысли?       – А зачем ты спрашивал тогда?       – Да просто интересно мне, без всяких выводов, без всяких оценок – чем ты живешь, в кого влюбляешься, насколько серьезно ко всему этому относишься – я просто пытался узнать тебя. Как ты говоришь.       Снова отсылочка. Громко шмыгая носом и тут же получая в руки стопку салфеток, Баки обиженно выдыхает:       – Все-таки это месть...       – Нет, это не месть. Но зато – да, теперь ты на своей шкуре прочувствовал, какого это – «быть откровенным» и чего по факту ты требуешь от меня. Это как минимум честно, не находишь?       Да, честно.       – И я это сделал, согласись?       – Соглашусь. «Значит, теперь очередь за тобой», – чуть не срывается с языка, но Баки вовремя его прикусывает. Потому что – окей, он не «продавливает». Но Брок все равно ждет, что он это скажет – произнесет с секунды на секунду. И Баки, конечно, пиздец распирает тыкнуть его в пресловутую «честность», но он сдерживается. Потому что это действительно сложно – быть откровенным. Особенно с тем, чье мнение так важно. Хочется же быть самым лучшим и идеальным, но приходится признавать собственные слабости и самое мерзкое в себе. В этом же смысл откровенности. И до сих пор от этого трясет.       – Замерз? Пойдем наберем для тебя горячую ванну?       Баки кивает и обхватывает его за шею, пока тот несет его «кенгурушкой». Брок залезает в ванную вместе с ним, моет ему голову, любовно массируя скальп, аккуратно вымывает шампунь, и Баки, который никогда особо не любил, чтобы трогали его волосы (потому что с тех пор, как он стал их отращивать, всем, блять, это было надо), кайфует от того, как это делает он.       – Ты устал и хочешь спать или я принесу вино и мы продолжим «романтический вечер»?       – Продолжим.       Конечно же.       – Тогда набирай ванну.       Брок бодро перелезает через бортик и уходит за обещанным вином, на ходу вытираясь полотенцем. А Баки втыкает заглушку в слив, расслабленно откидываясь назад и наблюдая за льющейся водой. Волосы он завязывает резинкой, убирая на самый верх, чтобы не мешались. Выглядит, наверное, уебищно, но уже не ебет. Хочется просто раствориться в теплой воде и не думать ни о чем.       Брок возвращается с двумя бутылками вина (одной начатой и одной свежей), бокалами и – что бы вы думали – со свечами. Баки, уже окончательно пришедший в себя, смотрит на это все и ухмыляется с подъебом:       – Лепестков роз не хватает.        – Я учту твои пожелания, – скалится тот в ответ и, ничуть не смущаясь, зажигает свои блядские свечи. Выключает свет, вручает ему оба бокала с вином, чтобы держал, и, дрожа от холода, наконец залезает в ванну – благо вода уже набралась. Садится не рядом, а напротив, чтобы смотреть друг на друга. Забирает у Баки свой бокал, чокаясь с очередным Рождеством, но теперь Брок уже пьет – от души, будто дорвавшись. Первый бокал, по крайне мере, выпивает практически залпом, и тут же наливает второй.       – Охуенно. Согласись? – выдыхает он, погружаясь в горячую воду и беззастенчиво закидывая ноги на Баки. А его ноги закидывает на себя. Поглаживает вдоль и лежит, прикрыв глаза – будто ловит абсолютнейший кайф и ничего ему по жизни больше не надо.       А Баки смотрит на него и вдруг понимает одну вещь – вроде бы очевидную, но доходит до него только сейчас: Броку тоже сегодняшняя «откровенность» далась тяжело, потому что это была откровенность и для него. В своем роде. Этот его допрос – действительно никакая не месть, а всего лишь попытка вызнать интересующую его правду обходными путями. Получить ответы на те вопросы, которые Брок не может позволить себе задать просто так, вечно надевая эту маску равнодушия: «забей: я все понимаю», «меня это не интересует», «мне все равно», «мы не лезем в жизнь друг друга» и прочее и прочее. Он же это говорил каждый раз, когда Баки пытался объясниться – по поводу Бруклина, по поводу родителей, Стива, той девчонки на ярмарке. Брок всем своим видом показывал, что ему плевать. Но не так уж и плевать очевидно, раз даже про ту девчонку он вспомнил – значит, точила его эта мысль. И все эти мысли его точат. Все, о чем он спрашивал, имеет значение, иначе бы он не спросил.       И будто в подтверждение его мыслей, Брок вдруг говорит, хотя ничто не предвещало и Баки ничего уже и не ждет:       – Я тоже скучал по тебе. Осенью. Проезжал мимо кафе, видел, как ты идешь на работу, уходишь домой…       Баки замирает, ожидая продолжения истории его осени, но продолжения нет. И он спрашивает сам:       – А подойти тебе гордость мешала? Или ты думал, что я не прощу?       – Шутишь? Я знал, что уболтаю тебя за секунду. Так оно и вышло, собственно, – ухмыляется этот гавнюк, и Баки обиженно краснеет, вспоминая, насколько действительно быстро тот его уломал.       – Ну, а чего ты тогда тянул?       – Я сомневался.       И Баки не может понять:       – Сомневался? В чем? В своих чувствах?       – В своих чувствах я не сомневаюсь – я как хотел тебя, так и хочу, – ухмыляется этот ублюдок, обесценивая, конечно, специально.       – И в чем тогда? – спрашивает Баки вяло, теряя абсолютно всякий интерес после его пустого «хочу».       – Ну, по-хорошему я же, наверное, не имею права портить тебе жизнь своими «хотелками»? И меня это несколько гнетет.       Он напился уже, что ли? Потому что в прошлый раз Баки слышал нечто подобное, когда они на пару бухали у него в квартире.       – Чем ты портишь мне жизнь? Что за бред?       Брок приоткрывает глаза, смотрит на него долго и внимательно и молчит. Баки уже решает, что это просто какая-то пьяная сентиментальность, которая включается в нем после пары бокалов, и не нужно обращать внимания. Но тот вдруг выдает вполне себе осознанно:       – Если бы ты, например, согласился взять у меня деньги на колледж, то мне бы было проще договориться с совестью.       Баки чуть бокал не роняет, охуевая. Опять он вбрасывает это дерьмище.       – Забудь, Брок! Просто забудь про свои чертовы деньги и чертов колледж! – обиженно выдыхает он, пытаясь сесть прямо, но Брок крепко держит его за лодыжку, не отпуская. И продолжает невиннейшим тоном, блять:       – Почему? Мне было бы приятно сделать для тебя что-то хорошее.       – Я не хочу больше говорить на эту тему!       – Почему?       – Потому что я с тобой не ради денег! Я тебя люблю! А ты все пытаешься меня купить!       Брок закатывает глаза с громким стоном и наконец отпускает его ногу.       – Боже, какой ты душный! Я не пытаюсь тебя купить! Я лишь пытаюсь дать тебе что-то взамен!       – Я об этом и говорю: ты пытаешься от меня откупиться! Деньгами! Единственное, что мне нужно взамен – это твоя любовь!       Брок лишь пожимает плечами и тянется налить себе еще вина.       – Ладно, как скажешь. Не будем больше говорить на эту тему.       Ублюдок. Его «люблю» он теперь просто игнорирует.       – Не злись, – Брок снова находит его ногу и прижимает к лицу его ступню, щекотно целуя в самый центр. И злиться на него невозможно. Горячая вода расслабляет, а полумрак клонит в сон. Баки опускается в воду по подбородок, следуя его примеру, и тоже закрывает глаза, покачиваясь в этой разморенной неге. Брок поглаживает его руку, расслабленно свисающую с бортика, и спрашивает лениво:       – Чего бы ты вообще хотел? По жизни. Каким ты видишь свое будущее? Не всю жизнь же официантом?       Баки только пожимает плечами:       – Не знаю. Может, замучу какой-нибудь бизнес, открою бар или кальянную... Я пока не думал об этом особо.       – А колледж-то ты выбрал или просто «копишь»?       Баки кривится, не понимая, какое ему дело.       – Ты звучишь как мой отец. Тоже считаешь, что я «несерьезный» и у меня «ветер в голове»?       – Именно. Но я сам таким был, – улыбается он примирительно.       – Если тебя так беспокоит мое будущее, то можешь пристроить меня к вам в организацию, – смеется Баки, пораженный этой внезапной идеей. Брок его энтузиазма явно не разделяет:       – Разве что личным «официантом».       – Я согласен, – ухмыляется Баки довольно. Работа мечты как никак.       – Мне начинать тебе платить?       Ублюдок. Но Баки есть, что ответить:       – Я беру поцелуями и приятными словами.       – Что-то дороговато.       – Да пошел ты.       Баки пытается его лягнуть, но Брок перехватывает его ногу и все это заканчивается потасовкой, в ходе которой они чудом не грохают один из бокалов – и на этом собственно и успокаиваются. Брок отваливает на свою половину ванны с миролюбивым:       – Ладно, не злись. Я же шучу.       Предлагает подлить ему вина, но Баки отказывается, хватит ему уже. Да и Броку хватит, но тот продолжает пить. И тоже интересно узнать:       – А ты бы чего хотел?       – Я?       – Ну, да. Не всю же жизнь спать с пистолетом под подушкой.       Брок усмехается, никак не комментируя про пистолет – значит, Баки был прав: тот не спал вчера ночью, когда он обшаривал диван.       – Поскольку я сплю с пистолетом всю жизнь, то мыслей о будущем, как ты понимаешь, у меня особо никогда не было... Мне казалось, оно никогда не настанет. Есть настоящее, а все остальное не важно. Но это будущее вдруг как-то очень неожиданно наступило... Я никогда не представлял себя сорокалетним, знаешь. Никогда не представлял, что все устаканится и мне не надо будет вздрагивать по ночам от каждого шороха. Будущее настало – а я не знаю, что я от него хочу. На самом деле я его не хочу – я боюсь старости, боюсь стать слабым и никчемным – будущее меня страшит, если я начинаю о нем думать. Его не должно было быть, я на него не рассчитывал. Мне странно, что до сих пор жива эта собака, странно, что жив я, и, честно говоря, я не очень представляю, что делать с этой жизнью. Не знаю. Я не думаю о будущем, потому что эти мысли меня угнетают. Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы его не было.       Это жутко. Звучит жутко. Баки подтягивается на руках и говорит первое, что приходит в голову, лишь бы не молчать:       – Еще раз скажешь нечто подобное, и я лягну тебя по яйцам.       – А что мне – врать? – со смехом возмущается тот, но ноги сводит – от греха подальше. И, глядя Баки в лицо – перепуганное очевидно, – уже совсем другим тоном добавляет:       – Ладно, Баки, не забивай себе голову. Я люблю болтать обо всякой хуйне, когда пьян. А кроме тебя мне больше не с кем болтать… Разве что с собакой, – усмехается он.       – Я рад выслушать, – говорит Баки совершенно искренне, но Брок как обычно не воспринимает его всерьез.       – Ну, да, конечно.       Да и выслушать Баки, может, и рад, но совершенно не знает, что говорить в ответ.       Баки долго сушит волосы и, когда спускается вниз, Брок уже спит. Распластавшись на животе, как обычно, а еще подмяв под себя одеяло. Баки пытается его вытащить, но это все равно, что пытаться сдвинуть скалу. И главное не просыпается ведь, мудак. Спит как убитый. Вот и зачем ему пистолет, если он все равно не проснется, что бы вокруг, блять, ни происходило?       Баки кое-как пристраивается под оставшимся для него лоскутком и непроизвольно тянется проверить – а сегодня пистолет по-прежнему с ним или Брок напился и забыл? Но стоит только сунуть руку, как раздается сонное недовольное ворчание:       – Все на своих местах и твоей проверки не требует. Уймись.       Баки пользуется моментом, чтобы отвоевать себе одеяло, и отшучивается в ответ:       – Ладно, как скажешь. Просто хотел убедиться, что, если ночью нас придут убивать, то мы в безопасности.       Он шутит. Это просто шутка, но Брок вдруг распахивает глаза и с какой-то неожиданной агрессией, которой Баки никогда в нем не видел – тем более, по отношению к себе, буквально выплевывает:       – Заткнись.       И Баки действительно затыкается. В момент. Натягивает одеяло и поворачивается к нему спиной, непроизвольно напуганный этой странной и явно неадекватной реакцией. Он списывает это на то, что Брок пьян, но сердце еще долго колотится в груди, и неприятно до жути, что на него так гаркнули по сути ни за что. Брок и сам, видимо, это понимает, потому что спустя какое-то время приваливается к нему и целует в плечо, будто извиняясь. Баки гладит его руку – «да, я простил, все в порядке», мысленно делая вывод, что от шуток на подобные темы лучше воздержаться – у Брока реально с этим проблемы. И они серьезные.       Но Баки недооценивает масштабы последствий собственного неосторожного юмора, хотя, может, дело и не в нем. Но проснувшись следующим утром (после полудня, если быть точным), первое, что он слышит от Брока, когда находит того на кухне, это:       – Собирайся. Сейчас поедешь домой.       Баки не возникает даже – просто молча кивает и все. Чувство, что его вышвыривают, возникает сразу же, но он пытается успокоить себя тем, что и так провел с ним больше времени, чем рассчитывал. Брок кормит его завтраком, но за столом Баки сидит один, пока тот разбирает брошенную вчера посуду, а после уходит в комнату, чтобы собрать диван.       Баки моет за собой тарелку и уходит в душ. Брок был там буквально только что – стекла запотевшие и ванна еще теплая. Баки грустно уезжать, тем более у него есть еще три свободных дня, но ничего не поделаешь – он связался с мудаком. Может, у Брока биполярка? Ну, или как еще объяснить эти внезапные скачки настроения?       Но когда Баки выходит из душа и видит его у зеркала, то сразу же прощает ему все. И забывает обо всем. Потому что Брок в костюме, блять. И это не просто брюки и сорочка как вчера – это прям полноценная «тройка», он еще и в жилете, в галстуке, с запонками – и Баки кажется, он сейчас умрет от всего этого великолепия.       – Нравлюсь?       Не то слово. Но вот вопрос – Баки он, значит, выставляет за дверь, и ради кого тогда, блять, этот маскарад?       Мгновенно мрачнея и закипая от ревности, Баки спрашивает резче, чем хотелось бы:       – Это куда ты вырядился?       Брок ржет, явно забавляясь его реакцией, но отвечает на удивление вполне миролюбиво:       – Не ревнуй, у меня работа. Какой-то благотворительный пост-рождественский ужин, где моему боссу предстоит светить рожей, а мне – пушкой, в случае необходимости.       Баки не знает, верить ли ему. Хотя причин не верить нет. Тем более, Брок даже объясняется перед ним – что впервые. До этого он обрубал его ревность на корню – «не увлекайся», «не твое дело». Сейчас он спокойно все объясняет и это похоже на правду. Но он такой обалденно красивый сегодня, что в голову так и лезут нехорошие мысли. Баки не хочет его никуда отпускать или, по крайней мере, хочет быть уверен, что тот не подцепит кого-нибудь для продолжения банкета.       – Я бы мог дождаться тебя здесь и приготовить что-нибудь на ужин к твоему возвращению...       Ага. Конечно.       – Я прекрасно поужинаю там. Одевайся давай. Здесь ты не останешься.       Звучит обидно. Что Брок полагает, что он тут что-то испортит или будет лазить по его вещам? Хотя, может, не так уж тот и далек от истины, Баки же лазил… Но это было в первый день, на эмоциях, сегодня он бы не стал. Да и не особо он прям «лазил», просто смотрел. В общедоступных местах. В любом случае – обидно до жути. Впрочем, Брок решение уже принял и спорить с ним бесполезно. Куда лучше действуют другие методы, и Баки пробует все:       – Если вдруг все-таки захочешь поужинать вместе после твоей работы, то… у меня еще три выходных: сегодня, завтра, послезавтра.       – Буду иметь в виду.       Когда он так говорит, это значит, что нихуя не будет. Баки уговаривает себя не расстраиваться, он и так получил больше, чем ожидал, и нельзя все и сразу. Тем более, расстаются они в целом на позитиве. Брок снова говорит, что рад, что они отметили Рождество вместе, и, с одной стороны, Баки, конечно, приятно это слышать, но с другой – раз он это говорит то, значит, все, праздник окончен, и они расстаются на неопределенное время, сегодня-завтра Брок точно заезжать не собирается.       Баки старается не показывает ему, что расстроен, чтобы не «продавливать», но стоит только закрыть за собой дверь и оказаться одному в маленькой и вдруг ставшей такой неуютной квартире, как улыбка мгновенно сходит с его лица, и Баки чувствует себя как никогда потерянным и одиноким. Он пытается не накручивать, но так жутко Брока не хватает, а еще не оставляют мысли, куда тот поехал и с кем. И почему не позволил остаться и дождаться своего возвращения у него дома.       Чтобы не мучить себя подозрениями и хоть как-то скоротать время, Баки идет в торговый центр неподалеку и выбирает Броку подарок. Баки думает купить ему шарф. И перчатки. Ну, Брок же подарил ему очки, а он подарит шарф и перчатки – по аналогии. Баки кажется, это мило. Проблема в том, что шарфы, на которые хватает денег, в основном ебобошные, с перчатками дело обстоит еще хуже – и Рождество все усугубляет, потому что сразу же появляется куча вариантов с оленями и Санта-Клаусами в ущерб чему-то нормальному. Баки находит что-то более-менее приличное в «Заре» (существенно выходя за рамки своего бюджета), но, покупая, все равно сильно сомневается, что Брок будет это носить – он ведь весь в брендовых качественных шмотках. И Баки вновь накрывает тоскливое ощущение того, что он не дотягивает. Во всех отношениях. Но других идей все равно нет, а подарок сделать хочется. Просто ради самого подарка и ощущения праздника. Пусть даже через пару недель или когда он там соизволит явиться.       Уже шагая к выходу, Баки вдруг натыкается на несколько праздничных киосков, выставленных здесь специально к Рождеству. Разглядывает продающиеся в них безделушки просто из любопытства и натыкается на брелоки с плюшевыми мишками в рождественской одежде. Вспоминает, как Брок подначивал выиграть ему маленького медведя в тире, и покупает этого мишку на брелоке в каком-то состоянии аффекта.       Запаковывая дома подарок, Баки до последней секунды сомневается, класть этого медведя или не позориться, но потом решает, что положит пока, а время передумать еще есть. Когда Брок проявится, Баки подумает об этом еще раз. А пока перевязывает криво склеенную рождественскую бумагу не менее кривой ленточкой, смотрит на часы и решает еще и елку собрать – для поднятия настроения, так сказать. Да и все равно особо делать нечего.       Эту маленькую искусственную елку вручила им мама Стива, когда они уезжали начинать «взрослую» жизнь. Они раньше наряжали ее со Стивом вместе, но в этом году решили не доставать, потому что все равно собирались домой на Рождество. Но вот Стив уехал, а Баки остался и потому наряжает эту елку один. Кладет туда подарок для Брока – просто так, чтобы было красиво. Или, может, все еще лелеет надежду, что тот проявится до возвращения Стива, в ближайшие три дня. А если нет, то его подарок он уберет и положит заблаговременно подготовленную коробку с набором акварельных карандашей, которые Стив так давно хотел и Баки купил еще пару месяцев назад.       Потом Баки прибирает дом. Он не особо фанат уборки, но мысли о Броке не оставляют: хочется быть «лучшим», заслужить его одобрение, пусть даже просто в своей голове – ведь Брок его стараний даже не увидит. На готовку энтузиазма уже не хватает, да и праздники же, поэтому Баки заказывает себе пиццу, включает какую-то тупую комедию фоном и залипает в телефон. Пролистывает чаты, приглашения на вписки, кому-то отвечает, кому-то нет, но идти никуда не хочется. Тем более, он все еще думает – а вдруг Брок все-таки напишет ему вечером? Ну, вдруг. Но Брок не пишет. Причем Баки видит его в сети (значит, не так уж он и «работает»), но он не пишет. Баки перемещается в кровать и так и засыпает с телефоном, не дождавшись.       Просыпается он с ощущением странной тревоги в кромешной темноте. Утро еще не настало, темно и это похоже на сонный паралич – Баки ощущает смутное присутствие кого-то или чего-то, но не может даже повернуть головы и посмотреть, парализованный ужасом. Хочется закричать, но рот будто склеился, а воздух из легких не выходит наружу. Он чувствует осторожное прикосновение к плечу и вдруг понимает, что не спит – все это взаправду. И орет уже взаправду. Но ему тут же зажимают рот рукой в жесткой кожаной перчатке.       – Тихо, не ори. Это я.       Самое интересное, что Баки узнает его не столько по голосу, сколько по запаху. Улавливая этот знакомый аромат, успокаивается мгновенно, оседая в его руках. Хотя сердце колотится, как бешеное.       – Я, блять, чуть не обосрался! Брок! – выкрикивает Баки возмущенно, когда тот убирает руку.       – Ну, может это научит тебя запирать дверь – хотя бы на ночь?       Баки пристыжено затыкается, понимая, что действительно забыл. И пугает, конечно, что Брок ведь совершенно бесшумно прошел. Будь на его месте кто-то другой... хотя кому Баки нужен в конце-то концов? Кроме этого придурка, решившего то ли пошутить, то ли проучить.       Брок в пальто и перчатках, прошел к нему сразу в спальню, не разуваясь даже. И вот сейчас уходит, чтобы это сделать. А Баки сонно шлепает за ним, дрожа от холода. Но не может не улыбаться, потому что его распирает от счастья, что Брок все-таки пришел. К нему. После своей чертовой работы. Не поехал домой. А пришел к нему.       – Иди в кровать. Чего ты встал? Я сейчас разденусь и приду.       – Хочу смотреть, как ты раздеваешься, – отвечает Баки, расплываясь в улыбке. Глаза он при этом разлепляет с трудом, но ему так хорошо, так радостно, что не хочет он спать, хочет быть с ним. Брок тоже смеется, глядя на него.       – Станцевать тебе стриптиз? – усмехается он, разматывая шарф. Куда более крутой, чем купил для него Баки, но к черту.       – А ты можешь?       – Я все могу, – весело ухмыляется тот. Баки не думает, что он и впрямь это сделает, но Брок тоже, как и он, в каком-то необычно приподнятом настроении. Тут же начинает пританцовывать и, напевая неизвестный Баки мотив (наверное, что-то из его молодости), нарочито медленно снимает с себя пальто. Он все еще в костюме, уже несколько помявшемся за вечер, но выглядит все равно охуенно. Садится, чтобы снять с себя ботинки, развязывает их, покачивая носками в такт собственной музыке. Проходит в комнату, на ходу снимая пиджак, все в том же медленном танце. И учитывая развитую мускулатуру его плеч, отчетливо выделяющуюся под рубашкой, смотрится это, конечно, охуительно. Резко разворачивается и швыряет Баки свой пиджак, который тот ловит, смеясь, и тут же скидывает на диван. Потому что Брок подходит к нему, играючи оборачивая вокруг шеи галстук и вовлекая в этот импровизированный танец.       Самое поразительное, конечно, насколько он умудряется держатся – просто на грани фола. Брок вроде бы делает все это в шутку, забавляясь, но выходит пиздец сексуально именно за счет этой расслабленности и несерьезности. А еще двигается он, конечно, потрясающе – причем это что-то врожденное в нем, эта гибкость, легкость, сексуальность – он и не старается особо, это просто в нем есть. Баки вспоминает, как когда-то задумывался о том, а умеет ли Брок танцевать – танцевать он, может, и не умеет в том плане, что не знает движений, не занимался танцами никогда, но двигается он охуенно. И танцевать с ним классно, потому что он чувствует свое тело, его тело, а сам Баки как раз любит и умеет танцевать, но чтобы с кем-то так совпадал в ритме, он и не помнит. А еще не помнит, когда в последний раз видел Брока в таком хорошем настроении. И это несколько настораживает – чем он там занимался, на этом званном ужине?       – Ты пьян? – спрашивает Баки, смеясь, когда в лицо ему прилетает уже рубашка.       – Нет.       Алкоголем от него действительно не пахнет, но:       – Ты странно довольный.       – Нет, обычный, – отвечает Брок, широко улыбаясь, и швыряет брюки на диван. Все, танец, окончен. Что не мешает ему все той же плавной походкой подойти к Баки, кружа его в объятиях.       – Нет, ты не обычный, – смеется Баки, весело мотая головой.       – Необычный? Ну, ладно. Санта-Клаус не только твоему Стиву подарок принес.       Баки оборачивает и смотрит под елку. Да – там рядом с его подарком лежит еще одна коробка. Брок, видимо, положил ее сразу, как только пришел. Баки берет ее в руки, и свой подарок для него тоже берет:       – Это не Стиву, Брок, а тебе.       – Мне? – удивляется тот. – Ты знал, что я приду?       – Нет. Вообще не рассчитывал. Но очень хотел.       Баки кажется, что тот берет его подарок в каких-то смешанных чувствах. Баки и сам испытывает противоречивые эмоции, разворачивая его подарок себе. Второй подарок, если быть точным. Баки и первого было достаточно. Потому что после их разговора про колледж, ощущение, что Брок от него пытается откупиться – теперь вот подарками – просто зашкаливает. И, блять, это айфон. И Баки, конечно, выпендрежник еще тот, он любит всякие крутые брендовые штуки, но это слишком… дорого. А еще обезличенно, действительно похоже на откуп. Когда Брок подарил ему очки – это было мило, потому что очевидна отсылка к лету, к тому свиданию. А этот дорогущий айфон – слишком похоже на товарно-денежные отношения.       – Не нравится?       Баки вспыхивает, не желая выглядеть неблагодарным – Брок все-таки старался, еще и заехал купил это. И приперся с этим подарком довольный, явно предвкушая его радость. Но и скрыть собственные эмоции не выходит.       – Мне нравится, просто… Не покупай меня, ладно? – добавляет он тихо.       Брок хмурится и отводит взгляд:       – Это просто подарок на Рождество.       – Тогда ладно. Спасибо. Мне приятно, что ты, несмотря на работу, нашел время его купить.       Баки улыбается, целуя его, но блять... неловко, конечно, вышло. Брок снова возвращается к своему подарку, который Баки так плотно и криво запаковал, что приходится помучиться, чтобы его теперь открыть. Брок наконец справляется с упаковкой, а Баки чувствует себя вдвойне ущербно с этим дешевым шарфиком, перчатками и тупым брелоком-медведем – особенно на фоне его подарка. Брок внимательно рассматривает все его с нечитаемым лицом, и Баки кажется, ему не понравилось. Да и как ему могло понравится? У него же есть брендовые вещи и гораздо круче. Этот ширпотреб он явно не будет носить. Про медведя Баки вообще хочет забыть. Надо было его все-таки вытащить.       – Значит, я все-таки был хорошим мальчиком, да? – спрашивает Брок, смеясь. И Баки кивает, хотя так и не понимает, зачем он спрашивает, что это значит, а главное: доволен он в итоге или нет. Но, вроде, доволен. Баки тоже рад, что он все-таки решил приехать.       – Скажи честно, тебе просто лень было тащиться за город? – смеется он, хотя на самом деле плевать на причины, главное, что тот рядом.       – Да, – улыбается Брок ему в ответ, но Баки тут же понимает, что нет, он же купил ему долбанный айфон, значит, собирался приехать. Хотя... он мог на будущее купить. Это действительно ни о чем не говорит.       – Скажи, что ждал меня? – вдруг просит Брок, хитро улыбаясь, и как же иначе:       – Конечно, ждал.       – Тогда и я тебе скажу, что... – он замолкает, притираясь к его шее. Выдерживает эту невыносимую паузу и говорит: – Ровно на полпути домой – помнишь, развилку при съезде? – я вдруг подумал, что ты же, наверное, хочешь, чтобы я приехал. А я хочу приехать. И решил, что, пожалуй, стоит развернуть машину и приехать.       Может быть он, конечно, и пиздит, но Баки верит. Да и в конце концов, Брок здесь – какие еще нужны доказательства?       Они валяются в кровати практически до обеда. Восстанавливая справедливость, Баки трахает его и не может налюбоваться, глядя, как Брок лениво потягивается в постели (его постели), влажный и растянутый после его члена.       – Ты чертово совершенство...       Тот улыбается расслабленно, и Баки с удивлением задумывается о том, что это, пожалуй, впервые, когда Брок принимает комплимент. Без высокомерного «я знаю» или «слюни подбери», как он когда-то Баки отвечал. А сейчас просто позволяет его словам осесть, слушает и забирает его восхищение себе, без возражений. И если бы Баки не знал его так хорошо, то подумал бы, что тот даже немного смущен. А может, Баки как раз настолько хорошо его и не знает…       – Я люблю тебя. Люблю твой запах. Твой голос. Все в тебе. Я люблю тебя всего, – повторяет он в забытьи, трахая его в такт собственным словам, наполняя своим семенем, делая своим – он сделает его своим, чего бы это ни стоило. Брок уже и не возражает, никаких «забудь», только сбившееся дыхание и приглушенные подушкой стоны. И однажды – Баки знает, что однажды – он заставить его это признать:       – Ты мой. Слышишь? Ты мой.       И хочется верить, что именно эти слова подталкивают его к оргазму. И хочется верить, что то «да», которое Баки едва расслышал, ему не показалось.       Они ужинают в городе, причем Брок сам предлагает ему сесть за руль, и Баки пулей несется обратно в квартиру за правами, не ожидавший такой невиданной щедрости. Когда он возвращается, Брок сосредоточенно крепит медведя на зеркало заднего вида – не забыл данное ему летом обещание. И подаренные Баки шарф и перчатки он надел. Может, снимет потом, но пока – Баки счастлив.       После ужина Баки уже сам выпрашивает право порулить и скрепя сердце Брок позволяет ему выехать из города. Жалеет об этом, наверное, в ту же секунду, Баки прям чувствует его напряжение, когда они выруливают на загородную трассу. На обгон по встречке ему выходить запрещают под страхом смерти, но Баки в общем-то и сам не сильно этого жаждет. И они тащатся невъебически медленно, пропуская всех и вся, а Брок следит за дорогой в явной готовности, если что, перехватить у него руль. Но добираются они в итоге без происшествий – Баки довольный и гордый собой, а Брок, кажется, чуть не поседевший за эту поездочку.       Видимо от пережитого стресса он закуривает у двери, даже не заходя в дом. А Баки не хочет идти без него, поэтому возится с Солдатом в свое удовольствие. Находит завалявшийся в снегу мячик, бегает с псом на перегонки, пока тот с громким лаем не валит его в снег, вылизывая лицо. Баки смеется и силясь встать, замечает, как Брок наблюдает за их возней с какой-то странной отрешенной улыбкой, совершенно забывая даже о сигарете, медленно тлеющей в его руке. Баки поднимается на ноги и, поправляя съехавшую набок шапку, кричит ему:       – Иди к нам!       – Не, без меня, – смеется тот в ответ. Но Баки видит, что он хочет, просто... не может себе позволить, что ли? Или боится запачкать свое охуительное пальто?       Баки же уже не боится ничего. И демонстративно зачерпывая в руки снег, идет прямо на него.       – Только попробуй, – угрожающе отзывается Брок, предусмотрительно выкидывая сигарету. И ловко уворачивается от летящего в него снежка. Смотрит Баки в глаза и медленно натягивает перчатки. Сгребает снег с выступающей балки, и Баки пятится, хохоча и подначивая, чудом уворачиваясь от снежка, летящего ему прямо в лоб. Но уворачиваясь-таки.       – Старость не радость, да?       Брок смотрит на него с лицом, явно выражающим «тебе пиздец». Ну, и догоняет он его, конечно, в момент. Баки и сообразить ничего не успевает, как его валят в снег под собственный же дикий ржач. И этот ржач не останавливается, потому что Брок стягивает зубами перчатки и начинает его щекотать, забираясь ледянющими руками под куртку и свитер – Баки орет о пощаде и смеется одновременно, пытаясь спихнуть его с себя. А рядом с радостным лаем носится Солдат, периодически роняя слюни ему на лицо.       – Хваааатит, хваааатит! Сдаюсь! – выдавливает Баки сквозь смех, и Брок наконец прекращает эту пытку, но не слезает с него. Наклоняется, медленно целуя, с перерывами на его смешки.       Баки пытается использовать момент, чтобы уложить его на лопатки, но куда там – укладывают его самого – повторно, еще и по жопе отвешивают парочку звонких шлепков.       – Ай! Так нечестно! – хохочет он, все еще безуспешно пытаясь Брока скинуть. Но тот в итоге встает сам, протягивая руку перемирия:       – Вставай давай. Хватит валяться.       Баки делает вид, что успокоился, хватает его за ладонь, но тут же резко тянет на себя, намеренный все-таки уложить мистера охуительность в снег – но куда там. Брок быстро соображает, что к чему, и тянет его в обратную сторону, закидывая себе на спину, через плечо вниз головой. Баки орет и смеется одновременно, колотит его по спине и даже пытается забраться ему под пальто, чтобы ущипнуть за задницу. Почти преуспевает в этом, за что получает больнючий шлепок по жопе, но во избежание так сказать – Брок все-таки ставит на землю, решая, что на этот-то раз Баки успокоился, сколько можно. Но Баки может весь день и снова пытается его повалить. Валятся они в итоге вместе, и Баки как обычно снизу.       – Ты уймешься или нет? – спрашивает Брок, очень стараясь звучать строго, но его неумолимо пробивает на смех. Он тоже раскрасневшийся, весь в снегу, с растрепанными волосами и донельзя довольный. Баки улыбается во все зубы и тянется его поцеловать, чтобы услышать:       – Боже, какой ты…       – Какой?       – Не знаю. Когда смотрю на тебя, слышу твой смех, у меня будто лампочки внутри зажигаются.       Баки жмурится от удовольствия – настолько это приятно от него.       Брок поднимается на ноги, в который раз протягивая ему руку.       – Только давай без фокусов на этот раз.       Но Баки и сам уже устал.       – Ладно. Понеси меня просто.       – Ты не охуел?       Баки без лишних слов обхватывает его за плечи и запрыгивает на спину, а Брок, конечно, подставляет руки, чтобы его подхватить. И с победным кличем Баки едет на нем до двери, притираясь щекой и выцеловывая ему шею под их общий смех.       Они продолжают целоваться в прихожей, Брок скидывает с себя пальто, не глядя, сверху швыряет его куртку. Вжимает Баки в стену лицом, спуская с него джинсы, и Баки весь сжимается непроизвольно, смеясь:       – Ай! У тебя руки холодные!       – Ладно, давай без рук.       И Баки сам раздвигает ягодицы, помогая ему – чтобы чувствовать этот контраст – холодных пальцев и горячего языка. И такого же горячего члена, который тот загоняет в сжавшиеся от холода мышцы – Баки шипит, пытаясь отстраниться, но он зажат между ним и стеной, так что некуда даже. Не то что бы он жаловался.       Они проводят вместе еще две ночи и один день. Баки получает еще один завтрак в постель, готовит вместе с ним еще один обед и развлекает его болтовней, пока тот готовит ужин. Даже трахаться уже сил нет, но при этом разлепиться невозможно. И когда они устают говорить, то просто лежат вместе, главное, что рядом. И Солдат крутится у ног.       Утром перед работой Брок отвозит его обратно в город. Они завтракают вместе, хотя Баки опаздывает безбожно, но плевать. Хочется провести с ним еще пару десятков минут и похуй, что Пегги Картер уже начинает названивать – похуй на все.       – Высади меня у входа, – просит он, когда они уже подъезжают к кафе. Брок качает головой и хочет свернуть на соседнюю улицу, как обычно, но Баки настаивает, дергая его за рукав куртки:       – Высади, ну, правда! Я опаздываю!       Номер проходит, Брок выкручивает руль в последний момент, чтобы припарковаться прямо у входа кафе.       – Давай, беги.       Целует его на прощанье, и Баки выскакивает из машины. Но оборачивается и тут же возвращается, барабаня костяшками по стеклу. Брок открывает окно, не понимая, что он хочет, и Баки тут же ныряет в салон, тянет его к себе за ворот куртки и целует – не коротко на прощанье, а по-настоящему, долго, с языком, посасыванием губ и со всеми делами.       – Боже, иди уже давай, – смеется Брок и при этом сам же никак не может оторваться от его губ.       Баки выныривает обратно, одергивает куртку, довольный, и шагает к кафе с гордо поднятой головой, глядя на вытянувшиеся лица Сэма и Уокера в окне. И на Пегги Картер – в «фейспалме».       Но Баки плевать. Он счастлив.