Любимый пес

      На этот раз Баки даже не удаляет его номер. Потому что, если в прошлый раз он таким образом боролся с соблазном позвонить, то теперь такой необходимости нет. Это просто его номер. Просто он остался. Но Баки никогда его больше не наберет.       В конце концов, все учатся на собственных ошибках. У него жизнь только начинается и хорошо, что эта история – этот человек – случились с ним в девятнадцать. По крайней мере, теперь Баки будет лучше разбираться в людях. И не ждать от них больше, чем те могут дать.       Конечно, он бы соврал, если бы сказал, что перенес это расставание легко (и он врет – Стиву, Пегги, ребятам в кафе – он всем врет, но зато Стив по крайней мере выдыхает, перекрестившись). Но это расставание Баки переносит куда легче, чем прошлое, летом. Тогда он винил себя – считая, что был недостаточно хорошим, поспешил с "люблю", тем самым обесценив собственные чувства, вел себя как ребенок, толком ничего о Броке не знал, толком не разобрался даже в себе – и да, тогда летом, наверное, так оно и было. Но сейчас Баки сделал все, вот просто все, чтобы Брока узнать, угодить ему, быть для него лучшим. Да, конечно, Баки делал ошибки, не без этого, но он живой человек, в конце концов – да, вспыльчивый, да со своим характером, да, в чем-то беспечный и несерьезный, но... он старался, он, правда, старался изо всех сил. И этот перепихон по пьяни, конечно, не делает ему чести, но не он стал причиной, а лишь катализатором. Брок же не поэтому его бросил, Брок вообще его прощал. Но зато Баки окончательно понял свое место в его жизни – где-то в районе плинтуса вместе с собаками и блядями и чтобы на большее не рассчитывал. Большего и не будет. Его не бывает. Просто не бывает. Проблема не в Баки. Проблема в нем.       Пегги втирает ему что-то про избегающую привязанность, которую не исправить, это человек должен сам. Баки не слишком вникает, тупо шлет палец вверх в ответ на ее статейки из "Psychologies", даже не открывая, но в одном она права: он Брока действительно не исправит. Вот это Баки вдруг понял отчетливо – собственную невозможность изменить другого. Потому что игрульки игрульками, пикап пикапом, а игнор игнором, но для любви все вот это не нужно и не работает нихуя, а вот что действительно нужно – так это желание обоих. Вот как у Стива с Пегги, например. Там что-то никто никого не игнорит и не манипулирует, но любят же они друг друга вопреки всему. И у них тоже много проблем, на них тоже пальцем на улице показывают и шепчутся за спиной, да и папаша Пегги тоже не в восторге, до сих пор не в восторге – и что? Да им срать, они продолжают быть рядом, вместе против целого мира, потому что этого хотят. Причина не в трудностях, не в возрасте, не во внешности, а в желании быть друг с другом. Ну, или в его отсутствии. И можно исправить все и выстоять против всего, но нельзя заставить другого человека себя полюбить. Нет такого способа. И ни одна манипуляция не сработает. Баки это понял: да, мы не всегда получаем то, что хотим – если не хочет второй. Да и Брок ведь тоже обломался, несмотря на все свои манипуляции: Баки сорвался с поводка. И если тот считает, что Баки приползет, то... блять, ну пусть считает дальше. Хотя Баки уже даже не тешит себя иллюзией, что Брока это сильно занимает в принципе. Все кончено. Никто ни к кому не придет. Вот теперь это действительно конец.       Единственный момент слабости происходит с ним в день рождения. Наверное, потому что еще не так много времени прошло и они говорили как раз об этом, о его дне рождения, в их последнюю встречу. И Баки ждет. Малодушно ждет, что Брок появится. Он поэтому и отмечает дома, курит у окна, надеясь увидеть его машину, припаркованную на своем обычном месте. Потому что это был бы лучший способ помириться – прийти в его день рождения, познакомиться с его друзьями – Баки представляет это так ярко, и так становится от этого горько, потому что, конечно, никто к нему не приходит. В смысле Брок не приходит. Так-то у него полрайона собирается на вечеринку.       Дни идут за днями. Баки больше не проезжает мимо "ГИДРЫ" по вечерам, не переслушивает его аудиосообщения перед сном, с удвоенным усердием занимается в качалке вместе со Стивом и Уокером, старается копить на колледж (теперь всерьез) и уже в принципе ничего не ждет. Жизнь продолжается. Брок Рамлоу остался для него воспоминанием. Не сказать, что приятным, но определенно ярким. И поучительным.       Лето в этом году выдается на удивление жарким. Баки буквально вешается от жары, давно такой погоды не было. Он готов работать в кафе в две смены, просто потому что там есть кондиционер. А вот в их со Стивом убитой квартире его нет. Наверное, поэтому Стив большую часть времени теперь проводит у Пегги – предатель. Зато Баки осваивает "тиндер" и водит девчонок к себе, так что жизнь определенно налаживается.       Он как раз возвращается после очередного свидания – сегодня один, потому что свидание пока первое, но явно не последнее. Девчонка ему понравилась, веселая, и она тоже когда-то занималась танцами, так что они договорились в субботу встретиться в центральном парке, где как раз открылась летняя терасса для этого дела (и не надо будет тратиться на кафе). Попутно Баки переписывается с еще одной, с ней он уже спал, но непрочь повторить, и диалог как раз движется в нужном направлении. Но вдруг вместо окошка "вотсапа" высвечивается экран вызова – кто-то звонит ему, причем с незнакомого номера. Кто-то из "тиндера", – думает он. И хотя Баки старается записывать номера, чтобы не запутаться – на этот раз, видимо, забыл.       Он смахивает зеленый кружок и отвечает на вызов. Его действительно приветствует женский голос, вот только вместо привычного "Баки" из своего профиля он слышит подозрительно официальное:       – Мистер Барнс?       – Да, это я.       Его собеседница представляется, но одновременно Баки продолжают приходить сообщения из прерванного секстинг-диалога, поэтому он слушает вполуха, быстро догадываясь, что это просто ебучая телефонная реклама, потому что, блять, звонит она из какой-то "клиники", название которой он пропускает мимо ушей. Баки хочет уже сбросить вызов, но вдруг слышит то, что заставляет его замереть посреди улицы:       – Мистер Рамлоу дал ваш номер.       У Баки чуть телефон из рук не вылетает на этом моменте. И охуевает он, конечно, знатно, не понимая, с чего вдруг "мистеру Рамлоу" давать кому-то его номер, учитывая, что... да учитывая, блять, все! Они с февраля знать друг друга не знают, Баки вычеркнул его из своей жизни – теперь уже всерьез, забыл, не вспоминает и отлично справляется – и что, блять, этому гондону снова от него надо?       И тут он как в замедленной съемке начинает прокручивать назад ее слова. Прокрутить то, что ты особо не слушал, конечно, сложно, но одно слово отпечаталось в мозгу отчетливо – "клиника", ебанная "клиника", она из больницы ему звонит, и если Брок дал его номер, то...       – Что с ним? – выдыхает Баки, чувствуя, как мир вокруг закручивает в какую-то воронку. Все останавливается, сужается и остается лишь собственное бешеное сердцебиение и мучительные секунды ожидания ее ответа.       Он успевает вспомнить все – его голос, его смех, морщинки вокруг его глаз, когда он улыбался, как называл его "котенком" – слышит прямо наяву, а еще слышит собственное, сказанное в порыве ярости "не приду, даже если ты сдохнешь". Боже, нет, вот этого он не переживет, и плевать, что они расстались, что он его ненавидит, не ненавидит он его ни хуя и все бы отдал, лишь с ним все было хорошо, господи, пожалуйста, пусть...       – Это ветклиника, ветеринарная клиника, для животных, – повторяет несколько раз женский голос на том конце линии, видимо, улавливая ход его мыслей. – Не волнуйтесь, с мистером Рамлоу все в порядке. Ну... относительно. Я поэтому вам и звоню.       Блять! Ебанная ветклиника... А у Баки тут уже чуть разрыв сердца не случился. Он рвано выдыхает, на ватных ногах отползая к ближайшему столбу, потому что, кажется, если не схватиться за что-нибудь твердое и прямостоящее, то он просто не удержит равновесие – настолько его перетрясло...       Женщина на том конце линии продолжает говорить, Баки включается не сразу, но включается, и из ее сбивчивых объяснений понимает наконец, что от него хотят – чтобы он приехал и забрал "мистера Рамлоу", который провел в ветклинике всю прошлую ночь, весь день и собирается сидеть вторые сутки. Там что-то с Солдатом. Она сыплет медицинскими терминами, из которых Баки вычленяет лишь слово "тромб" и "шансы невелики", "вряд ли выживет".       И что-то это похоже на развод... Ну, в смысле Баки верит, что может быть какая-то проблема с Солдатом – окей, вот эта часть истории, скорее всего, правдива, и Баки искренне жаль пса, тот уже действительно не супер-какой молодой (но и не старый особо, лет восемь ему, вроде, Брок говорил), и, видимо, эта адская жара его добила. Но вот то, что Брок сидит там вторые сутки из-за Солдата – это что-то такое, мягко говоря, за гранью фантастики. Брок относился к псу в высшей степени потребительски. Усыпил бы он его и все, и нового бы взял в тот же день, не стал бы он сидеть и убиваться – что за бред? На кого рассчитана эта слезливая история? Ну, известно на кого – Баки должен растрогаться, пожалеть собачку (Солдата, правда, Баки искренне жаль, причем глобально – бывает же, чтобы настолько не повезло с хозяином) и примчаться на всех парах. Ну, а дальше дело техники. Ублюдок снова дергает за поводок – раз Баки не приполз по собственной воле, как тот хотел, а самому тоже уже не объявишься, западло – то он вот совершенно цинично использует это несчастье с Солдатом, чтобы Баки достать. Охуенный план, конечно. И от омерзения и злости Баки буквально трясет.       И он не хочет ехать. До отвращения не хочет. Но эта баба прям так уверенно диктует ему адрес, не допуская ни малейшего сомнения, что он примчится сию же секунду (отрабатывает оставленные Броком чаевые – не иначе), что Баки тупо теряется от напора. Да и еще его так неожиданно перетрясло, когда он подумал, что вдруг что-то с Броком, что... блять! Какое ему вообще дело?! Они же друг другу никто! Но она вешает трубку, а Баки остается с навязанным обещанием подъехать и "убедить мистера Рамлоу езжать домой, мы сами ему позвоним, если что-то изменится".       Переписываться с девчонками дальше настроения уже нет. Проклиная все на свете, и Брока в первую очередь, Баки убирает телефон в карман и идет к метро. Переться до туда еще, блять, через весь город. Но вот он прется. Ну, хоть с Солдатом попрощается напоследок... Хороший все-таки был пес. Вот его искренне жаль. Не повезло ему попасться на глаза этому ублюдку. Им обоим не повезло...       В ветеринарку Баки заходит ближе к десяти вечера. Прием закончен и, очевидно, работают они уже только на какие-то экстренные случаи, потому что из посетителей больше никого нет. Даже свет приглушен. Из живых тут только женщина-администратор, которая ему и звонила. Она приветствует Баки, сразу же догадываясь, что он и есть тот самый "мистер Барнс", и странности продолжаются. Заговорщическим шепотом она сообщает, что "мистер Рамлоу", оказывается, его телефон нихуя не давал (в смысле добровольно) и его появления вообще не ждет – а номер из него выудили якобы для проформы как номер ближайшего родственника, на случай если хозяин животного будет вне доступа. Ну, а на самом деле им нужен был человек, который "мистера Рамлоу" отсюда заберет, потому что тот уже сутки здесь сидит и уходить не собирается, несмотря на уговоры и доводы здравого смысла.       История охуенчик, конечно, нарочно не придумаешь. Особенно в той части, где Брок его в "близкие родственники" записал. В целом это какая-то дичь, и Баки уже просто не знает, что и думать. Но поверить в Брока, настолько убивающегося по собаке, все-таки не может никак. Баки в принципе не верит в Брока, убивающемуся по кому-либо или по чему-либо. Ну, он же совершенно непрошибаемый мудак – вот серьезно. Все у него "смехуечки", Баки его чем-то всерьез озабоченным не видел ни разу, даже когда тот рассказывал про какие-то тяжелые сложные вещи, про свое детство там – это всегда было с элементом стеба и самолюбования. А уж этого бедного Солдата Брок вообще шпынял только так. И чтобы он тут вторые сутки сидел, переживал, блять... ну, хорош, эта история явно рассчитана на какого-то слезливого идиота (Брок всегда был о нем "высокого" мнения, да), но, блять, даже Баки уже не настолько идиот, чтобы на это купиться.       Он идет по коридору, все больше проклиная себя за то, что в принципе сюда приехал, перся по жаре через весь город и столько же сейчас будет переться обратно, еще и получив ушат помоев, потому что ни на какое заново он больше не пойдет, сыт этим дерьмом по горло. Броку, видимо, просто стало скучно, или расценки в "ГИДРЕ" поднялись, или что там за моча ему в голову ударила – Баки не знает, но участвовать в этом не будет абсолютно точно.       Он сворачивает за угол и наконец видит знакомый силуэт в конце коридора. И честно говоря, когда Баки его видит, то что-то неуловимое вдруг заставляет его замереть, так и не приблизившись. Сердцебиение учащается, и Баки прямо физически не может сделать шаг туда, в этот коридор, чтобы Брок его заметил. И хотя тот должен был слышать шаги, он не поворачивает головы на звук. Сидит и смотрит прямо перед собой, сгорбленный и недвижимый, словно статуя, не реагируя ни на что. Но он не спит, глаза открыты, направленные в одну ему известную точку на противоположной стене, не меняя фокуса.       И если бы Баки не знал, что это он, то он бы его и не узнал. Серьезно. Не подумал бы, что это он. Не то чтобы Брок сильно изменился внешне, всего-то полгода прошло, но вот сама его поза, выражение лица, сгорбленная спина и этот абсолютно пустой остекленевший взгляд в стену – ну, это вообще не он, не его. Баки не видел его таким никогда и близко. И даже сейчас с трудом соотносит образ, оставшийся в его голове, вот с этим. Это другой человек, просто другой. Вообще ничего общего не имеет с тем самодовольным очаровательным ублюдком, по которому Баки сходил с ума. И если Брок это разыгрывает сейчас... да нет, до такого он бы не опустился, да и не смог бы – он органичен лишь в одном амплуа – собственно очаровательного ублюдка – а вот сейчас Баки видит нечто такое, что вряд ли Брок хотел бы ему показывать. Да и вообще кому-либо. И много дерьма Баки может про этого человека сказать, но через жалость и через слабость Брок не заходил никогда. Наоборот, даже в те моменты, когда его можно было бы пожалеть, он это делать не давал, отвергая любое сочувствие, причем весьма агрессивно. Но вот то, что Баки видит сейчас... Теперь история, рассказанная женщиной-администратором, определенно приобретает смысл. Баки верит, что вот этот человек, который сидит здесь перед ним – сидит здесь с прошлой ночи и будет сидеть дальше. Но он до сих пор с трудом готов принять мысль, что это, блять, Брок. Вот это просто не укладывается в голове никаким образом.       Баки делает шаг вперед. Еще несколько шагов, и тот наконец оборачивается на звук. Смотрит сначала сквозь него, не узнавая. Потом вдруг резко соображает, вздрагивает, меняет позу, щурится, вглядываясь – видимо, не в силах поверить. Да, блять, Баки и сам не верит, что делает это, чего уж там.       Выглядит Брок хуево, вот правда хуево. Не то что на свои сорок – на все пятьдесят. У него усталое осунувшееся лицо, руки все в венах, Баки и не обращал внимания раньше, что они настолько, блять, выступают. Тут еще такой тусклый и резко-контрастный свет, подчеркивающий текстуру кожи до мелочей, глубокие тени под глазами и в уголках рта, морщины, о которых Баки не знал или не замечал, очарованный им в целом, а сейчас вдруг видит слишком отчетливо. Волосы у него смялись, торчат в разные стороны, прилипая к влажной шее и мокрому от пота лбу. Потом от него, кстати, прям разит, потому что тут жарко пиздец, вот в этом закутке, где он сидит. Кондея нет, душно, хоть бы на ресепшн пересел, там с этим в порядке. И при всем при этом рядом с ним даже бутылки воды не наблюдается, и, блять, да, женщину с ресепшена Баки теперь понимает охуительно: с этим надо что-то делать, потому что это пиздец.       Но Баки вообще не знает что. Не знает даже, что сказать и как себя вести. Они давно расстались и прям хуево расстались, и Баки, откровенно говоря, ни хуя не отпустил. И отдельным пунктом бесит то, что, блять, это же он сейчас все-таки, получается, приперся. Приполз – так это можно расценивать? Впрочем, Баки бросает на Брока еще один взгляд и понимает, что тот сейчас вряд ли думает о его явлении в подобном контексте, да и вообще не факт, что помнит детали их ссоры – дай бог, чтобы вспомнил, кто Баки такой...       Но нет, Баки-то он помнит еще как! – раз номер его дал. Ближайший родственник, блять. И почему именно он? Понятно, что родственников у Брока нет, а номера блядей давать как-то не с руки, но у него же есть там коллеги какие-нибудь, подчиненные, эта его телка "идеальная", в конце концов... Баки не знает, почему здесь стоит именно он. Но он не хочет здесь стоять. Отчаянно не хочет. И нихуя не знает, что делать. И Брок помогать ему с этим явно не собирается.       – Мне позвонила девушка-администратор, сказала, ты тут уже сутки, попросила приехать... – начинает Баки, откашливаясь. Его голос разносится эхом по пустому коридору, а он чувствует просто зашкаливающую неловкость от всей этой дикой ситуации в целом.       Брок моргает, будто даже не сразу соображая, не сразу понимая его речь. Но спустя пару секунд все-таки произносит медленно, с явным трудом:       – Ааа... да, блять, прости. Они просили у меня чей-нибудь номер, типа человека, которому можно сообщить про собаку, если я вдруг что... Ну, я дал твой, ты Солдата хотя бы знаешь, вкусняшками кормил... Но я не думал, что они позвонят, тем более попросят тебя приехать... Правда, прости, я не хотел. Я в порядке. Езжай домой.       Он растирает виски, будто каждое слово, каждая мысль дается с трудом – ну, в целом, если он тут с прошлой ночи сидит, то так, наверное, и должно быть. И пока Баки соображает, как он должен увезти (а главное куда и зачем ему вообще, блять, все это надо) мужика вдвое крупнее себя, который "в порядке" и явно сам не пойдет, Брок выдает сакраментальное:       – Слушай, у меня нет сил тебя отвозить. Давай я просто дам тебе денег на такси, хорошо?       Ебааать. Ну, что ж. Зато теперь Баки убедился, что это точно он, а не галлюцинация и не двойник. Сомнений больше нет. И как бы почему бы не воспользоваться возможностью и не уехать отсюда нахуй, раз они друг другу никто? Раз Брок его номер по сути не давал и все это вышло случайно из-за этой идиотки на ресепшен? Видеть он его не хочет, да и Баки с трудом представляет, чем он может реально помочь (да и нужна ли его помощь вообще?). Но вот так вот просто взять и уехать (на метро, конечно, пошел он в жопу со своим такси) ему тоже что-то мешает – как минимум совесть и сострадание к ближнему. Каким бы мерзким гондоном этот ближний не был. Но поскольку этот ближний все же мерзкий гондон, то как всучить ему свое общечеловеческое сострадание и не огрести ушат помоев за инициативу – по-прежнему не слишком ясно. Брок не уйдет отсюда никуда. Если он тут сутки сидит (почему и зачем – это уже отдельный вопрос), если вбил это себе в башку – он не уйдет. И при этом надо его как-то отсюда увести (куда интересно? нет, только не к себе домой, пусть гостишку снимает, козел), ну, или хотя бы водички ему купить, чтобы он тут в обморок не грохнулся от обезвоживания. Да, страдания женщины на ресепшен Баки теперь поднимает прекрасно – она бы эту гору мышц не подняла, случись что. Баки и сам не подымет.       Поэтому надо что-то делать.       – Брок, слушай... Пойдем, может, покурим, а? – начинает Баки издалека. – Здесь жарко пиздец, я не представляю, как ты тут сидишь. Выйдем на улицу хоть ненадолго?       Удивительно, но тот кивает и без всяких возражений поднимается на ноги. Что еще удивительнее – встает без посторонней помощи, хотя Баки уже был готов его подстраховать (да, он настолько хуево выглядит). Но ничего, Брок тащится сам, даже впереди него.       Прежде чем выйти на улицу, Баки останавливается у автомата на ресепшен, чтобы купить воды, а Брок (видимо, уже в который раз за эти сутки) начинает вынимать мозг администратору – ну, как бы это же Брок, да и в подобной ситуации вынимать мозг вполне логично, поэтому Баки даже не вслушивается в их разговор, занятый собиранием монеток, чтобы купить чертову воду. Может, "сникерс" ему еще взять, что ли? Лучше тут все равно ничего нет.       Но пока Баки производит необходимые манипуляции с автоматом, обрывки беседы на ресепшен все же начинают до него долетать. Это не беседа уже даже, они там явно препираются не на жизнь, а на смерть и что удивительнее всего – Брока Баки практически не слышит, только эту пизду, которая как мантру повторяет "мистер Рамлоу, мы вам позвоним", "нет, если бы были изменения, врач бы сообщил", "нет, все прогнозы вам озвучил врач, я ничего сказать не могу", "нет, мистер Рамлоу, так не получится". Баки даже не сразу удается понять, чего от нее хочет Брок, ну, потому что она перебивает и не дает договорить и фразу закончить. Ясно, что она все это слышала за последние сутки раз сто, но все равно...       – Мистер Барнс отвезет вас домой, – сообщает она победно при его приближении.       – Я никуда не поеду, пока мне его не покажут, – возражает Брок, и вот теперь Баки наконец понимает, чего он хочет – увидеть Солдата. Но он настолько обессилен и вымотан, что эта пизда вообще его слова в расчет не берет – начинает втирать что-то про часы посещения, про кислородный бокс, хуй знает про что еще – у Баки самого уже уши вянут. Так еще она и смотрит на него, типа ищет в нем поддержки, чтобы он забирал "мистера Рамлоу", который не в себе, и валили они нахуй, оставив ее наедине и в дзене. И что-то Баки бомбит с этого неслабо. Он тоже уже выбешен и устал, и Солдат между прочим тоже был ему дорог и какого хуя эта пизда смеет так себя вести? Ей тут деньги вообще-то платят, чтоб она улыбалась и махала. И исполняла желания клиентов. А это не пустая прихоть между прочим.       – Покажите ему собаку, в чем проблема? – говорит ей Баки, хмурясь. – Мы никуда не уйдем, пока он не увидит пса и не убедится, что с ним все в порядке.       Она смотрит на него как на предателя и, видимо, уже вообще жалеет, что ему позвонила. Ну а что она хотела? Брок, может, сейчас немного не в форме (и ей охуительно повезло, между прочим, что это так), но это его долбанное право, блять, и естественная потребность – увидеть пса. Но нет, теперь уже и Баки она пытается втюхать эту хуйню про часы ебанного посещения – но не на того напала, он-то в форме и у него, блять, был хороший учитель:       – Нет, я, блять, не буду это слушать даже! – перебивает он на повышенных тонах, заставляя ее заткнуться мгновенно. – Мы хотим увидеть собаку и на все остальное мне просто насрать! Мы платим за это деньги и мне плевать, какие у вас правила, кто тут спит, кто не спит, никто нахуй спать не должен, если это неотложка, и мы не уйдем, пока не увидим пса! А видеть мы его хотим сейчас!       Администратор демонстративно поджимает губы, цедит что-то из серии "я поговорю с врачом, но ничего вам не обещаю" и уходит. Баки только глаза закатывает в раздражении. Да пошла она нахуй, пизда, он и с врачом может поговорить, и с кем угодно. Что они тут возомнили о себе вообще? От злости аж разрывает.       Баки смотрит ей вслед и вдруг чувствует осторожное, секундное буквально, прикосновение к плечу.       – Спасибо. А то я уже, блять...       Брок делает неясное движение рукой, а Баки невольно смущается. Это какая-то новая для них ситуация-перевертыш, где Баки вдруг неожиданно выступил "спасителем" (по мелочи, но все-таки) – и чувствует себя при этом до невозможности неловко. Вымучивает из себя типа приободряющую улыбку, протягивая ему бутылку воды и "сникерс":       – Все хорошо, Брок. На, попей, пожалуйста, и съешь вот это. Она явно ушла надолго.       Брок подчиняется беспрекословно, что тоже – нечто новое. Тяжело опускается на диван, воду выпивает практически залпом, шоколадку тоже съедает, хотя и с видимым усилием, и Баки отдает ему свою бутылку воды, чтобы запил.       И по-хорошему надо его, конечно, отсюда уводить. И окей, раз он вдруг такой лапушка – Баки, возможно, даже готов дать ему переночевать у себя. Возможно. За все хорошее, что между ними было. А между ними, в конце концов, было хорошее...       Его мысли прерывает возвращение этой мерзкой тетки с ресепшена. К Солдату их все-таки отводят. Баки шагает следом, чтобы проконтролировать процесс, но вместе с Броком в палату не заходит, стоит ждет у двери с медсестрой.       – Какие шансы вообще? – спрашивает он, но в принципе ничего нового она не отвечает – все то же самое, что он слышал по телефону: у пса скопились тромбы, а жара его добила. Отказали задние лапы – таким Брок его и привез в ветеринарку, еще и поздно – видимо, вернулся только к вечеру, и пес промучился один несколько критически важных часов. Процентов тридцать, что выживет. Но даже если – задние конечности не восстановятся. И милосерднее усыпить.       Баки кивает, сглатывая невольно подступающий к горлу комок. Да, Солдат не его пес, но был почти его, пусть и недолго. С ним связано много светлых моментов, как они играли в мячик, а Брок вечно бухтел про поросят, как они втроем все вместе валялись в снегу на Рождество, как пес клал голову ему на колени, заглядывая в глаза... Баки отходит в противоположный конец коридора, растирая покрасневшие веки. Да, блять, это сложно, но если и он тоже сейчас расклеится вконец, то... что толку? Брока вон хватает. А Баки нельзя.       Когда Брок выходит из палаты, они все-таки спускаются на улицу курить. Баки зажигает для него сигарету, потому что Брок не может сам, его прям физически потряхивает – впрочем, это естественный тремор, раз он сутки не спал. Надо его увозить. Ну, может, он и сам поймет? В конце концов, с Солдатом он повидался...       – Ну, как он? – спрашивает Баки, стряхивая пепел на тротуар. Брок только плечами пожимает:       – Не знаю. Хуево, наверное. Но он в сознании. Скулил. Смотрел на меня так... – он отворачивается не в силах продолжать, и Баки дает ему время. Странно, конечно, видеть его таким, но... в конце концов, он тоже человек. Как оказалось.       – Это я виноват.       Да, обычная песня. В чем интересно – в том, что жарко или в том, что тромб?       – Перестань, Брок. Никто не виноват. Это животное, они умирают, так случается. И живут, к сожалению, меньше людей.       – Ему было плохо со мной.       Вот тут уж как бы не поспоришь.       – Ну, со следующей собакой ты учтешь свои ошибки.       И с людьми желательно тоже бы учел.       – Все, хватит с меня собак. И людей, – неожиданно озвучивает тот его неозвученную мысль. – Я устал терять, а я всех теряю, всё теряю...       Он выкидывает сигарету, растирая ее ботинком по тротуару с неожиданной злостью. Баки не знает, что там перемыкает у него в мозгах, но разворачивает его вдруг на сто восемьдесят градусов:       – Да пусть сдохнет к черту уже наконец! Последняя ебанная собака в моей жизни! Я и эту не хотел заводить! Но «Брок, он еще проживет дольше меня»! Вот и прожил! И все равно сдох!       Баки не знает, с какими призраками прошлого он там общается, но явно не с ним. Поэтому просто тихо курит в стороне, не вмешиваясь – себе дороже. Тем более Брока, к счастью, снова переключает с агрессии обратно на нытье:       – Он восемь лет со мной был... Никто так долго со мной не был. Он вообще был особенным. И он реально меня любил. Не знаю за что... Я не смог не привязываться. Я все сделал, чтобы мне было все равно... И вот он умирает, а я жалею о том, чего не сделал... Я мог его любить. Я его и любил. Просто он этого никогда не чувствовал. И мне от этого сейчас только хуже, а не легче...       Он опускается на корточки у колеса машины, закрывая лицо руками и, блять, с этим точно надо что-то делать. И Баки наконец решается:       – Брок, поехали. Переночуешь у меня.       Но тот остается недвижим. И сопротивляется еще, блять, когда Баки пытается поднять его на ноги:       – Нет, я не поеду. Потому что вдруг он умрет, а меня не будет рядом?       – Послушай, ты все равно вырубишься рано или поздно, ты это понимаешь? – объясняет ему Баки как ребенку, крайне здоровому и тяжелому, блять, "ребенку", которого он все-таки выдергивает за локоть наверх. – Возможности человеческого организма они как бы ограничены, ты в курсе? – забирает у него из кармана ключи от машины, и открывает для него дверь – пассажирскую, конечно, потому что сажать его за руль это убийство и самоубийство в одном флаконе. – Сейчас тебя все равно больше к нему не пустят, ты ничего не можешь сделать, – каким-то чудом запихивает его в салон и загораживает путь назад, упираясь ладонью ему в грудь. – Поехали, Брок, поспишь пару часов, они же позвонят, если что. Давай. Утром вернешься.       Баки захлопывает дверь и, к счастью, этот придурок вроде внимает голосу разума. Вылезти, по крайней мере, не пытается. Упирается лбом в стекло и поникает так, обессиленный и равнодушный ко всему. Ну, спасибо и на этом, одной проблемой меньше.       Куда большую проблему представляет то, что Баки не сидел за рулем с Рождества. Слава богу еще, что права у него всегда с собой, в бумажнике. И хотя раньше он так и норовил уговорить Брока дать ему порулить, рулить под его контролем – это одно, а вот когда тот сидит, отвернувшись, в абсолютнейшей прострации, а Баки один на один с тачкой и дорогой – это, блять, конечно, вообще другое. Баки и сам тоже порядком вымотан, ехать далеко, дорогу он не знает, пытается вставить телефон с навигатором в ебучую подставку, а тот не вставляется, потому что подставка рассчитана на айфон, а Баки с февраля с айфоном принципиально не ходит, достав из шкафа свой потрепанный жизнью "хуавей". Брок при этом вообще не при делах, даже телефон ему не всучишь, чтобы за дорогой следил. Какими-то правдами и неправдами они, конечно, доезжают – благо ночь и на дорогах мало машин – но Баки, блять, эту поездочку запомнит на всю жизнь.       А еще его не покидают опасения, что Брок вырубится во время пути и потом хрен его разбудишь и вытащишь из машины. Но, к счастью, даже если тот и задремал, то при подъезде к дому просыпается и выходит сам. На своих двоих. И дорогу помнит даже, и этаж, и квартиру. Идет впереди него, толкает дверь, но вместо того, чтобы спокойно зайти внутрь, вдруг резко разворачивается и будто не в себе – хватает Баки за грудки и орет на всю лестничную клетку:       – Ты, блять, так и не закрываешь дверь квартиры?! Я же тебя просил!       Баки охуевает, конечно, знатно от такого поворота. Он и забыл уже про этот его бзик насчет двери и сам уже в полусне, а этот выкидон на пустом месте – реально резко и неожиданно. Психиатр по этому типу явно плачет. Если задуматься, Брока же периодически переклинивает на вот такой поебени, это не первый раз, но пусть сам теперь разбирается со своим дерьмом. Баки уже давно нет до этого дела. Поэтому он просто сбрасывает его руки в раздражении, приводя ублюдка в чувство:       – Брок, мы расстались, мы друг друг никто, ты помнишь об этом? Так что остынь! Мои двери больше тебя не касаются! Шагай, блять, молча!       Тот приоткрывает рот – типа ему есть, что сказать – но в итоге не говорит ничего. И действительно шагает молча, заходя в квартиру. Баки все-таки закрывает дверь на ключ (потому что зачем лишний раз провоцировать буйнопомешанного?) и чувствует себя просто пиздец уставшим от всего этого дерьма. И уже жалеет, что ввязался в это изначально. Но как, блять – не бросишь же его? Ебанный в рот, а... И за что ему все это? Почему вот этот человек каждый раз умудряется вернуться в его жизнь тем или иным способом?       – Иди в душ, я пока закину твои вещи в прачечную внизу, – говорит ему Баки, устало опускаясь на диван.       Брок снимает часы и вроде бы даже начинает вытаскивать вещи из карманов, в том числе Баки смотрит, как незамысловатенько на тумбочку опускается нож и, блять, пистолет – где он только его таскал? за ремнем под футболкой? под штаниной? вытащил из бардачка в машине? Баки даже и не заметил, но сейчас невольно задается вопросом, а спал ли и с ним, здесь, Брок тоже с пистолетом, просто не позволяя ему этого увидеть? А сейчас, видимо, на притворство и секреты просто не хватает сил, и пистолет лежит перед ним, на виду, красноречиво поблескивая в тусклом свете. И Брок даже не думает об этом, его мысли заняты другим:       – А если из клиники позвонят? – спрашивает он, замирая в неоконченном движении.       – До утра все высохнет, давай.       Он сдается. Снимает рубашку, расстегивает ремень, раздевается догола, а Баки не может не смотреть. Ну, и в конце концов, он что, отворачиваться должен? Хочет и смотрит. Имеет право. Но, блять, лучше бы он этого не видел – у Брока все тело в гематомах, в каких-то ссадинах, синяках и порезах – Баки думает, что с ним, блять, происходило в эти месяцы, но постепенно начинает замечать, что как-то больно эти порезы симметричные, а гематомы сосредоточены в основном на жопе и на бедрах – одним словом, все как Брок любит, он отлично проводил время. Господи, блять, как можно быть таким ебанутым на всю голову? Но – они же друг другу никто – так что Баки даже думать об этом не будет, это не его дело. Пусть Брок делает, что хочет – мудак ебанутый. Горбатого, как говорится, могила исправит. Нравится ему наслаждение через боль – ну, и пусть наслаждается.       Пока Брок принимает душ, Баки закидывает его вещи в прачечную, а заодно меняет постельное белье.       – Я могу лечь на диване, – предлагает тот, выходя. Ну что ж, радует, что он хотя бы ясно понимает специфику их нынешних отношений. Но Баки великодушно разрешает:       – Ложись у меня. Там хоть вентилятор есть.       А еще у него тупо нет лишнего (чистого) комплекта белья, чтобы постелить на диване. Сам Баки при этом собирается лечь у Стива, предварительно забрав постиранные вещи из прачечной. Но когда спустя полчаса быстрой стирки он заглядывает к Броку, чтобы взять из шкафа свои пижамные шорты, тот так и не спит. Смотрит на него, отодвигаясь и освобождая место рядом с собой на кровати. И хотя Баки собирался уйти, в итоге он все-таки малодушничает и ложится рядом. Просто чтобы типа не оставлять его в одиночестве, наверное. Не то чтобы Баки простил ему все обиды, нихуя он не простил и не собирается, и зол он на Брока пиздец, но сейчас, пожалуй, не время демонстрировать собственное "фи", просто даже по-человечески. И раз Брок хочет, чтобы он остался, то, в конце концов, от Баки объективно не убудет, хуй с ним. За все хорошее, что между ними все-таки было.       Тем более, лежат они, практически не касаясь друг друга. Это, кстати, сложно, у Баки не настолько широкая кровать, но они не соприкасаются даже плечами. И в то же время до случайного касания остаются буквально миллиметры, а Баки одного его присутствия достаточно, чтобы больше не думать ни о чем другом. Он слушает его дыхание, чувствует его запах, жар его тела (а Брок полностью голый между прочим и разделяет их лишь тонкая простынь, которой тот укрыт). И блядский боже, Баки по-прежнему испытывает головокружение от его близости. Пусть и старается не выдать себя никак. И думать о расчлененных котятах, лишь бы член не привстал ненароком. Ну или о том, как Брок орал, а чем ты лучше блядей из "ГИДРЫ", ползи ко мне, улыбайся и не вякай – тоже, как вариант.       – Я все это время думал о тебе...       Блять... Баки судорожно выдыхает. Знакомая песня, конечно, и он больше не собирается на нее вестись. Но от его шепота в душной темноте все равно прожигает насквозь. Впрочем, прожигает – ну, и пусть прожигает. Это физиология, и Баки не имеет над ней власти, зато имеет власть над всем остальным. И когда Брок перекидывает через него руку в попытке прижаться ближе, Баки тут же его руку убирает и отодвигается к краю, ясно обозначая свою позицию.       – Брок, постарайся, пожалуйста, заснуть. Серьезно.       – Ты меня ненавидишь?       Да, козел.       – Нет. Успокойся.       – Я перед тобой тоже виноват...       Бесспорно. Еще б ты это повторил, когда будешь в адеквате.       – Проехали, Брок, – выдыхает Баки скрепя сердце и повторяет очередное: – Спи.       И с этим все, тот засыпает. Как по команде. И Баки вырубается следом.       Они спят часа четыре от силы, и просыпаются от будильника, заведенного на семь утра. Баки разлепляет глаза, выпутываясь из липкой от пота простыни и вдыхая ноздрями чужой и такой до боли знакомый запах горячей влажной кожи. За ночь они переплелись совершенно, несмотря на жару, и выползая из этого кокона, Баки, конечно, Брока будит. Но у него смена и пора вставать. Да и Брок намерен же был с утра вернуться в клинику.       Когда Баки выходит из душа, Брок курит у окна на кухне уже полностью одетый, видимо, готовый распрощаться. Смотрит прямо на свою криво припаркованную машину, но вряд ли замечает хоть что-то. За утро они не сказали друг другу ни слова, и Баки в общем-то и не знает, что говорить. Отошел Брок или нет? Наверное, нет. Пока это все продолжается, он не отойдет.       – Вдруг я сейчас приеду... а он уже мертв? Умер за ночь.       Баки не знает, что ему на это ответить. Разбивает яйца, выкидывая их на сковороду с противным липким звуком, и неожиданно для себя самого предлагает:       – Съездить с тобой?       Брок косится на него в какой-то нечитаемой нерешительности и медленно кивает.       Ну, не бросать же его в самом деле? Ведь если бы на его месте был Стив, да не то что Стив, пусть даже Сэм, да даже Уокер, кто угодно! – Баки бы предложил свою помощь. Ну, и тут – он же не может не предложить. Даже чисто по-человечески.       – Только поешь сначала.       Брок послушно садится за стол, и Баки по-прежнему удивляет видеть его таким. Покорным. Потерянным. Беспомощным. С этим стеклянным взглядом, направленным не на окружающий мир, а куда-то внутрь. Он даже с его еды не плюется, хотя Баки откровенно пересолил яичницу – нет, Брок ест, вообще будто не замечая и, наверное, в принципе не чувствуя вкуса. И начинает говорить просто с какой-то середины собственной мысли:       – Ты знаешь, я, честно говоря, вчера мало что соображал. Надо было назвать чей-то номер и я назвал твой. Не знаю почему... Я не хотел тебя дергать. Да и вообще... если бы ты послал меня нахуй и не приехал, я бы тебя прекрасно понял.       – Ну, Солдат мне тоже не чужой, – отвечает Баки, просто не зная, что еще ему ответить. "Да и ты мне не чужой, как бы," – в голову приходит первым, но тему "про нас" вытаскивать не хочется, лучше про Солдата.       – Да... Я помню, как ты всегда с ним возился, вкусняшки ему вечно таскал... – Брок слабо улыбается, погружаясь в воспоминания, но улыбка тут же сходит с его лица, а в уголках губ образуются эти темные глубокие морщинки, которых Баки раньше не замечал.       – Я знаю, что он умрет. Без вариантов. И самое мерзкое – это ждать. Ты ждешь, продолжаешь надеяться, тебе дают какие-то прогнозы, проценты и чем все это дольше, чем больше надежды, тем, блять, мучительнее итог. Я знаю, что он умрет, но... я не могу перестать верить в это чертово "а вдруг", в чертову "счастливую случайность", которой на самом деле не бывает никогда... Я вчера сразу, как увидел его – понял, что все, это конец. Когда я пришел домой, он не выбежал меня встречать. Я стал его звать и вдруг услышал такой... даже не скулеж, а он, знаешь, стонал так вот прям по-человечески и полз, пытался ползти ко мне на передних лапах...       Баки отворачивается, так живо представляя себе эту картину и сглатывая подступающий к горлу комок. Брок замолкает, поднимается из-за стола и отходит к окну, тоже к нему спиной. И они молчат в этой страшной тишине, отвернувшиеся друг от друга, пока Баки не выдерживает и не подходит к нему, обнимая в неясном порыве. И пусть они друг другу никто, но...       Брок сначала каменеет в его объятиях, но спустя мгновение сдается – не обнимает его в ответ, но как-то так, будто теряя всякую опору, просто повисает на нем, утыкаясь лбом в плечо. И выдыхает едва слышное "спасибо".       Баки едет с ним, теперь уже, к счастью, пассажиром. Пегги, конечно, не в восторге от его звонка, но в целом проникается историей про собаку, тем более Баки рассказывает ей все честно, просто заменяя слово "Брок" на слово "девушка". И обещает вернуться на работу к обеду.       И он в итоге рад, что поехал, потому что вопреки мрачным опасениям Брока Солдат жив, и Баки прямо выдыхает, когда слышит это. Им дают повидаться, Баки на этот раз заходит тоже (Брок сам его зовет) и ласково гладит пса по свалявшейся шерсти. Тот выглядит слабым и вялым, но, завидев Брока, ощутимо оживает. Задние лапы у него так и не работают, висят как тряпочки – Баки аккуратно сжимает их в руке, непривычно холодные и мягкие. Но как бы он ни пытался привлечь внимание пса, ластится тот исключительно к Броку. Несмотря на всю их дружбу и вкусняшки, Баки Солдат практически не замечает, влюбленно глядя на хозяина, чье внимание в кое-то веки сосредоточено на нем одном. Брока Баки тоже видит неожиданно другим – он прям сюсюкается с Солдатом – "а кто у нас хороший мальчик?", "все будет хорошо, малыш, вот увидишь" – гладит, целует в морду и, блять, одно непонятно: почему коротнуло его только в этот момент? Когда уже все, поздно, и конец неизбежен. Баки смотрит на Солдата и не верит, что тот выкарабкается. Он уже голову еле держит, и... Если Брок все-таки Солдата любил (а он его любил, вот в эту секунду, глядя на них, Баки в этом не сомневается), то к чему было это показное равнодушие? Чтобы не привязываться, раз он все равно умрет? Что за дикая теория вообще? Впрочем, Брок сам себе ответил – "вот он умирает, а я лишь жалею об упущенном".       Они курят у клиники молча, Баки продолжает украдкой всматриваться в его разительно постаревшее лицо, отмечает нервные дерганные движения его рук, когда он щелкает зажигалкой, а еще короткие неуверенные взгляды в свою сторону. И Баки догадывается, что эти взгляды означают. Чего Брок хочет. Хочет, чтобы он остался. Причем Баки не собирается обманываться – это желание продиктовано не собственно его ценностью и значимостью для Брока как таковыми – вот этого как раз и нет. Не вспоминал Брок о нем все это время. Жил себе прекрасно, пока ему прекрасно жилось. А вот сейчас слабый, растерянный и беспомощный, конечно, он нуждается в ком-то рядом. И цепляется за Баки просто потому, что рядом оказался только он:       – Может, пообедаем вместе?       Баки сглатывает, не зная, что ему ответить. Первым в нем вопит подленькое и гадкое – оттолкни его, он ведь так делал, когда ты в нем нуждался, он смеялся над тобой, говорил "нет", когда его "да" было тебе жизненно необходимо, и ты сделай так же, пусть почувствует, ублюдок, на своей шкуре, каково это, каково было тебе. Но Баки стыдливо отбрасывает эти мысли, ужасаясь самому себе. Нет, мстить он не будет, он любил этого человека, да и вообще – нет. Добивать того, кто в тебе нуждается – последнее дело. Он не хочет Брока отталкивать в минуту слабости, не хочет добивать, наоборот, был бы рад помочь. Но и пойти с ним "обедать" Баки тоже не может – в том числе по абсолютно тупейшей и банальнейшей причине, которую Брок устроил сам и которая в деньгах. Брок же будет за него платить, а Баки, после его слов, не может этого позволить. Это теперь уже вопрос настолько глубинного самоуважения, что больше никогда. И в то же время препираться из-за счета, когда Брок в таком состоянии – мерзко и мелочно. И это тупик, из которого Баки не видит иного выхода, кроме как сказать:       – Нет. Слушай, я бы с радостью, но я обещал вернуться на работу, сразу как освобожусь, там ребята меня ждут, так что я пойду...       Брок кивает понимающе и тут же предлагает:       – Подвезти тебя?       Но Баки продолжает отнекиваться:       – Нет, спасибо, я сам доберусь.       – Я подвезу, – настаивает тот.       – Нет, не надо.       Баки мотает головой и он действительно не хочет, чтобы Брок его подвозил. Чтобы снова все видели. Чтобы пришлось объяснять. Вытаскивать эту историю, которой уже нет. Ловить косые взгляды, слушать перешептывания, которые уже не ради чего терпеть. Брок ведь просто его подвезет, они по-прежнему другу никто, он выберется из этого и Баки снова станет не нужен. И если Баки был готов вытерпеть все последствия их отношений ради его любви, то ради "просто подвезти" слишком много последствий, которые придется переживать заново. И он не готов.       Кажется, Брок начинает понимать ход его мыслей и, наверное, это его обижает, ну, а что Баки может сделать? Общечеловеческая помощь – это одно, а их отношения – другое и как бы их нет, так что... зачем вот это все?       – Ладно. Как скажешь, – пожимает плечами тот, выкидывая сигарету. Остается только распрощаться, что они и делают в неловкости. Но оставлять его одного, вот на этом – у Баки просто разрывается сердце. Он не может. И уже почти развернувшись, чтобы идти, неожиданно для самого себя останавливается и говорит:       – Брок, если тебе нужна будет какая помощь или просто, знаешь, поговорить, ты звони. Я... ну, ты знаешь... – /готов ради тебя на все/ – нет, блять, это Баки не скажет. – ...В общем, ты знаешь, – резюмирует он, смущаясь и покусывая губу. – Ну, и напиши мне вечером, ладно? Как там Солдат. После десяти я смогу подъехать, вместе посидим, если тебе нужно будет... Ну, так же тебе лучше, чем одному, наверное? А то, когда один, начинаешь накручивать... Вдвоем оно проще.       Блять, господи, что он несет? А главное, как он это делает. Лепечет и запинается как умственноотсталый. Но Брок улыбается так неожиданно тепло и беззащитно – Баки никогда не видел у него такой улыбки – что он, блять, смущается еще больше и запутывается вконец.       – Конечно. Я напишу. Спасибо тебе.       В итоге Баки весь остаток дня не выпускает телефон из рук, ожидая его сообщения. И Брок действительно пишет вечером, как и договаривались, точнее записывает аудио, которое Баки выходит послушать в подсобку в наушниках.       "Он стабилен. Врачи ждут, когда рассосутся тромбы. Но проблема в том, что сердце может не выдержать, если те вдруг резко пойдут... так что... я не знаю...", – аудио заканчивается глубоким рваным вздохом, в котором Баки ощущает всю степень его бессилия и страха перед собственным бессилием. И сам испытывает нечто похожее – только в отношении себя и его.       "Ты в ветеринарке?" – пишет ему Баки, тут же получая:       "Был только что. Иду к машине", – и сразу следом: "Не против, если приеду?"       "Сегодня Стив дома". И это правда.       "Сможешь выйти на полчаса? Просто в машине посидим".       "Конечно. Давай".       "Я заеду в макдональдс. Что тебе взять?"       Блять...       "Ничего. Я поужинал", – врет Баки.       Но Брок все равно приезжает с полным пакетом всякого этого фастфудовского дерьма – выбирай, что хочешь. А Баки мучается между голодом и чертовой установкой ничего у этого человека не брать. Но раз тот сам привез, уже купил и типа угощает, то это же не считается? Или считается? Да и Баки тоже ему купил воду и шоколадку, можно на эту сумму примерно бургер взять, выходит... блять, почему он вообще об этом думает? Но не думать теперь не может. Да и Брок обидится, если он вообще ничего не станет жрать... так что бургер Баки все-таки берет. Проще взять, чем упираться и объяснять, почему нет. Да и не время сейчас для всей этой мелочности...       Брок и сам ест, параллельно рассказывая про Солдата. Когда он навещал его вечером, у него стала отходить одна из лап, но по поводу второй уже надежды нет, там необратимые процессы пошли, отмирание тканей, ее будут ампутировать, Брок согласие уже дал. И вспоминая его циничные слова про "функцию охранять дом" (а очевидно, что для этой функции пес уже будет не особо пригоден), Баки не может не спросить:       – А если он выживет, но без задних лап, то...       – Блять, я не могу его усыпить, – разводит руками Брок, и, видимо, ему уже предлагали. – Может, это и милосерднее, но я не могу...       Он отворачивается, откладывая недоеденный бургер. Баки видит, как его рука замирает на ручке машины – видимо, он боится не справиться с эмоциями, думает выйти, но в итоге справляется. Выдыхает глубоко, закидывая голову наверх, и сидит так с закрытыми глазами, откинувшись на сидении.       – Тебе Джек подарил этого пса? – спрашивает Баки в гнетущей тишине.       Это сложное умозаключение, во многом притянутое за уши, но Баки все равно почему-то уверен, что это так. Это объясняло бы все – и болезненную реакцию Брока сейчас, и его двойственное отношение к Солдату в целом, а еще его вчерашнюю вспышку агрессии против того фантома, который уговаривал его взять пса. "Этот пес проживет дольше меня", – сказал Брок вчера, передразнивая кого-то в прошлом. И если так, то выходит, что все это время Баки ревновал к мертвецу. Впрочем, ревности от этого меньше не становится. Даже сейчас, когда они вроде бы друг другу никто и это не должно задевать абсолютно – Баки мучительно ждет ответа. А Брок смотрит на него слабо и беспомощно, но закрыться уже не может. И отвечает все-таки. Медленно, с долгими паузами, но отвечает:       – Нет. Он мне его не дарил. Он вообще считал, что я не должен заводить очередную собаку, потому что с такой жизнью, которую я веду, я только обрекаю их на смерть. Беру на убой. И каждый раз лью крокодиловы слезы, просто чтобы привлечь его внимание.       Он цитирует, догадывается Баки – по той жгучей злобе и обиде, с которой Брок произносит эти слова. Это Джек ему говорил. И неслабо тот его дрюкал, конечно, если Броку приходилось такое выслушивать. А он выслушивал. Видимо, не раз. Слушал и терпел.       – Но поскольку я был мастером привлекать внимание /цитата/ и выворачивать любую ситуацию в свою пользу /еще одна/, через пару дней он извинился и мы вместе пошли в питомник выбирать мне нового пса. Я делал вид, что не хочу и все еще обижен. Напоминал о том, что он все равно умрет, с моим-то образом жизни – его слова. И он тогда пошутил, что обещает мне, что вот этот пес точно проживет еще долго – даже дольше него. Это была шутка. Он типа любил шутить, какой он старый...       Значит, Баки угадал правильно:       – Он был сильно старше?       – Нет. Не настолько... /"как мы с тобой" – остается несказанным/. Лет на семь. Но по ощущениям – на целую жизнь. Я всегда чувствовал себя рядом с ним каким-то безмозглым придурком, – он усмехается мечтательно, погружаясь в воспоминания. – С ним было хорошо, спокойно, уверенно. Он сам был такой абсолютно невозмутимый, человек-валун с каменным лицом, всегда знающий ответ на любой вопрос и решение в любой ситуации. А я, наоборот. Это я сейчас немного успокоился с возрастом, но вообще я был примерно как ты, если не хуже. Только ты ныть обычно начинаешь, а я впадал в приступы ярости со швырянием предметов, драками, гонками, ночными дебошами. В принципе я во многом специально его провоцировал, выжимая внимание – он же врач: начистят мне рожу и я довольный дергаю его посреди ночи – забирай меня и лечи. И это такая ситуация, когда он не мог не приехать. Его это бесило пиздец, он знал, что я делаю это специально, и самые жуткие БДСМ-ные практики пробую специально, еще и так, чтобы оставались следы – но он не мог не приехать, не мог ничего с этим сделать. Разве что отчитать меня и потрахаться, потому что, когда я был рядом, устоять он тоже не мог. Да, это был пиздец... Я жил в аду, он жил в аду, но я не мог его отпустить, сколько бы он ни просил. Я много ему крови выпил, а он... всегда меня прощал, всегда вытаскивал. Ни один мой звонок, ни одна моя просьба о помощи не осталась неотвеченной. Но при всем при этом он меня не любил. Нет, может, и любил, но... не так, как это было нужно мне. Мне он нужен был весь, без остатка, чтобы был только моим. А у него была семья, и они всегда – всегда были на первом месте. Меня это бесило, он мне нужен был целиком. Да, это ебанный пиздец был, конечно... Я виноват. Я жалею. Но в тот момент – я просто по-другому не мог. Не мог остановиться. И если бы мне дали прожить жизнь заново – даже знай я наперед, что будет – я все равно не уверен, что смог бы... Блять. Нет. Я не хочу об этом вспоминать. Хватит.       Он отворачивается, и да он не хочет говорить, ему больно и тяжело, но если Баки не спросит это сейчас, он, возможно, никогда не узнает ответ:       – Что с ним... – случилось? произошло? – он даже не может подобрать чертового слова, а Брок морщится, будто его режут по живому, и Баки тут же шепчет в испуге:       – Ладно, прости... я...       – Рак, – глухо припечатывает тот.       – Прости, – повторяет Баки еще раз.       Они молчат, долго молчат. Потом Брок начинает собирать остатки еды и пустые пластиковые стаканчики от кофе, шурша бумажным пакетом, а Баки все никак не может успокоиться и не может не задать последний, самый важный лично для него вопрос:       – Ты до сих пор его любишь?       Брок сминает пакет в руках, и Баки даже не уверен, что он ответит. Брок и не отвечает. Долго не отвечает. Но в итоге все-таки говорит:       – Знаешь, мне Джек любил повторять, что любовь – это желать для человека лучшего. Даже если это лучшее – не с тобой. Тогда просто уйди – если ты любишь. Но мне нужно было, чтобы он был со мной. И я готов был заплатить за это любую цену. Платил, правда, в итоге он. Я разрушил, я разрушал ему жизнь... Любовь ли это? Тогда я думал, что да, это и есть любовь. Теперь я уже не уверен. Точнее я уверен, что нет. Он был прав. Любить – это желать лучшего для того, кого ты любишь. А я просто желал его. Любой ценой. Так что... Возможно, я никогда никого и не любил. И не умею в принципе – ты прав. Но и с чего бы мне уметь? Будто бы кто-то когда-то любил меня...       "Я тебя любил. Я всегда желал для тебя лучшего и сейчас я с тобой и буду с тобой, если я тебе нужен," – хочет проорать ему Баки, но слова застревают в горле. Да и все равно Брок его не услышит. Даже если орать ему в лицо. Потому что Баки ему не нужен. И Брок никогда не будет любить его так. Так, как Джека.       Но когда он поднимает взгляд, то видит, что Брок смотрит на него. Внимательно, не отводя глаз. Облизывает пересохшие губы и вдруг произносит:       – Прости, что я тебе тогда наговорил. Я миллион раз пожалел.       Баки отворачивается в испуге, не готовый слышать это сейчас.       – Неважно. Проехали, – бормочет он неловко. Он не хочет это обсуждать. Не сейчас. Да и вообще никогда. Зачем? Да и что там вообще можно обсуждать? Они все сказали друг другу тогда, но:       – Если бы ты действительно пожалел, ты бы извинился еще раньше и пришел. Но быть верным своему слову тебе, видимо, оказалось важнее.       Боже, боже, нет, зачем он это говорит? Зачем он это расковыривает? Нет, Баки, заткнись. Но поздно.       – Слушай... ну, а с чем бы я пришел? Я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Тех отношений, которых ты хочешь и которых ты безусловно заслуживаешь. Это факт. Ты прав. Я, видишь... я не могу. Во мне этого нет. В принципе. Дело не в тебе...       – Ладно, Брок, оставь это. Хватит. Забыли. Хватит.       Хватит меня мучить.       Но несмотря на сказанное – ими обоими, тот наклоняется с явным пусть и нерешительным скомканным намерением его поцеловать – в какой-то болезненной необходимости, чтобы его приняли, не оттолкнули, простили ему все. Но Баки не может. Отстраняется. Мягко, но отстраняется.       Брок усмехается понимающе, упираясь лбом ему в шею. И долго сидит так, будто разомкнуться, отлепиться от него физически невыносимо – но, не получая желаемого отклика, все-таки берет себя в руки. Откидывается на спинку своего сиденья и больше на него не смотрит.       – Я не хочу ничего начинать заново... – выдыхает Баки в тишине. Тем более ничего не изменилось, Брок сам это только что подтвердил. И да, ему тяжело, Баки готов его поддержать, но не готов в очередной раз подставляться, чтобы быть использованным, а после выброшенным за ненадобностью. Потому что ему тоже тяжело.       – Как скажешь, – отвечает Брок в мнимом равнодушии. И двери машины разблокируются со щелчком. Все, Баки может идти. Он берется за ручку, но не может не сказать, чтобы было ясно, чтобы тот знал и был уверен:       – Если тебе нужна будет какая-то помощь – с Солдатом или... вообще – ты всегда можешь на меня рассчитывать.       – Мне не нужна, – отрезает тот. – Но если тебе интересно, я напишу, когда он умрет. Или не писать? Что предпочитаешь?       – Брок.       Его тупейшая обиженная агрессия вызывает лишь жалость и омерзение. Брок и сам это понимает. Выдыхает и просит уже нормально, совершенно другим тоном:       – Посиди со мной еще пять минут.       И Баки сидит. Просто в тишине. Брок на него даже не смотрит, и все равно Баки прямо физически ощущает, насколько для него это важно. И насколько он боится остаться один.       И Баки сдается:       – Пойдем... хочешь, переночуешь у меня?       – Там же Стив, – щурится Брок, явно намеренный поймать его на лжи. Вот только Баки не врет:       – Да, там Стив. Поэтому если ты хочешь воспользоваться моим предложением, то молча и на цыпочках.       – Идет.       – И отгони тачку.       Подчиняется как шелковый. Машину отгоняет, а по квартире действительно крадется на цыпочках – а он умеет, Баки не слышит ни его дыхания, ни его шагов, только каким-то шестым чувством – его присутствие за своей спиной. Про в очередной раз не закрытую входную дверь Брок тоже не заикается, как и про душ. Послушно довольствуется тем, что есть. Раздевается бесшумно, забираясь в кровать, а Баки запирает дверь в комнату на защелку – на всякий случай, а то Стив иногда заходит разбудить его по утрам.       Стоит опуститься в постель, как Брок тут же придвигается вплотную, вжимается в его спину, несмотря на жару, и шепчет:       – Спасибо.       А Баки уже не может его оттолкнуть. Не может скинуть его руку – по множеству причин, он и сам не знает, какая из них главная. Брок невесомо поглаживает пальцами его живот, прямо над резинкой пижамных шортов, не делая ничего такого – но у Баки неотвратимо твердеет в паху просто от этих поглаживаний и его близости. Брок засыпает в итоге, уткнувшись лицом ему в шею, а Баки душно и мучительно в его объятиях – во всех смыслах. Но он не скидывает его руку, не пытается отодвинуться, мучаясь от жары и от неприятной тяжести в яйцах. И зря ведь мучается, все эти мучения, они ничего ему не дадут – Брок уйдет, стоит только ему оправиться – он уйдет. И никогда не будет любить Баки так. Так, как Джека. Но проблема в том, что Баки его любит так. Именно так. И не знает, что с этим делать. И как его оттолкнуть? Особенно сейчас. Он не сможет – как бы ни было больно самому.