Любимый пес

      Баки просыпается от ласкового поглаживания по щеке и невольно льнет к чужой-родной ладони, зависший между сном – в котором все хорошо – и явью, неумолимо напоминающей о том, что теперь они друг другу никто, и Брок здесь временно, из-за собаки, пока ему плохо. Вспоминая об этом, Баки вздрагивает, отпрянув от его руки. Впрочем, Брок к нему и не пристает, лишь пытается разбудить – ничего более. Шепчет одними губами: "Стив проснулся".       За дверью действительно слышны утренние передвижения Стива – тот шлепает на кухню и ставит чайник, а значит, сейчас пойдет в душ. Баки дает Броку молчаливую команду одеваться и под шум воды провожает его до двери.       – Напиши мне, как Солдат. Хорошо? – говорит он вместо прощания.       Брок кивает и так трогательно тепло улыбается ему с очередным "спасибо", что у Баки ноги подкашиваются от этой его неуверенной улыбки и благодарности, которой раньше и не особо дождешься, а теперь вот – по несколько раз на день.       Закрывая за ним дверь, Баки по привычке подходит к окну на кухне. Смотрит, как Брок выходит из подъезда быстрыми шагами и вдруг останавливается, задирая голову – очевидно, ищет глазами его, его окно. Странно смущаясь, Баки прячется за стену. И стоит так пару минут, пытаясь унять так глупо участившееся сердцебиение. А когда осторожно выглядывает на улицу снова – Брока там уже нет.       Баки наскоро готовит пару сэндвичей, и Стив выходит из душа уже к завтраку и к кофе.       – Пегги сказала, ты там какой-то девушке с собакой помогаешь, – говорит он, усаживаясь за стол и явно желая вызнать подробности. Но подробностей у Баки нет. Поэтому он просто отвечает "ага" с набитым ртом.       Но Стив не отстает:       – Что за девушка?       – Да, так... с "тиндера". Ничего серьезного.       Стив кивает, тут же теряя интерес, потому у Баки на "тиндере" бесконечный конвейер этих девушек – всех не запомнишь. А Баки смотрит в чашку с кофе, повторяя про себя как мантру – ничего серьезного, ничего серьезного. Главное помнить об этом самому и не забывать ни в коем случае. Потому что Брок оправится и все вернется на круги своя. Нельзя увлекаться. Нельзя. Нужно помнить, что это все – ничего серьезного. И если Баки готов на "ничего серьезного" – то пожалуйста, Баки, развлекайся. Но с Броком, вот конкретно с ним, Баки хочет все серьезно и на меньшее не согласен. Но большего ему не дадут. Все, он пробовал уже миллион раз. Ничего не получилось и не получится. Поэтому просто не надо в это снова влезать. Не надо. Брок же не пришел к нему сам, просто обстоятельства так сложились, поэтому все по-прежнему. Эта история с Солдатом закончится – и чем бы она ни закончилась, их с Броком пути разойдутся все равно. Нельзя об этом забывать. Нельзя поддаваться тупым иллюзиям и надеждам. И нельзя подпускать этого человека слишком близко.       Баки твердо решает это, но все равно почему-то спрашивает у Стива:       – Ты сегодня ночуешь дома или у Пегги?       – А ты хочешь, чтобы у Пегги? – хитро ухмыляется этот мелкий гавнюк. И остается только закатить глаза, изображая оскорбленную невинность:       – Я просто спрашиваю.       Но в общем да, они друг друга поняли. И Стив великодушно соглашается:       – Ладно, буду у Пегги.       Весь оставшийся день Баки ждет сообщения от Брока, но тот так и не пишет. Баки уже закрыл кассу и начинает вечернюю уборку с ребятами, а от Брока по-прежнему ничего. Хотя тот обещал. Ну, не прям обещал, но сказал же, что напишет.       Сначала его молчание задевает – по старой привычке. Но вспоминая ситуацию, в которой они оказались, Баки начинает накручивать уже в другую сторону: если Брок молчит, значит, из-за Солдата – может, там уже все, конец, поэтому он и не пишет, да и вообще не выйдет на связь, и хер знает тогда, где его искать и что делать. В каком он там состоянии будет, еще и один. Его и так штырит неслабо, а уж если Солдат умрет, умер, то... блять...       Сходя с ума от беспокойства, Баки набирает Брока сам по дороге домой. К счастью, трубку тот берет, но да, там все плохо. Баки уже по голосу это чувствует. Солдату ампутировали лапу, тромбы начали рассасываться, но слишком быстро, и сердце может не выдержать, состояние критическое. Брок не говорит, что он в ветеринарке, но это ясно и так. Не просит приехать, вообще ничего не просит, да и вряд ли толком что-то соображает, весь на нервах. Поэтому заканчивая разговор, Баки, ни секунды не сомневаясь, шагает мимо дома в сторону метро.       Брока он находит все в том же коридоре и все в той же позе, что и два дня назад. Молча садится рядом, неловко похлопывая по плечу с немым "я рядом, здесь, с тобой". Брок кивает, даже не переводя на него взгляд, смотрит все так же в стену и выдыхает в который раз:       – Это, блять, последняя собака в моей жизни... Теперь уж точно. Я каждый раз говорил это, но теперь уж точно...       Но спустя пару минут он добавляет, снова по кругу, то, что уже говорил не раз:       – Если он выживет, я буду для него самым лучшим... Я обещаю. Я все для него сделаю...       Но вряд ли он выживет. Пустые обещания, которые даются только тогда, когда уже слишком поздно. Баки приобнимает его в знак поддержки, давая положить голову себе на плечо, и больше никто ничего не говорит.       Они уходят из ветеринарки уже за полночь – сидеть там дальше все равно бесполезно: Солдат в кислородном боксе и, даже если случится страшное, оно случится без них. Да и Брок уже, кажется, смирился – в смысле принял неизбежное. Принял мысль, что Солдат умрет, и самое сложное – просто дождаться. А затем пережить то, что будет после – собственную боль от потери и пожирающее чувство сожаления о том, как все могло бы быть, но не было. Из-за того, что он сам не хотел и не сделал. Из страха боли, из страха потери. Но вот теперь он имеет все – и боль, и потерю, и сожаление об упущенном. Все разом.       Баки бы не хотел оказаться на его месте. Но у них настолько разный подход к жизни, что он понимает, что вряд ли окажется: Баки обычно скорее жалеет о сделанном, чем о несделанном, в отличие от Брока. А может и в принципе не жалеет ни о чем. А может, он просто слишком мало прожил, чтобы о чем-то всерьез жалеть. Да и действительно не выпадало на его жизнь таких испытаний и таких потерь – неизвестно, как это ожесточило бы его. Поэтому, когда Брок сонно приваливается к нему, вновь засыпая в его кровати, Баки по большему счету прощает ему все. Больше не держит на него зла, отпуская все обиды. Но возможности быть вместе по-прежнему не видит – если только Брок сам твердо на это не решится. Но он вряд ли решится. Он уйдет. Так ему проще. И, наверное, не Баки упрекать его за этот выбор.       Просыпаются они засветло, от вибрации телефона – телефона Брока. Брок достает его из-под подушки, смотрит на экран, но трубку не берет, зависая с нечитаемым лицом.       – Что такое? – спрашивает Баки сонно.       – Это из ветеринарки...       Баки просыпается мгновенно и понимает мгновенно: все, это конец. Раз звонят в такое время, то это конец. Брок понимает тоже, поэтому и не может ответить на звонок, только тупо смотрит на вызов и никак не решается – не хочет слышать неизбежное. И Баки аналогично, конечно, совсем не хочет это слышать, но кто-то должен. Поэтому, собирая волю в кулак, он предлагает:       – Хочешь, я поговорю?       Брок вскидывает на него неуверенный взгляд и после секундного колебания отдает телефон. Баки быстро принимает вызов, пока не сбросили, но сам при этом сползает с постели и торопливо выходит из комнаты, закрывая дверь. А то его сейчас тоже проберет, и он не хочет, чтобы Брок еще и с его нытьем дело имел – пусть с самим собой хотя бы справится. А Баки справится с собой. Вполне в состоянии.       Он отвечает коротким "да" на "мистер Рамлоу?", нетерпеливо выслушивая имя и должность звонящей сотрудницы, название клиники, которое успел выучить наизусть, и ждет страшного. Сейчас она наконец скажет, а дальше – он даже не представляет, что будет дальше. Как реагировать, как сказать Броку, как отреагирует тот... Но она все тянет, перечисляет какие-то медицинские показатели, термины, состояния... – зачем? Баки не слушает, не слышит, ждет, ждет этих страшных слов, но их все нет. А терминов и состояний все больше и, когда их становится слишком много, а самые часто повторяющие слова – это "в норме" и "стабилен", Баки начинает вслушиваться и медленно понимать, не веря – настолько он был настроен на плохое, что осознание обратного оглушает. Но Солдат жив, это еще не конец, а эта девушка, наоборот, звонит успокоить – какая-то слишком сердобольная или ответственная медсестра дает отчет о состоянии с общим посылом: критическая точка пройдена, пес восстанавливается, операция прошла успешно, они могут приехать и пообщаться с Солдатом в часы посещения. И все. Вот ради этого она звонила. Все. Блять... Просто блять.       Баки вешает трубку, глубоко выдыхая. Пиздец, он уже самых ужасов себе понапридумывал, а уж что понапридумывал Брок – и представить страшно. А там "все в норме". И это охуительно, конечно, что "все в норме", но это же не окончательное "все в норме", поэтому даже не обрадуешься толком. Господи, поскорее бы все это закончилось – причем хорошо закончилось – потому что за последние пару дней Баки потерял столько нервных клеток, сколько не терял за всю жизнь. Брок и того больше, он и сейчас даже не выходит к нему, чтобы узнать итог разговора. Так и сидит в комнате, закрывшись. А когда Баки возвращается – даже не поворачивается на шаги. Сидит на постели, сгорбленный и ожидающий неизбежного. И Баки спешит сказать:       – С Солдатом все в порядке. В смысле – он пришел в себя после операции, восстанавливается, состояние стабильное... Она за этим звонила, сказать, что он в целом в норме после операции и можно его сегодня посетить.       – Ебанный в рот... – выдыхает Брок, падая на кровать и устало растирая лицо. И Баки понимает его чувства, у самого такие же ощущения от этого утреннего "отчета о состоянии", будь он не неладен. Перетрясло их обоих неслабо.       – У меня сегодня смены нет. Я съезжу с тобой, – говорит он, возвращая телефон. И задерживая пальцы на его ладони, Брок отвечает ему очередным и искренним:       – Спасибо.       Они по очереди принимают душ, Брок готовит завтрак и ровно к открытию клиники они приезжают. Солдат очень слабый и вялый – выглядит даже хуже, чем в прошлый раз, несмотря на якобы положительные прогнозы. И да, одной из задних лап у него больше нет – на ее месте уродливая культя, замотанная бинтами. Зато вторая лапа отошла, он ей шевелит, пытаясь стянуть повязку. Брок что-то нашептывает ему на ухо, гладит и целует в морду – Баки не вслушивается, тем более, сегодня, в отличие от прошлого раза, он неумолимо чувствует, что Брок стесняется его присутствия. Точнее стесняется быть таким перед ним. Ну, что ж. Значит, приходит в себя и, наверное, это к лучшему. Чтобы не смущать его и дальше, Баки оставляет их с Солдатом наедине, а сам ждет в коридоре.       Прогнозы врачей остаются сдержанными, но из клиники они выходят чуть в лучшем настроении, чем прежде, полные осторожной надежды. Брок, конечно, продолжает нагнетать (это еще ничего не значит, его состояние может резко ухудшиться, рано радоваться), но Баки видит, что и ему как будто несколько полегчало, он взял себя в руки. Хотя радоваться пока действительно рано. Все может измениться в любую секунду. Но конкретно сейчас – "все в норме", пусть и весьма условной.       "Пообедать" Брок ему больше не предлагает, и где-то глубоко внутри Баки чувствует себя странно уязвленным этим фактом. Да, в прошлый раз он отказал Броку сам – и с "пообедать", и в принципе – сказал, что не хочет больше ничего начинать, и все такое... Но вот собственно и сбываются его прогнозы: Брок приходит в себя, и Баки больше ему не нужен. Он подвозит его до дома, говорит очередное "спасибо", благодарно улыбается – и на этом все, уезжает по своим делам. Хотя у Баки свободный день, нет смены, Брок знает об этом и мог бы...       Баки кусает губы в досаде, стараясь не думать об этом. Все. Они расстались. Еще зимой. А то, что он Брока поддержал сейчас – это просто общечеловеческое сочувствие, сострадание к ближнему и все такое – и ничего не значит.       Но Брок же хотел начать все сначала? Он просил...       Да ничего он не хотел. И не просил. Это была секундная слабость в момент слабости. Момент прошел. Все. Все закончилось и никогда не вернется. И это к лучшему.       И тем не менее Баки ждет, позорно ждет, что Брок напишет ему вечером. У них же сейчас есть благовидный предлог для общения – Солдат и его самочувствие. Но Брок не пишет. Наутро Баки не выдерживает и пишет ему сам, убеждая себя, что искренне беспокоится о состоянии Солдата – и он беспокоится, конечно, но куда больше беспокоится о другом. Отправляет свое "Привет! Как ты? Как Солдат?" рано утром, перед выходом на работу, но ответ получает только ближе к ночи: "Мне разрешили его забрать. Через пару дней. Дома ему в любом случае будет лучше".       Оно и верно. И это, конечно, хорошо. Если Солдата разрешили забрать, значит, тот явно идет на поправку. Но Баки не может избавиться от малодушного разочарования, в котором сам себе не хочет признаваться – ведь если Брок заберет Солдата, то это уже все, окончательно все, у них больше нет повода видеться и даже друг другу писать...       Вновь во власти щемящей тоски по несбыточному Баки набирает ему: "Ты сам как?" Даже не зная, на что надеется. Просто, как и раньше, хочется с ним поговорить, но говорить уже не о чем. Давно не о чем. В ответ приходит лишь малоинформативное "все ок", и Баки закидывает телефон под подушку, неприятно задетый. Пару дней назад он отказал Броку сам и понимает, что сделал правильно. Потому что ничего нового Брок не предлагал. Баки сделал правильно. Но так сложно и больно делать это "правильно", так тянет обратно в эту пучину... Но если поддаться этим чувствам сейчас, то будет еще больнее. Они проходили это не раз. И Баки давно уже понял, что изменить он ничего не в силах, а Брок, когда они разговаривали в машине, донес до него свою позицию четко – он не собирается ничего менять.       Ну, и пошел к черту.       Баки уходит в душ, а после заваливается смотреть со Стивом сериал, чтобы отвлечься и не думать. Помучается пару дней, переживет это – и все. Все забудется. Раз уж он пережил зиму и прошлое лето – то сейчас, это мелочи.       Они со Стивом заказывают пиццу и пьют пиво под "Очень странные дела", как вдруг Баки на телефон приходит нежданное: "Поужинаем? Завтра. Я встречу тебя после работы". И Баки чуть пивом не давится, когда это видит. Благо Стив списывает его реакцию на происходящее на экране.       Они валяются с ноутом в одной кровати, плечом к плечу, поэтому написать ответ Баки толком не может – придется либо закрывать от Стива экран телефона (что подозрительно), либо рассказать ему все – чего Баки отчаянно делать не хочет. Поэтому он решает ответить Броку позже, когда они со Стивом закончат кинопросмотр и разойдутся по комнатам – тем более Баки толком и не знает, что отвечать. Но сериал, конечно, он уже не смотрит, не до этого – сосредоточенный на хаосе мыслей в своей голове.       Еще секунду назад Баки расстраивался, что Брок не пишет, но вот теперь тот написал, а вместо радости и удовлетворения Баки парализует страх. Зачем вот Брок это сделал? Зачем хочет встретиться? "Поужинать"? Дергает за привычный поводок, пробуя его волю на прочность? Зачем еще, если пару дней назад он сказал "я не могу дать тебе того, что ты хочешь" – читай: не собираюсь, потому что, конечно, он может, просто ему это не нужно. А как раньше – Баки уже не хочет. Они же все выяснили. К чему тогда это "поужинать"? Расчет на "уболтать Баки за секунду", как и раньше? Расчет на то, что его близость, его присутствие подействуют – как это было всегда? Баки выдыхает, чувствуя вскипающую злость. Вот же гандон. Никакой благодарности и сострадания в этом человеке! Казалось бы, Брок должен был что-то осознать, сделать какие-то выводы из ситуации с Солдатом – ну, там типа "дорожи тем, что имеешь", "не делай больно тем, кто тебя любит" – но хуй там. Он пришел в себя, отряхнулся, будто и не было ничего, и все по новой.       Послать его нахуй и не мучиться уже? Или как поступить? Стив уже давно спит, Баки у себя в постели скроллит диалоги в "вотсапе" вверх-вниз, но в переписку с Броком не заходит, так и оставляя сообщение непрочитанным и мучительно пытаясь понять, что ответить и нужно ли отвечать. Причем что-то подсказывает, что в независимости от его ответа или его отсутствия, Брок все равно завтра явится и хер избавишься от него, когда ему надо.       Баки закидывает телефон под подушку, так и не открыв диалог. Но Брок, видимо, замечает, что он был в сети, и через пару минут "вотсап" вибрирует вновь. Ничего содержательного, просто знак вопроса – Брок типа выражает нетерпение отсутствием ответа, ублюдок. Ну, пусть почувствует на своей шкуре, каково было ему – вечно ожидать ответа и внимания к своим нуждам и своей персоне. Впрочем, Брок особо не ждет, следом приходит еще одно сообщение:       "Это тебя ни к чему не обязывает".       И еще одно:       "Просто поужинаем. Пообщаемся".       Он не отстанет, а Баки уже хочет спать, поэтому быстро набирает: "Хорошо, давай", и будь что будет. К черту.       И тем не менее на следующее утро Баки до позорного долго не может выбрать, что надеть. Да, это глупо пиздец, но он успевает перемерить и перегладить большую часть своих футболок и рубашек и никак не может определиться – потому что идти в футболке слишком просто и по-уродски, а в рубашке – уже слишком вычурно и будет видно, что Баки прям старался. А он не хочет стараться, стыдится сам себя, что это делает, и в итоге останавливается на белом поло. С темно-синими джинсами и белыми кедами – вообще огонь. Не то чтобы его должно это сильно волновать, но отшивая мистера охуительность окончательно, хочется выглядеть презентабельно – чтобы ублюдок знал, что потерял, как минимум.       Блять. Просто блять. Баки опять сходит с ума.       И он сходит с ума. Весь день. В ожидании вечера. Проигрывает в голове миллион сценариев – в одних он отказывает жестко и язвительно, в других великодушно мягко, в третьих – самых нереалистичных – Брок признается ему в любви, говорит, что согласен на все, лишь бы Баки был рядом, и они счастливо уходят в закат. Титры, хэппи-энд. Да, Баки определенно сходит с ума.       Ближе к вечеру еще и дождь начинается. И хотя в этом есть неоспоримый плюс: адская жара наконец-то спала, – есть и не менее неоспоримый минус: и Баки с тоской смотрит сначала на улицу, а затем на свои новенькие белые кеды. И с волосами он, получается, зря так мучился с утра, сейчас все равно нахуй выбьются и начнут виться от сырости. Что ж ты будешь делать, а... С другой стороны, Брок видел его в таких ипостасях, что, пожалуй, заляпанные кеды и растрепавшиеся волосы – наименьшая из проблем.       Ладно, Баки просто накручивает. Чтобы не думать об истинных проблемах. Переживать о кедах – как-то проще.       Брок ждет его на своем обычном месте на соседней улице. Дождь в целом не сильный, слегка моросит, и Баки добирается до машины без особых потерь. Забавно (ладно, не забавно, а пиздец как бьет по больному), что Брок выходит его типа встретить, несмотря на дождь. Приобнимает с улыбкой и открывает для него дверцу машины. Баки помнит, как его всегда бесило, что с ним обходятся как с девчонкой. И бесит, с одной стороны, до сих пор, а с другой – пробирает до мурашек, потому что вот в таких милых мелочах Брок весь. Он много таких мелочей для него делал, но в целом, глобальном всегда оставался холоден и непреклонен. И от этого контраста боли и удовольствия, как он говорил, Баки разрывает до сих пор.       Радует, что не один он старался выглядеть презентабельно: Брок прямо при параде. Как в лучшие времена. Хотя может это только кажется так, потому что последние пару дней Баки видел, пожалуй, его худшие. А сейчас он такой, как прежде. Спокойный, уверенный, с аккуратной щетиной, этой своей фирменной укладкой, в дорогих часах, в выглаженной рубашке и снова с ароматом того одеколона, от которого Баки когда-то сходил с ума.       Сейчас он такой, каким Баки его помнит. И бьет это по нервам неслабо. И все же неуловимо чувствуется странный диссонанс – чем дальше, тем больше. Вроде бы все, как прежде – но не как прежде. Что-то изменилось. Отношение Брока к нему. Нет больше никаких "смехуечков", заигрываний не к месту, не включается сценарий "соблазни за пять секунд". Они вообще по большому счету молчат всю дорогу. Вначале перекидываются парой фраз о Солдате, которого Брок надеется забрать домой на днях, а в остальном – говорить им больше не о чем. Точнее, может, и есть о чем, но Баки не хочет это трогать. Брок, видимо, тоже. И непонятно, зачем они вообще поехали "ужинать"... Хотя еще не вечер. И не ночь. Но пока Баки настроен не делать глупостей. Тем более Брок ведет себя достаточно отстраненно и так нарочито "по-дружески", без всяких намеков и поползновений, так что... Наверное, это действительно конец?       Они идут в итальянский ресторан, в меру пафосное место, бывало и похуже. Баки кажется, они завтракали здесь в первый день их встречи, точнее наутро после их незабываемого "знакомства". Боже, как давно это было... Он и подумать не мог, что тот отбитый ушлепок, который доебался до него в "ГИДРЕ", что... вот так все обернется и закрутиться между ними, и Брок предстанет совсем другим, и Баки будет любить его до беспамятства... Воистину жизнь полна сюрпризов. Он и представить не мог, что так будет. И что так все закончится – тоже не мог представить.       И вспоминая, как все закончилось, Баки спешит сказать:       – Только, Брок... я плачу за себя сам, – предупреждает он сразу, во избежание, когда они садятся за столик. Брок бросает на него короткий нечитаемый взгляд и на удивление спокойно соглашается:       – Как скажешь.       Это странно, потому что Баки ожидал, что он начнет упираться. И выяснять отношения. Будет спрашивать почему и приводить кучу доводов, как раньше, но Брок ничего не говорит. Наверное, потому что прекрасно знает "почему" и не хочет ругаться. Или оставляет это до конца вечера, позволяя Баки заказывать самому и попросить раздельный счет. Все равно, правда, хитрит – например, заказывает вино (и Баки видит его короткий знак официанту типа "запишите на меня"), а это вино разливают им обоим (причем, Брок пить не собирается, он за рулем), но и Баки тоже демонстративно к его чертовому вину не притрагивается. А то сделаешь один глоток и будут тебе припоминать – я тебя кормлю и помни об этом, будь благодарен и не вякай. Все-таки Баки это сильно задело. И Брок знал, что так будет, и все равно это сказал. И как бы он ни извинялся теперь, забыть это ему Баки не сможет. Простить – окей, но не забыть. И это вино за его счет теперь всегда будет поперек горла.       У Баки вибрирует "вотсап", там эта девчонка, с которой он хотел выбраться потанцевать, пока не случился весь этот пиздец. Надо будет действительно с ней сходить, развеяться, на днях – но это потом. Чтобы не отвлекаться на телефон, Баки переворачивает его экраном вниз, но тот все равно вибрирует еще пару раз – она это или нет, Баки не знает, но поднимая голову, тут же натыкается на внимательный взгляд Брока. И тут же следует вопрос:       – Встречаешься с кем-то?       Он спрашивает нарочито нейтрально, тем тоном, которым интересуются "как дела? что нового?", это не претензия, не обида, не ревность – это действительно просто вопрос – и какие бы чувства за ним ни скрывались, Брок их не показывает. Но Баки от этого вопроса прям бомбит – потому что какое его дело, ему же все равно. Или не все равно? И можно было бы его справедливо послать и не отвечать, но Баки тоже не хочет лишний раз показывать, насколько это все (до сих пор!) его задевает. Так что пожимает плечами и тоже отвечает максимально нейтрально:       – Периодически. Встречаюсь.       И если уж Брок спросил, то почему и он не может спросить:       – А ты?       – Я? – до смешного искренне удивляется тот. – Нет. У меня никого.       Таким тоном, будто, блять, как ты мог подумать? Я? Да никогда.       И Баки бы купился. Если бы пару дней назад не удостоился чести лицезреть его жопу – всю в синяках от хорошей порки. Но это, видимо, другое. Да похуй. Проехали уже давно, сколько можно на это вестись, но он, блять, все еще ведется. Настолько, что это очевидно красноречиво отражается в его лице, раз Брок спрашивает:       – Все еще обижаешься на меня?       И вот что ему, блять, на это сказать?       – Нет. Я все. Забыл. Отпустил, – отвечает Баки со спокойным достоинством. И остановиться бы на этом, но он не может:       – Мы не всегда получаем то, что хотим, – не удерживается, чтобы не напомнить. И даже на этом остановиться было бы еще нормально. Но нет, это чертово незакрытое ноющее фантомной болью прошлое так и лезет наружу:       – И раз ты не хочешь... А ты не хочешь, то... Я тоже больше ничего не хочу.       Ладно. Закончил он правильно. К черту как, но он выполз в правильное русло. Но настолько его пробрало, что он больше и взглянуть на Брока не может, сосредоточиваясь на том, чтобы наматывать пасту на вилку, используя при этом ложку, как этот придурок когда-то его учил.       Но Брок ждет – и дожидается – когда Баки все-таки поднимет на него взгляд. Откладывает приборы, смотрит на него проникновенно и начинает:       – Не знаю, как ты, но я... знаешь, по большому счету помню только хорошее. Такие забавные яркие моменты между нами, которых не могло быть ни с кем, кроме тебя, в которых весь ты и только ты... Как ты в парк меня водил на колесе обозрения кататься, а потом, блять, мы ходили, помнишь, перед Рождеством кататься на коньках, валялись в снегу... Сказал бы мне кто-нибудь когда-нибудь, что я соглашусь на подобную хуйню... а главное, что буду вспоминать об этом с улыбкой и это, знаешь, станет куда более ярким и ценным воспоминанием, чем какие-то... не знаю... развлечения, вещи, деньги, которые в итоге не стоят ничего, когда ты начинаешь понимать... когда ты вдруг получаешь что-то действительно ценное, что ни за какие деньги не купишь...       Баки сглатывает, чувствуя странное головокружение от его слов. Он понял? Осознал? О чем он говорит? И к чему он это говорит? Баки боится даже надеяться, но...       – Знаешь, я... вроде бы иногда ловлю себя на мысли, что немного жалею об упущенном. Все эти месяцы я думал о том, как все могло бы быть, согласись я... но... Ведь ничего между нами быть не могло. И не может. И ты прав, ты все правильно тогда сказал – давно пора было оставить тебя в покое, исчезнуть, дать тебе жить свою жизнь... Просто так неожиданно далеко все зашло, я и не думал... Мне казалось, у нас может получиться что-то легкое, без обязательств, ты быстро перегоришь, а я не буду слишком увлекаться, но... В итоге вышло, что я только мучил тебя и мучился сам.       Мучился сам? Ты? Вот это новости, блять. Мучился он. В чем и когда? Нет, Баки, даже не хочет ничего говорить, потому что, блять, этот разговор заведет их очень далеко, а переубедить, что-то изменить все равно не удастся. Бесполезно. У Брока какое-то свое крайне альтернативное видение реальности – мучился он. Да одно его слово, блять, и... Нет, Баки даже не будет об этом думать. Хватит.       – Может, и хорошо, что так вышло, и у нас есть возможность поговорить. Спокойно. Когда все чувства улеглись, можно как-то трезво оценить все, что было сказано, сделано... То, что я наговорил тебе тогда, Баки, – я пожалел миллион раз, я готов миллион раз просить у тебя прощения и, конечно, я говорил это, чтобы тебя задеть, сделать больно, так же больно, как было мне...       Больно? О чем он? И тут Баки понимает. Он так завуалировано все еще пытается его ткнуть, переложить на него вину за их расставание, припоминая ту девку. Случайную девку, этот перепихон по пьяни, к которому, блять, сам его и подвел. Да, Баки повелся, но он был настолько в раздрае, Брок настолько расшатал ему нервы, что...       – Ты сам хотел свободных отношений, Брок, – припоминает ему Баки с вызовом. – Или чтобы "свободными" они были только для тебя? Этого ты хотел? И мучительно больно, что не вышло?       Нет, спокойно поговорить у них все-таки не получится. Баки все еще пидорасит, все еще задевает, он его ненавидит и мучительно жаждет его любви и раскаяния, которых не получит никогда. Он ждет, что они сейчас разосрутся по второму кругу и рад, что попросил раздельный счет, не стал пить его вино – потому что вот теперь Броку нечего ему предъявить. Баки был с ним в трудный момент, запихнул в жопу все свои обиды и боль и был с ним, не требуя ничего взамен. Предъявлять ему нечего. Видимо поэтому Брок продолжает манипулировать прошлым:       – У меня кроме тебя никого не было – с осени и до того момента, как мы расстались – вообще никого.       Не сказанное вслух "в отличие от тебя" так и звенит в воздухе.       Но, во-первых, Баки не верит в его "никого". А, во-вторых, не может не вставить язвительно, вспоминая его исполосанную ремнем и бог знает чем еще спину и задницу:       – Зато потом ты с лихвой наверстал упущенное.       – Ну, не один я наверстывал, – огрызается тот, и чувствуется, что его прям задело, но Брок все-таки берет себя в руки, не опускаясь до дальнейших обвинений, возвращается к себе: – Для меня это была скорее попытка забыться, сместить фокус, как-то отвлечься... Первые месяцы без тебя было прям тяжело. Я и сам не ожидал.       У Баки перехватывает дыхание. Такого он раньше не говорил. Нельзя на это вестись, но он ведется:       – Но гордость тебе мешала прийти? – заключает он горько. – Ты ждал, что я приползу?       – Да ничего я не ждал. Ты никогда не приходил, с чего бы на этот раз? Ты быстро... втянулся в свою обычную жизнь.       Снова тот же самый упрек. Он типа за ним следил? Впрочем, Брок мог. Просто Баки никогда и мысли не допускал, что ему это нужно. А если нужно, то почему он просто, блять, не подошел и...       – Дело не в гордости. Я просто решил, что... хватит. Действительно хватит. Это пора прекращать, потому что я лично это уже не вывожу. И не хочу. Я благодарен тебе за все, что между нами было. Отдельно я благодарен за то, что ты был со мной сейчас, и это действительно много для меня значило. Я не уверен даже, что сам бы так смог... Не в отношении тебя – а, знаешь, будь я на твоем месте в твоем возрасте... думаю, я бы повел себя по-другому, не смог бы переступить через свои обиды, а ты смог и это вызывает мое бесконечное уважение. В свою очередь – если тебе когда-нибудь будет что-то нужно, чтобы это ни было – я буду рад помочь и сделаю для тебя все. Это сложно, но постарайся не держать на меня зла. Я знаю, что причинил тебе много боли, знаю, что во многом был жесток и несправедлив – я жалею. Я многое переосмыслил, есть множество моментов, которые я хотел бы переиграть, и множество слов, которые я хотел бы никогда не говорить. Но что было – не вернешь, а итог все равно один – как не переигрывай прошлое, будущего у нас нет. Но для меня те месяцы, те моменты, что мы были вместе – пожалуй, лучшие, самые светлые в моей жизни. Но все хорошее заканчивается, и я хочу закончить это не так, как я сделал это зимой, а нормально, по-доброму, как ты этого заслуживаешь. Я желаю тебе счастья и желаю тебе сохранить все то лучшее, что есть в тебе – твою искренность, самоотверженность, способность радоваться моменту и способность любить – всем сердцем и без оговорок. Будь счастлив. Я уверен, что тому человеку, которому ты в итоге подаришь свою любовь, несказанно повезет. И я уверен, это будет лучший человек на свете.       Как обухом по голове. Повезет, блять. Вот зачем он говорит про "повезет", если вот ему повезло, но ему это нахуй не надо...       Все, это конец. Значит, Брок пригласил его расстаться. По-доброму. Не так, как зимой. В этом была цель. А Баки там понапридумывал себе, что возвращать его будут, извиняться... Вот он извинился. Но это все. Теперь это окончательно все.       Баки улыбается ему через силу. И надо бы ответить что-нибудь. Выдать типа такой же монолог на тему "с тобой было хорошо, будь счастлив и пусть другому повезет", но Баки не может. Он вообще держится с трудом, тянется к стакану с водой, чтобы как-то прийти в себя и дожить до того момента, когда принесут счет и можно будет уйти. Они недалеко от его дома и он искренне надеется, что Брок сообразит, что подвозить и провожать его не нужно.       И стоит, конечно, отдать ему должное, Брок действительно пытался расстаться максимально безболезненно и по-доброму – не стал выяснять отношения, обвинять, упрекать – хотя Баки тоже дерьмо творил и прям чувствовалось, что Брока тоже многое задевает до сих пор – но он промолчал, сдержался. Не сказал ни слова про него плохого, и все равно... Каждое его слово, даже сказанное по-доброму, как потыкать пальцем в открытую рану – как бы аккуратно ты ни пытался, это, блять, больно и ни хрена не по-доброму.       А для Баки это все еще открытая рана. Как оказалось.       Он шел сюда с мыслью, что не хочет начинать ничего заново, надо расстаться, окончательно расстаться, но вот теперь когда они расстаются, причем хорошо расстаются, по обоюдному согласию – а не так, как раньше – Баки не может этого вынести. Он не собирается ничего портить, возражать, пытаться вернуть – нет, он молчит, соглашается, натягивает улыбку через силу, но вся та прошлая боль, невысказанные чувства, разбившиеся вдребезги иллюзии, ощущение огромной и неизбежной потери – накрывают с головой. Он знает, что так нужно. Он знает, что так правильно. Что это лучший способ из возможных, и Брок искренне пытается сделать это максимально безболезненно для них обоих, для него. И Баки тоже пытается. До самого конца пытается держать лицо. Пьет уже не воду, а его чертово вино – будь оно неладно – но настолько расшатаны нервы, что рука дрожит, и он по неловкости проливает его на себя.       Брок тут же перемещается к нему, промакивая алое пятно на его белом поло салфетками, хочет пойти с ним в уборную, чтобы помочь оттереть, но Баки отказывается от его помощи, заверяя, что все в порядке. А на самом деле просто хочет сбежать, хоть ненадолго – от него, от его присутствия, от их прошлого. И Брок его оставляет.       Баки плевать на испорченную одежду – он даже не пытается оттереть пятно, даже к раковинам не идет. Наоборот, запирается в свободной кабинке, прислоняясь к стене, и медленно и глубоко дышит, пытаясь успокоиться, привести мысли в порядок, справиться с разрывающими на части чувствами, которых так много, слишком много...       И понимает, что не сможет вернуться обратно – к Броку, в зал. Просто разрыдается позорно и все. А известно, как Брок реагирует на его слезы. Хуй с ними, с деньгами, с неоплаченным счетом, который Баки так упрямо хотел разделить – он ему вернет. Потом когда-нибудь. Ну, или пусть, в конце концов, Брок снова скажет, что он жрет и пьет за его счет, какая уже разница. Если все кончено.       Баки споласкивает лицо, вытирая его досуха бумажными полотенцами, и быстрыми шагами выходит из уборной сквозь зал, сразу на улицу. Благо, Брок сидит спиной и не замечает его позорный побег.       Баки выходит в дождь, и тот усиливается, но это даже к лучшему. Все к лучшему. И хорошо, что теперь все кончено. Определенно хорошо. Оно должно было закончиться. И не было никаких шансов. Брок же сказал – переигрывай, не переигрывай прошлое – итог один: будущего нет.       Хотелось бы, конечно, среагировать более достойно, по-взрослому, и Баки действительно стыдно за себя – что ничего не меняется, и он снова сбегает на эмоциях, вместо того чтобы нормально по-доброму расстаться... Но у него не получается иначе. И он надеется, что Брок поймет и простит. Баки потом напишет ему. Когда успокоится. Когда переживет все это. Напишет большое сообщение, тоже с благодарностью за все... Сделает все, как надо. Но сейчас, сейчас он просто хочет остаться один. Со своими "детскими" обидами, неисполнившимися "хотелками" и со своей болью. И не может быть благодарным, когда настолько разрывающе больно внутри.       Но – весьма ожидаемо – через пару минут Брок его догоняет. Сквозь дождь и собственные мысли Баки даже не слышит его приближения, только чувствует, как тот дергает его за руку, разворачивая к себе. Отчаянно сопротивляясь, Баки упирается ему в грудь и жалко просит:       – Не надо, Брок... Дай мне, пожалуйста...       Уйти? Побыть одному? Баки и сам не знает, чего он хочет.       И впервые видит, что и Брок – не знает. Колеблется. И даже отпускает его почти: хватка его рук ослабевает, он отступает на шаг и, кажется, готов дать Баки уйти, готов отпустить. Навсегда. И это "навсегда" почему-то пугает настолько, что Баки в каком-то странном болезненном отчаянии, в последней агонии угасающего между ними чувства хватается за его рубашку, выдыхая сквозь рвущиеся из груди всхлипы то, что хочет, чтобы он знал напоследок:       – У нас бы все получилось! Все получилось! Если бы ты только хотел... Если бы ты только захотел...! Если бы ты...!       Ну, и рыдает, позорно заходится в рыданиях, вот теперь уже отпуская его, отталкивая, пряча лицо. Ускоряет шаг, переходит на бег, но его хватают со спины, перебивая дыхание, не давая больше дышать и сделать шаг.       – Тихо, котенок, успокойся.       Блять... ну, он еще и называет его этим тупым прозвищем, как прежде, и Баки просто перемалывает всего. И он уже при всем желании не успокоится. А Брок уже не отпускает. Прижимает к себе, будто пытается укрыть от дождя, от всего мира и от всей этой боли, которую сам же и причинил. Но своих слов обратно он не берет, только нашептывает различные вариации "успокойся" и "все будет хорошо" – видимо, это тоже такое проявление общечеловеческого сочувствия в его исполнении. Но больше не будет ничего. Все кончено. И это не изменится. Брок дожидается, пока Баки придет в себя, приобнимая его за плечи, проводит до дома, поднимается с ним до квартиры, но не переступает порог.       – Так будет лучше для нас обоих, ты же и сам это понимаешь.       И Баки кивает, не в силах даже поднять на него взгляд. Потому что он уходит. Все, он уходит. Уходит навсегда. По-доброму. И это, оказывается, невыносимо вдвойне.       – Давай, Баки. Будь счастлив. Ну? Обещаешь мне? Давай скажи: "Обещаю".       – Обещаю.       – Вот и умничка.       Брок даже не обнимает его напоследок. Просто улыбается коротко и все. Разворачивается и уходит вниз по лестнице, а Баки слушает его удаляющиеся шаги. На автомате идет к окну на кухне, смотрит – в который раз, как он выходит из подъезда, идет к машине – вот только сейчас это в последний раз. Сейчас он уедет, и... И вдруг он останавливается. Замирает. Посреди улицы, посреди дождя – замирает. Будто бы что-то не дает ему уйти, сделать следующий шаг. Задирает голову и смотрит в его окно. Баки прячется сначала, но потом соображает, что темно, и Брок при всем желании его не увидит. Снова осторожно выглядывает, наблюдая, как тот вертится на месте в нерешительности, делает даже несколько шагов назад, обратно к подъезду – снова останавливается и все, приняв окончательное решение, быстро идет к машине.       Но Баки хватает даже этих нескольких шагов.       Не думая больше ни о чем, он стремглав выбегает из квартиры, мчится вниз по лестнице, чуть не поскальзываясь на ступеньках, бежит, что есть сил, чтобы успеть – но не успевает. Когда он выбегает на улицу, то Брок уже все, уехал, уезжает, Баки видит его машину уже достаточно вдалеке, пробегает еще пару метров от отчаяния, но это уже бесполезно, не догнать. И он останавливается, смотрит ему вслед в тупом опустошении, задыхаясь от бега на пределе сил.       Но вдруг машина резко останавливается. Сквозь пелену дождя и нехватку кислорода в легких Баки концентрируется на красных огоньках задних фар. И снова бежит вперед, хотя Брок даже еще толком не притормозил и не припарковался, еще может передумать, но не передумывает. И Баки запрыгивает на него с разбега, успевая услышать лишь "боже, что же ты со мной делаешь?", прижимается к его губам, прижимается к нему всему, обхватывает за плечи, скрещивая ноги у него на талии, целует, сидя на нем верхом, боясь отпустить. Толком дышать не может после этого чертового спринта, но из последних сил, из последнего дыхания продолжает его целовать, дорвавшись наконец.       Баки вообще не помнит, как они добираются до подъезда. Но он с Брока так и не слезает. Смутно помнит, как они целуются в лифте, а Брок все пытается нащупать нужную кнопку, чтобы начать подниматься наконец. Помнит, как чертовски сложно стягивать друг с друга насквозь промокшую от дождя одежду, отчетливо помнит этот привкус дождевой воды, смешанный с до боли знакомыми вкусами его губ, его кожи, сигарет и этого чертового одеколона, который будет преследовать Баки до гробовой доски.       У Брока даже смазки с собой нет (которая, блять, находилась у него всегда, даже в самые, казалось бы, не предполагающие этого моменты) – но не сейчас – настолько он не планировал – и Баки свешивается к тумбочке, рыская по ящикам в поисках своих запасов, что не мешает Броку раздвинуть его ягодицы, вылизывая и толкаясь языком, и это, блять, существенно затрудняет поиски. Не то чтобы Баки жаловался, конечно.       Все происходит так стремительно, будто каждый из них преследует цель не дать другому одуматься. Не дать одуматься самому себе. Брок растягивает его быстрыми, даже несколько грубоватыми движениями, но в данную секунду Баки и не хочет по-другому – ему самому нужно вот так – быстро, резко, немного болезненно с непривычки, чтобы чувствовать его всего, задыхаться, наполнятся им. Войдя до конца, Брок останавливается, давая привыкнуть, смотрит в глаза, и Баки отвечает на его взгляд, отвечает на поцелуй, подстраиваясь под все более жесткие и сильные толчки, выстанывает что-то несвязно, потому что этого прям много, но он так этого хотел, так хочет – хочет еще больше, чем это "много".       И лежа под ним, кончив, перепачканный своей спермой и его, не хочет его отпускать. Не то чтобы Брок, в свою очередь, сильно рвался вставать – спрашивает только, не тяжело ли ему, но получая уверенное "нет", подкрепленное тем, что Баки лишь сильнее оплетает его руками, расслабляется сам, продолжая медленно и лениво с ним целоваться. Потом все-таки отваливается набок, но Баки тянет за собой, нащупывает одеяло и накрывает их обоих – впрочем Баки и так тепло, Брок прямо закрывает его всего – руками, бедром. И Баки переплетает свои руки с его, потому что тоже хочет его держать, тоже хочет быть уверенным, что он не денется никуда, не уйдет.       Они не говорят друг другу ни слова. Ни во время секса, ни после. Потому что совершенно ясно, что со словами что-то не то – раз на словах они расстались навсегда и будущего нет, а в настоящем не могут друг от друга отлепиться.       Но утром Баки просыпается один. Впрочем Брок здесь – вот он, стоит у окна и курит, глядя на дождь, который так и льет. А Баки смотрит на него, и восторги прошлой ночи сменяются тоскливым унынием наступившего утра. Вот они снова переспали. И что дальше? Ничего же не изменилось. Или как? Они, блять, расстались вчера, Брок сказал, что не может, не хочет, хуй там знает что – и вот он здесь, оборачивается и смотрит на Баки в тоскливой задумчивости. И ему тоже нечего сказать. И стоит хоть одному из них сейчас открыть рот, и они снова разругаются – потому что хотят совершенно разного "дальше" после этого секса. И в итоге каждый останется ни с чем.       Блять.       И да, Брок прав, для них обоих лучше было бы расстаться. Вот только ни один не смог довести это до конца.       – Я в душ, – говорит Брок, выкидывая сигарету. Сбегает одним словом. И Баки понимает его как никто.       И если Брок сбегает в душ, то Баки пытается сбежать в спасительный сон, тем более под шум дождя и шум воды за стеной так сладко спится. И хочется думать о хорошем. Может, они еще раз потрахаются сейчас? Прежде чем "расстаться навсегда". Хотелось бы....       Сквозь дрему Баки слышит, как хлопает дверь, и Брок возится там с чем-то – наверное, готовит завтрак или ищет свою одежду – шум воды прекращается, снова хлопает дверь, и вот тут Баки начинает соображать, что что-то, блять, не так в этой последовательности...       Секунда, две, и он подскакивает с кровати, как ужаленный, наконец понимая...       Выскакивает из комнаты финальным штрихом к этой ебанной картине маслом под названием "не ждали": только что вернувший Стив с глазами на пол лица и Брок, вывалившийся из ванной в чем мать родила – смотрят друг на друга в немом ахуе, не зная, что сказать и как разрулить этот пиздец. Баки тоже не знает. И хочется просто по-тихому нырнуть обратно в комнату, закрыть за собой дверь и пусть разбираются сами, как-нибудь без него. Но хуй там.       Ну, что ж. По крайней мере, знакомство со Стивом удалось на славу. Незабываемое знакомство вышло. И самое главное, что Брок почему-то считает своим долгом именно с ним познакомиться, вот прямо сейчас. Вместо того чтобы ретироваться в комнату и потом по-тихому свалить, он ебануто улыбается, сука, будто на собеседование пришел, ну, или на знакомство с родителями (хотя Баки искренне надеется, что вот уж знакомство с родителями – если оно будет – пройдет в кардинально ином ключе) и выдает:       – Привет, Стив. Мы с тобой в принципе виделись уже, формально знакомы, но... приятно увидеться вновь. Думаю, на этот раз обойдемся без рукопожатия, ты уж извини.       Блять... Конечно, без рукопожатия, потому что руками он прикрывает яйца. Ебанный пиздец. Приятно ему вновь увидеться, блять... Баки с трудом удерживается от мощнейшего фейспалма. Ебанутость ситуации просто зашкаливает.       Стив даже не отвечает ничего – настолько он в ахуе. И Баки остается только проблеять, привлекая внимание к себе:       – Я все объясню.       Стив медленно поворачивается к нему, и Брок все-таки догадывается, что в данной ситуации разумнее свалить, чем продолжать "знакомство". Поэтому, пользуясь моментом, быстренько ретируется в комнату к Баки, красноречиво показывая взглядом все, что о нем думает.       – Ты что, блять, предупредить не мог, что он придет? – спрашивает он возмущенным шепотом, когда дверь в комнату наконец захлопывается, отрезая их от Стива.       – Если бы я, блять, знал! Он обычно не приходит по утрам после Пегги, сразу на работу идет!       Видимо, дело в дожде – Стив зашел за зонтом или за чистой одеждой, а Баки и не сообразил.       – Ладно, сиди здесь, я в душ.       Но когда Баки выходит из душа, Брок сидит уже на кухне. И что-то подсказывает, что не по своей воле он туда перебрался. Стив, между тем, с абсолютно нечитаемым лицом готовит завтрак – на троих. Баки не знает, о чем эти двое разговаривали, пока он был в душе, и разговаривали ли вообще, но стоит ему пристроить задницу на стул, как Стив тут же спрашивает с места в карьер, причем с таким само собой разумеющимся видом, будто погодой интересуется:       – Так вы снова встречаетесь или что?       Баки, успевший урвать тост, чуть этим тостом не давится. Вопрос охуенчик, конечно. Он вот сам стремается его задать, да что задать, он сам не знает, как на него ответить. Вообще они расстались вчера. По-доброму. И ему, знаете ли, тоже интересно услышать ответ. А Брок между тем смотрит на него и ждет, что Баки сам будет разговаривать со своим другом и объяснять ему всю эту хуйню.       Вообще Стив, мелкий засранец, прекрасно знал, что делает, задавая этот вопрос. И сам с себя тащится, нарочито аккуратно расставляя тарелки, раскладывая приборы, разливая кофе, давая им время собраться с мыслями. Но вот он садится – так получается, что во главе стола – и всем своим видом ждет ответа. А они оба вдруг становятся чертовски заняты едой.       Но Стив его друг, поэтому в итоге разворачивается он к Броку и ответа ждет от него. Тот снова смотрит на Баки – но нет, в этом деле Баки ему не помощник: демонстративно утыкается в тарелку, показывая, чтобы на него не рассчитывал, выкручивался сам. Брок посылает ему многообещающий взгляд, но в итоге откашливается и выдает:       – Если Баки это нужно.       Баки тут же вскидывает голову, не понимая. В смысле? В смысле, блять, – если Баки это нужно? Он в своем уме вообще? Баки что, недостаточно донес до него, насколько ему это нужно? Он смотрит на Стива, ожидая, что тот задаст Броку его неозвученнное "в смысле? поясните-ка для тупых". Но Стив только многозначительно кивает с таким видом видом будто он, блять, понял смысл этой хуйни – хотя что он там мог понять? В смысле, блять, "если Баки это нужно"? Но эти двое, как-то покивав друг другу, оставляют эту тему, один Баки остается в ахуе. Но выяснять отношения перед Стивом не будешь же, поэтому он молчит, проглатывая собственное недоуменное возмущение вместе с тостом.       В принципе ни о чем они больше не говорят, доедают завтрак в зашкаливающей неловкости. Стив в целом не слишком болтливый парень, Брок ведет себя максимально странно и, если бы Баки не знал его так хорошо, то подумал бы что тот типа ну, не то что прям стесняется, но некомфортно ему определенно. Некомфортно всем, откровенно говоря. Поэтому когда Брок наконец сваливает – это ко всеобщему облегчению.       Баки закрывает за ним дверь, толком ни о чем не договорившись и ничего не спросив, просто "пока"-"пока", и он уходит. Ладно, они разберутся позже. Если в этом вообще возможно разобраться. "Если Баки это нужно". Ну, ебанный пиздец, блять!       На кухню Баки возвращается с драматичным:       – Ладно, Стив, просто не говори ничего! Я и сам все знаю.       Заваливается на стул, пододвигая себе недопитый кофе. Хотя хотелось бы чего покрепче, конечно.       – Когда вы успели снова сойтись? – хмурится Стив, сгружая в раковину посуду.       Сегодня ночью? Ладно, Стив и так в ахуе с него, надо пощадить его нервы.        – Вся эта история с собакой... это я ему помогал. Он не просил, просто так случайно вышло, и... Мы вообще расстались вчера, поговорили обо всем спокойно, решили расстаться друзьями, но... не смогли.       – И кто не смог?       Блять, Стив, конечно... Гавнюк еще тот.       – Оба, – отвечает Баки, краснея. Потому что формально, конечно... Блять. То есть это он, получается, все-таки приполз?       А Стив все не отстает:       – Вы поменялись ролями?       – Нет, это он без меня развлекался, если ты про...       Баки многозначительно проводит руками по собственному телу, думая, что Стив спрашивает про синяки от порки, но, кажется, нет – он то ли не смотрел на Брока особо, то ли не понял, вопрос был в другом:       – Нет, он просто выглядел... ну... не таким, как я его помню.       А, да, точно. Стив же его видел. Баки уже и забыл. Когда вытаскивал его из клуба. Да уж, на том фоне Брок сейчас просто лапушкой сидел, пил кофе и типа смущался.       – Да он просто... не знаю. Ну, с этой собакой... и вообще. Ну, да, наверное, он изменился. Или делал вид. Типа стеснялся тебя? – усмехается Баки, настолько нереальным кажется подобное предположение. Что Стив и подтверждает:       – Что-то в прошлый раз он никого не стеснялся.       – Думаешь... я ему нравлюсь наконец? – спрашивает Баки в потаенной надежде, но тут же одергивает себя: – Но тогда зачем это "если Баки это нужно"? Ясно же, что мне это нужно!       – А что тебе нужно?       Баки хлопает глазами, не понимая, что Стив хочет от него услышать:       – Ну... чтобы он меня любил, чтобы у нас было все серьезно. Ну, как у вас с Пегги. Примерно.       Не так скучно и приторно, но... в целом – примерно, он же сказал.       – Я собираюсь ей делать предложение.       Вот это новости!       – Нет, ну, предложение я делать ему не собираюсь, – ржет Баки, настолько уморительной кажется подобная перспектива. Но Стив не разделяет его смех:       – А что тогда? Ну, в смысле... твои усилия, они к чему? Предположим, предположим, ты его добьешься – он там скажет тебе, что любит, и все такое... Но – что дальше? И зачем это тебе? И что глобально изменится?       – Ну... я...       И все. Ступор. Ему больше нечего сказать. Потому что Баки действительно никогда об этом не думал. Все, на чем он был сосредоточен – это добиться Брока и его любви. Он представлял это в красках, различных вариациях, но никогда, никогда он не думал, что будет после – все, дальше там все хорошо, хеппи-энд и черный экран. Что-нибудь да будет. Но вот что? И действительно – насколько Баки это нужно. Все эти долгоиграющие планы – вот как у Стива – его откровенно пугают. Он даже колледж себе не выбрал, а тут... Что ему нужно? От Брока и вообще... Баки не знает. Это ошеломляюще для него самого – но он понятия не имеет.       Он смотрит на Стива в немом ужасе перед открывшимся ему только что откровением вселенского масштаба. Стив смотрит на него. И остается только признать:       – Я не знаю, чего я хочу.