Любимый пес

      Баки выходит из кафе, погруженный в свои мысли. Домой идти не хочется – слишком хорошо и свежо на улице после дождя, а еще дома Стив – в кухонном окне горит свет, а Баки почему-то испытывает странную необходимость побыть одному. Мелкий гавнюк и так с утра вытрахал ему весь мозг, так что...       Баки останавливается у подъезда, достает сигареты и зажигалку. Закуривает, машинально проверяя "вотсап" – несколько сообщений от девочек из "тиндера" с общим посылом "куда он пропал" и ни одного от Брока, хотя в сети тот был. Буквально только что. И Баки не знает, обижаться или нет, что Брок не пишет, или это он сам должен написать – чей там ход и чья очередь догонять в этих догонялках – все запуталось вконец. Вчера они расстались по-доброму и навсегда, потом потрахались, утром оказалось, что они снова встречаются, "если Баки это нужно" – в целом пиздец, конечно. Непонятно нихуя, что между ними происходит. Что Баки нужно. И что нужно Броку – потому что это, знаете ли, тоже тот еще вопрос.       Баки пытается задуматься о будущем. Честно пытается. Пытался все утро под пронзительным взглядом Стива и после – весь день. Но... как-то оно не идет. Стив вот все уже спланировал: и колледж выбрал давно, и скопил почти, и Пегги вот собирается делать предложение и копить на свадьбу, они уже решили, что хотят переехать в Нью-Йорк и... Баки, честно говоря, в ахуе. Потому что сам он толком не знает, что будет делать завтра, а когда его спрашивают про будущее и про колледж, в голове начинают бить в барабаны игрушечные обезьянки. И это при том, что ему двадцать лет. Он старше Стива на восемь месяцев. И таким позорным ебланом как сейчас, он еще ни разу в жизни себя не ощущал. Надо принимать какое-то решение, думать о будущем, а он... он не готов.       И с Броком... ну, не предложение же ему делать, в конце концов? Это смешно. Мало того, что Брок его оборжет, так и Баки сам поржал бы над ним в аналогичном случае – ну, потому что у них не те отношения. Они же не Стив и Пегги. Они просто... Баки не знает что. Он хочет быть с Броком, но это желание, чувство – и оно не подразумевает конкретики, выражаясь в едином "хочу" – хочу быть рядом, хочу целовать его, обнимать, разговаривать с ним, смеяться с ним, видеть его улыбку, слышать его голос – а что там на фоне, Баки плевать. И, блять, да, он не может представить их вместе через десять лет – Стив весь мозг ему выебал этим вопросом, вспомнив, конечно, и про возраст Брока, и про то, что еще пару лет и у него не будет стоять, про его мутные заработки, про периодические психи, про сомнительную биографию, которая коснется и Баки, и все это чревато и, блять, да, Стив прав, но... Баки хочет быть с ним. Сейчас. В настоящем. Настолько что все разумные доводы и призрачное будущее меркнут перед этим желанием. А что там будет через десять лет – да он и себя представить через десять лет не может, ничего он не может представить через десять ебанных лет! Это целая блядская вечность! Все изменится, мир изменится и это не предугадаешь и не спланируешь. Так зачем задумываться об этом сейчас и жить в вечном страхе, в вечных мыслях о том, что будет? Или не будет. Как это делает Брок. Вот уж этот замороченный хер наверняка о будущем думает – еще как. Отсюда это его "если Баки это нужно". А Баки нужно. Сейчас нужно. Настолько нужно, что срать он хотел на все проблемы и все препятствия, и уж тем более на будущее. Все решаемо. Абсолютно все. Если нужно. А как минимум ему – это нужно. Баки для себя это решил.       Поэтому он тушит сигарету и, отбрасывая все обиды и ожидания, сам набирает Броку "привет! как дела?". Спустя пару минут в ответ приходит вялое "все ок", но благо у них есть отличная тема для общения. И для встречи.       "Когда поедешь забирать Солдата?"       "Завтра".       "Нужна помощь?"       "Нет, я справлюсь".       Баки хмурится, не понимая – с чего это вдруг? Брок не хочет увидеться под благовидным предлогом? Причем ладно предлоги – даже чисто из логических соображений: одному сложно перевозить огромного пса, тот может занервничать в поездке и все такое, так что:       "Давай я помогу, буду с ним на заднем сидении".       Но этот придурок упорно продолжает сопротивляться:       "Мне нужно забрать его до десяти, а ты только в десять заканчиваешь".       "Отпрошусь с вечерней уборки".       "Там пробки, я не успею за тобой заехать".       Блять, Брок! Это настолько тупая отмазка, что уже даже не смешно. Хмурясь, Баки печатает:       "Я доберусь сам".       Молчание. И затем:       "Вообще я хотел забрать его пораньше, часов в семь".       Без проблем, дорогой. Это уже становится делом принципа:       "Хорошо, давай в семь. Я отпрошусь".       На этом, к счастью, Брок сдается:       "Ладно, я заеду за тобой полседьмого".       Баки посылает ему поднятый вверх палец и поцелуйчик, мысленно недоумевая от этого странного поведения. Они же вроде снова сошлись – что тогда происходит? Брок реально не уверен, что Баки это нужно? И чтобы лишний раз подтвердить, что нужно, Баки набирает:       "Ты, кстати, можешь парковаться прямо у кафе. Никаких проблем для меня".       Но в итоге паркуется Брок где обычно – на соседней улице. Ладно, хрен с ним. Баки еще поговорит с ним об этом, но не сейчас. Потому что сейчас Брок и без того какой-то загруженный. Может, невыспавшийся, может, просто уставший – но явно в каком-то раздрае, погруженный в свои мысли и вяло реагирующий на окружающую действительность. Баки тянется, чтобы чмокнуть его в щеку в знак приветствия (ведь они же снова встречаются, да?), но Брок как будто и не ожидает – спохватившись, подставляется, конечно, но с заметным опозданием.       Уже по ходу движения Баки, как и раньше, кладет руку ему на колено (переспали же они, ну!) – но Брок прям вздрагивает от неожиданности. Ничего не говорит и ногу не убирает, но явно ощутимо, насколько его это напрягает. Впрочем, это не заставляет Баки руку убрать – что бы там ни творилось у Брока в башке, пусть привыкает обратно к его руке на своем колене.       – Тяжелый день? – спрашивает Баки, пытаясь с одной стороны нащупать причины этого странного поведения, а с другой – просто не молчать. Не выходит ни то, ни другое – Брок лишь отрешенно пожимает плечами:       – Да нет. Обычный.       Ладно, разговаривать с ним сейчас бесполезно и бессмысленно. Все равно Баки ночует сегодня у него, а значит, они переспят, а после секса Брок станет сговорчивее – проверено практикой.       Они забирают Солдата из ветеринарки (причем тот бодренько шагает уже сам, чему Баки весьма удивлен – вот что значит "заживает, как на собаке" – воистину), и Баки устраивается с ним на заднем сидении.       Интересно, конечно, как Брок собирался справиться без его помощи, потому что Солдат заметно так ожил с момента их последней встречи, лезет к окну, лезет вперед к Броку, вылизывает Баки лицо – и не скажешь, что пару недель назад они уже мысленно отправляли его на радугу – а сейчас он вот, живее всех живых. К слову о будущем, которое нельзя предугадать. И отсутствия лапы пес будто не замечает. Бодренько так выпрыгивает на траву и несется к своей будке – ну, условно "несется": все еще неловко, привыкая к новому телу и спотыкаясь, но неизменно продолжая движение. Брок зовет Солдата за собой на кухню, чтобы покормить, и тот замирает у порога, видимо, не веря, что ему позволено. Но ему позволено – значит, слова сожаления не остались просто словами, что не может не радовать. И Баки мысленно скрещивает пальцы – дай бог, чтобы и в его с Броком отношениях этот принцип сработал.       Баки идет за ними следом и какое-то время просто стоит в дверях, молча наблюдая за Броком, возящимся с Солдатом. Но постепенно его вниманием завладевают другие вещи. Вещи. Много лишних вещей. В этом доме, раньше вылизанном как для каталога "Икея", слишком многое изменилось и слишком многое не на своих местах. Тут нет какого-то прям адского беспорядка, но... пыль, брошенная одежда, какие-то счета, раскиданные по столу, забытые кружки, пепельницы, сигареты – дом наконец выглядит жилым и нежилым одновременно – теперь видно, что здесь кто-то живет, но этот кто-то как будто слишком давно плевать хотел на то, где он живет и как.       Картину завершает опустошенная бутылка "Чиваса", которую Баки по неосторожности задевает ногой – и та с грохотом катится по кафелю. Брок тут же подхватывает ее с пола и легким движением бросает в мусорное ведро – намеревается бросить – потому что ведро тоже оказывается переполненным – и бутылку приходится просто пристроить рядом.       И Баки, честно говоря, в ахуе.       – Не успел убраться, – коротко бросает Брок, будто это что-то, блять, объясняет. И не то чтобы Баки сильно беспокоил беспорядок – не будь это Брок, ему было бы в высшей степени плевать, у самого бывало и хуже – но это, блять, Брок, у которого всегда все вылизано до блеска – так что Баки это определенно беспокоит. Еще как.       – Брок... что происходит? – спрашивает он в напряженной тишине, под мерное чавканье Солдата.       – Ничего. Все в порядке, – отвечает тот в стену, даже не поворачиваясь к нему.       – Не похоже на то.       – Ну, да. Ты-то привык к другому.       Это мерзко сказано. Очень мерзко. Будто вот Баки привык к нему сильному и охуенному, а сейчас Брок сдал и... Вот только это нихуя не так. И хмурясь, Баки намеревается вытащить все то дерьмо, которое крутится у него в башке. А там явно передоз дерьма:       – Что ты имеешь в виду, Брок?       – Ничего.       – Нет, договаривай.       – Слушай, я... просто устал.       Он садится на корточки и треплет Солдата по голове, и Баки с удивлением вдруг понимает, насколько для Брока мучительно и непереносимо его присутствие. Вот сейчас он прям чувствует – Брок бы предпочел, чтобы он ушел. Вообще не приходил. Поэтому так отчаянно избегал встречи. Но Баки не видит причин. Они же вчера снова сошлись, и Брок же вроде все осознал... – так что тогда? Баки не понимает ничего. И да, он привык к другому, но то, что Баки видит его другим... он просто хочет понять причины и помочь, а не что там Брок себе надумывает.       Баки не хочет ссориться или, как Брок это называет, продавливать. Если он не готов говорить – окей, они поговорят позже, когда Брок будет готов. А Баки, со своей стороны, готов создать условия. Быть рядом. Сделать для него что-то, раз он устал. Если это так. Хотя ясно, что причина не в этом, просто Брок не говорит. Он, блять, никогда не говорит, что чувствует, что думает... Вечно за этой маской язвительного равнодушия и смехуечков. А вот сейчас маска спала – Баки видит его уязвимым, другим и, знаете ли, даже рад наконец видеть его настоящим. Но вот Брок, похоже, напротив – совсем не рад.       И стоит сделать шаг к нему, как Брок – будто даже не осознанно – делает два назад. И невольно вспоминается, как прошлым летом все было ровно наоборот, на этой же кухне: Брок наступал с хищной улыбочкой, предлагая ему свои "честные" отношения без обязательств, а Баки отходил – и да, блять, они как будто действительно поменялись ролями. Потому что теперь Брок отступает, пока может отступать, упираясь спиной в стол, и смотрит затравленно, как Баки смотрел на него когда-то. А Баки идет на него. Вот только он-то придурка любит и не навязывает никаких дурацких условий, как делал тот. Он – все для него готов – только протяни руку и, блять, возьми. Но такое ощущение, что Брока, как и его год назад, разрывает между желанием быть с ним и желанием бежать за миллион километров от этой близости.       Баки подходит к нему вплотную, так, что видны золотистые прожилки в радужках его глаз, и каждую ресницу можно сосчитать, и каждый лучик морщин. Они смотрят друг на друга – так близко, что еще миллиметр и начнет двоится в глазах. И Баки шепчет, наклоняясь:       – Мне это нужно. А тебе?       Брок не отвечает. Или отвечает, но не словами. Или, наоборот, использует поцелуй, чтобы не отвечать. Но стоит их губам соприкоснуться, как уносит обоих – в момент. Будто все клапаны, все ограничения, которые Брок там себе выдумал и прокручивает в голове – слетают в одну секунду: он целует Баки бешено, не давая сделать вдох, подхватывает под бедра, сажает на стол, оттягивая за волосы и не прекращая целовать.       Но стоит их губам разомкнуться, Баки снова слышит приглушенное и полное то ли боли, то ли сожаления – "блять, что ты со мной делаешь...". Которое слышал и в момент, когда они расстались-сошлись, но не придал значения.       Брок хочет отстраниться, но Баки не дает. И не даст. А силы воли на вторую попытку побега у того уже не хватает. Они снова целуются, но Баки буквально слышит орущее в своей голове, его – я не вывожу, мне больно, пора прекращать мучить тебя и себя – будто мысли читает, но на самом деле это не мысли, это то, что Брок говорил ему, когда они сидели в ресторане, расставаясь, но Баки отмел его слова, сосредоточенный на собственных эмоциях. А теперь вдруг понимает, чувствует – Брока тоже что-то очень гнетет, его тоже, блять, далеко не все устраивало в тех отношениях, которые у них были, у него какие-то свои страхи, которые Баки и не думал, что у него есть. Да, он всегда видел Брока другим – самодовольным ублюдком, который издевался намеренно и наслаждался его щенячьей преданностью, но... что-то он уже не уверен, что и Брок видел себя так же рядом с ним...       Брок разрывает поцелуй и смотрит в сторону, напряженно сглатывая. Аккуратно Баки разворачивает его голову к себе ладонями и спрашивает, пытаясь поймать его взгляд:       – О чем ты думаешь?       – Ни о чем.       И как развеять его страхи, если Брок молчит? И в слова не верит. Баки снова шепчет ему "я тебя люблю", а тот морщится типа "давай без этого".       И решение приходит спонтанно, как-то само собой. Баки оглаживает кончиками пальцев подживающий порез у него под ключицей, зная, что ниже, под рубашкой у него этих порезов целый частокол, а еще синяки, точки от игл... – что-то же он ищет в этом? что-то хочет найти? чего-то ему не хватает? И если и есть способ заставить Брока говорить – выдать что-то глубоко личное, то, что он скрывает даже от самого себя – то вот он: единственный язык, на котором он разговаривает.       – Будешь сегодня моим "нижним"? – спрашивает Баки, сам не веря, что он это делает. Что он на это, блять, идет.       Брок тоже моргает, не понимая:       – С чего вдруг?       Очень хочется ответить: "С чего, блять, вдруг? ты в зеркало давно смотрелся? да на тебе живого места нет! почему с ними, но не со мной? что ты там искал и почему не пришел ко мне?" Но Баки благоразумно захлопывает рот – потому что ничего хорошего из этих претензий не выйдет. Все эти вопросы он Броку задаст, обязательно – но когда тот готов будет отвечать. А пока, наоборот, невинно ластится к нему, выдыхая с томной улыбкой:       – Хочу, чтобы ты расслабился и ни о чем не думал.       Брок же сам начал с того, что якобы просто устал. Но куда там – вместо того, чтобы расслабиться, быть счастливым и благодарным, этот гавнюк вскидывает бровь, спрашивая, блять:       – Хочешь отыграться?       Сказано как бы в шутку, но в каждой шутке – тем более в каждой шуточке Брока Рамлоу – знаете ли, смыслов дохуя, причем обычно самых мерзотных. Это к слову о том, каким Брок видит его в своей голове – желающим, блять, отыграться. Просто слов нет.       – И за что, по твоему мнению, я должен отыгрываться? – спрашивает Баки, хмурясь. Потому что очень, блять, интересно.       Брок лишь пожимает плечами, снова отстраняется, и на этот раз Баки уже даже не пытается его удержать. Потому что пошел нахер со своим:       – Я не знаю, у тебя вечно какие-то обиды на пустом месте.       – А у тебя страхи на пустом месте, – не остается Баки в долгу.       И это прям в точку, его пронимает, Баки видит по лицу. Ну да, Брок же типа крутой и держится за этот образ. Он же все Баки учил: как себя вести, как ничего не бояться, не заботиться о чужом мнении – ну, да, это легко, пока тебе похуй. А вот когда становится не похуй, то даже привычный БДСМ вот вдруг заиграл новыми красками. Брок ведь не хочет, не хочет быть нижним с ним сейчас, потому что сейчас он реально будет именно нижним – он тоже ощущает собственную уязвимость и эту "смену ролей" – хотя по факту это не смена ролей: Брок просто тоже что-то начал чувствовать наконец – и он этого боится. Действительно боится – что в этом состоянии, в этой "игре", те чувства, которые он старательно пытается скрывать (даже от самого себя), уже невозможно будет скрыть. Баки это и хочет из него вытащить. А может быть, Брок и сам хочет – просто ему нужен благовидный предлог, чтобы открыться, в виде сабспейса. Ну или просто он не может найти благовидный предлог, чтобы соскочить. Потому что в итоге соглашается, хоть и не без очередной порции дерьмеца:       – Ладно, давай. Я не против поиграть, если ты хочешь. Просто уточнил, с чего вдруг. Ты же не особо это любишь, если мне не изменяет память.       Баки даже не пытается вступать в этот диалог, что-то доказывать или объяснять. Брок очевидно хочет выиграть время или сбить настрой, но Баки на это не ведется, сейчас у него другие приоритеты:       – Я хочу с фиксацией.       – Нет. Исключено, – Брок ржет, пытаясь своей реакцией свести его слова в шутку. Но нихуя. Баки сохраняет предельную серьезность:       – Чего ты боишься? Что я тебе сделаю? Или не сделаю?       Глядя на него, Брок тоже вынужден прекратить ржать и отвечать всерьез:       – Я просто не хочу.       Ага. Просто.       – Почему? Потому что это знак доверия, которого я не достоин?       Ведь с этим своим Джеком ты хотел, будь он неладен...       Брок закатывает глаза и отходит еще на пару шагов. Пользуясь возможностью, Солдат трется о его ноги, и он наклоняется, чтобы приласкать пса, а заодно избежать ответа. Но Баки ответа ждет и уйти от него не даст. И верно улавливая его настрой, Брок все-таки отвечает, пусть и спустя пару минут, но зато без напоминаний:       – Дело не в том, чего ты достоин, а чего нет – вопрос вообще не в этом. Вопрос в моем доверии, которого я по отношению к тебе не испытываю. Нет его и все. Не потому что ты плохой или не достоин – ты можешь быть вообще самым достойным, но нет во мне этого внутреннего ощущения, что я готов полностью как бы... полностью довериться тебе, потерять контроль рядом с тобой, передать его тебе... Да и вообще кому-либо. Я не готов. Я не хочу. И я имею право не хотеть.       Имеешь, но:       – Знаешь, Брок... такого ощущения у тебя никогда не будет. Потому что – как ты любишь говорить – тебе уже за сорок, ты повидал немало дерьма и обжигался не раз, и люди, которым ты доверял, использовали твою слабость против тебя, предавали, оставляли...       – Боже, Баки, кончай эту мелодраму... – он начинает привычно ржать, обесценивая, но Баки уже не раз наблюдал эту его странную болезненную реакцию, поэтому даже внимания не обращает, продолжая гнуть свое:       – Дай мне шанс. Да, ты мне не доверяешь, но... рискни. Дай мне шанс доказать тебе, что мне можно доверять. И что я люблю тебя любым – в любой роли и любой ипостаси. И когда ты не вытягиваешь, я могу вытянуть нас обоих. Ты никогда не будешь в это верить, но дай мне это доказать.       Но все, что он отвечает – с усмешкой:       – Что ты несешь? Это просто БДСМ.       – Вот именно, – подтверждает Баки, оставаясь предельно серьезным. – Это просто БДСМ.       "И если все так просто, то чего ты боишься?" – спрашивает он взглядом. И Брок отводит глаза, потому что на этот вопрос ответа у него нет.       – Сейчас ты разденешься, примешь душ, а затем принесешь мне веревку, и мы начнем. Ты понял меня?       Брок косится на него насмешливо, но впервые – впервые, блять! – Баки чувствует, что может это выдержать и что в итоге он его прогнет. А Брок прогнется. И то ли Баки повзрослел наконец, то ли Брок сейчас действительно в таком раздрае, что не вытягивает – но он не вытягивает. Он не отвечает ничего, не отказывается, не соглашается – просто молча уходит в душ, при этом абсолютно не сабмиссивно, посмеиваясь, давая распоряжения по поводу Солдата – вывести его во двор, налить ему воды – Баки слушает и сделает это, конечно. Но все, они поменялись ролями. Может и не глобально, но на сегодняшний вечер – это точно. И он уверен, каким-то шестым чувством знает, прямо знает, что когда он вернется на кухню, то застанет Брока там и веревку тот принесет.       Баки специально дает ему время. Играет с Солдатом, смотрит экспресс-туториалы на "ютубе", как делать узлы и обвязки, добавляя пару самых толковых видео в закладки. Но чем больше он думает об этом, тем более стремной кажется вся эта затея. Потому что... ну, Баки же не умеет ничего объективно – ни обвязки делать, ни держать сессию. Все те разы, что он был "верхним", "верхним" он по сути не был. Брок всегда вытаскивал их обоих, но сейчас он не может вытащить даже себя и, если что-то, блять, пойдет не так, то...       Баки делает глубокий вдох-выдох, чувствуя тошнотворное головокружение от ответственности. Сможет ли он? Если он настолько не уверен в себе уже сейчас, когда они еще не начали, то, может, отказаться, свести все в шутку, пока не поздно? Но он прям чувствует, что Броку это нужно. Почему-то нужно. Или это Баки выдает желаемое за действительное и просто навязывает Броку собственное желание его связать, заполучить его доверие таким вот изощренным способом – и сможет ли он это доверие реально оправдать?       Но если обратить сказанное Броку к самому себе, то, блять, Баки тоже никогда не будет уверен: что достаточно хорош, что может оправдать доверие, быть надежным и ответственным – потому что у них двадцать лет разницы, он легкомысленный мальчишка рядом с Броком – это факт, и да, он привык смотреть на него снизу вверх, видеть его сильным, способным все решить за двоих, но... Может стоит дать шанс самому себе доказать, что он не просто легкомысленный мальчишка, а тоже может брать ответственность, когда надо и когда Брок в этом нуждается?       Красивые, блять, слова – осталось только не проебаться...       Баки делает глубокий вдох, выкидывает сигарету и идет обратно в дом – тем более Брок уже там, ждет его, Баки видит его тень в кухонном окне. Заходит на кухню, стараясь ничем не выдать собственного волнения, тщательно, неторопливо моет руки, не удостаивая Брока ни словом, ни взглядом, но улавливая при этом его нервозность. Брок этого не показывает, конечно, но ощущается все равно – в конце концов, они друг друга не первый день знают.       Брок стоит посреди кухни, неловко перекатываясь с пяток на носки, не зная, куда деть руки – в халате, хотя в общем-то мог бы сразу раздеться, но, видимо, оттягивает процесс обнажения. Впрочем, так даже лучше: еще одна возможность с ним "поиграть".       Баки примерно накидал в голове сценарий предстоящей "сессии" – какие вопросы хочет задать, как можно над ним немного "поиздеваться" и подоминировать – ничего особо уникального, по большому счету он вдохновлялся тем, что Брок делал с ним, с поправкой на разницу характеров и контекста. Хотелось бы повторить их сессию (если это вообще можно считать сессией?) на Рождество – Брок ведь вытащил из него тогда все, и Баки бы хотел добиться такого же эффекта. Проблема в том, что он не уверен, что сможет так же хорошо справиться с последствиями, потому что его самого тогда размазало конкретно. Впрочем, далеко не факт, что он в принципе сможет Брока до такого состояния довести. Но в этом БДСМе все так смещается, что... стоит все-таки быть осторожным. Чтобы вовремя остановиться. Не переоценить собственные силы. И его силы тоже.       Баки подходит к столу, рассматривая аккуратно разложенные на нем девайсы. Несколько видов веревки, плети и стеки на любой вкус, бритвы, наборчик игл и сопутствующие предметы: ножницы, смазка, бинты, пластыри, перекись... В общем, из всего этого великолепия – помимо собственно веревки – пригодиться может разве что повязка для глаз. Ну, и смазка – само собой. Зачем вообще Брок все это притащил? Ясно же, что Баки не будет использовать это на нем. Зачем тогда? Позлить? Напугать? Или это все-таки его личные тайные желания? Занимался же он этим, когда они расстались...       Ну, ничего. Сейчас они обо всем поговорят. И об этом тоже.       Никак не комментируя странности его выбора, Баки окидывает последним равнодушным взглядом эту коллекцию орудий пыток и разворачивается собственно к виновнику сего торжества.       – Раздевайся.       И вот мистер-я-не-стесняюсь-ничего-мне-вообще-похуй раздевается с явными проблемами – ему прям неприятно, он не хочет, и это очень чувствуется. И он смущается от того, что Баки смотрит, что обходит кругом, рассматривая и дотрагиваясь, заставляя раздвигать ноги и убирать руки, чтобы рассмотреть.       Баки помнит, что неприятнее всего было, когда Брок, будучи "верхним", расспрашивал про других – с кем он трахался и как. Это прям пробирало, и Баки собирается этим воспользоваться. Тем более тут есть, что спросить. Баки смотрит на подживающие порезы и синяки на его теле и его буквально перекореживает от ревности. Брок же, получается, "нижним" был, подставлялся, прогибался под кого-то и... Баки неимоверным усилием воли заставляет себя успокоиться и не поддаваться пожирающей ревности. Да, скорее всего это была просто боль ради боли, Брок даже "нижнего" не отыгрывал и эти люди ничего не значили, но... он был с ними, они трогали его, блять, и на нем следы их рук. И Баки это просто выносит.       Но нельзя показывать эмоции – иначе он потеряет контроль и все пойдет по пиздце. Поэтому Баки благоразумно отходит Броку за спину – чтобы не видел, и максимально равнодушно интересуется:       – Зачем ты это делал?       – Потому что мне это нравится. Я люблю БДСМ. Вроде, не новость для тебя, а?       Огрызается прям. С ухмылочкой. "Нижний", блять. Он не будет сотрудничать. Да, теперь они "играют" всерьез. Брок сопротивляется всерьез – значит, и ломать его тоже придется всерьез. Возникает даже смутное ощущение, будто он пытается подтолкнуть Баки к использованию силы, использованию боли в качестве стимулятора и наказания – поэтому тут и разложены все эти штуки, поэтому Брок так вызывающе себя ведет. Но Баки давно усвоил – благодаря Броку же – есть куда более действенные методы воздействия, чем боль.       Баки выдерживает паузу, чтобы справиться с собственными эмоциями – благо Брок не может его видеть, и это молчание, невозможность считать что-то по голосу или лицу – все это Баки на руку, а Брока, наоборот, нервирует, как и собственная нагота и эти выставленные на показ слабости – эти незажившие отметины – ведь не от хорошей же жизни он этим занимался. Тут дело не в любви в БДСМ, потому что "нижним"-то как раз он быть и не любил и не был, пока они были вместе, Баки ни разу его таким "разукрашенным" не видел. А тут ему приспичило. И это его болевая точка – конечно. Надавить на которую стоит и в прямом, и в переносном смысле.       Баки завязывает ему глаза, снова обходит кругом, нервируя прикосновениями и тут же чувствуя отклик. Ведет пальцами ниже, вдоль спины – вдоль старых шрамов и новых подживающих отметин. Спускается до ягодиц, где синяков и гематом больше всего, они страшные, чернющие прям, – и резко вдавливает в них пальцы, царапая ногтями – это единственная боль, которую он сегодня ему причинит, но сейчас она необходима.       Брок вздрагивает от неожиданности, поджимаясь, но быстро берет себя в руки – больше никак не реагируя, терпит.       – Нравится? – спрашивает Баки, опаляя дыханием его покрасневшее ухо.       – Нет.       – А что так? Я думал, ты любишь боль.       – Я не люблю боль.       И стоит ему это сказать, как Баки – в качестве явного поощрения за откровенность – сменяет боль на ласку, аккуратно поглаживая синяки подушечками пальцев.       – Зачем тогда ты это делал?       Молчит. Только выдыхает судорожно, когда Баки проталкивает пальцы между его ягодиц, невесомо лаская чувствительную кожу там – пока насухую, только у самого входа.       – Что ты искал в этой боли?       Чуть надавливает, мгновенно чувствуя отклик – как он сжимается, пытается выгнуться и чуть развести ноги – при этом так, чтобы не выглядело слишком явно и по-блядски. Но тело реагирует само, за него.       – Чего тебе не хватало, Брок? – спрашивает Баки снова.       И неожиданно получает ответ:       – Тебя.       И Баки теряется совершенно – от самого этого ответа и от того, как он произнесен – в этом коротком "тебя" будто собрано все: и боль, и искренность, и страх, и нежелание говорить, и невозможность не сказать. Брок, видимо, тоже не ожидал от себя таких признаний, еще и так быстро – и тут же пытается забить эфир какой-то хренью, скороговоркой на одном дыхании:       – Так, знаешь... проще. Проще не думать. Проще сосредоточиться на физической боли и дискомфорте, чтобы не думать ни о чем другом. Такой способ забыться. Типа разрядки, своего рода...       А Баки уже не слушает, выпадает. Снова собственные эмоции берут верх, хочется прекратить всю эту дичь, сжать его в объятиях, целовать до одурения, улыбаясь, как последний придурок. И между поцелуями рассказывать, как он тоже скучал и как тоже "мне тебя не хватало". Но... Брок ведь ему не даст? Из него вот, получается, только так можно что-то вытащить?       Поэтому они продолжают.       Баки подталкивает его к столу, заставляя лечь грудью. Он предпочел бы, конечно, не так – не на кухне и не на столе. Брок, конечно, тоже делал это с ним на столе, но... как-то там все по-другому было. Продуманно. Со свечами и массажным маслом. А Баки не продумал ничего – они тупо на кухне, с этим не самым чистым столом и разложенными по нему плетями, которые Баки сгребает к противоположному краю, чтобы не мешались – и все это выглядит убого донельзя, благо у Брока глаза завязаны. Но с другой стороны – если не здесь, то где? В блядской пристройке? Или на его принципиально односпальной кровати наверху? Или пойти долго и мучительно искать постельное белье, а потом столь же долго и мучительно раскладывать диван? Из всех вариантов кухня видится самым оптимальным – как минимум потому, что они уже здесь. Ладно, хер с ним. Брок на Рождество тоже препарировал его рожей в стол и ничего, ему не помешало.       Баки заводит ему руки за спину и тянется за веревкой. А заодно кладет рядом телефон и врубает видео-туториал на "ютубе" – без звука, конечно же. Молясь всем богам, чтобы Брок не просек, какой позорной дичью он занимается сейчас. "Верхний", блять. Хватает и того, что руки у него дрожат от волнения, а пальцы – ледяные, чего его якобы "нижний" не может не чувствовать. Настрой явно сбивается, но... на удивление, Брок сотрудничает. Потому что сейчас самый момент оборжать Баки по полной – если бы Брок хотел. Но он этого не делает. Наоборот, молча и терпеливо позволяет Баки возиться с веревкой у него за спиной и связать себе руки – раза с третьего и кое-как, видео в конце концов идет в жопу, и Баки делает все по принципу "лишь бы держалось и похуй". Ну, и не причиняло вреда, конечно.       – Как ты себя чувствуешь? Не туго? – спрашивает он, реально, блять, переживая за это. Потому что выглядит вся эта конструкция, конечно, пиздец. И не развяжет Баки ее ни за что – тут только резать.       Брок ведет плечами, тянет веревку на пробу (наверняка, вполсилы) и резюмирует:       – Все хорошо. Я в норме.       Ну что ж, значит, время отблагодарить его за содействие. Баки тянется за смазкой, аккуратно размазывая ее между его ягодиц, вводит сначала один палец, затем два, чуть сгибая. Толкается медленно и неглубоко, перемежая ласки и время от времени смещаясь к яйцам и члену, дает сделать пару толчков себе в кулак, а затем сам снова толкается пальцами внутрь, зная, что Броку нравится так.       И хотя Баки по-прежнему буквально перекореживает от ревности, потому что вот он смотрит на его задницу, всю в синяках, в отметинах, оставленных чужими руками, но обнадеживает одно – Брок все-таки с другими не трахался – ну, в смысле не давал трахать себя, это точно. Ну, может и не точно, но Баки хочется в это верить, ведь он такой узкий и так реагирует на его пальцы, так дышит, что... Баки в это верит. Почему-то ему это так глупо важно, чтобы ни с кем, кроме него, Брок не был вот таким. Открытым и жаждущим.       – Значит, скучал по мне, да? – спрашивает Баки, сам наслаждаясь звучанием этих слов.       Его смазанное "да" отдается внизу живота, а член отзывается мгновенно, неприятно упираясь в плотную джинсу. Но Баки, блять, "верхний", ему нельзя. Или можно, но не сейчас. Сейчас у него другие задачи. Первое: вывести этого гавнюка на эмоции и откровенность. Второе (бонусом, если получится): заставить кончить от одних его пальцев. Ну, а вдруг?       Но эмоции и откровенность в приоритете. Поэтому продолжая его растягивать, трахая точно по простате, Баки наваливается сверху и шепчет ему на ухо:       – Не хватало тебе меня, да? Наконец осознал мою ценность и мое истинное место в своей жизни, потеряв? Ты, только теряя, начинаешь задумываться, да, Брок? Понял, что после твоего "ползи" я уже никогда не приду? Ты сам же лишил меня любой возможности вернуться, своими же словами...       На этом Брок взбрыкивает, прям взбрыкивает – и Баки это одновременно и пугает, и приводит в злорадный восторг – насколько сильно задевают Брока его слова, насколько сильно его ведет, что он теряет контроль, выдавая собственные обиды:       – Ты никогда и не приходил! И ты... знаешь, очень быстро начал жить своей жизнью!       – А ты следил, да? – ухмыляется Баки ему в макушку. Ну, потому что это реально смешно. Самодовольный гавнюк, давай признавай – но куда там, молчит. Баки снова ложится на него сверху и шепчет на ухо, довольный донельзя – настолько пьянит ощущение собственной маленькой власти. Или не такой уж и маленькой.       – Знаешь, что я заметил? Когда ты смущаешься, у тебя краснеют уши. Лицо нет, а вот уши прям...       Брок снова пытается сбросить его с себя, и снова Баки легко блокирует эту попытку – Брок же связан, с раскинутыми ногами, под ним, извивающийся в такт движений его пальцев. Стоит вставить чуть сильнее – и он уже забывает обо всем. Но Баки помнит и не даст ему забыть:       – И что же ты видел? Когда за мной следил.       Молчание. Еще и голову отворачивает, что не мешает Баки сместиться к другому уху и нашептывать уже в него:       – Знаешь, если бы ты подошел ко мне в тот момент, в любой из моментов, которые ты видел, я бы забыл о любой из девчонок, о любой...       – Было бы не так, – хрипло перебивает тот.       – А как было бы?       Молчит, загнанно дыша – потому что хорошо, потому что Баки не прекращает трахать его пальцами, несмотря на сопротивление. И в целом, похуй, что он там видел и что он там себе надумывал, глобально важно лишь одно – и на этот вопрос Брок ему ответит, Баки не даст ему промолчать:       – Почему ты не пришел?       Если следил, если скучал, если пытался забыться с другими, искал боли, чтобы не думать... Что это – тупое упрямство или Брок и впрямь боялся, что это конец и Баки не простит?       Но его ответ буквально переворачивает все с ног на голову:       – Я не простил тебе ту девку.       И Баки аж замирает, пораженный. Даже трахать его перестает, не сразу понимая, о чем он, о какой девке. Потом наконец соображает – о той, с которой Баки умудрился переспать по пьяни. О той, чьего имени не помнит, да и лицо уже с трудом. Для него самого настолько это ничего не значило – это же был просто тупой перепихон на вписке, из мести, из обиды, да и они с Броком были в этих идиотских "свободных" отношениях... И он сейчас, блять, заявляет, что не простил ему ту девку? Хочется в очередной раз разбомбиться на тему – а ты не охуел? У нас были ебанные "свободные" отношения по твоей инициативе! – но Баки это уже говорил, Брок это уже слышал, но... не простил, не может. Мозгами причем все это понимает прекрасно, поэтому и не заикнулся про "ту девку", когда они рационально по-доброму расставались. Вообще ничего не сказал. И в феврале не сказал – сделал вид, что ему похуй, и типа великодушно простил. А тут оно всплыло вдруг... ему просто иррационально больно, причем больно до сих пор. Баки прям чувствует это. Для него самого это не значило ничего, а Брока, выходит, прям перемололо. Его предательство, измена.... Которая по логике изменой-то и не была, раз "свободные отношения", но... Ебанный в рот, а... Баки аж теряется. Он думал, что Брок не выходил на связь, потому что испытывал его выдержку или свою. Он и представить не мог, что этот его перепихон по пьяни имел такое разрушительное значение...       И Баки пытается что-то исправить, хоть как-то. Донести до него:       – Эта девка ничего не значила. Это тоже в своем роде попытка забыться и не думать. Я был обижен, да я и не помню ее толком, ничего не помню из той ночи, я был пьян.... Я и представить не мог... что для тебя это так важно. Если бы я знал...       Но его попытка извиниться вызывает лишь больше агрессии. Ну, или просто этой агрессии скопилось столько (Брок же держал это в себе, Баки впервые слышит, что ему это оказалось, блять, важно), что его уже просто несет без остановки:       – Серьезно? Ты, блять, представить не мог? Не неси хуйни, ты поэтому и сделал это! Чтобы меня прогнуть! Чтобы показать мне, что если я не приму твои условия, то ты, блять, что? долго один не будешь? Разве не в этом была цель? И хуйли ты вообще мне об этом сказал! На реакцию мою посмотреть?!       – Мне не стоило говорить? – интересуется Баки холодно, ну, потому что этого мудака уже конкретно заносит. И заносит дальше, он прям орет, уже не контролируя собственную злость:       – Тебе не стоило с ней трахаться!       Баки тоже уже трясет. И он тоже уже себя слабо контролирует. Впечатывает его щекой в стол, наваливаясь сверху, и предъявляет ему в который раз:       – Почему это? У нас же были "свободные" отношения! Без обязательств! Все честно! Как ты и хотел!       Потому что этого он хотел! Он! И какого хуя тогда он сейчас...!       И вдруг Баки замирает, пораженный внезапным откровением:       – Это как с Рождеством...       – Что, блять, "как с Рождеством"?       Баки и сам не до конца понимает, но:       – Ну, ты же тогда просто зассал! Зассал попросить то, чего ты на самом деле хотел – провести со мной Рождество! А после еще и мозг мне выносил, что тебе якобы и не надо было! И с этими "свободными" отношениями – то же самое! Ты просто зассал сказать, что хочешь по-нормальному! Якобы тебе, блять, и не надо! И сейчас ты притащил эту хуеву коллекцию орудий пыток – зачем? Если все, чего ты действительно хочешь... чего ты, блять, вообще хочешь, Брок?!       И видит бог, Баки дает ему время, чтобы ответил. Дает. Но ничего не происходит. Брок по-прежнему молчит. Ни "да", ни "нет" – ничего. Баки шлепает его по заднице в отместку, сильно, вкладывая в этот шлепок всю злость – но не так сильно, как прикладывали его другие: отпечаток ладони очень быстро бледнеет на фоне чернюшных синяков. И все это злит невообразимо – его упрямство, его молчание, нежелание признавать собственные чувства. Но на этот раз Баки намерен вытащить из него всё – все ответы на все вопросы – тем более, Брок уже к этому близок. Баки чувствует по его реакциям, по участившемуся дыханию. Да, он молчит. Пока молчит. Но зато то, что Баки говорит, его пробирает, достигая цели. И, упиваясь его бессилием и собственной властью, Баки снова безжалостно толкается в него пальцами, что после нескольких секунд перерыва должно быть особенно чувствительно. И продолжает:       – Удобно ничего не хотеть, да? Никого не любить? Тогда можно строить из себя крутого и сильного! Будто тебе похуй! Вот только проблема в том, что ты хочешь – наконец! И тебе не похуй – наконец! Да, Брок? Давай, скажи: чего ты хочешь? И я это сделаю! Ты же, блять, знаешь это! Просто скажи: чего ты хочешь! Скажи: "Я хочу кончить от твоих пальцев, Баки". Или "я хочу, чтобы ты меня трахнул". А можешь сделать мне совсем приятно и сказать "я тебя люблю" или хотя бы "я хочу быть с тобой вместе – по-нормальному"! Не то чтобы я сильно надеялся, но... Скажи, блять, хоть что-нибудь! Ты никогда не говоришь! Никогда не говоришь то, чего действительно хочешь!       И он не говорит. Клацает зубами, лишь бы не застонать, то сжимаясь, то наоборот выгибаясь, давая трахать себя еще глубже и быстрее, уже тремя пальцами, но, блять, молчит.       Баки меняет тактику, пробует нежнее, притирается щекой к его щеке, массирует, ласкает, меняя темп, и просит, просит уже, блять:       – Давай, расскажи мне, как тебе нравится? Жестче, нежнее? Быстрее или медленнее? Как ты хочешь?       Если он не может заставить его признать нечто глобальное, то, может, хотя бы заставит кончить от своих пальцев?       Смазки настолько много, что она течет по бедрами – и от этого вида, от этих пошлых хлюпающих звуков Баки буквально кроет. У него самого уже яйца сейчас лопнут, да и Брок явно на пике, в паре секунд, в паре движений, но молчит, только дышит напряженно в такт его толчкам.       – Чего ты хочешь? Скажи.       Молчание.       И вдруг:       – Я хочу, чтобы ты прекратил и развязал меня.       И Баки аж теряется. Он даже не сразу прекращает, не сразу останавливается – опьяненный собственным возбуждением, этой властью, его слабость и податливостью – причем Броку ведь тоже все нравится – Баки видит это по тому, как он дышит, дергается под ним, член у него стоит, он хочет кончить, и Баки готов ему это дать, но... вот он просит его развязать и прекратить.       И формально это не стоп-слово, а у Баки еще дохуя вопросов, которые надо задать, а этого гавнюка ведь можно разговорить – он вот почему сейчас просит прекратить, потому что чувствует, что сломается, еще немного и сломается – и вот он наконец такой открытый и беззащитный перед ним и когда он таким еще будет...?       И Баки понимает, что никогда. Никогда, если он не остановится сейчас. Пусть даже это и не стоп-слово. Пусть даже скорее всего это очередное "я скажу, что не хочу, но, может, и хочу" и хуй знает, как оно на самом деле и чего этот упрямый придурок хочет сейчас – чтобы Баки остановился или чтобы продолжал, раз это не стоп-слово. И пусть даже Баки получит какие-то ответы, а он получит, если продолжит, но... стоит ли это того? Все же его доверие, даже скорее иллюзорная возможность это доверие получить – важнее, чем что бы то ни было.       И не то чтобы Баки в восторге от его или своего решения, но он берет ножницы и срезает веревки. Все, закончили. Сам еще в какой-то прострации массирует его затекшие плечи, хочет снять повязку, но неожиданно Брок не дает, отворачивается. И Баки знакомо это чувство – этой странной уязвимости и открытости на грани отторжения после сессии – и он в целом знает, что делать. Научен. Ложится сверху, но так, чтобы не сильно придавливать собственным весом, и шепчет, перемежая с поцелуями в шею и вдоль плеч:       – Все хорошо, родной. Успокойся. Все хорошо.       Он не знает, откуда у него вырывается это "родной" – точнее знает: его родители так называют друг друга иногда – но с Броком, да и вообще ни с кем он это слово не употреблял ни разу. Тут вдруг оно вырывается, но Баки не жалеет нисколько, да и не фокусируется на этом особо. Целует его неспешно, просовывая ладонь между его бедер – где у него все еще крепко стоит.       – Сейчас я дам тебе кончить. Без всяких вопросов, без всяких условий. Ты просто расслабишься и кончишь, хорошо?       Брок кивает в ответ на его слова – а Баки пробирает от этого покорного кивка до самого нутра.       Он дрочит ему без всяких выкрутасов, быстро и размашисто. Кончает Брок быстро, за пару движений буквально. Вздрагивая всем телом. Потому что был близок. Но вот – не захотел. Ладно, хуй с ним. Не захотел – так не захотел. Пусть будет, как он хочет. В конце-то концов – разве не в этом смысл? Чтобы ему было хорошо.       Баки дает ему отдышаться. Гладит спину, целует. Но когда снова пробует снять повязку, Брок снова не дает. Отворачивается.       – Все хорошо? – спрашивает Баки, ощутимо напрягаясь. Брок кивает, но Баки даже не видит его лица. Опускает руку ему на затылок, вдруг различая, как странно сбивается его дыхание: он сглатывает, борясь с чем-то в себе, а Баки даже не понимает – это больше сабдроп или сабспейс, но лично его накрывает паника. Потому что вот оно, блять, – то, чего он боялся. Баки знает, знал, что не сможет с ним справиться – с этим ебучим БДСМ, с этой сменой ролей, а главное – с его болью, с его загонами – ему это не по силам. Брок справляется с его на раз-два-три, а он не может, никогда не мог.       Но одновременно с этим его кроет еще какая-то абсолютная оглушающая близость – и подобной степени слияния он не ощущал никогда – ни с кем, да и с Броком раньше не ощущал. Это и страшно до дрожи, и опьяняюще хорошо – одновременно. Баки плывет, уплывает в этом чувстве и шепчет в каком-то странном тумане:       – Я с тобой. Все хорошо. Я с тобой...       И, блять, бесит, конечно, что они на этой ебанной кухне, на ебанном столе. Баки бы предпочел обнять его, прижать к себе и накрыть одеялком в кровати, но... приходится вот так. Как есть. Лежать на нем, распластавшись. Нашептывать какую-то бессмыслицу и целовать в затылок. Баки не знает, что чувствует Брок в этот момент, но его самого кроет от зашкаливающей близости и неловкости одновременно. Но с другой стороны, именно в этой неловкости, обнаженности перед другим, абсолютной обнаженности – ведь близость и есть?       И кажется, именно ее Брок и не выдерживает – эту близость.       Он поднимается сам. Резко. Баки аж вздрагивает, разморенный этой ласковой безмятежностью, но при этом успевает вскочить и этого самонадеянного дурака подстраховать – потому что затекшие ноги плохо держат или Брок в принципе еще не отошел, но его явно ведет. И при этом он хочет отойти как можно быстрее – сбросить с себя Баки, а заодно и эти зашкаливающие обостренные чувства.       Баки подставляет ему руку, но в итоге Брок хватается за стол. Снимает наконец с глаз эту чертову повязку, щурясь от яркого света. Шарит по столешнице рукой – явно в поисках сигарет, которые Баки ему услужливо пододвигает.       Следующим шагом Брок отлипает от стола и накидывает на себя халат, запахивает его, блять (с каких пор он таким стеснительным успел стать, а?), и отходит к окну, закуривая – пытаясь, и раза с третьего получается чиркнуть зажигалкой так, чтобы сигарета зажглась. И все это молча и не глядя на Баки вообще. Будто его и нет.       Ну, окей. Баки идет к раковине и неспешно моет руки. А заодно споласкивает разгоряченное лицо. Смотрит на Брока из-за плеча, а тот, наоборот, на него по-прежнему не смотрит. Все так же курит у окна. И Баки мог бы, конечно, съебать в душ – и это, пожалуй, был бы наиболее безопасный маневр. Наверняка, кстати, Брок именно этого от него и ждет. И хочет от него этого. Но Баки не может, пока не убедится:       – Ты в порядке?       Его слова звучат странно и инородно в этой неловкой тишине. И столь же странным и неловким кажется ответное:       – Да.       Баки подходит ближе, спрашивая:       – Ты... дропнулся?       – Нет, я... – Брок задумчиво почесывает переносицу, все еще избегая смотреть на него. Он ведь так ни разу на него толком и не посмотрел за весь сегодняшний вечер. И сейчас не смотрит. Но зато вдруг набирает полные легкие воздуха – будто то, что ему предстоит сказать, тяжело невообразимо – но все-таки он это говорит:       – Знаешь... наверное, ты прав. Я хочу нормально.       Господи... Баки, кажется, у него земля уходит из-под ног в этот момент. И если Брок наконец заговорил, сказал, блять, чего он хочет, то у Баки, наоборот, вдруг пропадает всякая способность говорить: горло будто сдавлено железным обручем самых противоречивых эмоций – их так много, они переполняют, толпятся на выходе все разом, и вот ни одна не может выйти, а он просто стоит и молчит. Смотрит во все глаза, не в силах поверить, теряя ощущение реальности от переполняющего его – наконец! наконец-то, блять! Но не может выдавить и слова.       И это к лучшему. Потому что Брок зато – продолжает говорить. Начав, уже будто не может остановиться. И продолжает. Продолжает:       – И да, ты прав: тогда... прошлым летом, я тоже, наверное, хотел нормально. Не знаю – сейчас сложно сказать, но... Наверное, хотел. Но, блять, ты же понимаешь расклад: тебе двадцать, а мне вдвое больше – ясно же было, что это все ненадолго между нами – так зачем усложнять? Без обязательств – было оптимальным вариантом. Я не хотел слишком увлекаться, слишком ввязываться в это, залипать на тебя... Ты меня не понимаешь, Баки, но... я просто устал терять. Я всю жизнь всех теряю, у меня никого нет, все, что мне было дорого – люди, вещи, собаки, дома, места – ничего нет, все... все исчезло, исчезает. И я в принципе решил для себя, что больше не хочу ничего иметь, не хочу никого любить, ни к кому не хочу привязываться – потому что... потому что мне тупо страшно. Страшно терять. А я всё теряю. Всё. Всё и всех я потерял. И тут ты – двадцатилетний мальчишка, которого, я знаю, мне придется отпустить... А мне уже это невыносимо. Я вот сейчас еле смог это сделать. Не смог...       Он вдавливает сигарету в подоконник, выдыхая остатки дыма в черный воздух ночи, а Баки смотрит на него во все глаза, не в силах осмыслить сказанное, не в силах осмыслить происходящее. В голове – белый шум. И только один вопрос. Ответ на который ему жизненно необходим:        – Ты любишь меня? Скажи, – просит он шепотом, едва различимо.       Брок смотрит на него – впервые за сегодняшний вечер смотрит. Будто раздумывает над ответом. А Баки кажется, он сейчас умрет в этом мучительном ожидании. Его "да" значило бы всё, целый мир, целую блядскую вселенную. Но Брок отворачивается, и это ни "да", ни "нет":        – Я еще не принял решение.       И Баки кажется, что его сейчас сбросили с какой-то огромной высоты – ощущения схожие. Он сглатывает обиду и все-таки не понимает:       – Какое к черту решение? – Ведь важно одно: – Что ты чувствуешь ко мне?       Он не ответит. Баки уверен, что не ответит. Брок действительно отворачивается. Зажигает очередную сигарету. И вдруг. Даже не ему, а темноте летней ночи он выдыхает едва слышно, вместе с сигаретным дымом:       – Я чувствую, что... не могу без тебя. Все мои мысли заняты тобой. И я до смерти боюсь тебя потерять.       Баки сглатывает, ощущая внезапное головокружение от всего этого разом, от этих ебанных американских горок и резкой смены высот.       – Тогда я не вижу никаких препятствий.       – А я вижу сплошные препятствия.       – Если мы любим друг друга, то все преодолеем. Ты вечно накручиваешь, вечно боишься, но в итоге-то... Вспомни, как на Рождество нам было хорошо!       "А ты ведь тоже не хотел и всячески сопротивлялся", – хочет добавить Баки, но не успевает. Потому что это его невиннейшее замечание, напоминание о Рождестве, когда они оба были вместе – действительно вместе, и счастливы – действительны счастливы, совершенно неожиданно производит эффект разорвавшийся бомбы. И то, что он пытался вытащить из Брока все это время, то, что тот не сказал ему ни при одном из расставаний, о чем молчал всегда – вдруг говорит все разом, сейчас:       – Вот только жизнь, Баки, – не Рождество, я не ебанный Санта-Клаус, который будет плясать вокруг тебя целыми днями, как ты привык, вечно тебя развлекая! А еще мне сорок два года, ты помнишь об этом? Ты спрашиваешь, почему я настаивал на отношениях без обязательств – а на каких отношениях я должен был настаивать? Какие у нас могут быть отношения? Твои родители меня не примут, ты переругаешься со всеми, с твоими друзьями мне разговаривать не о чем, у нас нет с ними ни общих интересов, ни точек пересечения, как и с тобой в общем-то – у нас разные круги общения, которые не пересекутся никогда! Да, нас тянет к друг другу, пока – тянет, но это пройдет! Быстро пройдет! Особенно – у тебя! Ты ведь изначально загорелся мной лишь потому, что я был недоступен, а ты привык получать все и вот не получил – так оно работает, так рождается интерес. А вот теперь ты получил, и... надолго ли тебя хватит? А я тоже человек и... откровенно говоря, устал отыгрывать перед тобой тот образ, который тебе так нравится, в котором и мне нравится быть рядом с тобой, но... постоянно держать маску тяжело. Ты вбил себе в голову, что хочешь, чтобы я тебя любил, но... реально нужно ли это тебе? Не вот эти слова, которые ты пытаешься из меня вытащить, чтобы поставить "галочку", для поднятия самооценки – а, знаешь, сопутствующие обязательства и ограничения. Потому что любовь, отношения – это ведь очень сложно, Баки! Это не посиделки в ресторанах, не бесконечный секс с вывертом, не идиотские свидания, это, блять, дохуя сложных вещей, которые придется решать! И тебе в том числе! Да в большей степени тебе! Со мной не будет так хорошо, как тебе кажется сейчас! Ты и не знаешь меня толком... По сути ты ведь любишь образ, который я отыгрывал перед тобой по пятницам. Наверное, я и сам в этом виноват, но... мы пришли к тому, к чему пришли.       Брок замолкает, выговорившись, и захлопывает окно. Это был монолог, не требующий ответа и не терпящий возражений. Все, разговор окончен. Он сейчас уйдет, они лягут спать и не вернутся к этому вновь. И, наверное, во многом он прав, но кое в чем катастрофически нет. Потому что:       – Вот только ты сейчас не в образе, Брок. А я рядом.       – И сколько ты будешь рядом? – спрашивает тот устало, оборачиваясь в дверях.       – А сколько бы ты хотел?       И вот они смотрят друг на друга: один не знает, чего хочет и что будет завтра, а второй – боится признать и загадывать. Хороша парочка. Но:       – Мы же попробуем, да? Нормально.       Несколько секунд тишины и все-таки:       – Да. Но у меня будет ряд условий.       Баки закатывает глаза. Опять эти его условия. Ну, ладно. Если ему так спокойнее, то пусть. Пусть будут условия.       – А мне тоже можно будет ставить тебе условия? – интересуется Баки, следуя за ним по пятам.       – Да, конечно.       Брок запускает в дом Солдата и делает еще одну попытку от Баки избавиться:       – Иди в душ. Завтра поговорим.       – Ладно. Но у меня условие, – сообщает Баки, хитро улыбаясь. Брок его улыбки не разделяет, спрашивая устало, безо всякого интереса:       – Какое?       И конечно, Баки просто дурачится сейчас, но почему-то так хочется именно подурачиться, почувствовать его теплоту и увидеть его улыбку после всего этого мозговыноса.       – Назови меня так, как мне нравится. И я пойду, – просит он, расплываясь в улыбке.       Брок догадывается сразу, чего он хочет. Фыркает и ржет. Притягивает Баки к себе, ласково заправляет волосы ему за уши – как любит это делать – уточняя:       – А тебе нравится? Я думал, ты, наоборот, бесишься.       Не без этого, но:       – Иногда нравится. В определенные моменты.       – Сейчас момент?       – Сейчас момент.       – Как скажешь, котенок.       Баки аж жмурится от удовольствия, закидывая руки ему на плечи и всем своим видом обозначая желание быть взятым на руки. Брок глаза, конечно, закатывает, но под жопу его все-таки берет, отрывая от земли. А Баки болтает ногами в воздухе и мурлычет довольно:       – Ну, и как ты можешь меня отпустить? Ты же не сможешь!       И, сука, он отпускает. Правда, ловит тут же. И ржет. Но говорит при этом оглушающе искренне, глядя в глаза, и даже смеяться перестает в этом моменте:       – Никак, котенька. Я не смогу. Не смогу.