Утонувший в свете Солнца.

      Часть 6. Грязный турнир       Козодой скользил на ветровых потоках, разглядывая обстановку внизу.       Целая разномастная армия рыцарей съехалась на турнир, заставив некогда свободные пригороды своими шатрами и повозками, плотно облепив площадки и ристалища, на которых им суждено будет сражаться.       Шутка ли — юбилей лорда Долины, событие и без того редкое, а уж если его посетил сам король Эйгон с семьей — вообще нечто!       Потому и торопились они, нескончаемой вереницей шествуя и проезжая вереницей через Кровавые врата, сходили по сходням набившихся в гавани кораблей. Следом за рыцарями шли остальные: торговцы, менестрели, проститутки, лихой люд. За всеми надо было проследить, присмотреть, кому-то пригрозить, а кого-то — и вздернуть.       Будь козодой человеком, подумалось бы ему что лорду Аррену был не в радость собственный праздник. Столько-то забот!       Пернатый спикировал, на лету схватив толстого отожранного овода, и уселся на толстую ветвь дуба, тотчас слившись с корой, став невидим в бесконечной пляске качающейся листвы. Наклонил голову набок, дернул головой, заглатывая овода, и будто прислушался.       Под ним, расположившись под защитой дубовой кроны от моросящего дождя, кучковались рыцари, в цветастых камзолах и не менее пестрых сюрко поверх доспехов. Потрескивал костерок, булькал над ним котелок с простенькой похлебкой. По рукам гуляли бутыли и кубки с вином. Еще больше было тары оставалось в плетеных корзинах. Опустевшие сосуды бросались меж корней дуба. Время только близилось к обеду, а некоторые из собравшихся уже были «в говно»: стоять ровно уже не могли, но язык еще не начал заплетаться.       — И вот я говорю, едрена вошь, — толстяк с алыми крабами на белом гербе взмахнул рукой, расплескав виной, — Я буду не я, Гарольд Селтигар, коль не выбью всю эту шваль с первого же захода! Отрррребье! Кроме кобылы худородной, да доспехов не иначе как с мертвеца снятых, за душой нет нихрррена, а все туда же — рыцарь. Хр-тьфу, — мужчина шумно высморкался в руку и вытер ладонь о кору, — Дерьмо ты, а не рыцарь! Так и сказал ему!       Окружавшие засмеялись, подняли кубки, салютуя и рыцарь раскланялся. Дружки его были не менее пьяны, но переглядывания и улыбки были красноречивы — здесь смеялись не «вместе», а «над».       — А он? — подзуживал рыцарь с рябым лицом, и слипшимися от сока усами, на чьем подогнутом колене лежал родовой щит. Сеть и рыбы на нем были почти не видно — столь плотно всё было заставлено закуской: обглоданными костями, косточками персиков, и сухими веточками винограда.       — А что он, ссссучий потрох?! Да ничего — пропищал что-то, ну чисто девка, да ушел. Щщщас уж понимаю — за гузно хватать надо было, вот перед Семерыми обет дать готов — пьянчуга осенил себя кривоватой семилучевой звездой, — щель там была, а не хер мужицкий!       — А если бы и хер?       — А коль хер, — «краб» задумался, — а и хер с ним!       Собрание грохнуло пьяным гоготом.       Козодой, прыжками переместился по ветке, оказался прямо над смеющимися, опустил голову, будто вглядываясь.       — Вы уж, друг мой Гарольд, остереглись. Молодые рыцари, а тем более межевые, не имеют понятия об отношении в нашем кругу. Ни малейшего уважения к старшим, одни смутьяны и бузотеры, коих поучать надо. Я давеча одного такого встретил во Вратах, ну ни в какую уступать мне не хотел, я было плюнул для виду — пущай первый проходит, а только потом, как дорожка меж холмов завилась, подстегнул свою свиту и догнали мы его.       Все притихли, внимая. Рассказчик, довольный вниманием, потеребил фабулу плаща с изображенным треугольником шести звезд, и отпил из горла.       — Нууу… — поторопило общество.       — Ну и заставил извиниться: растянули мы его поперек пня, сняли портки. Да по заднице, да мослам его бледным отходил плетью. Мигом с егойной честью познакомился. И вы хоть и не решились щупать своего, друг мой Гарольд, а тот, даром что с хреном, а визжал что девка трактирная, в подсобке насильничимая!       — Добре. — согласились все вокруг, закивали потными лбами. — Сир Джофри рыцарь коих поискать!       — Да что вы, право! Господа, ну ладно они, хр-тьфу, — сплюнул обладатель бело-зеленого плаща, на котором скрестилась палица и сабля, и расплылся в щербатой ухмылке, — Грязь, отрыжка рагульная, что не так давно на чумазых пасюках катались, да хер свой на моющихся девок теребили. Давайте о прекрасном, о дамах.       — Ооо, узнаю Осфрида Челстеда! — засмеялся носитель звезд, из рода Маллери, — Ну-с, поделитесь с нами, какую даму вы избрали заочно себе в королеву турнира?! Уж не сестру ли хозяина праздника. Хотя стойте, леди Аллис не молода, тогда… кто-то из окружения короля?! Королева? Нет-нет, его величество не оценит такую смелость, да и пресветлая королева Бета вряд ли. Принцесса Шейра, луноликий цветок Красного Замка, угадал?!       — Не про нашу честь такой цветок, — перебил его Байуотер, освобождая свой щит от огрызков, сваливая мусор к корням дерева, — и вам бы Джофри порекомендовал о таком и думать забыть.       Белое поле его щита было залито соком и жиром, отчего сеть на его гербе казалась забитой дерьмом вместо рыб.       — Я свое место знаю! Хоть и на Черноводной мой лен, а все одно — не Красный замок. Нет, дамой и королевой красоты я назову иную — леди Дейнору.       — Кххх, — закашлялся «краб» Селтигар, пораженный выбором сира Маллери, и казалось даже немного протрезвел, — Кого, неужто вдову Яркого пламени?       — Истинно так.       Собрание пораженно притихло.       — Ну, знаете ли, — покачал головой Байуотер, — немолода уже, да и дети. Опять же все эти слухи…       — Какие? Что за слухи? — раздалось со всех сторон.       — Говорят, эта ветвь Таргариенов проклята, — последнее слово он проговорил шепотом, едва ли не одними губами, — Вы все помните его, Эйриона, и думаю буду не одинок в суждениях, что пожелали бы не встречаться с ним лишний раз. С годами характер принца становился лишь паскуднее, и когда за него выдали леди Дейнору, тогда еще Аррен, деву вдвое младше него, Яркое Пламя полыхал уже четвертый десяток лет как. Однако не прошло и года и — пуф — он упился до смерти дикого огня, оставив после себя вдову и юного принца Мейгора…       — Вот уж дали семеро разумения человеку — назвать сына таким имечком! — Маллери загоготал.       Со всех сторон послышались смешки и выкрики:       — Что ж не Балерион?       — Нет-нет, Дрого Ужасающий!       — Бейлор! Бейлором его назвать! Самое-то — имечко святоши для сына безумца!       — Что у него было не в порядке с головой было ясно всем, — согласился рассказчик, сполоснув горло винцом, — не даром его родной брат изгнал в Эссос, запретив появляться на родине. А четыре года назад вдову Эйриона повел к алтарю бедняга Помфри…       — Знаю-знаю, ик. — пьяно пробормотал Селтигар, устало опираясь седалищем о древо, — Помфри Шмель, достойный был рыцарь, всякую горскую погань что поганой метлой гонял да резал. И с какого пекла «бедняга»? Такую бы вдовушку и я проводил, не к алтарю, так хоть к ближайшему закутку. — и показал пальцами чтобы там сделал с ней после.       Все вновь засмеялись, захлопали друг друга по плечам. Женскую красоту ценили: и на лицо чтоб баба неплоха, и ухватиться было за что. А обсуждаемая дама была фигуриста, поднабрав вес после беременностей. Но то не испортило фигуру, а лишь придало той аппетитность в нужных местах.       — А помните, помните привычку его потешную: обстрогать камышовую палку, вставить в зад горцу, а внутрь трубки селитры запихать, да погонять плетью горца по округе!       — Шмель! Шмель!       Хохот грянул вновь. Ох и потешный же то был рыцарь, душа компании и выпить любитель!       — Тихо-тихо, слово Морросу, пусть продолжает!       — А рассказывать и нечего, судьба Помфри всем известна — два с лишком сезона назад попал он в горскую засаду, и слава его иной стороной обернулась, той что погорше. Не увидел даже ребятенка, дочку родную. Сгинул в горах, а после что нашли, в обрывках плаща его, то за Помфри и посчитали, а он ли был иль не он, кто ныне разберет? Так и стала Дейнора дважды вдовой. А года два назад, уж это точно каждому известно, обварился сын её, Мейгор, маслом, да семеро уберегли — не сгубили детинушку. А подумать если, то разве жизнь, а? Говорят, и лицо, и тело обожжено так, что и не различишь где что: губы аль нос, ни бровей, ни волос, ничего не осталось на нем. Как свинью обварило. Вот и думайте теперь, а стоит ли клинья к вдове подбивать, сто раз остерегитесь, а не то к следующему сезону будем за помин души вино пить, да вспомнить добрым словом какого-нибудь сира Гарольда.       — Тьфу, зараза, сплюнь! — вскричал обсуждаемый рыцарь.       Благородное общество расплевалось, кто просто на землю да в костер, а менее аккуратные и на соседей. Раздались недовольные выкрики, сиры бросились разнимать смахнувшихся собратьев, не давая драчунам завалиться на костер и расплескать похлебку.       В общей свалке незамеченной прошла пакость козодоя. Попрыгав по ветке, он завис прямиком над потным «крабом» Селтигара и нагадил тому на блестящую лысину.       — Ах ты ж, тварюга… — обиженно выдавил рыцарь, недоуменно рассматривая на ладони потеки птичьего дерьма, чем привлек к себе внимание и развеселил общество еще более.       Птичка же, вспорхнула с ветки, испуганная не шумным сборищем, но прогремевшим с небес гласом.       — Мейгор!       Принц открыл глаза.       Марик Липпс тряс его за плечо.       — Вставай, скоро начало.       — Погода как?       — Дождь моросит. Как бы тебе не продрогнуть в доспехах.       Юноша кивнул, и осторожно принялся вставать с лежанки. Что ему до холода, опаленному Солнцем? Это даже не смешно.       Движения юноши по первой были медлительны и осторожны — свежи были воспоминания о легком невесомом теле и влекущих в вышину потоках ветра под быстрыми крыльями. Опасное ощущение, как бы не потеряться в нем, не остаться навечно пташкой легкокрылой или еще кем, чьими глазами принц любил смотреть. После подобного собственное, человеческое тело казалось неповоротливым и чуждым.       Вот уж почти полгода как открыл в себе Силу. Ныне почти без задержек мог перегонять её по всему телу, укрепляя ту или иную его часть. А пару месяцев назад открылось и иное — сродство с животными, как он сам называл это, на Севере же таких величали варгами. Первым пришло понимание как видеть глазами животных, а совсем недавно еще и возможность пересиливать их волю, коей хоть и была капля, а все одно были десятки, сотни неудачных попыток прежде чем пташка, запертая в птичьей клетке, издала звонкую трель по воле принца.       Часто проводил он вечера, переглядываясь с воробьем или крысой. Это пугало слуг, но они до сих пор молчали, столь велик был их страх перед его матерью.       Сам же принц лишь смеялся, звонко и искренне, хлопал в ладоши сродни восторженному ребенку, когда мелкий грызун, привлеченный из своей норы куском мяса, повинуясь воле принца, крутился волчком, бегал из угла в угол, перекатывал лапками винную пробку, как ручной балаганный зверек.Бездумно засовывал морду прямиком в разверстую ловушку мышеловки, и...       Щелк!       Сочленения поножей встали на положенное место. Мейгор несколько раз согнул ногу, проверяя все ли в порядке. Всё было отлично. Поножи и сабатоны двигались как одно целое. Марик знал свое дело. Не единожды помогал отцу, а сейчас делал то же самое для принца Мейгора.       Остальных товарищей рядом не было, как не было и самого сира Йоррика, номинального хозяина что шатра, что доспехов. Мейгору пришлось потратить больше усилий на уговоры рыцаря своей матери, чтобы тот согласился помочь выступить на турнире, как рыцарю, нежели на достижение текущих результатов в контроле мелких животных.       Всё прошло удачно и ныне Мейгор был на турнире, как настоящий рыцарь, хоть никто его и не посвящал в оные. Юноша надеялся, что ему удастся избежать ненужных разъяснений.       Рубаха, жилет, гамбезон. Кольчуга поверх налезла буквально впритык. Мейгор подвигал корпусом, помахал руками. Подмышкой жало. Когда он поднимал руки вверх, нижний край рукава кольчуги врезался в кожу, это было нехорошо, но некритично. Можно потерпеть, чай не мечом махать предстоит, выдюжит. Лучше уж так, нежели вовсе без неё — кольчуга помогала гамбезону плотнее прилегать к телу и распределяла вес.       Марик приготовил нательную броню, любовно проведя ладонью, смахивая пыль. Кираса выглядела по правде говоря блекло, но это и требовалось. Никто её не чистил, наоборот, зачернили малясь, создавая впечатление старого пользованного доспеха — еще один плюс в копилку образа местячкового себе рыцаря. К таким никогда не бывает вопросов, их не замечают.       Питер споро закреплял розетки. Архиполезная вещь, которая защищает подмышки и суставы локтей, если их не будет и пика попадет в уязвимый участок…       Дрожь прошла по телу юноши. Он уже видел, как это бывает. Неудачливому рыцарю на его глазах буквально оторвало руку, выдрав копьем из сустава.Бедолага истек кровью, прежде чем его успели унести с ристалища.       Пришел черед горжета, и здесь они позволили себе вольность и Утор вывел алой краской простенький узор, по нижнему краю, изображающий вьюн. Пусть любопытствующие поломают голову, а не из Простора ли таинственный рыцарь.       Натянув подшлемник, и шнуруя завязки, Мейгор пошевелил челюстью. Ничего не жало. Можно было надевать шлем. Без койфа, кольчужного капюшона, принц решил обойтись. Марик покачал головой, но ничего не сказал.       Проверив все застежки доспехов, они вышли. Надежда, что после обеда распогодится и Солнце перестанет припекать не оправдалась — на горизонте были облака, но прямо над головой было чистое небо с пригревающим Солнцем, несмотря на идущую второй год зиму, выдавшуюся непривычно теплой. Снега в долине кроме как на вершинах отрогов не было. В долинах бежали звонкие ручьи. Поля полнились мерзлыми цветами — высыпающими, обманувшись теплым дневным Солнышком, и гибнущими от ночной стужи.       На всякий случай юноша озаботился изменением внешности — над губой неприятно стягивал кожу подсыхающий клей, а усы из конского волоса кололи щеки.       Марик придержал коня, пока принц устраивался в седле, непривычно тяжеловесный и неповоротливый в турнирном доспехе. После подал щит, с изображенной на нем неровной вертикальной линией трех черных ромбов на сером фоне.       На пути к ристалищу им встретился мастер Эдрик, еще один посвященный в замысел принца. Его отношение к плану ученика было непонятным:       — Кто я такой, чтобы указывать или давать советы? — пожимал мужчина плечами, — Мое дело бить вас железной палкой, чтобы сами вы могли бить уже других, а они не сумели достать вас.       Облокотившийся о стойку тента, мастер проходился взглядом по каждому проезжающему мимо рыцарю. Он коротко кивнул подопечному и тут же утратил к нему интерес, разглядывая следующего всадника. Это ободрило Мейгора.       Рядом, не обращая внимание на мужчину, ограждение облепили разномастные шлюхи. Женщины свешивались через ограждения, смеялись и махали проезжавшим всадникам, представляя товар лицом. Смелые платья с грязными истертыми подолами, зато с открытыми шеями и низким декольте смело являли собравшимся покрытую пупырышками бледную плоть озябших гулящих девок.       Мимопроезжавшие кричали:       — Оделись бы, а то продрогните! Застудитесь!       — Лучше б сами слезли, да согрели, господа рыцари! — смеялись те в ответ, и крутились, изгибались, заманивали оголенными телесами. Но редко кто соглашался последовать за ними.       Место принца было отнюдь не в авангарде длинной колонны рыцарей, а ближе к её хвосту, куда распорядители согнали всех худородных и межевых рыцарей. Но юноша не обижался:       «Так даже лучше, там я в своих доспехах не выделяюсь. Вы только гляньте на этих ряженых в голове колонны! Вот уж к кому взгляд так и липнет, что твои мухи на дерьмо!».       Но и ложью было бы сказать, что пылкая его натура не искала признания и славы. Желал и он занять место там, впереди, в шикарных разукрашенных доспехах, ловить восхищенные взгляды и раздавать улыбки.       Мимо как раз проехал один такой, и украшений на его доспехах было столько, что отделка могла поспорить с платьями знатнейших дам, набившихся в ложу устроителя турнира. Плюмаж из перьев птиц с летних островов трепал вялый ветерок. Щит был приторочен к седлу скакуна с другой стороны и герб было не разглядеть, но когда к рыцарю подбежал паж, поднеся мех с вином, по сюрко Мейгор определил род — кто-то из просторских Мерривезеров, их рог изобилия было ни с чем не спутать. Рыцарь не остановился, лишь повернул немного голову, и бросив мех прошествовал дальше, отвесив пинка в плечо мальчишке. Тот покачнулся, но устоял и бросился с площадки.       Чудна натура рыцарей Простора: в нужде они идеал смирения, образец верующего и столь приглядны, что девицы падки на них как на медок. Но дай им почувствовать силу, и не допросишь у них ни милосердия, ни сочувствия. Сердце их из стылого камня, даром что происходят из края где все цветет и благоухает. Честь свою они ставят превыше прочего, и пожалеть могут лишь другого такого рыцаря, к иным же воинам они относятся столь же презрительно и надменно, чем сильнее меж них разница — явная ли, или, что бывает чаще, в одном только их представлении.       Поэтому, учил Мейгора мастер Эдрик, следите за рыцарями Простора, ибо их идеалы рыцарства писаны для всех окрест, кроме них самих, что и дает им мнимое право преступать через него, когда надобно.       Зазвучали трубы, разнесся окрест зычный голос из луженой глотки герольда-распорядителя, и голова колонны дрогнула, вытягиваясь вперед, тогда как середина и замыкающие ряды хвоста оставались неподвижны. Собравшимся там только и оставалось, что привставать на стременах, да тянуть шеи, выглядывая, скоро ли там их черед?       Колонна продвигалась медленно. Так что очередь принца дошла лишь через четверть часа — столь велико было число рыцарей, собравшихся на турнир.       Проезжая мимо приветствующих фигур, Мейгор сохранял неподвижность, боясь лишний раз повернуть голову, уж больно много в ложе лорда Аррена собралось знавших его в лицо.       Сам хозяин занимал центральное место, рядом с ним усадили короля и его супругу, по другую сторону от лорда Аррена — наследника с женой: Джейхериса и Шейру, причем принцесса вновь была в тягости. Рядом с матерью на руках у няньки задумчиво обсасывал палец кроха Эйрис. За их плечами маячили фигуры королевских гвардейцев.       На ряд выше сидели другие дети короля: принцы и младшая принцесса с одной стороны, и отрекшийся принц Дункан с женой-простолюдинкой по другую, их зажимала с боков местная знать и не только — были и лорды Простора, те немногие которых знал в лицо Мейгор, и даже дорнийцы — этих уже ни с кем не спутаешь, ни по одеждам, ни по лицам. Особенно их женщин.       Приметил Мейгор и родню по матери — им выделили ряд ниже королевского, и ближе к правому краю ложи, так что центральная позиция была отдана наследнику — Джону Аррену и его сестре, следом шла леди Аллис, затем мать Мейгора с его сестрой Илис, и — тут Мейгор удивился, — Каролея. Причем девушка больше интересовалась не вереницей рыцарей, а разглядыванием окружающих. Принцу польстила догадка, что подруга пытается разыскать его в толпе.       За спиной дочки застыл сир Йоррик, как всегда на страже госпожи, и вот он-то нашел Мейгора в кавалькаде рыцарей мгновенно, поприветствовав почти неразличимым наклоном головы, а может то был обман зрения, ведь глаза регулярно подводили принца, и лица на таком расстоянии норовили начать расплываться и даже вновь обретенной силой юноша не сумел вернуть остроту зрения.       Впереди возникла заминка, когда парочка рыцарей выскользнула из строя и замерла перед ложей.       Мейгор пригляделся. Так и есть — палица с мечом и поле вареных крабов. Челстед и Селтигар.       — Я одержу победу в вашу честь, леди Дейнора! — к моменту, когда Мейгор приблизился вплотную к дворянской ложе, Челстед, как менее пьяный член дуэта, заканчивал свою речь. Его сосед не проронил ни слова, Мейгор считал чудом, что Селтигар до сих пор остается на коне.       — Я не даю вам такого позволения, — холодно и надменно пронесся голос матери Мейгора.       Люди на трибунах зашумели, пораженные. Как же так, рыцарь посвятил свою грядущую победу благородной даме, а она отказалась?!       Оскорбленные, хоть и стремящиеся это скрыть, что ввиду алкоголя в крови выходило из рук вон плохо, рыцари двинулись дальше, провожаемые гулом толпы. Мейгор же испытал мстительное удовлетворение — так им, получили, мерзавцы! В его памяти оставались свежи их речи у костра, и отношение к матери как к охотничьему трофею.       «Никакой им пощады! — юноша напрягся, почувствовал, как сила вливается в руку, как хрустит в кулаке сминаемый повод и одумался, — Но пока не время.».       Он запомнил гербы всех четырех заводил компании, устроивших соревнование, приз в коем — его мать: «Краб», «Сеть» «Крест» и «Звезды».       Если Семеро будут благосклонны, то турнир сведет их, и тогда… пощады им не ждать!       — Рыцарь Трех Пик из Королевских земель! — представил принца к тому моменту уже малость охрипший герольд.       Мейгор приветствовал толпу, подуставшую от проявлений эмоций и встречающих каждого последующего рыцаря всё более вялыми аплодисментами.       Марий, непривычный к таким мероприятиям фыркал, и потряхивал головой, Мейгору приходилось похлопывать по крутой шее, успокаивая скакуна.       — Добрый рысак, — заметили слева, Мейгор повернулся к говорившему и наткнулся на щербатую ухмылку гнилых зубов, — Осторожнее сир, коль сведет нас судьба, моим будет.       — Верно и другое, — заметил юноша, старательно подражая гулкому мужскому голосу. Собственный, по-юношески ломкий, мог выдать.       Говоривший прищурился, но ничего не сказал. Для принца так и осталась непонятной эта краткая беседа. Конь был хорош, спору нет, но и у безымянного рыцаря лошадь выглядела не хуже, чтоб было справедливо для многих собравшихся. Щит же был без герба, а представление его герольдом юноша банально пропустил, так что личность оставалась загадкой.       Мейгор оставил зарубку в памяти: напрячь Питера на тему этого незнакомца. Юный Илшем сейчас сновал где-то в толпе, изображая из себя странствующего менестреля. Мейгору как воздух нужна была информация о соперниках, большинство рыцарей он видел впервые и не представлял, чего от них ожидать. Потому и направился друг Питер узнавать ставки, коих тут была цельная куча, разной степени надежности, а другой товарищ, Утер Толлет, отирался меж стаек шебутных девиц, что быть может и не так сведущи в рыцарских делах, но языки их юный дон жуан развязывал не в пример легче.       Остро не хватало Албара, наследника лорда Херси, но он, утолив в жаркий полдень жажду из студеного горного ручья, сейчас маялся горлом, отлеживаясь дома.       Рыцари, завершив круг почета, начали разъезжаться, ожидая результатов жеребьевки, и Мейгор направился к своим друзьям.       — Питер… Нет, Утор. Ты видел с кем я ехал? — видя непонимание товарища, Мейгор пояснил: — тот серый, с неполным комплектом зубов.       — Что-то… Дружище, тут таких, во! — он провел ладонью под подбородком.       — Пекло! Ладно, как будет его выступление, сообщу. Надо бы за ним приглядеть, а то он подозрительно моего рысака похвалил.       — Конь добрый.       — И захотел забрать себе. — добавил принц.       — Так конь же добрый! — все еще не понимал Утор, и поискал помощи у остальных.       Лошади не в пример людям оставались для юного Толлета загадкой, а те же собаки — реальной угрозой. Почти каждая попытка подкормить шавку для него заканчивалась укусом, но с упорством мазохиста Утор продолжал пытаться подружиться с каждой встречной тварью. Для этих целей карманы всегда были полны сушеных фруктов и обрезков мяса. Пока что ладони юноши были целы, но и турнир только начался, а собаки уже бегали окрест. Их прогоняли пинками, когда те наглели, но псы были привычны к такому обращению и принимались клянчить еду по новой.       Свой вызов Мейгор чуть позорнейшим образом не пропустил, лишь когда Марик затряс его за плечо, принц вынырнул из дум и направился с товарищем к ристалищу.       «Не дрожать, Мейгор! Мы лучше их, нас обучали, у нас есть сила. Это самый первый бой!»       Но все было напрасно, предательская дрожь сотрясала его тело. Марик предъявил мужчине из числа младших герольдов копье. Тот осмотрел его, чуть ли не обнюхал, особое внимание уделяя наконечнику копья — всё ли честь по чести.       В это время другой его товарищ осматривал седло Мейгора — нет ли там чего-то эдакого.       Юноша был спокоен, сир Йоррик дал свой старый комплект, в котором прошел немало турниров, и никаких нарушений и быть не могло. Так и вышло.       По другую стороны песчаной арены застыл противник — рыцарь в доспехе, чьи части были набраны из разных комплектов. Может вблизи это не так бросалось в глаза. Но с расстояния, поножи одного цвета, сабатон, тот что виден- чуть светлее. Правый наплечник был родной кирасе, левый — текстура металла абсолютно другая. Шлем неказистый, и кажется излишне большим для всего остального доспеха. Смех, да и только!       «Не расслабляйся! Или забыл, ты тоже обманываешь всех внешним видом! Это может быть серьезный соперник!».       Мейгор подобрался, Марий, чувствуя состояние всадника, нервно отбивал копытом по земле. Принц поцокал языком и погладил крутую конскую шею.       По сигналу распорядителя они бросились навстречу друг другу, Мейгору даже не пришлось подгонять своего скакуна. Застоявшийся в стойле, непривычный к такому, ныне рысак стрелой бросился вперед.       Мейгор наклонил копье, выбирая место удара: кираса или щит, может шлем? Куда же ударить?!       Его противник страдал похожей дилеммой, или то было волнение — кончик копья противника метался вверх-вниз, в такт движения коню. А шлем то наклонялся вперед, то отклонялся назад, позволяя увидеть узкие горизонтальные смотровые щели.       «Да он же ничего не видит!»       Мейгор задышал, чувствуя, как руку наполняет сила, превращая мышцы и кости в монолитный камень. И, когда лошади, почти поравнялись, нанес выверенный удар.       Трррах!       Копье, несущее всю силу удара несущегося всадника и усиленное мистической энергией тараном вломилось в щит противника.       Соперник принца словно на стену налетел: щит вырвало из руки и отбросило назад, самого же рыцаря опрокинуло и развернуло, кончик его копья описал дугу где-то над головой юноши и с силой ударил по разделявшему двух рыцарей барьеру. Копье не выдержало и надломилось. Мейгор же пронесся вперед, и осадил коня лишь добравшись до конца ограждения. Развернулся.       Шумела толпа, приветствуя победителя конной сшибки. Соперник сидел, сгорбившись в седле, а слуги поднимали с земли его щит и части сломанного копья.       Душа Мейгора пела, он открыл забрало шлема и отсалютовал сопернику. Тот лишь склонился в седле, но свое лицо не показал. Принц отбыл обратно, к своему шатру, а на ристалище уже запускали новую двойку рыцарей.       Стоило слезть с коня, как друзья обступили его со всех сторон. Застучали по плечам, вскидывали руки, радуясь его успеху. Громче всех выражал свой восторг юный Толлет:       — Молодчина, Мейгор! Вот как ты его, а? Я уж подумал — всё, от такого удара или вылетит, или конь его аж на землю присядет! Не, ну это надо было видеть — тррррах! — я аж сам чуть на месте не присел от страха. Еще чуть-чуть и перчатки по всей арене разметало!       — Вот была умора, прилети кому-нибудь из леди на трибунах такой подарочек — поддержал шутку товарища Питер Илшем.       Мейгор засмеялся. Хоть друзья и приукрасили, но такая живая поддержка была приятна.       — А в ложе что?       — Ну… так. Похлопали из вежливости, — Толлет переглянулся с остальными, — Ты не подумай, всё было нормально, просто это же самое начало. Вон как тому просторскому павлину рукоплескали, а он и сделал всего, что попал в щит, а его противник промахнулся. Девицы же визжали, аж уши закладывало, будто он… ну, не знаю… турнир уже выиграл! Еще бы чуть-чуть и на поле влажное бельишко полетело — скабрезно закончил он, с кривой ухмылочкой.       Мейгор захохотал, но внутренне собрался. Это была лишь первая сшибка из многих.       — Кто там дальше, Питер?       — Ленный рыцарь Личестеров, из Речных земель. Сходил я, глянул на него — ну и здоров же боров! С детства откармливали, не иначе как на забой, а тут турнир, вот и пригодился. Ну ничего, ты уж его с вертелом-то познакомишь, а? — парень подмигнул.       — Конь ему под стать. — добавил Утор, и развел руки в стороны, — огромный!       — Не знаешь — не лезь, — осадил Марик, поясняя: — размер не главное. Не боевой конь это, сразу видно, а тяжеловоз. Им бы телеги возить самое то, а не в рыцарском турнире участвовать.       — Да я-то что…       — Спокойно парни, — Мейгор сжал плечи друзей, — Не ссорьтесь. Любая мелочь будет полезна. Значит говоришь не боевой, кхм…       — Пугливый значит.       — Так это же хорошо, разве нет?       — И да, и нет, Утор: владельцу придется постоянно контролировать, чтоб в сторону не дернулся, но и попасть по наезднику станет не сложнее, конечно, поди по такому здоровяку промажь, а вот только в сторону скотина дернуться может, и мимо щита ткнешь, куда-нибудь в подмышку, а за такое судьи мигом поражение засчитают!       Ждать следующего поединка пришлось более часа.       За это время погода испортилась окончательно. Небо затянуло сизыми тучами, дождь, накрапывающий до того время от времени, заморосил непрерывно. Мерзнущим дамам из ложи принесли накидки. Мейгор видел, как мать зябко кутается в лисью накидку. Каролея завернулась в плащик, с воротником из бобра. Не хотелось бы чтобы они продрогли, но юноша ничего не желал сильнее, чем испытать триумф победы у них на глазах.       На турнире появились первые жертвы: с одного рыцаря ударом копья сорвали шлем, сломав челюсть, выбив зубы и порвав ноздрю. Другого же вышибли из седла, и кто-то пустил слух, что он не жилец. Мейгору слабо верилось в подобное. Приложился бедолага о землю знатно, но хоть и не порывался встать, но шевелился, когда подоспевшие слуги уносили его прочь. Значит шансы оставались.       Поединок юноши с рыцарем Личестеров обещал быть серьезным.       Мейгор вживую оценил противника, когда их вывели на ристалище. Никакой больше сборной солянки — доспехи хоть и стандартные, но подогнаны качественно. Выделялась лишь «вилка» с алыми зубцами, на темени шлема, символизируя птичью лапу с герба рода.       Противник выглядел внушительно, а конь и вправду нервничал — от криков толпы мотал головой, кося на людское месиво глазом, фыркал и хлестал себя по бабкам взмокшим хвостом. Еще и нагадить на песок умудрился, но вряд ли от страха, а лишь в силу своей природы.       Трижды сходился Мейгор с противником. Вливал силы в руку, держащую копье. И дважды они обоюдно расщепили свои копья о щиты. В кирасу Мейгор даже не метил — понимал, что этот стальной бочонок от такого и не дрогнет.       Поэтому, когда началась третья сшибка, принц сосредоточился не на противнике, а его скакуне. Был этот мерин непривычен к большим скоплениям людей и поверхность его разума дрожала натянутой струной, идя рябью страха от громкого шума, потому Мейгор решил использовать эту слабость.       Когда они сблизились, и копья наклонились, готовясь поразить цель, Мейгор закричал:       — Ррррааа!       Мерин противника дрогнул, и копье Личестера вместо центра щита скользнула по самому его краю. Мейгор же не промахнулся — его копье брызнуло щепой, раскалываясь о центр вражеского.       Трибуны взревели, приветствуя победителя.       Мейгор бросил взгляд на ложу. Его мать явственно скучала, лишь раскрасневшаяся Каролея горячо приветствовала победителя. Королевская же семья проявила вежливое участие, вежливо похлопав. Все, кроме принцесс. Старшая вытирала подбородок грызущего банан малыша Эйриса, а младшая шушукалась с соседками, обеим было наплевать на происходящее.       Двое всадников встретились на центре ристалища. В нос Мейгора шибанул запах лошадиного и мужского потов и, почему-то, сильный аромат яблок.       — Вам повезло! — осуждающе пробубнил Личестер и поднял забрало. Молодое лицо его, со следами не сошедших подростковых угрей, раскраснелось и по нему текли крупные горошины пота.       — Не без этого. — согласился Мейгор, поднимая забрало в свою очередь, и пошевелил усами, — Но удар нанес честно, в центр щита, согласитесь?!       Толстяк кивнул и, пожелав удачи, двинулся с ристалища. Мерин припустил с куда как бОльшим энтузиазмом, будучи рад покинуть столь пугающее место.       Друзья его уже встречали. Помогли слезть и вручили в руки бурдюк с разведенным вином.       — Приходил отец, сказал «отлично держишься», — Марик проверял щит, и покачал головой, решив заменить. — еще бы пара ударов, а может и один, и сломался.       Он показал тонкую трещину, зародившуюся на верхнем краю и уходившую под самое крепление щита в центре.       — Вовремя. — принц уселся на кресло, переводя дух. Рубаха на спине промокла насквозь. Тоже было и с шапочкой. Под накладными усами кожа ужасно чесалась, но приходилось терпеть.       — Пфф. Я удивлен как этот увалень так далеко забрался, на такой-то кляче! Куда ему до тебя, Мейгор! Всем им!       Это польстило прицну, но и неприятно царапнуло, надменным презрением Утора к побежденным. Личестер был честен, и признал обидное поражение без споров. Утор же в жизни не садился в доспехах на лошадь, предпочитая, чтобы его седлала и объезжала бордельная блядь, из тех что посмазливей. Но он в очередной раз смолчал. Ему как воздух нужна была поддержка.       Вернулся Питер и от слов его Мейгор выпрямился и подобрался.       — Твой следующий соперник — Гарольд Селтигар, брат лорда Клешни.       Селтигар был ярким и шумным. И краба напоминал мало, хоть и был приземист, но доспех носил светлый с лазуревой отделкой. Синий волнистый узор вился по его плечам и рукам. Живот кирасы был чист, но вот бока украшали переплетающиеся лососи, или форели? Мейгор сомневался в их принадлежности. Крабов, окромя щита, замечено не было.       Выехал он на арену, и коня вел под уздцы оруженосец. Следом выбежал паж, с корзиной цветов. Селтигар не глядя запустил в неё руку и вскинул, отправляя в полет яркие тюльпаны. Толпа простонародья вскинула руки. Ловя цветы.       Мейгор хотел было засмеяться, но не стал. Он копил злость, не давая ей выхода даже в виде глумливого смешка.       «Чем выше ты взлетел, тем больнее падать».       А он падет, в это Мейгор был уверен. Достаточно было видеть, как качается, пытаясь удержать равновесие Селтигар, после каждого взмаха рукой. Глазомер отчаянно подводил его и бОльшая часть разбрасываемых цветов усеяла песок ристалища, до трибун долетали единицы.       — Мейгор, будь осторожен. Да сбережет тебя Воин! — сказав последнее напутствие, Марик в вприпрыжку бросился прочь.       «О, друг мой, я буду. Но не в том смысле».       Конь бил копытом землю, взбитую десятками копыт в жирную грязь. Фыркал и выпускал в воздух облачка пара.       — Тихо, мальчик, тихо. Мы — вместе. Н-но!       Они бросились друг на друга: Пики и Краб. Трибуны замерли, чтобы взреветь негодующе: «так не пойдет, какой позор, мы пришли за зрелищем, дайте нам их!»       Никто не вылетел из седел. Копье одного лишь мазнуло по щиту, уйдя в сторону, а второй и вовсе промахнулся.       Ругань Селтигара было слышно даже с другого конца ристалища.       Подали новое копье.       Вновь кони набрали ход. Сшибка! …и вновь Селтигар попала в молоко, впрочем, как и его противник. Копье последнего скользнуло в опасной близости от шлема «краба» и тот едва не упал, пытаясь уклониться.       Они вернулись на свои места.       Когда встретились снова, Селтигар поднял забрало и смотрел на принца налитыми пьяными буркалами:       — Прекрати, щенок!       — Не понимаю, о чем вы, сир.       Принц специально не обращался по родовому имени, считая этого пьянчугу недостойным такового.       — Все ты понимаешь, прекрашай играться, мальчишка! Со мной это не пройдет!       — Играются девочки в куколки. — Мейгор откровенно наслаждался собственной дерзостью и бессильной злобой Селтигара.       — В следующей стычке ты или поддашься, или…       — Или…?       Грязная площадная ругань вырвалась вместе с брызгами слюны изо рта рыцаря. Хотя какой он, в пекло, рыцарь?       Тот так и продолжил поносить дерзкого юнца, даже когда доехал до своего места, и, приняв копье от оруженосца, оттолкнул того тычком, не забыв злобно рявкнуть.       Третья сшибка обещала стать последней, даже если все останутся в седлах. Король хмурился, толпа негодовала и выкидывала цветы Селтигара на землю вокруг рыцаря. они падали в грязь и тонули в ней.       Мейгор не был намерен щадить соперника. Его противник показал себя никакущим турнирным бойцом, оставалось нанести завершающий удар, вбить последний гвоздь в крышку его гроба.       Они бросились вперед.       Не было ни трибун, ни людей вне ристалища. Зрения Мейгора превратилось в узкий тоннель, на другом конце которого был кончик вражеской пики. Сила его, вместе со злостью перетекла в руку, и пика, вихлявшая до того по сторонам застыла неподвижной стрелкой компаса, указывающей неотрывно в одну точку в середине вражеской кирасы.       Удар!       Это был жуто.       Копье угодило прямиком в шлем, над левым глазом, шлем дернуло в сторону. В шее что-то неприятно хрустнуло, и перед глазами Мейгора все помутилось. Всё впереди ушел в расфокус и он зажмурился, позволяя Марию нести вперед.       Ныла рука. Свободной он приподнял забрало и, проморгавшись, посмотрел на правую, сжимавшую расщепленную пику. Хорошо, значит попал. В глаз снова попала капля, он заморгал, и следующая упала на седло.       Насыщенно-алая.       Сквозь непрекращающийся шум в ушах пробился звук ликующей толпы. Он оглянулся. Слуги и распорядители ловили мечущуюся по ристалищу кобылу. Другие бежал к её хозяину — распростершемуся в грязи, ворочающемуся в ней. Силящемуся встать и не способному это сделать. Наконец люди подбежали к нему, перевернули, и, едва успев приподнять забрало отпрянули — тугая струна рвоты брызнула из-под шлема, запятнав прежде белый доспех, ныне покрытый слоем жирной грязи и налипшим полупереваренными кусками пищи.       Пока Мейгор возвращался на место, успел заметить — мать улыбалась. Подобное обращение к наглецам, посмевшим просить её благоговения на этом турнире, пришлось её по сердцу.       Король неодобрительно кивал головой и сидящий рядом лорд Аррен был в этом солидарен, его губы были сжаты в плотную линию. Королева Бета кашляла в кулачок, или скрывала смех — на лицах её соседок были нескрываемые улыбки.       Навстречу Мейгору бежали слуги с ведрами — засыпать оскверненную землю свежим песком. Следы рвоты можно присыпать, но тысячи ртов не заткнуть и уже к вечеру весть о позоре Селтигара разлетится окрест.       Пока Марик и Утор помогали Мейгоур слезать с лошади, усаживали на стул и обрабатывали рану, подошел мастер Эдрик.       — Отлично держитесь, мой принц. Хотя я учил вас уклоняться от ударов, а не принимать все на себя.       — В этом и вся суть.       — А, какая суть? О чем ты? — переспросил Утор.       Мужчина покачал головой.       — Вы напрасно игрались с Селтигаром. Безусловно у вас есть на то причины, но людям со стороны они не известны. И потому все произошедшее выглядело актом глумления. Он не забудет этого.       — Он пьян вдрызг.       Утор и Марик рассмеялись.       — Ему напомнят, не забыв всё приукрасить. Не плодите себе врагов. Я учил вас не попадать под удары мечей, но, боюсь, с арбалетным болтом в спину не совладать, только если вы не нелюдь, с нечеловеческой реакцией и под ведьмиными зельями.       — У вас есть знакомые ведьмы? — развеселился Мейгор. Победа пьянила его.       — Мейгор, ты… ты чего? — парни непонимающе посмотрели на него. — Давай без этого, а?       Утор, выросший на страшных сказках о горских ведьмах, перенес это и во взрослую жизнь. Любое упоминание подобного гарантированно стирало ярчайшую из улыбок с его лица.       Мастер Эдрик не ответил, а тут как раз подошел Питер, и мужчина покинул их, не прощаясь.       — Мейгор, дружище, это было… — он замялся, не зная как продолжить — Феерия! Взрыв! Что же творилось на трибунах, а? Я думал сперва они разорвут вас обоих, но, похоже, отдуваться придется одному Селтигару. И кстати, в связи с этим, у меня к тебе просьба!       — Говори. — Мейгор ощупал повязку на лбу, скрывающую рассечение кожи над бровью.       — Как победишь в следующий раз, вручи этот цветок воооон той девице, в алом с прозеленью платье.       Юноша глянул вдаль, прищурился, вроде понял о ком его друг. Указанная девочка была милой, хоть и прическа ей абсолютно не шла, делая лицо по лошадиному длинным, но он уточнился:       — Это около неё бабка, с ведьмовской харей? — развеселился принц. Уверенность друга в его победе приятно согревала душу.       Питер засмеялся, и смущенно провёл рукой по вихрам на затылке. Утор же беспокойно посмотрел в указанную сторону.       — И то, верно! Точно ты наседку-компаньонку Мирры описал! А ты, дружище Толлет, расслабься, если у такой старухи и осталась какая мистическая сила, то максимум заставить молоко скиснуть от присутствия её физиономии.       — Почему сам не подойдешь? — Мейгор поглядел на заалевшего друга, и усмехнулся: — Да ладно?!       Питер вспыхнул еще ярче, бросил взгляд по сторонам, на лыбящихся товарищей и резко развернулся, но принц удержал его за плечо.       — Извини, дружище. — Он действительно чувствовал себя виноватым, — не хотел задеть твои чувства. Просто… просто иногда забываю каково это. Только вручить, да? А от этого не будет хуже? Как бы эта старуха не запустила цветком мне в лицо.       — На турнире? Рыцарю? При всех собравшихся? О, Мейгор, ты и впрямь, — оттаявший Питер повертел кистью, — тебе стоит почаще покидать дом, а то в последнее время ты нас подзабыл, даже бедняжку Каролею. Уж не нашел ли ты другую, красивше сестрицы Марика?       — Ну-ка… — сын Йоррика набычился и сжал пудовые кулаки, готовый защищать честь сестры.       Мейгор не ответил. Перед глазами вспыхнул образ порочного соития мерзавки Лусии. Он как взаправду вновь прочувствовал это - к запаху пыли, сладостей, дыма, пива и жарящегося мяса добавилась кислая вонь блуда. Его замутило.       Юноши смущенно завозились, уязвленные молчанием.       — Ладно, давай твой цветок.       — Только не помни. — Питер передал небольшой букетик, буквально пара веточек, сирени, перевязанных синей бечевой.       — Буду держать у самого сердца. — шутливо поклонился принц, его товарищ ответил напряженной улыбкой.       — Кхм, — кашлянул Марик, привлекая внимание.       К их собранию направлялся сухощавый мужчина, судя по не дешевым доспехам чей-то рыцарь, а сюрко окончательно подтверждало — кто-то из ленников Байутеров. Лицо его при этом было таковым, что иного описание окромя «паскудное» подобрать было решительно невозможно.       — Приветствую, сиры. Кто из вас будет рыцарь Пик?       Юноши переглянулись, и набычившийся Марик бросил:       — Тебе-то какое дело, иди отсюда, тебя не звали!       Глаза пришедшего опасно блеснули, но голос не выдал и капли иных чувств, кроме тщеславия:       — Мой господин, доблестный сир Моррос Байуотер послал меня с предложением.       — Каким?       — Это будет объектом обсуждения между лишь с сиром Пик, наедине.       Мейгор поднял руку, затыкая собравшегося было ответить Марика, и сделал приглашающий жест рукой в сторону шатра:       — Пройдемте внутрь, я выслушаю предложение вашего господина.       Внутри, в относительной приватности которую могли обеспечить матерчатые стенки шатра, принц выслушал предложение посланника.       — Мой господин, сир Байуотер в милости и щедрости своей предлагает вам соглашение: вы поддаетесь ему в схватке, и проигрываете. Если желаете, то мой господин согласен дать вам шанс на одно попадание в щит После чего вы признаете поражение и получаете десять золотых драконов.       Мейгор просто окаменел. Сейчас, когда память чужака подкидывала ему нечто похожее, его чувства были сродни мифическому Цезарю — правителю иных земель иного мира.       Его посмели оценить в десяток драконов! Да один его доспех (ну хорошо, не его, а сира Йоррика) с конем стоят в два раза больше! Это было оскорбление, почти не завуалированное. Мейгора в глаза называли трусом и дешевкой, и, что самое важное, искренне верили в согласие!       Посланца в шесть рук вытолкали прочь. Он ругался и грозился господином, но ему пообещали, что если заявится еще раз, то они эти десять драконов ему гроутами на всю сумму в задницу напихают.       Мужчина предпочел удалиться.       — Нет, ты посмотри, а? В десять драконов рыцарскую честь оценил!       — Я не рыцарь.       — Ну, как бы, да, но в то же время и нет.       — Рыцарь Шредингера: одновременно и есть, и нет. — вздохнул Мейгор.       — Это опять из какой-то твоей легенды?       — Так и есть. - все свои проколы по знаниям Чужака, Мейнгор списывал на прочитанные в книгах легенды. Ему верили, в окружении прицна заядлых книгочеев отродясь не было.       — Осторожнее с этим, а то люди посчитают, что твоя матушка, в бытности тягости тобой, вместо нормальной еды принялась за фолианты.       Сам поединок с мерзавцев Морросом Байуотером оказался пустышкой, под стать противнику принца. Выехавший на роскошном коне и в дорогих доспехах, украшенных символами его рода, он вылетел из седла после второй сшибки.       Не приди его посланец к Мейгору перед туром, и принц гадал бы как сопернику удалось забраться так далеко в турнирной таблице, но сейчас это не составляло не малейшей тайны.       Рыцарь с берегов Черноводной был побежден. И хотя он грязно ругался вслед, грозил карами, Мейгор не боялся. После этого турнира рыцарь Трех Пик исчезнет в никуда, так же, как и появился, и ярость лорда сеток и рыбешек не найдет выхода.       Байуотер, опалив его напоследок гневным взором, ушел, даже не посмев повернуть свое побитое оспой лицо к женщине, чьего благоволения желал в начале турнира.       Мейгор же, к чувству удовлетворения победой добавил еще одно - радость за мстительное удовлетворение его матери, что с кривой улыбкой неотрывно смотрела за уходящим с ристалища рыцарем.       А девчушка, робкая зазноба-молчунья Питера, до слез удивилась оказанному вниманию, тому куцему букетику, что протянул её незнакомый рыцарь. Он про себя порадовался за чужое мимолетное счастье, стараясь не замечать ни завистливые взгляды её подруг, ни неприязненный взгляд старухи.       Хотя, что ему до её желаний? Главное — он смог! Победил этих мерзавцев, одного за другим, попутно переломав им кости (о чем он надеялся) и вышел в одну восьмую турнира.       Да у него есть сила, которых нет у него, зато у них — возраст и опыт, коих нет у юного принца. У всех свои уловки и преимущества. Он не пил сторонних зелий и не устраивал гадостей, сила была частью его самого. Принц был чист перед любым законом, и, что важнее всего, перед собой.       Если три схватки, и он сделает это, победит, и тогда…       Объявили перерыв, чтобы леди и лорды изволили откушать и освежиться, а участники турнира хоть немного передохнуть. Принц тоже решил воспользоваться моментом и сходить к матери, проведать её, но был перехвачен своим другом.       — Мейгор! Мейгор, пекло, да постой ты! — опасающийся говорить громко, Питер Илшем подскочил к коню и перехватил его под уздцы.       — Потише, дружище, — юноша обернулся, — ты порушишь все наше прикрытие! Ты видел, как я отдал букетик?       — В задницу прикрытие, пошло оно всё! И букет этот туда же. — юноша был не на шутку испуган, — Творится что-то непонятное! Воротилы в панике, хоть и не пытаются показывать это! Кто-то жестко перетасовывает турнирную таблицу!       — Кто? — спросил Мейгор и тут же осекся, выбор был невелик: или Аррены, или Таргариены, — Все демоны Пекла!       — Откажись, сними себя с турнира, пока не поздно! Мы уже достаточно собрали! Ты не поверишь, когда я назову сколько выиграли со ставок!       — Это все не ради денег, дружище.       — Да-да, это ради внимания Каролеи, понимаю…       Мейгор не стал разубеждать товарища.       — Но кто-то мухлюет и делает это мастерски, они выдавливают на тебя всех, кого могут. В параллельной ветке остались одни слабаки, по общему убеждению, и их буквально раскатывают королевские гвардейцы. Мейгор, это уже не шутки! Когда в деле замешана корона, лучше отойти в сторону!       «Ты прав мой друг, но неужели ты забыл кто я?»       Бывают моменты, когда дружба должна выдержать испытания. Выковаться и закалиться. Почему бы и не сейчас? Чем меньше шлака, тем крепче и острее клинок.       — Ты со мной, дружище? — просто спросил Мейгор.       — Что?       — Ты. Со. Мной? — раздельно повторил принц.       — Пекло, Мейгор, давай только без этого, а? То, что начиналось как способ развлечься и слупить пару десятков драконов… нет, такое… просто нет.       Повисла неудобная тишина.       «Как жаль».       — Я понял тебя, Питер. Спасибо за предупреждение.       Он дал шенкеля коню и двинулся к ристалищу.       Питер двинулся следом, заглядывая снизу-вверх, в последней отчаянной попытке, что друг одумается.       — Дьяволщина, Мейгор! Я все расскажу твоей матери.       Мейгор оценил угрозу, и в любой другой момент прислушался к ней, но только не сейчас, не когда забрался так далеко, не настолько близко к заветной цели.       — Иди. Ну же, — отмахнулся принц, — Я как раз туда собирался.       Питер выругался, потом еще раз. Заложил такой оборот, что мог бы сойти за своего среди бывалых прожжённых моряков, но остался на месте. Оба они знали, что никуда Питер не пойдет и ничего не скажет.       Второй сын лорда Илшем отстал.       — Постарайся не разбить свою дурную голову! — долетело от него в спину.       — На мне будет шлем.       — О, семеро, — страдальчески выдал Питер, — Меня точно колесуют!       — Чуть больше веры! Ты просто плохо меня знаешь!       Мейгор улыбнулся, радуясь, что дружба не рассыпалась карточным домиком, успешно пройдя очередное испытание.       — О, нет, дружок, — проворчал Питер, глядя вслед принцу, — Это ты плохо знаешь свою матушку.       Очередной тур. Нет больше того былого мандража перед схваткой.       Мейгор знал свои силы и не боялся соперников, веря, что собственные знания вкупе с мистическими способностями гарантируют победу. А королевские гвардейцы… Они тоже лишь люди.       Он выехал на ристалище, и не накрапывающий дождик, ни начавшие ныть ребра не могли испортить ему настроение. Он вглядывался в ложу, но зрение… проклятое зрение подводило, не удавалось различить лица матери. Не знал, интересно ли ей, смотрит ли за соревнованием или скучает, дожидаясь окончания затянувшегося турнира.       Жаль не сказал о своей задумке, сейчас она бы гордилась им! Первый турнир, и сразу зайти настолько далеко!       Вот показался соперник, и… волна оваций вспенилась буруном, затапливая все окрест.       Высокий, так что он со своими без малого шестью футами роста вновь начинает чувствовать себя коротышкой. Широкоплечий, так что Мейгор вспоминает, что он моложе всех на этом турнире. В доспехах — зеркальном отражении собственных и плаще. Треклятом плаще королевского гвардейца.       Он встал перед ним, на том конце ристалища и отсалютовал копьем. Мейгор, уже предвкушавший победу, едва приподнял своё.       «Дядя, вот как ты приветствуешь меня?! Ты вновь сделал это, вновь возжелал вырвать корону из моих рук».       Он понял. Всё стало понятно. И кем был тот рыцарь, возжелавший его коня в начале турнира, и почему зашевелились владельцы тотализаторов, и эти перестановки турнирной таблицы.       Последний довод короля Эйгона Невероятного.       Сир Дункан Высокий.       Принц посмотрел на ложу. Туда где сидела его двоюродная сестра с ребенком, чтобы убедиться не в том, кто там есть, а кого там нет. Было ли это обманом зрения, или принцесса Шейра улыбалась? Ярость поднялась из глубин сознания, опалила жаром, пропитав насквозь, заставив силу кипеть. Даже Марий почувствовал это, всхрапнул, и забил копытом.       — Тише, дружок. Сейчас всё случится.       Это случилось.       Трижды они сходились. Трижды меняли копья, и не один не уступал иному.       Мейгор понял, что проигрывает. Он не чувствовал свою кожу, но что под ней ощущалось явственно. Ребра просили пощады. Лишь дважды принимали на себя удар, но и этого хватило. Каждый вдох отдавался легким молоточком боли.       После второй сшибки, они обменялись парой фраз в центре ристалища, пока кони окончательно не разошлись. Дункан улыбался, подняв забрало. Мейгор же на подобное не решился.       — Отлично держитесь, сир!       — Будь у меня булава, это бы не затянулось настолько. — грубовато ответил принц. Горло пересохло и теперь даже не приходилось стараться, изменяя голос. Все получалось само собой.       Гвардеец не обиделся.       — А как же меч?       — Не люблю вид крови.       Казалось Мейгору удалось удивить сира Дункана. — Вы удивительны. Подобным людям, кто не фанат кровопролития, прямая дорога к нам, в гвардию. Почему-то все думают о нас обратное: хладнокровные искусные убийцы на службе монарха — вот кто белые плащи, в глазах людей.       — Слишком рано.       — Вы столь юны?       — Нет, просто я еще не победил. Дождусь предложения из уст короля.       Кони разошлись, и последующие фразы они бросили в спины друг друга:       — Однако, высоко метите, сир!       — Я был рожден для этого.       Рука, державшая щит, дрожала, и Мейгор опасался забирать из неё влитую силу. Единожды попробовав, сразу же прекратил, когда щит, резко прибавив в весе, превратился в неподъемную чугунную плиту.       Сир Дункан же, казалось, был так же свеж, как и в начале поединка.       — О чем вы говорили? — жадно спросил Марик, подавая копье.       — О моей победе. Он посетовал, что мало таких как я…       — Сам Дункан Высокий… — с придыханием произнес юноша.       — Сир Дункан никогда не устает. Он может драться весь час, потом взбежать, без остановок, из подвалов на самый верх башни Десницы и все равно с легкостью победить любого!       — Так уж и любого?       — Ну а кого знаешь сильнее его? Даже твой отец уступал сиру Дункану Высокому!       «Ложь! — взъярился Мейгор, натягивая поводья, безжалостно терзая удилами коня, — Я не мой отец, а Дункан — лишь стареющий рыцарь! Я сокрушу его, сниму это проклятье!»       Никто больше не скажет о нем — это Мейгор, сын Эйриона, отныне будут говорить лишь как «Эйрион, отец Мейгора». Тень отца больше не будет довлеть над жизнью сына! И печатью, скрепившей это правило, станет поражение Дункана Высокого от его рук!       — Хей-я! — хлестанул коня принц, отчего тот рванул вперед, безумный от вливающейся в него ярости всадника. Пена капала с рваных конских брыл.       Вперед! Вперед! Вперед! Эта сшибка решит всё! Эта победа разделит его жизнь на «до» и «после».       Дункан надвигался неумолимо — скала, а не человек. Копье не дрожало, не вихляло, упрямо метив прямиком в грудь принца.       Они сошлись, и не было окрест никого больше.       Копья скользнули мимо друг друга. Мейгор готов был поклясться, задев друг друга полированными боками.       Удар, изначально направленный в щит в последний момент сместился и Мейгор, с пробравшим до костей отчаянием понял, что не успевает прикрыть грудь.       Удар обрушился на центр нагрудника. Что-то хрустнуло: дерево, сталь, кость — Мейгор не понял. Воздух выбило из легких, а сделать вдох юноша не сумел. Время почти замерло, сочась липкой патокой, и он мушкой застыл в этом киселе. Принц не видел больше ни противника, ни разделяющего барьера, ни грязного земли арены, взбитой конями в грязь. Ни ложи, ни трибун, ни людей. Одно лишь небо, серый полог угрюмых облаков, исчерченный медленно ползущими червями дождевых струй. Мейгор летел меж них, и полет этот был страшен своей неотвратимой обреченностью.       Пика выскользнула из ослабших пальцев и поплыла в вязком киселе прочь. Напрасно принц отчаянно пытался поймать её, вернуть на месте, в последнем пароксизме самообмана, что ничего не кончено. Копье считало иначе.       «Марий, вынеси меня отсюда!» — воззвал принц и сжал колени, со всей доступной силой, так что разлитая в руках сила скользнула в колени, и скакун заржал, когда затрещали ребра. Конь встал на дыбы, огласив окружающий момент отчаянным криком, страшнее человеческого вопля… и завалился назад, закрывая собой небеса.       Прямиком на Мейгора.       Вдали нарастал крик, не одного человека, а беснующейся толпы. Он заполнял окружающую тишину, подменял её собой, терзая уши принца, и тот не мог ничего с этим сделать. Его руки, ставшие отлитыми из свинца крыльями, застыли в прозрачном воздухе. А потом падение закончилось и Мейгор ощутил под собой дерево ограждения.       Но всё закончилось лишь для человека, не коня, и тот, увлекаемый натянутыми стременами, рвущей плоть упряжью, выгибающую гордую шею неумолимой удавкой, верный Марий рухнул прямо на своего хозяина.       Мейгор вскрикнул и попытался закрыться руками, ощущая, как давит на грудь неудержимая масса. Как трещит дерево и вместе они падают в грязь. Он бы крикнул — но воздух, разлитый вокруг загустел и никак не мог пройти сквозь горло. Поводья выскользнули из пальцев, давая скакуну свободу, и он воспользовался этим, забился ударяя копытами по подмятому всаднику и, наконец вскочил, потянув за собой принца, чей сабатон запутался в стременах.       Принц напрягся, перегоняя силу в мышцы ног и рванулся. Стремена не выдержали и лопнули. Марий, заржав, бросился прочь, исчезнув из поля зрения. Наперерез ему бросились люди, стремясь усмирить бьющуюся скотину.       Подъехал сир Дункан, спешился и протянул руку.       — Вставайте, сир. Он казался таким высоким, таким возвышенно-чистым. Неподкупный, неполживый. Справедливый, непорочный. Идеал рыцаря. А Мейгор… принц остался лежать в жирной грязи с ноющей спиной, отбитыми ногами и отчаянием, вкупе с почти детской обидой «а меня за что?».       Это миг их славы. Привычной, обыденной. Таких турниров король посещает десятка полтора за год.       Это должен быть его, Мейгора, день.       Это должна быть её, Дейноры, корона королевы красоты и турнира.       Это он, Дункан, украл её из его рук.       — Сир?       — Я в порядке.       — Я видел, как люди погибали от удара неподкованным копытом лягнувшего коня, а ваш скакун буквально оттанцевался на вашем доспехе. Вы не можете быть в порядке, смею заверить.       — Я из крепкого теста, сир Дункан.       — Ну же Дункан, помоги собрату рыцарю! — раздался голос короля, что встал и спустившись со своего места, оперся об ограждение ложи.       Мейгор отмахнулся от протянутой руки, вызвав недовольный ропот трибун и встал сперва на одно колено, после на другое, оттолкнулся, и с трудом выпрямился (в спине что-то предательски щелкнуло).       — Подойдите же. Заставить так потеть лучшего из моих гвардейцев, это дорогого стоит! — Эйгон Невероятный улыбался, открыто и располагающе. Толпа согласно загомонила.       Юноша сделал шаг, другой. Кости ног были целы.       — Кто же вы, я впервые вижу этот герб. Рыцарь трех пик, да еще из королевских владений. Снимите шлем, думаю все хотят видеть лицо храбреца?! — окончание фразы монарх бросил толпе, та отреагировала: захлопала, заревела, разлилась шумом по всей арене, не оставляя шанса улизнуть.       Принц взял шлем, перехватил сподручнее, и одним движением снял, отбросив железку в сторону. Стянул подшлемник и вытер лицо, после чего поднял взгляд на короля.       Толпа затихла. Молчал и король.       Одно лишь движение в монаршей ложе. Леди Дейнора встала, прямая как жердь, и бледная как разлитое молоко. Бросила взгляд на сына, на своего защитника. Не сказала ни слова, коротко, хлесткой пощечиной взгляда, запечатлев метку презрения на сире Йоррике, и удалилась, сопровождаемая Каролеей и последовавшим за ними рыцарем.       «Эта корона должна быть твоей!».       Мейгор остался один. Совсем один на грязном поле, напротив короля и его семьи.