It's A Kind Of Magic

      Фрэнк привычно срезает путь через кладбище, умело лавируя между надгробий, размышляя о том, действительно ли где-то там люди чувствуют, как он ходит по их могилам, и могут ли те, кого кремировали, испытывать то же самое.       Хихикая про себя, он останавливается, когда окно его комнаты становится едва различимым в сумраке, и запускает руку в свой рюкзак в поисках жвачки и дезодоранта в надежде избавиться от оставшихся следов сигаретного дыма. Ему вот-вот надерут задницу за то, что он нарушил комендантский час, поэтому нет смысла ещё больше ухудшать своё положение, тем более если он хочет снова увидеть Джерарда в ближайшее время.       Джерард… О да, он определённо хочет повторить то, что произошло между ними сегодня. Потирая большим пальцем свои припухшие губы, Фрэнк чувствует, как они расползаются в совершенно глупой ухмылке, но в этот раз он даже не думает одёргивать себя. Джи – ведьма. Он целовался с ведьмой, настоящим волшебником, который может создавать силовые поля, прямо как Невидимая девушка , исцеляться, как Росомаха, – даже лучше, ведь он может исцелять и других, – а ещё он просто чертовски привлекательный. У Фрэнка миллион вопросов, и он хотел бы вернуться в дом Уэев прямо сейчас, чтобы говорить об этом с Джерардом и Майки всю ночь напролёт.       Но вместо этого он изо всех сил старается привести в порядок свою испачканную травой и грязью одежду, недовольно фыркая, отлепляет мокрый лист от задницы и жуёт жвачку так быстро, как только может, прижимая её к зубам и языку, чтобы его дыхание стало как можно более мятным. Он всё ещё жутко потрёпанный, но, возможно, ему удастся выглядеть правдоподобно со сломанной по легенде машиной, и вообще, может быть, он поскользнулся, когда они с парнями толкали её… Да, шанс, что это сработает, есть.       – Живёшь и процветаешь, Айеро?       Фрэнк резко вздыхает, подпрыгивая от неожиданности, кажется, на полметра (окей, может, в реальности это всего лишь пара сантиметров, но по ощущениям это напоминает сцену из какого-нибудь мультика, так что по всем законам жанра сейчас он должен раскачиваться на фонарном столбе или ветке рядом стоящего дерева), и оборачивается. Поперхнувшись жвачкой, он быстро выплевывает её и опирается на могилу, впиваясь взглядом в нарушившего его покой.       – Ты! Тебя не учили стучать, ублюдок?       Тот самый гуль с Хэллоуина смеётся, пожимая плечами, прежде чем протянуть руку и постучать костяшками пальцев по могильному камню:       – Тук-тук.              Теперь, когда его жуткий наряд исчез, тёмная одежда на нём в лунном свете кажется сплошной чёрной массой. А вот его фирменная ухмылка осталась неизменна.       Наконец совладав с дыханием, Фрэнк тихо ругается:       – Что ты, блять, здесь делаешь?       – Бессонница, – пожимает плечами парень и переводит взгляд на луну. – Совсем не получается уснуть, решил вот прогуляться.       – Ага, что, по-твоему, видимо, означает прятаться во тьме, чтобы потом выскакивать откуда ни возьмись и пугать меня до смерти, вот уж спасибо, – поднимая жвачку с земли, Фрэнк скручивает её в шарик и заворачивает в старый чек. – Не буду тебя задерживать. Наслаждайся своей прогулкой, придурок.       Фрэнк начинает уходить в сторону дома, как гуль окликает его:       – А ты всё так же водишься с Уэями?       Он замирает на месте, тяжело вздыхая, и чувствует, как начинает клокотать в горле гнев, полностью развеивая ту блаженную дымку, в которой он пребывал вплоть до этого момента.       – Тебе какое дело?       – Они не такие как мы, Айеро, – Фрэнк ощущает, как этот жуткий парень подкрадывается ближе, и от этого становится не по себе. Его присутствие похоже на скрежет гвоздя по стеклу или гул плохо подключённого микрофона на сцене и вызывает неприятные мурашки на коже Фрэнка. – Ты не знаешь, на что они способны.       Теперь Фрэнк не может сдержаться; он резко разворачивается и грубо отталкивает парня, отправляя его прямиком на надгробия.       – Я знаю их уж точно получше твоего, блять, и, может быть, у меня нет с этим никаких проблем. Так что почему бы тебе просто не отъебаться от меня?!              Но гуль лишь смеётся и продолжает странно смотреть на Фрэнка.       – Может, знаешь, а может, и нет. Будет очень весело понаблюдать за тем, как ты сам всё узнаешь.       – Да что с тобой не так? Ты что-то имеешь против геев?       Глухо хихикая, он окидывает Фрэнка с ног до головы голодным взглядом, а затем поворачивается и растягивается на траве словно какая-нибудь порнозвезда из семидесятых.       – Боже упаси! Совершенно ничего не имею против.       Мерзко.       Фрэнк отступает и, слегка хмурясь, поднимает руки перед собой.       – Ясно, значит, ревнуешь? В любом случае, мне плевать. Просто держись от меня подальше, окей?       – Твоё желание для меня закон, – мурлычет парень, снова усмехаясь, когда Фрэнк всё же решает оставить его и спешит вернуться домой, прямо навстречу неизбежному домашнему аресту, который он, на самом деле, действительно заслуживает. С другой стороны, может быть, пара недель вдали от кладбища – не такая уж и плохая идея сейчас.

***

      Рэю нельзя входить в палату, но ему удаётся договориться с медсестрой, чтобы она сообщила Бобу, что он его ждёт. Он неловко переминается с ноги на ногу, пока стоит один в крохотной комнатке ожидания на протяжении нескольких минут. Из его волос до сих пор торчат листья и куски каких-то растений, а чистота одежды оставляет желать лучшего, из-за чего он был одарен парой неодобрительных взглядов, пока пробирался по больничным коридорам, но в основном людям не было до него дела. В конце концов, они находятся в больнице и уже давно перевалило за полночь, так что вряд ли от кого-либо здесь можно ожидать вменяемого внешнего вида, особенно под светом этих дурацких больничных ламп.       Когда Боб наконец-то заходит в комнату ожидания, Рэй видит, что он выглядит ничуть не лучше, но по крайней мере рана на его руке уже обработана и надёжно перевязана, особенно вокруг пальцев. Голубые глаза парня обрамляют покрасневшие веки, его светлые волосы выглядят грязными, хоть и без веточек и прочих следов природы, и даже извечная щетина не в силах скрыть его измождённый вид. Он едва может держать голову прямо от усталости, и Рэю понятно без слов, что его другу нужно сейчас больше всего.       Молча он сокращает расстояние между ними в два больших шага и оборачивает руки вокруг Боба, просто крепко обнимая его и чувствуя, как тот расслабляется. Он весь словно один оголённый нерв, каждая мышца в его теле напряжена до предела, и, кажется, только сейчас, в этот самый момент, он наконец может впервые позволить себе отпустить ситуацию хотя бы на мгновение. Рэй бормочет успокаивающую чепуху, уверяя и обещая, что всё будет хорошо, когда по щекам Боба начинают течь слёзы. С каждой каплей они смывают с его сердца весь страх и гнев, всю тревогу и боль, скопившиеся в нём за это время.       Стопка журналов поднимается в воздух со столика неподалёку и начинает парить словно стая бумажных птиц, цветок вылезает из своего горшка и врезается в стену напротив, стулья двигаются и меняются местами, как будто кто-то играет в музыкальный стул, пока в центре всего этого стоят двое, совершенно не обращая внимания на творящееся безумие. Рэй крепко держит Боба в своих руках, игнорируя весь хаос и беспорядок вокруг, пока ураган ярости парня разыгрывается в полную силу, и даже сопутствующий гул и дребезжание жалюзи не способны заглушить вой, внезапно срывающийся с его губ.       Спустя несколько минут, журналы наконец начинают снижаться, пока не приземляются на пол, стулья перестают перемещаться, а цветок… Что ж, он так и остаётся прислонённым к стене, словно боксёр, распластавшийся в углу ринга после поражения, зато тишина и покой снова воцаряются в комнате.       Боб поднимает взгляд на Рэя – его лицо выглядит сильно помятым и покрасневшим, правда, глаза сияют немного ярче, когда он слабо улыбается. Рэй просто кивает, убирает волосы с глаз Боба и нежно целует его в лоб. Опустив руки, Рэй выкапывает из-под разбросанных стульев коробку с салфетками и бросает их Бобу, который с легкостью их ловит и отворачивается, чтобы привести себя в порядок. Рэю требуется пара минут, чтобы вернуть комнату в должный вид, и лишь след земли из цветочного горшка и большую лужу пролитой воды из кувшина сбоку никак не удаётся скрыть. Но, чёрт, если что, он извинится перед медсестрой и поможет ей прибраться.       К тому времени, когда он заканчивает, Боб уже стоит прямо; его глаза всё ещё влажно блестят, но он стоически забирает мусорное ведро из рук Рэя и выбрасывает туда использованные салфетки. На стене висит санитайзер, которым он обрабатывает руку, и только после этого, в последний раз шмыгая носом, наконец серьёзно кивает Рэю. Минутная слабость проходит, и обычный, угрюмый Боб наконец возвращается.       Всё ещё слегка гнусавым голосом он произносит:       – Как...       – Коллектив наблюдает за Волком, – тут же отвечает Рэй. – Твой отец сможет приехать сюда, как только взойдёт солнце и у него появится шанс привести себя в порядок. Мои родители подбросят его.       – Понятно. Хорошо.       – Это не его вина…       Боб отмахивается, не давая Рэю договорить; ярость всё ещё горит в его взгляде.       – Я знаю, знаю, что это не он, чёрт возьми, Рэй, я всё понимаю, просто… – делая глубокий вдох, Боб закрывает глаза. – Если бы вы не успели найти её вовремя… Я же просто оставил её там и убежал, я… Это же моя мама, Рэй, я должен был попытаться остановить его, мне нужно было…       – Это и не твоя вина тоже. Ты сделал всё правильно, когда позаботился о том, чтобы прежде всего вывести его из города.       – Да, конечно, но… – открыв на мгновение глаза, Боб сразу же снова зажмуривается. Гнев клокочет внутри него, и Рэй видит, как Боб изо всех сил старается держать его под контролем. – В любом случае, спасибо.       – Без проблем, – улыбается Рэй, – ты же знаешь.       – Это точно, – зеркалит его улыбку Боб, а затем пожимает плечами. – Эй, а у тебя ведь теперь два из двух. Ещё одно, и мы сможем называться командой по борьбе с преступностью.       Рэю требуется секунда, чтобы вспомнить их недавний разговор и предложение Боба о том, что, если три предсказания Рэя окажутся правдой, они смогут серьёзно задуматься о карьере в этой сфере. Его громкий смех неожиданно нарушает больничную тишину, и ему приходится прикрывать рот, чтобы попытаться заглушить его, но, когда Боб улыбается в ответ, искренне и расслабленно, он понимает, что это того стоит. В конце концов, Рэй просто несколько раз кивает, и только после этого ему снова удаётся говорить тише.       – Чур с плащами.       – Ага, и в коже.       – Что, никакого яркого спандекса? Джи расстроится.       – Джи может отсосать мне, если ему что-то не нравится, – ворчит Боб и направляется к двери комнаты ожидания. – Либо чёрное, либо ничего. – Рэй в ответ на это пожимает плечами и садится на ближайший стул, беря в руки журнал. – Ты не идёшь?       – Слишком много людей, да и вообще… – поясняет Рэй. – Всё нормально, я подремлю тут, а потом отвезу тебя домой, когда твой отец будет здесь.       – Ты не должен…       – Я останусь, – твёрдо заявляет Рэй, закидывая ноги на сидение стула напротив, всем своим видом показывая, что уже готов с головой погрузиться в старый глянец со сплетнями. – Увидимся утром.       – Договорились, – бросает на прощание Боб и выходит из комнаты, направляясь обратно в палату к маме. Рэй прислушивается к его шагам, считает в уме до десяти, прежде чем отбросить журнал в сторону и полностью растянуться на стульях. Натянув капюшон на голову, делая из него некое подобие подушки, Рэй уже представляет, как его примут за какого-нибудь бродягу и разбудят уже через час или около того, но, эй, это всё ещё целый час сна. Закрывая глаза, он засыпает ещё до того, как Боб успевает вновь сесть на кресло возле больничной кровати в палате своей мамы.

Конец четвёртой главы