Паж для графа

В замке хозяина намечался пир. Да, граф де Ла Палис любил повеселиться, к тому же на этот пир должны были приехать некоторые его боевые соратники. Те, с кем он громил ненавистных англичан, с кем они вместе возвели на трон законного наследника французского престола. Филипп должен был одеться в дорогие одежды и прислуживать графу за столом. Желал ли хозяин похвалиться своим слугой, обладающим столь редкой красотой? Быть может. Филиппу оставалось только догадываться. Ему достанутся объедки с господского стола, вот чему должен радоваться сын нищих крестьян, а остальное не его ума дело. А еще он услышит трубадуров и менестрелей, которые будут услаждать слух пирующих господ, увидит жонглеров и гимнастов, развлекающих их. Но радоваться, все же, почему-то не получалось… Душу сковало дурное предчувствие. Он боялся. Филипп и сам не мог ответить себе на вопрос, чего именно он так боялся, но страх не отпускал из своих цепких лап. Лучше бы он и впрямь остался дома, со своей семьей. Ну и пусть, что иногда даже было нечего есть, но зато он был свободен и не просыпался каждое утро с чувством непонятной тревоги. — Откуда такой красавчик, Жак? — ухмыльнулся и облизал тонкие губы черноглазый и темноволосый молодой мужчина, обладающий красивыми руками с длинными, унизанными дорогими перстнями пальцами. — Это крестьянский сын. Я купил его у родителей, — просто ответил Жак де Шабанн своему боевому товарищу — Жилю де Монмаранси Лавалю, барону де Ре, одному из богатейших аристократов королевства, которого за заслуги на военном поприще, король сделал маршалом Франции. — Вот как? — Жиль удивленно приподнял бровь, — Однако, у тебя недурной вкус! Красотой, мальчишка, пожалуй может поспорить с самим Прекрасным герцогом! Гляди, Жанно! Этот юнец не уступает тебе, — рассмеялся он, обращаясь к молодому человеку, сидящему слева от него. Тот действительно отличался редкой красотой — большими зелеными глаза, точеными чертами лица и шелковистыми блестящими волосами. — Что за вздор? Будто мы здесь девиц на выданье обсуждаем, — ответил молодой герцог Жан Алансонский — кузен короля, которому и дали прозвище Прекрасный герцог за его необычайную красоту. — Девиц на выданье говоришь… — глаза Жиля загорелись лихорадочным блеском, — А не за твое ли очарование Бедфорд держал тебя в плену, назначив этот огромный выкуп? Ведь ты того стоишь… — жарко прошептал он герцогу Алансонскому на ухо, но тот лишь нахмурился, ничего не ответив. Затем Жиль вновь обратил свой взор на мальчишку, подносившему вино гостям. Что ж, если гордый и прекрасный герцог был для него недосягаем, то крестьянский сын… Сняв с пальца массивный перстень с драгоценным камнем, Жиль протянул его хозяину замка. — Возьми, — тихо сказал он, — Отдай мне мальчишку. — Прости Жиль, но я не отдам Филиппа. Меня вполне устраивает, как он мне служит. К тому же, я обещал его родителям, что с ним все будет в порядке, — граф де Шабанн не был удивлен предложением своего соратника. Про Жиля де Ре ходили разные слухи. И потом, он выкупил мальчика вовсе не для чужого удовольствия. Эта ночь должна была стать особенной… для них обоих. Он ждал ее целых два месяца. — Понимаю, — усмехнулся Жиль, — желаешь пользоваться им сам… Дело твое, на мой век таких мальчишек хватит, — он надел перстень обратно, за усмешкой скрывая досаду. Но на его век и впрямь хватит этих смазливых отроков. В близлежащих деревнях его замка их было полно. Филиппу было не по себе, когда он обслуживал гостей. Его не радовали ни песни менестрелей, ни номера жонглеров. Да и насладиться ими в полной мере он возможности не имел, ведь нужно было беспрестанно подливать господам вино, выносить вместе с другими слугами все новые и новые блюда. Нет, наслаждаться празднествами было прерогативой знати, а слуги должны были лишь работать за право есть объедки с их столов. Но это все же являлось лучшей долей, нежели прозябание в холоде и голоде в своей родной деревне. Лучшей ли? Филипп видел, как на него смотрят друзья хозяина, как они что-то обсуждают. Он чувствовал прожигающий взгляд темноволосого господина, сидящего рядом с графом, его черные глаза горели странным огнем. Филипп не мог справится со съедающей душу тревогой. Но слева от того человека сидел еще один молодой господин, выделяющийся среди гостей своей необычайной красотой. Когда Филипп наливал ему вино, тот посмотрел на него с теплотой, быть может даже с сочувствием, и слегка улыбнулся. Филипп подумал, что с большей радостью был бы именно его слугой… Но, увы сын нищих крестьян, купленный у родителей, не мог выбирать себе хозяев. Ведь его хозяин тоже был добр к нему, не загружал тяжелой работой, одевал, хорошо кормил. Но порою, от его взгляда Филиппа брала оторопь, и он не знал чего именно ожидать. Филипп стоял перед своим господином с простыней в руках, чтобы подать ему, после того, как тот окончит омовение в ванне. Ни разу до этого, граф не призывал его помогать в омовении. Но на этот раз он приказал пойти в его опочивальню и прислуживать там. Ну что ж, приказы хозяина не обсуждались. Филипп был куплен для того, что бы выполнять все его прихоти. «Чего бы он от тебя ни хотел — ты это выполнишь.» — вспомнил он слова отца. — Подай простыню, — вдруг услышал приказ графа Филипп, и взглянул на него. Его господин встал в ванне во весь рост, он был совершенно обнажен. Филипп засмущался и опустил глаза, он еще ни разу не видел господина обнаженным. — Ну, что ты застыл? Давай же. И не смущайся, посмотри на меня. Неужто я столь страшен? — чуть насмешливо, но добродушно прозвучал голос графа де Шабанна. — Простите, монсеньор, — Филипп заставил себя побороть смущение и подал ему простыню. Притом, его господин и впрямь не был страшен. Он обладал сильным, мускулистым телом, на котором правда, кое-где виднелись шрамы, полученные в битвах. Но это лишь добавляло ему мужественности. — Приготовь постель, — последовал следующий приказ. Филипп подошел к кровати господина, одернул полог, поправил подушки и откинул одеяло. — Все готово, монсеньор, — Филиппу стало не по себе и поскорее захотелось уйти, покинуть покои хозяина. Попросить дозволения покинуть его покои? Ведь лечь в постель господин граф сможет и сам, — Вы… Вы позволите мне идти, господин? — нерешительно спросил он. — Желаешь уйти? Так быстро? — усмехнулся граф, в его глазах плясали лукавые искорки. — Нет… ежели будут еще приказы, монсеньор… — покраснел Филипп. На душе становилось все беспокойнее. — Ложись в постель, — голос хозяина более не звучал добродушно. Приказ прозвучал решительным тоном, не терпящим возражений. — Но монсеньор… — сердце Филиппа забилось быстрее, готовое, кажется выпрыгнуть из груди. Зачем ему ложиться в хозяйскую постель?! — Я неясно выразился, малыш? — граф подошел к нему и осторожно погладил по щеке, — Не бойся. Раздевайся и ложись. Филипп стал медленно снимать тунику поверх рубахи, затем остановился и застыл в нерешительности. Происходящее казалось ему безумием. — Желаешь, чтобы я продал тебя барону де Ре? — вопросительно поднял брови граф де Шабанн, но в его голосе не было злости, — Он предлагал за тебя весьма дорогой перстень. Думаю, он стоит сына нищих крестьян, — граф чуть прищурил свои карие глаза. — Нет… нет, монсеньор… не надо, — Филиппа охватило отчаяние. Его собираются продать во второй раз? — Тогда выполняй мои приказы беспрекословно. Я велел тебе раздеться, значит ты должен раздеться, — последние слова графа прозвучали уже мягче, он провел ладонью по его волосам, нежно погладил шею, — Не бойся, мой милый. От тебя требуется лишь одно — повиноваться мне. — Слушаюсь, монсеньор, — отчаянно борясь со смущением, Филипп покорно снял с себя оставшуюся одежду и лег на мягкую перину постели хозяина. Сам же граф де Шабанн прилег рядом и обнял его. «Что он делает?» — в ужасе подумал Филипп. — Монсеньор?! — вырвалось у него, в груди поднимался липкий страх, оттого что ответ на свой вопрос, Филипп кажется уже знал. — Тише малыш, тише, — граф перевернулся на спину, правой рукой дотронулся до своей, уже возбужденной плоти, — Возьми его в рот, — приказал он. — Вы мой господин, мой хозяин, но вы заставляете меня совершать грех! — по щекам Филиппа невольно потекли слезы. Теперь он окончательно понял, для чего нужен был господину, зачем тот заплатил за него столь большие деньги. Неужто он должен подчиниться? — Ты должен подчиниться, — будто прочтя его мысли, ответил граф, — Ты обязан мне благополучием своей семьи, да и своим тоже. Любой крестьянский мальчишка на твоем месте был бы счастлив. А что до греха… я приму его на себя, не думай об этом, мой мальчик, — он нежно провел ладонью по груди Филиппа, животу, погладил мягкий пушок волос внизу. — Хорошо, монсеньор, — Филипп покорно опустился вниз и осторожно коснулся губами головки плоти хозяина, но что делать дальше он совершенно не знал. Никогда прежде, Филипп не занимался подобными вещами. Да что там, он и не целовался ни разу в своей жизни, хотя многие деревенские девчонки были бы совсем не прочь. — Открой рот, малыш, и соси его. Давай, милый, у тебя получится, — граф протянул руку и потрепал Филиппа по голове. Филипп приоткрыл рот и впустил в себя затвердевшую плоть хозяина. Граф издал негромкий стон и чуть надавил на его затылок, заставляя вобрать ее всю, до самого основания. — Да малыш, не останавливайся, давай же… Филипп стал сосать плоть своего господина, доходя до основания, чувствуя, что дышать становится все труднее, его господин обладал весьма внушительным мужским достоинством. — Все, мальчик мой. Довольно, — вероятно, почувствовав состояние своего слуги, граф милостиво разрешил тому остановиться. Выпустив изо рта плоть господина, Филипп вздохнул с облегчением. Нет, ему вовсе не было противно или больно, но он очень смущался того, что вынужден был делать. В пору было провалиться сквозь землю. — А сейчас мы перейдем к еще более приятным вещам, мой ангелочек, — голос хозяина заставил Филиппа очнуться от своих мыслей. Более приятным вещам? Господин желает чего-то еще? Тем временем, граф поднялся с постели и направился в сторону большого кованого сундука в углу комнаты. Изъяв оттуда небольшую стеклянную бутыль, он вернулся в постель и вновь прижался к Филиппу всем телом. — Вы хотите бОльшего, монсеньор? — обреченно вздохнул Филипп. — Я настолько противен тебе? — граф развернул его лицом к себе и внимательно посмотрел, чуть нахмурившись. — Нет, мой господин… Вы добрый, красивый… Вы столько сделали для меня… — Филипп вовсе не лгал своему господину, он и впрямь так считал. Но происходящее пугало и смущало его. — Не бойся, милый. Я уже сказал, что на тебе не будет греха. А я… — усмехнулся граф, — Я уж как-нибудь разберусь со своей грешной душой. Не дожидаясь ответа, он накрыл Филиппа своим телом и приник к его губам. Сначала целовал нежно, потом все более страстно и настойчиво. Филипп чувствовал, как кружится голова, будто он выпил слишком много вина. Ощущение было незнакомым, волнующим, и надо признаться, даже приятным. Затем его господин опустился ниже, к шее, оставил на ней несколько поцелуев-укусов, в то же время поглаживая его грудь, живот и бедра. Невольно, Филипп запрокинул голову и тихо застонал. Ощущения, испытываемые от прикосновений сильных рук хозяина не могли оставить его равнодушным. И сам себе он не мог не признаться, что ему это понравилось. Как бы грешно ни было то, что происходило в данный момент. Когда граф коснулся языком соска на его груди, Филипп застонал уже громче. Неожиданно, граф резко выпрямился и навис над ним, опираясь на обе руки. — Подними ноги, малыш, и пошире разведи их в стороны, — его глаза потемнели от страсти, — Сделай это сам, давай же. Филипп покорно раздвинул ноги, а его господин открыл взятую в сундуке бутыль и вылил оттуда немного масла себе на руку, затем проник пальцем в его задний проход, растягивая. — О Боже, монсеньор… прошу Вас… не надо, — ощутив жгучую боль, Филипп попытался приподняться на постели, чтобы освободиться от терзающих его пальцев. — Лежи смирно, — приказал хозяин, — Потерпи, мой маленький. В первый раз больно, потом будет легче. Филипп зажмурился и из-за всех сил пытался терпеть. В следующую минуту, его господин опять накрыл его своим телом, коротко поцеловал в губы, затем в щеку и лоб, потом крепко обнял своими сильными руками. — Обними меня покрепче, малыш. Если будет больно, можешь даже царапать мне спину, — улыбнулся ему граф. Филипп послушался и обнял своего господина, поднял руку, провел по шапке его мягких темных волос, и крепко сжал их, почувствовав ту же жгучую боль внутри своего тела, что и несколько минут назад. Застонав, на этот раз от боли, Филипп воспользовался разрешением своего господина и сильнее обняв, прошелся ногтями его спине. — Да милый, терпи, мой малыш, — граф начал осторожно двигаться в теле Филиппа, постепенно наращивая темп. Наконец, движения стали резкими и быстрыми. Еще пара толчков, громкий стон, и он излился внутрь тела своего слуги. Затем, обессиленно выдохнув, извлек свою плоть и лег рядом. — Какой ты у меня хороший. Мой мальчик, нежный, милый, сладкий, — граф осторожно приобнял Филиппа и положил его голову себе на грудь, — Мои деньги были потрачены не зря. Ты того стоишь, ты стоишь даже больше. Со мной тебе нечего опасаться, я выполню обещание данное твоим родителям. Ни ты, ни они, никогда не будут испытывать нужду и голод. — Благодарю Вас, монсеньор, — как ни странно, Филипп не чувствовал себя несчастным или униженным. Наоборот, быть может впервые в жизни, он ощущал себя в полной безопасности. Ему не грозили ни голод, ни холод, ни нищета. Филипп на самом деле чувствовал себя благодарным своему господину, и повинуясь порыву, прижался губами к его влажной от пота груди. — Спи, мой хороший, — граф погладил его по голове и устало прикрыл глаза. Вслед за ним, спокойным сном уснул и Филипп.