I. На прахе малина слаще.

             — Что с ним произошло?! — воскликнул Саша, который ожидал меня у ворот.       Мальчишка, не хуже белки, суетился, нарезая шаги по кругу у входа на наш участок. Хлипкий и низкий забор не мог скрыть моего появления, поэтому блондин даже порывался выбежать на улицу, однако мой суровый взгляд и гневно—сосредоточенное лицо не позволили ему выйти за нашу территорию.       — Травма! — крикнула я, подходя к входу ближе. Разволновавшись, мальчик пытался что—то сделать, чем—то помочь, однако суета доводила его до истерики. — Ставь на огонь чайник и кипяти воду! — раздала приказы, как мать на работе.       Шурик все еще стоял рядом, пытаясь заглянуть на фанерную доску, которую я несла у груди. — Я, блять, говорю тебе — немедленно ставь воду! — брат неловко допрыгнул, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов и побежал в дом.       Естественно, что на нашей жилплощади были если не все, то большая часть медикаментов и инструментов. И я кое—что знала о хирургии, пускай и поверхностно. Все же меня еще не допускали к операциям, а держали на работе в должности медсестры на подай—принеси.       Под стогами сена находился деревянный люк, в котором находились опасные для открытого использования предметы: наркотические анальгетики, запас из лазарета, мамины вещи из Суны и дорогие реагенты. По хорошему, к операции мне нужно было подготовить анестезию, обеззараживающие препараты, хирургические инструменты и был необходим помощник, но Санчез и Карина были слишком чувствительны и малы, чтобы спокойно помочь мне с операцией. Придется полагаться на свои силы. Брат тем временем уже давно орудовал у плиты печки, напряженно ожидая кипячение и пара. Самой Карин нигде не было видно, но сдавалось мне, что девочка сейчас лежит на втором этаже. Пройдя на кухню, я положила на стол доску, не решаясь перекладывать кота с нее.       — Все будет хорошо? — робко спросил ребенок, а сама почувствовала резкое раздражение. Ну и как я могу его обнадеживать положительным результатом дела, если сама едва ли понимаю план своих будущих действий?       — Мне понадобится твоя помощь. Будешь инструменты подавать, когда я попрошу, — прохрипела, разглядывая ослабшее тело перед собой, — и ни в коем случае не будешь препятствовать моим действиям! — все же придется прибегнуть к чужим силам, потому что стол и предметы на нем не должны мешать моим рукам. Будет проще, если кто—то просто по указке будет подавать мне предметы.       — Да, хорошо. — очень тихо, едва ли напрягая губы, произнес слова он, — А воду куда?       — В таз. Возьми с «дивана» розовый с цветочками.       Саша ушел выполнять указания, пока я приступила к сбору необходимого инвентаря. Хирургический малый набор Кэори—сан находился в ее личном свитке. Учитывая ее мастерство к ирьенин—практике, полагаю, что она уже сталкивалась с операционными вмешательствами в тело. Теперь и я коснусь анатомии не только в теории. Открыть деревянный люк внизу не составило труда, любопытный ототошка стоял неподалеку, не решаясь разглядеть мои находки или хоть как—то помешать мне в исполнении задуманного. Изъяв железный бокс, который напоминал по внешнему виду фельдшерский чемоданчик, я понесла его к столу. Чистый тазик с горячей водой уже стоял на стуле рядом, вверх поднимались клубы пара.       Раскрыв чемоданчик, я стала разглядывать содержимое: разные склянки и колбы стояли вертикально, обмотанные бумагой, чтобы составы не портились от света и чтобы хрупкое стекло не треснуло от случайного удара; ниже находились разнообразные тканевые и целлофановые пакетики, в которых находились сухоцветы и порошки; рядом с ними ровными стопками стояли картонные упаковки каких—то таблеток; сбоку, ближе к застежке ящика, лежал тканевый пенал, в котором нашлись мотки нитей, хирургических игл и два скальпеля. На одной из ампул нашлась этикетка с морфином. Кажется, мать в свое время упоминала, что морфин и маково молоко являются не такими уж и вредными анальгетиками, по крайней мере пока соблюдена доза. А как мне высчитать дозу для кота? Как и для человека: учет веса, возраста, крови и резуса, болезней? Как мне это определить, если рыжий был нам вручен подарком без паспорта—ТО? Руки нещадно дрожали от осознания собственного бессилия, потому что у нас дома даже литературы по ветеринарному искусству или анатомии домашних животных не водилось, а мои знания ограничивались рыбой и людьми. Если ошибусь с дозой, то либо замучаю животное, которое будет чувствовать боль всю операцию, либо введу его в коматозное состояние, а то и убью, пока оно будет в наркотическом дурмане. И как поступить?       Невольно поглядывая на брата, я поняла, что он так же напуган и сосредоточен на собственном бессилии, с разницей лишь в том, что от его действий пока не зависела чужая жизнь.       — Не нужно заново изобретать колесо. — говорю, обращая внимание ребенка на себя, — Будем действовать только в русле собственного знания. — Я постаралась заглянуть в чужие глаза так, чтобы сфокусировать метания души на себе. Пускай мои слова всегда звучат строго, правильно и по делу так, чтобы у любого слушателя не возникало сомнений в моих действиях. Такой навык красноречия дорогого стоит, но и мне уже двадцать семь. Почти тридцать. Мамина ровесница, и человек с высшем образованием! Когда я в последний раз нюни распускала?       

      ***

      Сколько помнил себя Саша, Тэкера была очень заботливой и деятельной. Мама всегда могла положиться на нее—сан, нисколько не смущаясь ее возрастом и слабостью, да и старшая всегда оправдывала возложенные ожидания. Вот уж за кого, а окаа—сан никогда не беспокоилась за дочку, искренне считая, что ее малышка добьется любых высот. И как тут не поверить в силу юного человечка, когда тот самостоятельно стремиться к знаниям и участвуют в бытовых вопросах?       Блондин и сам знает на что способна его сестра. Она всегда рядом, даже когда сам он этого не хочет, и, возможно, сама того не ведая, демонстрирует свои силы и задает планку для других. Иногда она, бледноликая и с волосами цвета молока, внимательно наблюдает за миром своими серыми глазами. Слишком странно, что она смотрит вперед так, как мама. Гаруда—сан является шиноби, и этот факт невольно заставляет его трепетать. Красивая женщина с нежными руками является достаточно сильным противником. Мальчик помнит, как блондинка вообще не напрягаясь подняла тяжелый тессен, раскрывая боевой веер во всю ширь, создавая плотные завихрения перед собой, снося небольшие деревья и срывая с корнями траву. Иной раз возникают мысли, что и сама Тэка—чан является мастером скрытного дела, но не стоит забывать, что она едва ли обгоняет его по возрасту.       Разница всего в год и семь в их семье почти неразличима внешне, но разность в силе опеки очень сильно бросается в глаза. Сестре доверяют больше, и сам Саша не понимает почему и от чего. Окаа—сан сама научила девочку азам ведения хозяйства, передавая бразды правления над домом ей, потому что она является единственным человеком, способным выйти на работу. И Тэкера отлично справляется с первой возложенной обязанностью. А дальше — больше: уход за ним, словно бы он маленький ребенок, учеба на врача и познание стихии, иногда тренировки с Ро—саном, который подозрительно часто ошивается рядом с домом.       — «Я сам могу позаботиться о себе!» — однажды заявляет блондин, нисколько не смущаясь хмыкающей сестрицы, которая помогает ему аккуратно надеть шорты.        И так получается со многим. Маленький мальчик нередко хватается за дела, которые он выпрашивает в помощь маме. Женщина ему постепенно доверяет стеклянную и глиняную посуду, что легко раскалывается от ударов, разрешает повозиться в земле и грязи на огородах, а так же убираться в амбаре. Шуре это исправно выполняет, однако и сам замечает, как ему неудобно ставить тарелки на широкий стол, который находится достаточно высоко, как ему противно трогать червяков и слизней на овощах, которые оставляют влажный и склизкий след, как его пугают мыши в тюках и как он легко царапается или занозит пальцы о инструментарий и доски пола. С одной стороны, он получает похвалу мамы и чувствует свою значимость в семье, а с другой — страшно, противно, неудобно и ему хочется играть. Гаруда—сан не любит лень и всегда попрекает его, если он долго не занимается чем—то действительно важным.       Зависть нередко вспыхивает в фиолетовых глазах ребенка, который наблюдает то, с какой легкостью Тэка выполняет любые поручения: тащит тяжелые сумки и корзины с едой, рассказывает, как стихи, параграфы из учебников и носит лекарства с утками на работе у мамы. Кажется, что все так просто получается, словно бы девочка является лучшей. В какой—то момент Саша думает, что это действительно так, пока не замечает, что чужие бледные и узкие ладошки, такие хрупкие и гибкие, постоянно находятся в ссадинах и синяках, нередко ладонь пунцовеет и пульсирует, как живая и голая рана. Только крови нет, зато есть лиловые пятна синяков и мешки на веках, которые делают и без того странные глаза еще светлее, глубже и пронзительнее. Она так же устает, как и мама, нередко падает на футон плашмя, лежа стаскивая одежду и развязывая резинки с волос. Но даже так, она при любом деле может найти для него пару минут. И сразу же вся такая молодчина—сестра—любимица—семьи становится просто прикольной девчонкой. которая знает кучу сказок и историй, может придумать и сделать любую игру, сама в ней поучаствует и посмеется на пару над какой—то глупостью. Это весело, интересно и круто, когда Тэка начинает заговорщически что—то рассказывать и подмигивать, потому что сразу же возникает едкое чувство предвкушения хорошего времени. Аж коленки трясутся от нетерпения, лишь бы поскорее поучаствовать в новой задумке.       А потом в их семье появляется Ро—сенсей, Кэори—сан и Карин—чан. И времени у двух любимых девочек на него практически не остается.       Это злит и обижает Сашу, особенно когда этот мужчина очень осторожно, тихо и скромно целует маму, нередко признаваясь в любви. Слышать все эти признания и видеть поцелуи вызывают у него ярость и отвращение, особенно тогда, когда мама сама начинает отвечать и шептать что—то в ответ. И сестренка, вопреки этому возмутительному происшествию, ходит и продолжает ходить к мастеру на тренировки, постоянно оттачивая навыки тайдзюцу. — «Не колышет». — заявляет Тэка—чан, блокируя очередной удар маленького кулака, — «и тебя не должно!» Саша не понимает, почему ей все равно, до тех пор, пока нее—сан не озвучивает мудрую фразу, — «у каждой мамы должен быть папа». Ро—сенсей не перестает казаться врагом, но, сквозь зубы, он позволяет этому мужчине шастать по дому и ухаживать за мамой.       Потом маму и сестру увлекает Кэори—сан, которая владеет фундзюцу. Странное искусство выглядит еще скучнее, сродни медитации, и правилами обладает схожими. Нее—сан хвостиком ходит несколько месяцев за рыжей женщиной, прекращая всякие тренировки и игры, явно собираясь действовать измором. У нее ничего не выходит, и Шурик искренне верит, что он вновь сможет играть с старшей столько, сколько захочет, однако она продолжает стремиться к науке, начиная уже самостоятельное ее постижение.       Единственным «плюсом» становится Карин—чан, которая куда охотнее соглашается с ним общаться. Она тихая и задиристая, почти не берет что—то из чужих рук, но все равно идет с ним играть, да еще и с удовольствием участвует в мальчиковых забавах. Иногда к ним присоединяется сестра и игры становится еще веселее, почти так же как раньше. Обе девочки в равной степени в нем заинтересованы и Шуре это греет душу, пускай и приходится делить внимание нее—сан с другим ребенком.       Саша искренне верит, что вездесущая сестра, которая справляется с любым делом, сможет совершить чудо и уникальное действие даже сейчас. Каки большой и самостоятельный кот, который иногда ночует у них, и, даже несмотря на занятость животного и его свободолюбие, он искренне любит пушистика всем сердцем. Известие о его ране повергло блондина в ужас и страх, еще в большее возбуждение повергла «имото», что едва ли могла ходить и говорить от горя. Сердце заболело сразу же за двух любимых и дорогих сердцу людей, но старшая сразу же определила их место в этой ситуации. «Сидите и не рыпайтесь!» — немой приказ злил и доводил до колик в животе и острой боли в сердце, но сам мальчик понимал, что едва ли сможет помочь бедному животному в этой ситуации. И сестра пришла сама в не лучшем состоянии: бледная, злая, сосредоточенная и опустошенная.       Стоять рядом и наблюдать за операцией было тяжело. Мама всегда рассказывала, что ее работа является очень сложной и важной, но сам и представить не мог, что в работе с больным придется быть хладнокровным и сосредоточенным.       Молочные волосы завязаны в тугой хвост, все волоски и пух зачесаны в прическу, а шелковый платок надежно уберегает волосы от падения в рану и составы. На другом углу стола, где и сидел Шура, стоял поднос с чистыми ножами, ножницами, зажимами и прочим, что могло пригодится на операции. Остывшую воду из тазика сестра сама поделила на нужды, мешая с разными отварами и лекарствами. Цветные и мутные воды иногда пенились, но девочка ни разу не обращала внимание на это, занимаясь изготовлением тампонов и размоткой бинтов. Потом сама же притащила чистые тряпки, разрывая в «гостиной» свежую простынь на лоскуты.       — Тебе не обязательно наблюдать за ним. — ее голос, некогда блещущий озорством и жизнерадостностью, казался куда глубже, хрипче и строже. — Будет мерзко. — продолжала уговаривать она, подходя к умывальнику, чтобы омыть руки от возможного мусора.       — Я хочу помочь! — восклицает Саша, наблюдая за сестрой. Смотреть на Каки все еще боязно, но мальчик уверен, что без его помощи животному будет еще хуже, а сестре куда более не удобнее.       — Смотри… — вздыхает она, разглядывая пиалы с лекарствами, — Если будет совсем невмоготу, то идти к Карин и жди, когда я позову. — последний раз сполоснув кисти в лекарстве, убивая микробов, она подошла к столу, притягивая к себе ближе доску с ослабленным телом.       Длинные ленты простыни надежно связывали конечности кота, который и не думал хоть как—то реагировать на дискомфорт и посторонние движения. Связав лапы, девочка привязала уже само животное к столешнице, чтобы во время операции оно не рыпалось с места, рискуя еще больше травмировать себя.        Еще раз промыв руки, тихо выругиваясь, Тэка приступила к операции.       Саша никогда не видел, как ирьенины применяют свои техники. Даже приходя к маме на работу по делу, он не попадал в период чужой практики, когда профессионал мог творить колдовство над другими. Мятное свечение с ладоней мерным и однородным потоком обволакивало голову несчастного животного. Ладони медленно розовели, а вдоль косточек кисти начали проступать венки. Кот постепенно начинал дышать громче и глубже, живот медленно поднимался и резко сдувался до тех пор, пока самец не обмяк.       Осмотрев пострадавшего, девочка оттянула в сторону язык, чтобы он не препятствовал дыханию и начала осматривать рану. Череп на левой стороне был покрыт грязью, кровью, мусором и воспаленной плотью, в том месте, где было когда—то здоровое веко, уже собралась слизь и глаз налился кровью. Начиная с малого, девочка смочила тряпку в травяном отваре и стала постепенно смывать с раны все лишнее. На доску и стол стекали струйки запекшейся крови и куски почвы с соринками. Только после этого, когда рана стала голой и чистой, Тэкера чуть ли не носом уткнулась в голову, лишь бы лучше осмотреть повреждение.       — Все плохо? — сипло спросил Саша, опасаясь такого нездорового интереса к раздробленному черепу.       Засомневавшись в ответе, блондинка замолчала ненадолго, растирая румяные ладошки. Размяв пальцы, громко щелкая суставами, медик изменил технику, сделав свечение лимонного цвета, а поток испускаемой энергии едва видимым, она стала водить пальцами по разным местам морды.       Нервно рассмеявшись, закатив глаза от облегчения, нее—сан посмотрела на фиолетовоглазого и на высокой ноте промолвила, — Этот придурок раздробил скулу и нос, потерял немного крови, но осколки дали воспаление. Жить будет! — наконец—то облегчающий вердикт. Шурик и сам обмяк, словно бы все напряжение, скопившееся грузом на плечах, разом осыпалось под ноги, позволяя вздохнуть полной грудью.       — Саша, тампон! — требовательный приказ отрезвил и избавил от счастливой неги, мальчик подал инструмент и с интересом стал наблюдать, как Тэка—чан точными надрезами раскрывает воспаленную мякоть, иногда промакивая бинтом хирургические отверстия от крови, и достает тонкие осколки кости.       С каждым разом, стоило ей углубиться в плоть дальше, как больше крови начинало стекать на доски и стол. В блюдце под рукой уже набиралась скромная горка костной ткани, снизу которой уже натекла розовая вода. Чужое ранение пульсировало и горело, даже со своей стороны в несколько десятков сантиметром, парень видел, насколько тяжелой и кропотливой работой занимается сестра, которая иногда откладывает инструменты в сторону и сращивает небольшие порезы и перенаправляет венки. Заново чинить череп было той еще задачей, носовая кость была расколота так, что острый треугольный кусок впивался в веко, почти прорывая шкуру. Скуловая кость была разломлена под давлением на множество крупных частей, хорошо еще, что удар рамы мышеловки не проломил всю кость черепа до конца, тогда бы удар, зажим и давление убило бы животное.       Заново конструировать и собирать кость было той еще задачей, особенно тогда, когда под боком стоял зритель, далекий от реалий чужой работы. От любой ошибки мог умереть питомец, а Саша, как свидетель случившегося мог сразу же сорваться к сестре. Это нагнетало напряжение для молодого ирьенина, но вместе с тем, стоило ей проверить состояние брата, как она начинала старательнее работать над телом. Брат смотрел на нее с непогрешимой верой в мастерство и успех.       Операция закончилась только через три часа, когда Тэка на финишной прямой сшила полысевшую шкуру, вколола физраствор и скормила противовоспалительное. Щедро смазала швы мазью и перебинтовала морду, сделав из котея косплей на Забузу, у которого вся нижняя часть лица была скрыта бинтами.       Присев на стул рядом, девочка тяжко вздохнула ощущая опустошение: эмоции были просажены под ноль от напряжения, переживаний и боязни за чужую жизнь; скромные резервы чакры были слишком малы, чтобы поддерживать организм в вертикальном состоянии и сознании; еще и предвкушая ругательство со стороны взрослых, блондинка морщила нос, потому что ее могли справедливо отругать за использовании ценных орудий и лекарств, которые наверняка стоили баснословных денег. Посидев немного, слушая шуршание движений Шуры, она приступила к уборке стола. Крови, относительно человеческих размеров тела, было немного, но нее—сан сомневалась, стоило ли ей давать раскрошенные кровотворящие пилюли животному, у которого могла вполне появится аллергия на состав лекарства. Упаковав все миски и отложив их в тень и прохладный угол, девочка смотрела в пакет «органические отходы» кота, наблюдая за горсточкой осколков в крови.       — Саша, отнеси котика в тихое место. Правый угол наверняка подходит. — голос сильно подводил, словно бы Тэка без перебоя кричала на повышенных тонах.       Ро—сенсей, заглянувший в обед, наблюдал ужасающую картину. В том месте, где стоял обеденный стол, лежали вымытые хирургические инструменты. Специализированный ящик был спрятан за сено. В воздухе стоял стойкий запах лекарств и крови. Тэка—чан лежала на импровизированном диване их тюков, в том месте, где их семья определила гостиную. Бледная, ослабшая и немощная, дышала через рот, откинув голову на спинку.       — Тэкера! — воскликнул брюнет, подбегая к девочке, та вообще не реагировала ни на прикосновения, ни на громкий звук. Легонько шлепая по щекам, джоунин пытался привести ребенка в чувства, однако та так и продолжала лежать, только голова металась в стороны от любой тряски, будто бы мышцы шеи вообще не держали.       — Ро—сан! — позвал его Шура, который сидел на противоположном тюке. Мальчик выглядел уставшим и разбитым, совсем как генин, что пережил кризис смерти. Рядом на доске лежал кот, забинтованный в лоскуты простыни.       — Что у вас произошло? — перепугано спросил, военный, забирая безвольную тушку на руки.       — У Каки голова была разбита, а нее — сан его вылечила! — улыбка едва скользнула по бледным губам, но золотоволосый мальчик был счастлив, что его сестренка совершила чудо и спасла жизнь.       — Ебаный рот, ни дня прожить спокойно не можете! — выругался мужчина, направляясь к выходу.       У ребенка, что лежал под боком, чувствовалось чакроистощение. В обычной и боевой ситуации это явление для любого шиноби был нормальным, однако такие сильные нагрузки в настолько молодом возрасте могли перенапрячь каналы СЦЧ, практически разорвав точки тенкецу и расщепить нити чакры в плоти, а ядро могло запустить режим самовосстановления, используя все доступные ресурсы «ян» энергии на восстановление. Все это, так или иначе, приводило к серьезным травмам или гибели.       — Шура, ты за старшего! С Карин глаз не спускать, и ни в коем случае не выходить! — отдал распоряжение парню, выбегая из амбара. — И любишь же ты доставлять проблемы!       Единственными и самыми значительным «минусами» характера девочки были ее самостоятельность и излишняя самоуверенность, из—за которых она часто травмировалась, не дожидаясь помощи со стороны. И, видимо, возникла очередная «безвыходная» ситуация, которая требовала от нее немедленных действий. — «Дура! Просто дура!» — сжал зубы Ро, стремительно приближаясь к палаткам лазарета.