***
Боль и страх преследовали его всегда. Ногицунэ действительно не помнил ничего, кроме этих двух понятий, очень долгое время. Хаос, ненависть, месть — всё это сопровождалось страхом и болью. Всегда. У него не было физического воплощения души, однако проживая тысячелетия в виде бестелесного духа, он каждую секунду ощущал давление в несуществующей груди. Ощущал тошноту, заглушаемую лишь чужой болью. Ногицунэ чувствовал тяжесть, камнем повисшую на нём с рождения и нежелающую исчезать. Что бы он не делал, виски сдавливало тупое приглушённое за долгие годы существования отчаяние, безысходность сводила нижнюю челюсть и парализовывала что-то внутри. Порой он хотел умереть, чтобы всё это прекратить. Он не знал, как убить самого себя окончательно, без последующего воскрешения, хотя не переставал пытаться, да и редкое веселье, вычленяемое из того хаоса, который он обычно устраивал, немного примиряло с действительностью. И теперь он встретил его. Юного человека с яркой, удивительной Искрой. Ещё совсем необученного, наивного и такого сладкого. Сказать честно, посмотрев на него Ногицунэ впервые за многие века и века почувствовал желание. Голод, отличимый от приевшейся, сосущей жажды боли. Он подумал, что неплохо было бы коснуться его, прижать к себе, утонуть в нём. Поймать за руку, прижать ладонь тыльной стороной ко рту, притянуть к себе, уткнуться в шею и забыться в приятном запахе. Ногицунэ его хотел. Хотел увидеть его улыбку, погладить по мягкой щеке, зарыться в волосы, опустить голову на его плечо и закрыть глаза, улыбаясь в мягкую ткань клетчатой рубашки. Хотелось обвести каждую родинку языком, очертить губы человека своими губами, смять руками бока, притянуть к себе за поясницу и прижать к собственному телу, не отпуская никогда. Хотелось низменной, не свойственной такому существу, как он, физической близости. А ещё хотелось его в себя влюбить. Чтобы вместе они были вечно. Чтобы остаться вместе с ним навсегда. На бесконечно долгое навсегда. Ногицунэ в новинку были человеческое желание плоти и что-то трепещущее в груди, что смертные называют любовью. Всё, что вызывал Стайлз, было в новинку, но как это было прекрасно. Желание вместо боли, тепло вместо страха, нежность вместо хаоса. Ногицунэ вдруг понял, что так, наверное, чувствуют себя счастливые. Он никогда счастливым не был и не мог сказать наверняка, но новые, яркие и абсолютно прекрасные эмоции, что вызвал у него юный лисёнок, были прекрасны. Они были такими настоящими, тёплыми, правильными и глубокими, что хотелось порой завыть. Стайлз делал его счастливым, просто существуя, позволяя себя любить. Ногицунэ понял, что до встречи со Стайлзом никогда по-настоящему не жил. Он знал, что существовать без того, что Стайлз вызывал в нём, впредь не сможет. Не сможет вновь поглощать пустоту, страх и боль, не ощущая рядом мягкую сладость смертного. Чувствовать давление, онемение, оцепенение. Отчужденность от человеческих эмоций, по природе ему не присущих. Испробовав счастье однажды, он бы не смог его отпустить. Ногицунэ решил, что в случае, если Стайлз его не захочет, ему придётся взять силой. Связать крепко и надёжно, не отпускать никогда и знать, что когда-нибудь ему ответят взаимностью. У них были тысячи лет впереди. Стайлз обязан рано или поздно сказать «да». Ногицунэ провёл неосязаемой рукой по щеке человека, который так его зацепил. Оставалось совсем немного. Ещё один небольшой шаг, финальный ход, и они смогут соединиться, стать одним целым, сделать всё правильным. Порой лис думал, что нашёл частичку своей души, настолько гладко и правильно вошёл Стайлз в его безжизненное существование. Словно там ему самое место, там он всегда должен был быть. Рука Ногицунэ задрожала от волнения. Стайлз резко вздохнул во сне, нахмурился, пытаясь бороться, уйти от навязчивого внимания духа. Но его попытки, отдаляющие их долгожданную встречу, наконец, прекратились, сопротивление рухнуло с оглушительным грохотом, скрипом и стуком, отдаваясь на милость тёмного духа. Ногицунэ улыбнулся, широко и безумно, проваливаясь в чужое сознание, входя в человека, который его. Стайлз приветствовал его непониманием и паникой. Но главное — лис уже был в нём, обволакивая разум Стайлза бархатной тьмой. И вытащить его из полюбившегося человека не смогла бы и сама Инари.***
Стайлз проснулся, хватая ртом воздух и с бешено стучащимся сердцем. Он лёг на бок, обхватывая себя руками, силясь успокоиться. Впервые за несколько месяцев он не ощущал пристального невидимого взгляда, но это обстоятельство не вызывало утешения, потому что Стайлз знал. Ногицунэ стал лишь ближе. Ладони под тонкими бинтам начали потеть, и Стайлз остервенело сорвал их с себя. Они уже давно ему не нужны. Они лишь скрывали шрамы от наложенных швов, скрывали его неуверенность и страх, его боль, одиночество и воспоминания о жалком отчаянии. Когда скатавшаяся, влажная от пота ткань упала на кровать, у Стайлза вырвался удивлённый звук. Ладони девственно чисты. Не осталось и намёка на уродливые шрамы, что мешали сжать руку в кулак, делали и без того простые, человеческие руки, не принадлежащие оборотню, ещё более слабыми. Медленно, словно в трансе, Стайлз убрал повязку на шее. Бинты, ставшие частью его за эти недели, забивали нос противным запахом, но именно этот запах кажется знакомым и успокаивает даже в самый разгар паники и непонимания. Ему чудится, что бинты могут его защитить. Стойкие ассоциации, взявшиеся из самого подсознания, даруют чувство спокойствия. Но сейчас его тошнит от них и их глупо знакомого запаха. Сняв повязку с шеи, Стайлз медленно провёл по ней рукой. Гладкая чистая кожа ознаменовала отсутствие шрама и здесь. Стайлз неожиданно издал непонятный звук, похожий на скулёж, и прикусил губу, чтобы не зарыдать. Руки задрожали от страха. — Уходи. Уходи! — он хотел закричать, но вырвался только шёпот. Приглушённый и испуганный. Призрачное прикосновение к плечу казалось раскалённым, и Стайлз отшатнулся, понимая, насколько бесполезны его попытки сопротивления: он был беспомощен перед Ногицунэ, разбитый и открытый, впустивший лиса в момент слабости. — Ты меня впустил, лисёнок. Теперь я никогда не уйду. — Чужое дыхание опаляло ухо, но Стайлз не нашёл в себе сил снова отстраниться, слишком напуганный и измотанный постоянной, никем не замеченной борьбой. Если верить Ношико, Ногицунэ нуждается лишь в боли и хаосе. Он любит веселье, разрушения, неразбериху. Он упивается агонией и живёт ложью. Чистая анархия, сторонник пороков, преследуемый роком бессмертия, сам Сатана в местной епархии, любящий вводить в заблуждение и вычленять из этого страдания, борьбу и беспорядок. Кто-то древний, великий и могущественный. Способный на куда большее, чем просто «много». Так зачем же ему в таком случае Стайлз? Почему лис, как одержимый, всё повторяет, что они будут вместе и всегда? Отчего он называет Стайлза своим? — Чего ты хочешь? Я не самый удачный вариант при выборе твоего выходного костюма. Ему кажется, что кто-то прижимается к нему со спины, обнимая сильными руками за талию. В голове звенит чужой смех и нуждающаяся, зависимая мантра, выдающая всё безумие Ногицунэ: — Мой, мой, мой, моймоймоймой… Стайлз почти задохнулся от той силы, с которой дух прижимал его к себе, от нужды звучавшей в его голосе, от неуместного, дикого желания подтвердить: «Да, твой». Он пытается вырваться, чтобы увидеть, наконец посмотреть, но лишь добивается того, что ноги оплетает что-то тёплое и гибкое. Не требуется много времени, чтобы понять, что это хвосты Ногицунэ. Вёрткие, неожиданно мягкие и сковывающие. Стайлз замирает, понимая, что оказался в ловушке на своей собственной кровати. Мягкий мех контрастен с жёсткой хваткой твёрдых рук. Ногицунэ утыкается носом ему в шею и довольно вздыхает, не замечая паники своего нового хозяина. Стайлз же опускает голову, подтягивает ноги, насколько позволяют хвосты, к груди и старается дышать медленно и ровно. Глаза сухие, но Стайлз может поклясться, что готов разрыдаться в любую секунду. — Чего ты хочешь? — выдавливает Стайлз, когда немного успокаивается. Ногицунэ выводит узоры на его животе холодным пальцем, поглаживая другой рукой напряжённую спину. Его забавляет, что он лежит в кровати со злобным тёмным духом в позе «маленькой и большой ложки», чувствуя себя при этом почти расслабленно. — Тебя, — легко и беззастенчиво отвечает дух и, наконец, позволяет посмотреть на себя, положив Стайлза на спину и нависая сверху. — Что есть у всех, но никто не может это потерять? Стайлз задыхается, когда видит собственное лицо с кривой, довольной и тёплой по краям улыбкой на губах. От этой улыбки внутренности сводит сладкой судорогой, а пальцы на ногах поджимаются, но разум кричит от ужаса и непонимания. — Как… — хрипло начинает он, но палец Ногицунэ — палец Стайлза — прижимается к его губам, останавливая. Лис наклоняется ближе и смотрит с такой неприкрытой нежностью, что Стайлз тут же отводит глаза, не в силах перенести интенсивность эмоций Ногицунэ. Или его ложь, призванную запутать и причинить боль. — Ты мой, Стайлз, а я — твой. И я хочу, чтобы ты был со мной всегда, — он прижимается своей щекой к щеке Стайлза и выдыхает, — и ты будешь со мной всегда. Стайлз лежит неподвижно, стараясь даже не дышать, боясь пошевелиться и вызвать что-то. Может быть, его старый добрый метод, заключённый в полном игнорировании проблемы, сработает и проблема рассосётся сама собой. Спустя несколько долгих минут совместного дыхания, прижимания кожи к коже, лихорадочного, безумного шёпота и тщетных попыток освободиться, чужой вес исчезает, оставляя Стайлза одного. Он облегчённо выдыхает и клянётся себе, что завтра же пойдёт к Скотту или к Дереку или к Дитону и расскажет им, чего бы этого не стоило. — Мы не пойдём за помощью, лисёнок. Нам не нужна помощь. Стайлз замирает, ожидая продолжения, угроз, насмешек, боли, но ничего не происходит. А потом он просыпается, медленно открыв глаза и устремив взор в потолок. Стайлз всем своим существом чувствует, что что-то изменилось, что его тело теперь не только его. Глаза начинает щипать и слёзы текут, не спрашивая разрешения. Когда он засыпает снова, уже на рассвете, холодная рука скользит по подсохшим солёным дорожкам на висках, вытирая оставшуюся влагу. И снится ему лишь бархатная тьма, которая теперь стала его неотъемлемой частью.***
— Почему ты так противишься нашей связи, лисёнок? Ты этого хочешь. — Ногицунэ в очередной раз отвлекает Стайлза от домашнего задания, вызывая у того отчаянный, усталый и почти смиренный вздох. Стайлз сильно сдал за неделю тесного соседства с лисом. Дух не оставлял его ни на секунду. Шептал на ухо сладкие речи, которые призывали Стайлза принять духа, что бы это не значило; донимал загадками, не оставляя юношу в покое до тех пор, пока он не сможет дать на них ответ; постоянно касался, ведя невидимыми руками по телу, забираясь под одежду и вызывая дрожь; соблазнял, давал обещания, искушал. Не позволял ничего рассказать друзьям, путая его мысли и отвлекая в самый ответственный момент. Стайлз иногда думал, что до сих пор не проснулся. Ногицунэ не помогал определить, где реальность, а где сон. Лис постоянно был рядом. Давал о себе знать, отвлекая от обычных занятий и одержимо то и дело повторял: «мой». Он хотел, чтобы Стайлз подчинился, признал, что принадлежит лису, сдался. Отказался от всего, что было ему дорого, признал, что Ногицунэ ему нужен, что было ложью. Стайлзу приходилось повторять себе это, потому что слова Ногицунэ о желаниях Стайлза порой казались правдой. — Это не то, чего я хочу, — наконец, ответил Стайлз на вопрос, который лис повторял последний час в самых разных вариациях, и даже не соврал. Было бы легко сдаться, но при одной только мысли об этом в груди тут же нарастал протест, вызванный его нежно лелеемой паранойей. Покой и блажь, которые обещал Ногицунэ, были бы не его. Это иллюзия, которая манила, но была лживой. Он не хотел жить в искусственно созданной лично для него безопасности в то время, как все его близкие остались бы на растерзание дикому лису. Ногицунэ не оставил бы от них и мокрого места. Ему было плевать на всех, кроме себя самого. Себя и тебя, лисёнок, как дух любил его поправлять. — Ты будешь моим, так или иначе. — Ногицунэ, не церемонясь, развернул стул, на котором сидел Стайлз, ставя подростка лицом к себе. Он явно потерял терпение: его глаза стали тёмными и непроницаемыми, а губы сжались в тонкую линию. То, что его тело стало видимым в дневное время, говорило о степени его нетерпения или ярости без лишних слов. — Тебе лучше дать своё согласие, лисёнок. Я не хочу делать тебе больно. Стайлз мог это понять. Он вообще был удивлён, что этот безумец продержался целую неделю, не срываясь и проявляя себя исключительно терпеливым. У него вырвался вздох, когда он посмотрел на нависшего над ним лиса. Стайлз упорно избегал смотреть в лицо, которое было точной копией его собственного, всю неделю, но сейчас, находясь всего в нескольких дюймах от лиса, он просто не смог отвести взгляд. Тёмные круги под глазами, которые Стайлз не увидел в первый раз из-за темноты, делали кожу более бледной, родинок у Ногицунэ не было, линии скул и подбородка резко и чётко выделялись на измождённом лице, а губы потрескались и были совсем сухими. Он мало походил на Стайлза в таком состоянии, но всё же самым разительным контрастом были глаза: практически чёрные, глубокие и такие пустые, что по позвоночнику поползла дрожь от одного только взгляда. Стайлз сглотнул, когда понял, что Ногицунэ был по-настоящему в раздрае, нетерпелив и даже раздосадован. Он положил руки по обе стороны от подростка, сжимая ручки стула и тут же превращая их в щепки. — Я хочу, чтобы это было добровольно, Стайлз, но я не могу больше терпеть. — Ногицунэ выглядел по-настоящему безумно. Его почти трясло от сдерживаемых эмоций. — Соглашайся или я возьму силой. Стайлз не мог отвести взгляда от лица своего двойника. Оно завораживало, вызывало восхищение, которое просачивалось наружу, несмотря на парализующий страх, который овладел им при одном только взгляде на искажённое, карикатурное и, что самое изощрённое, своё собственное лицо. Не контролируя себя, он медленно поднял трясущуюся руку и, словно загипнотизированный, положил ладонь на голову духа, перебирая пальцами на удивление мягкие волосы. Он так давно хотел это сделать и даже не осознавал наличия этого желания. — Стайлз? — Ногицунэ подался вперёд, прижимаясь губами к шее подростка. Он звучал напористо, нетерпеливо. Его низкий знойный тон заставил юношу покраснеть, а сердце забиться быстрее. — Ногицунэ, — вырвалось у Стайлза. Он сказал это шёпотом, стараясь передать одним словом всё, что скопилось у него на душе и мельтешило в голове. Он не хотел бороться, не хотел противиться, но поддаться этому было бы неправильно. Он не должен искушаться. Всё это хитроумная ловушка, запутанный изощрённый план. Это ложь. — Н-нет. И Ногицунэ в ту же секунду, как слово сорвалось с его губ, оказался на нём, прижимая его к сломанному им же самим стулу и выглядя как наркоман, дорвавшийся до новой дозы. Стайлз успел лишь выдохнуть, когда лис раздвинул ему ноги и поставил между его бёдрами колено, расположившись так неожиданно идеально, так хорошо, что на секунду он забывает дышать. Твёрдая линия тела Ногицунэ прижималась к нему с такой силой, с таким натиском, словно дух стремится слиться с телом Стайлза воедино, и этот напор, потребность, которая стоит за ним, вызвали у Стайлза тихий, непроизвольный стон. Лис замер на мгновение, услышав это, а потом с животным рыком прижался к его губам, не сильно заботясь о том, что они стукаются зубами и царапают губы. Главное, что они, наконец, сливаются в поцелуе — идеальном, несмотря на его грубость и отсутствие какой-либо последовательности и плавности. Пытаясь найти якорь, хоть что-то, что поможет держаться за реальность, Стайлз вцепился в плечи Ногицунэ, не желая вникать в суть происходящего своим вмиг затуманившимся сознанием, не имея сил разбираться в том, почему в груди разрастается протест. Сквозь губы проскальзывали низкие, пронзительные звуки, тут же поглощаемые требовательным ртом Ногицунэ, и Стайлз не хочет анализировать происходящее, но страх, притуплённый смелым и неожиданным поцелуем, начинает возвращаться, прогоняя из головы туман похоти и чистого желания, разлившийся там сводящим с ума всплеском. Положив одну руку на затылок Стайлза, Ногицунэ скользнул другой рукой вниз, к задней части бедра подростка, но стул, на удивление, до сих пор не сломавшийся под натиском двух тел, помешал ему совершить задуманное. Лис с раздражённым рыком отстранился и приподнял подростка, обхватывая его за поясницу и притягивая ближе. Стайлз тяжело дышал через нос, сдерживая стоны и почти задыхаясь, когда агрессивные поцелуи Ногицунэ спустились к его горлу. Паника неожиданно тисками сдавила грудь, непонимание и страх отрезвили его, словно ведро холодной воды. Неправильно, неправильно. Он этого не хотел. Почему тогда ему так хорошо? Что Ногицунэ с ним сделал? Обе руки скользнули ниже и обхватили его задницу с такой силой, что Стайлз уверен: останутся синяки. Он извивался, то ли желая большего, то ли в слабой попытке отстраниться, голова упала на спинку стула с глухим стуком. — Я… Ногицунэ… — Стайлз попытался сморгнуть пелену с глаз и что-то сказать, может, даже остановить, но с губ срывался лишь несвязный лепет. — Это то, чего ты хочешь, лисёнок? — практически мурлыкал лис, обдавая ухо Стайлза горячим дыханием. — Хочешь стать моим? Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — Каждое слово прерывалось укусом, поцелуем, широкой влажной дорожкой, нарисованной на его шее языком, и Стайлз прекратил их считать после особо болезненного засоса, слишком одурманенный горячим шёпотом. Сердце Стайлза пропустило удар, когда до него дошёл смысл слов лиса, и он облизал искусанные губы, стараясь взять себя в руки и оттолкнуть Ногицунэ. Не дать случиться тому, к чему всё идёт. — Нет, — запоздало ответил Стайлз, безуспешно стараясь отодвинуться и упираясь в спинку стула, который он официально теперь ненавидит. Его голос был таким задыхающимся и едва слышимым. Он походил скорее на скулёж, отчего по лицу разлилась краска. Он не издавал бы таких звуков, если бы действительно этого не хотел. Не удержавшись, Стайлз положил одну руку на затылок лиса, другой продолжая держаться за его плечо. Пальцы зарылись в волосы, легонько царапая кожу головы. Ногицунэ низко зарычал, всем телом прижимаясь к Стайлзу. Его рука медленно и осторожно обвилась вокруг горла подростка. Пальцы погладили уже наливающиеся засосы, покрывающие бледную кожу. — Ты не должен так дразнить меня, лисёнок, — хрипло шепчет лис ему на ухо, прежде чем провести носом по шее Стайлза, попутно вдыхая сладкий, пропитанный возбуждением, страхом и отчаянной потребностью запах. Слова звучат, как угроза, и Стайлз тут же убирает руку. Паника поднимается к горлу, делает разум чище, и подросток, наконец, собравшись с силами, толкает Ногицунэ в грудь, заставляя того отступить от неожиданности на несколько шагов назад. — Я сказал: «нет». Нет. Убирайся, — его дрожащий голос не становился громче шёпота. Стайлз вдруг подумал, что его отец не вернётся сегодня ночью домой из-за смены в участке. Сердце билось где-то в горле, мешая дышать, губы покалывало от агрессивных поцелуев, а шея болела и, наверняка, наливалась синяками. Но Стайлзу нравилось — тянущее чувство в животе и ставшие вдруг тесными джинсы были тому подтверждением. Стайлзу нравилось и от этого становилось мерзко. Ты жалок и отвратителен, Стайлз Стилински. — Ты действительно испытываешь мое терпение, — Ногицунэ шипит это, подходя ближе и сжимая его руки в своей ладони, лишая способности двигать ими. Его глаза опасно сужены, а плечи напряжены. Стайлз испуганно сглотнул. Ногицунэ сказал: «возьму силой», что он решил пропустить мимо ушей, иррационально уверенный, что лис не причинит ему вреда, но сейчас это словно ударяет обухом по голове. Его сейчас изнасилуют. Лишат девственности без его согласия. А самое ужасное в том, что Стайлз уверен: ему понравится. — Н-не надо. — Он безуспешно извивался и дёргался. Попытался пнуть лиса, но он снова раздвинул его ноги и зафиксировал их своим коленом, не давая двигаться. — Пожалуйста… — О, мой милый, маленький лисёнок, — насмешливо мурлычет Ногицунэ, проводя пальцами свободной руки по бокам Стайлза. Он улыбается до смешного довольно, когда Стайлз вздрагивает под его прикосновениями. — Разве я не обещал сделать тебя своим? Тебе понравится вне зависимости от того, согласен ты или нет. Стайлз, не удержавшись, всхлипнул, закрывая глаза. Он ощущает, как Ногицунэ медленно наклоняется и целует его. В очередной раз целует так собственнически и так небрежно, будто делал это десятки раз, будто имеет на это право. Будто это в порядке вещей. Стайлз размыкает губы, после лёгкого укуса в губу, и чувствует себя так хорошо, как будто он был создан только для этого, несмотря на внутренний протест, страх, панику, даже ужас. Он ощущает каждый сантиметр горячего тела Ногицунэ, пульсирующий и обжигающий. Необъяснимая связь, которая образовалась между ними, поёт и насыщается жаром, тоской и болью, такой глубокой, такой старой, такой всеобъемлющей, что Стайлз не может не стонать в губы Ногицунэ. Слёзы стекают по щекам подростка, когда он пытается, но не может противиться удовольствию, растекающемуся по венам. Воздух в его спальне становится теплым и тяжёлым. Стайлз почти чувствует запах желания, которое волнами исходит от Ногицунэ. Стайлз снова задыхается, подавляя отчаянный, полный противоречия, удовольствия и борьбы, стон, когда лис тянется своими острыми зубами и влажными губами обратно к шее Стайлза, лихорадочно и безжалостно впиваясь в кожу, делая новые засосы на месте старых, ещё свежих и отдающих тупой болью. Он едва сдерживает нелепый, абсолютно нелепый, порыв запустить руки под рубашку Ногицунэ, которая явно было заимствована из его собственного гардероба. Стайлз хнычет, остро осознавая свою беспомощность. Тянет лиса за волосы, желая причинить боль, образумить, убрать рот, который вызывает отвращение и нестерпимое желание, от своей шеи. Толкает, не сдвигая духа ни на дюйм, и извивается, пока Ногицунэ не отрывается от своего увлекательного дела с раздосадованным рычанием. Лис пристально смотрит на него несколько секунд, явно наслаждаясь видом запыхавшегося, раскрасневшегося Стайлза с опухшими губами и украшенной засосами шеей, после чего не церемонясь срывает с него рубашку. Стайлз не успевает и моргнуть, как руки Ногицунэ скользят вниз к задней части бедер и поднимают его, как будто он весит не больше перышка. И это так неожиданно горячо — то, что дух обладает огромной силой, куда большей, чем когда-либо обладал или будет обладать Стайлз, — что подросток, не отдавая себе в этом отчёта, делает полную глупость: обхватывает ногами талию лиса, только разжигая его желание. Он прячет жалкий всхлип, уткнувшись носом в щёку Ногицунэ, и приникает к духу, как можно ближе, даже не осознавая этого. Стайлз прижимается бёдрами к твердому животу Ногицунэ, содрогаясь от малейшего трения. Лис тихо посмеивается на это, разминая руками задницу Стайлза и вызывая у последнего острый укол отвращения к самому себе. Ему отвратителен тот факт, что любой звук, срывающийся с губ Ногицунэ, любое движение, которое принадлежит лису, вызывают у него яркий отклик, живую реакцию, новую волну сокрушительного желания. Стайлз даже не замечает, как Ногицунэ, крепко держащий его в руках, пересекает комнату. Он только чувствует, как мир наклоняется, и приземляется на кровать с недостойным визгом. Немного придя в себя, Стайлз поднимает взгляд и сглатывает, когда видит Ногицунэ, стоящего на коленях прямо у него между ног. Он откидывает голову на подушку, обнажая шею и зажмуриваясь, когда рука лиса оказывается на его члене, а тёплые губы на груди. Стараясь сдерживать стоны, Стайлз пытается сосредоточиться на чём-нибудь другом, но давление на его возбуждённый член сводит все попытки на нет. Хныча от отчаяния и удовольствия, подросток выгибается, чувствуя осторожные, почти благоговейные прикосновения нависшего над ним духа. Он напрягается, когда губы и зубы Ногицунэ смыкаются на его соске, а ладонь с большей силой гладит пульсирующую эрекцию сквозь уже немного влажную ткань домашних штанов. — Я… Ногицунэ, пожалуйста, — не выдерживает и стонет Стайлз, сам не зная, о чём просит больше: остановиться или перейти к более решительным действиям. Он тяжело дышит, толкаясь в умелые пальцы Ногицунэ и игнорируя довольный смешок. В голове такой туман из похоти и желания, что Стайлз даже не может связно мыслить. Он не знает, почему лис так сильно действует на него, почему он вообще позволяет нечто подобное, почему не сопротивляется более активно. Ему только хочется, чтобы ожидание прекратилось. Чтобы произошло хоть что-то, чтобы всё стало более понятным, чтобы всё уже закончилось. Ногицунэ явно не впечатляет его мольба. Он кусает, не обращая внимания на руку, которая, зарывшись ему в волосы, пыталась его оттащить, и оставляя два идеальных полумесяца вокруг соска Стайлза. Он усмехается, когда слышит тихий, отчаянный, животный скулёж и проводит по повреждённому им же самим участку хрупкого человеческого тела широкую влажную дорожку языком, словно извиняясь за причинённую боль. Член Стайлза дёргается, за веками вспыхивают звёзды и он думает о том, что скоро кончит, а они ведь даже и близко не подошли к самому главному, но рука Ногицунэ скользит ему в штаны и сжимает член у основания, вызывая почти обиженный всхлип. Лис убирает руку достаточно скоро — как только убеждается, что Стайлз не так близок к краю — и ласкает ладонью бедро в утешительном, обещающем большее, жесте. Губы покрывают тяжело вздымающуюся грудь подростка целомудренными поцелуями, и Стайлз кожей чувствует ухмылку духа. — Ты очень нетерпелив, правда? — довольно размышляет Ногицунэ, теперь проводя открытым ртом по груди, царапая зубами и покрывая кожу слюной. Он целует агрессивно и почти остервенело, пытаясь оставить физическое подтверждение их связи, желая, чтобы оставленные им отметены отпечатались на коже мальчика навсегда. Лис утыкается лбом в искусанную грудь и хрипло, тяжело дышит, поглаживая руками бёдра ёрзающего Стайлза. — Так страстно желаешь меня, что готов умолять. Стайлз открывает глаза, сжимая зубы и нетерпеливо извиваясь. Он хочет. Он хочет, но сдаться значит проиграть. А что вообще будет значить его победа? Ногицунэ сделает это в любом случае, и Стайлзу это понравится, несмотря на его желания, лис сам это сказал. Это произойдёт в ближайший час, и он не в силах это остановить. Стайлз устало роняет руку, которой сжимал волосы лиса, на кровать и снова закрывает глаза. — Просто трахни меня уже. Он вскрикивает отчасти от неожиданности, отчасти от боли, когда Ногицунэ кусает его в наливающийся синяк рядом с соском, что кажется предупреждением. — Терпение, Стайлз, — упрекает он и двигается вверх по телу Стайлза. Его голос понижается до низкого, греховного мурлыканья. — Ты будешь моим, лисёнок, столько раз, сколько захочешь сам. Но мы не будем торопиться сейчас, когда у тебя это впервые, — рычит Ногицунэ, возвращаясь к его горлу, и Стайлз краснеет так ярко, что ему кажется, он может просто сгореть. Их члены соприкасаются, и оба стонут в унисон, почти отчаянно, нуждаясь в продолжении. — Согласен, лисёнок? — Да, — он сглатывает, его глаза слезятся, бёдра дергаются вверх, к бёдрам Ногицунэ, желая большего трения, — да, хорошо. — Он даже благодарен за то, что лис решил проявить такую внимательность и деликатность, потому что ему всё ещё страшно, несмотря на похоть, застилающую мозг. — Давай, Ногицунэ, пожалуйста… — он уже даже не слышит, что срывается с собственных губ, слишком поглощённый желанием получить то, чего жаждет его тело. Острые, почти слишком острые, зубы впиваются в его шею, и Стайлз издает низкий горловой стон, забыв закусить губу и сдержать непристойный звук. Ногицунэ перекатывает кожу между зубами и отстраняется, так и не укусив по-настоящему. Ухмылка на его губах такая довольная, что это немного отрезвляет поглощённого возбуждением подростка. — Такой нетерпеливый, — повторяет лис, опаляя щёку Стайлза горячим дыханием. Стайлз вдруг замечает, что от Ногицунэ пахнет бинтами, дымом и шерстью. Запах знакомый и такой привычный, что это немного успокаивает его заполошенно бьющееся сердце. Ногицунэ приподнимается и слезает со Стайлза одним плавным движением, лениво скользнув оценивающим, одобряющим взглядом по телу подростка. Его пальцы следуют за его глазами. Неторопливые и легкие, как перышко, они скользят по коже, вызывая мурашки, цепляясь за пояс штанов Стайлза. Ногицунэ снимает их, быстро и без лишней суеты. Его глаза прикованы к теперь полностью обнаженному телу Стайлза; взгляд из-под полуприкрытых век, кажется диким и голодным. Дыхание Стайлза прерывается, застряв где-то в горле, когда он изо всех сил пытается не ерзать под этим пристальным, пускающим мурашки по коже, взглядом. Он чувствует себя неуютно, глупо, чужеродно, но вместе с тем и невероятно правильно. Стайлз сглатывает неприятный ком в горле, уже не пытаясь взять своё тело под контроль, примиряясь с тем, что оно предало своего хозяина, но из чистого упрямства старается отгородиться от всего происходящего, чтобы не чувствовать. Даже если очень нравится. Даже если это ощущается так опьяняюще. То как такое явное и сильное желание направлено на него, на неуклюжего, ни в каком мире и времени не сексуального Стайлза. На самом деле, это гребаное чувство — лучшее, что он вообще ощущал, и ему стыдно за то, что, смотря на Ногицунэ, он может понять, почему в глазах лиса такое желание: если Стайлз сейчас выглядит также потрясающе и несправедливо привлекательно, как и Ногицунэ, то влечение к нему можно счесть закономерностью. У них одно лицо, одно тело. Если Ногицунэ красив, что Стилински может признать, значит ли это, что и Стайлз тоже? Подросток прикрывает глаза, когда понимает, что потеряет девственность с кем-то, похожим на него, как две капли воды. Это можно считать инцестом? У них, должно быть, одинаковая ДНК, верно? Или это что-то вроде замысловатой формы самоудовлетворения? Может быть, это и правда можно назвать мастурбацией, но как бы то ни было, сейчас это не имеет большого значения. Стайлз дрожит, когда видит, как дух резко, игриво и самодовольно ухмыляется, выглядя настолько грешно, что это невозможно пропустить мимо глаз. Кончик его языка показывается между приоткрытыми губами, и подросток замирает в предвкушении, приподнимаясь на локтях и чувствуя, что сейчас всё начнётся всерьёз. Не отводя взгляда от Стайлза ни на секунду, Ногицунэ тянется к своим обтягивающим джинсам и медленно расстегивает пуговицу. Стайлз не может отвести взгляд, как ни пытается. Лис расправляется с молнией, после чего цепляется пальцами за пояс джинс и тянет их вниз по бедрам в чертовски неторопливом и дразнящем темпе. Это выглядит так несправедливо грациозно и уверенно, что Стайлз прикусывает язык, чтобы подавить стон, но глаз не отводит, слишком поглощённый разворачивающимся перед ним действом. Ухмылка лиса полна превосходства и он явно знает, насколько горяч и насколько это нравится Стайлзу. Стайлз не может оторвать взгляд от медленно обнажающейся гладкой кожи и полностью твердого члена Ногицунэ, красиво изогнутого на животе. Головка блестит от предэякулята, и одна капля стекает по впечатляющей длине. Стайлз рассеянно думает о том, здорово ли желать своё собственное тело, пока сглатывает, облизывая губы и стараясь не показывать свою реакцию слишком явно. Напряжение и страх распространяются под кожей вместе с возбуждением, когда подросток смотрит на обнажённого лиса. У Стайлза никогда не было причин стесняться себя в этом конкретном отделе, но теперь его пугает длина члена, который является копией его собственного, и, что ещё хуже, немало возбуждает. Тело Ногицунэ действительно вылеплено по подобию Стайлза, но только сейчас подросток замечает, что на нём нет шрамов, родинок и веснушек, которые есть у него. Лис куда сильнее его, шире в плечах и груди, у него больше мышц, что кажется естественным сейчас, когда Стайлз думает о всех тех разах, когда Ногицунэ демонстрировал свою недюжую силу. Стайлз краснеет, когда ловит самодовольный взгляд Ногицунэ, но не отводит глаза из чистого упрямства. Лис одаривает его всеведущей, грязной ухмылкой, как будто знает, что все в нём заставляет Стайлза удивляться, хотеть и гореть так, как никогда раньше. Подростку кажется, что он может увидеть предвкушение Ногицунэ, такое оно густое и медово-сладкое. Тёмные глаза лиса пылают жаром, когда он медленно ложится на кровать, вновь опускаясь на колени между раздвинутыми бедрами Стайлза, захватывая всё его внимание своим телом и непоколебимым, прямым взглядом. Он не может заставить себя сопротивляться, когда Ногицунэ наклоняется и прижимается всем телом к Стайлзу. Они оба стонут, тихо и сокрушенно, и Ногицунэ впивается в рот Стайлза. Поцелуй, острый, собственнический и дикий, прерывается, когда Стайлз откидывает голову на подушку в немом крике, чувствуя, как Ногицунэ врезается в него, даря восхитительное трение, и движется между бедрами подростка так, как будто это действительно его место. Он медленно подаётся тазом вперёд, кожа к коже. Между ними не осталось никаких барьеров или стен, которые посмели бы разделить их, и Стайлз отчаянно хнычет от этой мысли, от этого несправедливо приятного факта. Стайлз задыхается в очередной раз за последний час, пальцы судорожно впиваются в бедра и поясницу Ногицунэ. Тело духа, прижимающее его к кровати, прохладное на ощупь, и это настолько ошеломляющее ощущение, что подросток едва замечает, как лис тянется к чему-то лежащему на полке, подвешенной над кроватью, прежде чем он снова начинает двигаться. У него больше не находится сил и желания протестовать и спорить с самим собой, когда Ногицунэ широко раздвигает его бедра и проводит кончиком языка длинную полоску на нижней стороне члена Стайлза. Вместо очередных эмоциональных метаний и противоречий, он громко стонет и выгибается со сдавленным вздохом. Ногицунэ хихикает — этот звук отдаётся вибрацией на члене Стайлза — и втягивает головку в рот, с силой смыкая на ней губы и создавая давление, отчего подросток вскрикивает. Это длится всего секунду, но все равно заставляет его пошатнуться, отпустить слёзы отчаяния и стоны удовольствия, сдаться окончательно. Дух немного сдвигается, нежно кусает его за торчащую бедренную косточку и помогает Стайлзу подняться, чтобы уложить ему под поясницу подушку. Дрожащее дыхание вырывается из легких подростка. Осознание того, к чему его готовят, погружается в его нутро, заставляет мышцы подрагивать в болезненном предвкушении. Когда прохладные, покрытые чем-то скользким пальцы обводят его обод, медленно и обдуманно, просто распространяя влагу вокруг, Стайлз вздрагивает. Острые зубы в контрасте с мягкими губами продолжают оставлять небольшие синяки на его бедрах и коже таза, когда Ногицунэ обхватывает пальцами пульсирующий член Стайлза, поглаживая в раздражающе неторопливом темпе, а другая его рука довольно грубо прижимает подростка к матрасу. Жар скручивается, извивается у основания позвоночника, вспыхивая особо сильно каждый раз, когда Ногицунэ нажимает на сфинктер, почти толкаясь внутрь, но на самом деле лишь дразня. — Все в порядке, лисёнок? — хрипит лис, глядя на него с лукавством. То, как он устроился там, между бёдер Стайлза, — образ чистого греха и секса. У подростка дрожат губы, когда он слышит вопрос. Стайлз сглатывает сквозь комок в горле, затем, в очередной раз пересилив себя, кивает, где-то в глубине своих мыслей вспоминая, как однажды читал, что, если вас насилуют и вы ничего не можете сделать, нужно расслабиться и попробовать получить удовольствие. Так себе совет, если подумать, но это даёт Стайлзу повод наслаждаться происходящим с меньшими угрызениями совести. Ногицунэ ухмыляется, изгиб его губ совершенно грязный и невероятно довольный. У Стайлза есть всего секунда, за которую он успевает упереться пятками о матрас и сжать в кулаках простыни, прежде чем он скулит от ощущения пальцев, наконец-то толкающихся внутрь. Сначала один, медленно, мучительно медленно, неумолимо и без остановки до самых костяшек. Давление незнакомое, но желанное, троекратно усиливающее спираль напряжения, тепла и удовольствия в его животе. Затем палец тянется назад, почти до самого конца, оставляя внутри лишь самый кончик. Ногицунэ повторяет движение второй, третий, четвертый раз, в то время, как другая рука всё еще поглаживает его член, лениво и неторопливо. Стайлз моргает, стараясь прогнать с глаз пелену и, не удержавшись, насаживается на палец с большей силой, растягивая себя сильнее и быстрее. По его виску стекает капля пота. Стайлз выгибался дугой, отрываясь от кровати, в разрывающей нутро попытке не двигаться: вверх, в руку, обнимающую его член, или вниз, насаживаясь на эти длинные пальцы, заставившие его впервые раскрыться. Он чувствует острую улыбку Ногицунэ у своего бедра и издаёт звук, который рождается где-то в глубине горла и перерастает в крик в тот момент, когда пальцы духа сжимаются и давят с большей силой, выбивая из лёгких воздух. Ноги Стайлза инстинктивно сжимаются, пытаясь сомкнуться и удержать это восхитительное давление внутри, но Ногицунэ продолжает держать его широко открытым, казалось, даже не заметив этой попытки. Горячий румянец распространяется от груди до корней волос, когда Стайлз внезапно смущается звуков, которые он то и дело издаёт. Стоны, крики, всхлипы, скулёж… Подросток никогда раньше не слышал ничего более пошлого и от этого кожа пылает жаром. Он поспешно, почти судорожно высвобождает руку из простыни, в которую вцепился, ища хоть какой-то якорь в этом безумии, и пытается прикрыть рот. Однако Ногицунэ тут же хватает его за руку, недовольно щелкая языком. — Даже не думай, — приказывает он, прищурив глаза, и удерживает руку Стайлза на месте, в то время как пальцы продолжают толкаться в него, заставляя изгибаться и всхлипывать, — ты будешь издавать для меня все эти прекрасные звуки. Будешь хорошим мальчиком для меня, Стайлз? — Он тянется вверх, обводя большим пальцем нижнюю губу Стайлза, и подросток тратит всю оставшуюся, хлипкую выдержку на то, чтобы не обхватить пальцы лиса губами. Всего этого просто недостаточно. — Да, да, хорошо, просто… пожалуйста, — почти рыдает Стайлз, и даже он сам не знает, о чём просит больше: прекратить или действовать быстрее и решительнее, — Господи… — Не совсем, — усмехается Ногицунэ, скользя ниже, возвращаясь в пространство между бедер Стайлза, — но достаточно близко. А потом все связные мысли, которых и так оставалось катастрофически мало, улетучиваются, потому что рот лиса обхватывает его член. Он такой горячий и влажный, чувствуется намёк на зубы, когда он берёт всю длину и сосёт. Стайлз произносит его имя — или то, что считает именем, потому что «Ногицунэ» — это вообще имя? — и этот звук настолько близок к мольбе, насколько это вообще возможно. Подросток едва осознает, что одна из его рук скользнула в волосы Ногицунэ, но вибрирующее по всей длине его члена рычание, которое следует за этим, почти заставляет его кончить в ту же секунду. Он уже так долго держится на краю. Лихорадочный, стонущий и безмолвно умоляющий. Пожалуйста, пожалуйста, он так близко, так близко… Одна его рука сжимается в волосах Ногицунэ, другая мнёт простыни, и Стайлз уже готов по-настоящему умолять. Тело напрягается, когда уже третий палец прижимается к ободку, неуклонно погружаясь внутрь, разминая и растягивая. Ногицунэ лениво скользит ртом по головке члена, проникая языком в щель, как раз в тот момент, когда пальцы находят ту самую точку, потирая и надавливая. Стайлз плачет, когда ему, наконец, удаётся кончить. Его накрывает оргазм, волна за волной. Мышцы пульсируют, горят и сокращаются самым блаженным, головокружительным образом. Ногицунэ начинает гладить его по голове и шепчет что-то утешительно-поощрительное, пока оргазм медленно не утихнет. Стайлз издаёт слабый, истощенный стон и закрывает глаза, тяжело дыша. Кажется, он теряет сознание на некоторое время, потому что открыв глаза в следующий раз он ощущает, что его член вновь болезненно тверд и прижимается к его животу. Стайлз опускает взгляд и видит, как Ногицунэ облизывает губы с довольной усмешкой. Он краснеет, когда понимает, что кончил ему в рот, но смущение быстро забывается, когда пальцы, все еще неустанно работающие у него внутри, снова задевают ту самую точку. Дрожащие шипы глубокого удовольствия поднимаются по позвоночнику. Стайлз больше не колеблется, когда дёргает Ногицунэ за волосы. Он пытается схватить демона за плечо и подняться, чтобы сделать хоть что-нибудь, не быть просто пассивным участником, который покорно всё принимает. Ногицунэ выглядит нетерпеливым, когда сводит все попытки Стайлза на нет и валит его обратно на спину, встречаясь с ним в жёстком, напористом поцелуе, который имеет вкус спермы и чего-то кислого, колющего язык… Это напоминает подростку вкус, который стоял у него во рту после удара электричеством, когда он в детстве играл с неисправной рождественской гирляндой. — Хочешь прекратить, лисёнок? — вопрос насмешливый, но Стайлз не находит в себе желания огрызнуться на это. Он только, не сдерживаясь, протестующе скулит, когда Ногицунэ вынимает пальцы и прерывает поцелуй. — Такой нетерпеливый, — размышляет он низким рычащим тоном, покусывая острую линию челюсти Стайлза, — такой нуждающийся. Я знал, что ты создан только для меня с того момента, как увидел. Стайлз невольно дрожит, пойманный взглядом Ногицунэ, когда дух обхватывает его челюсть рукой и позволяет своим глазам блуждать по его телу. Взгляд слишком голодный, слишком нежный, слишком внимательный и горячий, чтобы подросток мог с ним справиться. Ногицунэ опирается на локоть рядом с головой Стайлза и проводит рукой по его телу одним длинным, чувственным движением. Сжимает его горло, поглаживает ключицы, обводит сосок, рядом с которым красуется его укус и, наконец, добирается до бёдер Стайлза. Ногицунэ снова устраивается между ног подростка и обхватывает их руками, прижимая предплечья к задней части его бёдер, мнёт ягодицы несколько секунд и наклоняет ближе, теснее. Он прижимает головку члена к пульсирующему сфинктеру Стайлза и толкает. Челюсть Стайлза отвисает, а рычание Ногицунэ затихает на фоне того, что он чувствует. Всепоглощающее, немного грубое ощущение того, что он полностью раскрыт. Член продвигается вглубь мучительно медленно и обжигающе, растягивает до тех пор, пока это не граничит с болью, которая вызывает всплеск наслаждения и выбивает стон из его приоткрытых губ. Ногицунэ безжалостно толкается рваными, короткими движениями бёдер, которые вырывают из Стайлза тихие звуки и вызывают жгучие слезы на глазах. Они оба тяжело дышат, когда бёдра лиса, наконец, плотно прижимаются к его ягодицам. Тело Ногицунэ замирает от напряжения, его пальцы впиваются в бедро Стайлза с такой силой, что подросток уверен — останутся синяки. Его немного пугает мысль о том, что он не возражал бы оставить их. Он судорожно выдыхает и перемещает руки на спину Ногицунэ, когда дух подаётся вперёд и начинает покусывать его челюсть и горло, одновременно с этим слегка покачивает бедрами. Тихие стоны слышатся с обеих сторон. Глаза Стайлза закрываются, и он на секунду думает лишь о том, что происходит в этот момент, не отвлекаясь на сомнения. Стайлз остро ощущает тепло тела Ногицунэ над ним и горячий, пульсирующий член внутри него, царапающие зубы и мягкие губы на его коже, легкая дрожь мышц духа, невидимый ореол силы, что окружает лиса и едва сдерживаемый, ненасытный голод в полуприкрытых глазах. Стайлз вздрагивает, когда вбирает всё это в себя, вдыхает тяжёлый, пьянящий аромат похоти и секса, а затем просто отпускает. Расслабляется, полностью сдаваясь на откуп Ногицунэ. Все его тело мягкое, податливое и готовое: нога перекинута через бедро Ногицунэ, ладони на спине духа, позвоночник изгибается, подталкивая его вверх, к лису, горло обнажено, доверчиво и так наивно. Ногицунэ по-настоящему рычит, облизывает и без того покрасневшие губы Стайлза и выглядит так, словно не может сдержаться, не может ничего поделать с желанием, затапливающим его до краёв. И Стайлз отвечает охотно, с неожиданным энтузиазмом, потому что не может больше противиться той жажде, что гложет его изнутри, не может больше бороться со всё нарастающим удовольствием. Никто из них не может насытиться друг другом, даже когда губы Стайлза становятся распухшими, нежными и стёртыми. Стайлз теряется в поцелуях и даже сначала не замечает, как давление внутри него начинает уменьшаться, член скользит назад почти до конца, почти выскользнув и оставив внутри лишь головку. Он скулит от потери, на что Ногицунэ нежно, почти любяще улыбается и подаётся бёдрами вперёд, погружаясь внутрь одним движением, и мир Стайлза наклоняется вокруг своей оси. Темп, который лис сходу задаёт, грубый и жёсткий, и он сотрясает кости Стайлза самым безумным, головокружительным образом, лишая его способности мыслить, осязать, видеть. Ногицунэ врывается в него с твёрдой целеустремлённостью. Каждый поворот и толчок его бедер обдуманны и знаменуются пошлым шлепком кожи о кожу. Первые несколько ошеломляющих мгновений Стайлз способен лишь пытаться удержаться на плаву. Член врезается в него, минуя слабое сопротивление растянутых мышц. И это сладко, это приятно, но этого недостаточно… Стайлз тянет голову Ногицунэ ближе и прижимается к его приоткрытым губам своими в подобии поцелуя. Он издаёт слабый, тонкий звук, не способный говорить связно, и ответное рычание лиса вибрирует на его губах, опаляя жаром. Но, кажется, Ногицунэ понимает его, понимает, что этого недостаточно. Он неторопливо, осторожно меняет положение, подтягивая одно колено выше на кровати, ближе к бедру Стайлза. И это меняет угол проникновения, давая Ногицунэ больше свободы и пространства: он вонзается в Стайлза немного сильнее, немного быстрее. Всё это почти заставляет Стайлза потерять последние кусочки затуманенного, и без того разбитого разума. Очередной толчок Ногицунэ позволяет ему зацепить голень за бедро лиса, более надежно упираясь пяткой в кровать. И в этом положении Стайлз толкается, насаживая себя на член Ногицунэ. Стайлз вскрикивает, ощущения проносятся по всему телу, а Ногицунэ, впервые не сдерживаясь, громко стонет. Они замирают, всего на долю секунды. Ногицунэ хихикает — по-настоящему весело хихикает — и ускоряет темп настолько, что Стайлз не может делать ничего, кроме как держаться за лиса и кровать. Одна рука цепляется за подушку, а другая впивается в спину Ногицунэ, оставляя несколько царапин, которые тут же затягиваются, никем не замеченные. Стоны, вздохи и сдавленный скулёж вырываются изо рта подростка. Ногицунэ и до этого был грубым и откровенно жёстким, но теперь он буквально втрахивает Стайлза в матрас, остро и мрачно улыбаясь. — Ты всё ещё хочешь сказать мне «нет», лисёнок? — в какой-то момент воркует он на грани насмешки, жёсткими толчками вырывая стон за стоном из пересохшего горла Стайлза. Стайлз выгибает спину, отчаянно пытаясь не потерять равновесие и не отстать от быстрого темпа Ногицунэ. Он просто не способен сформулировать ответ. Шлепок бёдер Ногицунэ о его задницу резкий и грязный, он отскакивает от стен, опьяняя и показывая, насколько всё это развязно и пошло. Стайлз сгорел бы от смущения, если бы уже не горел от удовольствия, скручивающегося внизу живота. Ногицунэ, словно в насмешку, наоборот, остаётся собранным, сохраняет свой доводящий до исступления угол: каждый толчок бедер, каждое движение члена заставляют Стайлза извиваться и стонать, превращают его в месиво, жаждущее лишь одного… Стайлз даже не замечает приближающийся оргазм, пока Ногицунэ не проводит костяшками пальцев по его напряжённому члену. И он почти кончает, но Ногицунэ останавливает его, резко сдавливая у основания и заставляя задыхаться от рыданий. Мокрые от непролитых слез глаза жжёт, Стайлз дрожит, когда Ногицунэ вдруг замедляется; каждый мускул в его теле дрожит от коротких, слабых и неудовлетворяющих толчков. Ногицунэ ловит его губы, затягивая в мягкий поцелуй, словно этим нежным жестом пытается извиниться, а потом убирает руку с его члена, проведя языком по губам. — Не нужно торопиться, — упрекает он, продолжая медленные, целенаправленные движения бёдрами, длинные, глубокие толчки, которые, казалось, достигали самой сути Стайлза. Пальцы обхватывают челюсть подростка, большой палец прижимается к его разбитым губам, и Ногицунэ заставляет Стайлза встретиться с ним взглядом, заставляет увидеть, как лис беззастенчиво, без утайки и смущения наблюдает за падением Стайлза, за тем, как он сдаётся. — Ты кончишь только тогда, когда я тебе позволю. Кончишь, когда я изольюсь внутрь тебя. Ты понимаешь? Тёмные глаза духа светятся серебряным сиянием глубоко внутри радужки, и Стайлз разбито кивает, пытаясь сморгнуть туман, мешающий его зрению. Слова Ногицунэ не желают обретать смысл в дымке чистого желания, и Стайлз так близко, но он не может кончить, ему не позволяют. Это уже становится слишком всеобъемлющим. Удовольствие, извивающееся в нижней части живота слишком восхитительное, слишком горячее, но Стайлз всё равно не может насытиться, хочет большего. Он задыхается, царапает спину Ногицунэ и отчего-то надеется оставить царапины, которые не затянутся уже в следующую минуту. Ногицунэ наклоняется ближе, проводит носом по линии шеи Стайлза. Его бёдра двигаются медленно, глубоко и томно — так, словно у них есть всё время в мире. Руки лиса двигаются вниз, от ягодиц Стайлза к задней части его колен, и нажимают, смещая его ниже. Бедра Стайлза наклоняются, толчки Ногицунэ смещаются, и внезапно горячее удовольствие вспыхивает во всех мышцах Стайлза с новой силой, что вызывает очередные слёзы на глазах. Подросток хватал ртом воздух, извиваясь. Он так дезориентирован, что не может понять, в каком направлении ему следует двигаться, чтобы насадиться ещё сильнее, чтобы поймать темп и удвоить уже крышесносное удовольствие. — Тебе нравится, Стайлз? — Низкий голос Ногицунэ грохочет в его ушах, глаза с полуприкрытыми веками смотрят внимательно и фиксируют малейшие изменения в лице Стайлза. — Нравится то, что я трахаю тебя, полностью раскрывшегося на моём члене? Ногицунэ наклоняется, чтобы прикусить губу Стайлза, достаточно сильно для того, чтобы пошла кровь. Лис втягивает её, ощущая небывалое единение с другим живым существом. Его горячее дыхание обжигает влажный рот Стайлза, когда он прижимает их носами друг к другу, путешествует губами по его челюсти, щеке. Острый взгляд не отрывается от лица подростка, пока тот стонет и дрожит, испытывая жажду большего. Ногицунэ издаёт низкий рык и Стайлз почти рыдает, находясь на краю оргазма уже так долго, что всё его тело содрогается. Ногицунэ лижет его открытые губы. Поцелуй грязный и небрежный, смесь движений языка, губ и зубов. — Ты хочешь кончить, лисёнок, правда? — Да, да, пожалуйста, — его голос звучит так разбито, так хрипло, и так, словно он нуждается в этом больше, чем в чём-либо на свете, но ему всё равно. Ногицунэ вновь рычит, глубоко, низко и каким-то образом собственнически, вбиваясь в Стайлза с такой силой, что тело подростка перемещается на кровати. Он втрахивает его в матрас грубыми, глубокими, жёсткими толчками в таком чертовски хорошем темпе, что чувства Стайлза приходят в неистовство, в неуправляемый хаос, но этого все еще недостаточно. Он насаживается на член, двигаясь навстречу Ногицунэ, с одной лишь целью — почувствовать. Почувствовать, как горячий, пульсирующий член скользит по его стенкам, а бёдра ударяются о чужие бёдра с влажным, пошлым хлопком. Чувства полностью затуманились. Стайлз даже не замечает слёзы, текущие по щекам. Руки царапают спину и плечи Ногицунэ, без ведома подростка. Он так близко, что это становится невыносимым. Ногицунэ целует его, медленно, глубоко и так многообещающе, что всё остальное перестаёт существовать на этот блаженный миг. — Ты мой, Стайлз, — лихорадочно шепчет лис, обещая, мягко прижимаясь к вялым губам Стайлза. Слова теряются в их смешанном дыхании. — Мой. — Да. — Он дрожит, крепко обнимая Ногицунэ, прижимаясь к его твёрдому, потному телу. Лис тихо порыкивает сквозь зубы и Стайлз инстинктивно выгибается, обнажая длинную линию шеи. Он вздрагивает, тяжело сглатывая, когда острые зубы Ногицунэ царапают изгиб между его горлом и плечом. — Твой. Ногицунэ довольно урчит, тихо постанывая, и, разведя задницу Стайлза руками, толкается ещё глубже, хотя, казалось, это невозможно. Ногицунэ кончает внутрь с низким стоном и всё тело подростка дёргается, рыдания застревают в горле. Зубы Ногицунэ вонзаются ему в шею и зрение Стайлза белеет. Это экстаз и агония. Боль, удовольствие — такое чистое, яркое, пылкое и дикое ощущение. Стайлз замирает, застывает от напряжения на долю секунды, прислушиваясь к своим чувствам, прежде чем падает обратно, утопая в мягкости кровати. Его мышцы дрожат, пульсируют и то и дело сокращаются. Что-то глубоко внутри него, что-то, что давно ожидало этого момента, что-то, что билось и изнывало, наконец, разбивается. Полностью раскалывается, оставляя острые осколки, впивающиеся в нутро, но только лишь для того, чтобы снова собраться вместе. Но теперь оно сильнее, чем раньше, это что-то яростное и всеобъемлющее. Стайлз полностью приходит в себя не скоро. Он всё ещё дрожит, со слезами на слипшихся ресницах и высыхающей спермой на животе. Подросток немного сдвигается и вдруг отчётливо понимает, что Ногицунэ всё ещё внутри. Лис лениво толкается в него, посасывая кожу на шее, уделяя особое внимание метке, которую поставил во время своего оргазма. У Стайлза ползут по спине мурашки, когда он понимает, что не испытывает отвращения, не испытывает ничего, кроме блаженства, усталости и желания повторить как-нибудь ещё раз или два. Или бесконечное количество раз. Воздух пропитан характерным запахом секса, что заставляет Стайлза уткнуться в подушку с тихим стоном. Он даже не знает, что чувствовать. Его изнасиловали, а ему понравилось. — Уже вернулся в мир живых, лисёнок? — хихикает Ногицунэ, покусывая его кожу на загривке. — Иди к Дьяволу, — бормочет Стайлз устало, содрогаясь от малейшего движения члена внутри, задевающего чувствительные стенки. Решив игнорировать то, что начиналось это не совсем по обоюдному согласию, Стайлз поворачивает голову и утыкается носом в шею Ногицунэ, делая глубокий вдох и успокаиваясь. Ногицунэ усмехается и медленно выходит из него. Его член наполовину твёрдый, но Ногицунэ игнорирует это, полностью разворачивая Стайлза лицом к себе. Он прижимает его ближе, теснее, укладывает подбородок у него на голове и сильной рукой обхватывает плечи. Стайлз краснеет, когда сперма Ногицунэ начинает вытекать из него тонкой струйкой, и прячет лицо на груди лиса, обхватывая его торс руками. Ему отчего-то хорошо, несмотря на то, что его поимели без его согласия. Связь, которая образовалась между ними в ту ночь, когда зажили шрамы на его руках и шее, поёт. Она кажется куда более сильной и глубокой, чем раньше. Стайлз лениво спрашивает себя, возможно ли её вообще разорвать теперь, когда она наполнена игривым удовлетворением, удовольствием и насыщением, но что шокирует больше всего — счастьем. Тихий, неверящий и мягкий звук вырывается из горла Стайлза, когда он в полной мере ощущает, чем наполнена их связь. Ногицунэ счастлив. Это не самодовольство, не удовлетворение от хорошо выполненной работы или злорадство, нет. Это чистое, незамутнённое счастье и лёгкая тревога, ощущение колебания. Словно лис не уверен, как отреагирует Стайлз, когда полностью придёт в себя. Подросток прикрывает глаза, в первую секунду не зная, что должен сделать. Его не спросили, даже заставили, но, по сути, он никогда не был против по-настоящему. Он не хотел признавать, что хочет злобного (такого уж злобного?) духа, тело которого очень походило на тело Стайлза, но на самом деле он этого хотел. И ему понравилось. Он поднимает голову и секунду смотрит на спокойное с виду лицо Ногицунэ, прежде чем прижаться своими губами к его губам. Он немного дрожит, когда они болят и покалывают от многочисленных укусов и поцелуев Ногицунэ, но решительно углубляет поцелуй, чувствуя, как лис на мгновение замирает. Этот миг оцепенения проходит и дух требовательно сминает его губы, обхватывая подбородок одной рукой и положив вторую ему на затылок, не давая отстраниться раньше времени. Они целуются, кажется, целую вечность. Медленно и неторопливо, просто наслаждаясь лёгким давлением, мягким скольжением кожи, влажным жаром и просто друг другом. Когда они расстаются, мышцы Стайлза становятся похожими на желе, а глаза угрожают закрыться в любую секунду, но он мужественно держит их открытыми. Ногицунэ разрывает объятия к большому недоумению — и сожалению — Стайлза, но возвращается обратно через секунду, сжимая в руке свою рубашку, что валялась на полу. Он неторопливо стирает сперму с живота и груди Стайлза, начисто его вычищая. Его рука легко гладит расслабленные мышцы, и Стайлз, наконец, решается: — Ты больше не будешь заставлять меня, — это звучит, как предупреждение, как угроза, как обещание. Ногицунэ замирает на мгновение, его рука останавливается. Он внимательно смотрит в лицо Стайлза с серьёзным выражением и медленно кивает. Подросток расслабляется, закрывая глаза и теснее прижимаясь к лису. Ногицунэ заканчивает вытирать его грудь и откидывает грязную рубашку в сторону. Он бережно гладит Стайлза по волосам, мягко целует его в лоб, что кажется самым интимным из всего, что они делали сегодня, и шепчет в ухо уже заснувшего юноши, вкладывая в слова силу, обещание, нарушать которое не собирается: — Не буду.