Дом Единорога

Опять баснословные траты. У Годрика вздымается вена на лбу, пока он читает очередной документ о расходах жены за этот месяц. Он остается совершенно недоволен. А Шира меж тем, тихо шурша подолом, поправляет лежащую на плече прядь и рассматривает что угодно в кабинете мужа, но только не его самого. — Это уже ни в какие рамки! — Она мигом кидает взгляд в его сторону и тут же отводит вновь, скривив лицо. — Мне кажется, если бы у меня даже была казна с бесконечным золотом, то ты бы умудрилась потратить все до последнего золотого. — Не преувеличивай. — Она машет рукой, на пальчиках которой блестят разные серебряные колечки, и присаживается напротив супруга. — Это все ради искусства, Годрик! Я не так уж сильно вышла за рамки положенного. Герцог вопросительно поднимает бровь вверх. Шира остается почти невозмутимой: кладет ногу на колено и откидывается на стул, на самом деле осознавая свою вину, но не собираясь ее признавать. Годрик же продолжает буравить супругу недовольным взглядом, не находя слов, отчасти потому что все они либо пролетят мимо ушей, либо будут парированы так, что он еще и виноватым останется. Герцог берет бумагу с подсчитанной суммой и резко стучит по столу, положив ее перед Широй. Она глядит на цифры и отмахивается от него, кинув бумагу обратно ему же, из-за чего Годрик шумно выдыхает. Это бесполезно. Вот простая истина, против которой никак не попрешь. Особенно зная, что герцогиня Единорога буквально с ума сходит по эльфийской культуре — их музыка, стихи, книги, архитектура… А платья! Шира за ткани из Эривела готова продать их герцогство. Так считает сам Годрик, хоть и знает, что это несколько преувеличено. Но ее страсти это не отменяет. — Тридцать тысяч золотых, моя дорогая. — Шира прикусывает нижнюю губу. — Не пойму, у тебя нарядов мало? Гребней или сережек не хватает? — Мой дорогой супруг, — на повышенном тоне перебивает она его, — у уважающей себя женщины должны быть наряды на все случаи жизни, а также несколько комплектов украшений к каждому из них, в зависимости от того, какое у нее сегодня настроение. — С каких пор картины какого-то там эльфийского художника стали частью твоих украшений?! — Это услада для души и зрения! — разгневанно бросает она. — Тоже своего рода украшение, только для моей галереи. — Угу. А косметические средства из Хасимы — для тела, я так понимаю? — Ну-ну, не посягай на святое! Женщины империи категорически не умеют следить за собой так, как это делают жительницы острова. У них даже куртизанки в публичных домах моются дважды в день, а кожа невероятно бархатистая. Чего там говорить о тех, кто выше них по социальному статусу? Да и тебе самому нравится по ночам любить ту, что мягкая и нежная на ощупь. Знает, чертовка, куда надо бить. Годрик кашляет, никак это не комментируя, а у Ширы прямо глазки блестят после маленькой победы над смутившимся супругом. Герцог даже немного краснеет. Ну и как это не использовать в своих маленьких корыстных целях, зная о таких личных слабых сторонах герцога Единорога? Шира, не скрывая коварной улыбки, выпрямляет спину и тут же подается вперед, почти ложась на стол. Годрику определенно не нравится подобное влияние жены на него. Черты ее лица сглаживаются, теряя свою резкость, карие глаза прямо добреют и начинают сверкать подобно маленьким камушкам бриллиантов — тем, что украшают ее шею. Чародейка специально подлизывается, мурлыча, почти как ласковая кошка, и осыпая мужа множеством комплиментов. Да и еще ракурс какой! Прям-таки смотри и наслаждайся открывшимся видом на женскую грудь, которую Шира выставила перед ним, подперев голову рукой. Но Годрик упорно смотрит только ей в глаза и улыбается в ответ, уже зная эту уловку. Приближается у лицу супруги так, словно бы пытается ее поцеловать. И, когда Шира уже прикрывает глаза, готовясь принять полную победу над мужем, Годрик легонько щелкает ту по носу. Опешившая Шира резко откидывается на стул, не понимая, что это сейчас такое было. — Не надо меня тут соблазнять своими женскими атрибутами. Герцогиня прикусывает щеку изнутри, чувствуя себя обманутой. Или скорее просто побежденной, учитывая, что Годрик смог воспротивиться ее красоте. В любом случае, гордость женщины уязвлена, а гордость мужчины, вероятно, взлетела до небес, перелетев Эльрата и разбив кокон Асхи. Это подтверждается снисходительно-насмешливой ухмылкой герцога, который буквально упивается своей победой. — Цифры никуда не делись, Шира. Не думай, что я о них забуду после пары ласковых слов. — Супруга молчит, вернувшись полностью в исходную позицию. — Повторю: казна хоть и полная, но не бесконечная. Твои хотелки так и вовсе вскоре могут сделать ее пустой, а я этого не потерплю. — Но… — Я не договорил, — серьезно продолжает Годрик, уже полностью собранный. — Я не против книг, которые ты читаешь — они полностью проходят цензуру. Не препятствую алхимии и магии, которой ты занимаешься. Главное только, чтобы это была не некромантия с темным колдовством. Рад, что ты рисуешь картины… — Пишу. Это твои вояки могут рисовать, а я занимаюсь искусством. Картины пишут, а не рисуют! — В общем, я даже не против всей этой косметики из Хасимы, хотя считаю, что тебе она не особо нужна. Но я ежемесячно выделяю на твои траты положенную сумму, которую мы обговорили после свадьбы. Ты согласилась. Сказала, что этого будет хватать на все твои нужды, однако в который раз ты просишь больше, аргументируя тем, что тебе в очередной раз понравилась шкатулка, сережки или глупая эльфская картинка. Лаборатория тоже не малых денег стоила, вместе со всеми этими склянками и баночками, по которым расфасованы травы да разные жидкости. Хватит! — Я разносторонняя женщина! — Шира поворачивается на стуле. Скрестив руки на груди, она с вызовом глядит на мужа. — У меня много разных интересов. — Было бы просто замечательно, если бы твои интересы укладывались в те суммы, что я даю тебе. Они немаленькие. Не научишься обращаться с деньгами — я сам начну контролировать твои расходы. Каждый золотой. — Это просто смешно! Ты мне угрожаешь? — Предупреждаю, — пояснил он. — Все зависит от твоих действий, Шира. На это герцогиня Единорога не отвечает. Встает, гордо выпрямляет спину, одергивает подол платья, разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью. Годрик на эту выходку не реагирует. У самого скоро начнут нервы шалить, да и дел невпроворот. Следить еще за тратами жены желания совершенно нет, но припугнуть нужно. Иначе это так и будет продолжаться. Он глубоко вдыхает и выдыхает несколько раз, после чего приказывает слуге принести из погреба чего-нибудь покрепче чая. На самом деле злость спала задолго до того, как Шира к нему пришла, но отругать-то жену за транжирство надо. Долго злиться на нее он просто не может, да и, посмотрев в окно, за которым снег уже вовсю посыпает землю, а по ночам так и вовсе все покрывается инеем, Годрик думает, что спать они все равно будут вместе. Улыбается. Морозная прохлада упрямо проскальзывает сквозь ставни. В коридорах уже становится слишком холодно, так что невольно начинаешь ежиться. Неудивительно. Шира к этой зиме закупила себе меховые жилетки, в одной из которых пришла к нему, и три теплых шубки. Любительница роскоши. Дорого все выходит. Особенно сейчас, когда началась подготовка замка к суровой зиме, ведь еще следует многим запастись. Впрочем, Годрик знает, на ком женился, и прекрасно осознает, что его жена — отнюдь не скромная барышня, молящая Эльрата о всеобщем благополучии. Женись он на Марии, то, конечно, с деньгами бы никогда проблем не было. Но, присматриваясь к бутылке, принесенной слугой, Годрик думает, что с кроткой особой он бы прикладывался к алкоголю чаще, чем следовало бы. Потому что помирал бы с ней от скуки. А Шира… она хоть и выскочка, но куда теперь без нее? Пусть постоянно язвит или показывает острые зубки; может не соглашаться с решениями мужа, но против него никогда не идет.       Как ссорятся, так и мирятся. К середине дня Годрик решает проверить жену, думая, что она, конечно же, еще не остыла. Скорее всего, изящно пошлет в его далекое дальнее. Найдя Ширу в ее галерее, где она спокойно расписывает очередное полотно, герцог просто всматривается в новую работу. Ему картины Ширы никогда не нравились — слишком мрачные, пусть и пишутся рукой мастера. Но он всегда ей в этом плане немного привирает, говоря, что, несмотря на то, что в искусстве он полный профан, ему приходятся по душе ее творения. Маленькая ложь, которая никому не вредит, а жене всегда поднимает настроение. На этот небольшой обман Годрик готов пойти, не чувствуя никаких угрызений совести. А сейчас… Шира смотрит на него через плечо. Поджимает губы и резко отворачивается, давая тем самым понять, что она все еще обижена. Продолжает работу, обмакнув кисть темно-зеленую краску и начав водить ей по самому низу штрихами. Герцог подходит ближе — она не реагирует. Вместо этого, когда незваный наблюдатель надоедает, Шира читает магическую формулу, вызывающую у Годрика неконтролируемые приступы чихания. Ему приходится выйти, ведь он знает, что иначе это не прекратится. А после дверь так и вовсе захлопывается за его спиной на замок. Обернувшись, герцог лишь качает головой — супруга оставляет ему короткое послание на монлине. Ургаш знает, какое именно, но, учитывая наличие острого язычка, написала она явно что-нибудь эдакое. Сиди со словарем, если сильно интересно.       Обиду, судя по всему, женушка затаивает на него большую, потому как больше двух дней старательно игнорирует его. От совместного ужина так вовсе отказывается. Когда же боевые раны решают напомнить о себе, Шира вспоминает, что у нее так некстати больше нет нужных компонентов, чтобы помочь супругу справиться с болью. — Но ничего, — язвительно тянет она, специально хлопая по ноющему плечу. — Храбрые рыцари должны справляться с любыми трудностями.       Так-то оно так, но ни работать, ни спать от постоянных болевых ощущений просто невозможно. Лекарь готовит ему мазь, да только она оказывается чудо какой бесполезной. Однако работать нужно, вдобавок через небольшой промежуток времени все постепенно начинает стихать само собой. Годрик косится на рядом стоящую чашку — от нее все еще исходит дым. А служанка Ширы по имени Сифа приносит ему ужин вместе с настоем. — Что это за напиток? — спрашивает герцог, на что Сифа смущенно, но быстро тараторит ответ, путаясь в словах: — Обычный чай, привезенный из Хасимы.       Вкус совсем другой. Горчит. Годрику не нравится — он принюхивается, и аромат кажется ему хорошо знакомым. Такой с неприятной горчинкой, растекающейся во рту, от которой еще больше хочется пить. Он кривится, сделав еще глоток. Глядит на девушку, спрашивая, не приказала ли ей ее госпожа принести ему еду? Сифа отрицательно-настойчиво качает головой, подтверждая догадку герцога. Служанка жены продолжает носить ему настойки, замаскированные под чай, после чего даже во время внезапно разбушевавшегося снегопада ничто не беспокоит Годрика. На смену погоды он особенно болезненно реагирует, а теперь будто не было никаких ранений. Вот только сама герцогиня продолжает строить из себя обиженную. Правда все же соглашается разделить с ним трапезу после двух дней затяжного молчания. Но даже тогда они просто молча сидят друг напротив друга, не зная, о чем разговаривать. Точнее — Годрик пытается первым завести непринужденную беседу. Но кто еще рогом уперся и упорно игнорирует все сказанное?       Шира отпивает вино со специями. Возмущенно смотрит на Годрика, не собираясь даже отвечать на банальный вопрос, как прошло ее утро. — Долго это будет продолжаться? — Шира снова не отвечает. Смотрит на тарелку перед собой, прожевывает пищу, пока супруг не откладывает столовые приборы. — Ты ведь велела своей служанке приносить мне ароматный «чай»! Все равно приготовила лекарство, хоть и сказала, что делать этого не будешь. — А ты не обольщайся, — спокойно говорит Шира, полностью сохраняя хладнокровие. — Это я так… — Как? — с вызовом спрашивает Годрик. Герцогине не находится что ответить. — Решила твое обоняние проверить. На будущее: если чувствуешь незнакомый запах в напитке — не стоит его пробовать на вкус. Чревато упорхать к богам раньше времени. — Но запах-то и вкус был знакомым. Моя жена вряд ли решится отравить меня.       Глаза Ширы недобро сверкают. Конечно, Годрик знает, что она играется с ним. Именно это особенно раздражает, когда она начинает строить из себя горделивую злодейку. Он тоже не дурак. Может, не знает, что с чем там нужно смешивать, но прекрасно понимает, что разбирающийся в этом человек — а точнее, его жена — должна иметь хорошее представление о свойствах растений и других компонентов, чтобы ненароком кого-нибудь не прикончить. Впрочем, затянувшийся на два дня спектакль с ссорой обоим порядком надоел, только герцогиня не собирается извиняться или хотя бы признавать свое излишнее расточительство. А Годрик после долгих переглядок за столом внезапно разражается смехом над всей этой глупостью. Шира недовольно щурится. Собственно, она не собиралась скрывать, что окольным путем помогла своему герцогу в очередной раз, хотя и откровенного признания от нее также нельзя дождаться. Молодец, что догадался, на этом все.       Их отношения невозможно назвать идеальными. Тем не менее, никто, кроме Ширы, не может сделать Годрика печальнее всех на свете и так же быстро возвести на вершину блаженства. Когда она уходит, ему очень хочется съязвить в ответ, зная как это кольнет по женской гордости. Хочет, да ничего не говорит. Лишь наблюдает за тем, как тянется желтый подол платья вслед за герцогиней Единорога.       Она бродит по комнате взад-вперед, смотрит в окно на разбушевавшуюся непогоду, бросает то и дело взгляды на безмятежного Годрика. В этой атмосфере царящего спокойствия так и слышится голос, умоляющий, наконец, свести глупую ссору на нет. Только начни разговаривать, без своей привычной напыщенности. А снег тем временем смешивается с дождем, беспощадно поливая несчастных слуг, чьи ноги утопают в грязи по колено и леденеют. Шира проводит ладонью по заледенелому стеклу — раздается противный скрип, заставляющий Годрика повернуть голову в ее сторону. От ее волос все еще исходит сильный аромат чертополоха, если подойти близко. — Никак не привыкну в холодному климату герцогства Единорога. — Стальной тон Ширы заставляет Годрика стряхнуть остатки усталости. Видно, ссора действительно сегодня прекратится. — Всегда льют дожди, половицы в замке пугающе скрипят, ветер открывает ставни, из-за чего приходится бороться со сквозняком. Словом, погода оставляет желать наилучшего. — Конец осени. Начало зимы. Так всегда, Шира. За год сложно к этому привыкнуть, — комментирует герцог, зная, что его жена абсолютно не переносит холодов. — Сегодня еще самая темная ночь. Хочешь поговорить о погоде?       На многозначительный взгляд Годрика Шира отвечает сдержанной усмешкой. Перекинув светлую косу через плечо, она начинает расплетать ее. Герцогиня Единорога подходит к мужу и присаживается рядышком у его ног, положив голову на колено. Он никак не реагирует. — У нас всегда будет так? — Годрик внезапно задет вопрос, на который Шира пожимает плечами. Тот вздыхает. — Я не считаю себя виноватой, — прямо заявляет она ему, заглянув в глаза. — Если ищешь ту, что будет рассыпаться в извинениях, то надо было жениться на другой. — Удивительно, что я этого совсем не жду. Но глупо обижаться на правду. Не сиди на полу!       Он заботливо берет ее ладони в свои, тянет на себя и крепко обнимает, чувствуя под пальцами приятный на ощупь бархат женского платья. От движений Ширы ее длинные волосы, до этого убранные в простую прическу, окончательно распускаются и теперь щекочут нос герцога. Шира кладет голову ему на грудь, пустым взглядом глядит куда-то в сторону, пока Годрик механическими движениями руки продолжает гладить ее спину. В родных объятиях становится тепло. Как ему, так и ей. Они просто сидят молча, каждый думает о своем, пока Шира внезапно не интересуется его здоровьем. Около минуты Годрик обдумывает ответ, но пререкаться, шутить или язвить желания уже совершенно нет. Говорит как есть — ничего больше не беспокоит. Шира трется носом о его шею, прикрыв глаза от усталости прошедшего дня. Видимо, им даже извиняться друг перед другом не нужно, чтобы опускать мелкие недомолвки, а особо серьезных пока не было. Да и не намечалось. Они оба уже готовы забыть всю эту глупую ситуацию, как вдруг Шира находит просто гениальное оправдание на давно брошенные слова супруга, о которых он едва ли сам помнит. — Я рождена, чтобы тратить деньги, а не зарабатывать их.       Годрик устало вздыхает. Не хочет отвечать. В этом вся Шира — и все в ней он любит. Хотя, может, не совсем все, однако он определенно умеет принимать ее со всеми недостатками. Даже если прекрасная герцогиня Единорога любит спускать все деньги на ветер. — Ты не тратишь их, когда я в отъезде и все герцогство лежит на тебе. Точнее, тратишь, но на действительно необходимые для герцогства нужны. Люблю это качество в тебе. Хотя мне и хотелось бы, чтобы оно присутствовало у тебя, когда я заправляю всем. — Хоти дальше. Мне не доставляет никакой радости возиться с твоими делами. Так что считай это моральной компенсацией за то, что я слушаю и решаю проблемы здешних аристократичных болванов. Потраченное время я бы лучше провела в лаборатории или своей галерее, но в последнее время вдохновения совсем нет.       Вдруг в прохладной комнате становится совсем душно. А потом и вовсе жарко. Цифры… эти маленькие закорючки какое-то время еще летают где-то в голове, перед глазами, быстро плавясь в горячем воздухе комнаты. Годрику хотелось бы открыть дверь или окно, чтобы немного проветрить, но нет, нельзя. Рассудок может плавиться, но видеть подобное дозволено лишь той, кто сама доводит его до этого состояния. В то же время, проводя ладонями по женскому телу, целуя каждый сантиментр разгоряченной кожи, небольшой уголок трезвости ума Годрик все-таки оставляет. Крошечный, не позволяющий утонуть в чародейском омуте с головой. Нельзя ведь любить слепо, правда? Только вот здравые мысли покоятся где-то на дне, когда он прижимает к себе эту женщину, обвивая руки вокруг ее талии. Шира может убивать его, когда захочет, а он всегда проигрывает. Без стыда, без задней мысли, что, возможно, его используют. Годрик не никогда не допускает подобной мысли, сам не знает, почему. Просто верит?       Острая золотая лихорадка, которой больна его жена, вероятно, никогда не оставит ее. Думая об этом, Годрик превращает обиду в шутку, когда Шира сидит на его бедрах, наматывая длинный локон на свой палец и что-то бесконечно вещая о ряде своих достоинств. Он слушает вполуха, пока вдруг не осознает, что любимая женушка безбожно его соблазнила. Иными словами, перевела ссору из вертикальной в горизонтальную плоскость, а он, дурак, повелся. Сам не понял как. Может, из-за наг, добавляющих в крема или духи, которые так любит Шира, что-то, что способно сводить мужчин с ума? Он недовольно хмурится, хоть продолжает гладить женское бедро, да и сопротивляться совсем не может, когда она наклоняется к нему, ведя тонкими пальцами по шрамам и игриво подмигивая. — Да мне колдовать не нужно, чтобы сводить тебя с ума.       «Мысли, что ли, читает?» — думается ему. В впрочем, они без слов порой отлично понимают друг друга. Особенно, оставаясь наедине. Годрик привстает на локтях, садясь на разобранную постель, и прижимается своим лбом к лбу Ширы, вдыхая все запахи, застывшие в комнате. Безмятежность негой растекается венам, а белая кожа покрывается мелкими мурашками. — Колдовать тебе, действительно, не нужно, — внезапно для самого себя отвечает он спустя столь долгое время, сразу почувствовав теплые ладони на своей спине и голову, прижимающуюся к его плечу. — Каким-то образом, это выходит само собой. Может быть, я такой дурак? — Угу, — кивает она и целует его в небритую щеку. — Но муж очень хороший.       Годрик смеется. Другого ответа он от нее не ждал. Обида забывается, но огромные расходы так никуда не исчезают. Правда, на последнюю просьбу супруги он пусть неодобрительно качает головой, но отчего-то улыбается. Варкас стоит рядом и, заглядывая в письмо, удивляется поведению друга. — Дадите согласие и сумму на это украшение? — Не в этом месяце, — Годрик, явно довольный, оставляет письмо с характерным ароматом на столе. Под кипой остальных документов. Пусть носит пока то, что есть. Причиндалов, распиханных по шкатулкам, у Ширы ой как не мало. Сейчас она на него не обидится, а потом он позволит ей выкупить эту эльфийскую диадему. — Потом. Казна, Варкас, не бесконечная, как я уже говорил.       Рыцарь сглатывает, думая, озвучивать свои мысли или же нет. — Мне показалось, что герцогиня смогла Вас переубедить.       Годрик понимает, куда клонит друг, но не обижается. Хлопает его по плечу и зовет с собой из кабинета: — Моя жена и горбатого может заставить прямо ходить. — Варкас хохочет. — Но я — герцог и мне нужно думать не только о желаниях супруги, но и о герцогстве в первую очередь. Долг превыше всего, и Шира это понимает. — И Вы не собираетесь контролировать расходы герцогини? — У меня, по-твоему, дел совсем нет? Это я так сказал, чтобы припугнуть. Она все равно бы мне не поверила…       Правая рука герцога выходит за ним, решив немного отвлечься от дел насущных да потренироваться в дружеском спарринге. Годрик, конечно же, верен самому себе, и никакие женские или обычные чары этого не изменят. Но и жену он тоже любит, так что сдержит данное ей слово. Все должно быть строго, как велел герцог, может, потому эти двое умудряются так хорошо и гармонично уживаться друг с другом? Вроде бы разные ценности, но… Варкас объясняет положение дел Шире, пока Годрик отсутствует в столице по поручению императора, и та с годриковой же собранностью внимательно слушает его, вникая в сказанное. Впрочем, похоже, они не такие уж разные, если хорошенько присмотреться.