Дом Единорога

Пронзительно-холодный взгляд глубоких янтарных глаз оглядывает безжизненную каменную фигуру, высеченную в память о забытых героях — хранителях Клинка Принуждения. Трава растет, закрывая собой их имена, но Айдан все еще хорошо их помнит. Одного из них как минимум, и он до сих пор, по итогу стольких лет, не понимает, какие чувства на самом деле испытывает к отцу. Кажется, лес шепчется над головой, а до ушей доносятся песни древних энтов, видавших слишком много крови и ушедших времен. Айдан одним резким рывком срывает с монумента большую часть растительности. Кто остался жив еще с той злополучной ночи? Только он и Анвэн. Эльфийка проживет еще много веков, а Айдан, даже несмотря на свое Драконье Благословение, разве что чуть больше века, если раньше не убьют. Сын Эдрика постарел. Едва ли похож внешне на прежнего себя, но старость, по крайней мере, не оставила на нем слишком заметных следов. Подарок Илата, которому он служит с тех пор, как осознал, что с Эльратом внутри своей души он не уживется. Ведь Дракон ветра — непостоянный, темпераментный и переменчивый. Его решения тяжело предугадать, а Эльрат — это всегда смирение. Порядок и точность. Случается же! Эдрик был бы в гневе, узнай, что сын обрел гармонию не с тем драконом. Почему-то только они все забывают, что они все — дети Асхи. Но с отцом у Айдана почти всегда были трудные отношения. Эдрика Айдан уважал, признавал силу, но, щурясь в попытке подавить слезы, хочет выдавить из себя, что он еще и любил его. Но нет. — Я не ненавидел тебя, — словно оправдывается он перед самим собой, зная, что серому камню всегда будет все равно. Хочется сказать что-нибудь, но любил он мать, сестру, брата, однако не своего отца. — Наверное, просто не хотел быть похожим на тебя. Я действительно хотел спасти твою жизнь. И мстил за тебя Азексесу… ты был хорошим воином, человеком, герцогом. Хорошим отцом для Годрика и Фионы, но только не для меня. Как ты сказал незадолго до смерти? Ничего путного из меня не выйдет? Может, и не вышло. Айдан староват для самокопания. Седьмой десяток пошел, а выглядит он намного моложе, чем на свой настоящий возраст. Ироллан молчит, не прерывает такую странную исповедь Драконьего Рыцаря, пусть тот и не собирался приходить сюда. Извиниться перед Эдриком, что-ли? Да зачем? Отец мертв. Кому нужны эти запоздалые слова? У Айдана не осталось ни одного родного человека — все они мертвы. Первой, как ни странно, ушла мать. За ней — Фиона, а потом Годрик. Постепенно, медленно, пока Айдан был вдалеке от них всех. Даже на похороны не являлся. Своей семьей также не обзавелся — потому что, вспоминая о детстве, не хотел взваливать собственные проблемы на невинного ребенка, которого мог бы породить. Вдруг ему в голову пришла бы такая же идея, что его сын или дочь должны соответствовать во всем старшему брату и отцу. — Из-за тебя в моей голове столько паразитов!.. Айдан почти срывается. Давится горьким комом, вставшим поперек горла и что есть силы бьет кулаком по шершавому камню. Прямо по отцу, не трогая Ласира или госпожу Делару. Сдирает кожу, не обращая внимания на режущую боль и кровь. Присаживается рядом, прислонившись спиной, лишь бы лишний раз не видеть знакомое лицо и не поднимать волну непонятного гнева в груди. Ветерок продолжает заботливо трепать выцветшие медно-рыжие волосы, подобно руке матери, что пытается поддержать его. Айдану правда есть что вспомнить о тех днях… Йорвик он любил, а постоянные утренние тренировки — нет. В частности из-за вечных упреков отца. «Не так! Как ты держишь меч?! А стойка? Годрик в твоем возрасте…» — Эдрик постоянно доводил несмышленого мальчишку до слез, заставляя себя ненавидеть. — Где ты видел, чтобы я или твой брат слезы лили, как девицы? — грубо отчитывал Эдрик младшего сына, в то время как Айдан, в очередной раз потерпев поражение, сидел прямо на земле, мечтая скрыться от этого позора. Эти дурацкие мокрые щеки… ну, не мог он их контролировать. Слабак. — Вставай! Ты не мужчина, если позволяешь себе подобное поведение. Не скули! Иногда мне начинает казаться, что у меня не одна дочь, а две. Фиона и та ведет себя смелее, чем ты! «Я не Годрик…» — оставалось только тихо шептать одними губами, пытаясь игнорировать боль от ушибов и синяков. Но Айдан всегда молчал, потому что мать и Годрик повторяли ему не перечить отцу. Он ведь глава семьи. Подобные высказывания должны были взрастить в мальчике ненависть к старшему брату. Айдан прекрасно знал, что были дни, когда он злился на него и просто так, ведь Годрик был лучше него во всем, но то была детская зависть. Мерзкое и отвратительное чувство, не достойное благородного рыцаря и Эльрата, пусть оно умудрялось сочетаться с искренней братской любовью. Всегда быть в тени — вот какой должна была стать его судьба. Не быть Драконьим Рыцарем, однако Айдан перековал себя сам. Смешно, если раньше его старались игнорировать, то потом и вовсе забыли. Как это у герцога Единорога есть еще один сын?! А вот был такой. Нет, не бастард. Родился в браке от Маргарет Волк, старшей дочери герцога Волка. Айдан и сам больше относил себя к Волкам, нежели чем к Единорогам. Отчасти, потому что волк-одиночка звучит лучше, чем единорог-одиночка. И да, как бы все-таки ни было обидно, он признавался хотя бы себе, что сам в этом виноват. А потом быть вдали от семьи оказалось легче. Никто не лез в душу лишний раз, одна лишь Фиона забиралась под эту хрупкую скорлупку, обнимая родного брата и утешая его. Приносила еду, когда тот носа боялся высунуть после очередного утреннего позора, и даже пыталась защитить. Пыталась и мать. — Он другой, — тихо молвила она. Словно в молитве перед Богом. — И подход к нему нужен соответствующий. Не такой как к Годрику. Не дави на него так сильно. Ты ломаешь его, Эдрик. — Я пытаюсь сделать из него достойного человека! Хотя уже кажется, что было бы проще нарядить его в платье. — Не говори так. — Жалобный голос матери вдруг стало до омерзения тошно слышать. Айдан не хотел подслушивать, но, наверное, в нем должно было окончательно что-то сломаться. — Он твой сын. Не отрекайся от него по причине, что он не поспевает за братом. — Я не заставляю его быть Годриком! Я хочу, чтобы стал достойным нашего имени! А он… «Тряпка», — за него продолжил мысль Айдан. Встал на ноги, решив, что ничего нового от отца уже не услышит. Пусть учителя хвалили его за успехи в учебе, это же ни в какое сравнение не шло, когда рядом был Годрик. Старший брат, готовый если не защитить перед отцом, то помочь освоить несколько приемов. По крайней мере, ни у одного из Единорогов не было мысли как-либо выслужиться лишний раз перед отцом или подстегивать младшего брата со словами «Смотри, отец любит меня больше». Все знали об их сложных отношениях и старались не ворошить это осиное гнездо. А потом Айдан внезапно для всех начал огрызаться. Эдрик сначала недоумевал, потом злился, приблизившись к лицу настолько близко, что можно было почувствовать огненное дыхание на щеках и лбу, но сам он реагировал достаточно спокойно и даже флегматично. Порой Айдан заигрывался, меняясь в мимике и всем своим видом изображая недопонимание, чем же снова не угодил отцу. Тогда-то ему и пришлось уяснить одно для себя правило: «Если хочешь, чтобы тебя не трогали — вести себя следует с львиной долей пренебрежения ко всему». Вылилось это в то, что Айдана начали считать высокомерным и недалеким мальчишкой. Не чета своему брату. Но уже было все равно. Во всяком случае, изображал он безразличие очень хорошо, больно раня мать подобным пренебрежением. А Эдрик лишь устало вздыхал, прекратив все обучение сына и оставив того учителям. Сам же занимался наследником и частенько баловал прелестную дочурку. И тем не менее, герцог был слишком шокирован, когда, случайно наблюдая за тренировкой Годрика, ухватил взглядом, как Айдан одним метким выстрелом из арбалета сразу попал в цель — в голову соломенного чучела, имитировавшего человека. Вот так просто. Потом еще раз по другим мишеням, тренируясь в скорости. И из десяти выстрелов в цель попали семь. Когда же Эдрик подошел к нему, то Айдан сразу бросил оружие, обронив перед отцом, что просто игрался. Герцог еще раз оглядел пораженные цели, оставаясь в замешательстве. — А я, вот видишь, чего-то да стою. — Каменный лик молчит. Оно неудивительно. Айдан растирает кровь на костяшках, задевая содранную кожу, и нисколько не меняется в лице, будто боли совсем-совсем не чувствует. Хоть все же болезненные спазмы давно засели внутри него самого. — Ты, конечно, этого уже не видишь. Должно быть, это к лучшему. Жаль, при всех своих заслугах ты не смог открыто сказать мне, как сильно тебя разочаровал твой младшенький сынок. Если бы герцог не умер в ту ночь… если бы Азексес не убил его, смог бы Эдрик однажды сказать сыну правду? Озвучить мысли вслух, навсегда убив частичку любви сына к себе? Да и какой же была бы эта правда? Айдану думается, что Эдрик смог бы его любить только в том случае, если бы он уродился точь-в-точь похожим на брата. Абсолютно во всем. И хотя это лишь его домыслы, отец в последние два года жизни действительно старался найти с ним общий язык. Без мелких конфликтов не обходилось, правда, но после них герцог устало выдыхал, а Айдан, уже выстроивший между ними стену, молча уходил из темного кабинета. Иногда они находили точки соприкосновения, однако тут же всегда все резко обрывалось, и искренняя похвала разбивалась об скупое «спасибо», лишенное всякой радости, которой Айдан мог бы искриться. «Я бы сказал тебе, как горд тобой». Померещилось? Драконий Рыцарь оборачивается, чтобы рассмотреть памятник за собой, и вглядывается в холодный монумент, воистину считая, что либо это так у него начинается старческий маразм, либо это попросту игра воображения. Пролившаяся здесь кровь давно пропитала земли Ироллана, но тело отца перевезли в усыпальницу героев — та самая последняя милость императора Олега другу, чью память он бы предал, если бы не Годрик. Айдан пристально смотрит в лицо отца, переводя взгляд то на Ласира, то на Делару. Из трех ликов именно отец кажется ему печально исказившимся. Он качает головой, смахивая наваждение, и снова всматривается перед собой. Нет, ничего не изменилось. Та же обстановка, тот же памятник, те же лица. На дне глаз, однако, мелькает сожаление. В памяти снова восстают события кровавой ночи: внезапное нападение на лагерь; Эдрик единственный успел схватиться за клинок и отбил атаку демона, при этом отшвырнул сына с линии огня, спасая тем самым ему жизнь. Ударившись бедром об стол, Айдан упал на пол и тут же резко вскочил. Схватил Фиону за ладонь и по приказу отца вместе с ней побежал прямо к порталу, пока они вместе с Ласиром пытались отбиться. «Надо спасти детей!» — яростно кричал Эдрик, из последних сил сдерживая натиск, пока Айдан стоял позади, испуганно смотря на то, как кровь льется рекой. Тошнота упрямо подступала к горлу. «Сначала Клинок!» — убеждал старый эльф, да не долго. — Прости, — шепотом вторит он раз за разом. — У легендарного рыцаря должны быть легендарные дети. Я у тебя, правда, не вышел. Может, если бы Илат смог донести извинения до Эдрика из Мира Духов, или если бы они еще при жизни смогли откровенно поговорить друг с другом, то этот многолетний, но в то же время забытый конфликт смог бы давно разрешиться. Возможно, Айдан понял бы, что он такая же гордость отца, как его брат и сестра, а Эдрик, осознав ошибку, поладил бы сыном. Но все же их несостоявшийся разговор вылился в одну глупую обиду, растянувшуюся на несколько десятков лет. Теперь уже все осталось позади. И Айдан, как юный мальчишка, сидит, вспоминая прошлое, ставшее таким дальним, словно это была другая жизнь целую вечность назад. Глупо жалеть о том, чего не случилось, а он — давно Драконий Рыцарь — не собирался приходить сюда, хотя судьба вновь вернула его к отцу, пусть таким странным способом. Будто молчаливый призрак старого герцога сидит рядом, опустив голову в печали. Как много осталось между ними недосказанности… Ссадины перестают кровоточить и тут же снова начинают ныть, заставляя Айдана до боли сжать ладонь в кулак и поднести его к губам. Почему-то именно так он научился справляться с душевной болью, притупляя ее физической. Почему-то только так было проще. Внезапно он понимает, что никогда не лил по отцу слез. Мстил за него, позволяя клинку превращать его в демона и развращать душу, но так и не оплакал, как подобает сыну. Когда же Эдрика хоронили, все события словно проходили мимо него. Айдан неожиданно для себя осознает, что горечи в его груди не было. Или он уже просто ее не помнит? Хотелось бы верить в то, что с возрастом начала подводить память, хотя это совсем не так. Их мать — прекрасная женщина, чьи черные волосы в один миг поседели, вела себя достаточно сдержанно, пока священник читал мессу за упокой; у Фионы то и дело нервно вздрагивали плечи, глаза оставались на мокром месте; Годрик также стоял мрачнее тучи — одному Эльрату известно, что творилось в его душе. Айдан все еще хорошо помнит похороны… Басистое пение перед огромной статуей золотого Дракона Света и тепло-приглушенный свет свечей вокруг алтаря. В тот день не переставая шел мокрый снег, так что темная подводка матери потекла по щекам, словно черные слезы, которые были скрыты траурной вуалью, когда она шла под руку со своим младшим сыном. Почему же не с Годриком? Для Айдана этот вопрос так и остался без ответа. Они все вымокли до нитки, но если Маргарет со старшими детьми отправилась в Йорвик почти сразу, то сам Айдан решил еще немного побродить по пустынным улочкам да размытым дорогам, отчего полностью перепачкался в грязи. Опустил голову так низко, что мокрые длинные медно-рыжие пряди прилипли ко лбу и щекам, а он все шел и шел… Сам не зная куда, но ледяной ливень прятал душившие слезы, не давая понять немногим прохожим, встретившимся на его пути, что этот красивый юноша снова позорно плачет, как в детстве. И все эмоции перемешались внутри, превращаясь в одну дикую какофонию: в светлых глазах снова танцевало адское пламя хаоса, лицо исказилось злобой вперемешку с тупым отчаяньем. Уже тогда Убийца Демонов, но еще не Драконий Рыцарь рухнул на колени в лужу перед собой в надрывном плаче, ударив со всей силы той самой рукой, некогда сросшейся с артефактом, по старому деревянному столбу. Боль не заглушила ярость, зато, глядя на то, как вода стекает по окровавленной ладони, смывая подступившую кровь на землю, Айдан ощутил странное умиротворение. Ровно в тот же момент, когда незнакомец протянул ему руку, предлагая свою помощь. С похорон Эдрика началась новая глава в жизни Айдана, хоть тогда, в первый раз он отверг предложение Драконьего Рыцаря, что увидел в нем задатки чего-то большего, чем если бы он просто продолжил быть братом герцога Единорога. «Весь хаос остался внутри тебя. Смерть отца или артефакт тут совершенно не при чем». И был незнакомец совершенно прав. В первый, во второй и даже в третий раз, когда приходил к нему с одним и тем же предложением — вступить в Орден. Разумеется, если хватит ума пройти испытания. Находясь в какой-то меланхолии, Айдан согласился, больше потому что устал от надоедливого спутника и однообразной жизни. Делать было нечего, а выслуживаться перед императором или идти в армию совершенно не хотелось. Как и в церковники, впрочем. Можно было остаться при Годрике, помогая ему осваиваться с новой ролью, но Айдан совершенно не желал впутываться во все эти политические тяжбы, стараясь вместо помощи брату пропадать подолгу где угодно, только не в Йорвике. Бывало, напивался в тавернах, так что новоявленному герцогу приходилось оплачивать всю выпивку, которую Айдан забросил в себя. И все повторялось по кругу. Пока однажды предложение Драконьего Рыцаря внезапно не стало таким притягательным, а точнее после той пьяной бравады, когда Айдан замахнулся на него. Разумеется, кулак, летевший в лицо немолодого мужчины, резко уклонился в сторону, и пошатнувшийся юноша свалился прямиком на землю под чужой гортанный хохот. — Живот не надорви от смеха, — обиженно протянул распластавшийся на тротуаре Айдан, наблюдая за качающимся перед глазами серым небом и раздвоенным лицом старика, что присел на корточки рядом с ним. — Надоело мне за тобой бродить. Пусть за тебя это делает твой брат, раз тебе так нравится топить себя в чувстве вины и дешевом алкоголе. Того глядишь, скоро будешь падок на объятия продажных женщин. — Айдан скосил на него глаза, ничего не ответив. — Что жаль, ведь ты перспективный парень. Такой ворох в Шио натворил, пусть и с помощью артефакта. Отвратительно наблюдать за тем, как ты себя губишь, но нельзя протянуть руку помощи тому, кто не хочет ее принимать. Продолжай лежать здесь как бродячий пьяница — рано или поздно кто-нибудь из стражи герцога подберет тебя, но если все же ты еще не пропил остатки мозгов, то три дня я еще пробуду здесь. Подумай, Айдан Единорог, хорошенько подумай. У тебя крепкая воля, рука достаточно сильная, сам ты далеко не дурак. Если станешь одним из нас — ничего не потеряешь. Мы обет безбрачия не даем, от семьи не отлучаем. Если со временем захочешь жениться — препятствий не будет. Драконьи Рыцари своих защищают. — Да иди ты со своим Орденом! — Он перевернулся на бок, ощутив волну накатившей тошноты, и подложил грязную руку под голову. — Как хочешь. — Незнакомец поднялся на ноги, прекратив бесконечные уговоры. Все, что слышал Айдан — звук удаляющихся шагов. — Но ты подумай все-таки, пока валяешься тут. Ну, и слушая нравоучения брата под тихий плач матери, Айдан действительно думал насчет того предложения. Сначала так, невзначай, а потом все больше, потопив нерешимость в собственных думах. Если бы он умер в Долине Загадок, то едва ли их семья потеряла бы нечто ценное. Годрик рассвирепел настолько, что Айдану пришлось отойти от него на несколько шагов назад, потому что, видят Боги, ему явно хотелось хорошенько залепить младшему брату за подобные слова. И тем не менее, в чистейших голубых глазах Годрика читалась тревога за него. Маргарет так и вовсе умудрилась в обморок упасть, как только ее старший сын повторил слова брата. Когда она пришла обратно в чувство, то разве что грязной бранью его не осыпала — леди ведь не позволено. Никто из семьи не захотел отпускать его. — По-твоему, лучше наблюдать за тем, как я напиваюсь каждый день до беспамятства? — с издевкой в голосе спрашивал Айдан брата, из-за чего тогда еще молодой Годрик смерил его гневным взглядом. — Лучше я буду наблюдать твою ухмыляющуюся физиономию, чем думать, что ты будешь лежать в безызвестной могиле, куда эти отшельники выкинут тебя при первой возможности. За ум ты все равно когда-нибудь возьмешься, но если не хочешь идти на службу к императору, то будешь здесь со мной и матерью. И да, Айдан, это намного лучше, — он намеренно выделил последнее слово, — чем если ты будешь на побегушках неизвестно у кого! Я не позволю родному брату стать пушечным мясом в чужих играх. Вообще-то, Айдан разрешения не спрашивал. Просто поставил перед фактом, написал сестре и Годрику по короткой записке и, прихватив немногие вещи, поздно вечером спокойно ушел не оглядываясь. Наутро его уже и след простыл, хотя верные герцогу люди искали его. Когда Айдан отправился в путь с Драконьим Рыцарем, тот еще раз напомнил ему, что, если он захочет увидеться со своей семьей, то никто не станет помехой. Через год он так и сделал, внезапно нагрянув в Йорвик как снег на голову. За торжественным обедом он не стал рассказывать ничего из того, что пережил за последнее время. Скрыл даже факт, что его Бог-Дракон вовсе не Эльрат, а Илат. Кто знает, как семья отнеслась бы к подобным переменам, но Дракон Света, кажется, отвернулся от него слишком давно, чтобы Айдан мог сожалеть о смене Дракона. Или правильнее было сказать, о возвращении к истокам. Плавно разговоры перешли к воспоминаниям об отце, тем самым задев внутренние струны, которые отзывались притупленной болью каждый раз, когда речь заходила об Эдрике. Сложно было смолчать, но слова из себя выдавить было еще того сложнее. Благодаря Годрику эта тема быстро сменилось иной, а Айдан через неделю вновь второпях покинул дом, наскоро со всеми попрощавшись. Вдали от семьи было тяжело. Сейчас совсем без нее — еще тяжелее. Но он сам постоянно бежал от нее, возвращаясь лишь тогда, когда от одиночества волком хотелось выть, пусть в этом себе не хотелось признаваться. Будучи молодым, он терпеть не мог говорить об отце, однако сейчас он сидит перед ним, не зная, насколько стал похожим на него. В душе Айдан все-таки надеется, что он не такой черствый, каким был Эдрик со своим сыном. Ведь как можно так сильно любить одного и совершенно ненавидеть другого? Будто младший действительно был каким-то нагулянным от продажной девки бастардом, а не еще одним наследником дома Единорогов. В молодости Айдана сильно мучил этот вопрос, и ему не раз хотелось получить на него ответ. Почему Эдрик так сильно им пренебрегал? А пренебрегал ли?! Чего он вообще от него хотел? Чтобы оба сына были полностью идентичны друг другу? — Ответь на этот вопрос уже, а? — Айдан задирает голову вверх и нервно смеется, наблюдая за собирающимися в небе грозовыми тучами. Будто он получит ответ от мертвеца. Смешно же, нет? — Чего ты от меня ожидал? Хотел бы я понять многие твои поступки, да только ты душу отдал больше пятидесяти лет назад, так и не поведав мне главную причину твоего разочарования во мне. Неужто все из-за того, что мы с Годриком были разными? А? Каменная фигура отца продолжает глядеть в сторону эльфийской столицы. Словно специально, лишь бы только не смотреть на собственного сына. Даже памятник способен передать всю его мощь и твердый при жизни дух настолько хорошо, что невольно в воспоминаниях слышится низкий басистый голос Эдрика. Грубый, пугающий, приобретавший, однако, нотки веселости рядом с Фионой. Айдан морщится, сплевывая вязкую слюну под ноги. Нет, Эдрик ему не ответит. — Молчишь? Ну, вот и молчи. Сколько ни беги от прошлого, оно настигнет тебя. Айдан, сам далеко не молодой, единственный живой, кроме Анвен, с того дня, возвращается назад, чтобы посмотреть на… а на что? На отца, на которого обижен? Смысла никакого в этом нет. Может, простить? Рыцарь улыбается про себя, вставая на ноги. Он давно уже все простил, хоть отстраненность отца всегда ранила, как в детстве, как в молодости, так и в уже старости. До сих пор, наверное, болит тот шрам. Воспоминания кружатся в голове, ярким калейдоскопом вставая перед глазами. И слезы неожиданно текут по щекам, совсем так же, как в детстве, словно он упал после очередного поражения. Больно от собственной слабости, что не смог защитить отца от демона и вместо этого позорно бежал к порталу вместе с раненой сестрой. Больно, что не уберег брата, когда тот, преданный родиной, был убит суккубом, замаскированным под императрицу. Больно от того, любимая старшая сестра была марионеткой в руках некроманта и умерла прежде срока. Больно от того, что был отвергнут Годриком, пусть и за дело. Они ведь так и не помирились… Что ж, случая больше не представится. — Никого я не защитил. — Сердце Айдана разрывается от горя, жалости и чего-то еще. Так что даже поднятые кверху глаза продолжали предательски слезиться. Ему кажется, что за годы службы Драконьего Рыцаря он едва ли спас кому-то жизнь, несмотря на то, что сотни людей сказали бы ему об обратном. — Гонялся за призраками и потерял всех, кого любил. Никого не осталось… Другой судьбы для себя он не видел. Годрику он едва ли стал бы хорошим советчиком, а для остальных неофициально был предателем, отрекшимся от имени своего благородного отца, павшего смертью храбрых от рук демона. Плевать ведь, что Годрик и Фиона до последнего дня своей жизни никогда о нем так не думали и все равно молились за его благополучие. Дождь капает крупными каплями, окропляя сухую траву и землю. А за большую мозолистую ладонь хватается теплая детская рука, так что Айдан рефлекторно сжимает ее. Тревоги начинают отступать перед внезапными нежными чувствами, однако даже перед ней было омерзительно показывать слезы. Мужчины же не плачут! Но всем уже, кажется, все равно. — Пойдем отсюда. — Ребенок смотрит на все большущими глазами, свободной рукой натянув капюшон на голову. Сам Айдан поправляет плащ, глубоко вздыхая, но, не оборачиваясь, опускает старые обиды на человека, давно покинувшего подлунный мир. Иногда прошлому надо оставаться в прошлом. Не стоит тянуть его за собой, как длинный шлейф, на протяжении всей долгой жизни. Что толку задавать бессмысленные вопросы, на которые никогда не будет ответа? Надо просто жить сегодняшним днем, но Айдан понимает эту простую мудрость жизни, будучи давно не молодым. Проще всю жизнь было лелеять обиды и сожалеть о том, чего не случилось, однако и ошибки нужно принимать как должное, учиться на них. Правда, на душе у Айдана действительно становится немного легче, когда, покинув место кончины отца, он вольно или все-таки невольно опускает ту темную часть себя. Все любимые люди давно ушли, но пришла другая, осветив черный уголок светом. Иногда надо просто жить дальше, и Айдан готов постараться еще раз исправить ошибки в своей жизни, наполнив ее еще одним смыслом. От прошлого не сбежать, а идеи воспитания отца ему не понять. Поэтому надо отпустить глупые обиды на мертвецов. Ибо, блуждая в этом лесу злобы и обиды, рискуешь никогда не выйти к свету, а вместо этого утонуть во тьме. Айдан блуждал слишком долго. Пора уходить. Пора научиться прощать. Пора возвращаться в Скрытый Дом. С новой семьей и с новым обретенным смыслом.