Брешь

      Мелиан появилась на пороге бесшумно, просто стало светлее и легче дышать.       - Они ждут тебя, муж мой.       Элу Тингол, король Дориата, прозванный Эльвэ Серебряный Плащ, кивнул и, коснувшись плеча жены, – рука скользнула по мягкому синему шелку – пошёл в Залу советов. Верным друзьям и верным подданным, идущим в бой, следует оказать достойное их уважение, пусть даже они ошибаются.       Широкие галереи; искусно обработанный камень, над которым трудились гномы Эред Луин; солнечные зайчики световых окон - благодаря им в подземной глубине темнело, только когда Ариэн уводила свою ладью на Запад. Красота, ставшая привычкой, но не ставшая привычной – она восхищала в тысячный раз так же, как и в первый. Шаги короля были тихи, а от движения чуть заметно колыхались десятки гобеленов, которыми были увешаны стены Менегрота. Память, воплощённая руками майэ Мелиан и многими эллет, чьи пальцы способны вдохнуть жизнь в льняную нить.       Озеро Куивиэнен, его воды прозрачны, а травы мягки. Время без времени.       Снежная игла Таникветиль пронзает синеву небес и облака, озарённые ровным тёплым светом Древ. Трое эльдар, замершие в изумлении, потерявшие слова от чистой радости мира, которая щедро льётся от блаженной земли Амана.       Великий Поход – и страхи, темными туманами гнездящиеся на пути трёх народов квенди. Новая земля, пугающая просторами и восхищающая чудесами.       Встреча. И молчание. Года, взорвавшиеся в одной точке и ставшие мгновением под высокими, седыми от звездного света деревьями Нан Эльмота. Пропасть между Силой и силой, соединённая прикосновением рук.       Утомлённое боями войско, высокий, ещё не затянувшийся зелёным травяным саваном погребальный курган Дэнетора. И Мелиан, воплощённая музыка, прянувшая в небеса неслышная Песнь – и на благословенные леса падает Завеса.       Лесная поляна – заросли зацветающего боярышника и сиреневые метёлочки мятлика. Взметнувшиеся волной смоляные волосы Лютиэн и смутная, неопределённая тень за старым дубом – смертный, перешагнувший Завесу. Судьба на пороге.       Парадная зала Менегрота, пышные одежды, резные высокие кресла владык Дориата, гордые слова и невыполнимое условие. Обречённая попытка обыграть проклятую судьбу. Мимо этого гобелена Тингол прошел не останавливаясь.       Говорили, что Мелиан ткёт гобелены, предвидя будущее. Это не так. Даже майэ не дано прозреть то, что будет. Лишь ощущение, лишь чувство, на грани дыхания и сна - предвестники того, что случится. Их не облечь в слова, их не сплести из тонкого льна, их не окрасить кореньями и растертыми минералами, их не вставить в иглу. Их остаётся только ждать. Видеть сны. И, возможно, пытаться ускользнуть из сетей неизбежного.       Тингол толкнул дверь и вошёл. Двое эльдар склонились перед своим королём.       - Друзья мои.       - Государь.       Белег Куталион и Маблунг Охотник были одеты в кольчуги, как и подобает тем, кто идет в бой. Всего двое из целого народа иатрим. Целых двое, которых может потерять народ Элу Тингола. Двое – уже слишком много.       Мечи в ножнах, а на щитах двенадцать звёзд дома Финголфина. Таким было условие короля Дориата – иатрим не пойдут на войну, ну а те, кто осмелится не согласиться с решением владыки – пусть испытывают свою судьбу под рукой Фингона. Синдар не будут умирать за тех, кто вырезал их родню.       - Мой король, - Белег был почти такого же роста, как Тингол, и оттого смотрел ему прямо в глаза. – Прости, но я должен спросить, не изменил ли ты своего решения.       Они оба были среди тех, кто проснулся в тот день на берегах Куивиэнен, они оба были друзьями своему лорду, и потому Тингол ответил:       - Ты сам читал письмо Маэдроса, Белег.       О, письмо старшего сына Феанора было… наглым. Отдать Сильмарилл, наследие их прОклятого отца, будто не нолдор потеряли величайшее из сокровищ, будто не Лютиэн и её смертный муж вернули камень в руки эльдар! Но письмо Маэдроса было куда вежливей, чем слова его младших братьев…       Белег отвёл взгляд. Он, глава пограничных стражей Дориата, сам доставил в Химринг ответ своего короля, а вернувшись, передал грубые речи Келегорма и Куруфина. «Смерть! - кричали они. – Смерть Элу Тинголу! Смерть народу Дориата, что скрывает сокровище от законных владельцев, будто Моргот! Смерть!»       - Обещали сыны Феанора стереть с лица земли нас всех, когда вернутся с победой. Весь народ иатрим. И что же ты хочешь от меня, Белег Могучий Лук? Своею рукой прорубать путь нашим убийцам? Чтобы они превратили ступени Менегрота в залитые кровью причалы Алквалондэ? – Элу не скрывал горечи.       - Мой государь, - глаза у Маблунга были зелёными, как склоны Амон Эреб, где впервые синдар одержали победу на орками, и где Маблунг Охотник стал военачальником Элу Тингола. – Государь, прости, сыны Феанора надменны без меры, это так, но… У нас и нолдор один враг, и зовут его Моргот! Если сейчас не поможем, то когда?!       Вопрос отразился от каменных стен, заблудился среди колонн-деревьев и вернулся эхом.       - Никогда, - Элу был твёрд. – Над нолдор висит Рок, и не в наших силах его остановить. Если суждено им погибнуть – пусть гибнут, не утягивая за собой квенди Дориата. Если суждено победить – пусть помнят, что кроме Завесы наши леса защищают мечи, выкованные гномами Эред Луин. Судьба нолдор – не наша судьба.       Белег покачал головой, отвёл взгляд.       - Говори, - приказал ему Тингол и добавил, смягчаясь: - Слишком много звездных лет мы знаем друг друга, чтобы сейчас ты боялся произнести слова, которые придутся мне не по душе.       - Ты прав, государь, тебе не понравится то, что я скажу, но сказать я обязан, - Белег был серьёзен, как редко бывало, лишь когда брал в руки свой вошедший в легенды лук.       – Наши судьбы уже связаны с нолдор, с того самого дня, как высадились они на берегу залива Дренгист. С их первого сражения под звездным небом. С того времени, как орки Моргота бежали от них на север…       Элу на мгновение прикрыл глаза. Сам не зная того, Белег ударил по больному. Тингол никогда не видел старшего из сыновей Феанора и не слышал сказанного, но голос во снах был насмешливым и надменным: «Король – тот, кто способен удержать то, чем он владеет, иначе титул его пустой звук…» Что может быть обидней для того, кто был Владыкой Белерианда? Что может быть оскорбительней? Можно отвернуться от сказавшего, можно помешать чужому языку звучать под кронами вековечных лесов, но сны, проклятые сны! Вам нельзя приказать, вас нельзя остановить…       - Мой король, ты запретил им появляться на земле Дориата, но их судьба… - Белег Куталион остановился на миг, а потом сказал резко, как тетиву спустил: - Их судьба уже здесь, в твоей сокровищнице, государь.       Сильмарилл!       Камень, вбирающий яростные лучи Солнца, ласковое сияние Луны и мерцающий блеск звёзд, он отдавал куда больше - радость, бесконечную и безграничную. Камень столь прекрасный, что даже помыслить о том, чтобы лишиться его…       В последнее время Тингол всё чаще ловил себя на том, что достаёт воплощённый свет из ларца, касается его и любуется им. Надо поговорить с гномами Ногрода, пусть найдут камню достойное его красоты обрамление…       И сейчас вернуть это сокровище наглецам и преступникам? Тем, кто убивал родню, кто возомнил себя владыками Восточного Белерианда? Тем, кто посмел поднять руку на дочь короля, схватить её, удерживать против воли? Тем, кто смутил разум целого народа, заставив отвернутся от законного государя? И в эти руки отдать Сильмарилл, за свет которого расплатилась Лютиэн?! Да на сыновьях Феанора крови и зла как на морготовых слугах!       - Молчи, Белег! Молчи, если не хочешь ссоры со своим королём! - гнев Тингола хлестнул по Зале советов порывом северного ветра. – На мечах сыновей Феанора никогда не сотрётся родная нам кровь!       Маблунг шагнул вперёд, с решимостью, достойной боя:       - Государь, в оружейных твоих уже сотни лет лежат клинки Феанора, хранимые как величайшая ценность…       - Хватит!       Тингол в ярости оглядел опустивших головы поданных. Можно было велеть им предстать в торжественном главном зале, где колонны подобны вековечным дубам, а искусно вырезанные из камня птицы кажутся живыми. Можно было напутствовать их при внимательных взглядах сотен глаз, чтобы помнили – он до последнего пытался их остановить. Но злые сны, мучившие короля Дориата, туманили разум, путали мысли, оставляя липкий след растерянности и неясной тоски, и хотелось проводить их не только как король, а как друг.       Из-за его спины, неслышно ступая в набиравшем силу вечернем сумраке, вышла Мелиан. В одной руке у майэ был светильник, а в другой – величайшее из сокровищ, которым может одарить хозяйка дома у эльдар.       И стало легче, будто отпустили перетянутую, готовую лопнуть, струну, а Белег и Маблунг низко склонились, принимая из рук королевы Дориата лембас.       - Возвращайтесь, - только и сказала она.       - Возвращайтесь, - повторил Элу Тингол, чувствуя, как морской волной от берега уходит гнев.       Белег и Маблунг переглянулись и, молча поклонившись королевской чете, покинули залу.       - Я был прав?       - Я не знаю, муж мой, - Мелиан не смотрела на него. Воплощённая сила, она казалась сейчас обычной эллет. – Будущее сокрыто от меня. Я лишь чувствую, что мы касаемся нити судьбы, а она дрожит под нашей рукой.       Судьба!       Элу Тингол едва удержался от злого слова. Проклятая судьба! Проклятые нолдор!       Он пытался обойти судьбу – и получил Сильмарилл, но потерял – навечно, до скончания времён – дочь.       Он пытался оградить синдар от чужого рока – и вот его друзья идут навстречу пророчеству и року. И пусть Мелиан говорит, что не знает будущего, он, Элу Тингол, с чудовищной уверенностью видит разбитое в пыль войско эльдар. Оно снится ему, которую ночь уже снится!       Какой король позволит своему народу идти в битву, которую суждено проиграть?! А если Мелиан права – и нет будущего, а есть только нить, множество нитей, и ты не знаешь, за которую потянуть? Что бросить на весы? Свою гордость? Свой народ? Свою надежду? Свой… камень?       Элу Тингол метался по главной зале Менегрота. И всё сумрачнее становилось в зале - колонны, искусно повторяющие буки Дориата, словно сдвигали суровые верхушки. И всё слышнее становился шёпот ветра, что проносился по подземным чертогам. Если бы не снились Элу Тинголу страшные сны, то попрощался бы он с Белегом и Маблунгом. Оплакал бы, когда пришли вести, и продолжил жить под надёжной защитой Завесы. Но эти сны…       Ибо снилось ему, как двое ускользающе родных, но смертных детей, взявшись за руки, бегут от убийц в тёмный промозглый лес.       Этого не может! Нет в Дориате злого леса! Нет в Дориате смертных детей! И нет в Дориате врагов. Не было.       В Зале советов совсем стемнело, наступил вечер и ушёл в тени сумерек гобелен на стене – последний, что соткала Мелиан. Элу взял со стола оставленный женой светильник, поднёс к тяжёлой ткани…       Смертный, за чьим плечом тонкая фигурка дочери, а впереди – оскаленная громада чёрного волка. Вскинутая рука человека – не в жесте пощады, а в ярости нападения. Свет, льющийся из человеческой ладони, озарял не только гобелен, но и галерею подземного дворца. И откликался ему свет, что держал в своей руке Элу Тингол – огранённый кристалл холодного звёздного сияния. Светильник Феанора, один из многих даров дома Финарфина королю Дориата.       Светильники Феанора в залах дворца.       Мечи Феанора – в оружейных Дориата.       Сильмарилл Феанора – в сокровищнице короля!       Сыновья Феанора, буйные нравом убийцы, четыреста лет стоящие на северных рубежах, преграждающие Врагу путь в эльфийские земли…       Что же ты такое, судьба?! И как обмануть тебя или убежать?       Что же ты такое, гордость?! Как не захлебнуться тобой?       Однажды он уже пытался обмануть судьбу, однажды он уже был слишком горд.       Элу Тингол обернулся к жене. К своей прекрасной, невозможной жене. Майэ, снизошедшая до него, осветившая собой его жизнь, принесшая мир и спокойствие его народу, а ему самому – самое невероятное счастье. Невысокая, чернокудрая, она стояла одна, а казалось – держит за руку девчушку с серыми как предрассветное небо глазами и белой кожей. Их дочь давно выросла, а вскоре навсегда уйдет от них – кого проклинать за разные пути эльфов и смертных?! - но у неё хватило сил и смелости сделать то, на что не решился отец. Она вступила в бой с Морготом. Всего один человек, один смертный - и ради него совершилось чудо. А за спиной владыки Дориата стояли сотни и тысячи эльдар… Как, на каких весах взвесить тяжесть решения? Как, по какому счету расплатиться? Кем стать и остаться?       Сны… Проклятые сны, в них Менегрот заливало зарево факелов, вместо смеха и звенящих струй водопада капала кровь с мечей и мнилось – не оркские те мечи…       Светил с гобелена вытканный Сильмарилл.       - Маблунг! – закричал Элу и распахнул двери. – Маблунг!       И на одном дыхании, в лицо ошарашенному эльда, принимая решение и едва не падая под его тяжестью:       - Собирай войска. Мы идём на войну.