Брешь

      Излёт лета 472 года на Амон Эреб выдался жарким и ветреным. Рано пожелтевшие листья носились по крепостному двору, взлетая всё выше и выше. Вот один из них, резной и красный, с тонкими прожилками бурого цвета, ворвался в окно башни и был пойман у самого пола.       - Что разведка? – Маэдрос расправил замятый неловкой металлической рукой кленовый лист и подошёл к окну. Внизу, у ворот, сменялся караул, в непривычное время – воинов, могущих держать оружие, в крепости оставалось мало и пришлось увеличить время стражи.       - Будет ко сроку, - Маглор подошёл, встал рядом с братом. Мягко попросил: - Хватит, Нэльо. Не изводи себя, всё могло сложиться куда хуже.       - Фингон ранен, Ородрет до сих пор на пороге Мандоса, а Амрод лишился руки. Можно подумать, моей одной Моринготто было мало! Что ещё хуже?       - Мы могли проиграть.       Маэдрос разжал пальцы и выпустил кусочек багряного золота на волю.       - Да, ты прав. Могло быть хуже. Где Средние?       - Идут, - Макалаурэ посмотрел на брата. – Ты знаешь, о чём они хотят говорить и что будут требовать.       Маэдрос кивнул. Конечно, они оба знали. Но спросил он у брата другое:       - Когда ты последний раз спал?       Маглор отвернулся, уставился на стену.       - Я плохо сплю последнее время… - и, неожиданно для себя самого, признался: - Мне всё снится, что я несу Амбаруссу на руках.       - Как в детстве? – усмехнулся Маэдрос. – Помнишь?       - Помню, - сухо ответил Маглор, не приняв шутки. – Я его несу, а он мёртв. Волосы упали ему на лицо и мне страшно – оттого, что я не могу понять… Кто из них двоих.       Стылый зимний ветер пронёсся под сводами высокой залы Амон Эреб. А Маглор продолжал, глядя перед собой невидящими глазами:       - Иногда мне кажется, что мы промахнулись. Нет, не так. Нами промахнулись, как промахиваются стрелой мимо мишени. И куда мы теперь летим – неизвестно…       - У нас одна цель, и изменить её мы не можем.       Невысказанное слово повисло в воздухе, расширилось, заполняя пространство, наливаясь тяжестью и судьбой.       - Не можем, - эхом ответил Маглор. – Но…       Маэдрос посмотрел на брата.       - Я не хочу становиться её рабом, Нельо.       Ответить Маэдрос не успел – дверь отворилась столь резко, что ударилась о стену.       Никто не называл Битву Летнего Солнцестояния славной. Прозвали ее Нирнаэт Арноэдиад, Битвой бесчисленных слёз – уж слишком много жизней она забрала, многие семьи обездолила, украв друзей и родных. А из сыновей Феанора милостивей всего обошлась она с Куруфином, не оставив ни следа – раны у Искусника зажили быстро, и только глубокая мрачная морщина на лбу как появилась тогда, в самые долгие дни лета, так и не исчезла. Лишь чуть разгладилась, когда стало известно, что Келебримбор выжил. Сыну Куруфин писать отказался.       Карантиру тоже повезло, пусть и берёг он до сих пор руку, а по утрам белел от боли, когда брался за меч.       Хуже пришлось Келегорму – никто бы сейчас в здравом уме не назвал третьего сына Феанора Прекрасным. А вот вспыльчивость как была, так и осталась.       - Майтимо, сколько ещё мы будем тянуть? – Келегорм развернул стул и сел, подставляя под ласковое солнце рубцы обожжённого лица. Бой с балрогом стоил ему дорого - кроме шрамов, которые уже понемногу начали сходить, огонь опалил волосы, оставив короткую, как у стриженных человеческих лошадей, гриву. – Этот Король за Завесой так и ходит с нашим Сильмариллом!       - Он с нашим Сильмариллом пришёл нам на помощь! - не сдержался Маглор. –Или тебе напомнить?       …кровь из перерубленной орочьей шеи ударила высоко, брызги долетели до лица и пришлось отвлечься – стереть. Противно Маглору не было, он слишком устал для этого и привык. Окинул взглядом ночной кошмар, в который превратилась чёрная, выжженная до спёкшейся пыли, равнина Анфауглит.       Фингон ещё держался. Орочья орда, ведомая сразу двумя балрогами, так и не смогла отрезать сына Финголфина от остальных – на её пути встали нарготрондцы. Падали, умирали десятками и сотнями, но не позволили окружить вырвавшуюся вперёд дружину Верховного короля нолдор. Где-то в гуще боя мелькнули золотые косы Ородрета – могло и показаться, в такой толчее и горячке. Хоть бы Тургон успел со своими гондолинцами…       - Хуррр! – раскатистым воем прокатилось слева. – Хурр-хурр-хурр!!!       Маглор развернул уставшего коня и успел увидеть, как вастаки Бора, всё, что осталось от верного эльдар рода, нахлёстывают лошадей, закрывая прорванные врагами дыры, собираясь в клин. Что-то закричал, обернувшись, Борлад. Шум, вопли и лязг помешали разобрать слова, но видно было, как смертный щурит раскосые глаза и смеётся, уходя в самоубийственную атаку.       Маглор вскинул ставшийся непомерно тяжелым меч к тёмному дымному небу… И увидел.       Сквозь тяжёлые багровые тучи низкого неба, сквозь черные облака удушливой пыли пробился свет. Он шёл с юго-востока, со стороны Аглона. И был свет таким знакомым и родным…       - Кано! Кано! – к нему прорвался Амрас и схватил за руку. – Ты видишь? Ты это видишь?!       - Дориат… - невозможное сорвалось с сухих потрескавшихся губ. – Дориат. Дориат пришёл!       А латники в чешуйчатой гномьей броне разворачивали ряды и летели навстречу войску сыновей Феанора, ударяя орочьему войску и предателям-вастакам в незакрытый бок. Впереди всех, вырвавшись на три корпуса, мчался высокий всадник на белом коне. Из-под шлема плащом били по ветру серебристые пряди, а на груди горел Сильмарилл…       - Хватит! – вскочил на ноги Карантир. - Хватит!       - И правда, – перехватил Куруфин. – Кано, ты слишком громко думаешь.       - Я хотя бы думаю, – резко ответил Маглор. – В отличие от вас.       Разгоравшуюся ссору прервал весёлый голос Амрода:       - О, да мы вовремя, смотри-ка, Амбарусса! Наши братья продолжают воевать, хотя бы между собой!       Близнецы образовались на пороге бесшумно, словно соткались из воздуха.       - Сядь, Тельво, - неожиданно мягко попросил Куруфин, подставляя ближе тяжёлое кресло. И тут же всё испортил: - Целители убьют нас, если ты опять окажешься у них.       Амрод, опираясь на второго рыжего, хмурого, как леса Нан Эльмота, подошёл и сел, выдохнул, положил руки на подлокотники. Вместо левой кисти у него был пустой, перевязанный шнуром, рукав.       - Ну что? На кого мы начинаем охоту? На Моргота, который сбежал неизвестно куда, или на Тингола?       - Тингол по-прежнему за Завесой, - напомнил Маглор.       - Он выйдет оттуда! – отмахнулся Карантир. – Один раз вышел, выйдет и второй.       - И что? Ты будешь поджидать его в засаде? Элу Тингола, который пришёл нам на помощь?       - А ты предлагаешь отказаться от того, что рядом, только протяни руку, и пуститься в погоню за тем, кто знает Арду лучше нас? Ты сошёл с ума, брат?       Маглор вспыхнул, но его опередил Маэдрос.       - Морьо, скажи мне, - он говорил негромко, чуть прикрыв глаза. – А у тебя рука поднимется на того, кто пришёл нам на помощь? Ты ведь помнишь, как бежали враги, не в силах терпеть освобождённый свет Сильмарилла. И ты готов потушить этот свет в крови того, кто встал с нами плечом к плечу?       Тишина повисла в высокой зале крепости Амон Эреб. Наконец Карантир, скрипнув зубы, выдавил:        - Нет.       - Но мы поклялись, брат! – вскричал Келегорм. – Вечной Тьмой поклялись! Любой, кто коснётся Сильмарилла, любой, кто возьмёт его в руку. До конца!       - До конца, - кивнул Маэдрос. – И теперь перед нами выбор – либо искать Моргота – и никто не скажет, где он, и сколь долгими будут поиски – либо убивать того, кто встал с нами в бою. Других вариантов исполнить Клятву нет.       - А если украсть? – задумчиво спросил Амрод, теребя шнур на перевязанном рукаве рубахи. – Можно попытаться наладить отношения с Дориатом, пробраться в Менегрот и украсть Сильмарилл.       Амрас шумно выдохнул, блеснул вспыхнувшими глазами, но неожиданно возразил Куруфин:       - Это не выход. Кто поручится, что такая выходка не обернётся кровью, а стражи на дверях сокровищницы не будут теми же эльдар, что пришли на равнину Анфауглит?       - Курво? – не скрыл удивления Маглор. – От тебя ли я это слышу?       - От меня, - усмехнулся Искусник. – Я против тянуть с Клятвой и пытаться отыскать Валу в мире, который он же и пел. Но и обманываться я не хочу. Если я пойду убивать, значит, я это решил и выбрал, а не придумал себе оправдание. Ну и ещё – ладно, нас называют убийцами, но я бы не хотел слышать, как сыновей Феанора зовут ворами.       - А слышать, как нас называют убийцами, забывшими долг благодарности, тебе понравится?       Маэдрос задал вопрос очень спокойно, но Куруфин побледнел от злости.       - А что предлагаешь ты, Старший? Потратить время, а, может, и жизнь – все наши жизни – на поиски существа, которое обладает такими способностями, что нам и во сне не приснятся? Что, охотничий азарт проснулся?       Внезапно хрипло и горячо заговорил Амрас, как ни разу не говорил с того времени, как вытащил едва дышащего брата из-под груды орочих трупов:       - Турко, ты - охотник, великий охотник из свиты Оромэ. Неужели ты не сможешь выследить одного зверя?       Келегорм оскалился, сделавшись и вправду похож на спущенную со сворки гончую, почуявшую острый запах желанной добычи. И почему-то сейчас стало очевидно – не пройдёт и полгода, как шрамы сойдут, дайте только цель.       - Смогу. Ну или сломлю себе шею.       Маглор покачал головой. Что-то изменилось в Келегорме Прекрасном, что-то сгорело там, в бою с балрогом. Он не выдержал и спросил:       - Почему, Тьелко? Неужели ты простил?       Тот дёрнул головой – странное, ненужное движение – память о том времени, когда волосы цвета спелой пшеницы падали ему на лицо, и нехотя ответил:       - Когда давили ту рогатую жгучую скотину… Там были иатрим.       Разбивая тугую, набитую невысказанными словами тишину дребезги, засмеялся Амрод.       - Что с тобой, брат?! – кинулся к нему Амрас.       - Ничего, - отмахнулся тот. – Просто это так смешно! Мы столько лет воевали с Морготом, а теперь, когда он разгромлен, собираемся резать тех, кого защищали от Врага. Тингол вылез из-под юбки жены, Ородрет вышел на бой, даже Тургон высунулся из своего потаённого королевства, вспомнив, кто настоящее зло. А что делаем мы? Майтимо, что делаем мы?!       Маэдрос посмотрел в глаза своего самого младшего брата и ответил:       - Мы боимся, - и продолжил, метнув тяжелый взгляд на вскочившего Карантира и сжавшего кулаки Куруфина: - Мы боимся Тьмы, боимся проиграть, боимся умереть, не исполнив обещанного. Мы дали Клятву, и она стоит у нас в горле. Мы не можем от неё отказаться, мы отдали себя ей. Я чувствую, как она тянет жизнь и требует: «Скорей! Скорей!» Но… убивать тех, кто пришел нам на помощь - это страшнее, чем шагнуть в Вековечную Тьму. Если преступим клятву - Тьма встретит нас после смерти, но если мы забудем о благодарности, мы принесём её сюда. Кем мы тогда станем? Князьями крови Финвэ или вастаками рода Ульфханга?       Он встал, ощущая, как несуществующей болью, казалось бы – давно избытой, сводит правую руку.       - Я не пойду убивать Элу Тингола, - и зло закончил, как это делали эдайн и очень редко эльдар: - Я лучше сдохну.