Царственные лозы

Под ногами камень, обрывающийся через несколько шагов. За ним, далеко внизу — густой темный лес, а на горизонте красное солнце, алый закат, разливающий свою краску длинной тонкой полосой. Ни один закат рядом с ним не похож на предыдущий. Скоро наступят сумерки, и стемнеет очень быстро. Мне не страшно — он рядом, совсем близко, сидит рядом со мной, прижавшись головой к моей груди. Я похудела за эти месяцы — не особо сильно, но похудела. Подсохла, как можно было бы сказать. Джас говорил, что внешне мне нельзя было дать больше восемнадцати. Казалось, я просто отчего-то застыла в этом возрасте, меняясь лишь внутренне, что находило свое отражение в глазах. Ему же нельзя было дать девятнадцать, нет, никак не девятнадцать. Больше, определенно. Он не был похож на девятнадцатилетних пареньков моего времени — двухтысячных, он был старше — хотя бы морально. Гораздо более самостоятельным, опытным… Джас через многое прошел за эти шестьдесят лет, что мы не виделись. И, пожалуй, нужно действительно быть Джаспером Уитлоком, чтобы за два года дослужиться до майора, будучи в самом начале шестнадцатилетним. Пальцы перебирали и ворошили золотые пряди, гладили белую кожу, отдавая ей свое тепло. Джаспер явно млел под моими руками. Он сейчас напоминал мне кота, и, думаю, замурлыкал бы, если бы мог. Я знала, что на самом деле до конца он не расслаблялся никогда, постоянно сканируя окрестности, постоянно ища возможную опасность, молниеносно находя способы ее предотвратить, и оттого моменты почти полного спокойствия были особенно ценны… Бесценны. Он прикрыл глаза и размеренно вдыхал мой запах, уткнувшись в одежду носом. Мое сердце стучало где-то у него под ухом. Я пропахла травами, пылью… и им. Я пахла пустынным ветром, степными травами… и им — почти неуловимо для человека, но весьма ощутимо для вампира. Он подался к моим рукам. Я знала, что он хотел меня обратить, и знала, что он не сделает этого, пока я не попрошу. Джас никогда не настаивал, прислушиваясь к моему мнению и решая за двоих, только если на кону стоял вопрос выживания — моего в основном — но здесь я доверяла ему безоговорочно. Он не считал, что мне не стоит чего-то знать, выкладывая все начистоту — кратко, емко и по делу, как он умел. Он не был Эдвардом, который пытался меня «защитить», скрывая все, что было важно. Он был собой, и я любила его — таким, какой он есть, со всеми его шрамами, жаждой крови, не самым простым характером и порой едва уловимой заботой. Я знала, что была той, кто показала ему другие чувства. Он видел любовь между Питером и Шарлоттой, знал, что чувства между ним и Марией — вовсе не то. Но видеть и чувствовать других не совсем то, что чувствовать себя. Я любила его — почти до боли, почти до отчаяния, я могла сказать это сейчас точно, поглаживая его по светлой голове. Грудь пронзила острая нежность. Мое солнце, мое сердце… Как я могла его оставить? Джаспер резко вскинул голову, так что мои руки замерли на его щеках, и в то же время чисто инстинктивно, кажется, притянул меня ближе. — Что случилось, дорогая? Только не говори, что все хорошо. Ты в отчаянии, — беспокоится. Я не знала, что ему ответить. Мы сидели рядом, и он стирал с моих щек соленую горячую влагу, обеспокоенно заглядывая в глаза. Я жалась к нему крепче, цепляясь пальцами за ткань холодной рубашки. Разве можно его оставить? — Если меня не станет, Джас… если меня не станет — что будет с тобой? — тихий шепот ему в плечо, ощущая, как он сильнее смыкает руки, прижимая меня ближе. — Я обращу тебя… как только ты попросишь — я обращу тебя. Ты не умрешь, — решительно и твердо. — Что, если я просто пропаду, Джас?.. — Я везде найду тебя, — уверенно. — Я смотрю за тобой постоянно, я всегда рядом, куда ты денешься? — попытка обратить все в шутку, усмешка… но в глазах притаился страх. — А если все же денусь? — горько. Как горько. Почему я должна обречь его… на такое? Он сглатывает. Смотрит пристально несколько секунд, хмурится, прикрывает глаза, вдыхает и снова открывает их. Взгляд золотистых глаз пронзает насквозь. — Ты… хочешь уйти? Я качаю головой, сначала почти незаметно, потом — все яростней. Вцепляюсь ему в плечи, целую, — получаю ответ с секундной заминкой, отстраняюсь. Он не понимает. Боится. — Я никогда не покину тебя по собственной воле, Джас. Я слишком люблю тебя, чтобы самостоятельно обречь на одиночество, — хрипло, тихо… голос почти не слушается. — Тогда что? — внимательный взгляд золотых глаз. Медовых глаз… в обрамлении таких же медовых волос. — Помнишь, я шутила: «засыпал в 1870-м, проснулся через пятьдесят лет, смотрю — напротив пивной бар»? — я смеюсь, но совсем невесело. Он медленно кивает. — Так вот… это была не совсем шутка, — утыкаюсь ему в плечо и нервно смеюсь. Ему понадобилось около минуты, чтобы все осмыслить. — Когда? — внезапно, хрипло… отчаянно. — Что — когда? — Когда ты… уйдешь? — в глазах столько боли… что я делаю? — Не знаю, Джас. Я не знаю, — он тяжело вдыхает. — Я знаю, что это случится, потому что я родилась только в конце восьмидесятых. Тех восьмидесятых, что еще только будут. — Через полвека… — обреченно. Джас… — Я вернусь, Джас. Я обязательно вернусь. Ты меня еще увидишь, — это было то, в чем я могла быть уверена. Меня рывком затаскивают на колени и крепко прижимают к себе. Он проецирует — и я чувствую его боль, отчаяние, надежду, ярое желание защитить, уберечь — и всю его любовь. Я глажу его по щеке. — Пока я здесь, Джас. Я еще никуда не исчезла, — он целует меня, крепко, жадно… Наутро никто из нас не вспоминает об этом разговоре. Мы помним… но зачем раньше времени разрывать сердце? Только нельзя не заметить, как часто он ко мне прикасается, как глубоко вдыхает мой запах, как внимательно отслеживает каждое мое движение, стараясь запечатлеть в памяти всю меня. Как долго смотрит на мое лицо, как нежно целует, как крепко обнимает — настолько, насколько только можно, чтобы не навредить. Через некоторое время страх, казалось бы, уходит, отступает… но я чувствую, как крепко он обхватывает меня по ночам, что-то шепча. Я не понимаю слов, я не разбираю их, но чувствую, как он прижимается губами к моему лбу, к вискам. Чувствую, как он до ужаса боится меня потерять. Джас смеется — искренне. Я редко слышу его смех, и потому это завораживает еще сильней. Он улыбается мне, крепко прижимая к себе, укутывая в раздобытые где-то одеяла, чтобы не заморозить прохладной ночью. Ночной воздух, он рядом — все это опьяняет, пьянит не хуже крепких вин, что я пробовала когда-то давно в доме Джона… Вокруг запястья крепко обмотан тот самый подвес, который он отдал мне тогда, в тысяча восемьсот шестьдесят третьем, и однажды утром я замечаю едва заметные инициалы — «JM». Наши инициалы. Я уже очень давно не ассоциировала себя с Беллой Свон, полностью переняв имя Мэри… То имя, которым меня называл он. Белла Свон была моим прошлым… моим прошлым будущим, но вернуться к ней... вернуться к ней с учетом того, что я пережила, уже никогда нельзя. Апатичная, сломленная, холодная девушка не была мной. Я была Мэри, просто Мэри, которой названый брат, фактически — никто, дал фамилию Белл. Я была уже почти Мэри Уитлок — и Джаспер называл бы меня так (я видела, какое удовольствие это ему приносило), если бы мы были женаты — хотя для нас это была уже просто формальность. Мы и так были накрепко повязаны. Я согласилась выйти за него. Это была почти импровизация: первая попавшаяся церковь, относительно чистое светлое платье, кольца, которые он где-то достал (я редко спрашивала, откуда он берет некоторые вещи, просто понимающе улыбаясь, за что всегда получала от него мягкий, шутливый тычок — его даже тычком сложно было назвать, так, прикосновение — он боялся навредить), случайный прохожий, запечатлевший «красивую пару», и до безумия счастливая улыбка Джаса. В последнее время мне казалось, что Джаспер пытается как-то оградить себя от одиночества, привязать меня к себе покрепче… Это не вызывало во мне никакого протеста. Я была Мэри Уитлок, женой майора Уитлока, и я не имела никакого права — морального в том числе — его оставлять. Но через месяц после свадьбы я исчезла — из его жизни, из того времени, отовсюду, и, кажется, прямо из его объятий, проснувшись в когда-то своей кровати в Финиксе. Это был тот самый день, в который я должна была отправиться в Форкс.