***
От самой арены до середины деревни драконоборцы шли, изредка перекидываясь короткими фразами. Солнце тем временем было в зените. Птицы летели с океана. — Не ожидал от тебя такого, Иккинг, — Сморкала мотнул головой, проговорил чуть с укором. — Я удивлён. Словно в такт этим словам поднялся ветер, качнул голубые кусты олеандра. За полтора года прибавилось всего несколько соцветий на некоторых побегах, хотя цветы, по всей видимости, прижились и прекрасно себя чувствовали. Пара бутонов, совсем молоденьких, настойчиво тянулись к солнечному свету, но, не находя его из-за лепестков уже раскрытых цветов, пригибались к земле и медленно покачивались, нераскрытые. — Я и сам от себя такого не ожидал, — прозвучала наглая ложь. Парень усомнился в победе лишь в середине драки, но до этого был полон решимости и уверенности в себе. До сих пор следуя советам Астрид, Иккинг не только не уменьшил выносливость, но и приумножил её. В любой другой ситуации он валялся бы на арене, побеждённый всего за несколько движений. Осторожно повернул голову в сторону, губы беззвучно прошептали благодарность. Чуть смущённая, Астрид отвела взгляд. Близнецы насмешливо шептались. Вдруг послышался противный скрежет металла — Плевака в кузнице начал точить меч. Пройдя мимо, все шестеро заглянули внутрь, кто-то — в окно: кузнец был чернее чёрной тучи. На его щеке застыла дорожка от слезы, а лицо выражало не то грусть, не то отчаяние. Точильный камень мрачно грохотал. Двигались только руки, иногда меняли положение лезвия, и в кузнице больше не звучала придуманная Плевакой и напеваемая им же задорная песня, в которой на ходу могли меняться слова и рифмы. Даже высекаемые от трения искры не были такими ослепительными и трескучими. Что уж говорить про искры — кожа викинга тоже значительно поменяла цвет! — Бросил ты его, — Задирака поравнялся с юношей, когда закончил шептаться с сестрой. — Не затягивал бы ты... С этим. — Вы, ребят, идите, я вас позже догоню, — Иккинг сделал шаг к кузнице и повернулся назад: Задирака одарил его оценивающим взглядом, затем развернулся и нагнал драконоборцев. Иккинг осторожно, нерешительно вошёл в кузницу. Подумал о том, чтобы начать издалека, а не вываливать всё сразу, а потом стоять нелепо без дела. Молча. Не был уверен, услышал ли шаги из-за лязганья металла Плевака, отчего сначала помялся, но через несколько секунд твёрдо решил сказать всё от чистого сердца, искренне, даже не задумываясь: — Привет, Плевака, — начал он довольно громко, но медленно, — я пришёл, чтобы сказать тебе... Спасибо. За всё спасибо, — чертыхнулся, понимая, что вывалил всё сразу. Не хотел же! — Нет, правда, твоя поддержка — это нечто совершенно неоценимое, ты был мне опорой все эти годы; и на наших тренировках, и на экзамене ты был рядом, оберегал меня, не раз буквально спасал мне жизнь, — погрузившись в мысли и даже не следя за тем, что говорил, Иккинг отвёл взгляд и не заметил, как исчезли золотые искры. Он просто превратился в голос. Не хотелось выныривать из этого состояния. — Ты вырастил из меня настоящего Викинга, того, на кого можно положиться, отдал всего себя, вложил немало знаний и умений. Ты продолжал верить в меня даже тогда, когда я сам в себя не верил; а в буре, в которую превратилась моя жизнь, ты был единственным лучиком света, тем стимулом, который давал мне силы идти вперёд каждый день. Я не смогу вернуть тебе всё, что ты сделал для меня, и любые слова бессильны выразить всю мою признательность. Ведь если бы не ты, меня бы, возможно, здесь не было. Я более чем уверен: для других ты — лучший пример для подражания, учитель и наставник. Но для меня ты... Нечто большее, Плевака, нечто большее. Воздух в лёгких кончался слишком быстро, коротких передышек было много, голос дрожал. В горле пересохло. Только сейчас Иккинг увидел, что Плевака более не точил меч, однако так и не повернулся к юноше лицом. Стоял неподвижно, уставился не то на тёмный угол кузницы, не то на заставленный верстак. Секунда тишины заставила понервничать, усомниться в правильности слов и решении прийти сюда именно сейчас. — Иди сюда! — кузнец широко улыбнулся, развернулся на деревянной ноге, в два шага достиг парня, и сильные руки сцепились за спиной Иккинга. Пока ненастоящая рука прижимала его к себе, вторая трепала каштановые волосы под недовольные и игривые возгласы и хохот. Иккинг не смог обхватить Плеваку полностью, поэтому просто вцепился в кожаную куртку. — Между нами: эти слова были нужны мне прямо сейчас. Я очень ценю их, — он чуть помолчал. Отпустил Иккинга, и тот смог вздохнуть полной грудью, плечом незаметно вытереть выступившую слезу. Иккинг открыл ему себя настоящего. Без доли фальши. Потому что знал, что больше всего на свете Плевака был благодарен за одну вещь: за благодарность.***
— Здравствуй, юный Иккинг! — Йохан вскинул руки и тут же сцепил их в замок в районе груди. — Ты, как всегда, вовремя, — уголки тонких губ изобразили улыбку. — Кораблей стало больше. С командой путешествуешь теперь? — Отнюдь. Мне по нраву одиночество и шум волн в открытом океане, — с нескрываемым наслаждением проговорил торговец, вознеся очи к небу. Иккинг обернулся: на пирсе было, на удивление, спокойно. Жители Олуха торговали с прибывшими купцами, кто-то просто присматривался к товару и бродил из стороны в сторону. А были такие торговцы, которые из кожи вон лезли, расхваливая свой товар в надежде заработать. Надо бы сказать, что их труды быстро окупались. Группками по несколько человек покупатели перебирались от корабля до корабля, от прозрачного, словно дым, шёлка и хрупкой керамики до разных видов рыб и мяса, копчёного и сырого, вяленого и солёного. Двое долго делали вид, будто выбирали какие-то музыкальные инструменты, с умными минами расспрашивая о предназначении и звучании каждого, но так ничего не купили, хотя по ним было видно, что очень хотели. Не было у близнецов столько денег, нечего с них взять! Даже Охотники, те, не совсем легальные торговцы Гриммеля, были здесь. Отличить их было проще простого, но они, вероятно, и не скрывались: носили одежду чаще тёмных тонов, сшитую из дорогой кожи с вкраплениями драконьей чешуи. И товар соответствовал деятельности: копья, мечи, щиты, топоры, ножи и сёдла, хотя последние не пользовались популярностью среди жителей Олуха. Те, в свою очередь, могли предложить вина и пшеницу, мёд и меха, янтарь и ром. Иккинг успел заметить, что с присоединением Гриммеля — пусть прошла без году неделя — казна Олуха начала постепенно увеличиваться. Он снова оглянулся. Три соглядатая встали в отдалении от центра торгов. Знали правило: им можно торговаться только ближе к ночи, когда пришедшие с дневных работ сделают свои покупки и покинут порт. Одному из наблюдавших следовало бы обратиться к цирюльнику, потому что волосы и бороду не мог закрыть даже шлем, хотя он вроде бы как раз намеревался. Иккинг заметил спускающегося на порт отца. Его лицо выражало умиротворение и лёгкую усталость, несмотря на то, что Стоик всеми силами старался не показывать своё состояние. Один из, по-видимому, торговцев сошёл с корабля, как только Йохан назвал знакомое имя, и устремился в его сторону, попутно оглядываясь и замечая знакомые одежды на других купцах. Нет, он не должен опоздать. Он должен спасти свою шкуру. — Рад приветствовать, — вождь коротко кивнул торговцу. — Как продвигается торговля? — Превосходно! И я, как и всегда, прибыл не с пустыми руками, — Йохан прищурился, отдавать подарок пока не спешил. — Но мне нужно кое-что обсудить с тобой, Стоик. Может, пройдём в Большой Зал? — Если в этом есть необходимость, — вождь вздохнул, — будь по-твоему. Как только они вдвоём оставили Иккинга наедине с собой, к нему с мягкой полуулыбкой подскочил другой торговец, незнакомый, прибывший на Олух, наверное, впервые. — Постойте! — сказал он негромко. В его речи промелькнул едва уловимый акцент. — Вы, должно быть, Иккинг Хэддок, сын Стоика Обширного, вождя острова Олух? Иккинг осмотрел незнакомца: высокий, широкоплечий мужчина, с испещрёнными шрамами руками. На нём была белая туника, меховой жилет с приколотой брошью совы; подбородок украшала светло-голубая татуировка — «билет домой» по морским суевериям. Ни один из факторов не указывал на то, что он принадлежал к людям Гриммеля, но и не был похож на Йохана и ему подобных. — Это я. А вы у нас?.. — осторожно спросил Иккинг, незаметно осматривая мужчину на наличие оружия. На первый взгляд, его карманы были пусты. Ножен не было. — Я Эрет, сын Эрета, — с великим почтением проговорил он и чуть развернулся. — Хотя на Олухе я никогда не был и не знаю всех предпочтений, приглашаю вас, сын Стоика Обширного, посмотреть на мои товары, на оружие, которое мне удалось приобрести у самых знатных купцов. Думаю, я смогу вас удивить. Иккинг взглянул на Эрета с недоверием, но всё равно послушно прошёл вперед, готовый следовать за торговцем. Мускулистая рука легла на тощую спину, невесомо подтолкнула: сейчас лишние глаза и уши им ни к чему. Лодка была в десяти саженях от корабля Йохана, в самом невыгодном для торгов месте, ведь дотуда обычно не доходили покупатели, приобретая нужные вещи задолго до того, чтобы увидеть ещё одну лодку и изъявить желание подойти к ней. Но Эрету это только играло на руку. — Итак, я специализируюсь на оружии для поимки и убийства драконов, поэтому представляю вот такой нож, — на трапе он вытянулся во весь рост, осмотрел бо́льшую часть порта: покупателей и купцов поблизости не было. Волна качнула корабль, и купец, дабы сохранить равновесие, спустился на палубу. — Иккинг заходи сюда, — Эрет внезапно, неловко опустился на колено, сравнявшись с парнем. Во взгляде читался непередаваемый страх, но внешне мужчина был спокоен или просто старался не терять самообладание. — Срочно: Гриммель уже заключил с вами союз? Юноша вздрогнул, отшатнувшись. Только что он был готов выслушать мужчину, может быть, даже приобрести что-то, но совсем не ожидал такого вопроса. Рукой интуитивно обхватил шею, а холодные, скрюченные пальцы взъерошили волосы на затылке. — Ну... да. А тебе вообще какая разница? — Вопрос жизни и смерти. Твоей жизни и твоей смерти. — Что ты несёшь? — уже громче спросил Иккинг, судорожно глотая воздух и мысленно ища пути отхода. Медленно подкралась паника. Он был готов закричать. — Незнакомец из не пойми какого племени! — Не связывайся с Гриммелем, — Эрет оскалился, вцепился в запястье Иккинга, чем вызвал болезненный стон, с силой удержал. Конечности стали ватными — не сможет вырваться, он и так потерял достаточно сил на поединке. Эрет краем глаза увидел, что пять или шесть покупателей всё же дошли до дальней части порта. — Он безумец! Никогда не оставайся с ним один на один, держи его на расстоянии от себя. Понимаю, ко мне нет доверия, но знай, что ваш союз до добра не доведёт, — короткий взгляд в сторону. Шёпот, пытающийся привести парня в чувства или хотя бы немного успокоить. — Гриммелю нужно убить тебя. В следующую секунду Иккинг почувствовал, как его отпустили, увидел, как выпрямился Эрет. Из кармана достал несколько светлых камешек не однотонного цвета, с мелкими частицами внутри и царапинами по бокам. От них повеяло приятным хвойным ароматом с нотками гвоздики. Несколько покупателей, на спасение Иккинга, зашли на палубу. — А сейчас попрошу взглянуть на этот прекрасный блестящий янтарь. Он никого не оставит равнодушным. А! Господа, чем могу помочь? — Эрет отошёл в сторону, дал всего мгновение на то, чтобы Иккинг покинул корабль. Тот без вопросов и промедления воспользовался шансом. Сбежав с трапа, испуганно обернулся: Эрет как ни в чём не бывало эмоционально дискутировал с покупателями, пока те присматривались к булавам и, похоже, не заметили всего беспокойства. Движения Эрета были схожи с движениями Йохана, но рознь казалась также очевидной: у второго они были плавными, непринуждёнными и даже изящными, тогда как у первого скорее беспорядочными. Иккинг бежал. Бежал подальше от этой лодки, от рынка. Запястье краснело, начинало покалывать — синяк останется всенепременно. Иккинг не знал, кому верить: странного вида торговцу или строгому новому учителю. Знал только, что он будет начеку и возьмёт предупреждение на вооружение. А Эрет, в свою очередь, надеялся на то, что мальчишка сделает правильный выбор.***
Особенное удовольствие Йохан получал от пребывания в Большом Зале, в этом беспокойном и одновременно тихом месте. Именно здесь викинги могли как умиротворённо трапезничать, так и устраивать дебош, выпив по несколько кружек пива или медовой браги, а потом в сотый раз открыть друзьям то, что лежало у них на сердце. Когда протрезвеют, всё равно не вспомнят ни секретов, ни того, как эти секреты открыли. Его усадили в самом центре, еду и алкоголь, правда, не предложили, но Йохан бы в любом случае отказался. Взглядом он прошёлся по Большому Залу, увидел уже знакомые чучела Ночной Фурии и Ужасного Чудовища, помялся пару мгновений в нерешительности, прежде чем начал разговор, когда Стоик сел напротив и нетерпеливо сцепил руки в замок: — Привёз я с собой один вопрос и одну новость. С чего позволишь начать? — его взор упал на каменное изваяние, которое стояло подле стола, за ним Стоик нечасто проводил собрания. — Начни с новости. — Ох, уже послезавтра отправляюсь я в далёкое путешествие, потому с превеликим горем спешу сообщить, что на ближайшие месяцы мне придётся оставить Олух. Но моё приключение принесёт свои плоды: я выйду на честный бой с грозой океанов, со страхом всех моряков и торговцев, с Громобоем, сражу его и принесу его шкуру и голову сюда, прямиком к твоим ногам, — с горящими от предвкушения глазами сообщил торговец. — Не слишком ли ты много на себя взял? — Стоик скептично выгнул бровь, здраво оценивая шансы на победу Йохана. — Неужели ты не веришь в меня? — с наигранным негодованием отозвался вопросом на вопрос Йохан. — И всё же перейду к вопросу: поскольку я видел, что птицы летели с океана, что означает, что приближается шторм, могу я переждать эту ночь на Олухе и понадеяться на кров над головой? — Конечно, можешь, — уже более энергично проговорил Стоик, выпрямляясь. — Ты всегда желанный гость на нашем острове, уж поверь, мы сможем выделить тебе койку. — Как я рад! — удовлетворённо воскликнул Йохан. — Но позволь задать ещё один вопрос, он появился у меня в процессе нашего с тобой непродолжительного разговора, — не дожидаясь разрешения, он указал за спину вождя. — Что это? — Это? — Стоик обернулся. — Это постамент, семейная ценность Гриммеля Ужасающего, который заключил с нами союз несколько дней назад. — Семейная ценность, значит... — задумчиво повторил Йохан и широко улыбнулся. Такая перемена настроения не была странной, даже наоборот, Стоик удивился бы, если бы Йохан отреагировал иначе. — Ладно, покажешь, где мне сегодня заночевать? «Драго будет в восторге!»