Сила и скорость

Клэй никогда необычным не был и таковым себя не считал. Он уже был в седьмом (седьмом!) классе, и скоро должен был перейти в восьмой. Школа давалась ему легко, особенно спортивные занятия, среди одноклассников у него было много друзей, и если он и мог посчитать себя особенным, то только в хорошем смысле – в его жизни было всё, чего только может желать мальчик его возраста. У него были любящие родители, большой дом на окраине города и кремовый лабрадор по имени Рекс, который после долгой прогулки по мокрому от дождя газону вытирал грязные лапы об любимый мамин ковёр – мама ругалась немного, но все быстро об этом забывали и потом долго смеялись над смешным питомцем, который в недоумении хмурил свои собачьи брови, как бы спрашивая, чем заслужил такое отношение. Папа, – человек уважаемый, впрочем, не зря: он был директором крупной строительной компании, – часто сидел в кресле на террасе и читал газету, а Клэй ошивался где-то рядом, то лазая по фруктовым деревьям в саду, то копаясь в земле в поисках того, что потом можно будет показать родителям с гордым видом археолога. Он провёл так всё время, сколько себя помнил. В будущем он хотел стать полицейским. Он до поздней ночи смотрел передачи по телевизору, старые документальные фильмы про сверхспособных преступников, для которых обвинение в убийстве будет приятным комплиментом, и про то, как бравые служители закона побеждали их снова и снова. В мальчишке каждый раз поднимался праведный гнев, когда слабых обижали, и так же резко этот гнев проходил, стоило только справедливости восстановиться. У его отца был друг – шериф, живущий чуть ниже по улице, и Клэй часто слушал его истории, набираясь опыта и впечатлений. Родители шутили, что отдадут сына в полицейскую академию, и его планы складывались как нельзя лучше… Пока в класс не пришёл новенький. Его новый одноклассник был младше остальных, но оказался громче и норовливее всех вместе взятых. Он громко смеялся на переменах, громко задавал неуместные вопросы на уроках, громко жевал обед в столовой, и так же громко со всеми прощался, когда уходил домой. На первый взгляд его можно было посчитать ангелочком – светлые кудрявые волосы и голубые глаза сразу возвращали ему образ божьего подручного стоило ему только заткнуться на секунду, но этого не происходило, и Клэй лишь крепче стискивал зубы, продолжая игнорировать раздражитель. Не все его друзья разделяли это мнение. – Томми, покажи ещё раз!! – попросила девочка Стейси с тёмными прямыми волосами, умоляюще сложив ладошки. Все столпились вокруг парты новичка, а он остался один, усердно делая вид, что учится. Его настроение уже неделю не поднималось с отметки “очень плохо“, ведь новый одноклассник перетянул на себя всё внимание, что раньше доставалось ему, и теперь у него не было никакого желания присоединяться к всеобщей радости от очередного трюка. – Ради тебя – что угодно! – голосом бывалого дамского угодника любезничал Том, ставя на нос карандаш и балансируя его на нём несколько секунд. В классе послышались одобрительные хлопки. Он смог бы так же... Клэй закрылся учебником по естествознанию: – Глупо… – нахмурившись пробормотал он, и в следующую же секунду кто-то вцепился в его книгу, вырвав её у него из рук: – Что глупо, Грин? – маленький Томми с прищуром смотрел на него. – Завидуешь? Класс притих. Все молча повернулись к ним двоим, прекращая разговоры и наблюдая за тем, как отличник класса впервые выглядит разозлённым. – Чему завидовать? – с вызовом спросил он, вставая с места и подходя вплотную к Тому. Он был на полголовы выше новичка и теперь смотрел на него сверху вниз, казалось, сгущая вокруг себя грозовые тучи. – Твоим “смешным“ шуткам? Или тупым вопросам? Или тому, что весь класс считает тебя клоуном и смеётся над тобой? – А может тому, что мой папа нормальный, а твой нет? – кудрявый мальчик высунул язык, но ожидаемых смешков не последовало. Все замерли, а Клэй впервые почувствовал резкое опустошение с ослепляющей яростью после. Что? Про его отца никто не смел отзываться плохо, он всегда был добрым и хорошим, всегда хвалил его за успехи и помогал с домашними заданиями, как это кто-то может быть лучше него, нормальнее него? – Что ты сказал?.. – глаза мальчика остекленели, когда он смотрел на Томми, а в голове продолжал кружить целый ураган эмоций, смесь непонимания и резкого желания разорваться на куски. – Мой папа говорит, что мистер Грин – странный! И что доверять ему нельзя! – новичок точно глумился, перекатываясь с пятки на носок и глядя на блондина снизу вверх, будто бы и не был виноват. – Потому что он видел, как твой папа поднимал автомобиль сам, без инструментов! А это странно! – Ты врёшь. Он так не умеет, – руки Клэя сами собой сжались в кулаки, а неровное дыхание и вовсе выдавало его с головой. – Он же не сверхспособный какой-нибудь. Я бы не удивился, если бы твой папаша им оказался, врать у них в крови. Уголок его губ дёрнулся, когда он попытался победно усмехнуться, но это было больше похоже на жалкий спазм умирающего. По его предплечьям будто потекло что-то прохладное, остужая кожу, а мышцы напряглись. – Мой папа – шериф! И у него есть видео, которое он скоро отнесёт в- За мгновение Клэй схватил Томми за грудки и повалил на пол класса, с силой ударяя его в нос. Под его кулаком что-то хрустнуло, брызнула кровь, а в классе кто-то вскрикнул и побежал звать учителя, но ему было уже всё равно, когда он наносил удары снова и снова, не пытаясь согнать с глаз красную пелену. Наказать обидчика. Кто-то подхватил его под плечи и попытался оттащить, но это не сработало, как и слабые потуги новичка защититься. Клэй нёсся так же, как несётся тепловоз, бил так, как в последний раз, никуда не целясь и просто вымещая неожиданно появившуюся силу, что наполняла его изнутри, силу, что сейчас убивала того, кто распластался перед ним на спине с испачканной собственной кровью футболкой и умолял его прекратить- Разговор школы с родителями был коротким. У Томми были сломаны нос и челюсть, а так же вывихнуто плечо, за которое держался Клэй. Его забрали в госпиталь на скорой, пол в классе был залит кровью, которая капала и с кулаков нападающего, когда он пытался отдышаться в углу, волком глядя на испуганных одноклассников. После такой драки ни один родитель не потерпит в классе своего ребёнка её зачинщика. Совет был собран быстро. Клэя исключили.

***

С тех пор в его доме было тихо. Мистер Грин часто закрывался в своём кабинете со стаканом спиртного, миссис Грин часто сидела на диване и бездумно листала каналы на телевизоре. Клэй при каждой удобной возможности сбегал на улицу, играя с верным другом Рексом, но и это не могло длиться вечно – каждый вечер он возвращался домой. Однажды после очередной прогулки он замер перед стеклянной дверью в дом с заднего двора, услышав крики родителей. Опять ссорятся… Он присел на порог и подозвал Рекса к себе, почёсывая его между ушей. Прохлада летнего вечера охлаждала все его эмоции, и мальчик закрыл глаза. Ему и без школы хорошо… И Томми придурок. Сам нарвался. – Не хочу слышать это больше! Отвяжись, женщина! – дверь в дом резко отъехала в сторону и так же громко захлопнулась за спиной вышедшего из дома отца. Он выглядел разозлённым, но стоило ему заметить сына на крыльце, он выдохнул и опустил голову. – Прости, сынок. Мы с мамой не поделили кое-что. – Ничего страшного, – мальчик пожал плечами, играясь с ошейником собаки и стараясь не смотреть на родителя. Папа сел рядом с ним, тяжело вздыхая: – Мне нужно что-то тебе рассказать. Что-то важное, – он положил руку на плечо блондина и немного сжал. – Мм? – незаинтересованно склонив голову, Клэй продолжал гипнотизировать пса. – Посмотри на меня, пожалуйста. Тон папы был.. вежливым и просящим. Как всегда, когда дело действительно касалось важных вещей. Поэтому мальчик послушался и наконец посмотрел ему в глаза. – Ты повздорил с Томми из-за меня, потому что подумал, что он врёт. По поводу того, что я сверхспособный. Но… я и правда физически намного сильнее большинства. Твоя мама хотела рассказать тебе когда ты подрастешь, и я был с ней согласен, жаль, всё совсем не так вышло… – хватка на плече Клэя ослабела, папа весь согнулся, больше не глядя на него. Что? – Со следующего семестра ты будешь учиться в новой школе. Твои силы проявились, поэтому тебе нужно будет проявлять больше внимания к тому, что ты чувствуешь и делаешь. Не копить злость в себе. Тебя научат… Что? Его отец – способный? Как те преступники из телевизора? Он сильный? Насколько? Он может убить человека? Он не рассказывал об этом? И Клэй получил эти способности от него? –…Всё будет хорошо, малыш. Нет, не будет.

***

Время шло, Клэй уже два года ходил в новую школу. Проблемы с контролем сил только ухудшились: всё чаще он чувствовал холодок на руках, всё чаще сжимал кулаки, всё чаще грубил родителям и подолгу пропадал за пределами дома. Он пропускал занятия, хотя тем не менее получал хорошие оценки, пропускал семейные ужины, но единственным, что он пропустить не мог, оставались приёмы у психолога. – Возьми этот мячик, – в его руки всовывают упругую игрушку красного цвета. Пальцы на секунду дёргаются, чтобы его стиснуть, но Клэй цокает языком, и это желание пропадает. – Сожми его. Что ты чувствуешь? Резина поддаётся, когда парень сжимает мяч. Он не чувствует ничего. Словно так и должно быть. Мяч всегда был сжат в его руке, просто он сам не знал об этом. Но блондин отвечает по шпаргалке: – Облегчение. Я чувствую облегчение. И психотерапевт верит ему который год подряд, карандашом вписывая слова “без изменений“ напротив сегодняшней даты. Казалось, что даже Рекс понимает его лучше, чем собственные родители. Клэй оставил мечту попасть в полицию как-то незаметно для себя, но миссис Грин продолжала попрекать его этим, стоило только парню проявить хоть малейшее непослушание, что происходило на регулярной основе. “Поступил бы так защитник закона?“ – спрашивала она у него, когда обнаружила несколько пустых бутылок из-под коньяка в его шкафу, “Нужно уметь управлять своими силами,“ – сетуя на разбитое окно в гостиной, она подметала осколки, пока Клэй представлял красный мячик в руке и цедил неискреннее “Прости“ сквозь зубы. Он не хочет быть полицейским. Не хочет быть сверхспособным. Не хочет быть. Отец уволился с работы и теперь практически не говорил с ним. Клэй иногда с болью вспоминал их последний искренний диалог, потому что после него всё резко ухудшилось – их отношения, их жизнь. Но скоро и эта боль ушла, осталась лишь лёгкая отстранённость от всего, что происходило вокруг него – ему было всё равно, что будет дальше. Он плыл по течению, ударяясь об камни, но не пытаясь всплыть на поверхность. И ему было ужасно холодно.

***

– Ты поступаешь в специальный отряд, я договорился, – как-то невзначай однажды бросает отец, допивая пятый стакан чего-то явно очень крепкого. – У тебя будет новое имя и паспорт. Ты не будешь связан с семьёй Грин, и твои способности не будут нигде упомянуты. “Может, в этом случае у тебя будет надежда на нормальное будущее. И у нас”. Это не вызывает того отклика, который должен был бы возникнуть будь Клэй прежним собой. Он пожимает плечами и уходит в свою комнату, чтобы собрать вещи, игнорируя тянущее чувство в груди, но и оно умолкло совсем скоро. Получив паспорт через пару дней, он долго смотрел на имя “Алекс Колсон” рядом со своей фотографией, будто пытаясь с ним свыкнуться. Немного упражнений перед зеркалом, и ему было намного легче связать свою внешность с Алексом. Так легко было надеть маску счастливого выпускника какой-то частной школы, не имеющего никаких способностей, так легко было спрятать за ней обозлённого на самого себя ребёнка с холодными руками, потерявшего всё. Клэй учился в восьмом классе и имел всё, о чём может только мечтать мальчик его возраста. Алекс проходит медосмотр и имеет за спиной лишь поддельное прошлое и спортивную сумку с вещами.

***

В чёрном микроавтобусе жарко и тесно, но блондин не думает об этом. Он смотрит в окно, за которым проплывают английские пейзажи, впервые за долгое время чувствуя что-то. Любопытство? Страх, что его истинное лицо раскроется? Пальцы слегка подрагивают, руку щекочет привычный холодок. Автобус набит такими же, как он, хотя нет: они смеются и болтают о том, кто где жил, обсуждают военные училища, в которых провели часть своей жизни... Они заинтересованы в... Охоте? Куда его везут? Он прислушивается. –..Они всегда говорят, что это просто спецотряд, моему старшему брату тоже так говорили, – тараторит рыжий парень с соседнего ряда открывшим рты соседям. – На самом деле там агентов тренируют! Мочить опасных способных по-тихому! Все кивают, как учёные на международном консилиуме, как будто соглашаясь над судьбой всего мира, а не над тошнотворным слухом. – Не мели чуши, – в разговор вмешивается короткостриженая макушка с задних сидений. – Не “способных мочить”, а преступников, а преступником кто угодно стать может. И вообще, в отряды и способных берут. Я так-то пирокинетик. Над сиденьями поднимается ладонь, и по салону прокатывается удивлённый вздох, когда на пальцах вспыхивает по огоньку. Про рыжего сплетника все забыли, поворачивая головы назад, – тот морщится, понимая, что проиграл, – и пока способный увлечённо рассказывает всем заинтересованным о свойствах огня, создаваемого его руками, блондин чувствует что-то сродни симпатии. – Так круто, правда? – тихий голос с соседнего сиденья привлекает его внимание. Сидящий рядом брюнет подал голос, казалось, впервые с начала поездки. На его лице была слабая улыбка. – Чем-то управлять... Я ничего такого не умею. Удивительно, что в мире, где одарённость имела такую неоднозначную репутацию, кто-то всё ещё хочет стать способным добровольно. Он подумал, что было бы, будь он обыкновенным человеком – учился бы себе в той школе, Томми бы отделался синяком, а он выговором от директора. У него был бы шанс поступить в полицейскую академию, но вместо этого у него лишь новое имя и едущий в непонятном направлении автобус, забитый тупыми курсантами, мнениями которых можно манипулировать с той же лёгкостью, с которой ветер гнёт траву. – Многие бы душу продали, чтобы быть такими, как ты, – парень хмыкает, окидывая изучающим взглядом неожиданного собеседника. Ничего необычного – светлая кожа с парой родинок, тёмные волосы и такие же тёмные глаза, неуверенно глядящие в его собственные. Но что-то всё же отличало его от остальных, правда, сложно было указать точно... Был в нём проблеск чего-то, тусклый, как маяк в тумане, но притязательный. – Нам с тобой, обычным людям, не понять... – он вздыхает, а блондин вздрагивает от того, что его впервые за долгое время приписали к пока нечётким “нам”. И это... неожиданно приятно. – Я Джордж. К нему тянется чужая рука для рукопожатия, и, после недолгой паузы, он пожимает её: – Алекс. Приятно познакомиться. По ладони растекается тепло.

***

Специальная часть была раздольем. Привыкнуть к строгой дисциплине было достаточно легко – Алекс не противился приказам до тех пор, пока ему давали вдоволь избивать боксёрские груши в спортивном зале и кормили как на убой. Впрочем, не все разделяли его положительный настрой. – Кросс двадцать километров? Я похож на бегуна? – Джек (тот самый пирокинетик из автобуса) возмущается за завтраком, жестикулируя перед однокурсниками вилкой с насаженной на неё сосиской. Алекс наблюдает за ним из-за соседнего столика, за которым сидит один, и не может не признать, что Джека и правда можно спутать с лёгким атлетом, с его-то суховатой долговязой комплекцией. – Когда нам уже в руки дадут хоть что-то похожее на оружие? Блондин фыркает себе под нос: – Только первая неделя, какое там оружие… Лицо Джека смешно вытягивается, когда он слышит Алекса, а он сам кивает новому умозаключению: – И то верно... Алекс, да? Садись к нам! Он улыбается, дружелюбно и приветливо, а Алекс пытается совладать с собственным выражением лица, стараясь не выглядеть уж слишком обрадованным неожиданной компанией. Они болтают и смеются, теперь уже вместе, а на душе устанавливается шаткий покой. Было ещё одно обстоятельство, которое делало его жизнь похожей на приятный сериал, который крутили бы в прайм-тайм по семейным каналам. Комнаты в общежитии не были похожи на обычные казармы: никаких сорок человек в одном помещении и железных кроватей. Одна комната была рассчитана максимум на четверых, а ему самому попалась вполовину меньше. И его соседом волей судьбы стал Джордж. Брюнет был не так лёгок на подъём, и на его лице был перманентный отпечаток усталости, поэтому, когда в шесть утра Алекс уже возвращался из душевых, он только-только потягивался, поудобнее подминая подушку под себя и отсвечивая голой спиной. Джордж вообще поспать любил, а блондина это только забавляло – насильно он его, конечно, не будил, но считал своим священным долгом брызнуть на него холодной водой с пальцев, потом слушая тихую ругань как самую прекрасную песню на земле. Зато вечером, когда Алекс вырубался за считанные секунды, Джордж мог ещё долго сидеть за столом с настольной лампой и зубрить теорию, что им задавали на немногочисленных лекциях. Иногда посреди ночи блондин чувствовал, как на нём поправляют одеяло, но забывал об этом почти сразу. Незаметно в их привычку вошло выходить из комнаты вместе и возвращаться вместе, даже если один из них задерживался. Утреннюю разминку они делали нос к носу – Алекс иногда притормаживал, чтобы сонный Джордж успевал бежать рядом, но они всё равно обходили по скорости бо́льшую часть курсантов, каким-то чудом завершая задание минутами ранее остальных. И если по поводу Алекса всё было ясно – он всё-таки оставался способным, хоть и под прикрытием, то Джордж вызывал у него большие вопросы. Насколько ему было известно, среди первокурсников больше не было сверхспособных: один пирокинетик, он сам и ещё двое с какими-то посредственными дарами. В результате он сошёлся на том, что у брюнета просто есть необходимые для спорта задатки. Они обедали вместе, вместе прогуливались по коридорам, болтая ни о чём и обо всём одновременно. Иногда Алекс слишком долго задерживал взгляд на том, как Джордж улыбается, или на запутавшихся в чёрных волосах солнечных лучах, что делали того похожим на ангела. Это умиляло и согревало, заставляя забыть о прошлом. Холод на руках не напоминал о себе. Он мог назвать его своим приятелем. Алекс не понимал, почему его так тянуло к своему соседу по комнате, но уже через пару недель отрицать это было бессмысленно. Их беседы затягивались всё дольше, в свободное время они сидели всё ближе... Алекс даже начал ощущать себя нормальным человеком с нормальными чувствами, когда сердце впервые дрогнуло от прикосновения Джорджа к его плечу. Джордж так заразительно смеялся. Больше не хотелось ломать мебель. Не хотелось бить стёкла. Не хотелось до кровавых костяшек сбивать побелку со стен, не хотелось, пусть иногда он и не мог отказать себе в небольшой потасовке. Хотелось говорить с Джорджем, подшучивать над ним, рассматривать родинки на его руках, заправлять волосы за ухо и так много других прекрасных вещей. Алексу было легче.

***

Пропаганда началась не сразу. Октябрь выдался особенно жарким – воздух шёл волнами даже вечером, а уж днём и подавно, погружая всё в беспощадный зной. Начальники повадились выводить их на стадион и долгие минуты посвящать неожиданно появившейся “цели” – защите граждан от способных. И не всегда имелись ввиду уже бывалые головорезы. Ненависть к одарённым тонкой нитью скользила сквозь все речи, за неё нельзя было ухватиться или как-то указать, но она как леска душила тех немногочисленных людей, к кому относилась. Один из способных курсантов выбыл к середине осени, не выдержав травли. Алекс мог только шутить над руководством, иногда поддерживая разговоры с остальными в столовой, но на душе скреблись кошки – он всё ещё другой для них, пусть они об этом и не знают. Он дерётся в полсилы и ставит тяжёлые ушибы, он бежит не напрягаясь и обгоняет остальных, он сильнее, он быстрее, он подтрунивает над однокурсниками, отпуская грубые комментарии, но оставаясь наедине с собой понимает, что все речи начальников именно о нём и только о нём. И Алекс не может понять, справедливы их обвинения или нет, не знает, хочется ему подтвердить их или опровергнуть. Кто-то дёргает его за рукав, подкрадываясь сзади в коридоре, и блондин чуть не впечатывает несчастного в стену с перепугу, но это всего лишь Джордж. – Погуляем после отбоя? – заговорщицки шепчет друг и кивает в сторону окна, за которым сгущаются вечерние краски. Он знает, сейчас там свежо, запоздалые птицы ещё поют свои песни в лесу неподалёку, а дежурные – не помеха, если умеешь быстро бегать. – Погуляем, – Алекс улыбается и треплет его по волосам. Если для них он и другой, то точно не для Джорджа.

***

Всё развивается как-то неожиданно и быстро. Просто однажды, ближе к Рождеству, в общежитии отключили отопление. Просто однажды Джордж замёрз. – Алекс, эй... Блондин просыпается от того, что кто-то трясёт его за плечо посреди ночи. С трудом согнав с себя сон, он поворачивается и видит в темноте нависший над ним силуэт, укутанный во всё, что только можно. Он сам не мучился от неожиданного похолодания, наоборот – ему было жарко, и поэтому на контрасте они оба смотрелись как минимум комично: Джордж, пытающийся пережить морозы всеми возможными способами, и Алекс, спящий под лёгким покрывалом и до этого пожертвовавший одеяло соседу. – Чего тебе? – бурчит он немного недовольно, потирая заспанные глаза, и садится в постели. – Пусти погреться, – жалобно просит парень и переминается с ноги на ногу. Пол наверняка холодный... Насколько странно было бы пустить сейчас друга к себе? Не слишком же, верно? Все так делают... Алекс не очень хорошо в этом разбирается – до отряда он вёл весьма асоциальный образ жизни. Рука тянется, чтобы откинуть покрывало, но он давит в себе неожиданную мягкость и пытается вернуть образ только что разбуженного человека: – С дуба рухнул? Я тебе и так одеяло отдал. Но Джордж неумолим и смотрит так, будто от этого зависит его жизнь. Дрожит весь... На щенка похож. Алекс трогает его запястье и убеждается – несмотря на горы одежды, по температуре Джордж ближе к ледышке, чем к человеку. Сердце сжимается. – Ладно, но только потому, что ты и правда холодный. Пара секунд, и на кровати стало достаточно места для двоих. Если постараться. И лечь компактно. Весь абсурд ситуации начинает доходить до него только когда довольный Джордж одним движением ныряет под (теперь уже общее) покрывало и обвивает Алекса всеми конечностями, намертво прилипая к шипящему от неожиданного холода тёплому телу. – Да ты как печка! – сосед устраивается удобнее у него под боком, а у блондина от чего-то сердце начинает биться быстрее (он убеждает себя в том, что это температурный шок). – И не сказал мне об этом в такой трудный час? Ты преступник, Алекс! Печка-преступник! По спине “печки” идут мурашки, когда ледяные ладони размашисто проводят по обнажённым лопаткам. – Ещё одно слово, и я тебя ударю. Он бы не ударил Джорджа даже если бы тот вылил на него ведро ледяной воды прямо сейчас. Отопление включили через два дня, но на свою кровать брюнет так и не вернулся. Это просто вошло в привычку, взаимовыгодный союз: Алекс обнаружил, что обнимать кого-то по ночам очень даже приятно, а Джордж... что ж, его мотивы были неведомы. Но и расстроенным он не выглядел. А значит, всё было хорошо.

***

К концу весны по всей части множились слухи об их отношениях. К сожалению для Алекса, неправдивые. К счастью для остальных, он их игнорировал, иначе всё закончилось бы очень плохо (возможно, в медпункте стало бы на пару свободных коек меньше). Его самого не беспокоили разговоры за спиной – такой уж он человек, сосредоточенный больше на себе, чем на окружающих, но его волновало отношение Джорджа к этому. Что если ему станет дискомфортно находиться рядом из-за вездесущих глаз и ушей? Этого он хотел бы меньше всего – хоть дальше шутливого флирта, неоднозначных жестов и совместного сна у них ничего не заходило, проводить время вместе всё ещё было лучшей частью из всего его пребывания в этом дурацком отряде (не считая стрельбу по мишеням в тире, хотя и это он бы променял на пятнадцать минут разговора с Джорджем). До него долетали мерзкие словечки, которыми курсанты описывали их дуэт. Иногда доходило даже до таких подробностей, что Алекса передёргивало, и на спарринге он больше обычного срывался на своих напарниках, смачно опрокидывая их на маты с плеча. Маленькая месть за все смешки и пытливые взгляды. В глубине души Алекс признавал, что ему хотелось бы большего, чем дружеские тычки и подначивания с двойным смыслом, инициатором коих он становился всё чаще. Но сказать об этом вслух было слишком тяжело. Бродить ночью по общежитиям было не самым плохим занятием – сегодня Джордж где-то пропадает, греть некого, поэтому Алекс просто слоняется по коридорам в надежде облегчить душу. В окна светит полная луна, круглая, как серебряная тарелка, поэтому видно даже потёки краски на стенах. Так тихо... да не совсем. За углом слышится какая-то возня, и Алекс останавливается. –..Ещё раз что-то такое от тебя услышу – зубы по полу собирать будешь. Понял? – кто-то шепчет довольно угрожающе, перед тем как раздаётся глухой удар. – Понял-понял, пусти-и..! – скулит в ответ чей-то жалобный голосок, но его перебивают: – Дуй отсюда, придурок. Из-за угла сломя голову вылетает тёмная фигура, врезается в Алекса и, подняв голову на секунду, с визгом уносится прочь. Что это было? Он оборачивается, заставая лишь пустой коридор – беглеца и след простыл. А как же второй голос, что так грозно отчитывал несчастного? Тишина длится недолго. – Алекс? Что ты тут делаешь? Я думал, ты ушёл спать. Мягкий оклик сзади заставляет Алекса вздрогнуть. Его глаза удивлённо распахиваются, когда он смеряет взглядом застывшего в лунном свете друга. – Джордж? Это ты его так..? – он показывает большим пальцем себе за спину, туда, где скрылся силуэт, на что брюнет удручённо вздыхает и ведёт плечом. – Он распускал слухи. О нас. Внутри у блондина что-то трескается. Это произошло. Надо извиниться, надо объясниться, хотя какой в этом прок, если Джордж расстроен из-за этих глупых, очень глупых людей, и единственный выход – перестать давать этим людям повод так говорить. – Джордж, я.. – он сглатывает, руки мелко трясутся, совсем незаметно, зато сердце бьётся как сумасшедшее. – Мне жаль... Я пойму, если ты не захочешь общаться со мной из-за этого... Прости, что поставил тебя в неловкое положение... идиотов в части много, и.. Голос застревает где-то под рёбрами, впиваясь в диафрагму. Вместо дальнейших слов с губ слетает непонятный скрип, смешанный с болезненным вздохом, и Алекс пристыженно опускает голову. Надо было разобраться со всеми самому. Чёрт возьми. – Идиотов в части много... – блондин слышит шорох одежды, когда Джордж подходит ближе, и через секунду тот берёт его руки в свои. Кровь стремительно приливает к обращённому к полу лицу. – И главный из них – ты. Я не перестану общаться с тобой из-за кучки пустоголовых дебилов. Меня беспокоили слухи не потому, что это как-то порочит меня, а потому, что я беспокоился о твоей реакции на это... Но теперь я вижу, что и ты думал так же. И, раз уж нам обоим всё равно на то, что скажут другие... На секунду Алекс ощущает чужое дыхание на своей щеке, прежде чем брюнет прислоняется лбом к его плечу, продолжая сжимать его ладони уже сильнее. Время замирает, мгновения растягиваются в часы, и Алексу хочется остаться здесь навсегда – на грани между тем, что было, и тем, что будет. Тёмные локоны слегка щекочут его шею, Джордж наконец выдыхает: – ...Просто скажи, что я тебе тоже нравлюсь. В лёгком неверии, Алекс смыкает руки за спиной Джорджа, притягивая его ближе, и коротко прижимается губами к его виску: – Нравишься. Очень. В ночных коридорах тихо, и эти слова неслышным эхом разносятся дальше. Из окна на них двоих смотрит разве что луна, но и она прикрывается невольно набежавшим на неё облаком, стараясь не смущать двоих в такой важный для них момент. Джордж расслабляется в руках блондина и обнимает его в ответ. Алексу тепло, и он уже знает, что объятия затянутся и прервать их будет сложно, но это неважно. Уже неважно. На губы брюнета наползает кривая улыбочка: – Значит, не зря всё-таки я тому типу лицо начистил. Они вместе тихо смеются, и Алекс прикрывает глаза, хитро поглядывая на Джорджа: – Начистил всё же? – Ну так... погладил немного – С сегодняшнего дня гладить будешь только моё лицо. –..Хорошо.