Моё продолжение

      Вторник прошёл для Никки почти спокойно. В первой половине дня она делала задания, присланные учителями, и наконец взялась за дрессуру Амона. Научить кота давать лапу оказалось сложнее, чем научить его приносить игрушку, но Никки была упрямой. Не даёт лапу сегодня — даст завтра! После обеда полила цветы и протёрла пыль в комнате под песню Джей Ло. Удивилась, когда Ларс прислал селфи с ромашками и подписью: «Погадать?». Никки уткнулась лбом в стену. Она вчера забыла прихватить букет. Конечно, Никки уже подумала над тем, что ответит на предложение Ларса, но захотела его немножко помариновать… А что? Он мужчина. Потерпит. Потом созвонилась по видеосвязи с Мией и Максом. Они немного показали вечернюю Прагу. Забавный танцующий дом, который показался Максу ломаным и несуразным. Вид на мерцающую тусклыми в отражении огнями Влтаву. Узкие брусчатые улочки, покрытые изморозью и полупрозрачным туманом. И, конечно, кучу своих селфи. Пара хоть и выглядела довольной, но красный нос Мии наглядно показывал, насколько в Праге сейчас холодно и сыро. Никки очень обрадовалась, что Макс поехал с ней — согреет. Перед сном немного початилась с Ларсом и собиралась ложиться спать… но тут на бинте появилось маленькое пятнышко крови. Она сменила повязку в ванной и, вернувшись к себе, сокрушённо вспомнила: — Твою мать! Я же теперь работаю с Князем! У Князя… на Князя! В следующем месяце бы вспомнила, а!.. И он теперь типа… мой босс? Долбоёбка! Чем я думала, когда соглашалась?! — посмотрела на умывающегося кота. — Амон, ты можешь поверить? — Мяу… — Я тоже! Бля, что же делать?.. — она прикусила ноготь большого пальца. — Я же не знаю, с чего начать… Отменить уже не вариант. Хорошо хоть, что он не торопит. Можно спокойно подумать… Никки вылезла из постели, взяла на руки кота. Гладя мягкое ухо, прошлась по комнате туда-сюда. Подошла к окну. Блестящий снег на земле подсвечивался серебристыми лучами растущей луны, изредка теряющейся за проплывающими мимо облаками. Лесной пейзаж, как ликантроп, на глазах обратился в волшебное царство Снежной Королевы. Никки тяжело вздохнула. Глядя на кота, сказала ни то ему, ни то себе: — А что думать? Делать надо! Быстрее начну — быстрее закончу. У меня где-то завалялся список примерных примочек, которые будут нужны. Надо показать мистеру Ван Арту… — вздохнула, прикрыв глаза. — Знаешь, Амон, кое-что меня всё же смущает… Та «зарплата», что он предложил… У меня логичный вопрос: за такие-то бабки — это работа или рабство? — она засмеялась. — Хах, м-да. Мамина тяга к финансовой независимости, кажется, передалась мне. Ну серьёзно… Чего он от меня ожидает за эту сумму? Я не учёный, даже не студент химбиофака… просто умею кое-что… Никки отпустила питомца, плюхнулась на кровать и накрылась одеялом с головой. — Ой, хватит… отстаньте, я просто хочу спать… — пробубнила Никки в подушку. — Завтра ещё к Шепарду тащиться, капец! Короче, всё. Спокойной ночи, Амон.              К Шепарду на следующий день потащилась. А перед этим на физкультуру. Но вот учитель к луку не подпустил, взглянув на забинтованную руку. Пришлось полчаса сидеть и писать конспекты на коленке. Не такую тренировку она хотела. Снова пустой коридор. Снова табличка с именем доктора. Никки покусала губы, но всё же постучалась в дверь и вошла. Шепард заполнял какие-то таблицы в компьютере, но, увидев пациентку, свернул документ и переключил всё внимание на неё. — Здравствуй, Никки. Решилась прийти? — Как видите… Только учтите, смотреть на кляксы я не буду! Что вы хотите, чтобы я там увидела? Это же просто пятно в форме размазанной какашки! — Какашки, говоришь… — Шепард взял блокнот и сделал серьёзный вид, будто уже что-то записывает. — Да-да, так и запишите в моём досье. Жизнь — дерьмо! — Извини, я не собирался ничего писать… Давай просто поговорим… Девушка пожала плечами. Уже пришла, так зачем отказываться? Устроилась на оранжевой кушетке, блаженно вытянув ноги, и положила рюкзак на пол. — Конфетку? — предложил доктор, протянув мисочку. — Пх-х! Быстро вы усекли! Давайте, — она взяла леденец, но есть не стала. — Спасибо. — Итак, Никки… — теперь психолог всерьёз взял блокнот и ручку. — Поговорим? — Давайте. Вы первый. — В детстве отец часто брал меня с собой на рыбалку. Я это терпеть не мог. Мне казалось, что рыбалка скучная. — Ха, тоже мне удивили! Конечно, рыбалка скучная… Бо́льшую часть времени просто сидишь и пялишься на крючок… А если ещё и комары? Свежий воздух — это прикольно, но на нём нужно действительно чем-то активным заниматься. Бегать, играть в футбол или, если зима, на лыжах и коньках кататься… — А чем ты обычно занимаешься на природе? — Ну так… чаще пробежки и просто неспешные прогулки… Нравится мне просто воздухом дышать. А я ведь ещё и в лесу живу… прикиньте, какой там воздух! Вдыхаешь, и голова кружиться начинает от того, что хорошо… — Тебе нравится жить в лесу? — Да. Тихо, спокойно. Виды красивые. И это очень… необыкновенно. — Ты не всегда в лесу жила, правильно? — Ну да. В интернате. Сразу скажу, что меня там все… ну как все… большинство любили, и никто не ущемлял. Это если вы вдруг вздумаете приписать мне синдром жертвы. — Ну что ты… — доктор смутился. — Ни в коем случае… Скажи, а Фоллы — твоя первая семья? Не считая биологических родителей, разумеется… — Шутите? Конечно нет! Мия и Макс шестые. — Шестые? — Шепард был очень потрясён и, чтобы это скрыть, начал поправлять очки. — Это много… — Сама в шоке… — Никки устроилась на кушетке поудобнее, готовясь рассказывать. Натаниэль тоже сделал сосредоточенное лицо. — Первые взяли меня почти сразу после того, как попала в интернат. Но им не понравилось, что я много плакала. Вот смешно, да? У меня не осталось родителей, бабуля только-только отошла в мир иной, и мне по этому поводу даже убиваться не давали… Мне было всего-то двенадцать! Вторые хотели взять вообще не меня. Другую девочку, но ту уже удочерили, и вторые такие: «Ладно, и так сойдёт!» Но в итоге всё равно вернули меня через полгода. Третьи… — девушка поёжилась. — Ужас… Фамилия Стинк — полный отстой! Ну вы даже сами послушайте… Вероника Стинк… Не для этого моя мама давала мне красивое имя. — Действительно красивое, — согласился доктор, что-то записывая. — Что оно означает? — Все думают, что моё имя означает «победоносная». Но меня назвали Вероникой в честь цветка. — Неужели есть такой? — Ага. Растение из подорожниковых. А вот оно уже названо в честь святой Вероники. — И почему же тебе не нравится, когда тебя так зовут? — Не то чтобы не нравится, просто… Мне кажется, я ещё не доросла до этого имени. Вероника — звучит чересчур величественно, не думаете? — Тебе кажется, что ты не заслужила своего имени? — Ну… что-то вроде… Пока я просто Никки. — А что случилось с четвёртой и пятой семьёй? Почему они тебе не понравились? — Ой, четвёртые… хе-хе… они просто испанский стыд! Ходили по дому в чём мать родила, представляете?! — девушка рассмеялась. — Эксгибиционисты хреновы, ха-ха! Ой… вы же никому не расскажете? Врачебная тайна и всё такое… Вы давали клятву Гиппократу!.. Или психологи к этой секте не относятся? — Конечно, всё останется в стенах кабинета. — Ну в принципе, я у них кое-чему научилась… — увидев ошалевший взгляд мужчины, Никки снова зашлась смехом. — Ха-ха-ха! Не тому, о чём вы подумали, доктор Шепард! Мэри, моя пятая опекунша, избавила, ну… не от всех, но от большого количества комплексов. Уж если она не стеснялась готовить завтраки в одном фартуке и сверкать своей огромной ж… кхм! То мне себя стесняться как-то странно. И всё же это было максимально кринжово, поэтому мы решили разойтись миром. — А что же с пятыми? Смех Никки резко замолк. Смотря куда-то сквозь, на свои колени, девушка молчала. Облизнув внезапно пересохшие губы, с натянутой улыбкой сказала: — Не подошли их методы воспитания… Сделав предположение, Шепард сочувственно спросил: — На тебя поднимали руку? — Поднимали руку… — она нервно хихикнула. — Меня пиздили за малейший проступок! Не просто ладошкой шлёпали по заднице в качестве прелюдии… В ход шло всё: садовые грабли, поваренные книги, шнур от утюга… — Ты сообщила о домашнем насилии? — Да, но не сразу, дура… Долго не решалась. Думала, что прекратят. Или узнают и ещё сильнее отмудохают… В службу доверия позвонила, только когда подруга увидела на мне синяки. В итоге их лишили родительских прав, а меня в больницу с сотрясением мозга положили… Но я оттуда слиняла через два дня. Жёстко приложили видать… совсем мозгов не осталось. — Ты молодец, Никки, я восхищён. У тебя огромная сила духа… — Дух ни при чём. Я просто привыкла бороться с обстоятельствами. Гибель родителей, смерть бабушки, интернат… это закаляет. Потом легче смириться. «А ещё оборотни… вампиры… Если через несколько лет не загремлю в психушку — считай успех…» — Какими были твои родители? Ты помнишь их? — Не очень… Когда они погибли, мне лет пять-шесть было… Это была ложь, скрытая за улыбкой. С тех пор как случилась авария, Никки каждый день вспоминала о них. Пыталась сохранить в памяти любой, даже малейший отрывок из повседневных разговоров. То, как папа смеялся, кружась с ней по квартире… То, как мама перед сном, вздыхая, расчёсывала её путающиеся волосы… Никки хотела запомнить всё. И помнила. И безуспешно пыталась забыть тот день.              Чуть больше десяти лет назад… В аэропорте Мадрида всегда много туристов. Ведь на бо́льшей части территории Испании круглый год лето. Есть, конечно, исключения, и в северных регионах снег — не редкость, но не в столице. Температура воздуха в Мадриде даже зимой не опускается до ноля. А уж в августе был самый разгар жары, поэтому люди всё прилетали и прилетали с разных уголков планеты, чтобы позагорать на знойном испанском солнце. А семья Медина, наоборот, спешила улететь из одного солнечного города в другой. Из Мадрида в Майами. Этой осенью их дочь должна пойти в подготовительный класс школы, и родители хотели успеть показать ей как можно больше городов. Они любили путешествовать спонтанно. И в этот раз купили билеты меньше, чем за сутки до вылета. — Папочка, я устала… — перебирая ножками, пятилетняя Никки едва поспевала, хоть и держалась за крепкую руку отца. — Иди на ручки, цветочек мой… — Факундо ловко подхватил дочку. — Потерпи, мы скоро сядем в самолёт. — Всё же думаю, что ты поторопился, Фа́ду… — рядом шла жена. Из-под соломенной шляпы огненными волнами струились волосы до поясницы, а квадратные солнечные очки скрывали зелёные глаза и часть веснушек на щеках. — Мы могли слетать и через несколько дней. — В Майами много всего. За те дни, что останутся, много не посмотришь… — мужчина обнял жену за плечи и поцеловал в висок. — Не ворчи, mi mar… — Я ворчу? — Делайла нахмурилась, но за очками было не видно. — Периодически, но я всё равно тебя люблю… Обхватив ручками шею отца, Никки звонко захихикала. — Вот видишь, дочка согласна! — Я не ворчу. Я беспокоюсь за ребёнка. Места в хвосте самолёта жутко неудобные. — В этом твоя проблема, дорогая. Ты слишком много беспокоишься. — О да, сеньор… А у тебя что ни день, то фиеста… — Не ссольтесь! — надув щёки, скомандовала девочка. На самом деле они не ссорились. У родителей Никки подобные стычки возникали шутя и стали уже традицией. Даже в метеорологии есть такое явление: столкновение горячих и холодных потоков приводит к осадкам. В их случае — к грозе. Кратковременной, больше похожей на искры, за счёт которых они и заряжали друг друга. — Никто не ссорится, ангелочек… У нас с папой такие шутки, подрастёшь и всё поймёшь… — Делайла сняла очки и взглянула на дочь и мужа самым нежным взглядом. — Тебе не жарко, Никки? — Не-а… — Вот об этом я и говорил, Де́ли. Ты слишком много беспокоишься… — Папа, а когда мы почитаем? — Когда сядем в самолёт, обязательно… — мужчина достал из рюкзака собрание сказок Андерсена. — Какую ты хочешь? — «Лусалочку»! — Это грустная сказка, Никки. Может, другую? — «Ледяную деву»? — Ещё грустнее… — Я знаю! — радостно воскликнула девочка. — «Улитка и лозовый куст»! — Сомневаюсь, что её хватит, но ладно… Семейство заняло свои места в самолёте. Делайла села у иллюминатора, Факундо с краю, а Никки в кресле между ними. Полёт шёл спокойно. Отец читал Никки ту самую сказку про вредную улитку и жизнерадостный розовый куст. А мама умилялась, глядя на них. — «…Как печально! — сказал розовый куст. — А я и хотел бы, да не могу замкнуться в себе. У меня всё прорывается наружу, прорывается розами… — читал мужчина. — Лепестки их опадают и разносятся ветром, но я видел, как одну из моих роз положила в книгу мать семейства, другую приютила на своей груди прелестная молодая девушка, третью целовали улыбающиеся губки ребёнка. И я был так счастлив, я находил в этом истинную усладу. Вот мои воспоминания, моя жизнь!..» — Папа… — Да, мой цветочек? — Мне жалко улитку. — Почему? — У неё нету длузей… Были бы у неё длузья, улитка была бы с ними, а не с лозами… — Да, Никки, у улитки нет друзей. Потому что она всё время сидит в своём панцире. — И у лозы нет длузей… потому что она кусается. — Кусается? О чём ты, милая? — удивилась Делайла. — Я у бабушки в саду хотела взять лозу, чтобы понюхать, а она меня укусила… — обиженно пожаловалась Никки. — Лозы злые! Переглянувшись, родители захихикали. Не понимая, почему глупые взрослые смеются над её важной проблемой, Никки переводила хмурый взгляд с мамы на папу, и обратно. — О ангелочек… — женщина мягко погладила маленькую огненную, как у неё, гриву. — Розы не кусаются… — А вот и кусаются! — настаивала девочка. — Я видела. У неё лядом с листьями есть остлые зубы. Много! — Это шипы, милая. Роза не кусается, а защищается. — От кого? Кто-то хочет её съесть? — Нет, но розы же красивые… Их многим хочется сорвать, и, чтобы этого не допустить, розы защищаются. — А я не хотела лвать… Бабушка говолит, что цветы лвать нельзя, им больно. — Правильно. Но ты же схватилась за стебелёк, когда хотела понюхать? — Угу… — Никки зевнула. — Ну вот. Роза подумала, что ты хочешь сделать ей больно, поэтому уколола шипами. — А если я захочу потлогать и поплошу её не колоться? — Роза не может убрать шипы, милая… — Вледная лоза… — сонно буркнула девочка, наклонив голову в сторону мамы. Светлые реснички сомкнулись. Папа аккуратно, чтобы не потревожить хрупкий сон своей малышки, подложил ей под голову цветастую подушку с шуршащим наполнителем из маленьких шариков. Накрыл пушистым пледом. Никки ещё не знала, что это было последнее мирное мгновение… Скоро полёт превратился в кошмар. Судно начало трясти, из отсеков вылетели кислородные маски… Пассажиры напряглись. Стюардессы просили успокоиться и пристегнуться ремнями безопасности, говоря какое-то сложное для пятилетней девочки слово — турбулентность. Тряска никак не прекращалась, и в какой-то момент люди на местах рядом заметили дым. В хвосте самолёта что-то задымилось. Вот тогда началась настоящая паника. Даже стюардессы занервничали, хоть и старались этого не показывать. Одна побежала к пилотам, две другие — пытались угомонить беснующихся пассажиров. Что происходило дальше, полусонная Никки не смогла сообразить. Мама и папа в каких-то странных масках. Потом мама надевает эту маску уже и на неё. Стюардессы командуют пройти к эвакуационным выходам, и все сломя голову срываются с мест, подальше от дыма. — Идём, Дели, быстрее! — Факундо отстегнул ремень и быстро взял на руки дочку, завернув в плед. — Подожди… — женщина пыталась отстегнуть пряжку ремня, но без толку. — Чёрт, кажется, я… — Мама, мне стлашно… — Никки уже вовсю заливала щёки слезами. — Тише, цветочек… — папа покачал её, но это не помогло. Спустя ещё несколько безуспешных попыток выбраться, Делайла подняла на мужа взгляд, полный мольбы и отчаяния. — Фаду, уноси дочку… — дрожащим голосом произнесла жена. — Нет! Нет! Куда? Папа! Нет! Мама! — кричала Никки, дрыгая ножками. Но отец крепко держал её. Донёс прямо до аварийного выхода и отдал в руки стюардессе. Он оглядывал её внимательно и почему-то беззвучно плакал. Никки не понимала. Поцеловав дочку в лоб и дрожащие щёчки, Факундо прошептал: — Что бы ни случилось, не отходи от тёти, ладно? — Папа… — девочка всхлипывала. — Где мама? — Я сейчас приведу её, не плачь… Не плачь, мой ангел, — он снова поцеловал дочку в лоб. — Никки… мы с мамой тебя очень любим. Будь умницей… — Стойте! — крикнула стюардесса. — Мужчина, вы куда?! Там всё сейчас отвалится! — Там моя жена, я её не брошу! Не слушая возгласы толпы, мужчина скрылся за толстой пеленой чёрного дыма. Никки всматривалась туда, пока не услышала громкий… БАХ! Детский плач заглушил остальные голоса вокруг…              Вспомнив насколько громким и страшным был тот взрыв, Никки вздрогнула. Оглядевшись, поняла, что всё ещё у Шепарда. Лежащие на оранжевой кушетке коленки тряслись. — Не переживай, что не помнишь, какими они были, — заговорил психолог. — Это нормально, правда. Прошло столько лет… Так устроен наш мозг. Главное — память о том, что когда-то они были. О том, что они когда-то делали для тебя… — Да, — девушка поморгала, окончательно приходя в себя. — Наверное… — Твоя нынешняя семья — Фоллы… какие они? Тебе нравится жить с ними? Ничего не беспокоит? «Беспокоит. Они — звери. Реальные, мать его, волки!.. И один из них меня домогался… и продолжает домогаться… и… я, в принципе, не против… А ещё главный вампир города взял меня на работу!!! Блядь, да мне тут не к психологу надо, а к психиатру!» — Нет, доктор, — мило залепетала Никки. — Меня всё устраивает. Макс и Мия замечательные… А можно мне домой? Шепард с подозрением взглянул на неё, но согласился отпустить. Принуждать сидеть до конца сеанса — не в его правилах. Никки на деревянных ногах покинула кабинет. Чем ближе она подходила к двери, тем сильнее казалось, что сейчас упадёт…       

~•••~

      Домой Никки вернулась злая. Мало того, что приём у психолога абсолютно не принёс облегчения, так ещё и на обратном пути оказалось, что растаяло много снега и Нью-Йорк теперь походил на одну большую снежно-грязную лужу. И угадайте, что произошло? «Мудак… Нахрена так мчаться?! Мои бедные джинсы!» Девушка хотела быстренько подняться, чтобы переодеться и принять душ. Но внимание привлекла закрытая дверь на кухню, которая обычно всегда открыта. Тихонько, стараясь не привлекать внимания, Никки подошла к двери. Прислушалась. Хелен и Одри секретничали, готовя ужин. Никки хотела предложить помощь, но вдруг услышала, как Одри сказала: — Говорю тебе, Никки чем-то похожа на Сэм! Как думаешь, поэтому Макс её взял? — Ну не знаю… Да, у Саманты тоже взрывной характер, но она всё-таки поспокойнее будет, чем… — Кхм-кхм! — Никки громко покашляла и резко открыла дверь. Волчицы выглядели растерянными. — Вам помочь? Я тоже сплетничать умею! — В этом доме подслушивать не принято… — строго сказала Хелен. — А перемывать косточки друг другу — принято? Послушайте, девочки… Я знать не хочу, чем дочери Эмиля не угодили Мия и Макс… Просто доношу до вашего сведения, что эта волчица — та ещё сучка, поэтому не надо меня с ней сравнивать… — Никки перевела обманчиво дружелюбный взгляд на Одри и, выделяя слова, выдавила: — Я не Саманта. Я хуже. Наслаждаясь выпавшими физиономиями волчиц, Никки вышла. Но до комнаты снова не дошла. На втором этаже её окликнула Хелен: — Постой, Никки. — Что ещё? Если хотела извиниться, то не сейчас. — Хотела поговорить… — оглядев перепачканную и мокрую девушку, жена вожака быстро добавила: — Это ненадолго. — Ну хорошо… — Никки вздохнула. — О чём? — О Шоне. Никки буквально услышала, как заскрипели зрачки её закатывающихся глаз. Но ничего не сказала. Приняв молчание за согласие, волчица продолжила: — Я вижу, что между вами происходит нечто… и… — С чего ты это взяла? — Я — мать, Никки. Волчица. Я чувствую, если что-то беспокоит моего ребёнка. Его беспокоишь ты. — И что прикажешь делать? Обходить его за километр? Он сам ко мне лезет, поэтому сначала проведи воспитательную беседу с ним. — То, что его тянет к тебе, неудивительно. Шон — молодой волк, и он… — Реальный кобель. У него инстинкты и вся херня… уже слышала. Только это не значит, что из-за него я буду носить пояс целомудрия и хиджаб. — Но всё равно ты его искушаешь… — а вот это услышать было приятно. — Старайся меньше с ним как-то пресекаться… У него к тебе всё скоро пройдёт, пойми. Подумай об его невесте, она ведь тоже девушка… — Невесте? — на лицо Никки лёг шок. — Хлоя уже его невеста? — Да, Шон собирается сделать ей предложение на Рождество. В кругу семьи… — Хелен аж просияла от счастья. — Я помогала ему выбирать кольцо. Больше всего на свете в этот момент Никки захотелось убежать в чащу леса и заорать благим матом, не жалея голосовых связок. Шон женится. Интересно, а когда он собирался ей об этом рассказать? «Хорошо… Отлично, блядь… Совет да любовь вам, сука!»