* * *
— Ким Сольджи. — Услышав обращение, девушка тут же повернула голову к Тэхену, который сидел от нее на приличном расстоянии на диване. — Скажи, а ты никогда не хотела… ну… побыть мошенницей? Как Джин. Выполнять задания, следить или… — Хотела. — Соль мечтательно улыбнулась. — Мне всегда хотелось, чтобы мы с Джином вместе работали. Преступный дуэт. Но они с дядей сразу сказали мне, что с моими способностями я не должна ходить по кривой дорожке и организовали мне прямую, в Национальную художественную академию. — Соль забавно надула губки. — И я рада и очень им благодарна, но… Хотелось бы хоть раз почувствовать этот адреналин. После пары бокалов, она стала чувствовать себя чуть свободнее, при этом сохраняя ясность ума и разборчивость речи, и Тэхен поверил, что у нее была хорошая алкогольная переносимость. — Я подумал, что мы с тобой тоже могли бы сыграть свою роль во всей этой истории. — Тэхен сказал это невозмутимо, будто это было легко и просто, но Соль немного напряглась, став сосредоточеннее. — Какой? — Японской. Например, мы могли бы… попробовать узнать, как Сакаи выходит на своих покупателей и наоборот. У Джина нет в этом плане зацепок, как и у Юнги, а мы сегодня узнали, что директор Ючи может быть с ним связан. С Сакаи. — Да, и наверное стоит об этом сказать Юнги и Джину. — Соль кивнула собственной мысли, приняв ее за правильную. — Японцы за ними наблюдают. Особенно за Джином, и вряд ли он сможет что-то сделать. А Юнги… Он привык действовать прямо, применяя интеллект и силу. В нем нет… хитрости и терпения. — Тэхен немного преуменьшал потенциал Юнги, но это нужно было для дела. — На что ты намекаешь, Ким Тэхен? Говори прямо. — Примерно так же прямо, как Сольджи теперь смотрела на него своими блестящими темными глазами. — У меня есть план. Я приглашу директора на выставку, которая будет организована в Художественной галерее, к которой я имею отношение, как меценат. И на этой выставке мы попробуем у него разузнать, что да как… — Тэхен говорил с осторожностью, следя за реакцией Соль на каждое свое слово. — Тебе же нельзя появляться на людях. — То есть, это единственное, что тебя смущает? — Тэхен удивленно поднял брови, пока девушка, взяв немного времени на размышления, решительно кивнула. — Я всегда хотела помочь Джину. Хочу помочь и буду хотеть. Поэтому если есть какая-то возможность… Я с радостью за нее ухвачусь. — Соль сделала пару глотков из своего наполовину опустевшего третьего бокала вина. — Но без тебя. В смысле, в галерее буду без тебя. Ты можешь все контролировать, организовывать, но быть в тени. — Это твое условие? — Тэхен прекрасно знал, что Соль не сможет ему помешать участвовать. — Да. — Единственное? И ты согласна ничего никому не говорить? — Тэхен испытывал сомнения. — Единственное. Да. — Соль теперь была как-то слишком решительна. Возможно, из-за вина. А может, у нее были другие причины. — Как-то слишком просто получается... — Тэхен с недоверием покачал головой. — Разумеется, просто. Я просто хочу помочь брату. Хоть раз. Хоть в чем-то. Хочу быть полезной, а не просто быть. Даже не рядом. — Соль выпалила это на одном дыхании, сильнее поджав под себя ноги, смотря теперь на дно своего бокала. — Он делает для меня всё. Абсолютно всё. А я просто этим пользуюсь. Я совершенно бесполезная. — Он любит тебя и хочет, чтобы у тебя было все самое лучшее. Это вполне нормальная позиция для взрослого мужчины, который готов к ответственности. — Тэхен был удивлен такой откровенности, даже несмотря на вино, и теперь старался звучать как можно мягче. А потом он увидел, что глаза Соль стали стремительно увлажняться, но она, несколько раз порывисто вдохнув и выдохнув, при этом надув щеки, торопливо закатила глаза к потолку, чтобы слезы случайно не вылились. — Он стал таким, когда папа умер. Он не должен был. Он был ребенком, как и я, просто на несколько лет старше. О нем должны были заботиться, а вместо этого он заботился обо мне. — Кажется, вино не позволяло Соль сдерживать слезы, и на щеке появился первый влажный след, который она порывисто стерла пальцами, будто боясь, что Тэхен заметит. — Тебе хочется поплакать, да? — Это был неожиданный вопрос, особенно интонация, с которой Тэхен его произнес — серьезное сочувствие, будто она действительно могла теперь спокойно расплакаться при нем, и он был отнесся к этому с пониманием. — Нет. Я… не плачу. — Соль шморгнула носом, утерев его своим кулачком. Как ребенок, которому запретили плакать, убедив, что это плохо. — Когда была маленькая, да и когда стала старше, начав все понимать, часто хотелось, но я видела, что мои слезы очень беспокоили и расстраивали Джина. Он просто не знал, как справляться с моими рыданиями, и от этого начинал переживать еще сильнее. Я не могу плакать. — А я знаю, что нужно делать с чужими слезами и как вести себя, когда кто-то плачет. — Тэхен спокойно смотрел на Соль, глаза которой из-за невыплеснутых слез начали краснеть. — Хочешь покажу? Она сомневалась, но потом все же неуверенно кивнула. — Тогда сядь поближе. — Он вытянул руку вдоль мягкой спинки. — Или боишься? — Я... не боюсь. — Соль вновь шморгнула носом, немного боязливо придвинувшись к Тэхену. — Я могу тебя обнять? — Соль видела на себе теплый, совершенно спокойный взгляд, будто Тэхен на самом деле знал, что нужно делать. И она кивнула. — Тогда распусти волосы. Девушка послушно стянула с хвоста резинку, разметав по плечам длинные шелковисто-каштановые волосы. И Тэхен, проследив, чтобы случайно болезненно не потянуть ее локоны, мягко прижал Соль к себе за плечи. — Знаешь, когда кто-то плачет, ему обычно хочется во что-то уткнуться, поэтому ты можешь тоже меня слегка приобнять и положить голову вот сюда. — Он похлопал себя по груди, пока Соль смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Я тебе отвечаю — это самый верный способ плакать! Я знаю! И Сольджи сделала то, что он сказал, щекой прижавшись к мягкой, тонкой шерсти джемпера. — Вот и весь секрет. Когда человек плачет, он зачастую не хочет, чтобы его утешали. Он просто хочет чувствовать чье-то присутствие, тепло, просто участие. Я могу гладить тебя по голове, пока ты будешь плакать, и даже если ты не будешь ничего мне рассказывать, тебе будет становиться всё легче. — И Тэхен осторожно запустил пальцы в волосы Соль, которая совсем притихла и кажется даже не дышала. — А откуда ты все это знаешь? — Она перешла на шепот. — Маму так успокаивал, когда папа уходил на заработки, драться. — Низкий, теперь особенно бархатный голос Тэхена звучал умиротворяющее несмотря на затронутую тему — Драться? — Голос Соль дрогнул, и она покрепче ухватилась за Тэхена, как будто испугавшись. — Ага. Папу уволили с работы, и у нас было очень мало денег. Юнги мой брат, потому что его родители делили с нами стол и заботились обо мне как о своем сыне, пока мама заботилась о папе. Вместе с отцом Юнги, который был врачом и теперь врач, самый лучший. Он папу лечил, и мама часто приходила ко мне, пока папа… болел после очередного выигранного кулачного боя. Она улыбалась, чтобы не пугать меня, и плакала украдкой, потому что боялась. Боялась, что однажды папа не встанет. — Это… так страшно. — Соль прижималась щекой к груди Тэхена, который кожей почувствовал ее слезы. — Я ее утешал вот так. Обнять по началу не мог, как следует, зато она клала мне голову на колени, а я перебирал ее волосы… — И Тэхен мягко заскользил своими пальцами по локонам Соль. — Я чувствовал как ей было тяжело. Дети же не понимают многое, но всё чувствуют. Вот и я… Папа оказался очень сильным и стойким, на боях нашел единомышленников, и так начался его путь. Но он не любит об этом распространяться, потому многие считают, что я родился с серебряной ложкой. А я донашивал вещи за Юнги и выпрашивал у него сладости, которые он всегда мне отдавал. Самый лучший старший брат. Как у тебя. Поэтому ты должна его ценить и любить, а не ругать себя. Потому что если бы Джин узнал, что ты себя ругаешь за это, ему бы это точно не понравилось. — Он всё, что у меня есть. Я… Джин знал наших родителей. А я нет. Это… — И Соль изо всех сил теперь прижалась к Тэхену, уткнувшись носом ему в грудь. — Мама умерла при родах, папа — когда мне было чуть больше четырех лет. Я не помню их. Понимаешь, я… Я смотрю на фотографии, где есть мама, и… Она такая красивая, такая счастливая рядом с папой, и я должна ее любить, но я… Я просто думаю, что она умерла из-за меня. — Она вдруг заплакала так надрывно, что Тэхен сразу почувствовал, что у него наворачиваются слезы на глазах. Он просто представил, как долго она носила в себе эти мысли, боясь поделиться ими. — Мама дала мне жизнь ценой своей. А я даже не помню ее. Как я могу ее любить, а ведь… Я родилась, а она умерла. Из-за меня, понимаешь? Если бы не я, она была бы жива, заботилась о Джине, о папе… А может он бы не умер… А я… Я даже… — Соль вдруг подняла голову. — Бесполезная, понимаешь? Паразит. Мама умерла из-за меня, Джин поломал свою жизнь, чтобы я занималась тем, чем хотела. А он бы мог стать блестящим актером, или… Теперь я занимаюсь чем люблю, а он… Почему, почему… Я не говорила об это ни с кем. Они бы ругали, говорили, что я глупая, расстраивались, но… Ведь так и есть! Соль вновь уронила голову Тэхену на грудь, и ее теперь кажущееся особенно хрупким тело пробивала мелкая дрожь. Она то и дело всхлипывала, сдавленно, будто до сих пор старалась держаться изо всех сил… Безуспешно. — Тихо, тихо, крошечка. — Тэхен крепче обнял Соль за плечи, как будто пытаясь унять ее дрожь. — Ты стала продолжением любви своих родителей. Ты не можешь быть виновата, потому что они любили тебя, они хотели дать тебе жизнь, а ты называешь себя паразитом, ну что такое… — Я… — Соль судорожно хватала ртом воздух, задыхаясь от душащих ее слез, которые теперь, казалось, все разом пытались вырваться наружу. — Енсу говорит, папа очень любил меня. Он говорит, что я очень похожа на маму. А я… Я не помню. Я так хочу вспомнить папу, но это какие-то… — Она всхлипнула. — Обрывки. Иногда мне кажется, что я даже не помню, а просто придумала себе. Когда они вспоминают с Джином, как растили меня, как… Как папа заботился о нас, любил нас, я так завидую… Я так хотела бы это запомнить, чтобы потом… Вспомнить, чтобы на душе потеплело, а ведь не могу… Я… Это так тяжело. — И она вновь заплакала навзрыд, болезненно сжимая пальцы на кофте Тэхена, которому теперь больше всего на свете хотелось забрать ее боль себе. Он так четко это ощутил, это было как будто само собой разумеющееся чувство. — Я всё сделаю ради Джина, всё за него отдам. Он… Он мой единственный родной человек, понимаешь? Он все, что осталось у меня от мамы и от папы. Я так его люблю… Я… — А он также любит тебя, и можешь мне поверить, твое счастье и улыбка для него — награда, которая в разы перекрывает все жертвы. И тебе не нужно пытаться вспоминать. Родители дают нам жизнь, отдают часть себя, поэтому они всегда с нами. В нас. Ты думаешь, что не помнишь маму и папу, но часть их находится в тебе. Правда. Это ведь не просто сказки — так и есть, это биология. Тебе не нужно их помнить, потому что ты их знаешь. Их любовь всегда будет с тобой. — Тэхен прижимал Соль к своей груди, чувствуя, как она дрожала. — Они вот смотрят сейчас на тебя с неба и думают «Наша дочка такая умница и красавица, а говорит такие глупые вещи». — Прямо... Прямо так и думают? — Соль неловко потерла один глаз, затем вновь обняв Тэхена, который прижался щекой к ее макушке. — Точно так и думают. Им не нужно, чтобы ты их помнила — достаточно, чтобы ты была счастлива. Самая лучшая награда для родителей. И пусть у тебя нет воспоминаний — достаточно знать. Это даже надежнее. А ты знаешь наверняка, чтобы была самой любимой девочкой. Знаешь же? — Знаю. Я знаю… — Соль подняла голову, и Тэхен увидел красные, блестящие от слез глаза, с потекшей тушью, которая теперь наверняка отпечаталась на его кофте, и едва наметившуюся улыбку. Как солнце, из-за только что отгремевших грозовых туч. И она замерла так, а потом тихо-тихо прошептала. — Спасибо. — За что? — Тэхен, дабы разрядить атмосферу, удивленно поднял брови. — За то, что позволил намочить свой джемпер? И на этих словах девушка встревоженно опустила глаза, заметив огромное мокрое, с темными подтеками пятно на красивой мятного цвета шерсти. — Я… Я постираю! Я… — Она была теперь так взволнованна, что Тэхена засмеялся, прижав ее к себе. — Извини, я… — Перестань. Это такие пустяки, что на них вообще не стоит обращать внимание! — Ты… такой добрый. — Соль не сопротивлялась, вновь устроившись на груди Тэхена. Ей было так комфортно, так тепло и безопасно, что совершенно не хотелось теперь отпускать эти ощущения. — А ты… — Тэхен с нежностью гладил Соль по еще влажной от слез щеке. — Такая красивая, даже когда вся в размазанной туши. Девушка тихо и неуверенно засмеялась, явно приняв это за шутку, пока Тэхен даже и не собирался шутить. И он с безотчетной радостью чувствовал, как Соль затихала, успокаивалась, дыша теперь ровно, глубоко, с мерно и никуда не торопящимся сердцем. И в один момент, он понял, что она уснула. Ну, или была на пороге сна. — Эй, крошечка. — Он аккуратно сжал ее плечо, и девушка что-то буркнула в ответ, потеревшись щекой о его грудь. — Пора спать. Она испытала слишком большой стресс, слишком большой выброс негативных эмоций чтобы теперь дать какую-то внятную реакцию. Она просто потеряла все силы, выплеснув их вместе со слезами. Но у Тэхена было достаточно сил, потому он, тщательно примерившись к Соль и сменив положение на более удобное, взял ее на руки. И девушка уткнулась носом в его шею, неосознанно обвив ее руками. Она была такой легкой, такой хрупкой, такой беззащитной и маленькой… Такой нежной. Как только что проклюнувшийся зеленый росток. Даже несмотря на ее характер, которым она просто защищалась от всего, что потенциально могло причинить боль, которую она итак всегда носила с собой. Но ведь Тэхен тоже мог ее защищать. Он хотел ее защищать, вдруг взаправду почувствовав себя рыцарем, но впервые это романтическое сравнение не было надумано — оно шло прямо из сердца.* * *
— Ну наконец-то мы сможем нормально познакомиться! — Ким Хичхан, широко и очень дружелюбно улыбаясь, поднялся, как только на пороге его кабинета появился Хонг Енсу, который отвечал ему такой же улыбкой. — А то всё ругаемся, и ругаемся, и всё никак понять не можем, что делим. Хан. И старший Ким протянул свою большую ладонь, которую Енсу пожал двумя руками. — Хонг Енсу. Просто Енсу. И приятно познакомиться, господин Ким. — Ой, после того, что между нами было в этом кабинете, какой я господин Ким… Так легко поддался на провокации… — Ким Хичхан драматично понизил голос, направляя Енсу к креслу. — На ты. Просто Хан. — Хорошо. Я должен был уладить формальности. — И Енсу самодовольно улыбнулся, пока Ким Хичхан занял место не за директорским столом, я рядом с ним, в таком же кресле для посетителей. — Скажу сразу — японец полностью поверил в отыгранный спектакль, что было понятно по тому, как он был счастлив и рад, уже представляя, как сможет развернуться здесь. — Скажи, что он на самом деле продает? — Ким Хичхан задумчиво смотрел на Енсу, который всегда становился серьезным и сосредоточенным, как только доходило до дела. — Усиленный вариант того, что продает легально. Клянется, что не наркотики, и я склонен в это верить. В любом случае, если бы в городе появилась наркота, а у них уже очень приличный оборот, ты так или иначе бы об этом узнал, потому что дилерам всегда нужна крыша от полицейских сирен. Но… — Енсу откинулся на спинку кресла, задумчиво взявшись за подбородок. — Он не подпускает к производству. Я предлагал выделить ему парней под благовидным предлогом помочь, но он очень умело пресекает любые попытки вмешаться. Юнги, насколько я знаю, вчера подладил кого-то последить за Оомори, но след оборвался. Знаешь, он не производит впечатление бандита, что опять же говорит в пользу того, что с наркотиками они не общаются — там всегда криминал. Но он очень хитрый и расчетливый. Уверен, что он все держит в своих руках. — А Сакаи? — Сакаи, как мы поняли, лишь вдохновитель. Парень клепает химические открытия, которые дядя потом успешно реализует. Он тоже молчит под надежным предлогом, что дядя запрещает болтать. Джин пытается к нему подступиться, но пока что глухо. Точнее… — Енсу заметно замялся. — Джин осторожничает. В этой ситуации у него есть вполне рабочая схема, как получить желаемое, особенно если учесть, что Сакаи изначально положил на него глаз, но… — Юнги. — Ким Хичхан кивнул. — Я в курсе. Вчера пытались его утешить — безуспешно. — Да, Юнги. — Енсу улыбнулся, и Хан по этой улыбке сразу понял, что у них уже успело случиться приятное знакомство. — Джин в этом плане очень принципиальный и ни за что не пойдет на… свои обычные методы работы. Даже если Юнги даст добро. — Ооо, Юнги скорее изловит Сакаи и будет его пытать с особой жестокостью, чем позволит своему принцу его касаться. И наоборот. — Хан покачал головой. — И это правильно. В любом случае, мы можем попытаться пойти в обход. В принципе, все, что нам нужно — производство. Вот тогда мы сможем взять его за горло, и так как его единственное прикрытие — ты, а ты с нами заодно… У него не будет другого выхода, как просто свалить по тихой грусти. Я еще подумаю, как можно подключить полицию и чем можно будет убедительнее угрожать. — Очень благородно угрожать полицией, а не расправой. — Енсу улыбнулся. — Не люблю пачкать руки и совесть — потом обязательно буду плохо спать. — Хан покачал головой. — А вообще, пообещал жене, что никогда не буду разбойничать. Тем более, существует очень много рычагов давления, помимо откровенно болезненных. Енсу собирался что-то спросить, но в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, ее открыли. — Не опоздал? Юристы-формалисты успели меня подзаебать своим буквоедством, как будто, блять, не кирпичи закупают, а мрамор для императорской усыпальницы. — Енсу обернулся на знакомый голос, и на лице вошедшего тут же появилась улыбка. — Что, Хонг, пожмем друг другу руки или же попиздимся, как полагается заклятым врагам? Енсу, улыбаясь, поднялся, сразу направившись к Зайке, который шел к нему с протянутой для приветствия рукой. — Хонг Енсу. Вот теперь рад знакомству. — Зайка. — И Зайка ответил на крепкое рукопожатие. — Просто Зайка. И очень взаимно. Документы привез? Давно мечтал прихватить этого за яйца, а то зазнался. Зайка многозначительно поднял брови, смотря на Енсу, и в кабинете раздался басовитый смех. — Тебе стоило сказать об этом раньше — по старой дружбе позволил бы подержаться. — Хан подошел к другу, взяв его за плечи. — О чем успели побазарить? Давайте краткое резюме. И после краткого емкого пересказа, Зайка, который успел занять место на краю стола, очень задумался. — Мутная история. От начала и до конца. Не верится мне, что этот Сакаи такой лопушок, что просто пляшет под дядькину дудку. Чувак, который клепает патенты и преуспел в науках, при том что не плешивый энтузиаст, а любит, как оказалось денежки, не будет работать за идею. — Ты думаешь, дядя с ним не делит барыши? — Хан в сомнении поднял бровь, глядя на сосредоточенного Зайку. — Я не о том. Должен быть еще какой-то интерес. Ну, типа, цель. Обогатиться, ясен хуй. Но для чего? А почему именно к нам пожаловали? Чо бы на родине не развернуться? — Как я понял, на родине они тоже занимаются реализацией. А может… В любом случае, есть еще места, где они успели запуститься. — Енсу теперь пытался максимально точно вспомнить то, что ему удалось узнать. — Судя по всему, не подступиться к этому Оомори. — Зайка качал головой. — Да и за яйца прижать вряд ли получится. Хотя, если очень напугать… — Поздно, мы с ними уже помирились. Теперь надо думать, как войти в курс дела без их ведома. — И Ким Хичхан откинулся на спинку кресла, и все в кабинете погрузились в задумчивое молчание.* * *
Это было странно. После встречи разговор по телефону совсем не клеился. И на этой мысли, которая продолжила повиснувшее в трубке молчание, Джин чихнул. — Заболел? — В голосе Юнги было искреннее беспокойство. Он ответил слишком быстро, как будто просто не знал до этого чем прервать затянувшуюся паузу. — Обычное дело для осени. Простыл, но чуть-чуть. — Джин вытянулся на диване, поглубже запрятав ноги в плед. — Скажи адрес — я организую тебе хорошее настроение доставкой… — Юнги, ты не помогаешь делу. — Джин запрокинул голову, закрыв глаза. Разумеется, больше всего на свете ему теперь хотелось положить голову Юнги на колени, сопливиться и чихать, пока он с нежностью в голосе и пальцах, перебирающих его волосы, будет ругать его за то, что он плохо следит за погодой. Юнги замолчал. — Может, это я виноват в том, что у тебя ничего не получается? — В голосе явно слышалось раздражение, которое слишком контрастировало с заботой до этого. — Нет, это я виноват. Что переоценил себя. — И говорить теперь совершенно расхотелось. — Ладно, скоро придет Иори. Прекрасный повод… — Я забыл, что у тебя есть и врач, и утешатель. Надеюсь, ты скоро поправишься. И сразу Джин услышал короткие гудки. И он не мог винить Юнги за такую реакцию, потому что Юнги не знал тонкости его работы, а вот Джин знал. И Джину стоило думать тогда, когда он так самоотверженно взялся за дело, зная, что у него за плечами полыхающие чувства, которые теперь вполне могли спалить всё к чертовой матери. Если и был кто-то виноватый в этой ситуации, то только Джин. И на самом деле у него ничего не получалось. Возможно, сегодня его план сработает, кто знает, но Юнги… Это было увлекательно — наблюдать за тем, как с тобой играли чувства, потому что ты не имел на них никакого влияния. У тебя были проблемы, ситуации, условия, но они не могут повлиять на чувства, в то время как чувства могут повлиять на тебя. И когда ты «под чувствами» можно натворить что угодно. Скука, если ее долго не выплескивать, закрывая и душа в себе, однажды может выплеснуться агрессией, а нежность, не умеющая найти выход через телефонные и электронно-письменные разговоры, однажды может показаться равнодушием. Казалось бы — это так просто! Ну сиди себе и люби. Подумаешь, не можешь видеть и трогать объект своего воздыхания, делов-то. Любят же люди друг друга на расстоянии, и ничего. Из этого иногда даже что-то получается. Но здесь другое. Обстоятельства, ситуации и проблемы. Добровольное, а не вынужденное отшельничество. И Джин был этому виной. — Как ты? — Иори появился на пороге квартиры Джина с очень искренним беспокойством. — Мы с господином Чоем собрали для тебя аптечку. — Спасибо. Проходи. — Джин отступил, помог Иори снять пальто, а затем отправился на свой диван. На самом деле, он не так уж сильно болел. Чихал, сопливился, немного болело горло, вполне себе субфибрильная температура 37.4… — Как ты? — Иори был в рабочем шерстяном костюме, темно-сером в тонкую полоску, и рубашке, освободившись от пиджака и закатав рукава, как будто готовился собственными руками лечить Джина. — Неплохо. — Джин закутался в плед. — Грустить надо не потому, что я плохо себя чувствую, а потому что глупый. — Ну-ка. — И Иори протянул к голове Джина руку, мягко дотронувшись лба ладонью. — У тебя руки холодные. — Джин дернулся. — И грязные. Иори убрал свою ладонь, низко опустив голову и улыбнувшись. — Косяк. — Можешь помыть на кухне. — Джин так же улыбнулся, затем внимательно наблюдая за реакцией Иори, который, оглянувшись, нашел взглядом раковину и направился к ней. Джин замер, а потом услышал что-то эмоциональное на японском, что, разумеется, не смог понять. Но настроение уловил. — Что такое? — Джин вытянул шею, заметив, что Иори замер у раковины. — «Пичи блум»? Где ты раздобыл это? — В голосе Иори очень явно чувствовался негатив, который он не мог скрыть. — Привезли прямиком из Японии. Моя тетушка частенько туда катается и давно мне хвалила их отдушки. У меня еще есть кондиционер для белья. — Вкусно пахнет, да? — Иори открыл яркий пузырек с жидким мылом, поднеся к носу. — Дерьмом. Кажется, Джин был на верном пути. — Что-то не так? — Да нет, всё так. Мой отец очень печется о качестве. — Отец? — Джин очень натурально изобразил удивление. — Иошито Оомори. Отец, который вложил в меня половину генов, или сколько там… В любом случае, это всё, что мне от него досталось. — Иори вытирал руки. — Я поставлю чайник? Тебе нужно выпить один чудо-порошок, который должен снять половину симптомов. Я прослежу и поеду домой. — Мне кажется, или я тебя успел расстроить? — Джин поднялся, позабыв надеть тапки, и направился на кухню, сразу присев на стул. — Нет, ты не успел меня расстроить. — Иори копался в пакете, затем достав оттуда какую-то коробку, вызволив из нее небольшое бумажное саше. — Со вкусом персика. — Но ты расстроился. Я заставил тебя приехать, и… — Мне несложно, Джин. — Его обычно спокойный голос прозвучал непривычно резко и зло, и Джин даже удивился, вполне натурально. — Извини. Психологическая травма. В которой ты не виноват. — Я могу послушать. Люблю сказки на ночь. — Джин решил, что Иори не оценит подтирание соплей и сердечные утешения, потому решил зайти с другой стороны. Иори Сакаи был теперь очень задумчив, напряженно сжав челюсть, а затем выдохнул, положив руки на кухонную столешницу. — Будь что будет. Хотя дядя Дзиро явно бы не одобрил мою откровенность, но кто его теперь спрашивает... И Джин затаил дыхание, нетерпеливо шморгнув сопливым носом.