Лунная версия волшебной ночи цветения вишни.
Чонгук открыл глаза, будто не смыкал их вовсе. Всю ночь он метался меж двух огней: желание вонзить себе клинок в сердце граничило с трепещущим теплом в районе грудной клетки только от одной мысли о нежности хрупкого тела под собственным боком. Сколько уже раз он позволял себе вот так пробираться в покои Короля? Он не может ни сосчитать, ни припомнить. Этот ритуал зародился в ту самою первую ночь после коронации полтора года назад. Тогда Чон отправился в свои покои, громко хлопнув дверьми Большого зала в знак протеста и непринятия нового короля. В момент разрушающей ярости он разнес буквально каждый угол своих хором. Израненные картины в треснувших золотых рамах были сдернуты с каменных стен и разбросаны по холодному полу, вазы и папье-маше стеклянной мозаикой забились в углы и щели. По некогда дорого обставленной комнате пролетел разрушающий все на своем пути ураган отчаяния Чон Чонгук. Смерть отца, кронпринца и самого Короля отразилась на идеальном мире Великого правителя, который Чон выстроил в мыслях. Тот факт, что смерть королевской семьи дело рук приближенных самого Короля отрицать было бессмысленно. Доказательством этого служили едкие комментарии и ухмылки большей части палаты министров. Зачем было лишать страну того, кто буквально вырвал свободу для нее? Все же так любили «дракона», но видимо лишенный головы он вызывал еще больше симпатии. Весь дворец скорбел, Чон до сих пор не может забыть эти довольные пьяные рожы. А на следующее утро на трон посадили уже нового Короля. Мальчишку, который во время коронации запутался в собственном платье, потому что заплаканные опухшие глаза не давали четкой картинки. Такого хрупкого, до безумия красивого и бесконечно несчастного мальчика лишили семьи, чтобы использовать, словно марионетку. Чонгук не был слепым, чтобы не увидеть истинную красоту, он не мог оторвать глаз от новоиспеченного Короля. Даже когда тот захлебываясь слезами, трясясь от страха, произносил клятву, он был самым прекрасным созданием. Пожалуй, именно когда тот оказался в крепкой хватке Чона, после того как чуть не свалился на глазах у всей знати, советнику стало по-настоящему страшно. Чон рвал и метал от собственного бессилия и непонимания, что же с ним происходит. Нарушенный внутренний покой заставил сорваться с цепи всех бесов, которых Чонгук приручил для светлого будущего. Спустя несколько часов самокопания, сбитых костяшек, сорванного голоса и полного неприятия ситуации Чон выходит из покоев и зачем-то направляется в сторону королевских покоев. Уверенные шаги несут его к новому Королю, чтобы потребовать извинений, объяснений. За что? Чон и сам не знает, но ему плохо, а значит кто-то должен нести за это ответственность. Стража без лишних слов отступает в стороны. В голове снова проносится рой вопросов, как они могут так «просто» относиться к безопасности Короля. С одной стороны Чон не последнее лицо в государстве, а учитывая обстоятельства, можно сказать, что первое. Но король - есть король, и пускать глубокой ночью в его покои откровенно злого, неуравновешенного Чонгука — буквально пособничество в преднамеренном убийстве. Гук прижимается лбом к двери, и холодный пот прошибает его тело. Он слышит одинокий надрывный скулеж, словно раненный олень истекает кровью и ждет своей кончины. Месть, агрессия, ненависть мгновенно превращаются в разочарованный выдох. Чон стекает по двери вниз и еще около получаса слышит эти душераздирающие стоны. Мальчику страшно, больно, и никто в этом мире больше не утешет его. Если говорить уж совсем на чистоту, то Чон буквально последний человек королевства, который сможет дать такую необходимую тому заботу. Люди не меняются в одночасье, поэтому Гук ждет момента, когда покои погружаются в мертвенную тишину. Аккуратно приоткрывает дверь, неслышно следует в темноту, а потом застывает на месте: Король крохотным комочком тревожно спит в углу между погасшим камином и комодом. Он замотан в праздничный официальный для коронации наряд, босые ножки подтянуты вплотную к телу, корона отброшена в сторону, а в руках зажат игрушечный заяц. В голове красным светом мигает лампочка: Чимину не выжить в этом дворце, только не в роли Правителя. Чон сам не отследил момента, когда поднял Короля на руки, а тот прижался так доверчиво, будто ждал этого тепла и защиты все то время, пока плакал в углу комнаты. Почему Чимин не заснул на кровати, разумеется, ответ лежит на поверхности. Все в комнате принадлежит его погибшему отцу, которого он почти и не видел за всю свою жизнь. Наверное оставаться здесь одному было еще одним испытанием, которое пришлось перенести Чимину. Гук все же укладывает хрупкое, мелко дрожащее тело на мягкую перину и накрывает сверху теплым одеялом. Невооруженным взглядом видно, что мальчик продрог за то время, что просидел на полу. Может он пытался кому-то что-то доказать, может хотел действительно спрятаться от всего и всех, а может решил ускорить процесс своей кончины. В любом случае, Чон здесь, и он не позволит этому случиться. Морщинка «недовольства» между тонких, красиво очерченных бровок становится глубже, а по щекам снова льются слезы. Чон пугается, в панике склоняется над лицом напротив ниже, но все, что он видит, — Чимин спит. Спит и плачет. Мыслей в голове нет, когда он протягивает руку и вплетает ее в запутавшиеся, мокрые от слез нежно розовые локоны. Удивительный цвет, как весь мальчик — удивительный. Чон слышал историю о «божественной» предопределенности королевской семьи. Вот такие красивые будто золотые, но почему-то розовые волосы — один из признаков голубой королевской крови. В восемнадцать лет, после совершеннолетия у династии Пак проявляется какой-то отличительный знак на теле. Какой именно знает лишь узкий круг лиц: мать и отец, священник, лечащий врач семьи и, разумеется, будущий муж или жена Короля. Если же у «отпрысков» династии нет этой самой метки, то он не может править королевством. Он сохраняет свое положение в обществе, свой денежный статус и все королевские привилегии, кроме одной — он никогда не сможет надеть цветочную корону. Хотя сейчас, глядя на измученное лицо Короля, у Чона язык не поворачивается назвать это привилегией. И вот он стоит на коленях перед ложем неизвестного мальчишки, успокаивающе гладя его по голове, пока тот постепенно погружается в эмоциональное забвение. Сколько времени проходит в этом положении — неизвестно. Ноги начинаю затекать, но уходить просто нет сил. Поэтому, долго не раздумывая, Чон огибает кровать и ложится под боком Короля. Смелость приходит не сразу, поэтому Гук еще какое-то время мучается вопросом, куда деть руки, ноги, да и в принципе все свое тело. А после прижимается вплотную грудью к спине и прячет малыша в груде своих накаченных долгими тренировками мышц. Так он и засыпает, обещая себе и небесам, что будет защищать нового Короля до последнего вздоха. Прошел целый год с того знаменательного дня, а Чон так и не смог стать лучше, как он уже говорил ранее, люди не меняются в одночасье. Он снова жмется к спящему Королю, который снова плакал по вине Советника. Чонгук сделал вывод, отомстил и только потом понял, что мстить-то не за что. Один и тот же путь, раз за разом. И каждое утро перед рассветом Чон клянется, что больше не причинит боли, и каждый день рушит все данные обещания, и каждую ночь раскаивается во всем. Это происходит круг за кругом, только круги все больше, а месть и раскаяние сильнее. — Малыш, она ничего для меня не значит. Никто, кроме тебя. — Чон не сдерживается, разворачивает опухшее личико ближе к себе и утыкается носом в мягкую щечку. — Я снова так сильно облажался, так сильно подвел тебя. Не знаю, как долго ты сможешь еще терпеть это все, но умоляю — не сдавайся. Я прошу тебя, не оставляй меня одного. Ты же знаешь, малыш, между мной и… у нас ничего не было, ты же знаешь это, правда? Как только ты выбежал из этой проклятой библиотеки, обранив свой прекрасный венок, я сразу пошел к себе. Я сделал тебе больно, я сделал это нарочно, но я не испытал ни малейшего удовольствия от своей грубой мести. Если бы я знал, что эта прелесть была сплетена специально для меня, малыш. Если бы я только знал, если бы дал шанс все объяснить, если бы я не был таким безмозглым нытиком. Я - идиот. Прости меня, Мини. Мне не нужен никто кроме тебя. — Руки своевольно притягиваю мальчика ближе к хозяину. Да, Гук не может думать иначе. Чимин принадлежит ему, он — его, целиком и полностью с первого взгляда, с ночи коронации. — Я люблю тебя, Мини. Какого это целовать короля, целовать пухлые и мягкие губки спящего короля? Является ли это преступлением или, как минимум, чем-то аморальным по отношению к Чимину? Ждет ли их счастливы финал, в котором Чимин простил, а Чонгук признался? Заслуживает ли Чон прощения? Голову одолевают тысяча и одна мысль, но ни одна из них не может остановить Чонгука. Он уже почти бесконтрольно ловит себя на том, как подминает тело под себя, как всеми частичками души желает разбудить и заполучить того, кого всегда считал своим. — Я так сильно люблю, прости меня. — Гук приоткрывает губы и проникает языком внутрь. Чим под ним начинает непроизвольно стонать, а потом чуть приоткрывает слипшиеся глазки. И как бы сильно в этот момент не испугался Чонгук, его тело продолжало механически, буквально на автомате изучать свое сокровище. Руки оглаживают тонкую талию, поднимаются вверх, а потом резко спускаются непозволительно низко, задирая рубаху выше. Чимин что-то бормочет в своем полусонном состоянии, но не отталкивает. А Гук тем временем уже вовсю покрывает поцелуями шею любимого. — Это сон? — Чимин неуверенно гладит широкую спину, а затуманенная алкоголем голова отказывается анализировать происходящее вокруг. — Хочешь, чтобы это было сном? — Да, да, хочу, тогда ты не уйдешь? — Тогда ты позволишь мне остаться, целовать тебя? Позволишь все то, что я не могу позволить себе? Чимин запутался и скорее всего не понял ни слова, но лучше, пусть мужчина мечты будет выцеловывать его шею во сне, чем он проснется в своей холодной комнате совершенно один. Чимин борется со своей сонливостью, но в итоге сдается. Дыхание постепенно выравнивается, а руки соскальзывают с крепких мышц. Чонгук тоже борется, но с радикально другим состоянием. Он обреченно выдыхает в бледную хрупкую кожу, полностью игнорируя своё возбуждение. Он прекрасно понимает, что и сам хочет иначе: нежнее, чувственнее. Когда придёт время, он обязательно дойдет до конца, но для того, чтобы это случилось, Чимин как минимум должен быть трезвым. И что еще важнее, он должен быть влюбленным в Чонгука. Каким бы нахальным и легкомысленным Чон не казался в качестве «партнера», ему необходимо обоюдное согласие. В случае же с Королем, ему нужна взаимность, абсолютная и всепоглощающая любовь. Гук поднимает взгляд на вновь уснувшего мальчика и осторожно убирает упавшую прядь волос за ушко. «Красивый», проносится в голове тысячный раз за сутки. Ох, какими же непростыми выдались эти 24 часа.Эта Весна пророчила искренность, но мы решили промолчать.
Еще утром он решил для себя, что больше не хочет и не может быть недо другом недо врагом для Короля. Во время занятий он все время ловил себя на мысли, как же сильно вырос Чимин. Ежедневный кропотливый труд на лекциях дает видимый результат. Короля уже точно нельзя назвать несведующим в государственных делах. Спустя год, Чимин проворно лавировал на волнах каверзных и неоднозначных вопросах морского и военного дела. А если речь зашла бы о небе, то на свете нет ни единого созвездия, изученного до нынешних времен, которые бы не романтизировал Король. В общем и в целом, он стал истинным правителем. А Чон начал задаваться вопросом, нужен ли он еще здесь? Как узнать, интересен ли он еще этому светящемуся внутренним сиянием малышу? Конечно, Гук найдет темы для будущих семинаров, но что, если Чимин больше не будет восхищенно вздыхать, буквально заглядывая ему в рот? Будет ли это потерей для Чонгука? Чон подходит в плотную к сгорбившемуся над картами Королю и обволакивает его своим телом. Тот реагирует мгновенно: мышцы каменеют, дыхание прерывается, а шея покрывается красными неравномерными пятнами. Чон облегченно выдыхает в макушку: «еще нужен». Молочный аромат свежести тихонько пробирается в легкие, заполняя их, переворачивая все внутренности. Прекрасные ощущения. Чон понимает, что нужно действовать. Когда первая предобеденная часть занятий подходит к концу он просит помочь расставить свитки по местам. Чимин с радостью соглашается, бегая за Советником по пятам. Они оказываются за дальними стеллажами Священной Библиотеки, когда Чимина прижимают к каменному выступу в темном углу. — Всё хорошо, мой Король? — Чон нависает словно скала, опираясь руками о стену над головой своего малыша. Прекрасная разница в пропорциях позволяет быть романтичным даже в ситуации смущающего характера. Чимин выглядит обескураженным и слегка румяным. — Вы сегодня такой потерянный? — Нет-нет, всё в порядке, я просто немного… Чонгук, ты остался недоволен мной… Я плохо справился с тестом? — Чимин нервничает. За время учебы он не заметил, чтобы Чон был рассержен его поведением, он не ругал его и был молчалив. Тогда почему сейчас происходит то, что происходит? Когда Чим успел накосячить, он же так старался быть внимательным. — О чём ты думал все эти часы? — Голос звучит ниже обычного, ровно, приглушенно. Брови не нахмуренны, и на губах видна легкая улыбка. Чимин уверен, что сказать всю правду — самоубийство, но и ложь Гук запросто раскусит, а это значит, что придется рискнуть. — Сегодня ночью состоится Фестиваль Цветения … — Дикой Вишни. Да, я знаю. — Мина обрывают на полуслове, но явной угрозы или агрессии Чонгук не проявляет. — Мне нравится этот праздник, всегда его любил. — Чим все равно остается смущенным своим положением. Нервозные привычки закусывать нижнюю губу и прятать кисти в длинные рукава-крылья ханбока позволяют читать его, словно открытую книгу. Чонгук же, замечая смущение Короля, склоняется к лицу еще ближе. Он смотрит в искрящиеся глаза, бегающие взглядом из стороны в сторону, и будто ненароком поправляет золотисто-розовые вьющиеся локоны, — «красивый». — Что же в нем особенного, ммм? — тянет Чонгук, будто пАтоку. — Это праздник возрождения любви и жизни. День, когда Весна благодарит и прощается с Зимой. Ночь, когда можно рискнуть и подарить свое сердце другом человеку. — Сердце трепещет, а голос дрожит. Чон ведь очень умный, он в два счета раскусит глупого Чимина. Но какая разница, если тот сам решил сегодня всё изменить между ними. — Как романтично для короля, не находишь? Хм, тогда, может быть, ты хотел принять участие в плетении венка? Скажи мне, Чимин, у тебя есть человек, для которого ты смог бы сплести «символ любви», а? Король стоит красный-красный, словно ошпаренный горячим паром. По вискам стекает капелька пота, и Чон готов поклясться, что слышал, как Чимин взвизгивает к концу его компрометирующего вопроса. Не то, чтобы он задавал его всерьез, но подобная реакция заставляет задуматься о происходящем. Неужели Чимин влюблен в кого-то? И когда он успел? Чон мысленно перебирает всех придворных дам, с которыми хотя бы немного пересекался Король, но не может остановиться ни на одной кандидатуре. Не может быть, чтобы он упустил такую важную деталь. Но внешний вид Короля говорит сам за себя. И вот тут в душе поднимается знакомое раздражение. Чон осознает, нужно остановиться, в конце концов, конкуренция — порождает успех. Советник никогда не боялся «соперников», поэтому ему просто нужно придумать план, нужно надеть доспехи и вступить в сражение, потому что Чон — рыцарь, герой и будет им всегда. Дракон будет повержен, принцесса спасена. И точка. Обеденное время проходит в спокойном и комфортном молчании, по крайней мере для Чимина, потому что он однозначно находится где-то в другом месте и с другим человеком, витает где-то в своих мечтах и совершенно не замечает, как его сжигают темные обсидианы. Чон старается держаться хладнокровно, он снова и снова повторяет себе, что не стоит рубить с плеча, нужно как следует разобраться во всем, а потому уже действовать. Но что поделаешь, если по жилам течет обжигающая лава, что поделать если Чон никакой не рыцарь и не герой, он и есть тот самый настоящий дракон. Чимин же извиняется и скрывается в саду, будто чуя неизбежное. Проходит четверть часа с момента начала их вечерних уроков, но Чимин так и не явился. Гук не должен сильно концентрироваться на этом, потому что Король не был слишком пунктуальным, но сегодня его гложат сомнения, что все это не случайность. Конечно, Чимин мог задремать или потеряться в часах и минутах, но Гук уверен — не сегодня. Советник ждет еще час, потом проходят дополнительные тридцать минут, данные на реабилитацию, но Чимина всё нет. Волнение захлестывает с головой, поэтому Чон отправляется на поиски пропажи, он искренне надеется, что Король уснул, что просто проспал. Гук пожурит его, навяжет дополнительную нагрузку, может даже будет игнорировать какое-то время, но пусть лучше так, чем то, что он видит вбегая в сад, ведущий в опочивальню Короля. Чимин плетёт венок, почти заканчивает его, если быть точнее. Его пальчики юрко, но акуратно переплетают стебли бутонов. В букете гармонично сложены цветы Дикой Алой Вишни и искусственно выведенные Золотые Королевские Розы. Если первый цветок является традиционным для плетения, то второй срезать запрещено законом любому, кроме Короля. Непоколебимая уверенность в своих сила на «цветочной войне» рушится на глазах. Должно быть, это действительно кто-то особенный, если Чимин решился вплести королевские розы в венок. Это может означать лишь одно, у Чона нет ни единого шанса в этой неожиданной борьбе. Его красивый мальчик абсолютно полностью поглощен процессом, и это единственная причина, почему он пропустил занятия, даже не предупредив об этом. Чон возвращается в свое любимое место и оседает на пол у той самой стены, к которой утром прижимал Короля. Зол ли он сейчас? Да, наверное. Но это не сравнится с пустотой, которую дарит упущенная возможность, потерянный шанс. Спустя еще бесчисленное количество минут Гук слышит, как скрипят открывающиеся двери библиотеки. Словно ошпаренный он вылетает ко входу и натыкается на незнакомку в бальном платье. Похоже время уже стремительно подходит к полуночи, а значит потихоньку начинают собираться гости на бал. Девушка с фарфоровым личиком озирается по сторонам, пока не натыкается на разочарованное лицо второго человека королевства. Что ж, по мнению Чонгука, — это определенно можно считать знаком судьбы. Видимо, так решили звезды: его прекрасный малыш сегодня вручит какому-то уроду своё хрупкое сердечко, а Чон будет всю ночь спасаться в компании миловидной незнакомки. Дальше события развиваются как-то уж слишком стремительно. Вот Чонгук позволяет себе помочь потерявшейся дочери одного из министров, они разговаривают мало, зато много флиртуют. А Гуку и не нужно иначе. Расстояние между молодыми людьми всё меньше, а взгляды всё смелее. В какой-то момент они начинают свой мокрый поцелуй, который постепенно превращается в нечто непозволительное для первой встречи. Чон со злостью сбрасывает все сегодняшние записи Короля и вжимает в круглый деревянный стол гибкое женское тело. Ханбок наполовину развязан, прическа безвозвратно испорчена, девушка выглядит достаточно развратно, чтобы Чон взял её на этом самом столе. И всё его тело горит от близости с другим, только мозг судорожно твердит остановиться. Чон не решается на что-то серьезное, оттягивает момент близости, будто надеется на что-то. И вот это «что-то» случается. В одно мгновение в библиотеку вбегает до смерти напуганный Чимин, щеки красные, дыхание сбито. Он бежал. Весь его вид говорит о том, что он в панике, что он раскаивается и совершенно не видит того, что происходит прямо перед его беспокойными глазами. — Прости, Господи, Чонгук, прости меня, пожалуй… — его голос обрывается в одно мгновение. — О, Ваше Высочество, я было решил, что наше занятие отменилось на сегодня, раз у Вас появились планы. Или, может, вы здесь, потому что хотите присоединиться? Мы не должны были быть настолько громкими, моя дорогая. «Заткнись, заткнись, заткнись!!!» Чон видит озёра раскаяния и боли в глазах будто ставшего еще меньше мальчика, и он честно хочет зашить свой грязный рот. Но слова, пропитанные часами ожидания и обиды, вылетают словно ядовитые стрелы. Их отравленные острые наконечники попадают в самую сердцевину живой мишени. Чимин под ними рушится, ломается. Король не тратит силы на то, чтобы отразить атаку или хотя бы прикрыться щитом равнодушия, беспристрастия. Он отчаянно пытается развидеть: искренне качает головой в знак отрицания, словно и не догадывается, что вопрос был задан с единственной целью — унизить. Стыдливо пятится назад, попутно извиняясь и раздавая пойманной парочке прощальные поклоны. И как только он скрывается за тяжелой дверью в библиотеке раздается четкое и громкой: — Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Девушка в ответ лишь заливисто смеется. — М-да, а Король — та еще мямля, всё, как говорил мой отец. Мы, кстати, не единственная знатная семья, что считает тебя, Чонгук, более достойным короны. — Девушка приводит себя в более менее приличный вид и очарованно смотрит на реакцию Советника. — Убирайся. Это всё, больше я никогда не должен видеть тебя во дворце для твоего же блага. Чон подбирает с каменных плит потерянные «символ любви» и срывается за Королем, но его уже нигде нет. Проверяет покои, но и там его встречает тишина. Ждёт Чимина какое-то время, потом спустя около часа идет в Большой зал, надеясь застать его веселящимся на балу. Где-то еще спустя тридцать минут рыскания среди танцующих он принимает решение вернуться к себе. Утро вечера мудренее. Они оба отоспятся, а потом Чон приползет на коленях и будет молить о прощении. Смешно, не правда ли? Потому что даже сейчас абсолютно отчаявшийся и уставший Гук понимает, что ни за что не сможет проявить «слабость» и попросить прощения. Первая весенняя ночь будет по-зимнему холодной. Она заставит Советника страдать из-за собственной мести, рожденной на пустыре собственного эгоизма и недопонимания. Он будет сгорать от ненависти к себе, будет желать возмездия за содеянное. Он будет оплакивать бедное собственноручно разбитое сердечко самого важного человека во Вселенной. А на рассвете, после бессонной ночи в покоях Короля, после всех часов, проведенных за любованием заплаканного лица, после запретных болезненных поцелуев, после вымученных извинений и признаний, он вернется к себе. Будет смотреть на просыпающееся холодное солнце и трепетно прижимать истерзанный венок из Вишни и Розы к груди. Шипы будут впиваться в кожу рук, будут царапать грудь в попытке добраться до жестокого сердца. И, наконец, в завершении всей мрачной картины, в голове будет звучать разбитый шелест самых важных слов:«... я сплел его для тебя. — Ты сплел мне венок? — Да, но, если тебе не нравится, то просто выкинь его …»