Вечное Утро

«Смерть приходит с лицом любимого человека».

Слова Короля заставили Чона по-новому присмотреться к творчеству своей страсти. Теперь тело Чимина было усыпано синими и красными пятнами. — Я ведь свыкся с тем, что осталось мне совсем не долго. Честно, я радовался каждому прожитому дню, ощущая, как силы покидают мое тело. Мне было незачем оставаться здесь. Все вокруг причиняло лишь боль и страдания, а единственный человек, которого я хотел любить, ненавидел меня. Я привык, я полюбил свой скорый конец. Но ты, как будто желая напоследок наказать, разрушить до конца, играешь со мной, показывая, какого это быть рядом с тобой, быть любимым тобой. Неужели это действительно дар, точнее проклятие: все действия советника по отношению к Королю приносят последнему одну лишь боль? Неужели Чону не суждено искупить вину, исправить ошибки, спасти себя и Его? Чимин смотрит, буквально умоляя отпустить его и положить этой «глупой шутке» конец. В глазах Чона мелькает сомнение, и Чимин уже уверенный, что его услышали и сейчас отстранятся, оставив в покое, опускает разочарованный взгляд вниз, тяжко выдыхая последнее тепло. Ему не хотелось говорить это, не хотелось останавливаться, не хотелось терять ощущение тяжелого тела, которое так уверенно вжимало его в себя. В конце концов, Чон не соврал, Чимину стало так жарко, так хорошо, что реветь хотелось. Вот оно — быть счастливым, так приятно и так больно. Отвлекает от размышлений и слез медленное движение Чонгука. — Прости, — Чон аккуратно приподнимается на вытянутых руках. Между телами тут же пролетает морозный утренний ветерок, но советник не отстраняется полностью. Наоборот, он пододвигает согнутые в коленях ноги ближе, будто усаживая Чимина на себя, хотя Король по-прежнему лежит. Чимин чувствует, как возбуждение Чона упирается в него еще плотнее. Король полностью теряется в догадках, когда Чон будто пристраивается к нему, раздвигая половинки и наощупь проталкиваясь ближе к дырочке. Мысли о том, что Чим его больше не подпустит ближе, чем на расстояние вытянутой руки, охладили разум. Теперь он пойдет до конца и не даст ни себе, ни Чимину разрушить, то, что еще даже не построено. Он мягко проводит горячим мокрым пальцем по промежности, задерживаясь и водя по ободку призывно сжимающейся дырочки. Снова склоняясь ниже над сломленным телом, Чон раздвигает ноги Чимина шире, сгибая их в коленях. — Чимин, тебе больно? — вкрадчиво, словно змей искуситель спрашивает Советник, продолжая ласкать Чимина там, где тот сам себя никогда ранее не трогал. — Тебе стоит попросить меня прекратить, потому что иначе я не остановлюсь. — Чон облизывает свои губы, а после резко нагибается вплотную к лицу Короля и проводит горячим языком по приоткрытым губам. Он закусывает пухлую нижнюю губу и оттягивает с особой страстью, будто мечтал об этом долго-долго. И снова тягучий толчок, что ощущается ярче, как под новым углом. — Чимин, разве это похоже на наказание. — Чон скользит ладонями по тонким рукам и сплетает их пальцы между собой, упираясь локтями в подушку. Он целует в изгиб кисти, нежно ведя носом вниз к истощенному плечу. — Тебе больно, Чимин, скажи мне? — шершавый язык ласкает выпуклые вены на шее. Он вытягивает их руки над серебренной макушкой, перемещает оба тонких запястья и умещает их в одной своей кисти. В это время вторая рука убирает выбившиеся пряди со смирившегося лица. — Тебе придется поговорить со мной. Ответь, Чимин. Сейчас. — Тон настолько властный, а движения настолько безапелляционные, что Чим сдается, снова растворяясь в том тепле и ласке, что дарит Чонгук. — Нет, — совсем рвано и надломлено шепчет Чимин. — Что нет, Малыш? — большой палец мажет по нижней губе, останавливаясь посередине и надавливая на нее. — Не больно, Гука — Чимину стыдно, что совершенно не способен сопротивляться, но какое это имеет значение, когда тебя касаются так нежно, а утро может не наступить больше никогда. Всё вокруг лишается статуса — важно, когда он слышит это заветное мягкое слово, обращённое к нему. Сколько нужно было выдержать, чтобы стать «Малышом» для своего прекрасного мужчины? Чимин готов снова и снова проходить девятый круг Ада, ради этого заветного звания в сердце Чонгука. — Ответь мне как следует, я начинаю думать, что ты хочешь расстроить меня. Мой маленький мальчик сам решил наказать меня? Решил поставить меня на место, я правильно понимаю? — Голос сводит с ума и не несет никакой угрозы, но все же есть в нем что-то такое, что заставляет подчиниться. Чонгук звучит, смотрит, трогает, как Чимин мечтал каждую ночь с момента осознания своих чувств. — Нет, нет, нет. — Чимин напрягается, пытается собраться, чтобы опровергнуть свои слова и снова начать извиняться. — Тише-тише, Малыш. Все хорошо, мой Ангел. Я спрашивал, похоже ли то, что я делаю на наказания? На то, как я ругал тебя после занятий, на то, как злился и игнорировал после собраний министров? — Чону очень трудно придерживаться своих же правил, так хочется безответственно сорваться, быть ненасытным и всепоглощающим, но с «Малышами» так нельзя. Такого человека, как Чимин нужно смаковать медленно, тягуче, чтобы он сам просился в лапы дракона. Чон же готов терпеть, лишь бы разрушить оставшиеся стены долгой разлуки. — Нет, это не похоже на… на наказание. Мне приятно, мне очень хорошо, Чонгук. Советник прикасается к губам, но на поцелуй не решается, хотя хочется смертельно. Но слышать то, как его Мини «просит» присвоить его себе — лучшее чувство на свете. — Единственное, чего я хочу, — это принадлежать тебе, только тебе, Чонгук. Хочу, чтобы ты сделал со мной все, что тебе нужно. Хочу, чтобы ты был последним, кого я увижу и почувствую в этой жизни. — Замолчи, немедленно. — От сменившегося внезапно тона, в котором Чимин уловил хорошо знакомое опасное раздражение, холод пробежал по спине Короля. Чон сжал тонкие запястья сильнее и толкнулся как-то рвано, даже резко. И было в таком опасном Чонгуке что-то, что заставляло Чимина любить только сильнее. Невольное подчинение не приносило дискомфорта, как бы Чон не звучал, Чим понимал, что рядом с ним он в безопасности. — Хватит меня наказывать. Сам знаю, что вел себя паршиво. Но ты никогда не осуждал, не обижался дольше положенного, не отталкивал меня, так почему сейчас, когда я хочу всё исправить, ты постоянно говоришь то, что я физически не могу вынести? — Чимин хотел было возразить, а с губ уже слетало поспешное извинение, но Чон оборвал его. — Я сказал, хватит! Хватит извинятся, ты причиняешь мне боль. Хватит говорить о смерти и конце. Это не конец. Ты меня слышишь? Чимин, ответь мне! — Чим растеряно закивал на внезапное громкое рычание Советника. Языки сплетаются в жарком танце. Чон срывает с Чимина остатки его ночного платья, сам сдергивает с себя рубаху и наспех развязывает ленту, что служит поясом его брюк. Чим поднимается в сидячее положение и смущенно, но настойчиво тянется к поясу, помогает избавиться от остатка одежды. Чону определенно по душе, на каком критичном от его бедер расстоянии находятся желанные губы. Увлекшись съедающей его картиной, он бездумно подается вперед, одновременно с тем, как ловит руками пытающийся отдалиться затылок и направляет в нужную сторону, а именно вперед. Чим вопросительно раскрывает губы, поднимает невинный взгляд, от чего Чон теряет любую связь с реальностью. Бедра двигаются почти сами собой, разжигая огонь страсти, заставляя кровь кипеть, упираясь в мягкие губы. Чон успокаивающе гладит волосы, другой рукой начинает водить по каменному стволу. Чим поднимает ладошку и неуверенно обхватывает плоть. Чон рвано выдыхает: — Малыш, не бойся, возьми. — Чим на пробу проводит пальчиками по всей длине, удивляясь, как это простое движение влияет на Чонгука. Каким уязвленным, но безумно привлекательным он становится, когда шумно выдыхает, откидывая голову назад. Как тот прилагает усилия, но все же смотрит на него, пробегая по губам языком. — В ротик. — И тут Чим замирает. Он не ослышался, его просят открыть рот, чтобы что? Он даже не успевает подумать, насколько это аморально или унизительно, потому что слышит слабый скулеж: — Малыш, пожалуйста. — И дальше вопросов как будто вообще не может быть. Чим лишь сглатывает вязкую слюну, а потом насаживается, наполовину, вбирая член в рот. Протяженный рык и хватка на затылке не дают много времени на размышления. — Вот так, мой хороший, оближи, возьми глубже, давай, мой Котёнок. — Чимина мажет от всего, от его положения, от бархатного низкого голоса, от нежности в обращении. Он чувствует, как сам заводится лишь сильнее, как в нем просыпается ранее неизведанное чувство вожделения, поэтому перестает думать вообще. — Что мне делать? — совсем тихо произносит Чим и отводит взгляд. Его слова едва ли можно было разобрать. Но Чон слышит все, его плавит от такой честности, нетронутости и доверия. Он нежно толкается, потому что не привык ждать, но тут же одергивает себя. Чимин не похож ни на одну из его пассий. С ним хочется быть родным, близким. Поэтому Чон старается отвлечься от сводящих с ума слов и прикосновений. — Ты молодец, Мини. Только не останавливайся, хорошо? Вот так, Малыш. Тебе будет лучше, если ты расслабишься, попробуй отпустить себя. Ох, … — желание сорваться и начать трахать горячий ротик пеленой оседает перед глазами. Чон не может удержаться от того, чтобы не надавить на затылок чуть сильнее, отчего Чим неожиданно давится, а в глазах собирается влага, вызванная рвотным рефлексом. Чон пытается вернуть себе контроль, подавить в себе садистское желание разрушить своего мальчика. Но все, что он может, это грубо пихнуть член еще пару раз, прижимая лицо Чимина вплотную к лобку, задерживаясь каждый раз на несколько секунд дольше. Видеть, как Чим задыхается, сопротивляется и пытается высвободится, чтоб только пополнить легкие необходимым кислородом, — словно вдохнуть афродизиак. Его слабый Король, находящийся под полным подчинением Чона, заставляет последнего приблизиться к оргазму быстрее обычного. Просыпается потаенная тьма его души, которая не оставит в живых маленького невинного мальчика. Поэтому все, на что хватает Чона, это сильно потянуть того за сжатые в кулак волосы и отбросить податливое тело на кровать. Он так привык заботиться только о своих потребностях и ощущениях, так привык брать грубо, так привык подавлять, что просто не может моментально избавиться от этих уродливых ночных привычек. Собственная рука скользит с таким остервенением, что естественная смазка брызгает в стороны и пачкает бледное тело. — Я сделал что-то не так? — Чим сжимается, нервно покусывая растерзанные губы. Столько времени Чону удавалось терпеть, бороться со своими грязными мыслями и воспитывать внутренних демонов, но стоило любимому Королю просто коснуться своими пухлыми губами Чона, как тот срывается и превращается в какого-то насильника. Но даже эти мысли не могут надавить на сознание достаточно сильно, чтобы оно проснулось и остановило Чонгука. Все его движения порывистые, пропитанные силой, так что Чимину стоило бы уже молить о пощаде, но ведь тот еще просто не знает, что его ожидает дальше. Красочная правда такова — Чонгуку ничего не стоит силой перевернуть Чимина на живот и войти в полную длину, сразу переходя на нужный для разрядки темп. Мысль о подавлении и разрушении единственно важного человека делает возбуждение неконтролируемым. В какую-то секунду Чону даже кажется, что его уже не остановить от задуманного. Он в страхе обнаруживает свою руку, пристроившуюся на спине вокруг талии Чимина для последнего рывка, но в последний момент он впивается в губы, чтобы отвлечь внутреннего беса. Чимин подается сразу, отдаваясь полностью человеку напротив. — Чимин, я так сильно хочу тебя. Мне кажется, еще немного, и я просто съем тебя. Боже, ты не представляешь, как сводишь меня с ума. Если бы ты только знал, какие мысли и желания вызываешь у меня, то, наверное, уже звал бы на помощь. Чон сильно жмурится, чтобы случайно не увидеть испуганного или сопротивляющегося Короля. Потому что он прекрасно знает, что даже эти умоляющие глаза не смогут оторвать Чона от худого тела под собой. Гук мысленно просит прощения за все, что обязательно должно произойти, как бы потом он не сожалел об этом. — Мини, я не смогу, не смогу остановиться. Малыш, прости, прости меня. — Гук начинает целовать всё, что попадается на пути. — Позволь мне, пожалуйста. Стань моим. Позволь сделать тебя своим. Если ты будешь сопротивляться, я возьму тебя силой. Я сделаю тебе так больно, что даже представить страшно. А самое омерзительное то, что я даже не замечу, как ты плачешь и просишь остановиться, пока не дойду до конца. Ты нужен мне, Малыш. Прости, пожалуйста. — Чон напирает сильнее, понимая всю горечь происходящего и обнаруживает, как намокают его щеки. В страхе открывает глаза, Чимин смотрит обеспокоенно, но не плачет, тогда чьи же это слезы? — Все хорошо, я верю тебе. Я уже сказал, ты можешь сделать со мной все, что тебе нужно. Можешь взять меня так, как тебе хочется сильнее всего. Я не смогу сопротивляться только потому, что уже давно принадлежу тебе, Чонгук. Ты не должен ни о чем просить меня, не должен винить себя за то, что я вызываю у тебя. — Чим тянется к дрожащим губам, стараясь отвлечься от того, с какой силой Чон сжимает спустившейся со спины рукой ягодицу. Эта разница в размерах, габаритах, мышцах всегда наталкивала Чимина на смущающие мокрые сны, поэтому стоит ли отрицать, — он сам хочет быть разрушенным этим сильным мужчиной. — Скажи, что хочешь меня. Малыш, скажи, что ты нуждаешься во мне так же сильно, как я в тебе. — Я очень сильно нуждаюсь в тебе, Чонгуки, пожалуйста, сделай со мной что-нибудь. — Невыносимо. Ты такой послушный, Мини. Я так хочу сказать тебе что-то важное. Мхх, ты не поверишь мне сейчас. Придет время, я буду кричать об этом, но сейчас, просто будь рядом. Верь мне, я позабочусь о тебе. Я сделаю всё, чтобы тебе было со мной хорошо, чтобы со мной тебе было так же просто, как дышать. — Чон целует за ушком, в которое шептал свое глупое признание, а сам чувствует, как злость отпускает его, как на душе становится светло. Ему больше не хочется ломать Чимина, есть лишь желание любить так долго, как его Малыш позволит ему. Первый палец входит не совсем так просто, как хотелось бы им обоим. Чимин снова сидит верхом на коленях Чона, держась руками за крепкие плечи. Он привычно закусывает губу, мычит куда-то в шею Советника, чтобы скрыть свое смущение и неприятные ощущения. Мысль, что дальше будет легче, подбадривает его, заставляет терпеливо ждать, когда дискомфорт уступит приятным ощущениям. Чон гладит своего малыша по головке, по тощей спине, по выпуклому позвоночнику. — Малыш, тебе может показаться, что я спрашиваю тебе неподобающие вопросы, но ответить ты должен честно. Чтобы я сделал все правильно. Хорошо, Котенок? — Чим сбивчиво соглашается, сосредоточившись лишь на странных ощущениях в его дырочке. — У тебя когда-либо был опыт с мужчинами? — Чим краснеет еще сильнее, а глаза грозятся вылететь с орбит. Он на мгновение забывает о происходящем, только подавленно смотрит в черные глаза, а потом обреченно еле заметно мотает головой. — Тише, все хорошо. Я должен знать об этом, все это не так просто, не так невинно, как могли рассказывать твои нянечки. — По реакции напротив Чон понимает, что у Чимы даже разговоров не было на такую тему. Какой там опыт. Но удержать себя от следующего вопроса не может. — А девушки были, ты же знаешь, что я планирую сделать? Знаешь, что я буду испытывать, находясь в тебе? — конечно Чон уже знает ответ, но то, что происходит с его мальчиком, поглощает его. Пока Чимин собирается с мыслями, давая себе время звучать не уязвленным, Чон вставляет еще один палец и сгибает, царапая чувствительный комок. Чимин громко вскрикивает, полностью рушась на крепкое тело. — Мысль о том, как в тебе узко и горячо, сводит с ума. Но то, как ты будешь стонать подо мной, делает меня абсолютно безвольным. Ты такой громкий, такой отзывчивый. Потерпи еще немного, нам обоим будет приятнее, если мы сейчас постараемся и растянем тебя очень хорошо. — Даже говоря об этом, Чон чувствует подкатившее с новой силой возбуждение. — Гуки, прости, мне… Я не знаю, я не уверен, что смогу. Это так больно. — Чон знает, что больно. Знает, что дальше будет еще хуже, но также знает, что остановиться не в силах. Он облизывает свои пальцы и умещает в своей ладони сразу два члена. Он начинает стимулировать их общее желание, неосознанно прикрывая глаза. Недавняя картинка, в которой слабый Чимин давился чужой плотью, когда с подбородка стекала слюна, смешанная со спермой, когда глаза были красными, а по щекам стекали слезы, всплыла так четко и ярко, что снова был риск обернуться в голодного зверя. Чон продолжал с упоением представлять оборвавшийся, но точно лучший минет в его жизни. Подключилась фантазия, и вот он все-таки вбивается в ротик со всем своим желанием и силой, по всей комнате слышно отчаянное мычание, скулеж, всхлипы и пошлые шлепки, от гладкости и мокрости прикосновений. Так хочется кончить ему в рот, заставить все проглотить, измазать мальчика, испачкать его. Чон упивается фантазией и, наконец, слышит громкие стоны. Он распахивает глаза, и начинает жалеть, что пропустил поистине горячую картину, отвлекшись на свои изощрённые фантазии. Чимина трясет от такого двойного прикосновения, длинная лебединая шея изогнулась, открывая доступ к нежной натянутой коже. В лице не осталось ничего от детского смущения, только бесконечный разврат. Чон не замедляется, вставляет третий палец и начинает остервенело бить по простате, тем самым требуя стонать громче, слаще. — Да, вот так. Не сдерживайся, я хочу знать, насколько тебе хорошо со мной. Хочу знать, на что ты способен, ради того, чтобы я вошел в тебя. Ты должен хорошенько постараться, попросить меня. — Чон неожиданно достает скользкие пальцы, тянет их губам и лижет. Чимин только и успевает, что перевести дыхание. Но это получается с трудом, ведь Чон продолжает водить вдоль их слившейся плоти. — Я хочу, чтобы ты сделал то, с чего мы начали. Помнишь? — Чон прекращает свои манипуляции. Бережно укладывает Чимина на подушку, пододвигаясь ближе к лицу. — Но может лучше, если я сам все сделаю, как ты думаешь, котенок? — колени упираются в мягкую перину по обе стороны от головы короля. Чимин бережно устраивает руки на задней поверхности бедра, послушной облизав губы и подув горячим воздух на член. — Давай же, малыш, открывай ротик. Оближи его, Чимини, оближи его, как ты тайком облизываешь украденную с кухни ложку с медом. — Чон проталкивает руку под чужую голову, чтобы ничто не могло помешать контролировать процесс. Чон будет смотреть и запоминать каждую секунду этого блаженства. Горячий рот впускает в себя член так мягко, так гладко. Чимин даже умудряется создать вакуум, что побуждает Чона к действию. Неужели пошлый пример с сахарным леденцом сработал настолько хорошо. Чон зажимает личико своими сильными бедрами, поддерживая его на весу рукой, а сам начинает подвиливать, седлать влажный ротик. Чимин не противится, слегка сопротивляется давлению, но скорее природный рефлекс. Почему-то ощущать плоть Чона во рту до жути приятно. Руки, которые покоились на теле Чона, поползли по собственному телу в поиске разрядки. Чон перехватил одну свободной рукой и облизал короткие пальчик. Уже мокрые от слюны прикосновения к телу ощущались острее. Чим ласкал свои соски, как недавно это делал с ним Чонгук. А потом и вовсе стал водить по своему члену. Знал ли сам Чимин, насколько развратным выглядит, насколько сексуальным является. Чонгук аккуратно присел на грудь Чимина, продолжая непрерывно толкаться в рот, с каждым разом ускоряясь. Желание владеть проникло во все уголки души и тела. Чон держит голову Чимина уже обеими руками, направляя голову вверх и только вверх. Чон снова наблюдает прекрасную картину, когда Чимин начинает хлопать глазами, упираться руками в бедра, будто прося остановиться, но как выясняется позже, прижимаясь еще плотнее к лобку. Чим запомнил это ощущение полного подчинения, и оно ему очень понравилось. Чон неожиданно выпрямляется, буквально ложась сверху. С губ слетают хриплые стоны, бедра двигаются нереально быстро, с такой силой, что возможна у Чимина будут синяки от ударов. — Так хорошо, Малыш. Быть с тобой так великолепно. Да, мой сладкий, сжимай плотнее своими губками. Хочу брать тебя у стены, во время собраний; хочу, чтобы перед ужином, ты всегда принимал меня так глубоко, как сейчас; хочу тебя, пока ты спишь или моешься. Да, еще, глубже, Малыш. Я кончу тебе в рот, а ты всё-всё проглотишь, ты понял меня? Скажи, что понял, ты слижешь всё без остатка. — Чон не прерывается ни на мгновение, поэтому, когда Чимин сладко мычит, задыхаясь от непрерывных толчков, его пробирает до костей, пальцы на ногах и чужом затылке сильно сжимаются, а Чон обильно кончает в Чимина. Он толкается на протяжении всего оргазма, размазывая сперму по губам и щекам. Чон старается не моргать.Видеть, как, задыхаясь и хрипя, Чим сглатывает семя, сладко облизываясь и вылизывая постепенно опадающий член, — это определенно лучшее зрелище за всю его жизнь. Чон выходит из королевского рта, но отпускать Чимина не спешит. Он бережно, словно не веря в происходящее, касается большим пальцем истерзанных губ. — Чимин, Малыш, я… ты в порядке? — спертое после оргазма дыхание заставляет голос звучать слабо, побеждено. Казалось бы, кто над кем сейчас доминировал, тогда почему же чувство всепоглощающего подчинения разливается по стальному сердцу и разуму? Страшно даже пошевелиться, хотя по-хорошему, нужно как можно скорее слезть с хрупкого и истощенного тела. Но тело Чона будто покрылось инеем. Неужели он всё-таки не справился, он сорвался, он унизил, разрушил свое единственное спасение? Правда ли то, что он видит прямо сейчас, после того как пелена страсти выплеснулась вместе с семенем, что так послушно проглотил его маленький мальчик? Чону требуется примерно минута, чтобы побороть охватившие его тело страх неизбежной потери. Он судорожно отстраняется от разгорячённого румяного тела, глазами воровато оглядывая тяжело вздымающуюся грудь, тонкие ручки, длинную шею, как будто бы ища улики насилия. — Мини, пожалуйста, умоляю, скажи, что ты в порядке… — наконец, Чон решается посмотреть в лицо своей «жертве». Он готовится увидеть страх и слезы, боль. Чон слишком поздно понимает — заигрался. Желание обладать своим прекрасным Королем затуманило рассудок, но это не может быть оправданием, поэтому советник задается лишь одним вопросом «что же, мать его, сейчас делать?» И ведь это происходит раз за разом. Гук хочет все исправить, как он считает «починить», проявить себя с другой стороны, показать свою заботу и любовь, но в итоге… В итоге он делает еще хуже, в разы хуже. Проклятие! Из мыслей его буквально за волосы вытаскивает тихий, но отчаянный скулеж. — Гуки, пожалуйста, по… не оставляй меня так, — руки мальчика тянутся к крепкой шее, юркий измученный язычок неустанно пробегает по сливочным растерзанным губам. Картина, которую спрятал от Чон собственный страх, говорит лишь об одном, его мальчик до сих пор нуждается в нем. — Я очень старался, правда, Чонгук. У меня не было никого и никогда, поэтому я мог сделать что-то не так, но я хотел сделать тебе приятно. Я очень старался. — Слова слетают судорожно, какими-то обрывками, моля о чем-то постыдном и одновременно с этим сокровенном. Но Гук четко слышит их посыл. И у него нет ни единой мысли, чтобы оборвать эти сладки речи Короля. Чон снова, как не в себе, порывается ближе к телу, полностью перехватывая маленькое личико в свои ладони. Жадные касания и терпкие поцелуи возвращают Чону его разбитое самобичеванием возбуждение: — Мини, Боже, мой маленький, — и снова поцелуи невпопад. Чимин ощущает тонкие любимые губы везде и одновременно нигде. Сильные руки советника зарываются в спутанные разбросанные по подушкам серебренные волосы, оглаживают тонкие бедра, сжимают талию и вновь возвращаются к упругим половинкам. — Мой Котенок, да, ты постарался. Мини, ты — лучшее, что случалось со мной за все эти грёбанные 25 лет. Я люблю тебя. Прости, но люблю. Так чертовски сильно, Мини, мой Король, люблю тебя больше жизни. Чим хотел было выпучить свои маленькие глазки, раскрыть удивленно ротик, только на это не было выведено ни секунды. Чон ловким, но мягким рывком меняет положение тела так, что Чим оказывается прижатым впалым животиком в перину, ощущая, как сверху давит вес любимого разгорячённого тела. Спина выгибается под напором сильных рук и драконьего дыхания. — Мой мальчик потерпит для меня немного, ведь так? Котенок, не забывай разговаривать со мной. Как же легко сегодня он теряет контроль. Хорошо, что хоть Чим этого не замечает, по его мнению, именно Чон тот, кто все держит под покровительством. — Я буду нежным, мой Ангел, только, пожалуйста, скажи, чего ты хочешь? Скажи мне в последний раз, Мини, не стесняйся. Я сделаю все, что ты попросишь. Скажи, что мне сделать с тобой,Котенок? — сладкий голос не дает прийти в себя. Чим пытается повернуться, но всё, что он может, это простонать в мягкую подушку, после того как Чон оставляет собственнический укус в основании шеи, словно обезумевший дикий волк. — Тебя, Гуки, я хочу тебя. Быть твоим, только твоим. До самого конца.