«Меркурий. Коронация нового Короля Ядов».
Нет смысла скрывать, — он ждал «этого». Жребий был брошен под луной, что осветила рваное признание спящему Королю. Поцелуй в размякшие губы запустил механизм, и неизбежно-роковое событие беспристрастно выбрало свою знаменательную красную дату. Той ночью, когда Чон словно собственноручно перелистнул страницу календаря, словно перевернул песочные часы злодейки Судьбы. Иронично. А что, если всё это время она охотилась именного на него самого. Закидывала удочку, да бы добраться до того самого Чон Чонгука, что бросает вызов всему на свете. И, если в действительности всё именно так, то следовало чаще себе напоминать истинный мотив добровольного отказа от сердечной принадлежности кому-либо. В очередной вечер раскаяний и самокопания Чон пришел к выводу, что раз он всё-таки ждал исполнения кармы за все прошлые успехи, то должен был быть готовым, должен был смириться и принять «подарок» Вселенной с достоинством, с упоением, со сбитым дыханием и с окаменевшими конечностями. Подобное не должно было его застать врасплох, и всё же… теперь, видя «Его» таким, он никак не может очнуться и прийти в себя. «Я не знаю, какая роль отведена мне в этом цирке уродов, и сколько раз я ещё успею открыть глаза на рассвете, прежде чем мой приближенный вонзит кинжал мне в спину или в грудь. Я не боюсь вас и не боюсь вашего предательства. И ты, Чон Чонгук, не сможешь заставить меня поверить, что черное — это белое и наоборот. Даже под страхом смерти я не хочу быть похожим на вас. Сегодня я буду заниматься один. А ты можешь провести этот день по-своему усмотрению». И он действительно занимался в одиночестве, закрыв изнутри тяжелые ставни библиотеки. А потом наступили четверо суток полнейшего игнорирования растерянного и подавленного Советника. Оглядываясь назад, в их общее прошлое, Чонгук может смело заявить, что Король никогда не прибегал к детским способам «борьбы» за справедливость. Как бы сильно Чон не обижал его, чтобы ни говорил и ни делал, Чимин не избегал его. Обычно он запирался на несколько часов в своих покоях, чтобы скрыть свои слезы, а после возвращался и извинялся. ВСЕГДА. Поэтому по истечению такого срока в самоизоляции Чон понял, что как раньше уже не будет. Всё происходящее — далеко не игры в кошки мышки, просто Чимин больше не верит Чонгуку, наконец-то, тот понял, что «черное — не белое». Советник не видел свою маленькую надежду около недели. С тех пор, как Чимин оседлал своего скакуна и устремился обратно во дворец. Не видел, не слышал, не говорил. Мысли рождались разные, ему даже казалось, что дворец нарочно прячет Короля. Буквально на следующее же утро после их великолепной охоты стало известно, что на юго-западной границе, не без помощи чужестранных миротворцев, был сформирован мятежный отряд, который поднял бунт против знати и Короля. Советом министров было принято решение собрать маневренный отряд для урегулирования ситуации. Генерал главнокомандующий Ли вместе с армией должен был выдвигаться в кратчайшие сроки. Чон и сам бы отправился к границе, чтобы лично убедиться, что Королю ничего серьезного не грозит, и чтобы немного остыть. Но для этого нужно было лично отпроситься у последнего, а добиться аудиенции стало физически невозможным. Будучи не совсем беспомощным в сложившихся отношениях Чон, невзначай опрашивал слуг о самочувствии Короля. Новости его, мягко сказать, не радовали. Кухня утверждала, что Король почти не ест, объясняя это потерей обоняния, а его когда-то регулярные и масштабные «тайные» набеги на запасы с лакомством прекратились более трёх месяцев назад. Еще погодя трое суток, он выяснил, что Чимин спит буквально все дни напролет, прерываясь лишь на то, что сходить по нуждам в гардероб. Но чтобы Чон не делал, чтобы ему не рассказывали доброжелатели, — картинка не складывалась. От него скрывали самые важные недостающие пазлы, которые были ключом к разгадке. Но, что Чонгук знал точно, так это, что Чимин болен, и его однозначно отравили. Того выдавал с потрохами внешний вид, который открылся Чону в их последнюю встречу: голубовато-серый оттенок кожи, темные синяки под когда-то сияющими полумесяцами, хрупкое тело, потерявшее жизненно необходимые килограммы. Советник пытался объединить все симптомы, чтобы выяснить причину, поэтому каждый день сверял полученные новости о Короле с тем, что скрывают свитки по врачеванию. Нужно было выявить, чем конкретно было подорвано здоровье организма Короля, понять способ распространения яда. С каждым днем Гук волновался всё больше и больше, были даже дни, когда он углублялся в алхимию, лишь бы найти необходимые ответы, а время начало играть против него. После утомительных, пропитанных страхом часов в библиотеке Чон наткнулся на глубоко припрятанный пергамент об одном очень необычном минерале, своеобразном металле. И Чон бы не обратил внимания на него, если бы не его удивительные свойства: минерал не обладает ни вкусом, ни запахом, но самое интересное, что он является единственный в мире металлом, который обычно пребывает в жидком состоянии. Этот магический артефакт имел под стать себе магическое название — «Меркурий»*, или «подвижное, как вода, серебро». Спустя еще какое-то время, Чон уже штудировал всё, что смог найти об этой волшебной воде. Чем она его так зацепила? Интуиция. Знать прежде, чем обдумать — истинная причина успеха во всех начинаниях Чонгука. Может и так, да только она здесь ни при чём. Ведь свиток был обнаружен в разделе изучения почвенного покрова и геосистемы. Но самое интересное, что он был явно кем-то использован совсем недавно. Некоторые свитки не раскрывались годами, десятками лет, но вот в руках Чон оказался недавно просмотренный пергамент. Странности, совпадения и случайности — то, что всегда не является тем, чем кажется. Как говорится, в действительности всё не так, как на самом деле. Поэтому пропустить такую «случайную» находку — значит упустить что-то важное. Интуиция — проанализировать прежде, чем подумать. Чон сразу же исключил вариант «пищевого» воздействия неизвестного яда. Они оба питались с одного стола, и Чон лично тестировал еду перед тем, как её подавали Королю. Разумеется, это не входило в его обязанности. Просто Чон знал, — именного его с такой страстью стараются посадить на трон, а значит он становится неприкасаемым. Лицемерные господа боялись внешних нападок, поэтому не могли позволить старому или «слабому» Королю задержаться на троне. Ими управлял страх, а он — ослепляет. За пеленой трусости они так и не увидели, что Чонгук если и станет Правителем, то только их личной Преисподней. Но идея о сильном правителе была на вкус как небезызвестный «Король ядов», сладкий металлический и смертельный. Если яд попал в организм не через прием пищи, то как? Работа была выполнена беспрекословно тонко и аккуратно, значит использовали не «Арсеникум»*. Чону оставалось выяснить, был ли этот волшебный Меркурий ядовитым, как его использовать в случае, если да. Ответ на этот вопрос мог дать лишь один человек в государстве — Ким Сокджин. Этот чудаковатый мужчина был другом детства. Однажды старший семейства Чон отправился в негласный поход по зачистке тайного поселения, живущего высоко в горах. Маленький Чонгук ждал отца несколько дней и ночей, но по возращению домой отец привез с собой женщину лет тридцати пяти и её сына, что был старше самого Гука на пару тройку лет. Глава семейства держал в тайне присутствие в своем доме неожиданных гостей, а спустя два месяца увез их в горы провинции Канвондо. Каждый следующий Чусок справляли вместе, трехдневный пир живота, веселья с чудаковатым хеном и необычные магические проделки его матери. Вплоть до шестнадцатого дня рождения Чон искренне верил, что Госпожа Ким была волшебной горной нимфой. Неведение, недосказанность и искреннее разочарование в себе превращали дни во вневременную черную дыру, внезапно возникшую на млечных путях солнечного сплетения. Но секунда, когда Чон обнаружил «Его» таким разбитым, мертвенно бледным, с окровавленным личиком в чужих руках, показала Чонгуку, что такое настоящий Ад.«Пепел словно снег падал тебе вслед в знак, что я остался один».
Сложно точно сказать, находился его Король в сознании или нет: он что-то бормотал, глухо скулил и всхлипывал совсем тихо. Крохотные, иссохшие пальчики пытались ухватиться за темную ткань одеяния Чона в районе груди, но у него, видно, совсем не было сил, чтобы сжать их в кулачки. Король с надломленными бровками, дрожащими ресничками и холодным носиком инстинктивно искал защиты и успокоения в крепких объятиях. Но самое главное, — сухими потрескавшимися губами Чимин звал на помощь. Король звал Чонгука. Он нуждался в нём, в том, кто только и умел что разочаровывать. В этом и заключалась чоновская «надежда», — Чимин единственный человек в этом измерении смог увидеть в обсидианах преданность: ни силу и твердость убеждений, ни смелость и решительность, ни высокомерие и эгоизм, ничего из того, кем Чон действительно был, но главным образом то, что было самым важным для него. Всё это время Чон терзал себя каждым словом, произнесенным Королем в лесу. Пытался убедить себя в том, что к нему те ядовитые «…не верю ни одному из ваших самодовольных, опьяненных собой лиц. Я не боюсь вас и не боюсь вашего предательства…» не относятся. Что между строк, спрятанных обидой, обязательно звучало «не верю никому, кроме тебя». Он готов поклясться, что эти мысли и раздумья постепенно сведут его в могилу, а если нет, то с ума уж точно. А теперь еще и полученная информация от лекаря говорит лишь об одном, Чон снова провалился, снова подвел своего малыша. Темница была насквозь сырой, то ли от слез испытуемых, то ли из-за пролитой здесь крови. Когда Тэхен открыл глаза, то был привязан к деревянной установке, заботливо накрытый теплой меховой накидкой. Ему потребовалось пару минут, чтобы полностью прийти в себя и трезво оценить свое нынешнее положение. Напротив него на небольшом деревянном ящике сидел советник Чон, заботливо вытирая кровь со своего острозаточенного клинка. — Уже очнулся, долго же ты. — Тэхен был уверен, что за всё это время Чон ни разу не взглянул на него, и всё же он не сумел остаться незамеченным, хотя старался вести себя тихо. — На вид ты крепче, неужели тебя можно отключить одним слабым ударом в висок? — Чонгук не скалился, его слова должны были звучать дерзко и задористо, в духе предстоящей пытки, но на деле, Чон был измотанным и уставшим, а еще до невозможности сбитым с толку. — Ладно, что уж там, рассказывай. — Я, — Тэ прочистил горло и сильно зажмурился, возвращая сознанию способность трезво мыслить. — Так, начало положено, уже хорошо. Ты… продолжай, не стесняйся. — Я не понимаю почему я здесь? Я наемный служащий, вы можете вести допрос лишь в присутствии Генерала Главнокомандующего или Командира взвода, мой Господин. — Лейтенант старался храбриться, потому что нельзя было показывать слабость, «драконы» не любят такое. — Очень хорошо, значит, мы опустим вежливость и приступим сразу к делу? — Чон устало поднялся с ящика, и только сейчас Тэ заметил торчащие из-под крышки седые волосы. Его взгляд метнулся по темнице, и Боже, как он мог упустить сломленное обезглавленное тело лекаря. — Мда, всё верно, Лейтенант, это моих рук дело. От зорких обсидианов невозможно было скрыть удивление, мгновенно превратившееся в страх. И нет, даже несмотря на свою репутацию, Чон не был кровожадным, поэтому подобное стечение «переговоров» нехило подкосило, он не хотел бы лишать сразу двух людей жизни за один вечер. — Итак, попробуем еще раз, Тэхен? — страж звучно сглотнул, а Чон принял это за согласие. — Расскажи мне, пожалуйста, Лейтенант, в чем разница между тобой и тем, кто очнулся чуть раньше тебя? Почему он сейчас прячется в ящике, а ты греешься под моей накидкой? — Чон наклонился над пленником, уперевшись руками по бокам от его головы. Черные орлиный глаза пришли в действие, словно пропитанные сывороткой правды. — Господин, я не знаю, что заставило Вас подумать, что между нами может быть что-то общее. Сегодня я впервые оказался во дворце спустя два года после коронации в качестве смены караула у покоев Короля. И лекаря я встретил так же впервые. — Ты не находишь это подозрительным, что в первый же день службы в непосредственной близости от Короля, я встречаю тебя с его окровавленным телом на руках у парадной лестницы недалеко от выхода из дворца, лейтенант? — Да, да, это может казаться чем-то подозрительным, но я всё могу объяснить. — Если вначале Тэхен был взволнован страхом за собственную жизнь, то теперь ему нужно было отстоять свою честь и преданность перед прекрасным Королем. — Ну так, за этим мы здесь, мой дорогой друг. — Чон показательно развел руками, возвращая стража в реальность сырой темницы. — Я жду. — Господин Чон, я обнаружил Короля без сознания, поэтому тут же пошел на поиски кого-либо, кто мог бы помочь. Я бы никогда не предал нашего Короля Пак Чимина, все эти года я служу ему верой и правдой. В конце концов, не припомню, чтобы хоть у одного здравомыслящего наёмного стража возникало желание заработать позорное клеймо цареубийцы. Поверьте, Советник, если бы это был я, вы бы об этом и не узнали. — Что произошло? — Когда я обнаружил Короля, он уже был без сознания. — По-твоему, он просто взял свалился в обморок, ни с того ни с сего? Он просто взял и потерял соз… — Чон остановился на полуслове. Единственная травма, которую он обнаружил, тщательно осматривая Короля в палате, была ушибленная щека. Так же были сломаны пару ноготков на левой руке, будто он цеплялся, чтобы… не упасть. Король почти ничего не ест, страдает бессонницей, и тем не менее его постоянно клонит в сон. А также регулярное отравление, в коем сознался уже мертвый королевский лекарь. Если бы Чон не был так напуган, то он сразу бы понял, что к чему. Но зачем он вообще вышел из своих покоев? — Он звал вас, когда я поднял его на руки, Советник Чон. — Что? — значение слов, которые пробормотал заключенный Чон понял с первого раза, но поверить в них не мог. Да, позже, уже в объятиях советника Чимин тоже звал его, но тот списал это на то, что Король попросту узнал его, не более. — Король пришел в себя, и я хотел узнать, что с ним случилось, кто на него напал, но он лишь повторял ваше имя, снова и снова. Он звал Чонгука, это звучит очень нереалистично, учитывая, что последнюю неделю Король обрубил любое общение с Чоном, в копилку плохих моментов можно так же смело добавить их последнюю встречу и разговор. Так почему же он звал его? Как он оказался у лестницы ведущей к библиотеке? Стоп! Чонгука пробивает холодный пот осознания, он что шёл к нему? Он нашел в себе сил, чтобы подойти и, как взрослые люди, поговорить с Чонгуком, в то время как последний боялся переступить порог его покоев, будучи абсолютно здоровым. — Я сначала решил, что Король пытается назвать имя того, кто напал на него. Но когда я встретил вас и увидел… — Что ты увидел? — Чон впервые за это время звучал опасно, делая расстановку после каждого. — Страх, мой Господин. В ваших глазах читался страх потери, я как никто другой знаю этот взгляд, встречаю такой каждое утро в отражении зеркал. — Ты ничего обо мне не знаешь, — оборвал его советник. — Вы правы, абсолютно правы, Господин. Но я знаю, что вам, как и мне дорога жизнь нашего доброго Правителя. И только поэтому я отдал вам его, а сам пошел звать на помощь. — Отдал мне его? Ты серьезно? — Я бы бился насмерть, если в голове была хотя бы капля сомнения. — Он, итак, мой! — выплевывает озверевший Чонгук. — И это я тоже понял, когда Король оказался в ваших руках. Его наваждение сошло на нет, и он начал успокаиваться, оказавшись, как ему показалось, в безопасности. Да, Король вам верит, поэтому я сейчас здесь. А вы искренне переживаете за Короля, поэтому моя голова по-прежнему на плечах, а не в ящике. По темнице глухо разносился звук падающей капли, в то время как между двумя юношами продолжалась их молчаливая перепалка. Они жадно, со страстью смотрели друг другу в глаза и ни один из них не мог решиться отвести взгляд. — Откуда ты взялся, такой всевидящий и всезнающий вояка? — Чон насильно отпускал свое напряжение, вновь принимая ровно вертикальное положение. Его сбитое дыхание постепенно возвращалось в норму, и хватка на рукояти холодного оружия ослабла настолько, что он чуть не выронил клинок. — Я прибыл издалека, с гор. — Тэхен слабо выдыхает, как после битвы на мечах, что изрядно помотала его. А потом снова набирает в легкие воздуха побольше. — Господин, я прошу поверить мне на слово. Я честен и верен в своём служении Королю. Но кроме слова, у меня нет иных доказательств. — Видишь ли, лейтенант, твоё «честное слово» может стоить мне жизни в будущем. Могу ли я так рисковать? — Разве моих сил хватит, чтобы угрожать вам? Нам обоим известно, что вы не просто так считаетесь лучшим «кэндзюцу»* страны. — Я сейчас говорил не о своей жизни, и ты прекрасно это знаешь. Раз ты у нас такой проницательный и сведущий в дворцовских дела, я предлагаю не юлить понапрасну. Нет смысла облизывать друг друга, если мы действительно находимся на одном берегу реки. — Господин, сможете ли вы довериться мне, если я доверюсь вам, будет ли этого достаточно? — Тебе не кажется, что ты немного не в том положении, чтобы ставить мне условия, Тэхен? — Чон давно разглядел необходимую ему верность и преданность, но закончить представление нужно красиво, иначе Чон не умеет. — Я вверяю вам свою жизнь, я буду беспрекословно выполнять ваши приказы, пока… — Пока? разве это уже не идет вразрез со словом «беспрекословно», дорогой мой Тэхен? — Пока ваши приказы не несут угрозы здоровью или жизни Короля, Советник Чон. — Это именно то, что мне нужно Тэхен. Я искренне верю, что при других обстоятельствах мы могли бы даже стать друзьями. Поэтому пообещай мне, вот что, с этих пор ты станешь для Чимина живым щитом от любого врага, и если когда-нибудь ты своим чутким взгляд заметишь, что я тоже несу угрозу для Него, то ты, не раздумывая, вспорешь мне живот. — Я клянусь и присягаю в верности.«Приказ о назначении Первого Советника временным Главой государства до возвращения Королевского Высочества, или же полноправным приемником трона, в случае кончины последнего».
Чон всегда видел к чему, «всё» идет. Он был начеку, чтобы предотвратить любое покушение, казалось, ему нужно было лишь, чтобы крысы повысовывались из своих нор, и тогда бы он лично передушил каждую. Но вот стоило ему отлучиться из дворца на двое суток, как механизм «по переустройству мира» пришел в действие. Тревога сжимала сердце в силки, пронзала острыми шипами, заставляя его кровоточить, изнывать и рваться наружу. Всю дорогу назад его не покидало чувство, что на этот раз он не успеет. Внутреннее чутьё никогда не подводило Чонгука — иронично, что и в этот раз оно сработало идеально. Не успел. Чон обошел каждый закоулок двора в надежде, что Чимина спрятали от него нарочно. Он искренне надеялся, что Чимин был достаточно смышленым, чтобы самостоятельно дойти до самой сути. Ведь заговор всегда лежал на поверхности, об этом громким молчанием твердил весь дворец, и Король не было исключением. Он должен был догадаться, что неожиданно свалившийся бунт, скоро сшитый военный поход был ловушкой. Ему должно было хватить смелости отстоять свою жизнь. В конце концов он должен был дождаться Чонгука, но ни Короля, ни приставленного к нему Тэхена во дворце не было.Они так и не поговорили. Прошло уже более четырех месяцев с момента отбытия Короля к юго-западным границам. И Чон каждую ночь просыпается в холодном поту с одной единственной мыслью — «верните его, хотя бы попрощаться».