Мельница

      Кафедра зоологии мало изменилась с тех пор, как Наташа ходила сюда на курсы по подготовке к итоговым школьным экзаменам. Разве что стало чище и просторнее, несмотря на пополнившуюся коллекцию черепов крупных животных.       На стенах всё так же висели энтомологические коробки с жуками, бабочками, кузнечиками и шмелями, которые показывали разнообразие насекомых республики. Мелкие черепа и чучела были заботливо расставлены по полкам в высоких шкафах, а цветущее лимонное дерево наполняло аудиторию приятным ароматом. Наташа редко бывала у зоологов-позвоночников в своём универе, проводила больше времени на кафедре ботаники, но чувствовала, что только здесь можно ощутить тот самый уют родных стен.       Папа должен был прийти с минуты на минуту, и Наташа сидела как на иголках, то и дело озираясь и в сотый раз прокручивая ленту «ВСети». Она видела папу вживую три года назад, когда он приезжал к ней на вручение диплома. И сейчас Наташе было дико стыдно, что она так мало виделась с папой, а с мамой и того реже.       ― Привет, Наташка! ― Сердце скакнуло в груди, а губы сами собой растянулись в улыбке. Она обернулась, вскочила со стула и тут же оказалась в крепких объятиях. ― Наташка, ты всё же научилась приходить вовремя! ― прогудел папа, прижимая дочь к себе и гладя её по голове.       Николай Фёдорович Алабаев ― высокий мощный мужчина шестидесяти шести лет, крупный, погрузневший за прошедшие годы, но всё такой же громогласный и скорый на эмоции, улыбался, глядя сверху вниз на Наташу, обнимавшую его в ответ.       ― Пап, я теперь ещё и просыпаюсь заранее, ― радостно всхлипнула она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. ― Папочка, как я рада тебя видеть!       ― Есть будешь? ― привычно и деловито засуетился Николай Фёдорович, роясь в мини-холодильнике. ― Бутербродики с колбасой, куриная отбивная в панировке с мёдом? Сам готовил, по особому рецепту. Секрет не скажу. ― Он шутливо погрозил Наташе пальцем. ― А то я знаю вас, живущих в гордом одиночестве молодых специалистов: лапши быстрого приготовления, вы считаете, вполне достаточно.       ― Поем, ― улыбнулась Наташа. ― А где мама?       ― У неё практика с четвёртым курсом физиологов-биохимиков, они ПЦРки гоняют в лаборатории у универовских генетиков. ― Перед Наташей появились разнокалиберные бутерброды, целая гора курицы и бездонная кружка огнедышащего чая.       ― Генетики же с физиологами вроде не особо дружили, когда я уезжала? ― поинтересовалась Наташа с набитым ртом.       Удивительно было вот так просто сидеть, болтать и есть заботливо приготовленные специально для неё бутерброды. Забытое ощущение, от которого в груди становилось горячо, хотелось улыбаться и плакать.       ― Твоей маме попробуй откажи, ― махнул большой ладонью папа и пригладил растрепавшиеся седые волосы. ― У нас тут многое поменялось, Наташка. Не всё и не всегда в лучшую сторону, но мы сумели отстоять классические направления зоологии и ботаники, как во всех нормальных вузах.       Наташа насторожилась и отставила кружку с чаем. Пока было непонятно, к чему клонит папа, но такие разговоры он просто так не заводил. А Николай Фёдорович продолжал:       ― Наташка, я ведь ещё и поэтому настоял на твоём поступлении в столицу. Опасался, что у нас ты просто зароешь свой талант в землю. Ведь все твоё обучение тут творилось черти что: кафедры реорганизовывали, мы пять лет прожили в одной упряжке с ботаниками и экологами: перегрызлись все как собаки. Часть кадров мы потеряли безвозвратно, но оставшиеся готовы землю грызть. Физиологов с генетиками едва не объединили, похерив и тех, и других, но твоя мама встала насмерть. И от них отстали. А потом и мы выиграли большой грант, стали сотрудничать с золотодобытчиками на почве экологических экспертиз, поэтому теперь потихоньку выбираемся из жопы.       Папа замолчал, а Наташа старалась переварить услышанное. Она думала, что у них в БГУ всё плохо, но оказалось, что в Карасукске хуже. Радовало, что оба вуза выгребли. А сколько было тех, кто не выгреб?       ― У тебя амбиции, трудолюбие, ― произнёс Николай Фёдорович, внимательно глядя на Наташу сквозь очки. ― Пока стоял вопрос о полной реорганизации и слиянии кафедр, здесь тебе бы воли не дали. И теперь у нас почти не стало научной школы. А сейчас есть возможность создать новую. И тут тебе не нужно до защиты докторской ждать, с кандидатской можешь смело делать, что нравится. Тем более ты сейчас с водохранилищами работаешь, знаешь, что к чему, а у нас это больная тема в республике.       ― У вас тоже? ― Наташа начала понимать, к чему клонит папа. И не знала, как к этому относиться.       ― На общем собрании через пятнадцать минут расскажу. Узнаешь все от Ярославы Каргиной. Она о фокусах с золотодобытчиками лучше расскажет. ― И добавил: ― Возвращайся домой, Наташка.       Наташа была в полной растерянности от предложения. И вроде сама не думала ни о чём таком, но неясные мысли роились в голове. А тут папа сказал вот это всё простыми словами. И Наташа решительно не знала, какой ответ дать. Да что там ответ! Как и о чём думать после такого предложения!       ― Я не тороплю, ― серьёзно произнёс Николай Фёдорович. ― Взвесь всё, подумай. Нужно зарабатывать себе имя, а сделать это лучше всего на региональных исследованиях. Ты сейчас менеджер от науки, Наташка, но ты можешь намного больше, причём не особо напрягаясь.       «Не напрягаясь? Домой? Что вообще происходит? ― Наташа отхлебнула ароматный чай, чтобы как-то отвлечься, и закашлялась. ― А что я скажу Адаму? Я могла бы уехать хоть на Север, хоть на юг, но Адам... Я могла бы... И как сказать папе о том, что мы теперь вместе?»       Она уже открыла рот, но в эту секунду в дверь постучали, и на пороге аудитории возник Адам. Из коридора доносилась склока: судя по характерному говору, с кем-то вдалеке ругалась Каргина.       ― Здравствуйте, Николай Фёдорович! ― широко улыбнулся Адам. ― Сколько же лет мы не виделись? ― Он пересёк аудиторию и протянул руку поднявшемуся для приветствия. ― Лет десять-двенадцать? Вы отлично выглядите, помолодели даже!       Наташа смотрела во все глаза на Адама, обменивающегося любезностями с её папой. Воспоминания о прошлых встречах и конференциях — это, конечно, хорошо, было бы странно, не будь Адам знаком с профессором Алабаевым, но он никогда раньше не говорил, что они общались.       ― …А я уже десять лет не преподаю, ― Наташа вынырнула из раздумий и прислушалась, ― студенты, практики, зачёты, план нагрузки ― это всё не по мне. Как хорошо, что вы, Николай Фёдорович, несёте детям разумное, доброе и вечное!       «Что с тобой? ― хотелось спросить у Адама. ― Обычно ты так приветлив только с губернатором…»       Наташа не успела додумать мысль: дверь кафедры распахнулась, и в аудиторию шагнули Каргина, Громова и незнакомые парень с девушкой. Адам замолчал, а Николай Фёдорович улыбнулся: экспедиция, судя по всему, началась.

***

      ― Радость моя, подставь ладонь, можешь другой оттолкнуть меня. Радость моя, вот тебе огонь, я тебя возлюбил более огня. ― На кафедре археологии и этнографии истфака Карасукского госуниверситета тихо играла музыка, а Рита Громова отстукивала кончиками пальцев мелодию.       Июль едва вступил в свои права, студенты расползлись кто по выездным практикам, кто по архивам и музеям. В коридорах первого этажа стояла звенящая тишина, вводившая Риту в подобие транса. В этой тиши, как в горах, на каменистых склонах, под ледниками на трёхтысячниках, можно было послушать себя.       Булькнул оповещением смартфон: Ярослава написала, что задерживается в бухгалтерии. Рита ответила коротким «Ок» и посмотрела на заставку экрана, откуда улыбались измазанные в пальчиковых красках муж и дочка.       Не убирая палец от экрана и не давая ему погаснуть, Рита смотрела на своих родных, казавшихся сейчас удивительно близкими и одновременно далёкими, словно пришедшими из каких-то неведомых заоблачных краёв за привычной гранью пространства и времени. Могла ли Рита подумать, что из полузабытого степного прошлого Приазовья конца двадцатого века к ней вернётся Евгений Лащенко ― палеонтолог с мировым именем, а потом появится и Ева.       В начале лета Рите исполнилось сорок три года, а в сентябре Еве должно быть три. Когда Рита уходила в декрет, все в Институте геологии и минералогии Невгорода смотрели на неё, выпучив глаза. Вспомнив вытянувшееся лицо директора, осознавшего, наконец, при виде округлой безмятежной Маргариты Алексеевны, что заведующая лабораторией литографии четвертичного периода ни в какую тундру не поедет, Рита усмехнулась. Никто ведь не думал, что трудолюбивая, много поющая и порой пьющая Громова возьмёт и в одночасье забеременеет, а в первый день несостоявшейся экспедиции выйдет замуж. Ох, наверное, и проклинал же директор последними словами Евгения Николаевича, задавившего авторитетом и попросившего командировать вместе с ним на безобидную конференцию Маргариту Алексеевну! А потом ещё и забравшего её на удалёнку в столицу необъятной Родины.       Рита качнулась на стуле, поднялась и ещё раз коснулась лица дочки, улыбавшейся белоснежными молочными зубками с фотографии. Как же им с Женей повезло: Ева оказалась спокойным ребёнком, а зубы у неё прорезались как по учебнику. Боже, кто бы сказал раньше, что Рита будет разбираться в таких вещах, не поверила бы! Стоит, наверное, написать Жене, спросить, как там Ева: садик в июне закрывали на ремонт, и Рита переживала, что строители не успеют сдать всё в срок. Иначе пришлось бы отказывать в последний момент Ярославе, что было неловко и так не хотелось…       Рита вздохнула, блокируя экран и откладывая смартфон. Всего три лета без выездов, а казалось, что прошла целая жизнь. Поэтому когда товарищи-альпинисты позвали её в короткий маршрут на Северный Урал в мае, Рита, не раздумывая долго, согласилась. И когда вышла из поезда с группой бывалых, хорошо знакомых и ставших родными альпинистов, поймала то самое, почти стёршееся за последние годы чувство глубокого одиночества на фоне взрезающих прозрачный воздух горных вершин, закованных в ледники.       В предгорьях, на высоте около тысячи метров, едва-едва сошёл снег, лиственницы напитывались солнцем, радовали свежей светло-зелёной хвоей и огромным количеством валежника. Дышалось вольно и хорошо, камни покрывали мхи и лишайники, а лиственничники в распадках уходили волнами в долины. Возле горных ручейков гукали куропатки, а Рита стояла, сняв шапку и подставив вольному ветру короткие рыжие волосы.       От воспоминаний прошибло ностальгией, и Рита коротко выдохнула, проводя ладонью по глазам. На Урале казалось, что она одна во всём мире, да и сейчас на кафедре тоже. Почти.       Рита не услышала, скорее, почувствовала шаги в коридоре. Позвоночник кольнуло, словно за спиной мгновенно полыхнул костёр, и она быстро обернулась. Прошло меньше вздоха, и дверь кафедры отворилась, впуская молодого невысокого парня. Крепкого телосложения, с забранными в высокий хвост над бритым затылком угольно-чёрными волосами, он исподлобья смотрел на Риту узкими тёмными глазами. Плоское лицо ещё сильнее загорело и обветрилось с их последней встречи, и уж кого Рита не ожидала увидеть здесь, так это его.       ― Здравствуйте, Илья. ― Она подошла к парню и протянула руку. ― Какая неожиданная встреча! Мне говорили, что в экспедиции будет старшеклассник, но я не думала, что вас отправят к нам прямиком из Невгорода!       ― Здравствуйте. ― Илья продолжал искоса смотреть на Риту, но руку в ответ пожал. Рита удивилась: в прошлую их встречу Илья не показался ей особо тактильным. ― А я знал, что вы будете здесь. Мне сказали. ― Он снял со спины объёмный рюкзак, встав так, что Рита, уже приготовившаяся помочь ему, не смогла подобраться. ― Вот. ― Илья залез в клапан и вытащил сложенную трекинговую палку с выщерблинами. ― Возвращаю. Она мне очень пригодилась.       ― Рада, что палка оказалась полезной. ― Рита приняла её у Ильи. ― Постойте, а как вы добрались? Вас встретили? ― Ярослава бегала по универу, может, Илью привёз кто-то другой? Он ведь не знает город…       ― Я сам добрался, ― произнёс Илья, присев на крутящийся стул какого-то Ярославиного коллеги и вертясь на нём, вытянув обутые в горные кроссовки ноги. ― Прилетел ночным рейсом, переночевал в сквере и пришёл утром сюда. На сайте написано, где кафедра археологии и этнографии.       ― Поступок в вашем духе, ― чуть усмехнулась Рита. ― Я помню, как вы ночевали в горах под плащом в можжевельнике. И как только у вас голова не заболела!       ― Но ведь не заболела. Я крепкий, ― в тон ей усмехнулся Илья, огляделся, вертя большой круглой головой, и спросил: ― А кофе есть? ― И полез в приоткрытую тумбочку.       Рита смотрела на деловито постукивающего ложечкой Илью и удивлялась, хотя, казалось бы, за двадцать пять лет полевой жизни, более чем сотню экспедиций, поразить её должно быть сложно. Но Илья смог, когда показался перед ней в порванной куртке, с испачканным лицом и самодельным луком в руках на Урале.       Она тогда отправилась за водой и почти нарушила одно из железных правил альпинизма, гласившее, что всех членов группы должно быть видно. Ручей весело журчал, неся по камням холодную до ломоты в зубах воду, а Рита сидела на корточках на берегу и водила по крохотным порогам ладонями. Флягу она уже наполнила, оставалось только оттащить её в разбитый бивак у самого начала крупной сыпухи. А пока можно было спокойно покурить. После рождения Евы Рита перешла на айкос и сейчас радовалась, что у группы есть с собой маленький генератор.       Несколько куропаток, привыкших, видимо, к людям на маршрутах, ковырялись в пробивавшихся из скудной земли сочных побегах, как вдруг воздух прорезал свист, и короткая тень пролетела из-за осыпей базальтовых глыб. Испуганные куропатки с тревожным кудахтаньем поднялись в воздух, а одна так и осталась лежать со стрелой в боку.       Рита замерла на берегу, прикидывая, как быстро она сможет выхватить «Осу» ― её сигнальные патроны пробивали насквозь дверь легковушки с расстояния десять метров, оставляя оплавленные края. В горах жило много медведей, двухлетки так вообще обожали забредать на стоянки, поэтому почти все в группе носили с собой ракетницы. Конечно, с внезапными местными стоило дружить, а никак не конфликтовать, но мало ли…       «Местный» удивил, оказавшись пареньком лет шестнадцати-семнадцати, изгвазданным в земле, но суровым. И, судя по горящим глазам, пристально разглядывавшим Риту, явно голодным.       ― Приветствую! ― Рита поднялась и бросила взгляд на лук в загорелых руках парня. И как только не исцарапался, видно же, что лазал долго и упорно. За его спиной висел колчан, полный самодельных стрел с пёстрым, видимо, индюшачьим, оперением. ― Помощь нужна?       ― Да. ― Парень подошёл к куропатке и поднял её, критически осматривая. ― Спички закончились.       Так они и познакомились с Ильёй. Оказалось, что он помогал инструктору по детскому туризму в простеньком маршруте для детей-сирот. Решил добыть себе мяса, потому что качество тушёнки его не устроило, отправился на охоту, не смог добыть приличной дичи и проспал две ночи под открытым небом, завернувшись в куртку. Рита не была уверена, что Илья сказал правду. Но не стала допытываться, а выяснила у парня, где примерно, если судить по рельефу гор, располагался бивак детей, и отвела неожиданного знакомого, так и не расставшегося с куропаткой, к себе в лагерь. Старший в группе отлично знал все уральские маршруты, и к вечеру третьего дня накормленного и выспавшегося в тепле Илью уже принимал едва не поседевший инструктор. Перепалку Рита не слушала, тихо порадовавшись, что Илья добрался до бивака. Про одолженную трекинговую палку она вспомнила уже в поезде на обратном пути и пожалела, что не взяла у Ильи никаких координат. Даже найти его «ВСети» не вышло: Рита ведь не уточнила его фамилию.       И вот теперь Илья стоял перед ней с кружкой кофе и, склонив голову, прислушивался к чему-то. Рита вынырнула из воспоминаний и только тут поняла, что в коридоре громко ругается Ярослава:       ― …нэ будэшь говорить на шорском, язык забудэшь! Нэ забывай, кто ты, кровь надо помнить!       ― Мама, опять ты со своим национализмом! ― язвительно отозвался звонкий, но чуть хрипловатый девчачий голос. ― Хуже только эрси!       Илья дёрнулся, Рита повернулась к двери, которая распахнулась, являя высокую, стройную, как ива, русоволосую девушку лет двадцати с воинственно сверкающими серыми, точно дождевое небо, глазами. Следом за девушкой на кафедру шагнула Ярослава, грозившая дочери, а это явно была она, кулаком.       ― Добрый день! ― Девушка окинула взглядом настороженно замершего, оглядывавшего всех исподтишка Илью и Риту, ожидавшую с интересом, что будет. ― Я ― Инна Каргина!       ― Инэсса! ― нахмурилась Ярослава. ― Я назвала тэбя Инэсса. Инна вообщэ другоэ имя!       ― Верно, я Инесса, а не Инэсса, ― передразнила Инесса мать. ― Пусть лучше буду Инной.       ― Хорошо, буду звать тэбя Табыргы! ― воскликнула Ярослава, звонко и совершенно непонятно произнеся «г».       ― Если я ― Кабарга, тогда буду звать тебя, мама, как студенты, Карга!       ― А я ― Маргарита Алексеевна, Громова моя фамилия, ― вклинилась в разговор Рита, гася бурю, но, видимо, ненадолго.       ― Илья, ― парень неожиданно возник за спиной Риты, ― приятно познакомиться.       ― Так, хорошо, Айвазов приэхал. Михаил Ильич про тэбя много хорошэго говорил, надэюсь, нэ зря. ― Ярослава смотрела то на Илью, то на раскрытую пачку кофе, а Рита припомнила, что Михаил Ильич ― это мэтр-историк и бывший научник аспирантуры Каргиной. ― Почэму нэ позвонил, я бы тэбя встрэтила. А то ищи вэтра в полэ.       ― Я сам добрался, ― упрямо повторил Илья. ― Мне почти восемнадцать.       ― Может, пойдём уже к биологам? ― Рита поняла, что Ярослава сейчас начнёт высказывать Илье за кофе, поэтому решила предотвратить намечающееся побоище. Судя по всему, Илья принадлежал к коренным народам, скорее всего, тоже шорец или эвенк, поэтому явно не уступил бы Ярославе, способной переспорить, казалось, чёрта.       ― Да, идёмтэ! ― Ярослава до этого, казалось, специально не заводила разговор о работе. ― Они в «десятке».       Шагая по коридору и глядя на раскачивающуюся неспешную походку Ярославы, быстрый лёгкий шаг Инессы и уверенную поступь Ильи, Рита чувствовала, что скучать с этой компанией точно не придётся.