Мельница

      Четвёртый день экспедиции начался для Наташи не с завтрака, а с попыток хоть как-то удержать голову и не поворачивать шею. После ссоры с Адамом она забыла затопить печку, а Каргина и Громова не пришли ночевать. Поэтому к утру, несмотря на июль, домик остыл, и Наташу заклинило. Плечо тянуло, хорошо хоть, голова не болела. Кое-как переодевшись и ругаясь сквозь зубы, она отправилась на кухню, надеясь, что не сильно опоздала на завтрак.       На кухне обнаружилась безмятежно курившая крепкую «Приму» Ярослава Ростиславовна и составлявший ей компанию Баринов, почему-то хмурый. Рядом довольный, полный энергии папа протирал походные бинокли и слушал записи голосов птиц Сибири.       ― На маршрут со студентами-орнитологами пойдём, ― жизнерадостно сообщил папа, завидев Наташу и пододвинув ей полную тарелку пшённой каши. ― Еда не должна была остыть, я на предпечник её ставил. Маршрут я уже прикинул, часа четыре проходим, не меньше. В средней полосе мы уже пропустили самую уразу учётов на гнёздах, но здесь укладываемся. Садовые славки и чечевицы орут как не в себя.       ― Зачем тебе, Николай Фёдорыч, тащить детей на маршрут? ― хмыкнул Баринов. ― Кольцевание ― прекрасный метод учёта, информативности в нём больше.       ― Это если говорить об определении вида, ― отозвался папа. ― А нам-то численность и плотность населения нужны! Нам же потом ещё генеральный отчёт писать о состоянии фауны…       ― Интересно получается, Коль: тридцать лет назад мы были готовы на всё, лишь бы не допустить постройки ГЭС. ― Баринов вдруг посмотрел собеседнику прямо в глаза. ― Я отдал самое дорогое, что у меня было. А когда обрёл снова, всё опять возвратилось на круги своя.       ― Илья Николаич, вот не надо, ― быстро произнёс папа, бросив взгляд на Наташу, которая с интересом прислушивалась к разговору. Сколько же всего происходило в «Лосиной Курье», что до боли напоминало «Тайгу». ― Сам знаешь, что это случилось бы рано или поздно. У всех договоров есть сроки.       ― Ай, смотритэ, Адам Эвгэнич проснулся! ― вдруг усмехнулась Каргина, указывая самодельным деревянным мундштуком на тропинку.       Наташа обернулась и едва не застонала от боли: шею свело, в голову стрельнуло, а перед глазами заплясали разноцветные звёздочки. Адам шёл, засунув руки в карманы камуфляжных брюк. По его волосам и лицу на рубашку стекала вода: должно быть, он пробовал освежиться.       ― Кашки? ― заботливо осведомился Николай Фёдорович, когда Адам присел за стол. Вроде подальше от Наташи, но так, чтобы в случае чего пододвинуться.       ― Ой, Николай Фёдорович, спасибо, что подогрели! ― выдавил из себя Антонов. ― Пивка бы или квасу, ― уже тише пробормотал он, убирая с лица влажные волосы и явно не без усилий проглатывая ложку пшёнки.       ― Сейчас. ― Наташа поднялась и, не глядя на Антонова, плеснула ему в кружку с надколотым краем вчерашний квас. ― Пейте.       ― Спасибо, Наташенька. ― Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Адам быстро тронул Наташу за запястье другой рукой. По его губам она прочитала «Извини». ― Я хотел сегодня описания заросшей вырубки на экотонах за Курьинкой сделать. Составишь мне компанию? Ты же хотела гербарий там собрать?       Наташа едва кивнула, прикидывая, как будет корячиться с такой шеей. Но сходить всё равно надо. Тем более что скоро они поедут на Низкий кряж, и надо всё успеть сделать здесь. Она и так потратила много дней на всякую ерунду. Куча дел, и ни одно не получалось довести до конца. И прежде всего, разобраться в отношениях с Адамом.       В сторону Курьинки за шлагбаум Наташа ещё не ходила. Биостанция, как и «Тайга», обладала удивительным свойством замыкать жизнь на себе. Чтобы выбраться за территорию требовалось приложить немало усилий, заставить саму себя пойти куда-то, когда на стационаре, казалось бы, работы полно. Многие так и поступали, поддаваясь очарованию затворничества, но Наташа собирала гербарную папку и упорно шла за пределы маленькой общины биологов. И каждый раз получала заряд новых впечатлений.       Вот и сейчас Наташа шагала по укатанной «УАЗиком» дороге к шлагбауму. Кое-где колея оползала глиной, а высокое разнотравье шумело под лёгким ветром. Злаки и мышиный горошек с крапивой и вьюнком будто тихо переговаривались, Наташе казалось, что она почти различает в этом шёпоте слова. Хотелось свернуть с дороги и уйти на луг, остановиться там, вслушиваясь в шелест диких трав.       Остановилась она только у шлагбаума, чтобы протиснуться через узкую калитку, и тут её взгляд упал на тотем. Лось смотрел вдаль спокойно и, как сейчас показалось Наташе, строго и немного печально. Этнический орнамент притягивал взгляд, а на рогах тотема колыхались новые красные и белые ленты, а одна ― синяя. Наташа не помнила, что значат цвета лент у коренных народов республики, и решила спросить потом у Ярославы Ростиславовны.       «Кто же так следит за лосем? ― подумала Наташа, глядя на тотем. Не совладав с собой, она протянула руку и коснулась нагретой солнцем древесины. Берёза тут же словно отозвалась на прикосновение, зашептала-запела, подобно травам на лугу. ― Наверное, это дело рук Елены. У телеутов синие ленты, кажется, что-то значат. Но что? Кто же ты такая, Елена? Почему молчишь и сидишь здесь, беременная? Кто тебе Баринов? Не он ли причина твоего молчания?..»       ― М-да, здешние биологи напрочь погрязли в суевериях. ― Наташа вздрогнула и отдёрнула руку от тотема, тут же замолчавшего. Или ей показалось? Она совсем забыла про Адама, который, щурясь под козырьком кепки, сидел на шлагбауме и ждал Наташу.       ― Развлекаются люди, как могут, ― отозвалась она. ― Тебе-то какая разница? ― Наверное, говорить так резко не стоило, но из памяти упорно не уходил образ скандалившего на вечернем костре Антонова.       ― Студентам мозги засирают, вот в чём беда, ― произнёс Адам, поравнявшись с Наташей. С собой он тоже захватил гербарную папку и лопатку, хоть Наташа ни разу и не видела, чтобы Адам собирал растения.       ― Студенты сами с этим неплохо справляются. А культуру малых народов надо знать. Ты же сам говорил, что Ярослава Ростиславовна молодец: отстаивает интересы соплеменников.       ― Ярослава Ростиславовна слишком много на себя берёт.       ― Но ведь справляется?       ― Судя по её дочке и этому детдомовцу ― нет.       Разговор сам собой затих, и Наташа была рада, когда они оказались на экотоне. Заросший пихтами обрыв уходил к Карасу, над водой с криками носились береговушки. Наташа положила папку на заросший мхом и ложными опятами пень и принялась выискивать наиболее интересные растения, попутно набрасывая черновик флористического описания вырубки.       Наташа выкапывала пальцекорник, осторожно освобождая от земли округлые клубни, а Адам разместился на соседнем пне и, кажется, даже составлял описание биотопа. Наташа исподтишка наблюдала за ним, подмечая, как он морщится от солнечного света, поминутно пьёт холодную воду из фляги, быстро записывает названия преобладающих растений. Как бы Адам ни вёл себя сейчас, до этого Наташе было с ним хорошо. А ещё из головы упорно не шли слова папы про переезд в Сибирь. По сути, здесь для классической флористики, да и для урбаниста, непаханое поле. Средняя полоса страны изучена отлично, ничего фундаментально нового не придумаешь. И Адам мог бы здесь работать не хуже, чем в Балясненском Департаменте природоохраны…       ― Знаешь, я тут вот о чём подумала, ― начала Наташа, отложив пальцекорник на газету. ― Карасукский универ потихоньку выбирается из жопы. И в целом по республике много актуальных тем для исследования. И у меня появилась мысль: может, стоит вернуться в Сибирь? Хотя бы ненадолго… Я бы защитилась, а потом и ты бы, наверное, мог перебраться, ты же тут тоже всех знаешь…       ― Наташ, я даже слушать об этом сейчас не хочу, ― поморщился Адам, глядя на неё покрасневшими глазами. ― Какая Сибирь, ты о чём! Тебе-то, понятно, хоть где пристроиться можно, если совсем будет плохо, Николай Фёдорович поможет, а мне что здесь делать на шестом десятке? Молодых не берут на работу, а кому нужен такой, как я? ― он невесело усмехнулся и отпил ещё воды. ― Тем более, ты же знаешь, как Алёнка отреагировала на наши отношения. А если решим переехать, совсем проходу не даст.       ― Тогда это не Ярослава Ростиславовна не справляется со своей дочкой, а ты! ― Наташа отвернулась, уставившись на пятнистый алый цветок.       Алёнка ― дочь Адама от первого брака, была ровесницей Наташи и училась с ней на одном курсе, только на кафедре географии. В универе они немного и дружелюбно общались, но когда Адам рассказал дочери, что они с Наташей теперь вместе, Алёна психанула и сказала, что недолго отец горевал о матери: едва похоронил жену и новую бабу нашёл.       ― Алёнка потеряла мать и хочет, чтобы с её мнением считались. Не все готовы безоговорочно принять точку зрения отца, пусть и такого, как Николай Фёдорович.       ― То-то ты перед ним так лебезишь, ― не выдержала Наташа, поняв намёк. Ну конечно, она же сама не могла подумать, что в Сибири лучше, только слушать старших и умеет! ― С чего бы это? Ты же всех местных биологов с грязью мешаешь.       ― Это моё дело, и тебя оно не касается, ― быстро ответил Адам.       ― Ну тогда то, каким корявым выйдет твоё биотопическое описание, меня тоже не касается! ― Наташа поднялась, сгребла в охапку набранные растения и папку. ― Сам же говорил, что ты ботаник так себе. Как и зоолог, впрочем. И это твоя дочь против наших отношений, а не мой папа. ― Она резко повернулась и направилась к экотону, не слушая, что Адам говорил ей вслед.       Обида и злость жгли грудь, пока Наташа, перепутав тропинки, ломилась через злаковое высокотравье в сторону незатронутого лесосводкой хвойного массива. С самого приезда в «Лосиную Курью» всё шло хуже некуда. В профессиональном плане Наташа ещё никогда не была так удачлива на редкости и интересности, а вот в личном… Она не понимала, что делала не так. Почему ругалась с Адамом и так раздражалась на его обычное брюзжание, которое перестала замечать за три года совместной работы. Они даже не месяц в поле, чтобы крыша начала подтекать. Наташа помнила, какими дикими зоологи приезжали из «Тайги». Хорошо, что никто никого не убил, а многие только переспали.       И вот теперь Наташа чувствовала, что происходит нечто, чему она не может подобрать описание. Словно что-то большое и невидимое подкралось к ней, дышало в затылок, окутывало плечи, но она не могла рассмотреть его даже краем глаза, как учил в своих книжках Карлос Кастанеда. Странные ощущения в логу Курьинки, песни Громовой, скандалы с Адамом ― всё происходящее при ближайшем рассмотрении поражало сюрреализмом, и Наташа застыла, как вкопанная на самом краю пихтача.       «Рановато кукушка у меня улетает, ― мрачно подумала она, пробираясь через пахнувший грибами и смолой валежник к просвету опушки. ― Не конец экспедиции ещё и не осень. Кукушка, возвращайся в…»       ― Ахринеть! ― Наташа вышла на опушку, да так и застыла, с удивлением глядя на то, что тёмным контуром маячило перед ней, и что она издалека приняла за плотно растущие кедры.       Прямо посреди опушки стояла самая настоящая избушка-на-курьих-ножках. Старая, потемневшая от времени, срубленная на совесть. Толстые сваи-ножки, сделанные, скорее всего, из лиственницы, поросли мхом, как и крыша избушки. Ставни и дверь были наглухо заколочены, но Наташе почему-то казалось, что в избушку можно войти. Что раньше она бы не отправилась туда даже за все гранты мира, но сейчас…       Наташа, точно во сне, шагнула вперёд. В памяти всплыли отрывки, что такие избушки служили домовинами, значит, она, фактически, идёт к чьей-то могиле. Не чёрного шамана, но кого-то удивительно похожего и родного…       ― Там пол подгнил. ― Наташа дёрнулась, будто освобождаясь от морока. Затёкшая шея напомнила о себе резкой болью, которой и в помине не было, когда она собиралась забраться в избушку. Наташа повернулась и увидела идущую к ней Катерину Романову.       ― Вы заходили туда? ― Наташа не узнала собственный голос.       ― Да. И можно на «ты». ― В травянисто-зелёных глазах и рыжих волосах играло солнце, а светотень от деревьев создавала ощущение, что лицо Катерины колеблется, напоминая время от времени лисью морду. ― В этой избушке похоронена бабка Анфиса ― говорят, что она была ведуньей-шаманкой в старой деревне Курьино, на месте которой сейчас стоит биостанция. Анфиса давно померла. ― Катерина подошла ближе и коснулась ладонью грубой стены избушки. ― Если у тебя есть вопросы, Наташа, задавай.       «Я в дерьме, ― пронеслось в мыслях. ― Это та дорога, которая не ведёт назад».       Наташа много о чём хотела спросить. Почему решили возобновить строительство водохранилища, почему все в «Лосиной Курье» ведут себя так, будто что-то знают, почему несмотря на обилие краснокнижников ГЭС хотят достроить. И ещё тысячи других вопросов.       ― Может, я сую нос не в своё дело, ― осторожно произнесла Наташа, решив начать с малого. ― Но кто такая Елена? Беременная женщина в тайге это… странно.       ― Мне тоже это было интересно, ― улыбнулась Катерина. ― Давай сейчас дособираем растения и доделаем описание, а я на обратном пути расскажу тебе сказку «Лосиной Курьи». Одну из них.       Наташа кивнула, не в силах оторвать взгляд от Катерины. Если та могла хоть немного пролить свет на то, что здесь происходит, то Наташа готова была слушать. Пусть даже это будет очередная байка не у костра. Или сказка. Интересно же узнать, что на самом деле творится в «Лосиной Курье».