***
сентябрь, 2020 год, «Лосиная Курья»
Нигде Катя Романова не видела таких ярких и осязаемых снов, как в тайге. Её тело оставалось в палатке, а душа кралась по душистому подлеску и слушала ночь. Шуршание мышей в жёлто-красной опавшей листве, марш готовящихся к зиме муравьёв, бесшумный полёт неясыти, стрёкот последних насекомых, вой улетающих на юг серых журавлей, звон капель росы на ещё зелёных, но уже отмирающих растениях ― звуки наполняли её сознание до краёв. Мягкие лапы касались прелой хвои, неся всё дальше в чащу, где притаились клюквенные болота и озёра стариц реки Карасу. В народе черневую тайгу называли чернь, и Катя, глядя на переплетение теней пихт, сибирских кедров и берёз, окуналась в чёрно-серый, посеребрённый луной мир. Осиновые трухлявые стволы слабо светились, навевая пугающие мысли о блудячих огнях и навьях. Было ужасно холодно. Ударили первые сентябрьские заморозки, но густой огненно-рыжий мех грел. Катя бежала по лесу, изредка останавливаясь и принюхиваясь. Ей третью ночь мерещился запах чужой лисы, словно та ходила рядом, с каждым закатом сужая круги. И сейчас Катя следовала за терпким звериным духом, становившимся отчётливей с каждым шагом. Между деревьев забелел просвет, но когда Катя ступила на опушку, нахлынувший страх заставил шерсть на загривке подняться дыбом. Катя припала к земле, оскалилась, подметая пушистым хвостом землю: посреди опушки стоял маленький сруб из закалённой годами лиственницы на высоких тонких пнях. Та самая избушка-на-курьих-ножках ― от старого значения слова «курить» ― наносить колющие удары. Коренные народы охотников хранили в таких лесных кладовках добычу, но гулко бьющее сердце и пригибающий к земле страх кричали Кате, что здесь и сейчас она видит вход в другой мир. Чего ещё ожидать от домовины бабки Анфисы ― телеутской шаманки. Хруст бурелома заставил Катю обернуться и напрячься сильнее. Осторожно ступая по подстилке из листьев, по краю опушки шла североамериканская чернобурая лисица, неизвестно откуда взявшаяся в Сибири. Белый кончик её хвоста серебрился, а мех сливался с тьмой лесного полога. Лисица остановилась около избушки и, склонив голову набок, посмотрела на Катю. Из неё словно вышибли дух: столько затаённой боли, смиренного ожидания и странной нежности, от которой хотелось завыть, было в глазах чернобурки, что Катя инстинктивно подалась назад, а через мгновение проснулась. Она лежала в наглухо завязанном спальнике и хватала ртом воздух. По щекам катились слёзы, а перед внутренним взором стояла чернобурая лисица с человеческими глазами. То ли ещё одна шаманка, видящая звериные сны, то ли… Додумывать Катя не захотела. Воздух в палатке был такой спёртый, что Катя чувствовала — секунда и она задохнётся. Она посмотрела на лежавшего рядом мужа: Миша полночи ловил осенних ночных насекомых и теперь спал. Мишу необходимо было проветрить, чтобы не задохся, и Катя открыла палатку. Свежий воздух ворвался в лёгкие, влажные дорожки на щеках защипал утренний морозец. Катя, натянув резиновые сапоги, вылезла наружу и убирала с глаз растрепавшиеся после сна светло-рыжие волосы. Туман лежал над лесом, но уже начинал подниматься плотными серыми облаками, открывая взору хребет Медвежьей Гривы, с которой полвека назад ботаники Карасукского университета описали эталонную черневую тайгу. Сейчас Катя, Миша и их коллега с кафедры ботаники и экологии ― Олег Петрович ― стояли лагерем на границе заказника «Чернь». Шла работа над проектом о расширении заказника, зажатого между газодобывающей компанией и угольным предприятием. По дороге в «Чернь» Катя насмотрелась на лунные пейзажи, простиравшиеся до горизонта котлованы разрезов и теперь с чувством странного опустошения вспоминала зрелище этого настоящего Кощеева царства. Или Эрликового нижнего мира. От урманов равнинной тайги республики осталось не так уж и много, поэтому главной задачей было сохранить Медвежью Гриву, реку Чернявку и деревушку на берегу Карасу. Олег Петрович уже проснулся и поставил чайник на портативную газовую плитку, а Катя уместила на вторую конфорку кастрюлю: сегодня на завтрак была гречка. ― Ты почему так рано встала, Катюша? ― Олег Петрович смотрел на неё внимательными тёмными глазами. Тонкие морщинки пересекали его плоское лицо, выдавая телеутскую кровь. А с виду обычный эколог, не скажешь, что кам. ― Звериные сны, ― пожала плечами Катя, присаживаясь и грея ладони о кружку с кофе. ― А вам не снятся? ― Старенький я уже для пробежек по тайге, ― улыбнулся Олег Петрович, затягиваясь сигаретой. ― Мой медведь теперь ходит медленно, с пестунами стараюсь не встречаться ― задерут. Миша, доброе утро! ― поприветствовал он Катиного заспанного мужа, присевшего на походный стул рядом с женой и обнявшего её за плечи. В глазах Миши отражались деревья, а взъерошенные русые волосы хотелось пригладить. Муж дышал теплом, лесом и табаком, курил и отхлебывал кофе. Как бы Катя хотела, чтобы он тоже видел звериные сны… ― С добрым утречком, ― пробормотал Миша. ― Наловил ночью немного, но какие виды! Красные книги страны и республики! Как солнце вылезет, и туман сойдёт, разложу сушиться материал, посмотрите! ― Прекрасно! ― похвалил Олег Петрович, а Катя погладила мужа по голове и впихнула ему в руку бутерброд. ― Я вот что хотел сказать, ребята. К обеду нам надо свернуть лагерь и спуститься ниже по течению. Есть шанс расширить «Чернь» до Лисье-Лосиного заказника и соединить их. Стыком будет университетская биостанция «Лосиная Курья». ― Вы предлагаете нам остановиться в «Лосиной Курье»? ― Катя почувствовала, как нехороший холодок заполз ужом в сердце. ― А так ли это нужно? Мы с Мишей там давно не были, а уезжали… не самым приятным образом. ― Миша рассказывал, что расстались вы с Ильёй не очень хорошо. ― Я боюсь, что на биостанции всё плохо, ― призналась Катя. В «Лосиную Курью» она приехала после первого курса. Катю всегда привлекали таёжные растения, а биостанция казалась кусочком славянского рая. Ей нравилась лёгкость общения студентов и преподавателей, хитроумные до безумия карточные поединки, посиделки со спиртом и песнями, костры и истории из жизни, рассказанные Ильёй Николаевичем. Орнитолог и териолог кафедры зоологии, он проводил на биостанции годы, заезжая в июне и выезжая в сентябре. Сложный и непонятный, но эрудированный и временами весёлый, он привлекал студентов. Одно было плохо: его «друзья» никогда не «жили» дольше четырёх лет. Какой бы студент ни был работящий на практиках, к выпуску он резко становился «уродом» в глазах Ильи Николаевича. Многие сбегали сразу, а некоторые, как Катя и Миша, держались ещё несколько лет. Но три года назад наступила и их «смерть». ― Раньше по-другому было, ― вздохнул Миша. ― Илья Николаевич звонил: «Миша, помоги черепа землероек почистить, Миша, давай переберём коллекцию чучел, Миша, зови всех, хочу играть в карты!» И всегда обижался, когда я его обыгрывал или предлагал сменить покер на вист. ― Я как-то жила на биостанции с мая по октябрь, ― заметила Катя, вспомнив, как не могла бросить без помощи Илью Николаевича, и писала диссертацию по растительным сообществам «Лосиной Курьи». ― А я ― с мая по ноябрь в другом году, ― подтвердил Миша. Муж был старше Кати на четыре года и насмотрелся разного. ― И всё было нормально. А потом начались психи, вопли, обвинения и обиды. Сначала Илья Николаевич выгнал девчонок-орнитологов за то, что они, когда птицы всё лето не ловились в нужном ему объёме, поставили сети на другом берегу Курьинки. Пришли с уловом в сто пятьдесят штук: до этого цифру неделю набирали. А Илья Николаевич психанул: зачем вы это делаете, нахер они не упали, зачем приехали, вы тут не нужны, валите! ― Это же орнитологи Илюшу обошли, без его участия что-то придумали, ― вздохнул Олег Петрович. ― Его всегда задевало, когда кто-то придумывал что-то лучше, чем он. ― А потом он объявил уже мне, что это из-за меня, внимание, не ловятся птицы, не та аура и от меня толку никакого: всё коноплёй заросло, ― отозвалась Катя. ― Что когда хожу по сетям, помогаю, своей работой не занимаюсь, и смысла в моём пребывании на биостанции он не видит. Ну я и попросила Мишу забрать меня, тем более, что всё отцвело, а три тысячи листов гербария я собрала. До сих пор доносятся рыдания Ильи Николаевича: все бросили, уроды! ― Кате стало почти физически нехорошо. Все давно обсудили случившееся, но осадок скрёб душу осевшим песком. Катя не могла понять главного: почему это произошло? Что они все сделали не так? ― Я не был в «Лосиной Курье» пару лет, ― произнёс Олег Петрович. ― Но в прошлом году приехал по делам. И Илья меня нехорошо удивил. Он и раньше был замкнутым, а сейчас совсем ушёл в себя и стал очень неприятным. ― Было видно, что он подбирал выражения. ― Вроде встретил нормально, сели выпить водочки и на середине разговора о возобновлении строительства Курьинской ГЭС его перемкнуло. Начал кричать «чего приехал?» да «камлать опять будешь, а помощи не дождёшься!» После этого я послал его нахер и ушёл к Горынычу ночевать. ― Всё в стиле Ильи Николаевича, ― кивнул Миша. ― Триггернуться с рандомной фразы и начать психовать. ― А я думаю, что не просто так он взбеленился, ― возразил Олег Петрович. ― В этом сезоне тридцать лет прошло, как-никак… ― Он замолчал, а Катя, набравшись смелости, задала давно мучивший её вопрос: ― Олег Петрович, скажите, а кто такая Елена Усольцева? ― Лена Усольцева… ― тихо произнёс Олег Петрович. ― Она с Ильёй… Невестой она его была, учились они вместе. И заядлой охотницей: писала диплом по рябчикам. Откуда ты про неё знаешь? ― Он посмотрел Кате прямо в глаза. В воздухе повисло напряжение, ощущалось, что истина где-то рядом. Не покидало чувство, что правду узнать ― себе дороже. ― Илья Николаевич много раз рассказывал историю, откуда на биостанции появился тотем лося. ― Из воспоминаний выплыла потемневшая от дождя и снега ссохшаяся высокая коряга, вкопанная у ограды «Лосиной Курьи». Чья-то умелая рука придала ей форму лосиной головы с раскидистыми рогами и украсила этническими узорами. ― Но только три года назад персонаж, расписывавший тотем, обрёл имя. Мы ещё удивились, потому что до этого никто ничего не слышал про Лену Усольцеву. А в кафедральном гербарии я нашла пару экземпляров тридцатилетней давности, собранных Еленой Усольцевой. Странно это. ― А между тем она была невестой Ильи, ― тихо отозвался Олег Петрович. ― Мне мерзко становится, когда думаю о том, что стало с тем, во что она вложила душу. Сейчас настоящую историю «Лосиной Курьи» знают только три человека: я, Илья и Горыныч. Лену я помню. Талантливая была, компанейская. И сама из телеутов, как и я. Бабушка у неё была курьинской телеуткой. ― А где она теперь? ― спросил Миша. ― У Ильи Николаевича сейчас другая жена. ― Лена Усольцева пропала без вести. Было много версий: сгинула на Разломе в отрогах Пёстрых гор за биостанцией, упала с обрыва в Карасу, или же медведь задрал. Но одно известно точно: когда она пропала, сразу началась забастовка против строительства ГЭС, которая должна была затопить территорию «Лосиной Курьи» и заказника на много километров вглубь. Уже и вырубка шла, и университет исследования проводил, отчёты об экологической катастрофе писали, но вот Лена пропала, и стройка прекратилась. У Кати мороз пробежал по коже. Она догадывалась, к чему клонил Олег Петрович. ― Люди говорят, беду отвёл Эрлик. Но он ничего не делает даром. А я так думаю, и многие тогда говорили, что Илья заключил сделку с хозяином нижнего мира, и тот забрал Лену в обмен на спасение «Лосиной Курьи». Вот только теперь Илья боится, что Лена была залогом, а Эрлик вот-вот взыщет долг сполна. Я уверен, что так всё и было. А Илья не сознаётся. ― Вы хотите сказать, что он прогоняет своих друзей, чтобы спасти? ― Катя попыталась сглотнуть, но в горле пересохло. Слишком живо предстало перед глазами, как молодой Илья Николаевич разговаривает с покрытой мхом корягой, чьи глаза горят жутким светом осиновых трухляшек. Но другой образ вытеснял этот облик хозяина нижнего мира, рисуя на его месте худого старика с черепом вместо лица. А через миг третье видение хлынуло на мережку, заставляя сглотнуть ― собранный из костей голем с полыхающими синим огнём пустыми глазницами. ― Как можно было заключить сделку с настоящим Кощеем?! Кем надо быть, чтобы обменять любимую на биостанцию… ― Илья никогда не верил в шаманов, колдовство и наших соседей по планете. Сколько бы Лена его ни просвещала, ― отозвался Олег Петрович. ― А когда припёрло, не зная правил, хотел, как лучше. И с Леной вряд ли посоветовался… Вода в кастрюле давно закипела, но никто не обращал на это внимания. Катя сидела, глядя вдаль, и её трясло. Она представляла Лену Усольцеву ― той в её воображении было лет двадцать семь, ― счастливой невестой, которая не подозревала, что её судьба уже решена: она никогда больше не будет охотиться, не выйдет замуж, не родит детей и не найдёт себя в науке. Лена казалась невысокой и темноволосой, изящной и похожей на лисицу. Мелькнула мысль, что, может, та чернобурка… Ведь старая ведунья Пёстрых гор ― бабка Анфиса, ― так и осталась бездетной, и неизвестно, передала ли она кому-то посох — ключ от заповедной земли — перед смертью. Быть может, Лена Усольцева ― преемница Анфисы?.. Телеутка, хоть и на четверть, из старого Курьино... Она могла быть из рода Анфисы... Только так можно передать силу. У земли должна быть хозяйка. Как сама Катя после смерти матери стала хозяйкой Степной котловины. Получается, что Лена Усольцева была ведуньей Пёстрых гор на момент исчезновения… Поднявшись, Катя толкнула Мишу, и они отправились готовить завтрак. Нужно было как-то отвлечься и подготовиться к поездке на биостанцию.***
Чёрная вода ― так переводилось название реки с языка одного из коренных народов республики, ― очень подходило Карасу. Река несла свои тёмные воды, помутневшая и разбухшая от дождей, грозилась выйти из берегов, словно притаившийся в водоворотах водяной стремился отвоевать себе побольше заповедных владений лешего. Вдалеке показался флагшток биостанции, и Олег Петрович повёл моторку к затону. Когда они причалили, Катя, подняв фонтан обжигающе-ледяных брызг, выпрыгнула из лодки и закрепила цепь на колу, вбитом в раскисший берег. В кустах послышался шорох, Катя обернулась и врезалась в одну из береговых сетей для ловли птиц. Пока она выпутывалась из «паутинки», в зарослях ивняка показался тот, кого видеть не очень-то и хотелось. Илья Николаевич смотрел исподлобья, а слипшиеся грязные седые волосы закрывали его покрасневшие глаза. Судя по виду и запаху, Илья Николаевич не мылся с начала лета. В расцарапанной руке он держал верещавшего чёрного дятла. ― Здравствуй, Илья, ― произнёс Олег Петрович. ― Как улов? ― Желна, ― глухо и отрывисто ответил Илья Николаевич, развернулся и захромал вверх по земляной лестнице. От него тяжёлым духом исходило отчуждение. ― Пойдёмте к Горынычу, ― нарушил молчание Миша. ― Узнаем новости. ― Илья Николаич на вас обиделся, сказал, плохие вы люди, ― усмехнулся инженер биостанции, прозванный за любовь к спирту Горынычем. ― Он вообще на всех обиделся, кто в этом году приезжал: сказал, бросили его все, осенью одного оставили. ― Нихера себе шуточки! ― воскликнул Миша, угощая Горыныча городскими сигаретами. ― А как же «спасибо»? ― Много хочешь, Романов! ― нарочито грубо воскликнул Горыныч. ― Вы с Катюхой больно резкие. Плохо совсем Николаичу, ― уже обычным голосом добавил он. ― Гложет что-то, кабы знать, что… По глазам вижу, про Ленку знаете. Ох, любил он её!.. Сам-то я родился в Курьино, ещё до того, как деревню расселили и биостанцию построили. Мальцом был лет двенадцати, когда Ленка пропала. Бабка моя была подругой старой Анфисы, поэтому я про ваши шаманские всякие и ведовские дела в курсе. Миша и Олег Петрович остались в добротной избе Горыныча, а Катя, прихватив гербарную папку и лопату, отправилась за Курьинку, пока сумерки не поглотили лес. В поисках семян таёжных растений, Катя наткнулась на кучу дерьма медведя, наевшегося незрелой калины. Дух от кучи стоял такой, что глаза слезились, и Катя поспешила убраться, заметив на стволе берёзы следы от когтей. Она бродила по обрыву, спускавшемуся к Карасу, а мысли были далеко. В голове не укладывалось, как можно заключить такую сделку. И годы осознавать, что отдал любимую женщину Кощею. Теперь Катя не удивлялась прохладным отношениям Ильи Николаевича с его семьёй: он просто не мог смотреть им в глаза. Вот и прятался от снега до снега на биостанции. Теперь многое становилось на свои места, даже его одержимость работой. Катя наклонилась собрать семена, а когда подняла голову, сердце, глухо стукнув, ушло в пятки: из-за куста калины на неё смотрела чернобурая лисица. Рука потянулась к ножу, но остановилась на полпути. Тут бы ведовской посох, от бешеной лисы или оборотня нож не спасёт. А Катя точно знала, что эта лисица непростая. Позади обрыв, впереди ― пихты. Вздумай лисица кинуться, пришлось бы отбиваться дрыном, но чернобурка отступила в чащу, а отмершую Катю всю дорогу до биостанции преследовал слишком разумный взгляд зверя. Очнулась она только у ограды, когда едва не врезалась в тотем. Катя смотрела на тотем и не видела, скользя взглядом по выжженным узорам. Она узнала настолько мерзкие вещи, что становилось гадко от того, что она работала и помогала этому человеку, променявшему невесту на кусок земли. Кате казалось, что по её душе прошлись грязными сапожищами и вытерли ноги. ― Долг платежом красен, ― пробормотала она, а за спиной послышалось тяжёлое дыхание: к ней приближался Илья Николаевич. ― Я не брал в долг! ― воскликнул он, наклоняясь к Кате и неожиданно глядя ей в глаза. ― Я не брал ничего в долг в «Лосиной Курье»! ― Илья Николаевич взял Катю за плечи, и она вздрогнула от его прикосновения. ― Я вас ни в чём и не обвиняю! ― вскинулась опешившая Катя. ― Это право только вашей невесты ― Лены Усольцевой! ― Я хотел сохранить дух былого, который был так дорог Лене. Хотел спасти её землю! А вы всё испортили! Зачем вы только приехали? ― Илья Николаевич отпустил Катю, но ей казалось, что его ладони всё ещё лежали на её плечах. ― Зачем? И снова Илья Николаевич удалялся, а Катя чувствовала себя опустошённой и потерянной. Некоторые тайны лучше было не знать.***
Звериный сон не отпустил даже тогда, когда Кате померещился шум заведённой моторки. Миша половил насекомых на свет и спал как убитый, а Олег Петрович с Горынычем приговорили две бутылки водки и храпели в дальнем углу избы. Катя бежала по лесу, подныривая под ягодные кусты. Её вёл не отпускавший страх, беспокойство, осознание, что что-то должно вот-вот случиться. Что-то плохое. Она почти выбилась из сил и, наклонившись над гладью лесного озера, принялась жадно пить. Вода стекала по рыже-белым шерстинкам, и Катя посмотрела на себя. Отражение лисьей морды с хитрой улыбкой отрезвило, подхлестнуло, заставило бежать со всех лап, выскочить на берег и задохнуться от величественного в своей ужасности зрелища: перед ней высилась недостроенная Курьинская ГЭС. Взору открылась та самая старица, утопавшая сейчас в багряном золоте ночной осени ― Лосиная Курья, в честь которой и назвали биостанцию. Бетонный остов гидроузла возвышался над водой, перегораживая речной рукав, а в глубинах Карасу виднелись блоки агрегата. Ржавые пруты арматурного каркаса опасно торчали, напоминая постапокалиптическое видение. Всё это место дышало отсроченной гибелью и безысходностью, словно памятник тому, против чего бессильны и водяные с лешими, и ведуньи с шаманами. Катя начала осторожно спускаться на поросшие пожухлыми сорняками бетонные блоки, как вдруг знакомый запах заставил её остановиться. Пот, перегар, дешёвые сигареты, машинное масло и отчаяние ― она поняла, кого встретила на заброшенной ГЭС. Катя едва успела юркнуть за переплетение арматуры, когда на покрытых каменной крошкой и обломками бетона ступенях плотины показался Илья Николаевич. В голову полезли строчки заунывной песни: Как ветра осенние заметали плаху, солнце шло сторонкою да время стороной. Должно быть, Илья Николаевич всю жизнь чувствовал себя, как на плахе, а сейчас, стоя на останках гидростанции, подошёл к краю. В руке он держал верёвку, завязанную, как с ужасом поняла Катя, узлом висельника. Илья Николаевич смотрел на извилистую Карасу, расчерченную островами, и со вздохом привязал свободный конец верёвки к арматуре, а петлю накинул на шею. Затянул потуже и вышел на край ступени. Под подошвами его сапог осыпался бетон, но Илья Николаевич продолжал стоять. Прижавшись к холодной стене, Катя понимала, что должна что-то сделать. Выскочить под луну, завыть, схватить за штанину и оттащить от края. Она выпрыгнула из укрытия и ринулась к не заметившему её Илье Николаевичу, как вдруг мимо неё молнией пронеслась чернобурая лисица. Чёрное серебро её меха отразило лунный свет, лисица прыгнула, а когда приземлилась, на её месте стояла девушка. Кате не нужно было слов, чтобы понять: перед ней Лена Усольцева, тридцать лет проведшая в шкуре лисы. ― Илья! ― крикнула Лена. ― Стой! Хотел я жить и умирал да сослепу, со страху, а потому, что я не знал, что ты со мной. Эти, или подобные строки явно крутились в голове Ильи Николаевича, когда он вздрогнул от оклика и отпрянул от края, увидев её. Лена Усольцева стояла перед ним в тёмном платье, превратившемся в лохмотья, со стёртыми ногами и листьями в нечёсаных густых волосах. Катя угадала: та была шатенкой. ― Разве стоило оно того? ― Илья Николаевич с горечью посмотрел на Лену. ― Скажи мне слова, которые тебе говорил Кощей! ― Лена подошла совсем близко и сняла с Ильи Николаевича петлю. ― «Отдашь мне то, что любишь больше всего!» ― Илья Николаевич взял Лену за руки и стиснул её пальцы. ― Я не думал, что речь о живом человеке! ― Для Кощея ли, Эрлика ли мы все «что», когда речь идёт о душе, ― отозвалась Лена, беря в ладони лицо Ильи Николаевича и отводя с его глаз пряди волос. ― Наши души ― его собственность. Как ты постарел, Илья, и много пьёшь. ― Прости меня, Лена! ― всхлипнул он и тяжело опустился на колени, обнимая ноги Лены, зарылся лицом в подол её разодранного платья, а она только гладила Илью Николаевича по голове исцарапанными ладонями. ― Я простила тебя давно, ― прошептала Лена, заставляя его подняться и нежно целуя в губы. ― Теперь и ты себя прости. ― Вернись ко мне, ― произнёс Илья Николаевич, обнимая её за плечи. ― Пусть Кощей заберёт меня! ― Ты можешь попробовать расторгнуть сделку, ― серьёзно произнесла Лена и обернулась: небо на востоке светлело, словно следивший за миром дух лисы обмахнул горизонт рыжим хвостом. ― Расскажи кому-нибудь, например, девочке-лисе, которой я показала Анфисину избушку-на-курьих-ножках, и которая поняла, что происходит. И друзьям своим открой душу, и они заберут с неё камень. Мне пора, Илья, солнце восходит. ― Лена поцеловала Илью Николаевича ещё раз и сделала шаг назад. Резкий порыв осеннего ветра всколыхнул опавшие листья, и вот на ступенях плотины вновь стояла чернобурая лисица, скрывшаяся в ивняке. Илья Николаевич стоял, глядя на ещё качающиеся ветки. Он поднял руку и коснулся воздуха там, где только что была Лена, словно хотел удержать мгновение, удостовериться, что не покоится на дне Карасу с оборванной верёвкой на шее, а взаправду встретил потерянную невесту. Катя хотела неслышно отступить, как вдруг Илья Николаевич хрипло произнёс: ― Катерина. Он обернулся, и Катя увидела, как его губы тронула улыбка, от которой на душе стало неожиданно тепло. Точно первая заря выглянула не только лучом света из-за темнохвойных пихт, но и яркое солнце озарило царство Кощея. ― Я понял, что это ты. ― Илья Николаевич подошёл к Кате, смотревшей на него снизу вверх. Его запах заполнял собой всё вокруг, перебивая ароматы осенней листвы и речной воды. ― По тебе видно, что ты шаманский зверь. Ведунья. Пойдём, Катя, домой. Она послушно спустилась за ним с остова ГЭС, напоминавшего в рассветных лучах руины древнего замка. Курья насыщалась красными и жёлтыми цветами, а лодка тихо покачивалась на воде. Илья Николаевич сел в лодку, а Катя запрыгнула следом и улеглась на дне, обернувшись пушистым хвостом. Плыли они молча. Илья Николаевич уверенно правил, а Катя смотрела, как солнце поднималось над горизонтом, сметая ночную синь и туман. Вскоре впереди замаячил флагшток, а когда Илья Николаевич заглушил мотор и взялся за багор, Катя выпрыгнула из лодки и поплыла, отфыркиваясь, к берегу. Нутро подсказывало ей, что сейчас она должна уйти. Свой долг она выполнила, а с души словно свалился камень, и стало так легко-легко, будто Катя завершила нечто важное. Неслышно прошмыгнув задворками, Катя спряталась за избой Горыныча. И потревожила собак инженера, почуявших запах лисы. Едва она скрылась за кучей компоста, как на крыльцо вышли, позёвывая и закуривая, Миша, Олег Петрович и Горыныч. И только они сделали первую затяжку, как с берега поднялся Илья Николаевич. ― Много птичек? ― поинтересовался Олег Петрович. ― Пусто, ― мотнул головой Илья Николаевич. И произнёс: ― Тогда вы были правы: я отдал Лену Кощею. Нашёл Анфису в её избушке-на-курьих-ножках, она подсказала, что Кощея надо искать на ГЭС. Там я и заключил сделку. Я не знал, что он потребует взамен человека! А когда узнал, было поздно. ― Хорошо, что ты сказал нам это сейчас, Илья, ― серьёзно произнёс Олег Петрович. ― Однажды надо разорвать порочный круг. ― Спасибо, ― произнёс Илья Николаевич, а в следующий миг ивняк на берегу громко затрещал, словно кто-то продирался через него. Илья Николаевич обернулся резко, будто на выстрел. Катя высунулась из-за кучи и увидела, как по берегу нетвёрдым шагом шла Лена Усольцева. Усталая и измождённая, но когда она подняла голову, Катя увидела, что Лена улыбалась. А когда встретилась с ней взглядом, ощутила, как тепло заливает сердце, словно Лена благодарила её. «Лосиная Курья» тонула в предрассветном сумраке ― лисьей темноте, когда солнечные лучи окрасили небо в тёмно-оранжевый цвет. Катя проснулась с тяжёлой головой, точно сама выпила бутылку водки. Сон резко оборвался, словно сама земля отправила чужую ведунью обратно в человеческое тело: лисья ипостась больше была ни к чему. Приподнявшись на постели, Катя обнаружила, что Миши, Олега Петровича и Горыныча и правда нет на месте, а когда, запахнувшись в тулуп, собиралась пойти их искать, в избу ворвался Миша и воскликнул то, что Катя больше всего на свете хотела услышать: ― Илья Николаевич нам всё рассказал! Вернулся мокрый, бледный, мы как раз с Петровичем и Горынычем покурить вышли, и рассказал, как отдал Кощею Лену Усольцеву. А через миг она сама вышла из ивняка! Катя в мгновение ока выскочила из избы и столкнулась на пороге с Ильёй Николаевичем, который вёл Лену, обняв её за плечи и накинув на неё свою камуфляжную куртку. Сердце Кати замерло, а затем забилось так часто, что она почти перестала чувствовать его удары. Она видела, какими глазами Илья Николаевич смотрел на Лену, и надеялась, что теперь он, возможно, будет счастлив, а история «Лосиной Курьи» пополнится ещё одной сказкой со счастливым концом.***