июль, 2021 год, «Лосиная Курья»
― Так, подожди! ― Наташа замотала головой, глядя на Катю. ― Получается, что Лена беременна от Ильи Николаевича? Но ей же под шестьдесят! Тогда почему она выглядит на двадцать восемь? Куда делись прожитые в лисьем облике года? Чёрт, что я несу!.. Наташа слушала неспешный рассказ Кати и словно проваливалась в повествование. Бегала с Романовой по осеннему лесу, жалела Баринова и видела вернувшуюся из долгового плена Лену Усольцеву. ― Думаю, Кощей принял во внимание раскаяние Баринова, ― отозвалась Катя. ― И вообще время, прожитое под проклятием, течёт иначе, ведь именно Кощей тасует колоду душ. А Матушка-Земля всё же помнит о своих ведуньях. ― Но это ведь сказка, Катя! Ты сама говорила, что это всего лишь байка, дурацкая сказка. Ведь Баринов просто сошёлся с молодой студенткой, которая от него залетела, но поехала с ним. Ведь да ведь? ― Наташа с надеждой посмотрела на Катю. Сейчас сказка «Лосиной Курьи» казалась полным бредом. Если папиного чёрного шамана ещё можно было притянуть за уши и объяснить традициями шорцев и телеутов, то рассказ Кати вообще не укладывался ни в одну более-менее знакомую Наташе мифологию. ― Ты задала вопрос, я ответила. Если тебе не нравится ответ, это не значит, что он ― враньё, ― произнесла Катя. ― Да пошли вы все в задницу! ― вскочила со скамейки возле стола на берегу Наташа. ― То Ярослава Ростиславовна загадками говорит, то Адам с ума сходит, теперь ещё и это! ― Она схватила тяжёлую гербарную папку и быстро отправилась к домику, надеясь, что там никого не будет, и удастся подумать. Наташу трясло, она почти рыдала, пока перекладывала несчастный пальцекорник. Казалось, все сговорились, чтобы свести её с ума. Наташа не понимала, почему её так расстроил рассказ Кати. Быть может, потому что напомнил одну из множества сказок, которые баба Даша рассказывала ей по вечерам. Отложив растения, Наташа зажмурилась. Она хорошо помнила свою бабушку ― Евдокию Панкратовну Нехлюдову, умершую, когда Наташе было десять лет. Баба Даша жила в пригороде Карасукска Тополинском и, насколько Наташа знала, всегда одна. Она помнила, как любила гулять с бабушкой по лесам на окраине Тополинского. Они собирали лекарственные травы, и баба Даша уже тогда хвалила внучку, как хорошо у той получается обращаться с растениями. Наверное, именно бабушка стала человеком, который привил маленькой Натуне любовь к ботанике. ― Глядите, тётка Евдокия свою наследницу учит! Новая ведуха! Наташа вдруг вспомнила кусочек раннего детства: они с бабушкой идут вдоль железной дороги, а их окликнул полусумасшедший пастух, живущий на отшибе с двумя не менее странными сёстрами. ― Учу, Федька. ― Баба Даша строго поглядела на стушевавшегося дурачка строгими изумрудно-зелёными глазами. ― А ты бы за бычком лучше следил: пропорет вашей рыжей бурёнке бок, и пиши пропало. ― Погляжу, Евдокия Панкратовна, погляжу! ― Федька скрылся за плетнём, а бабушка вздохнула и, крепко взяв Наташу за руку, повела её домой. Бабушку часто называли ведуньей и прибегали к ней, когда что-то случалось. Скотина ли заболевала, камни в почках у почтальонки обострялись, младенца ли сглазили ― все бежали к тётке Евдокии, а та помогала, чем могла. Вкусности и мелкие ответные услуги в доме не переводились, а маленькая Наташа всегда была с бабушкой, изнывая от нетерпения, когда и она вот так же сможет ворожить. ― Чёрт, я опять додумалась до какой-то дряни! ― в сердцах воскликнула Наташа. Гербарий валился из рук, но пусть лучше он сгниёт, чем она сойдёт с ума от странных мыслей. Никогда не вспоминала детство, и вот память подкидывала сюрпризы. Уж не выдумала ли это всё Наташа? Или увидела во сне, а сейчас пробивается ложными воспоминаниями после рассказа Кати. Наташу постоянно окружали занятные биологические истории. У родителей она была поздним и единственным ребёнком, хотя мама и папа её никогда не баловали. Да и баба Даша не сюсюкалась. Любила и постоянно водилась, чуть ли не всё лето, пока родители были в поле, но никогда особо не нежничала. Интересно, а как вёл бы себя дед, будь он жив? Наташа не знала деда Ефима, маминого отца, помнила только, что бабушка частенько вздыхала в ветреную погоду, а в бескрайнем поле иногда замирала и прислушивалась, как шелестят травы. Интересно, что ей шептал ветер? Или кого она надеялась в нём увидеть? Понимая, что скоро отъедет кукушкой, Наташа кое-как перебрала гербарий, как попало подвесила сетки сушиться под потолком и легла на скрипучую кровать. Понятно, что после сна в жару будет болеть голова, но сейчас Наташа просто не могла выносить реальность. Будто в ней что-то растревожили, а успокоить никак не могли. Ей снова снился лес. Тот самый туманный лес, по которому она бежала, глотая студёный воздух. Наташа чувствовала, осознавала, что гонится за кем-то. Что он где-то впереди, там, за частоколом елей и пихт, покрывающих белёсые склоны хребтов. Луна смотрела на неё с чёрного неба, и Наташе мучительно хотелось, чтобы та отвернулась, а подкравшаяся с болотин беда отступила. Чтобы некто в тумане пожалел её, не бросал в тиши под шум листвы берёз и осин. А луна катилась по небу, и в серебряном свете Наташа неожиданно различила за деревьями мельницу. Старую, покосившуюся ветряную мельницу, крылья которой перечёркивали небо, словно стрелы. Туда, поняла Наташа. Бежать надо к мельнице. Хоть бабушка и рассказывала, что именно там водится всякая нечисть. Добежать, опередить катившееся по небу чёртово колесо луны, раздуть огонь, пока не пробило время, после которого на землю выходят навья. Несколько часов у неё ещё есть, пока неизвестно кто рыщет в тумане: зверь ли, человек ли, или шаман? Колесо набирало разбег, Наташа ускорилась и в этот миг поняла, что не бежит, а летит. Не птицей, не как супермен, а как ветер. Что она сама ― часть колыхавшего листья ветра, поток воздуха, пропитывающий всё кругом. У неё не было крыльев, она просто обернулась ветром, как Катя лисой, и в этот миг ей было как никогда хорошо и страшно.***
― Чай с душицей вкусный, Маргарита Алексеевна, ― произнёс Илья, пристально глядя на Риту. Она как раз собиралась положить себе перловки с тушёнкой из большой кастрюли. На общий ужин они опоздали. Мотор у лодки заглох на полпути, и пока Романов и Рита его чинили, сумерки уже окутали тайгу. ― Тебе положить еды? Рита уже протянула Илье тарелку, когда сообразила, что он соблюдает вэйвет и не берёт пищу из чужих рук. Но каково же было её удивление, когда шершавые короткие пальцы Ильи коснулись её ладони, и он забрал тарелку. Рита вздрогнула, но постаралась улыбнуться. Она хорошо помнила эти прикосновения, когда стараешься быть рядом с тем, кто тебе небезразличен, интересен. В кого ты влюблён. Она отвернулась и посмотрела в окно. На берегу студенты сооружали высокий костёр, возле которого стояла, устремив взгляд на хворост, Елена. Она держала руку на округлом животе, обтянутом клетчатой рубашкой, и по прикидкам Риты, должна была ходить уже седьмой месяц. Рита усмехнулась и отправила в рот ложку подостывшей перловки. Она цеплялась за что угодно, лишь бы не думать об Илье, а поразмышлять было просто необходимо. Парень был влюблён в неё. И как она проморгала такие очевидные звоночки? Вздохнув, Рита украдкой посмотрела на Илью, который тут же поймал её взгляд, выразительно указав глазами на кружку, полную чая с душицей. Хорошо ещё, что не он сам его заваривал. Рита не боялась любовных эликсиров, но чувствовала, что Илью надо аккуратно поставить на место. Это чувство ни к чему ни ему, ни ей. Она уже однажды любила своего старшего товарища. И знала, к чему это ведёт при расставании, когда страх берёт верх, а расстояние в клочья разрывает сердце. И не желала того же самого Илье. Конечно, в неё и раньше влюблялись студенты в университете, где она читала курсы лекций геологам, и на практиках. Но никогда ещё эти пылкие юноши не волновали её так, как Илья. Не в романтическом плане. Было в нём нечто, что заставляло насторожиться, и не сиротство, не кровь эрси. Что-то в том, как пристально Илья смотрел, как тени у ночного костра льнули к нему, пробуждало в Рите отголоски странного… узнавания. Словно она уже видела нечто подобное, человека с похожими тенями, вот только никак не могла вспомнить. ― Рит, можэт, мы с тобой в чэсть Ивана Купалы выпьэм? ― Ярослава мягко подошла к ней и искательно заглянула в глаза. Она улыбалась и явно радовалась. Не то их благополучному возвращению, не то притихшему Илье. А может, празднику. Рита совершенно про него забыла, хотя на практиках они часто прыгали через костёр и пускали по воде венки. Она не особо верила в переломную июльскую ночь, огнецвет и гадание, но атмосфера славянского праздника всегда захватывала. Вот и сейчас Ярослава смотрела на неё, в её чёрных глазах плясал закат, а узоры на рубашке и кожаные нити с перьями и бусами колыхались в такт движениям Каргиной. ― Я надеюсь, это чистый спирт? ― Рита прислонилась спиной к деревянным перилам земляной лестницы, которая вела к береговым паутинным сетям. ― Я ведь Маргарита, буду пить только его. ― По креэпкости как водка. ― Ярослава протянула ей полный пластиковый стаканчик. ― За ночь, которой нэт! ― И выпила. Рита принюхалась к резкому, бьющему запаху спирта, выдохнула и залпом опрокинула в себя содержимое стаканчика. Спирт на миг обжёг горло, отдался мерзковатым привкусом, а затем разлился в груди и желудке приятным теплом. Рита сморгнула слёзы и закусила бутербродом с бужениной. ― Почему этой ночи нет? ― Потому что имэнно сэйчас цвэтёт Пэрунов огнэцвэт, ― отозвалась Ярослава, наливая по второй. ― Найдёшь эго до полуночи ― считай, повэзло, как никому. ― Ты находила? ― Второй стаканчик пошёл легче первого. Рита на прошлых кострах выпивала немного, но сейчас Ярослава наливала от души. С каждым выпитым стаканчиком мир становился всё более чётким, а чувствительность нарушалась: Рита будто жила отдельно от тела. Забытое ощущение. ― Нэт, ― покачала головой Ярослава. Рита моргнула, осознав, что Каргина молчала довольно долго, успев несколько раз разлить спирт. ― Это рэдкость, у нас эго мало. За Уралом большэ. Айна с огнэцвэтом! Для нас важнэй, что Элэна вэрнулась к нам и тэпэрь носит наслэдницу. ― Наследницу чего? Пёстрых гор? У меня тоже есть наследница. Только я ни вчера, ни с-сегодня о ней даже не думала, представляешь? ― Рите было до смешного легко, но одновременно тяжело. Приходилось думать над каждым движением, но слова лились нескончаемым потоком. Казалось, только прямая, как тетива, Ярослава и могла её понять. ― Я ведь не думала, что выйду замуж. Меня с-совершенно устраивали командировочные романы. Да и не было никого подходящего. Только разве что В-вадим. Он всё называл с-себя Лешим. ― Рите показалось, что Ярослава напряглась и поглядела на неё внимательно. ― Но не срослось, не сложилось. Мы даже года вместе не были. Кусочек лета, потом зиму и чуток весны ― а потом он исчез. Всплыл, правда, пару лет назад на свадьбе у товарища, но… Ай, что говорить: и он женился, и я замуж вышла. А Женя мой… Понимаешь, Ясь, я думала, что так только в фильмах и сказках бывает. Чтобы любимый вернулся к тебе через двадцать с копейками лет. А любимый ли? На самом ли деле я любила тогда его? Очень. Но ссыканула и не позвонила… И вот теперь мы вместе с осени две тысячи семнадцатого. И дочка буквально через год родилась. А я ведь в Балясне как не пришей кобыле хвост! В Невгороде у меня лаба, коллеги, Институт геологии, а тут я на удалёнке и переводом. И как-то не особо назад в Невгород хочется: и у Евы в столице садик, и у Жени работа. Но иногда я так хочу туда! Обратно в Невик, я ведь родилась там. И я не знаю, как мне сейчас быть: с работой, с семьёй. Я ведь с семьёй особо не умею. В первый раз поехала в экспедицию после декрета, да и вышла из него, когда Еве два года исполнилось. Ну какая я мать после этого? Оставила дочку с Женей. Он ведь тоже отцом никогда не был. Как он там? А им даже не позвонить… ― Я об Инэссэ слишком много думала. И вот рэзультат. Дажэ отца эй нормально нэ смогла выбрать. Но сложностэй особо нэ было: шаманка хранит зэмлю. Бэз хозяйки она нэ живёт. ― Ярослава пристально смотрела на Риту, и этот взгляд вдруг напомнил Илью. Или парень смотрел, как Каргина? Как же они всё-таки похожи. ― Раньше было всё легко и просто. Я как будто во сне жила. Помнишь, как агент Смит в «Матрице» говорил? Миллиарды людей живут полноценной жизнью. Во сне. Вот Женя и стал для меня Морфеусом, который вытащил меня в реальный мир. А мне, чёрт возьми, иногда хочется всё забыть. Всё изменилось. Не хуже, нет, оно другое. Совсем. Можно ли вернуть то, как было тогда, Ясь? Я ведь поэтому не позвонила тогда Жене. Хотела запомнить всё так, как было. И хотела помнить, как было тогда. Но с ним я летаю, Яся! Не могу объяснить, но как бы непонятно не было, я летаю! Что тогда в Приазовье в девяносто шестом, что сейчас. Всё же верны наши старые практикантские прозвища, ― Рита на миг замолчала, ― Сирин и Гамаюн. ― Айна мэня забэри, Эрлик нэ пощади, Сирин! ― пробормотала Ярослава, которая, пока Рита говорила, успела выпить ещё пару стаканчиков. ― Так ты красная жэнщына с шэстого нэба… Ярослава порядком захмелела, и Рита практически не поняла, что та сказала. Кажется, что-то про женщину и небо. Ну ясное дело, она успела полетать на Актру, вот Ярославу и понесло. Подруга крепко держалась за шорские традиции, и Рита редко расспрашивала её о чём-то, не лезла в душу. Ярослава всё делала правильно. И вовремя. Закончила университет, поработала, родила дочь, защитилась. А Рита… Интересно, что было бы, забеременей она от Жени тогда, на практике? Наверняка, они встретились бы много раньше, чем Рита нашла старые снимки, сделанные на «Полароид»… Воспоминания, смешанные со спиртом, нахлынули, и она словно наяву увидела тот день. День, когда снова обрела крылья.