Мельница

      Утром после ночи Ивана Купалы Наташа порадовалась, что ушла спать и не пила. Громова и Каргина выглядели помятыми, когда завтракали на кухне, как и другие курьинские биологи, а вот Айвазов казался неправдоподобно бодрым. Хотя Наташа слышала его горловое пение на косе за биостанцией и видела, как он и ещё несколько студентов тащили, озираясь, припрятанные в спущенной лодке ящики с подозрительно гремевшим стеклом.       Сразу после завтрака Наташа, Адам, Маргарита Алексеевна и Айвазов отправлялись на Низкий кряж. Осталось только дождаться сопровождающего от «Яхонтартели» и можно было трогаться в путь. Все вещи уложены, палатки и лодка для сплава по малым рекам проверены, провизия на десять дней собрана и упакована.       Наташа любила такие выезды: не просто сиднем сидеть на одной локации и собирать крапиву, а перемещаться по новым точкам, составлять описания, смотреть, что вообще происходит в мире. Наташа хорошо поездила по республике вместе с папой в детстве, да и педагоги станции юннатов возили своих подопечных куда только было возможно. Но Наташе всё равно казалось, что о родном крае она знает ничтожно мало. А ведь баба Даша столько всего рассказывала. Но Наташа, к своему стыду, ничего не запомнила.       Пока Наташа пила чай и перепроверяла завязки на гербарной папке, к ней подсел Адам: якобы обсудить маршрут. А на самом деле аккуратно, чтобы никто не заметил, он положил ей на колени папоротник с матовыми пластинами и широкими перьями.       ― Это же саянский костенец! ― шёпотом воскликнула Наташа.       Она забрала у скучавших в ожидании Кати Романовой студентов определитель растений и открыла на нужной странице. Быстро прошлась по ключу и вздохнула: точно он! Эндемик, реликт, краснокнижник ― «Лосиная Курья» удивляла её всё сильнее. Словно не хотела отпускать.       ― Не цветок папоротника, но что есть, ― с улыбкой отозвался Адам, перекладывая костенец газетой и отправляя Наташе в папку. ― Не такой уж я бездарный ботаник.       Наташа отвернулась и отпила чай. Ночью Адам пришёл к ней с букетом полевых цветов. Осторожно присел на краешек кровати, склонился над притворившейся спящей Наташей и выдохнул:       ― Прости меня.       Она уже и не сердилась. Усмехнулась в темноте и подвинулась, пустив Адама сначала на узкую кровать, а затем и в себя. Он целовал её и ласкал, шептал нежные извинения, а она обнимала его в ответ, надеясь, что Маргарита Алексеевна и Ярослава Ростиславовна будут сидеть на костре до конца света. Который наступил через пару часов, когда Горыныч вырубил тарахтевший на всю биостанцию генератор-киловаттник.       Зашумел двигатель, заскрипел шлагбаум, и вот на территорию «Курьи» въехала машина, которую Наташа видела только в интернете. Маленький, мощный, похожий на толстую лягушку с поджатыми лапками «Шерп» ― с огромными колёсами, кое-где заляпанный грязью, но новенький и красивый. Такой только и мог быть у компании «ГосПар». Обычному университету или НИИ подобная машина за два миллиона светила только с больших грантов. И то не факт.       За спиной Наташи уважительно хмыкнул Айвазов, а Маргарита Алексеевна поспешила к водителю «Шерпа» ― спортивному шатену лет тридцати пяти ― познакомиться и покурить. Адам направился вслед за Громовой, и по его скривлённой физиономии было видно, что он разделяет мысли Наташи. Но как только Антонов поприветствовал Матвея и заговорил о маршруте, на его лице осталась только доброжелательная улыбка.       ― Наташа. ― Каргина возникла рядом бесшумно и вперила взгляд на «Шерп» и Матвея. ― Нэ могу нэ прэдупредить тэбя, душа нэ на мэсте. Ритэ ужэ говорила, но и тэбэ скажу. Я золотодобытчикам помогать нэ собираюсь. Понимаю, что они наёмныэ люди, но подэлать с собой ничэго нэ могу. Зэмля нэ простит. ― Она замолчала и продолжила: ― Мэсто там нэхорошэ. ― И закурила. Наташа вспомнила: Каргина говорила, что студенты весной подарили ей айкос и блок стиков, но обычная вонючая «Прима» привычней. ― Раньшэ дэрэвня была, Кэдровка, в конце восьмидэсятых там никого нэ осталось. Бэз насэлэния она. Золотодобытчики часть домов снэсли, там теперь... Нэуютно. Нэ совэтую вам соглашаться и у работяг в посёлкэ жить. Лучше у Мэльничихи встаньтэ лагэрэм. Всё жэ главный приток Карасу. Рэчка хорошая, гальянов в нэй много. Было.       ― Хорошо, ― быстро произнесла Наташа. А сама припомнила: бабушка Даша родилась и выросла в Кедровке в отрогах Низкого кряжа. И после ликвидации деревни продолжала туда ездить. Но никогда никого не звала с собой.       В «Шерп» отправили Маргариту Алексеевну и Айвазова. Последнему Наташа невольно порадовалась. Сам парень был ей скорее приятен, но вот Адам от одного его вида кривился и норовил сделать какое-нибудь замечание.       «Шерп» мерно заревел, загудел и тронулся в путь. Провожала столичных гостей только Каргина. Остальные карасукские биологи были на маршрутах. Даже папа умудрился в половине четвёртого утра умотать со студентами-орнитологами на колонию ласточек. Они собирались делать заборы крови у птиц и к завтраку не вернулись.       «УАЗик-буханка», в котором расположилась Наташа, а за руль сел Адам, встряхнулся, задрожал и направился вслед за «Шерпом». Наташа порадовалась, что едет на переднем сиденье, как вдруг в мыслях, плавно текших в предвкушении долгой дороги, промелькнуло нечто, совершенно ей чуждое:       «Мельницы держись, дочка!»       ― Что? ― Наташа обернулась и едва не высунулась в узкое окошко. Биостанция удалялась, но она сумела разглядеть на крыльце дома Горыныча Елену. Та стояла и смотрела им вслед.       «В нормальное поле надо. ― Наташа бросила быстрый взгляд на Адама. Тот смотрел на дорогу и ничего не заметил. Кажется. ― В «Курье» сойти с ума недолго».       Дорога до Низкого кряжа выдалась свежей, но однообразной. Засеянные пшеницей и рапсом поля, многочисленные деревеньки, бесконечная трасса и неизбежные угольные разрезы. Наташа смотрела на вздымающиеся по обеим сторонам дороги угольные терриконы и почти физически ощущала, как слабеет родная республика. Лунные пейзажи разработок полезных ископаемых всегда вгоняли её в тоску, и Наташа малодушно радовалась, что в средней полосе такого не встретишь. Только свалки, редкие щебневые карьеры и заводы.       Поля и деревни сменились низкими холмами, постепенно переходившими в хребты невысокого древнего кряжа ― одной из горных цепей Подковы. Острые ели взрезали безоблачное небо, а дорога, едва они свернули с поля, сделалась тяжёлой. Идущий впереди «Шерп» без особого напряга справлялся с глинистой таёжной колеёй, а вот «УАЗик» вело из стороны в сторону. Адам, вцепившись в руль, только и делал, что выравнивал «буханку», не давая ей сползти в мешанину земли и грязи и застрять.       ― Наташенька, подай мою сумку, ― устало проговорил Адам, вытирая пот с покрасневшего лица. Он посигналил Матвею, и тот остановился, а Громова и Айвазов с явным удовольствием вылезли поразмяться. ― Наташ, быстрей!       Он вздохнул и забрал у неё завалившуюся под сиденье сумку. Вытащил упаковку обезболивающих и выпил таблетку, а затем закапал какое-то лекарство в глаза. Наташа огляделась: вещи валялись по всему салону.       ― Ты могла бы и назад сесть, чтобы вещи придерживать, ― бросил он, откидываясь на спинку жёсткого сиденья и разминая плечи. Его светлая рубашка пропиталась потом и липла к телу.       ― А может, надо было их верёвкой примотать, ― не осталась в долгу Наташа. Едва они заехали в тайгу, стало невыносимо душно, а слепни так и норовили забиться в «УАЗик». ― И вообще: взяли бы Айвазова с собой, он держал бы вещи.       ― Этому дикому детдомовцу ничего доверить нельзя: сопрёт или испортит, ― раздражённо отмахнулся Адам. ― Смотри, довольный какой: катается с комфортом.       ― Не надо завидовать, что у «Яхонтартели» финансирование лучше, чем у нас, ― вздохнула Наташа.       ― Ещё бы у предприятий Малюты Яхонтова было плохое финансирование, ― отозвался Адам, попивая воду и потирая виски. ― Глава «ГосПара» уже давно неплохо вкладывается в крупные, развивающие инфраструктуру Балясны проекты. И область не забывает. Вообще он у нас настоящий меценат. Говорят, собирается выкупить старый парк в Гиблово, где стоит особняк графов Берзариных, и сделать на его месте парк развлечений. Особняк-то ещё его сын выкупил, Царствие ему небесное. Там сейчас краеведческий музей, его старик-Памятов курирует.       ― Прямо благодетель наш из городской думы, ― попыталась пошутить Наташа, но не сумела. В памяти всплыли мрачные стены старинного особняка, который, особенно в сумерках и перед грозой, смотрел, будто живой. Наташа нечасто бывала в Гиблово, но сам парк одновременно отталкивал и как будто манил.       «Берзарины вроде были колдунами и сгинули от порчи, ― она припомнила городские легенды, которые одно время читала дочь Адама Алёнка, когда Наташа ещё с ней общалась. ― Но рассказывать Адаму я, конечно, об этом не буду».       ― Яхонтов не так уж и плох, ― возразил Адам. ― Он любит город и область. Поднимает культуру, науку. Знаешь ведь, что у Института палеонтологии и геологии сейчас идут спонсированные им исследования по разведке на Качурке запасов адамантовой руды. Маргарита Алексеевна там участвует и хорошо на этом зарабатывает.       «Всё бы тебе чужие деньги считать, ― раздосадованно подумала Наташа. ― Сам-то тоже не просто так квартиры себе и Алёнке в новостройках купил».       Она не любила тему денег в науке, всегда остро ощущала царящую здесь несправедливость. Но работая и встречаясь с Адамом, вращаясь в сфере охраны природы, поневоле приходилось сталкиваться с разными людьми и подходами к решению проблем.       ― Зато за пределами Подбалясненской области Яхонтов гадит только так, ― произнёс Адам, когда «УАЗик» поехал. ― Посмотри, как испоганил реку!       Он оказался прав: драги «Яхонтартели» постарались на славу, и теперь широкая и глубокая Мельничиха несла не прозрачные, а желтовато-коричневые мутные воды между каменистых, кое-где осыпающихся берегов и берёз с елями. Самая золотоносная река республики как магнитом притянула промышленников. И, Наташа чувствовала, не только их.       Она отвернулась от изуродованной реки и уставилась на череду хребтов, перемежавшихся пологими подъёмами. Кряж не зря звался Низким, в нём не было на первый взгляд ничего горного. Холмы да холмы, покрытые темнохвойной тайгой, черневшей до самого горизонта. В подлеске и на ветвях осин с черёмухой пели птицы, а какой-то момент Наташа увидела стаю переливавшихся рыжим и голубым соек. Здесь она не заметила ни одной злоехидной кукши, и от этого на душе стало неожиданно тепло и приятно.       Странное чувство охватило Наташу, усиливалось с каждым пройденным «буханкой» километром. Будто она углублялась не в нетронутую человеком тайгу, а в саму себя. Ехала, наконец, домой.       Это новое ощущение, будто она должна здесь быть, затопляло и было непохоже ни на что, испытанное Наташей раннее. Напоминало, пожалуй, редкие приезды в Карасукск, но всё же не то. Совсем не то.       «Даже в «Тайге» так не было. ― Наташа запрокинула голову и подставила лицо солнцу, неожиданно переставшему печь, а просто гревшему. ― Никогда. Никогда «Тайга» не была моим домом, сколько бы нам ни внушали местные учителя-джедаи. Никогда я не была там своей. Другие были. Я ― нет. Это они видели там всякое, это у них «Тайга» оживляла всё первобытное и помогала разбудить в себе разное…»       Вздрогнув, будто кто-то мог подслушать мысли, Наташа прикрыла глаза. Странные, порой пугающие и необъяснимые события последней недели, новые ощущения заставили задуматься, когда она по-настоящему сталкивалась в жизни с мистикой и чем-то паранормальным. А то все в той же «Тайге» видели чуть ли не чёрта с рогами, и это не по пьяни, а Наташа…       Глубоко вздохнув, она углубилась в воспоминания. Был один случай, когда она повела себя глупо и недостойно. И который отчаянно старалась забыть, даже внушив себе на какое-то время, что это ― ложные воспоминания и вообще ей всё приснилось. Тот раз, когда она подарила бывшему научному руководителю Мейеру проклятый олений череп…