***
ноябрь, 2019 год, Балясна
Очередь в почтовом отделении казалась бесконечной. Наташа взмокла в пуховике, ожидая, пока единственный оператор выдаст посылки всем желающим. До закрытия почты оставалось всего ничего, и Наташа облегчённо выдохнула, когда буквально клещами вырвала объёмную коробку и скорее потащила её на улицу. Наташа даже не застегнула пуховик и только в служебной «Ладе», которой пользовалась время от времени, наконец, начала рассматривать, что же ей прислали с Северной Качурки. Как жаль, что коробка намокла, пока ехала в Балясну ― выглядела она добротно. А теперь придётся перепаковывать, ехать в торговый центр за обёрточной бумагой, выслушивать нытьё Егора, что Наташа снова где-то задержалась… Но не дарить же Альберту Борисовичу подарок в замызганной коробке! Вздохнув, Наташа включила печку и откинулась на спинку сиденья. «Дворники» стирали с лобового стекла снег, а Наташа думала: жаль, что она не сумела раствориться в точно таком же буране две недели назад, когда Альберт Борисович Мейер уговаривал её прийти к нему на юбилей. ― Обязательно приходи, Наташ. ― В его голубых глазах отражалась метель, а в нетронутые сединой светлые волосы набивался снег. ― Все так любят, как ты поёшь. ― Как вы пришли ко мне на защиту? ― Наташа на самом деле не обижалась, но надо ведь что-то ответить. ― Я работаю допоздна, а начальник дерёт как сидорову козу и требует невозможного. ― Она врала и думала, как надуется Егор, если она согласится пойти. ― Я позвонил Антонову, он тебя отпустит. ― Мейер едва не держал её за плечи, а Наташа не знала, куда от него деться в белоснежной метели. Их короткие, быстрые, типично университетские отношения вспыхнули весной третьего курса и продлились до конца Наташиного специалитета. С тех пор Наташа забыла дорогу в университет, появляясь максимум на редких областных мероприятиях. И вот теперь Мейер нашёл её, а она, в общем-то, и не была против прийти к нему. И от этого чувствовала себя терпко-неправильно, будто прямо сейчас, стоя с Мейером под снегопадом, изменяла Егору. ― Ты придёшь? На этот раз праздник будет у меня дома. Адрес… ― Да, да, да, я помню! ― скороговоркой проговорила Наташа. ― Напишите время «ВСети». — И, воспользовавшись неожиданно сильным порывом ветра, швырнувшим Мейеру в лицо хлопья снега, скрылась в здании Департамента природоохраны. ― Почему ты не предупредила, что собираешься на день рождения к Мейеру? ― Егор отвёл со лба длинную русую чёлку и посмотрел на Наташу, которая старалась спокойно распаковать подарок, не порвав отсыревшую обёртку к чертям. Она не смотрела на Егора, но знала, что он недоволен. ― Я говорила тебе, как только он меня пригласил. ― Временами она оттягивала момент, когда приходилось сообщать Егору о разных мероприятиях, но сейчас вывалила всё сразу и в лоб. ― Не помню, ― мотнул головой Егор и заглянул Наташе через плечо. ― Олений череп, ты серьёзно? Он же ботаник. ― Альберт Борисович любит нестандартные подарки. А мне понравился череп, ― коротко ответила Наташа, глядя на череп северного оленя, показавшийся из-под слоёв плёнки и газет. Гладкий, словно отполированный дождём и ветром, череп смотрел на Наташу тёмными глазницами, с угадывавшимися в глубине воздухоносными костями. Впереди вытянутые челюсти были беззубыми, и эта пустота создавала притягивающий, но странный эффект. В череп хотелось всматриваться, пройтись кончиками пальцев по длинным ветвистым рогам, но что-то внутри запретило Наташе это сделать. Она оставила череп наполовину в пузырьковой плёнке и переложила на журнальный столик. ― Он будет пялиться на нас всю ночь? ― брезгливо поморщился Егор, устраиваясь на разложенном и заправленном диване со смартфоном. ― Теперь у меня уже не встанет. ― Он вздохнул, крепко провёл ладонью по Наташиному боку и бедру, а затем надел наушники и уставился в экран. «Надо же, даже истерику не закатил. ― Наташа улеглась на свою половину дивана и выключила настольную лампу. Единственная комната отделанной под кирпичный лофт квартиры-студии погрузилась во мрак, нарушаемый только светом фонарей с улицы. Наташа не задёрнула до конца шторы, и узкие полоски электрического света перечёркивали всё вокруг. ― Хорошо, что он завтра уезжает в Невгород на две недели. Да хоть бы и на месяц. Эх, давно я не была в Невгороде…» Наташа ощущала, как проваливалась в сон, смотрела мутными полуоткрытыми глазами на череп, в глазницах которого клубилась тьма. И не задерживался свет. …Не сразу она поняла, что музыка ей вовсе не мерещится. Вибрирующие, ритмичные и заунывные звуки варгана доносились до Наташи. Она хотела обругать Егора, что он опять включил очередной видос про Качурку. Хотя тот регион его сроду не интересовал. Разве только в плане наживы: загадочного адаманта на севере добывали прилично. А когда Наташа собралась с силами и открыла глаза, то только и смогла, что разинуть рот, не в силах вымолвить ни слова. Она лежала на настоящем ковре мхов и лишайников, а над головой расстилалось бесконечное тускло-голубое небо с висевшим на горизонте летним полярным солнцем. Красные, жёлтые и фиолетовые цветы, терпкий запах брусники и болота, острая осока, шум ручья. Наташа часто дышала и не могла надышаться, голова шла кругом от совершенной нереальности, дурной сюрреалистичности происходящего. Она просто спит и вот это вот всё ей грезится. Наташа села и провела ладонью по голубоватой земле, и тут её взгляд упёрся в далёкие причудливые очертания. Наташа была без очков, но видела странно чётко. Даже больше чувствовала, что там, вдалеке, стоят вкруг мегалиты. Необнаруженные и неисследованные артефакты, сокрытые самой землёй и коренастой, грубой статуей женщины, отлитой из чистого золота. Настоящая тундра в ноябре выглядела заснеженной равниной, но Наташа ощущала, что видит сейчас другую Качурку. Ту, какой она бывает в разгар лета. Или вовсе на границе шаманских миров. Наташа слышала голос этой второй земли. Тихий заповедный напев из туманных далей, где время срединного мира ещё не родилось, а Великий Ворон не создал людей из костей и огнива. Лязг варгана по-прежнему звучал в ушах, разносился по бескрайнему северу, но теперь к этому гипнотизирующему звуку добавилось ещё кое-что. Треск поленьев в костре и перестук копыт пасущихся оленей. Встав на ноги, Наташа обнаружила, что сидела практически на краю болота. Поросшие пушицей кочки призывно зеленели, но проблески чёрной воды в свете незаходящего солнца ясно говорили об опасности топи. А стоило Наташе оглядеться, как она увидела длинный, уходящий за горизонт до самого края болотины ряд деревянных столбов с насаженными на них оленьими черепами. Причём ближайший столб пустовал. Острие сиротливо темнело, и у Наташи в груди заворочался холодный ком: она явственно чуяла опасность. Порыв ветра налетел внезапно и растрепал волосы Наташи. Она вздрогнула и обернулась. За её спиной стояла яранга из шкур оленей, горел костёр, а возле него стоял человек. У его ног лежал олений череп, а в руках незнакомец держал варган. Кряжистый, одетый в кухлянку и унты, бородатый человек пристально смотрел на Наташу. У него было бронзовое от тундрового загара обветренное лицо, на вид ему можно было дать лет шестьдесят. Славянской внешности, не местный. Казалось бы, бояться нечего, но Наташа ни за какие блага мира не рискнула бы подойти к нему. Она видела его глаза. Левый ― изумрудно-зелёный, яркий, словно расплавленный драгоценный камень, а правый ― тёмно-синий до черноты. Омут, в котором бесновались черти. И что-то подсказывало, что левый глаз тоже не скрывал ничего хорошего. ― Дура полукровная! ― неожиданно обругал Наташу страшный незнакомец. Она не знала, куда деться от пробирающего взгляда его разномастных глаз. ― Какого чёрта ты выкинула коробку с защитными знаками? Спецом же нарисовал их, чтобы всякие любопытные морды от проклятия не скопытились. Ой, блядь, что я говорю, ведуха она и есть ведуха ― сама лучше знает. ― Я не ведунья, ― выдавила Наташа. Она понимала, что происходящее ― сон, вот сейчас она сможет очнуться, но какая-то часть сознания, будто полупрозрачное стекло или мутное зеркало, кричала, что всё это взаправду. ― Как есть ведьма, ― мотнул косматой головой незнакомец. ― Я не небесный колдун, моя сила от духов природы, я всё чую. Выбирал же Ал по жизни себе детей Матушки-Земли… Наташа хотела спросить, кто такой Ал, но не сумела ни слова произнести. Налетевший порыв ветра взметнул шкуры на яранге, поднял золу над костром и словно растворил саму Наташу в потоках воздуха… Она проснулась под будильник Егора и с гудящей головой. Во рту стоял тяжёлый привкус, словно Наташа перепила накануне или не почистила зубы. Егор выглядел мрачнее тучи и буркнул, что Наташа могла бы и сварить ему кофе: знала же, что у него утренний рейс. ― Не забухай там у Мейера, ― произнёс Егор, выкатывая чемодан в коридор. Наташа исподлобья посмотрела на него. Не хотелось думать, что будет хорошо, когда её парень, почти жених, свалит. И зачем только она рассказала Егору, что было между ней и Альбертом Борисовичем? ― Я только поздравлю его и сразу домой. Егор кивнул, поцеловал Наташу в губы, обнял и вышел из квартиры. Наташа осталась одна: готовиться к празднику. Из-за двери квартиры Мейера доносились весёлые голоса и игривые, на грани веселья и печали, звуки песни «Мельницы». Наташа стояла, прижимая к себе новую, красиво обернутую коробку с черепом и думала, что, наверное, она зря пришла. Егору не нравилось её общение с бывшим научником. Он ни разу не позвонил, Наташа порывалась, было, самой выйти на связь, но вдруг поняла, что не будет этого делать. ― Как у ведьмы четыре крыла, платье до пола, ой, до пола. ― Она постаралась спеть звонкое, почти исступлённое «ой» быстро и красиво, как Хелависа. До сих пор запотевшие очки мешали видеть, но Наташа только радовалась этому. ― Свили гнезда в её рукавах совы, соколы да перепела. ― Ну что, дружки-пирожки? ― Она улыбалась, чувствуя, что её щёки порозовели. ― Не знали, что я приду? ― Наташа снова становилась студенткой Нехлюдовой: бойкой и острой на язык. Преображалась, будто древний ведьминский танец одевал её пламенем, а ветер развевал не только полы невидимого платья, но и её саму. Гости Мейера ― выпускники прошлых лет, аспиранты, кандидаты и доктора, экологи и прочие естественники здоровались с Наташей, кто-то налил ей виски. Она больше ощущала, чем видела взгляд Альберта Борисовича: ищущий, с надеждой и нежный. Он точно примет её любой. Для него она всегда Наташка Нехлюдова, сколько бы лет ни прошло. ― Погодите-ка.― Наташа отказалась от виски. ― Прежде чем мы все напьёмся допьяна и уснём мёртвым сном, я бы хотела поздравить с днём рождения замечательного человека ― Альберта Борисовича Мейера, который летом не пришёл на защиту моего диплома. Альберт Борисович, с юбилеем! Счастья вам! И примите этот скромный подарок, который я едва успела забрать на почте. ― Она протянула улыбающемуся и немного смущённому юбиляру подарок. ― Спасибо, Наташа. Но, как ты помнишь, я ни к кому не прихожу на защиту. ― Альберт Борисович поднялся из кресла и, глядя сверху вниз на Наташу, принял коробку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, но Наташа даже не успела ничего почувствовать. Если вообще осталось, что чувствовать. Если она расставалась, то навсегда. ― Обнимемся, что ли. ― Он раскинул руки, и Наташа обняла его. Миг, и она зачем-то шепнула: ― С днём рождения! ― И добавила громко: ― Открывайте уже подарок! ― Это подарок с намёком? ― Мейер старался построжиться, но с Наташей этот трюк больше ни у кого не проходил. Губернатор не в счёт. ― На что, интересно, намекаешь? Наташа с облегчением убедилась, что купленный быстро, но удивительно дёшево череп прекрасен: светло-бежевая кость чуть шероховата на ощупь, а гладкие рога с костяными шишками у основания придают ему благородный объём. ― Можете повесить его на кафедре, ― произнесла она, выпив виски. ― В назидание нерадивым студентам. У него снизу уже и отверстие готовое есть для крепления. ― Наташа обнаружила эту дыру только когда упаковывала череп. Кость твёрдого нёба пробили, точно череп висел на шесте. Она уже почти забыла странный сон, но не могла отделаться от тянущего ощущения, что пустой шест из видения на деле многое значит. Как и колдун с разными глазами. ― Хорошо же ты помнишь анатомию: так обозвать большое затылочное отверстие надо уметь. ― Я же говорила, ― ухмыльнувшись, Наташа налила себе и Мейеру ещё виски. ― Удобно будет вешать. ― Её уже понесло: она готова была веселиться. И ничего ей Егор не сделает. Давно перевалило за полночь, гости разошлись, а Наташа всё сидела в кресле, поджав ноги, и покачивала в непослушных пальцах стопку с водкой. Одну из тех самых, с изображениями губоцветных, адонисов, розоцветных и орхидных, которые подарила Мейеру на прошлый Новый год. Сам Альберт Борисович полулежал на диване и был не в силах подняться. Распакованный череп лежал на заваленном полупустыми тарелками столе, словно идол, сожравший жертвоприношения. Вздрогнув, Наташа поняла, что проваливалась в сон. На смартфон она не смотрела с того момента, как зашла в квартиру, и очень надеялась, что Егор не стал названивать ей. Сейчас не было сил разговаривать с ним, слушать про Невгород и что-то объяснять про день рождения. Наташа смотрела на Мейера, который совсем сполз на диване и почти задремал. Свет фонарей отразился в его голубых глазах, затуманенных поволокой опьянения. «Замёрзнет ведь». ― Полуоткрытая балконная дверь впускала свежее дыхание ноября. Наташа неловко поднялась, пошатнулась, отставила нетронутую стопку и, подхватив с кресла плед и дурацкого плюшевого зайца, которого в шутку подарила Мейеру, подошла к Альберту Борисовичу. Осторожно укрыла его пледом и уже хотела ретироваться, когда ноги отказались держать её, и она присела на диван. Мейер поглядел на неё, стиснул зайца, а другой рукой неожиданно привлёк к себе Наташу. Обнял крепко и тепло, почти сладко, запустил пальцы в её растрепавшиеся светло-русые волосы. На большее, чем поглаживание и тихое бормотание, у Альберта Борисовича явно не осталось сил. ― Как у ведьмы четыре крыла, а и за плечами воздух дрожит. Нынче ей полыхать синим пламенем, как она горела во лжи. «Если он меня поцелует, я его ударю, ― лихорадочно подумала Наташа, чувствуя, как бьётся сердце Мейера, как ходит ходуном от тяжёлого дыхания его грудь. ― И уйду». Как же она хотела поскорее вернуться в привычное русло. Что-то менять сейчас она была не в силах, возвращаться к старому ― тем более. Но отдохнуть и насладиться одиночеством в лофте Наташе не дали. Через неделю ей позвонил находящийся на грани истерики Мейер и понёс жуткий бред о том, что подаренный череп оказался проклятым. И теперь Альберт Борисович слёзно просил, почти умолял Наташу прилететь в Невгород, где он, якобы, нашёл экстрасенса, который поможет ему не загнуться от проклятия. Наташа не собиралась в Невгород. Не хотелось встретиться с Егором. Но что-то в жалобном тоне Мейера, а, может, обещание оплатить дорогу туда и обратно, заставило её прилететь первым же рейсом в культурную столицу необъятной родины и предстать перед четой местных «колдунов». ― То есть вы думаете, что я специально купила этот череп, зная, что он проклят? ― Разумеется, в конторе у экстрасенса на Наташу тут же наехали. ― За что мне вам мстить, а, Альберт Борисович? ― Она не сдержалась и топнула. ― Перепихнулись пару раз ― всего-то! Это было почти два года назад! Все уже всё забыли. ― Наталья, кто продал вам этот череп? ― Светлая, тихая, в длинном антуражном платье, жена экстрасенса выглядела вроде доброй и располагающей, но Наташа ощущала себя так, будто находилась рядом с большой собакой. Не угадаешь, что она сделает в следующий миг. ― Откуда я знаю? ― Наташа ярилась, но что-то подсказывало, что лучше сказать этим людям правду. От лжи всё равно толку не будет, наверняка Мейер уже отвалил им кругленькую сумму за неясную помощь. ― Кто-то под ником «Бродяга с Севера». Дёшево продал. Сразу же скинул цену, как только узнал, что мне надо срочно и на подарок. ― Вы сказали, кому предназначен подарок? Вы не назвали имя? ― Нет, ― растерянно отозвалась Наташа. ― Но он мог зайти на мою страницу «ВСети», а там… Там есть фотография с Альбертом Борисовичем. ― Ты её не удалила? ― Мейер явно разозлился. ― С чего бы? ― огрызнулась Наташа. ― Она приличная и безобидная. Я же не думала, что какой-то придурок с Качурки захочет прислать вам проклятые кости! ― Сказала и замерла, бросив взгляд на жену экстрасенса. Недавний сон, тундра, слова незнакомца о защитных знаках ― весь этот абсурд как будто начал приобретать смысл. Зачем?.. ― А я-то думала, почему так мало стоил череп. Хотел сбыть с рук или... ― Или. Этот человек знал, кому, что и для кого продаёт. ― Говорил импозантный колдун одного с Мейером возраста вежливо и аристократично, но Наташа ощущала, что она и Альберт Борисович для него ― опытные образцы. Такой взгляд бывал у губернатора. Только у невгородского экстрасенса глаза были странного янтарного цвета, а не обсидиановые, как у губернатора. Наверняка колдун носил линзы, чтобы соответствовать антуражу конторы ― стандартному логову экстрасенсов с хрустальными шарами, чучелами и пучками трав под потолком. ― Вот чёрт! ― Наташа присела на диван. Непонимание, чувство, что её дурят, не покидали, но при этом она ощущала, что если будет кривляться дальше, то случится что-то плохое. Но от колкости не удержалась: ― Вот и дари вам после этого, Альберт Борисович, подарки. Всем же будете недовольны. Потому что сидите как сыч в своём дупле и… ― Кто бы говорил о дуплах, Наташа. Быстро ты забыла меня. Зачем ты вообще пришла на мой день рождения?.. ― Здрасте, приехали. Вы же меня сами пригласили, почти зажав в углу... Дальше началась настоящая вакханалия, в ходе которой Наташа узнала то, о чём, в целом, давно догадывалась: у Альберта Борисовича в далёкой юности был роман с однокурсником по фамилии Черёмухин. Которого он кинул на хуторе в Переярском крае и сам поступил в аспирантуру. Мейер, конечно, открещивался, но Наташа жалела его: за плечами у бывшего научника было два неудачных брака, куча любовниц, а всё оказалось так просто. Всю жизнь он провёл не с теми людьми. Хоть и поступил с Черёмухиным довольно подло. Наташа вздрогнула от мысли, какой силой должен был обладать этот оленевод на краю мира, чтобы донести проклятие до Балясны. Если оно было, конечно. Но голова у Наташи продолжала раскалываться, во рту стоял привкус упавшей в тину брусники, и чета экстрасенсов как-то убедила её, что она обязана поучаствовать в обряде очищения черепа. И Наташа почему-то поверила. Невгородский колдун с янтарными глазами ощущался мягким ревущим теплом, а не пронзительным холодом, как тундровый колдун Черёмухин. И почему она не смогла запомнить имя экстрасенса?.. Дым от тлеющего можжевельника окутывал сонным, вводящим в транс ароматом, эфирные масла, казалось, пропитали волосы и кожу. Колдун играл на флейте жутковатый, быстрый, словно бег оленей, мотив, а Наташа стояла бок о бок с Мейером и смотрела, как в костре, разведённом на пустынной поляне возле трассы, танцевали языки пламени. Голые ели и черёмухи стояли, не шелохнувшись, но игра света и тени вызывала в сознании пугающие с детства образы. Наташа вдруг вспомнила, как гуляла в детстве с бабой Дашей по зимнему лесу в канун Нового года и ощущала, что со всех сторон на неё смотрят те, кто обычно прятался в листве крон. Череп лежал по другую сторону костра от экстрасенса, и Наташе казалось, что беззубые челюсти скалились в завораживающей темноте. Колдун запретил Наташе и Мейеру открывать рот, и она почему-то послушалась его. А когда услышала среди непонятно откуда взявшихся барабанов и бубнов лязг варгана из сна, подумала: «Грамотная постановка. Как у них всё отрепетировано. Верю…» Колдун играл на флейте, облачённый в льняную рубаху и жилет из оленьей шкуры, а его жена, казалось, видела в огне что-то своё. Или очень старалась это показать. Наташа уже не понимала, чему верит, и что происходит. Ей мерещилась тундра, будто за толстым стеклом, слышались отголоски запаха горящего кедрового стланника, а в следующую секунду Наташа вздрогнула. Она видела на невгородской поляне свой сон. И тундровый колдун, Черёмухин, говорил Мейеру: ― Знаешь, как долго я ждал этой встречи, козлина? У тебя есть аспиранты, «BMW X5» и вкусная еда, а у меня что? Ягель, галеты и оленье дерьмо! Ты сидишь в тёплом городе с молоденькой девочкой под боком, а я пасу оленей на краю света! ― И рванулся вперёд. Мейер уже хотел заорать, но Наташа, повинуясь непонятно откуда взявшемуся крику «Заткнись!», так похожему на голос покойной бабушки, налетела на Альберта Борисовича и зажала ему рот. Сердце колотилось, как бешеное, подскакивало к горлу, ноги не держали, а голова была точно чумной. Мейер рядом с ней на мгновение показался таким близким, что захотелось, наплевав на всех, поцеловать его. Зачем и что дальше Наташу не волновало. За спиной кто-то заорал, а когда Наташа обернулась, экстрасенс валялся на земле, ловко имитируя носовое кровотечение, а череп распался прахом, который собирала жена колдуна. Наташу мутило, но голова, странное дело, перестала болеть. Чувствуя, что сейчас упадёт, Наташа присела на землю и достала из-за пазухи припасённую бутылочку спирта. После такого спектакля или что, чёрт возьми, это было, выпить оказалось не грех. «Надо убираться отсюда и чем скорее, тем лучше». Колдун с янтарными глазами, его спокойная жена с доброй улыбкой и без грамма эмоций, трясущийся Мейер, оленевод-и-бывший-любовник Черёмухин… Да пошло оно всё! Наташа всегда принимала новое, но это оказалось слишком сомнительным и непонятным. А вникать и разбираться не хотелось. Пусть Альберт Борисович сам решает свои проблемы. Без Наташи. У неё своих хватает. И первая: забыть всё, что здесь только что произошло.***